Протокол судебного заседания Военного трибунала войск НКВД Западно-Сибирского округа по делу С.И. Гапонова, Д.Б. Кордуна, Е.И. Абрамовича, Я.И. Берензона, А.Е. Гнесина и В.А. Мошковского

21-26 апреля 1943 г.

Дело № 87    1943г.

ПРОТОКОЛ

СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

1943 г., апреля 21 дня, Военный Трибунал войск НКВД Западно-Сибирского округа в помещении У НКВД по НСО в закрытом судебном заседании в составе: Председательствующего полковника юстиции тов. Кулик Членов: капитана госбез[опасности] т. Куликовой и майора госбезопасности] т. Сибаторова при секретаре лейтенанте юстиции Середа без участия сторон, рассмотрев дело № 87 1943г. по обвинению[1] быв[ших] работников УНКВД по Одесской области:

1. б[ывшего] нач[альни]ка 2-го отдела, а затем врид нач[альни]ка У НКВД

ГАПОНОВА Сергея Ивановича,

2. б[ывшего] нач[альни]ка 1-го отделения 2-го отдела

КОРДУН[А] Давида Борисовича,

3. б[ывшего] врид нач[альника] 1-го отделения 2-го отдела

АБРАМОВИЧ[А] Ефима Ивановича[2],

4. б[ывшего] помощника] нач[альника] 1-го отделения 2-го отдела

БЕРЕН30Н[А] Якова Израилевича,

5. б[ывшего] начальника 6[3][-го] отделения 2-го отдела

МОШКОВСКОГО Владимира Антоновича,

6. б[ывшего] оперуполномоченного 1-го отделения 2-го отдела

ГНЕСИНА Абрама Ефимовича -

- всех в преступлении, предусмотренном ст. 206-17 п. «б» УК УССР.

В 10 ч. 45 м. председательствующий открыл судебное заседание и огласил подлежащее слушанию дело.

Секретарь доложил, что подсудимые Гапонов С.И., Кордун Д.Б., Абрамович Е.И., Берензон Я.И., Мошковский В.А. и Гнесин А.Е. в зал судебного заседания доставлены и находятся под стражей.

Свидетели по делу не вызываются.

Председательствующий удостоверяется в самоличности каждого из подсудимых и проверкой путём их опроса устанавливает, что:

1. ГАПОНОВ Сергей Иванович - б[ывший] заместитель] нач[альника] Управления Одесского УНКВД; нач[альником] 2-го отдела я не был утверждён, 1907 г. р.. родился в семье рабочего в г. Енакиево Сталинской области УССР, состоял чл[еном] ВКП(б) с 1932 г. по 1940 г., был исключён Сталинским РК ВКП(б) г. Одессы, и это решение было утверждено обкомом ВКП(б). В 1942 г. [парторганизацией Сиблага я был принят кандидатом [в члены] ВКП(б) на общих основаниях. Русский, образование среднее, в органах НКВД работаю с 1927 г. и по 19 апреля 1939 года, и с 16/III—[ 19]42 г. по 18 февраля 1943 г., в РККА не служил, женат, не судим.

Первый раз под стражей находился с 16/1—[19]41 г. по 1942 г., 14/III, и вторично - с 18 февраля 1943 г., имею награду - знак «почётного чекиста».

С обвин[ительным] заключением ознак[омился] 30/III—[19]43 г. Старший лейтенант госбезопасности.

2. КОРДУН Борис Давидович - врио начальника 1 -го отделения 4-го отдела Одесского областного УНКВД, сержант госбезопасности, 1908 г. рождения, из кустарей, уроженец г. Одессы, служащий, состоял чл[еном] ВКП(б) с 1930 г. по 1941 г., исключён в связи с данным делом, по национальности - еврей, в органах НКВД служил с 1932 г. и по 1941 год. т. е. по день ареста, образование низшее.  женат, ранее не судим, служил в РККА с 1930 г. по 1932 г. в Северо-Донецком кавполку.

Под стражей - с 26 января 1941 года.

С обвинительным заключением ознакомился 14 января 1943 г.

3. АБРАМОВИЧ Ефим Иоанович, врио помощника] нач[альни]ка. а затем начальник 1-го отделения 2-го отдела УНКВД Одесской обл., сержант госбезопасности, 1908 г. рождения, из рабочих, уроженец г. Первомайска Одесской обл., служащий, по национальности - еврей, в органах НКВД служил с 1933 г. по 1940 г., в РККА не служил, с низшим образованием, женат, ранее не судим.

Под стражей — с 5 февраля 1941 года.

С обвинительным заключением ознакомился 14 января 1943 г.

4. БЕРЕНЗОН Яков Израилевич - врид помощника] нач[альника] 1-го отделения 2-го отдела Одесского обл. Управления НКВД, политрук, с 1938 г. по июль м-ц 1939 г. - н[ачальни]к водно-транспортного городского отдела НКВД, 1910 г.р., из рабочих, уроженец г. Одессы, рабочий, состоял членом ВКП(б) с 1932 г., исключён в связи с данным делом, по национальности - еврей, с низшим образованием. В органах НКВД служил с 1934 г. по 1939 г., служил в РККА с 1932 г. по 1934 г., а затем - с 1939 г. по 1941 год в должности зам. командира батальона по политчасти, женат, ранее не судим.

Под стражей - с 3 марта 1941 года.

С копией обвинительного заключения ознакомился 6/IV—{19]43 г.

5. МОШКОВСКИЙ Владимир Антонович - начальник 3-го отделения 4-го отдела Одесского облуправления НКВД, 1911 года рождения, из крестьян-колхозников, уроженец хутора Елизаветовка Коростышевского района Житомирской обл. УССР, служащий, состоял членом ВКП(б) с 1939 г., исключён в связи с данным делом, по национальности - украинец, в органах НКВД служил с 1937 года по 1939 год, июль м-ц, в РККА служил с 1933 г. по 1936 г. в должности мл[адшего] командира, образование - неполное среднее, холост, ранее не судим.

Под стражей - с 12 февраля 1941 года.

С копией обвинит[ельного] заключения ознакомился 14 января 1943 года.

6.    ГНЕСИН Абрам Ефимович - оперуполномоченный 1-го отделения 2-го отдела Одесского облуправления НКВД, сержант госбезопасности. 1917 г. рождения, уроженец г. Одессы, из служащих, служащий, кандидат в чл[ены] ВКП(б) с 1939 года, исключён в связи с данным делом, по национальности - еврей, в органах НКВД служил с 1938 по 1940 год, образование - незаконченное среднее, в РККА не служил, холост, ранее не судим.

Под стражей - с 25 января 1941 года

С обвинительным заключением ознакомился 14 января 1943 г.

Председательствующий разъяснил подсудимым их права в процессе судебного следствия, после чего все подсудимые заявили, что их права в процессе суда им понятны.

Оглашается состав суда и на вопрос председательствующего все подсудимые заявили, что отвода составу суда они не имеют.

СУДЕБНОЕ СЛЕДСТВИЕ

Оглашается обвинительное заключение по делу и определение подготовит[ельного] заседания Военного трибунала от 26 марта 1943 года, после чего председательствующий опросил подсудимых, понятна ли им сущность предъявленного обвинения и признают ли они себя виновными, на что подсудимые заявили:

1. ГАПОНОВ: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя ни в чем не признаю».

2. КОРДУН: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя не признаю».

3. АБРАМОВИЧ: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя не признаю».

4. БЕРЕНЗОН: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя не признаю».

5. МОШКОВСКИИ: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя не признаю».

6. ГНЕСИН: «Сущность обвинения понимаю, виновным себя не признаю».

Суду показания давать желают все подсудимые.

Перед началом судебного следствия подсудимые заявили следующие ходатайства:

ГАПОНОВ - ходатайствует о приобщении к настоящему делу Постановления Пленума Верховного Суда СССР, где указано, что бывшие работники КПК осуждены правильно, и приговор, коим они осуждены Военной коллегией, отмене не подлежит. Такое постановление имеется в деле осуждённого Калюжного, ныне отбывающего наказание в Новосибирском отделении УИТЛ.

Подсудимые КОРДУН, АБРАМОВИЧ, БЕРЕНЗОН, МОШКОВСКИЙ и ГНЕСИН ходатайствуют о приобщении к делу этого же Постановления Пленума Верхсуда СССР, о приобщении которого просит подсудимый ГАПОНОВ.

ВТ, совещаясь на месте, ОПРЕДЕЛИЛ:

Удовлетворить ходатайство подсудимого ГАПОНОВА и других об истребовании из УИТЛиК НКВД по НСО личного дела осуждённого Калюжного, в котором находится Постановление Пленума Верховного Суда СССР, констатирующее, что б[ывшие] работники КПК осуждены правильно.

Обсудив на месте вопрос о порядке допроса подсудимых, ВТ ОПРЕДЕЛИЛ:

Допрос подсудимых производить в порядке, указанном в обвинительном заключении, начав с подсудимого ГАПОНОВА.

В 11 ч. 50 м. объявлен перерыв судебного заседания.

В 12 ч. 30 м. судебное заседание продолжается.

Суд переходит к допросу подсудимых.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОДСУДИМОГО ГАПОНОВА.

Как на предварительном следствии я заявлял, так и сейчас заявляю, что к делу бывших работников Комиссии партийного контроля по Одесской обл. я никакого отношения не имел, поскольку оно было закончено следствием ещё до моего приезда в Одессу. Обвинительное заключение по этому делу утверждал Мазур, который и возил его в Киев, в НКВД УССР. Дела на б[ывших] работников КПК прибыли в Одессу только за несколько дней до приезда Военной коллегии Верховного Суда, а до этого я их не видел и никакого отношения к ним не имел.

Санкции на передопрос обвиняемых по делу работников КПК я не давал. Насколько я помню, такое указание было сделано со стороны Военной прокуратуры, после чего и был сделан передопрос.

Не давал я также указания и на то, чтобы обвиняемых рассаживали по комнатам и восстанавливали в их памяти показания, данные ими на следствии, чтобы они такие же показания дали и Военной коллегии. С моей стороны было дано указание доставить их из тюрьмы во внутреннюю тюрьму УНКВД, но, так как в камерах внутренней тюрьмы поместить всех было невозможно, поэтому я и дал указание посадить их по комнатам.

Следствие по делу Шпак[а] к моменту приезда Военной коллегии ещё не было закончено.

От одного из заключённых поступили сведения, что Шпак в камере среди заключённых проводит антисоветскую агитацию. На основании этого я дал указание провести очную ставку Шпак[а] с з/к, который нам донёс на него. Очная ставка была сделана, после которой я беседовал со Шпаком, и последний мне заявил, что он недоволен следователем и просил переменить последнего. Эта просьба Шпак[а] была удовлетворена. Однако Дейнего, которому было поручено следствие по делу Шпак[а], мне неоднократно заявлял, что на допросе Шпак ведёт себя вызывающе.

Никаких других заявлений от Шпак[а] не поступало, и я его после очной ставки с з/к, который на него донёс, больше не видел и, следовательно, с ним никогда больше не разговаривал. На указанной очной ставке я сказал Шпаку, что он на допросах ведёт себя нетактично. Другого разговора у меня с ним не было.

В 1938 году мне были доложены агентурные сведения на работников редакции «Черноморская коммуна», из которых было видно, что Комаров-Кофман на протяжении ряда лет совместно с другими работниками редакции проводил контр-революционную, враждебную Сов. власти работу. Кроме агентурных сведений, мне была представлена стенограмма выступления Комарова-Кофман[а] на партсобрании Московского института журналистики, где он высту пал в защиту троцкистской платформы и призывал следовать идеям Троцкого, и ряд других материалов, изобличающих его в контрреволюционной деятельности. На других работников[4] редакции также были основательные материалы, основываясь на которых, я и дал санкцию на арест.

Кроме того, при допросе Комарова-Кофман[а] последний дал показания более широкие, чем это было указано в добытых до его ареста материалах. Я и сейчас считаю, что Комаров-Кофман, Эдельман, Черкасский, Теплицкий освобождены неправильно. Я убеждён, что они действительно являются врагами народа.

По этому делу я производил передопрос обвиняемого Теплицкого, так как он на следствии занял провокационную политику, в своих показаниях оговаривал одного из работников Военной прокуратуры, что последний якобы является членом контрреволюционной организации. Поэтому я совместно с прокурором Лапкиным произвели передопрос арестованного Теплицкого, который и при передопросе всё же утверждал, что упомянутый им работник Военной прокуратуры является членом к/p организации. Несмотря на это, я не дал санкции на арест указываемого им работника прокуратуры.

Впоследствии, в 1939 году, Теплицкий заявил, что все его показания были вымышленными. Это было уже перед моим уходом из органов НКВД.

Я и сейчас утверждаю, что дело на работников редакции «Черноморская коммуна» не сфальсифицировано, что они действительно являлись махровыми троцкистами, и в фальсификации этого дела виновным себя не признаю.

При приезде меня в Одессу[5] мне передали материал на Сенкевич[а], Су-слов[а], Баргер[а] и других членов контрреволюционной организации «правых». Когда я стал знакомиться с этим делом, то я усомнился [в том], чтобы они являлись чисто «правыми», и об этом написал в НКВД УССР.

НКВД УССР после этого потребовал этапирования их в г. Киев, что было и сделано. Позднее в Киев уехал и я, на что у меня было две причины. С одной стороны, я интересовался, какой оборот примет это дело, а, с другой стороны, мне необходимо было ехать в Киев в связи с некоторыми обстоятельствами личного характера.

Допрос Сенкевича производил Яралянц[6] в моем присутствии. Сенкевич на этом допросе и впоследствии на протяжении всего 1938 года утверждал, что он является чисто «правым», и только в январе м-це 1939 года он отказался от своих показаний.

Мне Старовойт поручил передопросить Сенкевича и при этом санкционировал применение к Сенкевичу мер физического воздействия. При допросе его я нанёс ему 2 пощёчины, так как он в течение всего допроса вел себя провокационно, одновременно и давал показания, и отрицал их. До этого случая Сенкевича никто не бил.

Я считаю по-прежнему его врагом народа, и если Сенкевича освободили, то сознательно или несознательно, но сделали это неправильно.

Сенкевича я допрашивал уже после выхода в свет Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года.

Я знал, что неправильно освобождаются враги народа, и писал об этом в обком ВКП(б). Это же может подтвердить тот факт, что за время работы Старо-войта нач[альником] УНКВД не было арестовано ни одного человека[7], тогда как освобождено было очень много.

Мне кажется, что группа «правых» была арестована не на основании данных следствия, а на основании агентурных данных.

Баргер показывал, что 13 июля 1938 [г.] я якобы заявил ему, что если он не будет писать показания чернилами, то будет писать кровью. Эти показания Баргер[а] не соответствуют действительности, так как я приехал в Одессу только 13 июля 1938 г. и, кроме того, как агентурный работник я никогда не ходил в военной форме, а Баргер показывает, что я входил к нему в военной форме.

Депутат Верховного Совета СССР Черница был арестован в августе м-це 1938 г. в г. Москве на сессии Верховного Совета СССР с санкции прокурора Союза по материалам, представленным НКВД УССР и н[ачальни]ка СПО Калюжного.

До ареста Черницы, примерно в апреле 1938 г., против Черницы выступала печать КП(б) Украины, на Политбюро ЦК КП(б)У выступали два других члена Верховного Совета СССР и говорили о Чернице как о контрреволюционной личности. Одним из них был Телешев.

При наличии всего этого я не мог сомневаться в правильности ареста Черницы и считаю, что Черница виновен в предъявлявшемся тогда ему обвинении. Дело Черницы я хорошо знал и был убеждён, что он является врагом народа. Почему в 1940 г. его освободили, я не знаю, но, поскольку его освобождение обосновано материалами, то не верить им я не имею оснований.

Фальшивы ли были материалы на Черницу, я не мог знать, так как собирались они с нескольких городов.

От Шпака я добивался признаний потому, что знал о намеченном аресте Носова, но получилось, оказывается, так, что люди осуждены без вербовщика, т. е. без Носова.

Председательствующий огласил Определение Военной коллегии Верх. Суда СССР от 13 июня 1941 г. о прекращении дела на Канфер-Беркович [а], Сороко-вик[а], Агронского и других за отсутствием состава преступления.

Подсудимый ГАПОНОВ: Я ходатайствовал об истребовании не этого Определения ВК, а Постановления Пленума Верх. Суда СССР.

Меня обвинили в том, что я незаконно предал суду члена ВКП(б) Водзинского[8]. Обвинительное заключение на него я утверждал как на поляка, бывшего белого офицера, по докладу начальника 6-го отдела. В этом вопросе виновным себя я не признаю, так как материалы этого дела полностью соответствовали фактам, указанным в обвинительном заключении.

Аресты производились, хотя и в значительно меньших масштабах. Используя неискушенность А. Старовойта в вопросах оперативно-следственной работы, С. Гапонов тогда стремился быстрее закончить начатые ранее следственные дела и добиться осуждения лиц. по ним проходивших (см. далее цитату из заявления арестованного И. Суслова). Однако противодействие партийных органов и органов прокуратуры в Одессе и Киеве, а также желание руководителя НКВД УССР А. Кобулова расследовать нарушения законности в деятельности УНКВД дали противоположный результат, и многих людей освободили из-под стражи как незаконно арестованных.

Никакие схемы допроса мною не составлялись.

На приёме агента Резниковым я присутствовал, так как по графику я знал, что такая встреча агента с Резниковым должна состояться, и я обязан был проверить это обстоятельство. На этом приёме я дал агенту указание о его дальнейшей работе.

Когда была составлена сводка, я не знаю, и на приёме сводки я не присутствовал. Кроме того, сводка никакого отношения к аресту не имеет. Почему Игенберг[9] был арестован и почему он потом был освобождён, для меня не известно. Игенберга я вообще не знал, равно как не знал и других арестованных работников авто-мотокпуба, так как все они были арестованы 6-м отделом и не на основании сводки агента «Сумина», а на основании разработок 6-го отдела.

В 13 ч. 45 м. объявлен перерыв судебного заседания.

В 14 ч. Юм. судебное заседание продолжается.

На вопросы суда ГАПОНОВ объяснил:

Обвинительное заключение по делу Шпака я не мог утверждать, так как следствие по этому делу не было закончено.

Огл[ашается] л. д. 179 т. II. где Гапонов показал, что, возможно, он и подписал обвинительные заключения по делам Майданюка и Васюренко.

Подсуд. ГАПОНОВ: Поскольку следователь предъявлял мне документ, подписанный мною, то я от этого не мог отказаться. Подпись на утверждение обвинительных] заключений обычно делали мою, но подписывал их иногда и Буркин. Всех обвинительных] заключений, которые я подписывал, я не помню, т. к. их было очень много.

С сентября 1938 г. по ноябрь м-ц 1938 г. я был в должности заместителя] нач[альника] У НКВД, а с ноября м-ца 1938 г. по январь м-ц 1939 - врид нач[альника] УНКВД по Одесской области, и в моем подчинении были все сидящие здесь подсудимые.

Абрамовича я знаю, как весьма инициативного работника, но иногда он невнимательно подходил к материалам, не проверял их.

На предварительном следствии я говорил об Абрамовиче и Берензоне] как о склочниках, а о Кордуне - как о подхалиме и карьеристе, Гнесине - как о задо-ристом. Это же я подтверждаю и сейчас. Кроме Кордун[а], все они недостаточно грамотны.

Огл[ашаются] л. д. 13 об.. 14 т. НГ где Гапонов показал, что Абрамович, Бе-рензон, Кордун, Гнесин с агентурой не работали, агентов растеряли, протоколы по делам были поверхностные, хотя крупных дел к его, Гапонова[10], приезду не было. Среди них была семейственность.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно, такие люди в УНКВД не должны были работать.

Такую характеристику я им дал на тот момент, когда я приехал в Одессу, но впоследствии я их воспитал, и они стали честными работниками.

На предварит[ельном] следствии я говорил, что дела ими фальсифицировались. Эти показания даны мною потому, что следствие по моему делу велось провокационно.

Огл[ашается] л. д. 199 об. т. Ill, где Гапонов показал, что по делу Шпак[а] Абрамович дал ему неправильные сведения, о чём он, Гапонов, написал прокурору Лапкину, что следствие по делу Шпак[а] Абрамович вел необъективно и что Абрамович допустил фальсификацию по делу Сенкевич[а], Полоротова и других.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это несколько не так, но в общем эти показания я подтверждаю.

Достаточно ли было материалов для ареста Канфера, я не знаю, т. к. я его не арестовывал.

Данные мною ранее показания о том, что для ареста Канфер[а] недостаточно было материалов, я подтверждаю.

На Берензон[а] и Гнесина мне жаловался Теплицкий, что они неправильно ведут следствие и что поэтому он даёт вынужденные показания, после чего, по-моему, дело было передано другому следователю.

По делу Черницы Абрамович не принимал участия, это дело вел Кордун, но он его не закончил, т. к. был снят с оперативной работы.

Допрос Сенкевича производил Абрамович. Сенкевичу давалось хорошее питание для того, чтобы он давал хорошие для следствия показания. На усиление питания Сенкевичу отпускались деньги за счёт УНКВД. Впоследствии я запретил это, так как это компрометировало органы следствия.

Сенкевича я бил в январе м-це 1939 г. за то, что он одновременно и давал показания, и отказывался от них. На применение к нему мер физического воздействия я, как зам. нач[альни]ка Управления, имел санкцию от нач[альника] Управления Старовойт[а].

Мне не было известно, что Абрамович и Кордун неправильно ведут следствие, я недостаточно быстро разобрался во всех делах, которых в то время [было] до 3500, и не разоблачил Абрамовича, Кордун[а] и Берензон[а], которые искривляли следственную политику.

Выступая на 5-й областной партконференции в г. Одессе, которая проходила 24-27 февраля 1939 г., я Черницу охарактеризовал как члена право-троцкистского центра, являющ[егося] провокатором с 1916 г., который ещё до революции выдавал революционно настроенных рабочих, а в настоящее время вёл вредительскую работу в коммунальном хозяйстве.

На такую характеристику Черницы я имел основания.

Огл[ашаются] л. д. 259. 262 т. II, где в заключении указано, что 5 февраля 1938 г. без наличия материалов о к/p деятельности был арестован работник КПК Канфер-Беркович, а впоследствии - Сороковик, Агронский, Винник, Бейлин и другие, и что показания они давали вынужденные.

Подсуд. ГАПОНОВ: Никого из указанных лиц по делу б[ывших] работников КПК я не арестовывал.

Огл[ашается] л. д. 265 т. II, где указано, что к арестованному Шпаку следователями Берензон[ом], Абрамовичам], Кордун[ом] применялись меры физического воздействия, и этому способствовал Гапонов.

Подсуд. ГАПОНОВ: К Шпаку вообще не применялись меры физического воздействия.

Сфабрикованные справки - около 200 штук - мне приносил не Абрамович.

Огл[ашается1 л. д. 3 об. т. IV, где Гапонов показал, что «услужливый» Абрамович принёс ему 200 сфабрикованных справок на арест.

Подсудимый ГАПОНОВ: Это неверно. Эти справки приносил мне Буркин.

Со Шпаком я разговаривал в январе м-це 1939 г.

Огл[ашается] л. д. 5 т. IV. где Гапонов показал, что в декабре м-це к нему приходил Абрамович и просил дать разрешение на применение к Шпаку мер физического воздействия.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно, но я не разрешил ему этого.

В феврале м-це 1939 г. Буркин мне заявил, что прокурор Новиков заходит в комнаты, где ведётся следствие, удаляет следователей и добивается от арестованных показаний, направленных против следствия.

Впоследствии такие же заявления я получил и от других следователей, и я написал, чтобы это дело проверили.

Огл[ашается] л. д. 6 т. IV, где Гапонов показал, что он присутствовал при допросах арестованных Новиковым, и что в его допросе он, Гапонов, ничего предосудительного не нашёл, а попался на очередной обман, и что следователи занимаются очковтирательством.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно.

Огл[ашается] л. д. 7 т. IV. где Гапонов показал, что ему было известно, что Абрамович и Берензон принимали сводки от агентов-провокаторов, а последних вербовал Кордун.

Подсуд. ГАПОНОВ: Впоследствии я узнал, что один из агентов провоцирует, после чего он был исключён из состава агентурной сети, а ряд агентурных данных были перепроверены.

Огл[ашается] л. д. 7 т. IV, где Гапонов показал, что он работал в условиях систематической склоки, обмана, подхалимства и покрывательства друг друга, и что в такой обстановке он, Гапонов, допускает, что, возможно, и совершил некоторые ошибки в работе. Берензона, Гнесина, Кордуна здесь же Гапонов называет негодяями.

Подсуд. ГАПОНОВ: Такого мнения о них я был в 1941 году, но когда мне стало известно, что дела не фальсифицировались, я это мнение изменил.

Дело Бугаенко было сфальсифицировано Берензоном по приказанию Калюжного. Впоследствии я освободил Бугаенко и считаю, что я правильно его освободил.

Огл[ашается] л. д. 22 т. 3. заключение о деятельности Гапонова, где указано, что Гапонов необоснованно освободил участника к/p троцкистской организации Бугаенко и в дальнейшем имел связь с ним, искусственно создал к/p формирование в Киевском авто-мотоклубе.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это заключение неправдоподобно. Бугаенко освобождён правильно.

С делом работников редакции «Черноморская коммуна» я был знаком, но не знал, что следствие по нему ведут несколько человек.

Огл[ашается] л. д. 240 т. IV. где Гапонов показал, что при приезде его в Одессу он застал такую систему следствия, когда одно дело велось несколькими следователями, и что он, Гапонов, реальных мер к изменению этой системы не принял, что следователями проводились формальные допросы и записи носили трафаретный характер.

Подсудимый ГАПОНОВ: Трафаретных записей не было, за исключением нескольких случаев.

Допросы конвейерным порядком также не производились.

Трафаретные записи в то время я считал нормальным явлением.

Санкцию на арест Теплицкого я давал, а Баргера арестовывал не я. а Калюжный.

Огл[ашается] л. д. 242 т. IV, где Гапонов показал, что основанием для ареста Баргера послужило показание Сенкевича и других.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я подписывал постановление на предание суду Баргера.

Сенкевича я не арестовывал.

Огл[ашается] л. д. 243 т. IV, где Гапонов показал, что при даче санкции на арест Баргера, Ткаченко и др. он ограничился представленными ему показаниями обвин[яемого] Сенкевич[а] и докладом следователя (кажется. Абрамович[а]), и что он, Гапонов, подписывал постановления, датированные более ранним числом.

Подсуд. ГАПОНОВ: Да, некоторые постановления о предании суду, датированные июнем м-цем, я подписывал в июле м-це 1938 [г.], так как они необходимы были в делах, а фактически к моему приезду в Одессу их не было там.

Огл[ашается] л. д. 244 т. IV. где Гапонов показал, что со стороны Абрамович^] и Берензон[а] в работе наблюдались искривления, Абрамович давал ложные сведения о вербовке агентов, собирал рапорта от сотрудников на помощника] ВП Новикова, по которому он впоследствии убедился, что все эти рапорта не соответствуют действительности, Абрамович сфальсифицировал дело Полторака, Абрамович приносил ему, Гапонову, 50 заготовленных справок на арест для утверждения.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно.

Огл[ашается] л. д. 245 т. IV. где Гапонов показал, что Берензон искривлял следственную политику при Калюжном, кричал арестованным в уши, Берензон сфальсифицировал дело Бугаенко, который впоследствии был освобождён.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно, но я не знал о том, что Берензон или кто-либо другой издеваются над арестованными.

Бугаенко был освобождён из У НКВД г. Одесса.

Обвинительное заключение на Майданюка я не подписывал, насколько мне помнится, но, возможно, что и утвердил.

В деле КПК я не считаю, что меня Абрамович обманул, поскольку дело не было сфальсифицировано.

Огл[ашается] л. д. 342 т. IV, где Гапонов показал: «Какая фальшь. Абрамович выступает в роли “разоблачителя”, хотя всем известно, что для этой цели он годится не больше, чем заведомый растлитель годился бы для роли воспитателя в учебном заведении для младшего возраста».

Подсуд. ГАПОНОВ: Я отказываюсь от этих показаний.

Огл[ашается] л. д, 342 т. IV, где Гапонов показал:

«Моя вина по всему этому делу, помимо Водзинского, заключается в том, что я на основе докладов начальников отделений и отдела подписал обвинительное заключение на Рябца, справки на арест Еремеевой, Богуславского, обвинительное] заключение на Черницу и постановление на предъявление обвинения Баргеру, Шильману, Бугрименко и Банковскому. В то время я не имел мотивов подозревать, что в делах могла быть фальсификация, и у меня не было оснований не верить руководящему составу аппарата».

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого я и сейчас не отрицаю, но это были общие замечания. Действительно, в некоторых делах были недостатки.

Огл[ашается] л. д. 349 т. IV. где Гапонов показал:

«Я отнюдь не безгрешен. У меня имелись ошибки. Я виноват в том, что сразу не разглядел всех отрицательных сторон, насаждённых Калюжным, и допустил ряд ошибок. Я виноват в том, что первое время верил руководящим работникам УНКВД, которые, как теперь видно, обманывали меня. В этом я действительно виноват и за это должен нести ответственность».

Подсуд. ГАПОНОВ: Я и сейчас это подтверждаю.

В 16 ч. 00 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 16 ч. 25 м. судебное заседание продолжается.

Подсуд. ГАПОНОВ на вопросы председательствующего продолжает показания:

С Сусловым я имел очную ставку.

Огл[ашается] л. д. 15 т. 1. заявление, где Суслов показал:

«В январе, 16 числа, 1939 г., в 12 ч. ночи, Гапонов, категорически требуя от меня подтверждения подписанных мною протоколов в 1938 [г.] (а протоколы были составлены Берензоном и подписаны мной по принуждению в силу физического воздействия), избил меня до потери сознания. Минут через 30 этот же приём повторил Абрамович, а потом в третий раз я был избит Абрамовичем и Берензоном».

Подсудимый ГАПОНОВ: Ни я, ни Абрамович Суслова не избивали, и по какому делу он проходит, я не помню.

Эдельман проходил по делу б[ывших] работников редакции «Черноморская коммуна», и издевались ли над ним, мне не известно.

Сенкевича я избил 20 января 1939 года.

Огл[ашается] л. д. 20 т. 1, где Эдельман показал, что арестовал его Абрамович, заявивший, что «мы не ошибаемся, у нас в работе брака нет, ты, гитлеровская сволочь, лучше сразу признайся в своей к/p деятельности, тебе лучше будет».

Огл[ашается] л. д. 23 т. 1, где Эдельман показал, что Сенкевич Абрамовича называл хулиганом и провокатором, за что его садили в карцер. Гапонов на допросе избил Сенкевича до крови, что он, Эдельман, видел у Сенкевича синяки на лице, щеки были опухшие, на пиджаке были следы крови. Сенкевич показывал ему платочек, данный ему Абрамовичем взамен его окровавленного.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я его не избивал, а только дал две пощёчины, и при мне никакой крови не было.

Огл[ашается] л. д. 49. 50 т. 1. где Шпак показал, что Г апонов во всем потворствовал вражеской шайке Абрамовича и покрывал их преступления. Гапонов 13 января 1939 г. до такой степени избил Сенкевича, что заменил ему покрасневший от крови носовой платочек. Что он, Шпак, просил у Гапонова разрешить ему написать два письма на имя т. Сталина и т. Берия, что он, Гапонов, не разрешил. На заявление Шпак[а] о незаконных действиях Абрамовича, Мошков-ского, Гнесина Гапонов никаких мер не принял.

Подсуд. ГАПОНОВ: Шпак не мог этого видеть, так как он вообще не сидел с Сенкевичем, и не просил у меня разрешения написать письма Сталину и Берия. Если бы он просил, то я ему, бесспорно, разрешил бы.

Провокатора Нежинского я вообще не знаю и не знал, что провокаторов подсаживают в камеры. Если Абрамович подсылал таковых, то он скажет об этом.

Огл[ашается] л. д. 54 т. Г где в своей записке на имя т. Лапкина Гапонов указывал на то, что Шпак арестован правильно, что наличие незаконных методов следствия не соответствует действительности, что поведение прокурора он считает неверным, и думает, что он допущенную ошибку исправит сам, так как, прежде чем называть арестованного товарищем и давать ему возможность клеветать на следствие, он должен был поговорить со следователем.

Подсуд. Г АПОНОВ: Правильно.

Никакого дела-формуляра на прокурора Новикова я не видел, а материалы, которые мне принёс нач[альник] СПО, я направил прокурору и больше ничего не делал.

На совещании, которое проводил т. Хрущёв, я был, и говорили там не только об Одессе, но и о других городах и областях.

Огл[ашается] л. д. 62 т, I. постановление прокурора Лапкина о прекращении дела Шпак[а] за отсутствием состава преступления.

Под суд. ГАПОНОВ: Это ещё не говорит за то, что Шпак правильно освобождён.

Сколько времени он находился под стражей, я не знаю, так как я его не арестовывал.

Огл[ашается] л. д. 6 т. I, справка на арест Еремеевой, подписанная Гапоновым и Кордун[ом].

Подсуд. ГАПОНОВ: Не помню такой справки.

Фишермана я также не помню.

Огл[ашается] л. д. 85 т. I. где в постановлении по делу Черницы указано, [что] контрреволюционная деятельность Черницы материалами дела не доказана, а, наоборот, что он, Черница, за время своей работы провёл большую работу по ликвидации последствий вредительства в коммунальном хозяйстве. Дело Черницы на основании ст. 197 ч. II УПК УССР производством прекратить, и из под стражи Черницу освободить.

Подсуд. ГАПОНОВ: На Черницу я не представлял никаких материалов. Кроме того, это заключение обосновано на показаниях общего характера.

До ареста Черницы я не выступал против него и только после его ареста я говорил о его кУр деятельности.

Огл[ашается] I л. д. 86 т. К где Ьаргер в заявлении на имя прокурора Одесского военного округа указал, что после допроса его Кордуном и Савиным в кабинет Степанского вошёл Гапонов и заявил, что со мною собираются разделаться как с любым врагом, и что он, Баргер, ещё не испытал всего того, что его ждёт.

Подсуд. ГАПОНОВ: Баргера я вообще встречал только один раз.

В 17 ч. 00 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 10 ч. 40 м. 22/1V—119)43 г. судебное заседание продолжается.

На вопросы суда подсудимый ГАПОНОВ продолжает показания:

Вынужденных показаний ог Баргера я не добивался.

Огл[ашается] л. д. 86 т. I, где Баргер указал, что Гапонов не уступал в угрозах Киселёву. Угрожал Баргеру, что последний кровью будет писать, если не даёт показаний.

Подсуд. ГАПОНОВ: В то время я ещё не знал ни Ьаргера, ни других арестованных, и беседы с Баргером я не имел, поскольку я его дела ещё не знал.

Огл[ашаются] л. д. 100. 101 т. I, где Сенкевич показал, что Гапонов - испытанный мастер фальшивок — называл его, Сенкевича, проституткой, оскорблял руганью и добивался показаний, нужных следствию.

Подсуд. ГАПОНОВ: До моего приезда в Одессу от Сенкевича уже были получены показания, и мне незачем было добиваться от него показаний. Никаких жалоб от Сенкевича я не получал, и он ко мне с жалобами не обращался.

Огл[ашаются] л. д. 104, 105 т. I, где Сенкевич показал, что он просил Гапонова выслушать его жалобу на незаконные действия следователей, но Гапонов вместо этого набросился с руганью, начал избивать в лицо, в грудь, живот и избил до полусознания, после чего у него, Сенкевича, отобрали окровавленный платочек и угрожали, что «если не одумаешься, то положим на кушетку и будем бить палкой».

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого не было.

Конончук - в то время вновь принятый работник УНКВД и ему не верить у меня нет оснований.

Огл[ашаются] л. д. 134 т. 1 и 138 т. I, где Конончук показал, что в Одесском УНКВД существовала круговая порука. За то, что он, Конончук, в протоколе писал наряду с отрицательными фактами и положительные, Гапонов заявил: «Учтите, если человек и честный, но битый, то его освободить нельзя, и мы его освобождать не будем, потому что он будет дискредитировать органы и партию».

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого не было, и вообще Конончук, как новый работник, не мог дать мне оценку.

Огл[ашается] л. д. 151 т. I, где Конончук показал, что в мае м-ме [1938 г,| в кабинете начальника 4-го отделения в присугсзвии Мельниченко, eгo (Конончука) и Гапонова Берспзон показал Гапонову дело-формуляр и сказал: "Я на юго Новикова завёл дело-формуляр, жалко, что этого материала мы раимле не имели».

Полсул. ГАПОНОВ: С Берензоном я не разговаривал о Новикове и никакого /дела-формуляра на него не заводил.

Оглашается I л. л. 140 т, I, где Конончук показал, что в разговоре с Вайнером последний говорил о том, как брали показания у Самарина, и выразился, что это - одна жуть и что, по сравнению с этим, вей остальное - мелочи.

Полсул. ГАПОНОВ: Дело Самарина велось не в Одессе, а в Киеве, и Вайнер, ещё тогда не работавший в облуправлении, не мог знать, что делают в Киеве.

Дело Шпака проведено с моим участием.

О Новикове речь шла в январе или в феврале м-це 1939 г., и в другое время разговора о нем не было.

Огл[ашается] л. л, 149 т. Г где Конончук показал, что Бсрензон, Абрамович, Мошковский и Гнесин написали преувеличенные рапорта на Новикова, и Абрамович требовал от него, Конончука, написать такой же рапорт о том, что Новиков допускает, чтобы заключённые клеветали на следствие.

Подсуд. ГАПОНОВ: Об этом мог знать нач[альни]к отдела, а я не мог знать обо всем.

Огл[ашается1 л. л. 5 т, 111, справка на арест Рыбчука, подписанная Гапоновым и Буркиным.

Подсуд. ГАПОНОВ: Возможно, что такую справку я подписывал.

Огл[ашается] л. д. 9 т. 11L заключение пом. Военного прокурора Бойко, где указано, что оснований на арест Рыбчука не было.

Огл[ашается] л. д. 79 т. 111, где Рыбчук показал, что на допросе его избивали Абрамович, Мошковский и Фадеев, а когда зашёл Гапонов, и он, Рыбчук, ему пожаловался, то Гапонов ничего не сказал и вышел.

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого не было.

Огл[ашаются] л. д. 72 об., 73 т. Ill, где Брук показал:

«В начале 1939 г. к нам в камеру привели арестованного Сенкевича, лицо которого было опухшее, бледный, и рассказал, что его избил Гапонов, и показывал платочек, который дал ему Абрамович взамен окровавленного. Сенкевич говорил, что помещение, где его избивали, было всё в крови. Сенкевич жаловался, что его Абрамович также избивал, плевал на него, кричал в уши и добивался признания. Арестованные Брант и Эдельман также жаловались, что над ними издевались следователи Берензон и Абрамович, о тело тушат горящие папиросы, кричат в уши».

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого никак не могло быть. По вопросу об избиении Сенкевича мною у всех разные показания, что говорит за то, что этого не было в действительности.

Огл[ашается] л. д. 77 т. 111, где свидетель Луненок показал, что когда он, Лу-ненок, жаловался Гапонову на неправильные действия Мошковского и просил дать другого следователя, то Гапонов ему в этом отказал и заявил: «Если следователь пишет неправду, то Вам на суде легче будет разоблачить эту неправду». Луненок также показывает, что ему рассказывал Сенкевич об избиении его Гапоновым и Абрамовичем.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это выдумка.

Огл[ашается] л. д. 123 т. Ill, где свидетель Дрибинский показал, что он не нашёл оснований по делу на арест Самарина и что обвинение последнего ничем не подтверждено.

Подсуд. ГАПОНОВ: Возможно, и так. Дело велось в Киеве, а Самарина я вообще не знал.

Огл[ашается] л. д. 251 т. III, где пом. прокурора Лукашевич показал, что когда Гапонов узнал, что при допросе прокурором Лапкиным обвиняемые отказывались от ранее данных показаний, то приказал сотрудникам, больше людей на допрос к прокурорам не водить, и вызвал к себе Лапкина и его, Лукашевич[а], где заявил: «Что ж работников моих начали подозревать, дела на них начали заводить, ну, заводите, мы на Вас тоже завели, пусть будет это Вам известно».

Подсуд. ГАПОНОВ: Он показывает неправду. Такого разговора у меня с ними не было, да и вообще, прокуроров я не имел права вызывать.

Огл[ашаются] л. д. 410 об., 411т. IV. где свидетель Резников показал, при беседе Гапонова с агентом «Суминым» он полностью не присутствовал, но, пользуясь сводкой и объяснениями агента, Гапонов чертил схему участников организации в Киевском авто-мотоклубе, и что после этого Гапонов предложил агенту «Сумину» подписать сводку, ранее им составленную. Причём первая сводка Гапонова не удовлетворила, и агент составил вторую сводку, которую он, Резников, принял и передал Гапонову.

Подсуд. ГАПОНОВ: Никакой сводки от Резников я не принимал, равно как и от агента «Сумина».

Огл[ашается] л. д. 430 т. IV, где Калужский показал, что по приказанию Гапонова к арестованному Гофман-Малиновскому дважды применялись при допросе меры физического воздействия, первый раз - Яралянцем, а второй раз -Друшляком и самим Гапоновым.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это неверно. Я, как начГальни]к 6-го отделения], не мог дать на это санкцию[11] н[ачальни]ку I-го отделения[12].

Огл[ашается] л. д. 431 т. IV. где Бурдан в своём объяснении указывает, что в его присутствии Гапонов, а потом и Друшляк, по его распоряжению избивали Гофмана-Малиновского, бывшего в заключении.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это дело вело 1-е отделение, а я к 1-му отделению никакого отношения не имел, так как в нем не работал[13], и, следовательно, такого случая не могло быть.

Огл[ашаются] л. д. 432, 433 т. IV, где из показаний агента «Сумина» видно, что в июне м-це 1938 г. он был на связи с Резниковым, где был и Гапонов, который начертил схему антисоветской организации в Киевском авто-мотоклубе, где были указаны Грабовский, Ковалевский, Игенберг[14] и др., на основании которой им, агентом, был сделан вывод о существовании к/p организации и составлена сводка.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я уже говорил, что этого не было.

Огл[ашаются] л. д. 434—436 т. IV, где Резников в разъяснении на имя Кобуло-ва указывает, что на явке агента «Сумина» присутствовал Гапонов и вел с ним беседу, где составляли схему к/p организации при Киевском авто-мотоклубе, на основании которой и была составлена сводка агентом «Суминым» с указанием в ней Грабовского, Ковалевского, Цицельского, Игенберга как участников к/p организации.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я уже отрицал это.

В 11 ч. 50 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 12 ч. 30 м. судебное заседание продолжается.

Подсуд. ГАПОНОВ на вопросы председательствующего продолжает показания:

Обвинительное заключение по делу Шпак[а] было мною подписано, но потом оно было вообще аннулировано.

Обвин[ительное] заключение по делу Васюренко я не утверждал.

Огл[ашается] л. д. 239 т, I. где указано, что обвинит[ельное] заключение] по делу Васюренко составлял Гнесин, но подписывал за Гапонова Буркин.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно.

Обвинительное заключение по делу Майданюка я не подписывал.

Огл[ашаются] л. д. 93 т. 1. 151 т, II. заключение пом. Военного прокурора Компанцева по делу б[ывших] работников КПК, из которого видно, что материалами дела виновность проходящих по делу лиц не доказана в их принадлежности к право-троцкистской организации, что при ведении следствия по делу грубо нарушалась соцзаконность, за что возбуждается уголовное преследование на лиц, принимавших участие в ведении следствия по указанному делу: Калюжного, Гапонова, Абрамовича, Берензона и других.

Огл[ашаются] л. д. 159-163 т. И. выписка из протокола заседания бюро Сталинского РК КП(б)У от 24/V11—[ 19]40 г. о члене партии Гапонове, где Гапонов заявлял, что он виноват в том, что не разобрался с делом КПК, слепо верил работникам УНКВД, приложил свою руку к Сенкевичу и Чумаку.

Огл[ашается] л. д. 164 т. 11. постановление бюро Сталинского РК КП(б)У от 24/V11—[19]40 г., которое констатирует, что Гапонов лично применял меры физического воздействия к арестованным и поощрял в этом своих работников, допускал фальсификацию следственных дел. Гапонова из рядов партии исключить.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно.

Сводку агента «Сумина» можно было и нужно было проверить, но это не моё дело. Никакой схемы и никаких установок на фальсификацию сводки агенту «Сумину» я не давал.

Огл[ашается] л. д. 55 т. III, где свидетель Вайнер показал, что во время допроса Абрамовичем Сенкевича в присутствии Берензон[а] и его, Вайнер[а], вошёл Гапонов и, узнав, что Сенкевич не подписывает ст. 200 УПК, приказал Сенкевичу встать, а потом размахнулся и ударил его кулаком в лицо так, что Сенкевич облился кровью, после чего Абрамович утёр Сенкевичу лицо и отобрал у него окровавленный платочек, а дал ему, Сенкевичу, свой. После этого Гапонов и Абрамович вышли из комнаты, а Вайнеру приказали сидеть с Сенкевичем до утра.

Подсуд. ГАПОНОВ: Показания Вайнер[а] соответствуют действительности, за исключением, где он говорит о крови, которой не было, и о платочке.

Дело Шпак[а] после его окончания следствием по моему распоряжению было передано в ЭКО.

Санкцию на арест Теплицкого[15] я дал на основании агентурных данных, имевшихся на Теплицкого.

Сенкевича я допрашивал только один раз, и мои действия в части его избиения я в тот момент считал правильными, так как на этот счёт были указания свыше. В отдельных случаях применялись меры физического воздействия, если доказано, что подследственный действительно является врагом народа.

Дело Бугаенко следствием начинал и закончил его Калюжный, но освобождал я по предложению НКВД УССР.

Дело Полторака было сфальсифицировано.

Виновным себя я признаю только в том, что при допросе Сенкевича применял меры физического воздействия, и в том, что мало уделял внимания аппарату СПО, что объясняется перегруженностью меня в работе.

На суде по делу Калюжного я не был, но на бюро Сталинского РК КП(б)У по разбору дела КПК я был.

Огл[ашается] л. д. 5 приложения № 15 к делу, где Чазова заявила, что на обкоме КП(б)У Гапонов указывал, что дело КПК сфальсифицировано Калюжным, а он, Гапонов, получил его в готовом виде, но не сумел хорошо разобраться в этом деле, и что ему не помогли Абрамович, Берензон, Гнесин, а, наоборот, поддерживали точку зрения правильности дела КПК.

Подсуд. Г АПОНОВ: Этого я не отрицаю.

После издания Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/Х1-[19]38 г. мною был отдан под суд нач[альни]к отделения Тягин, проверен ряд работников Управления, было освобождено из-под стражи несколько сот человек.

В своей работе я больше всего уделял внимания на СПО, практиковал лекции опытных следователей для всех оперативных работников, обновил и пополнил агентуру.

Угрозы со стороны следователя вынудили меня давать на себя ложные показания. О неправильных методах следствия я писал наркому т. Берия, трибуналу.

Выстойки к арестованным при мне не применялись.

Санкцию на арест Рябчука давал я.

В 13 ч. 30 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 13 ч. 45 м. суд. заседание продолжается.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОДСУДИМОГО КОРДУНГА1

В моё обвинение, в основном, вменяется дело КПК.

По этому делу, я помню, были агентурные данные агента «Нетронутый» и допрос 2-х обвиняемых.

Это дело начал[и] вести ещё Коваленко, Цирульницкий, а при мне по этому делу было арестовано только 3 чел.

Я лично допросил свидетеля Рудакс Ольгу, которая показала о связи Беркович [а]-Канфер[а] с её бывшим мужем[16], и передопросил двух обвиняемых.

Других действий по этому делу я не производил. Меня обвиняют в том, что я не запросил о Носове, главном вербовщике, о чём я показывал на следствии. Впоследствии я узнал, что о Носове в Москву был сделан запрос, на который был получен ответ, что Носов в Москве не проживает.

Ни к кому из арестованных я не применял каких-нибудь извращённых методов следствия.

На меня неправильно показывают Клюненко, Баргер. Баргера я единственный раз допрашивал, тогда как он показывает, что я его несколько раз допрашивал.

Черновиков протоколов допроса я не составлял, а писал их сразу начисто, а печатали всегда для Киева, и [на]печатанные копии[17] для подписи подсудимым я не давал. Тогда, когда в протоколе допроса указываются несколько лиц и необходимо вкладывать в дела, мы делали копии или выписки.

Мер физического воздействия со стороны работников 1 [-го] отделения к арестованным не применялось, так как все дела 1-го отделения шли на гласный суд.

Со стороны работников других отделений допускалось это, и часто можно было слышать в тюрьме вопли и стоны арестованных.

По своей натуре я никогда не позволял к кому-нибудь грубостей или оскорблений.

Заявление Эдельмана о том, что я ему угрожал - наглая ложь.

На вопросы суда подсудимый КОРДУН показал:

По делу КПК я произвёл передопрос Агронского и Сороковика. На допросе я сказал, что я лично вел дела на Бейлина и Винника, но это была моя ошибка.

К Военной коллегии люди были рассажены по кабинетам, так как в камерах они не помещались. Такое решение вынесло оперативное совещание УНКВД.

Огл[ашаются] л. д. 232 об., 233 т. 2, где под[судимый] Кордун показал, что перед заседанием Военной коллегии он разговаривал с арестованными и выяснял, всё ли они рассказали следствию, не скрыли ли чего-нибудь от следствия, не забыли ли они свои показания. Этим занимался весь оперсостав УНКВД.

Подсуд. КОРДУН: Правильно.

На Канфер[а], кажется, были агентурные материалы, но утверждать я не могу, поскольку не помню точно.

Огл[ашается] л. д. 246 т. Ill, где Кордун показал, что оснований для ареста Канфера не было, так как в деле были только показания двух осуждённых -Друца и Рудакс.

Подсуд. КОРДУН: Совершенно правильно, но мне кажется, что часть агентурных] материалов исчезла.

Следствие по делу Бейлина вел Берензон, а по делу Вырвихвиста[18] - Мошковский.

Я был в курсе всех этих дел.

Огл[ашается] л. д. 237 т. IV, где подсудимый] Кордун показал, что после окончания следствия по делу Сороковика им был передопрошен Сороковик, вероятно, в связи с получением новых агентурных данных или следственных материалов.

Подсуд. КОРДУН: Почему я его снова допросил, не помню.

Огл[ашается][19] л. д. 352 т. IV. где подсудимый] Кордун заявил, что на допросе подсуд. Гнесин указывал о том, что Кордун давал указания на извращение методов следствия, а Абрамович заявил, что ему давал Кордун указание на составление необоснованных справок на арест группы работников обллита.

Поде. КОРДУН: Это не соответствует действительности. Гнесин впоследствии от этих показаний отказался. Показание Абрамовича в части предоставления необоснованных справок, якобы я ему давал указания, неправильно.

Огл[ашается] л, д.⁶⁸⁷ 353 т. IV. где Кордун указывает, что на допросе Гапонов говорил, якобы он, Гапонов, передал дело Черницы ему, Корду ну, и указывал на недостатки и искривления в следственной работе.

Подсуд. КОРДУН: Это также не соответствует действительности.

В 14 ч. 30 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 14 ч. 45 м. суд. заседание продолжается.

Подсуд. КОРДУН продолжает:

В моем отделении были Абрамович, Берензон и Гнесин из числа сидящих здесь подсудимых.

Эдельман мог обращаться ко мне только с жалобой.

Почему Гапонов и Эдельман называют меня негодяем, я не знаю.

Огл[ашается] л. д. 17 т. 1. где в заявлении Эдельман указывает, что группа явных негодяев, мелких карьеристов - Кордун, Абрамович, Берензон и Г несин искусственно создали в редакции к/p организацию и арестовали честных людей, при допросе неслыханно издеваются над арестованными. Его, Эдельмана, 11 дней и ночей допрашивали беспрерывно, били, кричали в уши, плевали в лицо Абрамович, Г несин и Берензон.

Подсуд. КОРДУН: Эдельман ничего конкретного сказать не может, это общие слова, и заявление его ни на чем не основано.

О том, что Берензон и Абрамович издевались над арестованными, мне ничего не было известно, даже Эдельман, с которым я разговаривал, ничего мне об этом не сказал. Таких фактов я не допускаю.

Огл[ашается] л. д. 18 т. I, где Эдельман указывает, что о всех издевательствах со стороны следователей он писал н[ачальни]ку 1-го отделения] Кордун[у], который, получив заявление, вызвал его, Эдельмана, и заявил: «Не будешь писать чернилами, будешь писать кровью».

Подсуд. КОРДУН: Никакого письменного заявления от Эдельмана я не получал и не допускаю, чтобы работники 1-го отделения издевались над арестованными.

Огл[ашается] л. д. 86 т. 1. где Баргер показал, что, будучи на допросе у Кор-дуна, который занимался избиением на непрерывных допросах, к ним часто заходил Берензон, как бы в помощь Кордуну, и обрушивался гнусными оскорблениями и угрозами, заявляя: «Что ты сидишь как под, это тебе не обком. Фашист, это тебе не обком, пиши, что говорят, иначе тебя сотрут в порошок, таких голубчиков мы немало расстреляли».

Подсуд. КОРДУН: Это неверно. Берензон мог заходить ко мне в кабинет, но не с такими целями. Бартера я арестовал и в тот же день допросил его в течение 1 часа. Больше я с ним не встречался. По тем материалам, которые были, Барге-ра можно было охарактеризовать как врага народа. Почему его освободили, я не знаю.

Почему меня освободили от оперативной работы, я не знаю, так как мне только сказали: «Куда партия посылает, туда и ехать надо», и меня откомандировали.

Из партии меня исключили заочно.

Огл[ашается] л. д. 87 т. I. где свидетель Баргер показал, что Кордун вынудил его подписать постановление о предъявлении обвинения, сопровождая это избиением, плевками в лицо, и заявлял: «Признайся, что ты - участник правотроцкистской организации». На его, Баргер[а], протесты Кордун заявил, что он обличён правами на избиение, и что он может сделать что угодно, вплоть до расстрела.

Подсудимый КОРДУН: Постановление о предъявлении обвинения им было подписано без всякого к тому принуждения. Все его показания ложны.

Огл[ашается] л. д. 88 т. I. где Баргер указывает, что 10/V11—[19)38 г. ему Кордун заявил, что он, Кордун, решил арестовать его, Бартеру, жену, а детей отдать в детский дом как щенят, и что семья уже выселена из квартиры и ходит по улице. Здесь же поднял бумажку и сказал: «Вот ордер на арест Вашей жены». Кордун подвергал его, Баргер[а], неслыханным избиениям до потери сознания, и что так продолжалось в течение 16 месяцев.

Подсуд. КОРДУН: Это - наглая ложь. Я отрицаю это. В июле м-це я его арестовал, а в ноябре м-це 1938 [г.] я был откомандирован и 16 месяцев над ним я издеваться не мог. Это всё - плоды его фантазии. Он клевещет на меня, потому что я принимал участие в его аресте и первый его допрашивал.

Сенкевича я знаю, потому что дело велось 1-м отделением.

Огл[ашаются] л. д. 98-99 т. 1. где Сенкевич показал, что он со стороны Абрамовича подвергался неслыханным избиениям, и что на это его воодушевлял Кордун, неоднократно заходивший во время допроса. Ему, Сенкевич [у], предложили дать показания не менее как на 100 листах и указать ещё не менее 100 человек. Протоколы очных ставок Абрамовичем фабриковались и давались на подпись.

Подсуд. КОРДУН: Всё это - общие слова. Никто от Сенкевича никаких цифр о количестве организации не требовал.

Показание Конончука я читал, но о том, о чём он показывает на Абрамовича[20] и Берензон[а], я ничего не знал, и мне ничего не было известно.

Огл[ашается] л. д. 180 т. 1. постановление пом. ВП ОдВО Компанцева, констатирующее, что материалов на обвинение Мосалёва следствием собрано недостаточно, и социальная опасность его не доказана, в связи с чем дело прекратить и Мосалёва из-под стражи освободить.

Подсуд. КОРДУН: Почему Мосалёв освобождён, я также не знаю.

Я помню, что Спиридонов-Вавилов[21] проходил через отделение.

Тонконог тоже был арестованным и проходил через 1-е отделение.

Клюненко - работник редакции «Черноморская коммуна».

Огл[ашаются] л. д. 184, 185, 186, 187 т. 1. где свидетель Клюненко показал, что первый допрос производил ему Кордун. на котором Кордун вызвал двух парней в майках, и последние начали избивать его, Клюненко. Кордун всё время добивался признания о принадлежности к к/p организации. Впоследствии вел допросы также Кордун, который никаких протоколов не составлял во время допроса и систематически продолжал издеваться - плевал в лицо, заставлял стоять на ногах в вытянутом положении и т. д., а 15/VIII—[ 19]3 8 [г.] крепко избил и вынудил подписать заранее составленные им протоколы. Угрожали арестом семьи, требовали показаний на других лиц.

Подсуд. КОРДУН: Ничего подобного не было.

Огл[ашается] л. д. 68 об. т. III. где Шпак показал, что Кордун в разговоре с ним заявил: «Твоё упорство ни к чему хорошему не приведёт. В лучшем случае ты сгинешь в тюрьме, а в худшем - расстреляю лично я. Мы, ежовцы, никогда не ошибаемся, раз Вас арестовали, значит, Вы - враги, а к врагам партия разрешила применять самые утончённые пытки».

Поде. КОРДУН: Шпака я никогда не допрашивал. Я его видел единственный раз не дольше как в течение 5 минут.

Брук находился под стражей в Управлении НКВД, он был, кажется, периферийным работником РК ВКП(б).

Огл[ашаются] л. д. 72 об., 73 т, III. где свидетель Брук показал, что ему известно об избиении Гапоновым Сенкевича который пришёл в камеру с допроса в синяках, с опухшим лицом. Арестованный Эдельман также жаловался на следователей. Брант и Агронский также говорили, что над ними издеваются и избивают Абрамович, Берензон и Кордун. Об отом же якобы говорил и Канфер в споре с Агронским, о чём он, Брук, слышал.

Подсудимый КОРДУН; Брук говорит со слов Агронского, дело на которого я совершенно не вел. Всё они выдумывают.

Я совершенно напрасно нахожусь под стражей, так как я ни в чем не виноват.

О том, что на прокурора Новикова было заведено дело-формуляр, я нс знал и не помню, было ли вообще оно заведено.

Дело Агронского мне известно. Его вел Цирульницкий.

Огл[ашаются] л. д. 242 об., 243 т. 1. протокол осмотра архивно-следственного дела по обвинению Агронского, из которого видно, что 7/Х—[19]38 г. Агронского допросил Кордун, причём Агронский подтвердил данные им ранее показания, и по приговору ВК Верхсуда СССР от 10/Х—[19]38 г. Агронский приговорён к В МЫ и расстрелян.

Подсудимый КОРДУН: Не помню. Но один раз я допрашивал Агронского 7/Х—[19]38 г.

Огл[ашается] л. д. 32 т. 5, Определение Военной коллегии Верхсуда СССР от 13 июня 1941 г. об отмене приговоров в отношении Канфера-Берковича, Агронского, Бейлина, Винника, Фрейдина, Сороковика и Майданюка и о прекращении дел на них.

Поде. КОРДУН: К делу Самарина я никакого отношения не имел.

Черкасский - это б[ывший] работник редакции.

Огл[ашаются] л. д. 48. 49 т. 11. где свидетель Черкасский показал, что Берензон, Гнесин, Абрамович и Кордун являлись организаторами провокационных и мифических к/p организаций, ставили перед собой задачу перебить больше коммунистов, невинных людей.

Подсуд. КОРДУН: Его показания ничем не обоснованы. Никакого дела я на него не фабриковал.

Теплицкий - тоже б[ывший] работник редакции, провокатор и клеветник.

Богуславский тоже проходил через 1 -е отделение, но о том, что его бил Берензон, я не знаю. Этого не могло быть.

В 16 ч. 30 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 20 ч. 20 м. судебное заседание продолжается.

Подсудимый КОРДУН продолжает:

Очная ставка с Сенкевичем у меня была.

Огл[ашается] л, д. 23 т. IV. протокол очной ставки между Сенкевичем и Кор-дуном, где Сенкевич показал, что Кордун знал о фальсификации Абрамовичем его, Сенкевича, дела, неоднократно присутствовал на допросах, советовал не упираться, заявлял, что органы НКВД не ошибаются, и говорил ему, Сенкевичу, что его жизнь - на волоске.

Подсудимый КОРДУН; Сенкевича я единственный раз видел в кабинете Абрамовича и разговаривал с ним, рекомендовал ему не упираться, но никаких угроз с моей стороны не было.

Какие материалы послужили для обвинения Сенкевич[а], я не помню.

С Эдельманом у меня была очная ставка, на которой Эдельман лгал на меня. Эдельман говорил правильно в той части, где он говорит, что я никакого отношения к этому делу не имел, его не допрашивал, но Эдельман неправду говорит в той части, где говорит, что я ему угрожал писать его кровью.

С Баргером у меня была очная ставка.

Огл[ашается] л. д. 57 т. IV, где Баргер показал, что при допросе его Кордун избивал, ругал и вообще применял неправильные методы. Под воздействием подобных методов он вынужден был подать заявление на имя н[ачальни]ка У НКВД по схеме, составленной и преподнесённой Корду ном.

Подсуд. КОРДУН: Это не соответствует действительности. На основании личного заявления Баргер[а] я составил заявление на имя н[ачальни]ка УНКВД.

Огл[ашается] л. д. 58 т. IV, где Баргер показал, что за фальсификацию на него дела он считает виновным Кордуна.

Подсуд. КОРДУН: Это также не соответствует действительности.

С Абрамовичем у меня также была очная ставка.

Огл[ашается] л. д. 444 т. IV. протокол очной ставки между Кордуном и Абрамовичем, где последний показал, что Кордун дал ему указание на составление справок об аресте группы работников обллита на основании только одного показания Полторака, заявляя, что такое разрешение получено от н[ачальни]ка Управления] НКВД.

Подсуд. КОРДУН: Такого указания Абрамовичу я не давал и в этом виновным себя не считаю. К Гапонову я не ходил за разрешением на арест работников обллита.

Подсуд. ГАПОНОВ: За таким разрешением ко мне не приходил Кордун, т. к. Полторак был арестован ещё до моего приезда в Одессу.

Подсуд. КОРДУН: Следствие по этому делу велось в 1-м отделении. Давал ли я указания Абрамовичу о проведении очных ставок между Шпаком, с одной стороны, и Сороковиком. Вырвихвистом и Канфером, с другой, я не помню.

Огл[ашается] л. д. 445 т. IV, где Абрамович показал, [что] на проведение очной ставки между Шпаком, с одной стороны, и Сороковиком, Вырвихвистом и Канфером, с другой, указание дал Кордун, заявив, что Носов сбежал, а Шпаку надо дать очную ставку с арестованными, которые его уличают в к/p деятельности.

Подсуд. КОРДУН: Не помню. Все знали, что Носов, как основной вербовщик. разыскивается.

Дела КПК находились и у меня, и у других работников, а также и у Гапонова.

Подсуд. ГАПОНОВ: Дела у меня не хранились.

Поде. КОРДУН: Очная ставка у меня была и с Гнесиным.

Огл[ашается] л. д. 453 т. IV. где на очной ставке с Кордуном Гнесин заявил, что Кордун ему сказал кричать на арестованных и требовать от них показании по существу предъявл[енного] обвин[ения].

Подсуд. КОРДУН: Это неверно.

Дело Тарнавского проходило по 1-му отделению, и следствие по нему я поручил Гнесину. Он же предъявлял и обвинение.

Огл[ашается] л. д. 455 Гт. 1VI, где Мошковский заявил, что он получил справку и ордер на арест Васюренко от Кордун[а].

Подсуд. КОР ДУН: Такого случая не помню, никаких указаний на арест Васюренко я не давал.

О том, что Носов арестован и осуждён, я не мог говорить Мошковскому.

Огл[ашается] л. д. 455 об. т. IV, где Мошковский на очной ставке с Кордуном показал, что Кордун ему говорил о том, что Носов арестован органами НКВД. Это было в связи с показаниями Васюренко, который говорил, что он завербован Носовым.

Поде. КОРДУН: Такого разговора с Мошковским я не имел.

С Берензоном у меня была очная ставка, где речь шла о Нежинском.

Огл[ашается] л. д. 457 Гт. IV1, где Берензон показал, что ему Кордун дал распоряжение на передопрос Фрейдина, тогда как дело было уже закончено.

Подсуд. КОРДУН: Этого не было.

С Гапоновым у меня также была очная ставка.

Дело Черницы вел не я.

Огл[ашается] л. д. 459 т. IV, где Гапонов на очной ставке с Кордуном показал, что дело Черницы он поручил для ведения следствия Кордуну.

Подсуд. КОРДУН: Я не знаю, почему был освобождён Черница.

Это дело вело моё отделение. Гапонов неправильно говорит, что он поручил мне вести следствие. Я не помню, от кого я получал эти дела.

За дело Черницы я ответственность нести не могу.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я лично вызвал Кордуна и передал ему дело Черницы.

Подсуд. КОРДУН: Это неправда. От кого я получил это дело, я не помню, но только не от Гапонова.

Огл[ашается] л. д. 459 т. IV. где Гапонов утверждал, что со стороны Абрамович[а] и Берензон[а] были искривления в следственной политике.

Подсуд. КОРДУН: Нет, этого не было.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я подтверждаю эти показания.

Подсуд. КОРДУН: Со стороны Абрамович [а] и Берензон[а] я не наблюдал искривлений следственной политики.

Огл[ашается] л. д. 459 об. т. IV. где Гапонов на очной ставке с Кордуном показал, что к нему в кабинет заходил Кордун и говорил, что со стороны Берензона наблюдались случаи крика в уши заключённым.

Под суд. КОРДУН: Это не соответствует действительности, и я это отрицаю.

При наличии только 1-2 показаний лиц справки на арест не составлялись.

По делу б[ывших] работников КПК я виновным себя ни в чем не признаю.

Мер физического воздействия я ни к кому из арестованных не применял, и нарушений соцзаконности в моем отделении не было, и никаких замечаний на этот счёт от нач[альника] Управления я, следовательно, получать не мог.

1-е отд[еление] было единственным, где не применялись меры физического воздействия к арестованным, так как все дела этого отделения представлялись на гласный суд.

За что были осуждены Фёдоров и Киселёв[22], я не знаю.

В 21 ч. 30 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 21 ч. 45 м. суд. заседание продолжается.

Секретарь доложил, что согласно заявленных ходатайств подсудимых в суд доставлено дело заключённого Калюжного.

Председательствующий огласил определение Военной коллегии Верховного Суда СССР от 14/11—[ 19]41 г.[23], а не постановление Пленума Верховного Суда СССР согласно заявленного ходатайства подсудимых.

Оглашается также постановление Пленума Верховного Суда СССР о снятии с обсуждения протеста Прокурора Союза ССР (постановление от 24/1V—[19]41 г.)"[24].

ВТ, совещаясь на месте, ОПРЕДЕЛИЛ:

Определение Военной коллегии Верховного Суда СССР от 14/П-[19]41 г. и постановление Пленума Верх. Суда СССР по делу Калюжного приобщить к настоящему делу.

Подсуд. ГАПОНОВ на вопросы суда:

С Сенкевичем у меня была очная ставка, где я не подтверждал показания Сенкевича.

Огл[ашается] л. д. 34 т. IV, где Сенкевич на очной ставке с Гапоновым показал, что он заявлял Гапонову о незаконных методах ведения следствия со стороны Абрамовича и Кордуна и что его, Сенкевича, дело — фальшивка. Кроме того, Сенкевич показал, что его избил Гапонов при допросе в ночь на 14 января 1939 года.

Поде. ГАПОНОВ: Я подтверждаю эти показания только в той части, что я нанёс ему 2 пощёчины.

С Тарнавским у меня также [была] очная ставка, где я интересовался, каким путём он передал из тюрьмы заявление в ЦК ВКП(б).

Огл[ашается] л. д. 46[25] т. IV, где Тарнавский на очной ставке с Гапоновым показал, что он рассказывал в кабинете Гапонову о незаконных методах ведения следствия, на что Гапонов ответил: «Мало тебя били, раз ты отказываешься. Вот мы тебя посадим в одиночку, то ты напишешь или подпишешь втрое больше».

Попсуд. ГАПОНОВ: Разговор шёл не в такой плоскости. Я интересовался только заявлением в ЦК ВКП(б).

С Бартером у меня тоже была очная ставка, где он утверждал, что я имел с ним 2 встречи, а я это обстоятельство отрицал.

Огл[ашается] л. д. 59 т. IV, где на очной ставке с Гапоновым Баргер показал, что при допросе его Гапонов и Киселёв требовали признания, и Гапонов заявил, что «если не будешь писать чернилами, будешь писать кровью». Баргер в 1938 г., в конце ноября м-ца, подавал заявление на имя н[ачальни]ка У НКВД, которого тогда замещал Гапонов, о незаконных методах следствия, но результата не получил.

Подсуд. ГАПОНОВ: Его показания записаны правильно, но показания сами по себе неправдоподобны.

Огл[ашается] л. д. 61 т. IV, где на очной ставке с Гапоновым Рыбчук показал, что при встрече с Гапоновым он пожаловался последнему на факты избиения его по голове следователем], на что Гапонов ответил: «По голове бить не будут, а по заднему месту иногда будут».

Подсуд. ГАПОНОВ: Такие разговоры с Рыбчуком я отрицаю.

Огл[ашаются] л. д. 69-70 т. IV, где на очной ставке Суслова и Гапонова Суслов показал, что 16 января 1939 г. при допросе его Абрамовичем присутствовал Гапонов и избивал его, Суслова, в течение 10 минут и говорил: «Почему не даёшь показаний?».

Подсуд. ГАПОНОВ: Суслова я никогда не бил и ему не угрожал.

Были у меня очные ставки с Гнесиным и Мошковским, которые ни в чем меня не уличали.

Огл[ашается] л. д. 473 т. IV, где Гапонов показал, что Берензон принимаемых от агента сводок не фальсифицировал, но слепо верил агенту Красненко и не пресёк его провокационной работы, а он, Гапонов, с ними познакомился лишь тогда, когда узнал о провокаторской работе Красненко.

Подсуд. ГАПОНОВ: Правильно.

Гнесина и Берензон[а] я перевёл со следственной работы на информационную работу.

Огл[ашается] л. д. 373 об. т. IV, где Гапонов показал, что Берензон и Гнесин были переведены со следовательской работы в связи с тем, что арестованный Теплицкий при допросе его с прокурором заявил об искривлении в следственной работе Берензона.

Подсуд. ГАПОНОВ: Записано правильно.

Очная ставка была проведена по ходатайству Берензона.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОДСУДИМОГО АБРАМОВИЧА:

Меня, в основном, обвиняют в фальсификации дела Сенкевич[а] и в искривлении следственной политики.

Непосредственно Сенкевича допрашивал я, и арестован он был как на основании агентурных, так и следственных материалов.

В своих показаниях Сенкевич полностью рассказал о существовании правотроцкистского блока, к которому он принадлежал.

Отрицаю факт фальсификации дела Сенкевича и применения физических мер воздействия.

По делу КПК самостоятельных действий я не производил.

По указанию Кордуна я провёл две очные ставки Шпака с другими арестованными и по его же указанию предъявил обвинение Майданюку. Этим и ограничивается моё участие в деле КПК.

На следственную] работу в 1-е отделение [4-го отдела] я был переведён уже в ноябре м-це [1937 г.], а до этого я был в 5-м отделении, и все дела проходили, в основном, без моего участия.

Шпаку я, кажется, предъявлял обвинение по указанию Кордуна.

Огл[ашается] л. д. 55 т, 1. объяснение подсуд. Абрамовича по делу Шпак[а], где Абрамович показал, что по этому делу он предъявил обвинение и провёл три очных ставки между Шпаком, с одной стороны, и Вырвихвистом, Сороковиком и Канфером - с другой, и что материалом для ареста Шпака были показания Сороковика, Фрейдина и Вырвихвиста.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Мне было предложено написать подробный рапорт о состоянии следствия по делу Шпака, но не с целью оговора Новикова или усиления обвинения Шпака.

Я проводил очные ставки Шпака с Вырвихвистом и ещё двумя арестованными по указанию Кордун[а].

Подсуд. КОРДУН: Видимо, давал я такие указания, точно не помню.

[Подсуд. АБРАМОВИЧ]: Дело Шпака готовилось на особое совещание.

Подсуд. КОРДУН: Я не помню, чтобы мы это дело готовили на особое совещание.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Зачем это дело решили готовить на особое совещание, я не знаю.

Матусов - один из активных участников подпольной антисоветской дашнак-ской организации и осуждён он на 5 лет особым совещанием.

Красненко я знал как провокатора, арестовывавшегося за участие в к/p организации, впоследствии освобождённого из-под стражи. При аресте Красненко дело сначала поступило ко мне, а потом я передал его Кордуну, но его я не допрашивал, а имел с ним просто беседу. Красненко, как провокатор, использовался для очных ставок и на себя также дал показания об участии его в к/p организации.

Гуревич и Розенберг проходили по делу Полторака, арестованного 2-м отделом. В аресте указанных лиц я был не согласен, так как материалов на их арест не было, кроме показаний Полторака, но по приказанию Кордуна я написал постановления на их арест.

Огл[ашается] л. д. 92 т. IH. где подсуд. Абрамович показал, что по приказанию Кордуна им были составлены неосновательные постановления на арест гр[ажда]н Ойгензилт[а], Гуревич[а] и Розенберг[а], на которых были только показания Полторака. Такие же постановления писали Кордун, Берензон и др.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно. Такие постановления писали и Кордун, и Берензон.

Подсуд. КОРДУН: Я не помню, чтобы я давал такое указание Абрамовичу или сам писал подобные постановления.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Я утверждаю, что на основании показаний Полторака постановления на арест выписывались и Кордуном, и Берензоном.

Подсуд. КОРДУН: Возможно.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Комаров-Кофман был действительно махровым троцкистом, но я его не избивал, а, наоборот, был случай, когда я защищался от него, потому что он перевернул на меня стол при допросе его мною.

Огл[ашается] л. д. 92 об. т. III, где Абрамович показал, что он вместе с Берензоном избили арестованного Комарова, которого перед тем в своём кабинете бил Гапонов в присутствии Кордуна и его, Абрамовича.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Эти показания в тот же день мною были изменены. Факт имел место, но не в такой плоскости. Мы Канфера[26] не избивали, а, как я уже говорил, я защищался от него.

Тарновского я допрашивал один раз, но протокола допроса не писал.

Огл[ашается] л. д. 93 т. IV, где Абрамович показал, что Тарновского он допрашивал один раз, но протокола допроса не писал и никаких мер физического воздействия не применял.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно.

Серебрякова я никогда не допрашивал и в период следствия его вообще не видел. В одно время по приказанию нач[альни]ка отделения я охранял его в течение пол[у]часа, но никаким избиениям не подвергал.

Огл[ашается] л. д. 193 об. т. IV, где Абрамович показал, что был случай, что им арестованный Шпак был допрошен, но протокол допроса не составлялся, обвиняемых Шпак[а], Сенкевича и др. допрашивали по 5-6 ч[асов] подряд. Абрамович признает себя виновным в том, что не разобрался своевременно с делом Сенкевича и не освободил его, хотя возможность к этому была.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Возможно, точно не помню. Мною иногда проводились длительные допросы. Сенкевича я не освободил, потому что в то время не было возможности к этому из-за наличия большого количества дел.

Огл[ашается] л. д. 194 т. IV, где Абрамович показал, что по одному делу следствием занимались 2—3 и более человек, что практиковалось и при Гапонове, т. е. существовала обезличка.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно. Следователи по одному и тому же делу менялись, что объясняется существовавшей тогда в Управлении НКВД обезличкой.

В 23 ч. 15 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 23 ч. 25 м. судебное заседание продолжается.

Подсудимый АБРАМОВИЧ на вопросы суда продолжает:

Огл[ашается] л. д. 356 т. IV, где Абрамович в своих показаниях указывает, что за фальсификацию дела КПК должны нести ответственность Берензон, Мошковский, Гнесин, Абрамович и др. принимавшие в нем участие. Здесь же Абрамович называет Гапонова неимоверным «страховщиком».

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Эти показания правдивы. После ознакомления меня с делом я убедился, что в фазьсификации дела КПК я считаю виновными Берен-зон[а], Мошковского, Гнесина, Цирульницкого и всех, имевших отношение к проведению следствия по этому делу, не исключая и Гапонова.

Огл[ашается] л. д. 356 об. т. IV. где подсудимый Абрамович показал, что, если бы Гапонов тщательно вник в показания каждого из обвиняемых по делу КПК, то они не были бы осуждены, справки на арест работников КПК утверждались Кордуном и Калюжным, а он, Абрамович, производил очные ставки между Шпаком, Вырвихвистом, Канфером и Сороковиком.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: По делу КПК я не снимаю вины и с себя.

Все справки по делу КПК утверждались Цирульницким, Калюжным и Кордуном.

Огл[ашается] л. д. 357 т. IV. где Абрамович показал, что на проведение очных ставок он получил указание от Кордуна, в противном случае Кордун угрожал доложить начальству на нежелание его, Абрамовича, вести борьбу с врагами народа.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно записано.

Подсуд. КОРДУН: Возможно, что я дал приказание на проведение очных ставок, но не угрожал ему, что доложу нач[альни]ку Управления, если он этого не сделает.

Поде. АБРАМОВИЧ: Я подтверждаю, что Кордун предупредил меня, если я не сделаю передопрос, то он доложит н[ачальни]ку Управления.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я с характеристикой меня Абрамовичем не согласен.

Подсул, АБРАМОВИЧ: Я признаю себя виновным в проведении очных ставок по делу б[ывших] работников КПК, а в применении извращённых методов следствия - не признаю.

Огл[ашается] л. д. 358 об. т, IV, где Абрамович признает свои ошибки в том, что, допрашивая один раз Шпака, не фиксировал протокол, принимал участие в проведении очной ставки между Шпаком и Нежинским по приказанию Гапонова, что предъявил Майданюку 200-ку[27], заранее отпечатанную, в которой было указано, что «добавить к делу ничего не имеет», что явилось изобретением Кордуна.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно записано, и я подтверждаю эти показания.

Подсуд. КОРДУН: Это - вымышленные показания Абрамовича.

Подсуд. ГАПОНОВ: В отношении подсады Нежинского я не давал указания.

Огл[ашается] л. д. 358 т. IV. где Абоамович показал, что Нежинского, как провокатора, из 3-го отделения[28] взял Гапонов и использовал[29] его как подсаду в камеры к арестованным.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я давал вообще указания о камерной работе, для чего использовать Нежинского как провокатора. Он был взят из 3-го отделения.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Гапонов дал такое указание, не указывая персоназь-но, к кому подсадить.

Подсуд. ГАПОНОВ: Мне известно было, что Абрамович сфальсифицировал дело Полторака, и его отказ от этого неоснователен.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это не совсем так.

Огл[ашается] л. д. 360 об. т. IV, где Абрамович показывает, что Гапонов по настоящему делу проходит как лгун, что именно он, Гапонов, собирал материал на прокурора Новикова и завёл дело-формуляр, и что Гапонов настаивал на аресте всех лиц, проходящих по показаниям арестованного Полторака.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно.

О двести справках, о которых показывает Гапонов, я ничего не знаю, да это и никак не могло быть правдоподобным.

В 0 ч. 15 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 10 ч. 15 м. 23/1V [1943 г.] судебное заседание продолжается.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я знал, что из 3-го отдела получен агент, но для меня неизвестно было, что это Нежинский. Я дал указание вообще взять агента.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Гапонов лично мне предложил взять из 3-го отдела агента Нежинского. Нежинского к себе я никогда не вызывал.

Очная ставка со Шпаком Нежинского была, и я присутствовал при этом, но я не знал, что это именно Нежинский.

[Подсуд. ГАПОНОВ:][30] Очная ставка была проведена по моему указанию, так как я имел сведения, что Шпак занимается а[нти]/советской агитацией в камере.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Дело КПК Гапонов и Кордун знали, и хранилось оно у них.

Огл[ашается1 л. д. 359 т, IV. где подсудимый Абрамович показал, что дело КПК хранилось у Гапонова и Корду на, и что Гапонов и Кордун носились с этим делом, и что они являются виновниками незаконного осуждения 9 человек по этому делу.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно. Гапонов и Кордун носились с этим делом и ставили это в свою заслугу. Вина Гапонова и Кордун[а] по делу КПК бесспорна.

Подсуд. ГАПОНОВ: Дело КПК в мае м-це [1938 г.] было отослано в Киев и возвратилось только в октябре м-це 1938 г., т. е. перед приездом Военной коллегии. Я считаю, что по делу КПК виновен Коваленко, Цирульницкий, Кордун, Абрамович, Берензон, Мошковский. Заканчивал это дело Кордун. Абрамович вел следствие по этому делу, и он, бесспорно, виновен в его фальсификации.

Абрамович просил у меня санкции на избиение Шпака и Сенкевич[а].

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - неправда.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я это утверждаю.

Вербовку Красненко я не санкционировал.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Санкцию на вербовку Красненко дал Гапонов.

Подсуд. ГАПОНОВ: Этого не было, и Абрамович мне не заявлял, что Красненко - провокатор.

Подсуд. КОРДУН: [Ко] мне Абрамович не приводил Красненко.

Огл[ашается] л. д. 359 т. IV, где подсуд. Абрамович показал, что Гапонов санкционировал вербовку агента-провокатора Красненко, что дело Красненко Кордун забрал у него, Абрамовича, с целью последующей вербовки, что Кордун заставлял Красненко убеждать сокамерников не отказываться от показаний.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Абсолютно верно.

Подсуд. КОРДУН: Это - ложь.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Кордун забрал у меня дело и приказал привести к нему Красненко, что мною и было сделано. Кордун говорил Красненко, чтобы он агитировал сокамерников на дачу показаний.

Подсуд. КОРДУН: Вербовал Красненко я и Берензон, и я дал ему задание в камерах заниматься как агенту. На связи стоял Берензон.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Вербовал Красненко Буркин, и Кордуном он был взят не как агент, а как подследственный, так как дело Красненко Кордун у меня забрал.

Огл[ашается] л. д. 244 т. IV. где Гапонов показал, что Абрамович составил докладную записку в НКВД УССР о вербовке агентов, тогда как такой вербовки в действительности не проходило, и что Абрамович занимался собиранием рапортов на прокурора Новикова.

Подсуд. ГАПОНОВ: Показания точны. Докладные записки, бесспорно, подписывал я, но документы, которые мне представил Абрамович, я не утвердил.

Огл[ашается] л. д. 360 т, IV. где подсуд. Абрамович показал, что никаких лживых докладных записок об агентуре он не составлял, что только Гапонов -«мастер-чекист по корректировке записок» - мог вписать ложь, как он сделал это со сводкой Мошковского, что Гапонов посылал в Киев липовые сводки агентов «Омега», «Метельский» и выдавал им за это вознаграждение.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это не соответствует действительности.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Я правильно показывал.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я не способен на такие вещи. Вербовка проведена была по всем отделениям, которые писали докладные по этому вопросу, а потом составляли итоговую докладную. Причём Абрамович в докладную записку включил агента, который не был завербован вообще.

«Метельский» и «Омега» были агентами[31] 3-го отделения СПО, и докладной записки на них я не писал.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: «Омега» давал обычно агентурные сводки по 50-80 листов, которые потом перепечатывались и направлялись[32] в Киев. Позднее я узнал, что все эти сводки были липовые, и людей приходилось освобождать. 

Подсуд. ГАПОНОН- Эго - ложь. Эти агенты остались на связи и по сей день как хорошие агенты.

Абрамовичу я не предлагал писать рапорт на Новикова.

Огл[ашается] л. д. 360 об. Гг. 1V|. где подсуд. Абрамович показал, что по распоряжению Гапонова он, Абрамович, писал наравне с другими работниками рапорта на прокурора Новикова, и что Гапонов завёл на него дело-формуляр.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Гапонов предложил написать мне рапорг на прокурора Новикова и об этом же он предлагал и другим следователям.

Подсуд. ГАПОНОВ: Сам Абрамович от имени Буркина говорил, чтобы следователи писали рапорта на Новикова.

Дело Полторака Абрамовичем явно сфальсифицировано.

Подсуд. КОРДУН: Я дела Полторака не помню, но знаю, что было дело на работников обллита, в следствии по которому принимал участие и Абрамович.

Справки на арест указанных работников обллита были выписаны на основании показаний Полторака.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Я вообще не понимаю Гапонова. Дело Полторака я вообще не вел, и только по предложению Гапонова было арестовано 5 человек по этому делу.

Подсуд. ГАПОНОВ: К делу Полторака я никакого отношения не имел и не знал о нем до сегодняшнего дня.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Когда мне поручил Калюжный вести следствие по делу Сенкевич[а], было только показание Олейникова[33], и я заявил Кордуну, что на основании одного только показания Олейникова Сенкевича арестовывать нельзя.

Огл[ашается] л. д. 361 об. т. IV. где подсуд. Абрамович показал, что он заявлял Кордуну на неосновательность ареста Сенкевича только на основании] одного Олейникова, на что Кордун ответил, что на Сенкевича ещё есть материал, и приказал немедленно приступить к его допросу.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Совершенно верно.

Впоследствии дали мне по делу Сенкевича ещё несколько протоколов и агентурных сведений, но материалов на арест всё же было недостаточно.

Гапонову я также говорил по делу Сенкевич[а], что показания Сенкевич[а] мне не нравятся, и его Гапонов допросил потом сам, где Сенкевич подтвердил свои показания.

Огл[ашаются] л. д. 262 об,. 263 т. IV. где поде. Абрамович показал, что когда он составлял протокол допроса Сенкевича, то Гапонов этот протокол корректировал, чтобы содержание его было острее, а потом отпечатал на машинке, и все три экземпляра Сенкевичем были подписаны. Здесь же Абрамович показал, что он неоднократно заявлял о сомнительности в деле Сенкевича, но на это никакого внимания не обращал ни Гапонов, ни Кордун.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Да, эти показания я подтверждаю, и это было в действительности.

Подсуд. ГАПОНОВ: Это - неправда, так как протокол допроса Сенкевича был уже составлен, и я не мог его корректировать. Но, вообще-то, я допрашивал Сенкевича. Если Абрамович показывает, что он сомневался в деле Сенкевич[а], то зачем он тогда в январе 1939 г. просил у меня разрешения бить Сенкевича?

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Справку на арест Сенкевича подписывал Кордун, а писал её Берензон.

Огл[ашаются] л. д. 185. 186 т. IV. выводы по осмотру дела Баргер[а], Сенкевича и других, где констатируется, что дело было грубо сфальсифицировано, что обвиняемые в течение 15-16 месяцев сидели в тюрьме неосновательно.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Из протокола осмотра дела видно, что протокол допроса Сенкевич[а] мною составлен 28 июля 1938 [г.], т. е. когда Гапонов уже был в Одессе.

Справки на арест писались мною постольку, поскольку приказывал Кордун как нач. отдела, а сам Кордун страховал себя и перепоручал это дело другим работникам. Первую же справку на арест Сенкевича составил Кордун.

Огл[ашается] л. д. 462 т. IV, где Абрамович показал, что ему Кордун поручил составить справки на арест, основываясь только на показаниях Полторака, и что Корду ну было на это распоряжение нач[альника] У НКВД.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно. Это было именно так.

В 11 ч. 30 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 12 ч. 20 м. судебное заседание продолжается.

Подсудимый АБРАМОВИЧ продолжает:

Суслов был арестован по делу Сенкевича. Его я не избивал, как не избивал и других арестованных.

Огл[ашается] л. д. 16 т. 1. где свидетель Суслов в своём заявлении на имя т. Колыбанова указывает, что в январе 1939 г. на допросе он был дважды избит до потери сознания: первый раз - Абрамовичем, а затем - Абрамовичем и Бе-рензоном.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это не соответствует действительности, он мог бы обратиться к врачу, чего не было с его стороны, и о чём можно запросить. Я также не видел, чтобы и Берензон его избивал.

Дело Эдельмана я не вел.

Огл[ашается] л. д. 17 т. 1. где свид. Эдельман показал, что во время следствия он подвергался неслыханным издевательствам в течение 11 суток со стороны Берензона, Гнесина и Абрамовича.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Никакого участия в деле Эдельман[а] я не принимал и избивать его не мог.

Сенкевича я не бил и никакого платочка я ему не давал, а равно как и крови на полу я также не подмывал. Почему об избиении Сенкевича показывают много арестованных, я не знаю.

Огл[ашается] л. д. 20 т. I. где свидетель Эдельман указывает, что арестован он был Абрамовичем, который на первом же допросе обругал его площадной бранью и заявил: «Ты, гитлеровская сволочь, лучше сразу признавайся в к/p деятельности».

Подсуд. АБРАМОВИЧ[34]: Это -ложь. Никакого участия в деле Эдельман[а) я не принимал, и кто вел следствие, я не помню.

Огл[ашается] л. д. 21 т. 1, где свидетель Эдельман показал, что Абрамович на допросе угрожал ему поломать ребра, если не будет писать показания и. подсовывая бумагу, заставлял писать.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - неправда. Это - наглая клевета.

Огл[ашается] л. д. 47 т. 1. где Шпак показал, что его первый следователь Абрамович начал ему допрос с плевков в лицо, обрушивал массу ругательств и оскорблений, кричал в уши, что являлось своеобразной пыткой.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - неправда, и в карцер я Шпака не отправлял. В больницу Шпак также не просился, и я его не отправлял.

Огл[ашается] л. д. 49 т. I, где свидетель Шпак показал, что 17 января 1939 г. Абрамович подбросил ему в камеру известного провокатора Нежинского, с помощью которого Абрамович состряпал показания, полные лжи и клеветнических вымыслов.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - неправда Нежинского я не направлял в камеру к Шпаку, и почему ему известно, что Нежинский - провокатор, я не знаю.

Огл[ашается] л. д. 52 т. I, где Новиков показал, что при допросе им арестованного Шпака последний заявлял жалобу на незаконные методы ведения следствия Абрамовичем, Гнесиным и Мошковским.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: К Шпаку никаких мер физического воздействия никто не применял.

Матусова я также не избивал.

Огл[ашается] л. д. 122 т. Г где Матусов показал, что на протоколах допроса его были сделаны подписи каким-то другим лицом, но не им, Матусовым.

Поде. АБРАМОВИЧ: Ничего подобного не было, и никакой инсценировки вызова прокурора я не производил.

Огл[ашаются] л. д. 120, 121 т. Г где Матусов показал, что он 7 марта 1938 г. был на допросе у Абрамовича, который избил его сапогом и кулаком, потом заставил стоять на ногах 4 суток без воды, хлеба и сна, добиваясь показаний, плевал в лицо, харкал в рот, инсценировал вызов какого-то Иванова, якобы прокурора, который смеялся на его, Матусова, жалобы[35].

Поде. АБРАМОВИЧ: Я заявляю, что все показания Матусова ложны и не соответствуют действительности.

Огл[ашаются] л. д. 137. 138 т. I. где Конончук показал, что, когда он в протоколах, наряду с отрицательными фактами, записывал положительные, то Абрамович ругал его и сказал: «Учтите, если человек и честный, но битый, то его освободить нельзя, и мы его освобождать не будем, потому что он [будет] дискредитировать органы»[36].

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Ничего подобного не было. Я вместе с ним освободил много арестованных, и он в данном случае говорит неправду.

Огл[ашается] л. д. 148 т. 1. где свидетель Конончук показал, что с целью мести на прокурора Новикова было заведено дело-формуляр, что Абрамович, Берензон. Мошковский и Гнесин подняли вой, что Новиков дискредитирует органы и оперативных работников, и все они написали рапорта на Новикова.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Никакого дела-формуляра на Новикова я не заводил.

Нежинскому я не давал свидания с женой, жену его не вызывал в Одессу и никаких хороших условий я ему не создавал. Показания Вайнера в этой части неправдоподобны.

Огл[ашается] л. д. 56 т. Ill, где Вайнер показал, что Берензон и Абрамович в целях фальсификации дел спровоцировали обвиняемого Нежинского, создали ему особые условия, вызвали в Одессу его жену и дали свидание с ней, разрешили частые передачи. Составили график подсады Нежинского к арестованным.

Шпака Берензон и Абрамович очень не хотели освобождать, т. к. они боялись, что Шпак будет разоблачать их, высказывали недовольство на Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/XI [19]38 г.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это не соответствует действительности. Мною освобождено до 100 человек уже после Постановления ЦК и СНК СССР, и ни о каком недовольстве на постановление с моей стороны не могло быть [речи].

Огл[ашается] л. д. 367 т. IV. где Абрамович заявил, что они освободили около 10 человек.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: 100 человек освободили всем отделением.

Огл[ашаются] л. д. 59 об.. 60 т. III, где свид. Сенкевич показал, что Абрамович его систематически избивал, бил ногами и говорил: «Для меня ясно, ты — враг, я лишаю тебя права объясняться, тут не КПК, нам нужны показания»; плевал в лицо и кричал в уши. Абрамович дал ему, Сенкевичу, специальную схему вопросов для показания и дал задание написать не меньше 100 страниц.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Никогда этого не было. Всё это ложь. Никаких схем

Огл[ашаются] л. д. 76, 76 об. [т. III]. где свидетель Луненок показал, что он был вызван следователем Абрамовичем для подписания двух протоколов очных ставок и под угрозой избиения, для чего Абрамович вызвал двух стрелков, он вынужден был подписать.

При втором допросе Абрамович требовал подписать протокол очной ставки и при отказе его, Луненка, ударил тяжёлым прессом по плечу, в результате чего он, Луненок, подписал протокол.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Ничего подобного не было. Все они показывают по сговору между собой.

Также не избивал я и Рыбчука и ни одной из подследственных женщин.

Огл[ашаются] л. д. 79. 79 об., 80, 80 об.[37] т. III, где свидетель Рыбчук показал, что он слышал, как в соседней при его допросе комнате Абрамович избивал какую-то женщину, которая кричала. При допросе его, Рыбчука, Абрамовичем последний избивал его ножкой от стула по рёбрам, ногам, рукам и плечам, а потом на помощь к себе вызвал Фадеева, и вдвоём продолжали избиение до потери им, Рыбчуком, сознания. Такое избиение продолжалось несколько дней подряд. Абрамович вынудил подписать составленное им, Абрамовичем, заявление, где не было ни одного слова правды.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - неправильные показания. Никакого отношения к нему я не имел.

В 13 ч. 40 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 14 ч. 00 м. суд. заседание продолжается.

Подсудимый АБРАМОВИЧ продолжает показания на вопросы председательствующего:

Оперативное совещание после Постановления ЦК и СНК [от 17 ноября 1938 г.] было проведено в моем отделении, где я говорил, что освобождать всех сразу нельзя.

Огл[ашаются] л, д. 86, 86 об. т. III. где свидетель Конончук показал, что после Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/XI—[19]38 г. Абрамович в отделении проводил совещание, где ругал его, Конончука, за то, что Конончук в протоколах допроса записывает как изобличающие, так и оправдывающие обстоятельства, и бранью выразился на УПК, говоря: «Если обвиняемый не виноват, то его освобождать всё равно нельзя, т. к. он будет дискредитировать органы НКВД и партию».

Подсуд. АБРАМОВИЧ: О том, чтобы не освобождать арестованных, таких установок на совещании я не давал.

Серебрякова я не бил и белого хлеба ему не давал.

Огл[ашается] л. д. 89 т. III. где свидетель Серебряков-Ступницкий показал, что Абрамович в своём кабинете избил его, стучал его об стенку в течение

2-х часов, а потом повторили это вместе с Тягиным в другой комнате до потери сознания, а когда он подписал показания, то Абрамович изменил к нему отношение, дал ему белого хлеба и яйцо.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Этого не было. Он сам противоречит в своих показаниях и нагло лжёт. Никогда я его не бил, и, кроме того, он был подследственным не моего отделения. У меня с ним были личные счёты.

Огл[ашается] л. д. 90 об. т. III. где свидетель Тарновский показал, что за отказ подписать написанные самим Абрамовичем показания последний избил его бутылкой и руками, и заставлял указать «вербовщика», перечисляя при этом ряд фамилий.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Его показания неправильны. Ничего этого не было. Никакого вербовщика я не выбирал.

Друбича, Иржову[38] я не знаю. Матвеевича я также не знаю.

Подсуд. КОРДУН: Об избиении Абрамовичем Тарновского мне ничего не известно.

Подсуд. ГАПОНОВ: Жалоб со стороны Тарновского ко мне не поступало.

Огл[ашаются] л. д. 91. 91 об. т. Щ. где свидетель Тарновский показал, что Кордун присутствовал при допросе его Абрамовичем и ругал его, Тарновского, требуя подтвердить ранее данные показания. На жалобу Тарновского Гапонов заявил: «Если ты будешь отказываться, то я тебя закрою в одиночку, и дадим тебе так. что ты подпишешь в три раза больше того, что ты уже подписал».

Подсуд. КОРДУН: Этого не было.

Подсуд. ГАПОНОВ: Тарновский мне не жаловался.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Поливанов проходил по делу Сенкевич[а].

Огл[ашается] л. д. 122 т. III. где свидетель Поливанов показал, что в день ареста он был вызван к Абрамовичу, который встретил его матюками, всякими оскорблениями, нецензурной бранью и плевками в лицо.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это не имело место.

Все показания б[ывших] арестованных тождественны, что говорит за то, что они договорились между собой.

Агронского я вообще не видел и не знаю.

Дела-формуляра на Новикова я не видел, и было ли оно вообще, я не знаю. По сбору материала на прокурора Новикова с моей стороны никакой инициативы не было.

С моей стороны ни к одному из арестованных меры физического воздействия не применялись.

При приёме мною отделения я пересмотрел все дела и нашёл, что около 40 дел были с недостаточными материалами на арест.

Виновен я в том, что выписал несколько справок по делу Полторак[а], в выполнении указаний нач[альни]ка по делу Шпак[а] и в нарушении УПК.

Разрешения на избиение арестованных я у Гапонова не просил.

Огл[ашается] л. д.[39] 373 т. IV. где подсуд. Абрамович показал, что по распоряжению Калюжного и Гапонова всем оперсоставом проводилась обработка арестованных перед заседанием Военной коллегии с целью, чтобы они не отказывались на суде [от показаний][40].

Подсуд.._АБРАМОВИЧ: Обработку арестованных к Военной коллегии ввёл Калюжный, а впоследствии проводилась и Гапоновым. Кордун также практиковал это. Делалось это для того, чтобы арестованные на Военной коллегии показывали так, как они показывали на предварительном следствии, и не отказывались от данных ими показаний.

Подсуд. ГАПОНОВ: Все жены арестованных были освобождены по приказу НКВД, а не по моей или Абрамовича инициативе.

Военная коллегия заседала в октябре м-це [1938 г. j, и подготовка арестованных к ней проходила по указанию нач[альни]ка Управления [П. Киселёва], а я был заместителем] нач[альника] Управления[41].

В 15 ч. 00 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 15 ч. 15 м. суд. заседание продолжается.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОДСУДИМОГО БЕРЕНЗОН[А]:

При приходе всякого нового работника в НКВД ему прививалось понятие, что раз человек арестован органами НКВД, значит, он - враг. Так же понимал и я. В своей работе я допустил ошибку, но не умышленно.

По делу КПК я вел дела Бейлина, Майданюка, Фрейдина и других и считал, что я веду верные дела, по которым проходят враги народа.

Были отдельные случаи и извращения следственной практики. Этого я не отрицаю. О нормах УПК я не имел и понятия. Были случаи, когда я кричал на арестованных, был случай, когда я и избил одного из них. Но в настоящем деле, по которому я обвиняюсь, это представлено в преувеличенном виде. Свидетели по этому делу, бесспорно, сговорились и оговорили меня.

Моё склочничество заключалось в том, что я плохо жил и ссорился с Конончуком из-за его жены. Поэтому Конончук нагло наговаривал на меня в своих показаниях, если взять хотя бы его показания о том, что якобы я ему заявил о том, что мною арестованы 2 состава обкома.

Никакого дела-формуляра на Новикова не было, его никто не видел и нигде он[о] не зарег[истрирован]. Никакого рапорта по делу Шпака я не писал, хотя Шпака я допрашивал 3 раза, где он дал отрицательные показания, и это дело у меня было забрано.

По делу б[ывших] работников «Черноморской коммуны» были объёмистые и основательные агентурные сведения, и в своё время они были арестованы правильно.

Теплицкий, Эдельман и Черкасский были тоже арестованы. Дело Теплицкого вел я, были случаи, когда я на него кричал, но не бил.

Теплицкий сначала сам писал объяснение, которое было путанное, но он признал себя виновным в участии в к/p организации. На Теплицкого было очень много материалов, и я считаю, что, если бы он не уехал после освобождения, его вновь посадили бы.

Было недостаточно материалов на других арестованных по этому делу, о чём я заявлял Буркину и просил освободить их, но они не были освобождены.

В деле Спиридонова я не виноват, так как он был этапирован из Днепропетровска в Киев, а потом - в Одессу с протоколами его допроса. Ничего нового по этому делу мною проделано не было.

Был такой агент Красненко, которого завербовал Гапонов и предал мне на связь. На одну из явок с ним со мной ходили Гапонов, Абрамович и Калюжный. В это время было перехвачено письмо Красненко, где он писал, что даёт ложные сводки. До этого я не мог знать, что он ложно сообщает. После этого он был снят со связи.

Дело Бранта не вел и его не видел, а Брук показывает о том, что я якобы бил его. Это - явная ложь.

Конончук неправду показывает, когда говорит, что я вел дело Самарина. Никакого отношения к делу Самарина я не имел.

Был случай, когда я избил арестованного Черномазова - сына б[ывшего] полковника. Но, это было по распоряжению Буркина.

Кричал я на Теплицкого, Богуславского и Эдельмана за то, что они давали разнообразные показания или вовсе отказывались.

На вопросы пред[седательству]ющего подсуд. БЕРЕНЗОН показал:

Теплицкого я допрашивал, но не помню, чтобы я ставил вопрос ему: «Избивали его или нет?».

Огл[ашаются] л. д. 248-250 т. IV, где подсуд. Берензон показал, что следователи по несколько раз после допроса обвиняемых спрашивали вновь: «Подтверждает ли он свои показания?», что ему Теплицкий дал показания на 154 листах, и что в конце протокола неизменно добавлялась фраза: «Больше дополнить дело ничем не может».

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Это имело место, так как он отказывался от ранее данных им показаний. Кроме того, вообще была заведена какая-то неправильная практика допросов. Требовалось обязательно наличие 3-х протоколов допроса, где нужно было подтвердить показания.

Красненко был завербован Кордуном и мною. Впоследствии он оказался провокатором. Если бы мы знали об этом, то его, безусловно, не вербовали бы.

Нежинского я не знаю, и кто его вербовал, не знаю.

Теплицкий дал свои показания на 154 листах, но меры физического воздействия к нему не применялись.

Сенкевича я не арестовывал. Основанием для его ареста послужило показание Олейникова.

Кордун и другие учили меня, что во всяком арестованном органами] НКВД нужно видеть врага народа.

Мои протоколы допроса никто не корректировал.

Огл[ашается] л. д. 377 т. IV, где подсуд. Берензон показал, что, как правило, протоколы корректировались Цирульницким, Кордуном и Гапоновым.

Подсудимый БЕРЕНЗОН: Если протокол идёт в Киев или в Москву, то его корректировали.

Справку на Майданюка я не составлял, но дело вел я. Справку составлял[а] Гольдштейн.

Огл[ашается] л, д. 378 т. IV. где подсуд. Берензон показал, что им была составлена справка на Майданюка.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Не помню. Возможно, я ошибся.

Шпака я допросил 3 раза и 3 раза писал протокол.

Я вел дела Фрейдина, Бейлина, Винника и Майданюка.

О том, что у нас в аппарате существуют вражеские методы работы, я понял ещё до Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/Х1-[19]38 г.

Отстранён я был от работы в июле 1939 года.

Виновным я себя признаю в отношении дел Фрейдина, Бейлина. Винника и Майданюка, которые, как оказывается, расстреляны неправильно: в грубости к некоторым арестованным, в избиении одного из арестованных.

Дела на б[ывших] работников КПК лежали у Гапонова, и он, конечно, знал их.

Из группы работников [редакции] «Черноморская коммуна» я лично никого не арестовывал, арестовывало отделение по распоряжению Гапонова.

Материал на Теплицкого я показывал Гапонову, он сам допрашивал его и корректировал мой протокол допроса.

У меня было мнение освободить Черкасова[42] и Майского, но мне не разрешил Буркин.

Огл[ашается] л. д. 382 т. IV, где Берензон показывал, что ему Гапонов не разрешил освободить Черкасова, Майского, Греккер[43].

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Правильно. Я точно не помню, кто был нач[альни]к[ом] отдела, а кто - его заместителем.

Огл[ашается] л. д. 384 т. IV. где подсудимый Берензон показал, что по распоряжению Гапонова Кордун составил справки на арест Еремченко, Быкова и других, а он, Берензон, — на Ткаченко, Суслова и Девятовского.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Правильно.

Сенкевича я не допрашивал ни разу, а Баргера допрашивал.

Огл[ашается] л. д. 384 Гт. ГУЛ, где Берензон показал, что был приказ Гапонова, категорически запрещающий писать в протоколах допроса о том, что арестованных избивают следователи.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Такого приказа не было, я перепутал.

Гапонов бил Сенкевича, но не помню, чтобы он бил Суслова.

Огл[ашается] л. д. 385 т. IV. где подсуд. Берензон показал, что в присутствии его, Абрамовича и Вайнера Гапонов избил Сенкевича и Суслова, и основные виновники за дело Сенкевича и др. - Гапонов и Кордун.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Не помню, так ли это. Наравне со мной, бесспорно, виновен и Кордун, и Гапонов, и другие, сидящие здесь. В этой части мои показания верны.

В 16 ч. 35 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 20 ч. 20 м. суд. заседание продолжается.

Подсуд. БЕРёНЗОН продолжает показания:

Дело Суслова я вел, но не избивал его.

Огл[ашается] л. д. 15 т, I. где Суслов показал, что допросы его Берензоном сопровождались издевательствами, матерщиной, избиением, плевками в лицо, кричание[м] в уши и т. п.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Эго не соответствует действительности.

Огл[ашается1 л. д. 17 т. I, где Эдельман показал, что на допросах Гнесин и Берензон кричали ему в уши. в результате чего у него повреждён слух, гасили горящие папиросы о его тело.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: На Эдельмана я кричал, но не до такой степени, чтобы он потерял слух. Сам я его не допрашивал, но присутствовал, когда допрашивал его Гнесин, и папиросы о него ни я, ни Гнесин, не гасили.

Огл[ашаетея1 л. д. 18 т. 1. где свидетель Эдельман показал, что Гнесин и Берензон издевались над ним, предъявляли ордер на арест жены и заявляли, что [он] никогда не увидит своего сына.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Это - неправдоподобно. Никаких разговоров о его жене и сыне у нас не было.

Очная ставка с Эдельман [ом] у меня была, где он уличал меня в тушении папироски о его шею, а я этого не подтвердил.

Огл[ашается] л. д. 48 т. IV. протокол очной ставки между Эдельманом и Берензоном. где Эдельман показал, что Берензон много раз избивал его, гасил горящие папиросы об уши, и считает Берензона виновником фальсификации его дела.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Очная ставка у меня была ещё и с Сусловым, и с Богуславским.

Дело Богу славского я не вел, но имел беседу с ним. Однако того, о чём они показывают, не было.

Огл[ашается] л. д. 73 т. IV. протокол очной ставки Суслова с Берензоном, где Суслов показал, что следствие по его делу вел Берензон, который его систематически избивал, заплёвывал лицо, кричал в ухо через трубку, в результате чего он плохо слышит.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: На этот счёт он никакой справки не представил, что говорит за его неправдивые показания.

С Конончуком у меня также была очная ставка, но из-за личных счетов он на меня наговаривал.

Огл[ашаются] л. д. 169-171 т. IV. где Конончук показал, что он видел, как Берензон и Гнесин издевались над арестованным Ивановым, плевали ему в лицо, кричали в уши. В отношении арестованного Эдельмана они проделывали то же самое и прижигали шею горящими папиросами. Так же поступили и с Богуславским.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Всё это на почве личных счетов на меня Конончук клевещет. Об этом даже арестованные не говорят.

Огл[ашаются] л. д. 172-173 т. IV, где свидетель Конончук на очной ставке _с Гнесиным подтверждает свои показания, данные им на очной ставке с Берензоном (л. д. 169-171 т. IV), об издевательствах Гнесина и Берензона над арестованными Ивановым, Эдельманом и Богуславским.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Он много кое-чего может наговорить.

С агентом Нежинским работал[и] Абрамович и Кордун, я с ним не работал.

Кто дал мне распоряжение на передопрос Фрейдииа, я не помню. Кажется, Кордун, после чего я и передопросил Фрейдина. Зачем это нужно было, я не знаю. После окончания следствия передопрашивали многих арестованных.

Почему меня перевели со следственной работы, я не знаю.

Полсуд. ГАПОНОВ: Он был переведён в связи с заявлением Теплицкого, из-за склоки между ним, Берензоном и Конончуком, и за дачу на утверждение незаконченного дела.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Почему был освобождён Черница, я не знаю, так как это было через год после моего ухода с работы.

По делу Теплицкого я вел следствие, но не издевался над ним. Теплицкий без всякого на него воздействия давал показания.

Огл[ашается] л. д. 40 т. 1. где Теплицкий показал, что Гнесин и Берензон принудили его дать показания под их диктовку, а перед допросом прокурором предупредили: «Имейте в виду, мы - не прокуратура и в зубы не смотрим».

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Такого разговора не было.

Огл[ашается] л. д. 41 т. 1, где Теплицкий показал, что Берензон и Абрамович заставляли написать заявление на какого-то Бондаря о том, что он - тоже участник к/p организации, и издевались над ним, Теплицким.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Бондаря у нас вообще не было, о чём я утверждаю.

Теплицкий впоследствии отказался от своих показаний.

Подбрасывался ли Нежинский к Теплицкому, я не знаю, да я Нежинского и вообще не знаю.

Шпака я допрашивал 3 раза и каждый раз писал протокол.

Огл[ашается] л. д. 47-48 т. 1. где свидетель Шпак показал, что его первый следователь Абрамович в первую же встречу заплевал лицо, а в июле м-це 1938 г. вместе с Берензоном навязывали его фамилию всем арестованным и избивали 3-е суток Тарнавского[44], добиваясь от него показаний, что он связан с ним, Шпаком.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Шпак Новикову почему-то ничего не сказал обо мне, а теперь говорит неправду.

Передопрос арестованных после окончания следствия [был]. Я передопрашивал, да и другие следователи, по распоряжению Кордуна как нач. отдела.

Якубица[45] был арестован в обкоме ВКП(б), где был арестован и Еремеев.

Якубица был арестован на основании имевшихся материалов и не по моему желанию, а по приказанию.

Огл[ашается] л. д. 65 т. I. где свидетель Якубица показал, что на первом его допросе Берензоном последний заявил: «Если ты согласишься писать показания, то получишь 1-1'/г [года] вольной ссылки с восстановлением в партии, а в противном случае расстреляем». При отказе Якубицы[46] писать такие показания Берензон заплевал ему лицо, наносил побои сапогами и прессом, ругал и посадил на угол табуретки концом позвоночника с опущенными руками.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: У него в показаниях даже логики нет, это - явная ложь.

Огл[ашается] л. д. 66 т. 1. где свидетель Якубица показал, что в последующих допросах его Берензон избивал его, плевал в лицо и грозил пристрелить, арестовать жену и сына, а при последнем допросе завели в тёмную комнату и заставили 15 раз на один шаг входить и выходить в дверях комнаты, сопровождая это всё руганью, запугивал посадить в подвал.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Следствие по делу Якубицы[47] я вел, но в своих показаниях он говорит неправду. Никаких подвалов в Управлении не было, и никуда я его не водил, об этом я впервые слышу.

Огл[ашается] л. д. 86 т. 1, где свидетель Бартер показал, что Берензон при его допросе Кордуном всегда заходил в кабинет и помогал Кордуну издеваться над ним и угрожать, а 15/IX—[19]38 г. предложил подписать ст. 200 УПК без ознакомления с делом.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Бартер следователю ничего не сказал на меня, поэтому мне не дали и очной ставки с ним. Я допрашивал Бартера и составил протокол отказа его от показаний. При подписании ст. 200 УПК я всегда давал арестованным знакомиться с делом.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я не знаю случаев, чтобы всё дело давали арестованным после окончания следствия. Обычно зачитывали отдельные протоколы и все.

Огл[ашается] л. д. 89 т. I, где свидетель Бартер показал, что, начиная с первых дней допроса его, Берензон обрушился по его адресу гнусными похабными оскорблениями и угрозами, заявляя: «Фашист, это тебе не обком, пиши, что тебе говорят, иначе тебя сотрут в порошок, вытащим у тебя рёбра - ты всё скажешь, кровью захочешь писать, но будет поздно». 15/1Х-[19]38 г. по его, Баргер[а], неопытности Берензон заставил [подписать] 200-ую ст. УПК без ознакомления с делом, и на его, Баргер[а], просьбу о составлении протокола отказа Берензон отказал в этом.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Его показания противоречат одно другому.

Тонконога я знаю, и дела на него не вел.

Огл[ашается] л. д. 156 об. Гт. II. где свидетель Тонконог показал, что Берензон при вызове в кабинет заявил: «Ну, бандит, ну, фашист, уже написал о своей к/p деятельности?», и заявил, что он всё равно заставит пописать, говоря: «Я лично поведу тебя в подвал и буду расстреливать, если же в подвале перед расстрелом подпишешь, будешь жить, а не подпишешь, погибнешь как собака».

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Таких случаев не было.

Огл[ашаются] л. д. 160. 165 т. I, где свидетель Спиридонов-Вавилов показал, что он никогда членом ВКП(б) или другой какой-нибудь партии не был, но неоднократно привлекался к ответственности по бытовым статьям и отбывал наказание в тюрьме, что под давлением следоват[еля] Волкова[48] он ложно показал на Мосалёва, Попова и Калиниченко. Берензон заставил подписать заранее заготовленный им протокол допроса и заявление на имя н[ачальни]ка УНКВД, где было всё вымышлено.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Спиридонов-[Вавилов] прибыл из Киева уже с протоколом допроса и его объяснением, и мне не было необходимости вымогать у него показания на других лиц. Спиридонов-Вавилов дал мне аналогичные показания с показаниями, данными им в Киеве, и ничего нового он не показал.

Огл[ашаются] л. д. 175, 176, 177 Гт. II. постановление прокурора по делу Мосалёва, где указано, что он, Мосалёв, показания Берензону давал вымышленные вследствие применения к нему незаконных методов допроса, как-то: избиения, плевки в лицо, угрозы, крики в уши, что Берензон вынудил Спиридонова-Вавилова дать показания на Мосалёва как участника к/p организации путём незаконных методов следствия.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Ничего я от себя к показаниям, прибывшим из Киева, не дополнял.

В 21 ч. 50 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 22 ч. 00 м. судебное заседание продолжается.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Дело на Мосалёва я заканчивал, а на сколько он был осуждён, я не знаю.

Огл[ашается] л. д. 201 т. I. где свидетель Ионкис показал, что Берензон и Калюжный уговаривали его подписать показания, что он получит 10 лет, а потом вернётся, и допросы производили конвейером.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Это дело я совсем не вел и с Калюжным я не разговаривал. Там, где был Калюжный, там мне делать нечего было, так как он на оперуполномоченных смотрел свысока.

Подсуд. КОР ДУН: На Ионкис[а] вел дело Кушнир, а на Заборовского я вел, но не помню, чтобы я его подкармливал. Всё возможно.

Поде. БЕРЕНЗОН: Проводил ли я очную ставку Лузгина с Полтораком, не помню.

Огл[ашается] л. д. 203 т. 1. где свидетель Лузгин показал, что Берензон устраивал ему очную ставку с Полтораком, причём прото[ко]л был заготовлен заранее.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Такого случая я не помню и заранее протоколов очной ставки я не заготовлял.

Греккер[49] я знаю, а кто её арестовывал, не помню.

Огл[ашается] л. д. 118 т. 111, где Греккер[50] показала, что на её вопрос, зачем она арестована, Берензон ответил: «Попав в тюрьму, нечего думать о свободе» и на неоднократных допросах оскорблял и ругался, заявляя, что партия ошиблась, приняв её в свои ряды, и на Сталинскую Конституцию похабничал.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Такого случая не было, и нагло с её стороны так заявлять. Наоборот, я ставил вопрос о её освобождении, но мне не разрешили.

Огл[ашаются] л. д. 118 об., 119 т. НК где свид. Греккер показала, что ей Берензон дал очную ставку с Штейнбергом, протокол которой Берензоном был заготовлен заранее, и под угрозой избиения и всякой ругани она вынуждена была подписать протокол. То же самое было и на очной ставке с Зиздо, которого она никогда не видела и не знала.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Штейнберг не мог так говорить, так как я именно поставил вопрос о его освобождении, и он был освобождён.

Шильмана я знаю.

Огл[ашается] л. д. 121 об. т. НК где Шильман показал, что [Берензон], угрожая избиением и вообще плохими последствиями, заставил подписать показания на себя и на других арестованных.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Он без всяких угроз давал показания, и незачем было угрожать ему.

Огл[ашается] л. д. 122 об. т. 111. где свидетель Поливанов показал, что на его допросе Берензон обругал его, плюнул в глаза и закричал: «Ау, б... рассказывай о своей к/p работе!» и ударил два раза по затылку прессом.

Огл[ашается] л. д. 207 т. III. где свидетель Баргер показал, что его каждый день избивали на допросах и что в этом всегда помогали Савин, Абрамович и Берензон.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Позднее он не говорил этого.

Огл[ашаются] л. д. 216, 217[51] т. III, заключение Особоуполномоченного] НКВД СССР по делу Берензона, Абрамовича и других, где указано, что Берензон и Абрамович избивали Сенкевича, а Берензон - Агронского, Богуславского, Черницу и других.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Сам Сенкевич не говорит, что я его бил, а в этом документе указано почему-то.

Дело Бранта я не вел и не избивал его.

Огл[ашается] л. д. 145 об. т. IV, где свидетель Брант показал, что Берензон на допросе избил его, заплевал лицо и отругал нецензурными словами, заявляя: «Ну, ты здесь и сгниёшь», после того, как я отказался от принадлежности к к/р организации. Кроме того, Берензон заставил его, Бранта, стоять на ногах 34 часа, не давая ни есть, ни пить.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Брант мною освобождён, и эти показания не соответствуют действительности.

Дело Брука я не вел и его вообще не видел.

Подсуд. ГАПОНОВ: На Водзинского я подписывал обвинительное заключение.

Огл[ашаются] л. д. 208. 209, 210 т. IV, справки 1-го спецотдела У НКВД [по] Одесской обл. о том, что Водзинский, по состоянию] на 8 апреля 1941 г., по агентурным материалам не проходил и не разрабатывался.

Подсуд. ГАПОНОВ: Возможно, что в 1-м спецотделе он и не проходит.

Огл[ашается] л. д. 268 т. IV, справка о том, что Носов арестованным не значится и временно проживает в Москве без прописки.

Подсуд. КОРДУН: В это время я уже не был в Одессе, но при мне был ответ из Москвы, что Носов на жительстве в Москве не установлен.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Ионкиса арестовывал я на основании ордера.

Огл[ашается] л. д. 286 об. т. IV, где свидетель Ионкис показал, что он был арестован в здании Одесской обл прокуратуры Берензоном без ордера на арест и что его дело вели следователи Цирульницкий, Кордун, Абрамович, Кушнир.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Из его же показаний видно, что я его дело не вел, а только арестовывал и при аресте я предъявлял ему ордер.

Огл[ашается] л. д. 288 об. [т. IV], где свидетель Ионкис показал, что Берензон вместе с другими следователями уговаривали его подписать показания.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Если бы это имело место, то я сказал бы, но этого не было, и не моё дело было всюду вмешиваться.

По делу Фрейдина я вел следствие, и он расстрелян.

Обвин[ительное] заключение по делу Шпак[а] я подписывал.

Огл[ашаются] л. д. 16-18 т. II, где в заключении по делу Красненко указано, что Красненко под физическим и моральным воздействием Абрамовича и Берензона вынужден был давать ложные показания и на себя, и на других арестованных, после чего ему давали продукты питания и папиросы. После освобождения Красненко обязался давать клеветнические сведения на руководящих парт, работников под воздействием Берензона и Абрамовича, что им впоследствии и проделывалось. Красненко ложно указал Берензону 70 человек, подозреваемых в к/p работе, и со стороны Берензона и Абрамовича Красненко использовался как агент для фальсификации дел на парт, работников.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: В этом деле я не виноват. Это неправдоподобно и я никак не расцениваю иначе, как клевета на меня[52].

Огл[ашается] л. д. 19 т. II, где Красненко показал, что им было указано 72 человека, из них: 16 - как участников право-троцкистской к/p организации, а 56 -подозреваемых в участии в к/p организации. Большинство указанных лиц по всем этим спискам были указаны ему Берензоном.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: О каком списке он говорит, я не знаю. Никаких заданий ему я не давал.

Огл[ашаются] л. д. 20, 21 т. II, где Красненко показал, что ему Берензон давал задание на дачу периодических показаний на лиц, которые им, Берензоном, будут указаны. Так было с Луценко, Михайленко и Фишман. ⁷¹⁸

Подсуд, БЕРЕ113011: Вес⁴ это - ложь, но опровергнуть этого сейчас я не в силах.

Обвин[ительное] заключение по делу Майдажока я составлял, и, как видно, он осуждён неправильно.

Краснеико был провокатором и вообще нечестным работником. Получалось так, что все агенты - провокаторы своего рода.

Были случаи избиения арестованных и со стороны Гнесина. Черномазова избивали я и Гнесин. Гнесин же иногда и ругал арестованных.

Меня учили, что на каждого завербованного агента должен быть компрометирующий материал.

По материалам Краснеико не был арестован ни один человек, так как его скоро разоблачили как провокатора.

По вопросу об освобождении Черкасова[53] я обращался к нач[альни]ку отдела, но кто эту должность занимал тогда, я не помню.

В 23 ч. 35 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 10 ч. 15 м. 24/1 V—[19]43 г. суд. заседание] продолжается.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОДСУДИМОГО ГНЕСИНА:

Следственные действия по делу КГ1К я проводил. По указанию Кордуна я передопросил Агронского и Винника и пересоставил обвинительные заключения на Васюренко и ещё одного арестованного.

Участвовал в следствии по делу Эдельман[а] и других работников [редакции] «Черноморская коммуна».

К арестованным я допускал грубости, крики, но избиением не занимался, за исключением Черномазова, которого я избивал по указанию Буркина.

К отдельным арестованным я подходил грубо, ругал их и кричал, но других методов, о которых указывают в своих заявлениях б[ывшие] арестованные, я не применял.

При поступлении в органы НКВД меня воспитывали, что раз арестован человек, следовательно, он - враг, и, следовательно, к нему нужно относиться по-вражески.

На работников [редакции] «Черноморской коммуны» были достаточные показания о их вражеской работе, и у меня не было оснований сомневаться в их невиновности[54].

На вопросы председательствующего:

Мои показания, данные на следствии, соответствуют действительности, и я осознал свои ошибки. Об этом я твёрдо заявляю.

На следственной работе в 1-м отделении я был с июля м-ца 1938 г.

Кордун мне говорил, что коль арестованный не даёт положительных для следствия показаний, то на него можно кричать и ругаться. К Кордуну заходить можно было в любое время, и он именно говорил мне об этом.

Были случаи, когда я следетипе проводил по одному арестованному по К) 15 часов подряд.

Черномазома допрашивал нс я, а меня пригласили в помощь Берензоиу, зая вив, что есть санкция or Буркина на применение мер физического воздействия к Черномазову.

Меня иногда приглашали для подписания актов об отказе арестованных от подписи под своими показаниями, что я и подписывал.

Подсуд. КОРДУН: Ничего подобного не было.

Подсуд. ГНЕСИН: Я правильно говорю.

К подготовке арестованных к Военной коллегии меня привлекал Кордун и заставлял сидеть с арестованным в кабинете всю ночь.

Подсуд. КОРДУН: Это я отрицаю. За несколько часов до [заседания] Военной коллегии, а не ночь, это было.

Подсуд. ГНЕСИН: Я сидел с арестованным с 10-11 [часов] вечера и по указанию Корду на беседовал с арестованным, напоминал ему его показания.

Огл[атается] л. л. 227 г. К где Гнесин показал, что по делу КПК он принимал участие в составлении обвинительных] заключений, в очных ставках, в допросах. Форма на пересоставление обвинительных заключений была дана Корду-ном. Перед заседанием Военной коллегии допрашивал Агронского.

Подсуд. ГНЕСИН: Правильно.

По делу КГ1К я передопросил Агронского, Бейлина по указанию Корду на, и пересоставил 2 обвинит[ельных] заключения.

Подсуд. КОРДУН: Обвинит[ельные] заключения пересоставлялись, так как раньше оно было составлено[55] для Трибунала, необходимо было - для Военной коллегии.

Поде. ГНЕСИН: Были случаи, когда Кордун давал задание допросить арестованного по тому или другому вопросу.

К Чернице никаких грубостей при допросе я не допускал.

На имя т. Берия я писал апелляционное заявление и сейчас подтверждаю то, что я там указывал.

Огл[ашается] л. д. 150 т. Ill, где Гнесин показал, что к Чернице он при допросе его допускал грубости и ругань и добивался от него показаний.

Подсуд. ГНЕСИН: Не помню.

Эдельмана я допрашивал и ругал его.

Берензон также принимал участие в ругани и криках на арестованных.

Клюненко я допрашивал по предложению Кордуна.

Огл[ашается] л. д. 154 т. III, где подсуд. Гнесин показал, что по приказанию Кордуна он при допросе Клюненко ругал и обзывал его нецензурными словами, допускал грубости и крики, добиваясь показаний.

Подсуд. ГНЕСИН: Да, так было, и именно по заданию Кордуна. Я грубил с Клюненко и ругал его.

На незаконные методы ведения следствия я получал указания от Кордуна, который ссылался на Гапонова. ⁷²¹

Огл[ашается] л. д. 156 об. Гт. 1111. где подсуд. Гнесин показал, что Кордун, Гапонов, Абрамович и Берензон требовали и приказывали вымогать от подследственных арестованных неправильные показания.

Подсуд. ГНЕСИН: Я лично получал указания от Кордуна, а Абрамович и Берензон делали мне замечания как старшие оперработники. От Гапонова лично я таких указаний не получал, а они передавались через Кордуна.

Голодовка мною была объявлена с 25/1 по 29 января 1941 [г.] потому, что я считал, что я незаконно арестован.

Снял я голодовку 19/11—[ 19]41 г. и дал показания. Это была вторая голодовка.

В качестве свидетеля я участвовал в деле Калюжного, свои показания, данные в суде, я подтверждаю (л. д. 208, 210 т. 111).

Красненко был завербован Кордуном. а Нежинский был взят из 3-го отделения.

Теплицкого я допрашивал по отдельным вопросам, а собственноручные показания на 150[56] листах Теплицкий дал Берензону.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Правильно. Его два заявления в общей сложности составили 154 листа.

Подсуд. ГНЕСИН продолжает:

Очные ставки у меня были с Богуславским. Эдельманом, Клюненко, Кордуном и Гапоновым.

Огл[ашаются] л. д. 42, 43[57] т. IV, протокол очной ставки Гнесина и Эдель-ман[а], где Эдельман показал, что на допросе [Гнесин[58]] сначала заплевал ему лицо, а потом начал избиения, ругань и крики в уши через сделанную из бумаги трубку, и что такие издевательства продолжались систематически.

Подсуд. ГНЕСИН: На очной ставке он так говорил, но я говорю, что с моей стороны были крики и ругань, но ничего другого не было.

Огл[ашается] л. д. 45 т. IV. где подсуд. Г несин показал, что протокол допроса Эдельмана корректировался Берензоном и Буркиным, поэтому первый протокол допроса Эдельмана датирован 22/VIII, тогда как он арестован 11 /VIII—[1938 г.].

Подсуд. ГНЕСИН: Да. был такой случай. Я написал протокол, а Берензон и Буркин корректировали его. поэтому он и был подписан обвиняемым по истечении определённого времени. Протокол я отдал Берензону, но корректировал его Буркин.

Огл[ашается] л. д. 63 т. IV. где свидетель Богуславский показал, что Г несин и Берензон при допросе его кричали ему в уши, требуя признания, плевали в рот, а Берензон бил ногами.

Подсуд. ГНЕСИН: Этого не было в действительности. Ругань и крики я допускал.

Протокол по делу Клюненко я писал по допросу 28/1—f 19]39 г., а дату поставил августом 1938 года.

Кордун мне сказал, что Клюненко давал устные показания, и предложил оформить их в протокол, что мною и было сделано. При подписи этого протокола Клюненко жаловался на Берензона, о чём я заявил Корду ну.

Подсуд. КОРДУН: Возможно, и было.

Огл[ашается] л. д. 453 т. IV. где подсуд. Гнесин на очной ставке с Кордуном показал, что Кордун предлагал ему кричать на арестованных и требовать от них показаний по существу предъявленных им обвинений.

Подсуд. ГНЕСИН: Да, на крики и ругань на заключённых мне давал санкцию и указание Кордун. Кроме того, Кордун всегда слышал, когда я допрашиваю, и он мог бы запретить мне это.

Подсуд. КОРДУН: Это неверно.

Подсуд. ГНЕСИН: Эдельману я не мог показывать ордер на арест его жены, так как ордера были на строгом учёте в УСО.

Черкасского я допрашивал, но никаких издевательств над ним с моей стороны не было, возможно, что я допустил ругань и крики, но не больше.

Берензон ставил вопрос об освоб[ождении] Черкасского перед нач[альни]ком отдела, но ему в этом отказали, и я сам знал, что материалов на Черкасского недостаточно для предания его суду.

В 11 ч. 35 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 12 ч. 40 м. суд. заседание продолжается.

Подсуд. ГНЕСИН продолжает отвечать на вопросы суда:

Иванов мне лично не заявил, что якобы я выбил зуб ему, а об этом говорит Конончук. В действительности этого не было. Об этом Иванов вообще не указывает нигде.

По делу Баргера я никаких следственных действий не производил.

При приходе меня на работу в органы НКВД я наблюдал, что в УНКВД практикуются избиения арестованных, выставки, крики, ругань. Это можно было сразу заметить. Слышны были стоны, крики арестованных.

Я подтверждаю, что перед Военной коллегией я работал с арестованным по указанию Кордуна.

Были случаи, когда я получал указания и от Берензона, который, в свою очередь, получал их от Кордуна.

Рапорт на Новикова я писал по указанию Абрамовича, который сослался на указание начальника отдела.

На вопр[осы] подсуд. ГАПОНОВА:

Подсуд. ГНЕСИН: Извращённые методы следствия первое время я наблюдал со стороны 3-го отделения.

С приездом Гапонова изменилось ли что-нибудь, я не знаю. С приездом Гапонова стали проводить инструктажи с оперработниками, а изменилась ли общая обстановка, затрудняюсь сказать.

На вопросы суда:

Подсуд. ГНЕСИН: О решении обкома ВКП(б) г. Одессы об увольнении меня из органов НКВД мне известно.

ОБЪЯСНЕНИЯ ПОДСУД. МОШКОВСКОГО:

Я никогда не работал в 1-м отделении, а работал в 3-м отделении и в 4-м, а потом - в 6-м, где я впоследствии был назначен помощ[ником] нач[альни]ка отделения.

В июле м-це 1938 г. Кордун мне заявил, что есть распоряжение Калюжного о передаче мне дела Васюренко. Калюжный лично сам это подтвердил, и дело я взял.

В деле Васюренко не было ни одного показания кого-нибудь из лиц, а только были справки и постановления. Кордун мне объяснил, что все протоколы находятся в общем деле.

При допросе Васюренко к последнему я никаких грубостей не допускал, а потом Васюренко написал собственноручные показания, где указал ряд лиц, которые принадлежат к к/p организации, о чём я сказал Кордуну, и он объяснил мне, кто из них уже арестован, а кто ещё на свободе. После этого я ещё допросил Васюренко один или два раза, предъявил постановление на предъявление обвинения и передал дело Кордуну.

Позднее Кордун принёс мне дело и предложил допросить Васюренко по вопросу о Вашокове, что мною было сделано, и я опять отдал дело.

В третий раз Кордун предложил мне допросить Васюренко в присутствии прокурора Бойко уже перед приездом Военной коллегии, что мною также было сделано, и дело я опять отдал.

Я заявляю суду, что никаких незаконных методов ведения следствия в отношении Васюренко я не применял, и его заявления в этой части не соответствуют действительности. Никакой лампочки, о которой Васюренко указывает, никогда в моем кабинете не было. Это - выдумка Васюренко.

Я замечал, что арестованных допрашивают стоя, не предъявляют им материала, а оглашают, что нарушаются нормы УПК, о чём я заявлял Майскому, и который мне ответил, что НКВД работает на особых инструкциях.

По делу Васюренко я следствие не заканчивал и обвинение ему не предъявлял.

Такое же положение и с делом Вырвихвиста. Это дело мне также дали, но при допросе он не признавал своей принадлежности к к/p организации, а потом сам написал объяснение, где и указал о его принадлежности к к/p организации, после чего я его передопросил, и он подтвердил свои показания.

Позднее это дело я получил уже с обвинительным заключением, и мне предложено было передопросить Вырвихвиста в присутствии прокурора, что мною и было сделано.

Никакого сомнения на то, что это - не враги, у меня не было, так как в делах были подписи ответственных партийных работников.

Рябец я допрашивал, и он сознался на очной ставке с Гончаренко, который уличал Рябца, а Рябец подтвердил своё участие в к/p организации. Рябец никогда не заявлял, что я его избивал, а когда я был арестован, то тогда и Рябец начал давать на меня лживые показания о том, что якобы я его избивал.

Рыбчука[59] я не видел до того момента, когда уже было вынесено решение ЦК ВКП(б), и когда я его вызвал на допрос в декабре м-це 1938 г., где ничего предосудительного] в моем поведении к Рябчуку не было.

За всё время моей работы на меня не было ни одного заявления со стороны арестованных.

После издания Постановления ЦК ВКГ1(б) мне было передано 92 дела, с которыми я лично знакомился, и много людей было освобождено, а люди, которые не были освобождены, на гласных судах были приговорены к разным срокам наказания.

Единственно в чем я виноват - нарушал иногда нормы УПК при подписании ст. 200 УПК обвиняемыми, так как протоколы были заранее заготовлены, на что была установка Кордун[а] и др. нач[альни]ков отделов.

По телефону мне Абрамович позвонил и сказал, что есть приказание Буркина о том, чтобы я написал рапорт на прокурора Новикова по вопросу о том, что я слышал[60] о допросе Шпака Новиковым. При подтверждении этого же Буркиным я написал не рапорт, а объяснение, где указал, что Новиков при допросе случайно назвал Шпака товарищем, а Шпак клеветал на следователей, т. е. то, о чём я в действительности и слышал. Это объяснение у меня взял Абрамович, и что с ним дальше было, мне ничего не известно.

В 14 ч. 10 м. объявлен перерыв судебного засед[ания].

С 14 ч. 25 м. судебное заседание продолжается.

На вопросы суда подсуд. МОШКОВСКИЙ:

Уволен я из органов НКВД за невозможностью использования.

По делу КПК я допрашивал Вырвихвиста и Васюренко, из которых первый был осуждён на 15 лет, а второй - к ВМН[61].

В связи с чем был арестован Самарин, я точно не знаю, но на совещании Калюжный заявил, что Самарин был провокатором царской охранки.

Сейчас я убедился, что дело КПК было сфальсифицировано, но раньше я этого сказать не мог.

По делу Васюренко были показания Майданюка и Вырвихвиста, о чём мне говорил Корду н и, кажется, даже показывал, но они находились в основном деле, которое было в 1 [-м] отделе, а в деле Васюренко была только справка.

Васюренко при допросе я называл врагом, потому что об этом говорила справка, имевшаяся тогда в деле.

Васюренко очень скоро дал показания.

В справке также было указано, что Васюренко завербован Носовым.

При допросе я черновиков не составлял.

Огл[ашаются] л. д. 169 об.. 170 т. 111. где Мошковский показал, что протоколы допросов арестованных всегда корректировались, поэтому их даты могут не соответствовать датам допроса.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ: Да, были случаи, что протоколы корректировались нач[альни]ком отделения или отдела.

При ведении следствия я очень часто обращался к другим работникам за консультацией, но я не знал, что дело, по которому я веду следствие, фальсифицируется.

Очные ставки я проводил без нарушения УПК, но иногда и допускались нарушения.

Васюренко прямо от своих показаний никогда не отказывался, но говорил, что он - не враг.

Огл[ашается] л. д. 170 т, ПК где подсудимый Мошковский показал, что в отделе существовала практика не составлять протоколов отказа от показаний арестованных, а в таком случае на допросе держали до тех пор, пока вновь не начнёт давать признание.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ: Правильно. Но Васюренко я никогда не держал подолгу на допросах.

Матвеевича[62] я допрашивал, но не избивал его.

Огл[ашается] л. д. 171 т. III. где Шпак показал, что ему известно об избиении Мошковским арестованных Васюренко и Матвеевича, и что последний всегда возвращался в камеру весь в крови и синяках, и что Мошковский особенно зверски избивал Матвеевича в живот, представлявший собою сплошную кровавую рану.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ: Если бы это имело место, я бы сказал, так как это был ярый враг, бывший офицер, эмигрант, который правильно осуждён и расстрелян.

К Рябец я никаких мер физического воздействия не применял.

По делу Васюренко возможно, что агентурных материалов и не было, и кто санкционировал предание его суду, не знаю.

Самарина я не допрашивал и никогда его не видел.

С Рябчуком у меня была очная ставка, где я отрицал его показания как вымышленные и сейчас я это тоже отрицаю.

Рябец также меня оговорил, так как у него это был единственный выход оправдать свой отказ от ранее данных показаний.

Огл[ашается] л. д. 106 т. IV, где свидетель Рябец показал, что при допросе его Мошковский систематически избивал, кричал в уши через «рупор», что продолжалось в течение 5-6 дней. Этим самым он добивался признаний в несовершенных им, Рябец, к/p преступлениях.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ: Ничего подобного не было.

О том, что я исключён из партии, я только сейчас узнаю, а до этого я не знал.

По делу Васюренко было недостаточно материалов, на основании которых он предавался суду, но об этом я узнал только сейчас. Никакого издевательства над ним, а равно как и над другими арестованными, с моей стороны не было. Всё это - клевета.

Разворот следствия по всем этим делам был при Калюжном, а при Гапонове дела заканчивали.

В 15 ч. 30 м. объявлен перерыв суд. заседания.

С 15 ч. 45 м. судебное заседание продолжается.

На вопр[ос] подсуд. КОРДУН[А] подсуд. МОШКОВСКИЙ показал:

Я заявляю, что нормы УПК в оформлении материалов нарушались, обвиняемым они не предъявлялись, а объявлялись.

На вопросы подсуд. ГАПОНОВА подсуд. МОШКОВСКИЙ:

Я не знаю случаев, чтобы меры физического воздействия применялись к заключённым как система в Одесском УНКВД, но отдельными работниками это допускалось.

По делам третьего отделения нельзя сказать, чтобы Семега - агент был провокатором. То же - и [про] агента Метел ьс ко го.

На вопр[ос] поде. ГАПОНОВА подсуд. КОРДУН:

Я не помню случая, чтобы в моем присутствии кто-нибудь говорил Гапонову о наличии в 1-м отделении практики избиения арестованных или криков в уши.

На вопр[ос] поде. ГАПОНОВА подсуд. АБРАМОВИЧ:

Я говорил об ужасах в следствии по делу КПК после того, когда я ознакомился с материалами настоящего дела, и имел в виду также, что нормы УПК нарушались как при Калюжном, так, в меньшей степени, и при Гапонове.

Подсуд. ГАПОНОВ: Уже и после Постановления] ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/XI—[19]38 г. революционная законность нарушалась, этого я не отрицаю.

Подсуд. ГАПОНОВ ходатайствует:

1. Огласить протокол обзора материалов по делам Васюренко и Майданюка.

2. Огласить л[ист] дела, где указано, что аресты по делу авто-мотоклуба произведены не на основании агентурной сводки «Сумина»[63], а на основании разработки 6-го отдела [УГБ НКВД УССР].

3. Дать возможность ознакомиться с делом Водзинского.

ВТ, совещаясь на месте, ОПРЕДЕЛИЛ:

Первых два ходатайства подсудимого Гапонова удовлетворить, а в отношении третьего отказать, так как делом Водзинского Военный трибунал не располагает.

Согласно ходатайств подсудимого Гапонова оглашены документы - л. д. 101 т. IV, 192 т. IV и 424 т. IV - отношение НКВД УССР на имя и. д. ВП в[ойск]/ НКВД Киевского округа т. Грезова.

Подсуд. ГАПОНОВ: Я прошу обратить внимание, что Грабовский и другие были арестованы не на основании сводки «Сумина», которую принял Резников, а на основании сводок, которые «Сумин» давал до этого.

Подсуд. КОРДУН: Прошу принять во внимание, что коль дело КПК сфальсифицировано, я признаю себя виновным в участии в фальсификации по этому делу.

Здесь и в следующем случае псевдоним секретного и гепта НКВД написан без кавычек.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ просит, если возможно, сообщить ему, отменён ли приговор по делу Васюренко, и освобождён ли он из-под стражи.

Председательствующий огласил Постановление Пленума Верх. Суда СССР (приложение № 15) о прекращении дела Васюренко и об отмене приговора по его делу.

Подсудимый Мошковский заявил, что его это удовлетворяет.

В 17 ч. 00 м. объявлен перерыв судебного заседания до 10 ч. утра 25/IV—[19]43 г.

С 10 ч. 00 м. 25/1V—[19]43 г. судебное заседание продолжается.

Подсуд. КОРДУН: Из Одессы я выехал 20 октября 1938 г.

Пред[седательству]ющий спросил [у] подсудимых, чем они могут дополнить судебное следствие, на что подсудимые ГАПОНОВ, БЕРЕНЗОН, АБРАМОВИЧ и КОРДУН заявили, что судебное следствие они дополнить ничем не имеют, а подсудимые:

ГНЕСИН: 1) просит внести в протокол заключения особоуполномоченных[64] НКВД УССР и [НКВД] СССР, где указано, что в отношении его, Гнесина, ограничиться увольнением из орг[анов] НКВД, не предавая суду;

МОШКОВСКИЙ: 1) зафиксировать в протоколе показания свидетеля Бойко (прокурора), где указано, что в присутствии помощника] прокурора Бойко допрашиваемые Мошковским арестованные Васюренко и Вырвихвист подтвердили свои показания и никаких ходатайств или жалоб они прокурору не заявили;

2) просит зафиксировать в протоколе заключения[65] особоуполномоченных] НКВД УССР и [НКВД] СССР, где они говорят[66] о том, что в отношении его, Мошковского, можно ограничиться увольнением из орг[анов] НКВД, не предавая суду.

ВТ. совещаясь на месте, ОПРЕДЕЛИЛ:

Удовлетворить ходатайства подсудимых Мошковского и Гнесина.

Огл[ашаются] л. д. 189 об., 190 т. 111, показания свидетеля Бойко, где указано, что в присутствии его, Бойко, при допросе Мошковским обвиняемые Вырвихвист и Васюренко подтвердили ранее данные ими показания и никаких жалоб не заявили.    ^

Полсуд. МОШКОВСКИЙ: Правильно, я просил огласить именно эти показания Бойко, так как других показаний его в деле нет.

Огл[ашается] л. д. 290 т. II. заключение Особоуполномоченного] НКВД УССР и утверждённое заместителем] наркома НКВД УССР[67], где указано, что в отношении б[ывших] работников УНКВД [по] Одесской обл. Гапонова, Гнесина, Мошковского, Берензон[а], Абрамовича и Кордун[а] ограничиться тем. что они уволены из органов НКВД[68].

Огл[ашается] л. д. 218 т. НК заключение Особоуполномоченного] НКВД СССР, который считает, что в отношении Кордуна, Гапонова, Мошковского. Гнесина вопрос об их привлечении к ответственности решить в процессе следствия по делу Берензона и Абрамовича[69].

Подсуд. ГНЕСИН: Меня оглашённые судом документы удовлетворяют.

По просьбе подсудимого Берензон[а] суд удостоверяет наличие в деле аттестации на Берензон[а] (т. IV, л. д. 147-151).

По просьбе подсуд. Абрамович[а] суд удостоверяет наличие на л. д. 314 т. IV характеристики на Абрамовича.

Огл[ашается] л. д. 518 т. IV. где указано об исключении Мошковского из рядов партии за нарушение революц[ионной] законности[70].

Огл[ашается] л. д. 514 т. IV. решение Сталинского РК КП(б)У об исключении из рядов партии Берензона за нарушение им революционной] законности при ведении следствия.

Огл[ашается] л. д. 515 т. IV. решение об исключении из рядов партии Кор-дун[а] как арестованного орг[анами] НКВД за нарушение революционной] законности.

Огл[ашается] л. д. 513 т. IV. решение об исключении из рядов партии Мошковского как арестованного органами НКВД за нарушение революционной законности[71].

По просьбе подсуд. Гнесина огл[ашаются] л. д. 308, 307, 306, 309[72] т. IV -характеристики на Гнесина.

По просьбе подсуд. Мошковского оглашается характеристика на последнего, данная прокуратурой Одесской обл. - л. д. 285 т. IV.

Подсудимые Мошковский и Гнесин удовлетворены зачтёнными характеристиками.

Огл[ашается] л. д. 553 т. IV. где в обвинительном заключении указано, что Абрамович - б[ывший] член ВКП(б), что говорит о том, что он исключён.

Огл[ашается] л. д. 318 т. IV. справка о работе Абрамовича в органах НКВД.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Правильно, но с августа месяца я не был начальником отделения, т. к. в это время им был Кордун. В 1-е отделение я переведён в декабре м-це 1938 г.

Огл[ашается] л. д. 486 т. IV, выписка из приказа УНКВД на Абрамович[а].

Подсуд. АБРАМОВИЧ: Это - правильно и говорит за то, что в I [-м] отделении я не был в то время.

Огл[ашается] л. д. 487 т. IV. выписка из приказа по УНКВД об откомандировании Кордуна из орфнов] НКВД с декабря м-ца 1938 г.

Подсуд. КОРДУН: В октябре м-це 1938 г. я был уже в Москве.

Подсуд. АБРАМОВИЧ: В 1-е отделение я перешёл только в декабре м-це 1938 г.

По просьбе подсудимого Берензон[а] огл[ашается] л. д. 317 т. IV, справка о прохождении им службы в орфнах] НКВД.

Подсуд. БЕРЕНЗОН: Правильно.

Огл[ашается] л. д. 311 т. IV. справка о прохождении службы в НКВД Гапоновым.

Подсуд. ГАПОНОВ: Эта справка не соответствует действительности, о чём я писал жалобу, и этот вопрос уточнён.

Огл[ашается] л. д. 485 т. IV. выписка из приказа на Гапонова.

По просьбе подсуд. Гапонова оглашаются характеристики на него - л. д. 248, 249, 250, 251,252 т. II.

Огл[ашаются] л. д. 216, 217, 218, 219 т. IV, характеристики на подсуд. Кордуна.

Огл[ашаются] л. д. 223. 224 т. IV, характеристика на Берензон[а].

Огл[ашается] л. д. 519 т. IV, сообщение Малинина о службе Гапонова.

Огл[ашаются] л. д. 522. 525 т. IV, выписки из приказа о Гапонове.

На этом судебное следствие объявлено законченным.

В 11 ч. 55 м. объявлен перерыв судебного заседания.

С 12 ч. 45 м. судебное заседание продолжается.

Суд предоставляет каждому из подсудимых последнее слово, в котором заявили.

Подсудимый ГНЕСИН:

На судебном следствии я признал те ошибки, которые я имел за время своей работы в органах НКВД.

Я виноват в проведении отдельных следственных действий в отношении б[ывших] работников КПК и редакции «Черноморская коммуна».

Однако, я прошу суд учесть, что с момента моего прихода в органы НКВД мне, как молодому работнику, привили, что все лица, арестованные органами НКВД, являются врагами народа. Об этом же мне твердили на всем протяжении моей работы. В силу своей молодости, своей оперативной неграмотности в то время я не смог найти правду, разобраться в обстановке. В этом я виноват.

Прошу учесть, что все арестованные, а впоследствии освобождённые, писали на меня заявления, а потом давали и показания по злобе, за незаконное их содержание под стражей, в чем раньше я не мог разобраться.

Прошу учесть, что после Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/XI-[19]38 г. с моей стороны не было допущено ни одной ошибки в работе, о чём говорят характеристики, данные на меня. Я раскаялся в совершенных мною ранее ошибках.

Как на комсом[ольской] работе, так и в партии я никогда не имел взысканий. А, наоборот, пользовался авторитетом.

На работу в органы НКВД я пришёл ещё молодым, мне тогда было только 21 год.

То, что я пережил за 2,5 года в заключении, для меня является достаточным наказанием.

Прошу суд сохранить мою жизнь и направить меня на фронт для зашиты Советского государства от нашествия фашизма.

Подсуд. МОШКОВСКИЙ:

В органы НКВД я был мобилизован и попал в тяжёлую обстановку. В следственной работе я был неопытным, и тогда мне трудно было ориентироваться в существовавшей тогда обстановке.

Я замечал несвойственные следствию методы работы, но я всем документам следствия слепо верил и считал, что я выполняю большую партийную работу, и только после Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/Х1—[ 19]38 г. я понял, что мы допускали ошибки, и я старался всеми силами исправить свою ошибку и исправлял их у других, глубоко и объективно разбирался с каждым следственным делом.

Всю свою жизнь я прожил честно, никогда не привлекался к ответственности, не имел взысканий ни по работе, ни по партийной линии.

Прошу учесть, что, когда мне было ещё 17 лет, я уже вел борьбу с кулачеством и другими антисоветскими элементами.

Служил в Красной Армии, где выполнял все поставленные передо мной задачи так, как подобает честному человеку, комсомольцу.

Прошу учесть, что никто из моей семьи не судим, 3 родных брата сейчас на фронте, а четвёртый - в органах НКВД.

Я только сейчас убедился, что все дела, приговора по которым впоследствии были отменены, сфальсифицированы. Но тогда я об этом знать не мог.

Теперь я осознал те ошибки, которые были мною допущены в следственной работе и осознал свою вину в нарушении следственной практики.

Находясь в тюрьме, я глубоко продумал все, и это останется мне уроком на всю жизнь.

В душе я буду считать себя коммунистом и буду предан партии до конца своей жизни.

Я прошу суд дать мне возможность на фронте в борьбе с фашизмом доказать, что я ещё не потерянный человек, что являюсь истинным патриотом своей Родины, я докажу это.

Подсудимый БЕРЕНЗОН:

В 1937 г. я, как хороший работник, был переведён из фельдсвязи на оперативную работу. Я попал сразу в обстановку, когда творились гнусные дела, и меня учили видеть врагов в каждом арестованном. Я верил этому и считал, что, занимаясь следствием, я делаю большое дело для партии, для Советской власти. Но получилось не так, в чем я сейчас раскаялся.

Существовала практика, когда по одному и тому же делу следствием занимались несколько человек оперработников. Мне приказывали провести определённое следственное действие по тому или другому делу, и я делал это. Отказываться я не имел права, так как я был ещё молодой оперработник.

С 1931 г. я - член партии, а, будучи в Красной Армии, я был лучшим в танковом корпусе командиром танка. Я работал так, как учил меня комсомол, учила партия.

На ошибки в следственной работе я пошёл несознательно, а меня толкали на это. В этом я раскаялся.

Я прошу учесть, что в борьбе по освобождению Зап[адной] Украины и Зап[адной] Белоруссии, на финском фронте, а затем при освобождении Бессарабии и Сев[ерной] Буковины я показал себя как истинный большевик.

У меня осталась жена и двое детей, отец и брат погибли на фронте, и сейчас 2 брата сражаются на фронте.

Я прошу суд дать мне возможность доказать с оружием в руках, что я являюсь патриотом своей Родины и готов кровью защищать её.

Только на фронте я смогу загладить свои ошибки.

Подсуд. АБРАМОВИЧ:

С прибытием в Одесское УНКВД в разгар нарушений революционной законности я тогда пытался возражать против неправильных методов работы, но мне говорили, что «ты ещё молод, и тебе нужно больше молчать».

Будучи как в 3-м, так и в 5-м отделении, мною было раскрыто ряд к/p организаций, участники которых были осуждены.

Будучи в 1-м отделении, я принимал участие в следствии по делу КПК и другим делам. В этом я виноват, но я выполнял приказания начальников и считал, что делаю правильно. Через 1-е отделение проходило много действительных врагов народа, но среди них я проглядел и честных людей. В этом я виноват.

Я виноват в том, что в отношении отдельных подследственных арестованных нарушал нормы УПК, при допросах не фиксировал их показаний в протоколах, но такая практика была во всем отделении.

После Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17/XI—[ 19]3 8 г. я всячески старался исправить свои ошибки, занялся пересмотром всех дел самым внимательным образом, и много людей мною было освобождено.

За время работы в органах НКВД, на протяжении 7 лет, я не имел ни одного взыскания, ни по службе, ни по партийной линии. Работая и после увольнения из Одесского УНКВД, в УНКВД на Дальнем Востоке я работал честно, как учили меня комсомол и партия.

Находясь в заключении, я всё взвесил и понял, что это - для меня урок на всю жизнь.

Я заявляю суду, что в моих мыслях никогда не было ничего преступного против Партии Ленина-Сталина.

Я заслуживаю наказания, но прошу учесть, что я ещё молод, сын рабочего и сам - рабочий.

У меня осталась жена и двое детей.

Я прошу послать меня на фронт для защиты Отечества, где я докажу свою преданность партии, своему народу. Это же я докажу и на любом участке работы, если суд даст мне такую возможность.

Подсудимый КОРДУН:

2 года тюрьмы достаточно, чтобы я смог осознать свою вину.

На суде я признал свою вину в том, что участвовал в следствии по делу КПК, что в моем отделении были нарушения, что я не сумел глубже разобраться во всех делах. В этом я виноват, но отбрасываю все лживые показания в части избиения мною заключённых.

Я хочу, чтобы суд учёл, что я - не враг и не контрреволюционер, а просто преступник. О том, что я - не враг, я доказал всей своей сознательной жизнью в рядах партии.

С 13 лет я пошёл работать на производство, и с этого времени я - член профсоюза.

У меня осталась мать 80[-ти] лет, ребёнок, на фронте находится жена и много родственников.

Я понял, что меня обвиняют в тяжёлом преступлении, я ошибался, но я - не контрреволюционер и я признался во всем.

Прошу учесть, что я - рабочий, и дать мне возможность быть в рядах армии и защищать Родину.

В 13 ч. 30 м. объявлен перерыв судебного заседания до 10 ч. утра 26/1V—[19]43 г.

С 10 ч. 30 м. 26/1 V—[ 19]43 г. судебное заседание продолжается.

Подсудимому ГАПОНОВУ предоставляется последнее слово, в котором он сказал:

Я отрицаю свою вину, так как факты предъявленного мне обвинения не соответствуют действительности.

Но я всё же должен нести ответственность.

В фальсификации дела КПК я не признаю себя виновным, так как к нему никакого отношения не имел. Указаний на обработку обвиняемых перед заседанием Военной коллегии я не давал, а если это и имело место со стороны работников НКВД, то я виноват в том, что проглядел.

Дела КПК у меня не хранилось, а если бы и хранилось перед приездом Военной коллегии, то я всё равно не смог бы снять их с заседания ВК, т. к. постановление было уже утверждено НКВД УССР и СССР.

Сводка агента «Сумина» не сфальсифицирована, так как до этого он давал подобные же сводки, и принята она была позднее, чем произведены были аресты.

На Водзинского я подписал обвинительное заключение, потому что материалы дела соответствовали фактам, изложенным в обвинительном] заключении, и в то время они являлись основательными для предания его суду.

Дело на работников редакции «Черноморская коммуна» не сфальсифицировано, а благодаря неправильным методам ведения следствия были освобождены действительные враги народа, часть из которых впоследствии была вновь арестована.

В деле Сенкевича я виноват в том, что слепо выполнял указания нач[альни]ка У НКВД о применении к нему мер физического воздействия.

Никакого дела-формуляра на Новикова создано не было.

В деле Шпак[а] я виноват в том, что мною было подписано обвинительное заключение на Особое совещание.

Я виноват в том, что на обл. партконференции выступил против Черницы, используя материалы для выступления, данные мне Старовойтом.

Я виноват в том, что своевременно не разобрался со всеми делами, что, имея сигналы о нарушениях в следственной работе, не принял решительных мер, а остановился на полумерах.

Я прошу суд учесть, что я работал незначительный промежуток времени в Одессе, и тот тяжёлый период времени, в котором я работал.

Я много сделал и полезного. По линии СПО я прекратил много дел, и люди были освобождены, и некоторых даже не допустил к аресту - Гурович, Ленский и др.

Я многое сделал, но не все.

Я разобрался с делом красных партизан и освободил людей.

Работы было много, но всё я сам лично охватить не мог и, безусловно, что-то мог пропустить.

Я - не враг и им никогда не был, умышленных преступлений я не делал.

Мой жизненный путь ничем не запятнан. Родился я в семье рабочего в Донбассе. Отец и мать были осуждены Царским правительством за принадлежность к компартии, я с 1909 г. по 1913 г. находился в тюрьме с матерью, с 1913 по 1917 г. я был в ссылке вместе с матерью. После освобождения отца в 1918 г. я ушёл с ним на фронт, где на поле битвы я подносил ему патроны.

В 1922 г. я вступил в комсомол и по 1924 г. учился, а потом пошёл работать на производство.

С 1927 г. я работаю в органах ОГПУ-НКВД, и за время своей работы я вскрыл несколько крупных к/p организаций, за отличную работу дважды награждался боевым оружием и знаком «Почётный чекист». Всё это говорит за то, что вся моя жизнь направлена на пользу Партии.

Будучи уволенным из органов НКВД и работая нач[альником] связи г. Одессы, во время осады города связь была поставлена отлично, за что я трижды премировался.

Будучи в УИТЛиК [У]НКВД по НСО начальником отделения розыска, за короткий промежуток времени под моим руководством поймано до 500 бежавших заключённых, врагов народа.

За партию я готов отдать жизнь.

Моя вина перед Сов. властью и партией несомненна, но это была моя ошибка, а не умысел.

Прошу дать мне возможность на фронте своей кровью искупить вину, и я докажу, что я являюсь сыном трудового народа.

В 11 ч. 05 м. суд остался на совещании для вынесения приговора.

В 17 ч. 55 м. председательствующий огласил приговор, разъяснил осуждённым его содержание, срок и порядок обжалования.

Осуждённые на вопрос председательствующего, понятен ли им приговор, срок и порядок его обжалования, ответили утвердительно.

Обсудив меру пресечения, ВТ ОПРЕДЕЛИЛ:

Меру пресечения в отношении всех осуждённых до вступления приговора в законную силу оставить прежнюю, т. е. содержание под стражей.

В 18 ч. 20 м. 26/1V—[19]43 г. судебное заседание объявлено закрытым.

Председательствующий    

Кулик

Секретарь    

Середа