Справка военного прокурора отдела Главной военной прокуратуры С.Г. Батурина в КПК при ЦК КПСС по архивному делу № 612338 по обвинению бывшего начальника оперода управления НКВД СССР А.А. Губина. 6 июля 1963 г.
6 июля 1963 г.
ГУБИН А.А., 1893 года рождения, уроженец гор. Вильно, русский, из крестьян-середняков, состоял членом ВКП(б) с 1920 года, исключен в 1935 году, в том же году был осужден в связи с убийством С.М. Кирова на 3 года лишения свободы в концлагере, до 1 декабря 1934 г. работал начальником оперода УНКВД по Ленинградской области
Согласно имеющейся в деле справке спецотдела НКВД СССР Губин осужден в Особом порядке 14 августа 1937 года к расстрелу. Документа о приведении приговора в исполнение в деле нет, но на обвинительном заключении цветным карандашом написано, что «приговор приведен в исполнение 14 августа 1937 года».
Ему вменили в вину участие в антисоветском заговоре, возглавлявшемся Ягодой, ослабление охраны С.М. Кирова, освобождение в октябре 1934 года террориста Николаева и организацию убийства комиссара Борисова.
В деле имеются два заявления Губина на имя Ежова от 4 июня 1937 года и один отпечатанный на машинке и подписанный Губиным протокол допроса от июня (без числа) 1937 года (копия этого протокола допроса, вложенная в отдельный пакет при деле, датирована 10 июня того же года).
Из заявлений и протокола допроса видно, что Губин вину свою не отрицал. На допросе он показал, что с Запорожцем познакомился в 1931 году, когда последний прибыл в Ленинград на должность заместителя начальника УНКВД. Вначале .между ними были официальные служебные отношения, но вскоре для него стало ясно, что Запорожец «доверенное лицо и близкий к Ягоде человек», что он «тонко, умело, очень упорно и настойчиво ведет борьбу против Медведя с тем, чтобы дискредитировать его, подорвать его положение в Ленинграде и устранить его». Весной 1933 года он неожиданно узнал от Медведя, что Запорожец настаивает перед ним на его выдвижении на должность начальника оперода. В то же время и Запорожец резко изменил к нему отношение в лучшую сторону. Когда его назначили начальником оперода и он высказал Запорожцу опасение, что не справится с этой новой работой, то Запорожец успокоил его, обещал полную поддержку и намекнул, что его кандидатура одобрена Паукером и Ягодой. С этого времени он стал полностью ориентироваться на Запорожца и рассчитывал, что он и Ягода выручат его, если встанет вопрос об ответственности за совершенные им в АХУ растраты, хищения и другие серьезные хозяйственные преступления.
В августе-сентябре 1933 года в одной из бесед Запорожец дал ему указание подобрать в оперод исключительно надежных и преданных людей, способных беспрекословно выполнить волю начальника «куда бы она ни была направлена». Затем, под угрозой ответственности за совершенные в АХУ преступления, привлек его к участию в антисоветском заговоре во главе с Ягодой и дал ему указание сохранить «угрожающее положение» с охраной т. Кирова, ослабить ее, «умело и осторожно создать условия, способствующие совершению над Кировым теракта..., подготовить в этом направлении близких людей в опероде, в первое время использовать их “втемную”, а в дальнейшем прямо завербовать их в боевую группу». Он рекомендовал включить в эту группу Малия и предложил сохранить в охране Кирова комиссара Борисова, который «сам по себе выгоден, он стар, неповоротлив, неопытен и ограниченный человек». Наличие в охране Борисова и плохо инструктированной разведки «давало возможность беспрепятственного подхода любому террористу к Кирову».
Наиболее близкими к нему людьми были Хвиюзов, Малий, Виноградов, Максимов.
Хвиюзов являлся сыном крупного собственника домов в Ленинграде и был связан с ним по ряду должностных и уголовных преступлений в АХУ. Максимов был морально разложившимся человеком. С помощью Запорожца он продвигал этих людей по службе, создавал им лучшие материальные условия, часто давал деньги. По совету Запорожца несколько раз поручал Хвиюзову, Малию, Максимову и Виноградову вести наблюдение за Медведем. Прямо Борисова он не вербовал, но «безвольность, ограниченность» последнего позволяли ему направлять работу Борисова так, «как того хотел, т.е. использовал его “втемную”».
Хотя Медведь за счет хозяйственных сумм увеличил охрану т. Кирова на несколько единиц и выделил свою резервную автомашину, но это по существу не улучшило дело охраны. По-прежнему охрана т. Кирова осуществлялась одним «сверхштатным престарелым и неподвижным» комиссаром Борисовым, охранявшим т. Кирова в городе и в загородных поездках. Имевшаяся группа разведки не представляла из себя боевой единицы, не была связана с Борисовым, не знала всех маршрутов, не была как следует инструктирована и не имела четкого плана действий на случай происшествия. В Смольном отсутствовал пропускной режим и фактически не было охраны. Наряду с обкомом и горкомом там размещались различные общественные организации, почта, сберегательная касса и т.д., что способствовало проникновению туда подозрительных лиц. В доме, где проживал т. Киров, швейцаром был бежавший кулак и пьяница. Дом был многоквартирный, во дворе против окон квартиры т. Кирова был притон, в соседней квартире проживали чуждые и подозрительные лица. Квартира т. Кирова не охранялась, и было несколько случаев, когда туда заходили посторонние лица, некоторые из них подозрительные и они не проверялись.
По предложению Медведя т. Киров должен был переехать в специально приготовленный для него особняк на улице Красных Зорь, однако Запорожец помешал этому. Он позвонил т. Кирову и бестактно заявил, что обставит особняк оперодчиками, заселит вокруг кого нужно и устроит в особняке баню, куда будет просить разрешения и сам приходить. Этот тон разговора, исключительная скромность и щепетильность т. Кирова заставили последнего отказаться от переезда в особняк. Подобными приемами Запорожец добивался ослабления охраны т. Кирова при его поездках по железной дороге и в автомобиле по области и за ее пределами. (Поездка т. Кирова летом 1933 года в Москву на автомобиле с одним охранником, поездка летом 1934 г. в Казахстан в общем вагоне).
О всех задержанных охраной т. Кирова он непосредственно докладывал Запорожцу и по его указанию несколько раз освобождал подозрительных лиц. В частности, в октябре 1934 года был освобожден задержанный у машины т. Кирова террорист Николаев, хотя в его портфеле был обнаружен дневник с различными пометками, план и револьвер системы «Наган». В это время Запорожец был болен и находился на квартире. Он доложил ему о задержании Николаева по телефону, сообщил об обнаруженных у него предметах и высказал свои подозрения, что он террорист. Запорожец попросил подождать ответ. Через 20 минут он вновь позвонил Запорожцу, и тот ответил, что договорился с Ягодой и по указанию последнего предложил немедленно освободить Николаева. Позднее Запорожец ему говорил, что «Ваши идиоты с задержанием Николаева чуть не погубили все дело, а это значит, полетели бы наши головы, в том числе и Ваша, Губин». Осенью 1934 года, уезжая в отпуск, Запорожец вызвал его к себе и сказал: «Смотрите, чтобы не повторилось больше такой истории с Николаевым, да и другими, следите тщательно, чтобы Николаев не был вновь задержан. Вы можете все погубить. Не мешайте Николаеву, он может еще попасть к нашим людям на маршрутах Кирова. Примите меры, чтобы его не задержали, а если уж задержат, чтобы немедленно отпустили, ни в коем случае не доставляя в НКВД. Имейте в виду, что Вы не должны мешать».
В ночь на 2 декабря 1934 года ему сообщили о выезде в Ленинград правительственной комиссии. Тогда же он узнал, что арестованный комиссар Борисов находится в кабинете Котомина. В связи с этим он вызвал Хвиюзова и Малия и предложил им любым путем убрать Борисова, который являлся единственным свидетелем убийства т. Кирова, хорошо знал о всех их преступлениях и мог их выдать и погубить. Организацию убийства Борисова поручил Хвиюзову и предложил привлечь к этому Малия, Максимова и Виноградова. Тогда же обсудили и некоторые варианты ликвидации Борисова, в том числе и убийство в автомашине при перевозке. Прибывший с правительственной комиссией Паукер одобрил решение об убийстве Борисова и предупредил, что вряд ли дело обойдется без вызова Борисова в правительственную комиссию или в Москву. Поэтому нужно быть готовым ко всему, ибо в нашем распоряжении могут быть минуты.
О вызове Борисова ему сообщил Паукер и спросил его, все ли готово к убийству Борисова. Он ответил утвердительно. После этого Паукер пошел к секретарю Медведя, чтобы через него организовать доставку Борисова, а он позвонил Хвиюзову и посоветовал покончить с Борисовым в пути, в машине.
Со слов Хвиюзова ему известно, что Борисова ударом по голове убил Виноградов, находившийся с ним в кузове автомашины, после чего Малий по его сигналу спровоцировал аварию автомашины (хотел на ходу выскочить из кабины, шофер, пытаясь удержать его, потерял управление и совершил аварию). В тот же день Хвиюзов, Малий, Виноградов и Максимов были арестованы, и он их больше не видел. Через 4 дня он также был арестован и отправлен в Москву. Перед арестом виделся с Паукером, который сказал, что все сделано хорошо, надо только соблюдать максимальную осторожность и спокойствие, что все будет в порядке, если мы сами не наделаем глупостей. Паукер сообщил также, что следствие по их делу ведут близкие и преданные Ягоде люди, который не даст их в обиду.
В Москве расследование по его делу вел Буланов, сказавший ему, что Ягода добьется для него небольшого срока наказания, хороших условий в лагере и по отбытии наказания он снова получит возможность работать в органах, что Ягода позаботится и о его семье. Он предупредил, что от поведения Запорожца и его зависит судьба всех. Он и Запорожец скрыли истинные причины убийства т. Кирова и были осуждены за халатность (л.д. 3-37).
К делу приобщен рапорт врача Розенблюм на имя пом. нач-ка Лефортовской тюрьмы (даты нет) о том, что 3 июля 1937 г. в 5 часов 30 мин. она была вызвана в камеру к арестованному Губину, который, находясь в реактивном состоянии, кричал: «Я старый прохвост, я старый сукин сын, хочу проститься с тов. Сталиным и попросить у него прощения». 10-го июля 1937 года Губина освидетельствовал врач-психиатр и дал (фамилия неразборчива) заключение, что он обнаруживал «психическую реакцию на арест с явлениями обмана чувств (слуховыми), но является вменяемым» (л.д. 38, 39, 40).
К делу приобщены выписка из приговора по делу ленинградских чекистов от 23 января 1935 года и в отдельном пакете черновик так называемых первоначальных собственноручных записей Губина в Лефортовской тюрьме. По своему содержанию эти записи не расходятся с упомянутыми выше показаниями Губина.
Постановления и ордера на арест Губина в деле нет. Имеется только справка от 25 июня 1937 года, подписанная нач-ком 5 отдела ГУГБ НКВД комиссаром госбезопасности Николаевым. В справке указывается, что Губин арестован 30 апреля 1937 года по распоряжению Ежова (л.д. 1).
Обвинительное заключение подписано пом. начальника 2 отдела ГУГБ капитаном Ямницким и начальником 5 отдела ГУГБ комиссаром госбезопасности 3 ранга Николаевым. В нем предлагалось направить дело для рассмотрения во внесудебном порядке. Никаких резолюций на обвинительном заключении нет.
Военный прокурор отдела
Главной военной прокуратуры Батурин
Пометы, «(т. 41-67 г.)»; «2.1.».