Письмо бывшего заместителя председателя Военной коллегии Верховного суда СССР И.О. Матулевича в КПК при ЦК КПСС о расследовании убийства С.М. Кирова. 21 марта 1956 г.

21 марта 1956 г.

В КОМИТЕТ ПАРТИЙНОГО КОНТРОЛЯ ПРИ ЦК КПСС
от гр-на МАТУЛЕВИЧ Ивана Осиповича

Не будучи полностью знаком с речью Н.С. Хрущева, произнесенной на 20 съезде партии, о культе личности, но зная отрывочно из бесед с товарищами, что Н.С. Хрущев в своей речи коснулся и дела об убийстве С.М. Кирова, которое вызывает большое сомнение о действительных мотивах убийства С.М. Кирова.

Я, как член состава суда, принимавший участие в рассмотрении дела об убийстве С.М. Кирова, в свете сегодняшнего дня, когда вскрыта ужасная картина кровавой расправы под видом «врагов народа» с лучшими людьми нашей страны, продумав, насколько я мог вспомнить ход судебного процесса по делу убийства С.М. Кирова и по другим делам о «врагах народа», которые я рассматривал в суде, считаю своим долгом высказать все, что сохранилось в памяти в связи с проведением судебного процесса по делу убийства С.М. Кирова.

Точно не помню, какого числа, но незадолго до выезда в г. Ленинград (в декабре месяце 1934 г.) бывший тогда Председатель Военной коллегии Ульрих пригласил к себе в кабинет меня и, если я не ошибаюсь, члена Военной коллегии Рычкова и сообщил, что он вместе с Вышинским только что были у Сталина и от последнего получено указание немедленно выехать в Ленинград и рассмотреть законченное следствием дело об убийстве С.М. Кирова, что дело рассмотрено должно быть в закрытом судебном заседании, и даже был дан срок — рассмотреть дело в два дня.

Я думаю, что я не ошибусь, если скажу, что суд ограничивался в весьма коротких сроках в рассмотрении «особых» дел, как ограничивался в других вопросах (в определении меры наказания, рассмотрения дел без участия свидетелей) не из деловых соображений, а из низменных побуждений.

Вместе с составом суда для рассмотрения дела об убийстве С.М. Кирова выехал и Вышинский, который и присутствовал с начала до конца на судебном процессе.

В ходе судебного следствия, я припоминаю, у состава суда вызвали недоумение такие вопросы.

1)  Как было отражено в материалах дела, что незадолго до убийства С.М. Кирова убийца Николаев был задержан службой наружного наблюдения НКВД и доставлен к дежурному по Ленинградскому НКВД, причем, насколько я помню, при обыске у Николаева было обнаружено оружие и нанесенный на бумаге маршрут движения товарища Кирова из обкома на квартиру, возможно, с квартиры в обком, точно не помню, и, несмотря на это, Николаев через некоторое время был освобожден.

В связи с освобождением Николаева у суда возникал вопрос, как могло получиться, что столь подозрительное лицо было освобождено, и нам тогда казалось подозрительным, конечно, мы тогда далеки были от мысли, что это дело рук провокации, а полагали, что могли его освободить враги, пробравшиеся в НКВД. Но, как теперь ясно, что причины освобождения Николаева так ловко были состряпаны, что они рассеивали наше сомнение.

В материалах дела было указано, что освобождение Николаева произошло в результате небдительности отдельных работников Ленинградского НКВД, что за халатное отношение к службе по охране госбезопасности были сняты с должности начальник Ленинградского управления НКВД Медведь и целый ряд других ответственных работников с преданием некоторых из них суду. Начальник Ленинградского управления НКВД и др. работники были осуждены Военной коллегией.

Мне кажется, есть большая необходимость проверить судебное дело нач. управления НКВД Медведь, возможно, оно поможет разобраться и найти истину причин убийства С.М. Кирова.

Анализируя изложенное, мне кажется, что Николаев был освобожден не потому, что кто-то проявил небдительность и преступно-халатное отношение к службе, а он был освобожден умышленно.

2) Помню и такой случай, что один из обвиняемых, проходивший по делу убийства С.М. Кирова, Каталынов, себя виновным не признавал в участии в убийстве С.М. Кирова, в конце судебного заседания, когда Ульрих обратился к нему с вопросом, что он может сказать перед вынесением приговора, Каталынов попросил дать ему возможность подумать, и это ему было разрешено, и нам тогда казалось, что Каталынов хочет суду признаться в совершенном преступлении.

Через некоторое время после возобновления судебного процесса, когда Ульрих спросил у Каталынова, что он желает сказать суду, Каталынов ответил, что он больше ничего сказать не может.

Когда я сейчас продумываю этот факт, у меня возникает такая мысль, что в результате допросов в НКВД Каталынова не было ему известно о действительных причинах убийства С.М. Кирова или какие-либо другие важные сведения, которые он намерен был сказать суду, но почему-то их не сказал, во всяком случае можно определенно сказать, что по виду Каталынова у него шла внутренняя борьба с мыслью сказать суду или не сказать.

3) Гибель работника НКВД из личной охраны С.М. Кирова в материалах дела была отражена так, что гибель его произошла в результате автомобильной катастрофы. При разборе дела об убийства Кирова вопрос о гибели указанного работника НКВД не исследовался. Тем не менее по этому вопросу в совещательной комнате были высказывания, но они сводились тогда к тому, что как это работники НКВД допустили катастрофу и не могли уберечь такого важного свидетеля по делу убийства С.М. Кирова.

Теперь, когда сопоставляешь все факты в их совокупности, то приходишь к определенному выводу, что катастрофа была организована преднамеренно, чтобы убрать опасного для них свидетеля убийства С.М. Кирова.

4) Знал ли Сталин о ходе судебного следствия по делу убийства С.М. Кирова? Безусловно, знал, знал он потому, что Вышинский сам говорил, что он лично звонил Сталину и докладывал ему о ходе судебного процесса, а в конце судебного заседания перед вынесением приговора Ульрих сам звонил Сталину, от которого [получал] указание о мерах наказания для обвиняемых.

5) Я бы хотел обратить внимание Партийного Комитета на следующее. После смерти быв. председателя Военной коллегии Ульриха работниками МГБ СССР на его квартире из сейфа была изъята личная, Ульриха, переписка, причем вся изъятая переписка была работником МГБ опечатана. Зная, что Ульрих хранил у себя лично всякие записи, записи о проведенных

им судебных процессах, причем я точно знаю, что он хранил у себя проект приговора (только не могу сказать, по какому делу), лично корректированный Сталиным, мне казалось бы следует предложить Комитету госбезопасности разыскать этот архив Ульриха.

Если я не ошибаюсь, при изъятии работниками МГБ СССР личного архива Ульриха присутствовал начальник секретного отдела Военной коллегии подполковник Мазур, который и должен помнить фамилию тех работников МГБ, изымающих личный архив Ульриха.

Вот все то, что я мог вспомнить по судебному процессу убийства С.М. Кирова и дать оценку тем фактам, которые дают основания сомневаться в том, что С.М. Киров был убит по заданию московского центра, а как впоследствии по другим судебным процессам было уточнено, по заданию объединенного правотроцкистского центра.

Как бы ни хотелось верить, но отдельные факты по делу убийства С.М. Кирова и по многим и многим другим судебным делам, по которым были невинно осуждены преданные партии и народу люди, говорят за то, что убийство С.М. Кирова было совершено по тому же коварному и кровавому принципу — сметай кровью с дороги всех тех, кто был неугоден ему — Сталину.

Если изложенное мною выше поможет в какой-то степени вскрыть истинную картину убийства С.М. Кирова, я буду считать, что я свой гражданский долг выполнил.

Заканчивая, я не могу не сказать хотя бы несколько слов о себе.

Я проработал в Военной коллегии 26 лет за исключением перерыва в период Отечественной войны, когда я находился на фронте, и вернулся в Военную коллегию после окончания войны.

За период работы в Военной коллегии я вместе с другими членами коллегии рассмотрел большое количество дел по спискам, которые были утверждены Сталиным с указанием, какая мера наказания должна быть применена к осужденным. В основном рассмотрение этих дел относится к 1937—1938 гг., к тому периоду, когда в стране была создана такая атмосфера, что кругом антисоветские заговоры, действие террористических групп. Поддавшись этому психозу, что кругом враги и питая безграничную веру в Сталина, я считал, что выполняю важную государственную задачу выкорчевывания вражеских гнезд, и я должен честно сказать, что я гордился тем, что мне партия доверила тогда выполнять такую важную и ответственную работу, как очищение страны от врагов народа.

Теперь, когда партией вскрыто все иезуитство и вероломство того, кому безгранично верила не только наша страна, но все трудящиеся за рубежом, я, отдавший 40 лет служению партии и своему народу, проклинаю Сталина, который своим вероломством обагрил мои руки кровью лучших сынов нашей партии и советского государства.

Я партией за свою слепоту строго наказан, исключен из партии, в которую я вступил в 1915 году рабочим юношей, будучи членом партии, я старался честно выполнять свой партийный и служебный долг.

Как бы мне ни было тяжело жить без сердца — без партийного билета — я в душе остаюсь тем же большевиком, каким я был в течение 40 лет.

Матулевич

Верно:         А. Кузнецов