Заявление бывшего агента третьей бригады уголовного розыска Ленинграда М.В. Казанского секретарю Ленинградского обкома КПСС Ф.Р. Козлову об обстоятельствах, связанных с убийством С.М. Кирова. 19 марта 1956 г.

19 марта 1956 г.

СЕКРЕТАРЮ ЛЕНИНГРАДСКОГО ОБКОМА КПСС
тов. КОЗЛОВУ Ф.Р.

члена КПСС, п/б. № 00501887 с 1951 года КАЗАНСКОГО Михаила Васильевича, прожив, г. Ленинград, ул. Блока, 8, кв. 2, тел. Д.110-29.

В 1922 году после демобилизации из рядов Красной Армии я поступил на работу в Ленинградский уголовный розыск на должность агента 3-й бригады (позднее переименованной в отделение). В функции 3-й бригады входила борьба с преступниками, совершающими кражи (все виды краж, кроме карманных и угона скота). В этой 3-й бригаде я работал до момента увольнения из органов милиции, т.е. до 1 января 1935 года, занимая последнее время должность старшего уполномоченного.

Осенью 1934 года ст. уполномоченный того же 3-го отделения Кочкин Г.П. (в настоящее время пенсионер — живет в Ленинграде) передал мне на связь осведомительницу под кличкой «Змея». Ни фамилии ее, ни имени за давностью времени я не помню. Примерно в ноябре м-це 1934 года я принял от «Змеи» два или три донесения, в которых она указывала на группу лиц —  членов партии, посещавших одну из квартир, в которые она была вхожа. По донесениям «Змеи» эти лица вели между собой разговоры, нелояльные по отношению к руководству Ленинградской партийной организации, во главе которой стоял С.М. Киров, а в одном случае речь шла о прямой угрозе по его адресу. Подлинных выражений за давностью времени восстановить в памяти я не могу. Ни фамилий, ни адресов лиц, фигурировавших в донесениях «Змеи», я не помню. Это объясняется не только давностью времени. Дело в том, что работники уголовного розыска в то время не имели права вести разработки по поступившим к ним от агентуры донесениям политического характера. Они были обязаны, не производя абсолютно никаких действий, немедленно передавать донесения в органы НКВД. Поэтому донесения «Змеи» у меня были самое непродолжительное время, считанные минуты, т.е. пока я их принимал и передавал для отправки в УНКВД.

1-го декабря 1934 года во второй половине дня (точно часы не помню) заместитель начальника уголовного розыска Громов П.П. (ныне пенсионер — живет в Ленинграде) приказал мне одеться и явиться к нему. Вместе с Громовым и начальником 1 отделения угрозыска (отделение по борьбе с тягчайшими преступлениями против личности — бандитизмом, убийствами, грабежами) Колодеем Я.А. (пенсионер — живет в Ленинграде) я вышел из здания Управления милиции к машине, в которую кроме нас сели начальник Управления милиции Жупахин (позднее репрессированный и по слухам расстрелянный) и начальник уголовного розыска Красношеев (умер года два тому назад). Машина пошла по направлению к зданию УНКВД. Все сидевшие в машине молчали. Куда и по какому делу мы ехали, я не имел представления. Ранее ни на одно происшествие мне в таком окружении ехать не приходилось. Помимо Громова я был единственным по тому времени оперативным работником, имевшим опыт по расследованию дел о взломах несгораемых шкафов, и я думал, что мы едем на подобного рода происшествие. Миновав здание УНКВД, машина пошла по направлению к Смольному. По прибытии в Смольный мы поднялись, кажется, в 3-й этаж и вот только тут, поднимаясь по лестнице, я узнал со слов одного из приехавших со мной руководящих работников (кажется, Красношеева), что убит С.М. Киров.

Мы вошли в одну из комнат, где в окружении двух или трех неизвестных мне лиц (штатских) находился убийца С.М. Кирова — Николаев. Он лежал на полу и симулировал припадок. Из разговоров окружавших меня лиц я узнал, что Сергей Миронович отправлен в больницу.

Меня поразило то обстоятельство, что на таком чрезвычайном происшествии оказались мы, сотрудники уголовного розыска и милиции, и не было никого из тех, кому надлежало быть, т.е. работников органов НКВД.

Пока я и Колодей обыскивали Николаева, пришла вызванная для этой цели крытая санитарная машина, мы вынесли Николаева из здания Смольного, доставили на этой санитарной машине в здание УНКВД, где сдали заместителю начальника Управления НКВД Фомину. Ни в Смольном, ни по дороге в УНКВД Николаев ничего членораздельно не говорил, продолжая симулировать припадок,

В тот же вечер вместе с Красношеевым, Громовым и Колодеем я производил обыск в квартире матери Николаева на Выборгской стороне. При обыске под матрацем одной из кроватей мною был найден пакет с какими- то бумагами. Пакет был запечатан и кому-то адресован, кому не помню, припоминаю, что адрес был не ленинградский, а иногородний. Что было в пакете, не знаю, так как я, не вскрывая, передал его Красношееву. После обыска в квартире была оставлена засада из сотрудников угрозыска. Помнится, что в эту же ночь я участвовал в производстве обыска еще у кого-то из родственников Николаева, где также была оставлена засада из наших работников. Позднее я ни в каких операциях по этому делу участия не принимал, т.к. они производились органами НКВД.

Следует отметить, что органы НКВД включились в оперативную работу по этому делу с опозданием. Сотрудники органов НКВД появились в квартирах родственников Николаева уже после того, как там были произведены обыски и установлены засады из сотрудников угрозыска.

Ровно через месяц, 1 января 1935 года, мне было объявлено, что я из органов РКМ уволен. Все мои требования объявить мне причину увольнения ни к чему не привели.

Так закончилась моя работа в Ленинградском уголовном розыске, где за 13 лет я не имел ни одного замечания, а за раскрытие сложных преступлений имел ряд благодарностей, был награжден нагрудным знаком, именными часами, именным портсигаром и именным оружием от Коллегии ОГПУ «За беспощадную борьбу с преступностью».

Еще через месяц я был вызван в отдел кадров У НКВД, где мне объявили, что меня уволили неправильно, что вопрос о моем увольнении пересмотрен, что я восстановлен на работе, но должен поехать работать в один из отдаленных лагерей НКВД. Обстановка была такова, что я должен был согласиться и поехать в Среднюю Азию. В противном случае «За отказ от работы» грозила внесудебная расправа и поездка в лагеря, но уже в качестве заключенного.

Позднее я слышал, что «Змея» сотрудниками органов НКВД была помещена в психиатрическую больницу как сумасшедшая.

Казанский