Специальное сообщение № 6 заместителя Наркома внутренних дел СССР Я.С. Агранова из Ленинграда Наркому внутренних дел СССР Г.Г. Ягоде в Москву о ходе судебного процесса по делу Л.В. Николаева, переданное по ВЧ. 29 декабря 1934 г.
29 декабря 1934 г.
15 часов
г. Ленинград
После перерыва суд приступил к заслушанию последних слов обвиняемых. Даем краткое изложение последних слов обвиняемых.
1. НИКОЛАЕВ указал, что в течение 28-ми дней, прошедших с момента совершенного им преступления, он сделал все, чтобы вскрыть перед следствием всю правду о к.р. организации, боровшейся против партии и сов. власти, санкционировавшей террористический акт, совершенный им над тов. КИРОВЫМ. Далее он сказал, что вся его контрреволюционная активность явилась следствием воздействия на него со стороны «вождей» зиновьевской оппозиции, в том числе и КОТОЛЫНОВА. Они имели на него большое влияние, питали его всякими оппозиционными материалами и натравливали против партийного руководства. На террор он пошел потому, что бывшая зиновьевская оппозиция еще раз решила испробовать свои силы в новой схватке против партии; они решили использовать все трудности, переживаемые страной в результате роста, чтобы создать из этих трудностей материал, на основе которого они могли бы мобилизовать силы внутри партии для борьбы за возвращение к партийному руководству ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА.
НИКОЛАЕВ еще раз подтвердил, что имел прямую директиву от КОТОЛЫНОВА пойти на террористический акт над тов. КИРОВЫМ, так как организация добивалась насильственного устранения СТАЛИНА — КИРОВА и других руководителей партии. В конце своего слова он заявил, что сказал суду всю правду, и просил пощады.
2. АНТОНОВ заявил, что считает свое преступление ужасным и не ждет пощады. Указал, что он, выходец из рабочей семьи, попал в контрреволюционное болото только из-за слепой веры в авторитет ЗИНОВЬЕВА. Теперь для него ясно, что противопоставить что-либо генеральной линии партии зиновьевщина не может. Сомнениям не должно быть места, так как они приводят к контрреволюционной организации и к борьбе против партии и рабочего класса. Просил суд найти возможность для сохранения ему жизни.
3. ЗВЕЗДОВ заявил, что очутился в лагере контрреволюции из-за преклонения перед авторитетом «вождей». Указал, что обстоятельства, которые привели его к участию в контрреволюционной организации, а затем на скамью подсудимых, объясняются тем, что в основе всей его сознательной жизни был заложен фундамент, связанный с борьбой против партии близкой ему группы лиц — активных зиновьевцев. Живой пример, живое слово, которые давались обанкротившимися «вождями», глубоко проникали в его еще политически неоформленное существо, сделали его слепым орудием. Его захватило в плен двурушничество, так как отказ от своих ошибок сплошь и рядом был только формальным. Пример двурушничества давали ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ. ЗВЕЗДОВ заявил, что перед лицом суда он хочет последний раз сказать, что на скамье подсудимых сидят неразоружившиеся враги, которые, несмотря на, казалось бы, откровенные показания суду, все говорят не все и многое скрывают, оставляя себе подленький запас. «Не хватает мужества сказать прямо до конца, что мы участвовали в совершении террористического акта». Кончая свое слово, он указал «на наглейшее поведение КОТОЛЫНОВА на суде, так как он знал, как мы выполняли его поручение». Просил суд дать ему возможность искупить свою вину перед советским государством.
4. ЮСКИН заявил, что то, что он говорил на следствии, правильно освещает факты его участия в кошмарном преступлении. Свою вину он считает в том, что как член партии не учел всей серьезности фразы НИКОЛАЕВА о террористическом акте против тов. КИРОВА и подстрекнул НИКОЛАЕВА ненужной иронической фразой: «Что КИРОВА, лучше СТАЛИНА». ЮСКИН далее заявил: «Я мог только благодарить партию за то, что она дала мне, а между тем моя самоуспокоенность, небдительность, не у места повешенный язык, — создавали обывательщину, что, в свою очередь, вело к антисоветчине». В отношении своей вины он сказал: «Я не принял мер, когда услышал фразу НИКОЛАЕВА, стало быть, я участник преступления». Просил суд сохранить ему жизнь.
5. СОКОЛОВ заявил, что он полностью признает свою вину. Его вина, по его словам, усугубляется тем, что только благодаря партии и советской власти, он — молодой член партии — успел окончить ВТУЗ, поступить в морскую академию, жить и работать в прекрасных условиях. СОКОЛОВ далее заявил, что он подло и нагло обманул партию и советскую власть, вступив в террористическую, контрреволюционную организацию. В заключение СОКОЛОВ просил суд учесть, что он всеми силами готов смыть с себя позор и умоляет о прощении.
6. КОТОЛЫНОВ сказал, что он, пребывая в оппозиции и в к.р. организации, борясь против партии, сеял злобу против вождей партии и потому за выстрел НИКОЛАЕВА в тов. КИРОВА он — КОТОЛЫНОВ, ответственен. Признавая, что НИКОЛАЕВ воспитан к.р. зиновьевской организацией, он снова повторяет, что ответственность за выстрел лежит на нем. КОТОЛЫНОВ, однако, заявил: «Любую кару я принимаю, ни о какой пощаде не прошу. Но я еще заявляю — в убийстве тов. КИРОВА не участвовал». Отрицая связь с НИКОЛАЕВЫМ и получение от него денег, КОТОЛЫНОВ дальше указал на ряд мнимых противоречий в показаниях НИКОЛАЕВА для того, чтобы скомпрометировать их. Анализируя, как он скатился в лагерь контрреволюции, КОТОЛЫНОВ говорит, что еще 7-е ноября 1927 года было первым шагом на пути к контрреволюции, что после 15 съезда ВКП(б) зиновьевцы вошли в партию с двурушническими целями, не разоружились и обманывали партию. «От зиновьевщины, — говорил КОТОЛЫНОВ, — мы приобрели ненависть к руководству партии, мы собирались и критиковали партию и ее вождей, мы были отравлены ядом зиновьевщины. Круговая порука не давала нам взорвать контрреволюционное гнездо зиновьевщины».
7. ШАТСКИЙ заявил, что никакой связи с террористической группой он не имел, разговоров на антипартийные темы не вел и о подготовке к покушению на КИРОВА и СТАЛИНА ничего не знал. Закончил свое слово тем, что считает себя невиновным.
8. ТОЛМАЗОВ полностью признал свою вину, еще раз подтвердил свои показания, но заявил, что не знал о подготовке террористического акта. Заявил, что основными виновниками случившегося считает ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА, которых требует привлечь к самой суровой ответственности. Выразил удивление, почему их нет на скамье подсудимых, рядом со всеми, которых они сюда привели. Далее ТОЛМАЗОВ сказал, что в своей практической работе всегда и всюду, на любом участке, горбом своим выносил большую и тяжелую работу на пользу рабочему классу. Обещал впредь, если суд отнесется к нему снисходительно, на самой тяжелой и опасной работе, хоть в небольшой мере, загладить свою вину перед рабочим классом, потому что он сам рабочий, 15 лет в партии и никогда из нее не исключали.
9. МЯСНИКОВ заявил, что он, как член к.р. организации и член центра организации, несет ответственность за преступление НИКОЛАЕВА, но о подготовке террористического акта он ничего не знал. МЯСНИКОВ сказал, что на скамью подсудимых должны сесть ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ, которые воспитали их — зиновьевцев в духе ненависти к партийному руководству. «Я никогда не думал, — говорил МЯСНИКОВ, — что окажусь под судом на одной скамье с убийцами и шпионами, до этого меня довело двурушничество. Чтобы не быть двурушником, надо было оборвать все связи, покончить со всеми колебаниями и сомнениями. Я этого не сделал и оказался в фашистской организации». МЯСНИКОВ просил у суда снисхождения.
10. ХАНИК сказал, что ему очень тяжело, что он, будучи сыном рабочего и матери — старой революционерки, участвовал в контрреволюционной организации, которая боролась против партии и советской власти фашистскими методами. Он сказал, что окончательно разобрался во всем и очень благодарен следствию, которое помогло ему положить раз и навсегда предел его преступлениям. Организация, по его словам, питала звериную ненависть к руководству партии, в особенности к товарищам СТАЛИНУ, КИРОВУ, МОЛОТОВУ и КАГАНОВИЧУ. Понадобилась слишком дорогая цена — жизнь КИРОВА, чтобы приостановить дальнейшую подлую и беспринципную борьбу контрреволюционной зиновьевщины. Просил суд учесть, что он фактически с июля 1933 года порвал с этой к.р. организацией, так как уехал в Кронштадт, но, вместе с тем признает, что если бы обстоятельства его бы задержали в Ленинграде, он, вероятно, остался бы в к.р. организации, так как «эти люди буквально засасывают и довлеют» над ним. Просил суд оставить ему жизнь для того, чтобы искупить свою тяжкую вину.
11. ЛЕВИН, признавая полностью свою к.р. деятельность в качестве руководителя к.р. организации, заявил, что он несет полную ответственность за террористический акт НИКОЛАЕВА. Считая, что он, как зрелый политический деятель, не может просить о помиловании, ЛЕВИН рассказывал о пройденном им десятилетнем пути двурушничества в партии, которое привело его в к.р. болото. Нас об этом партия предупреждала. Мы не учли опыта всех оппозиций, не послушались партии. Только сейчас я осознал, что между мной и НИКОЛАЕВЫМ прямая связь. «Политически я уже не существую». ЛЕВИН закончил свое слово просьбой к суду «Хотелось бы сгладить свои преступления. Прошу жизни как милости».
12. СОСИЦКИЙ заявил, что полностью признает свою вину, что привела его на к.р. путь контрреволюционная зиновьевщина. «Надо, — сказал он, — уничтожить контрреволюционное зиновьевское болото», благодарил следствие, которое раскрыло перед ним глаза на пропасть, в которой он очутился. СОСИЦКИЙ говорил о непрерывной связи прошлой борьбы с партией в 1927-1928 годах — и последующей к.р. работы с выстрелом НИКОЛАЕВА. Признал, что партию обманывал дважды: когда, после первого своего исключения из партии вернулся в нее двурушником и когда, затем, обманывал партию, несмотря на оказанное ему партией доверие. Свое предательство он понял только здесь. Главную ответственность, по его словам, должны нести ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ, которые так воспитали своих единомышленников, что они очутились на скамье подсудимых вместе с убийцей тов. КИРОВА. СОСИЦКИЙ просил суд дать ему возможность доказать свою преданность рабочему классу, закончил свое слово требованием так разгромить к.р. зиновьевщину, чтобы не оставить от нее камня на камне.
13. РУМЯНЦЕВ заявил, что до последних дней состоял в к.р. организации и не нашел в себе мужества порвать с организацией и разоблачить ее до конца. Благодарил следствие, которое помогло ему осознать свое преступление. Заявил, что очутился в лагере врагов, так как свято верил ЗИНОВЬЕВУ, как ЕВДОКИМОВУ и ЗАЛУЦКОМУ, что из этой веры проистекали его преступления. Далее, перейдя к методам борьбы против партии, практиковавшиеся им на протяжении всех лет, РУМЯНЦЕВ квалифицирует их как фашистские.
РУМЯНЦЕВ говорил, что в последнее время он ко всему окружающему подходил с фракционным озлоблением и стал врагом советской власти. Сказал, что он и прочие зиновьевцы вернулись в партию с двурушнической целью, сославшись при этом на заявление ЗИНОВЬЕВА о том, что «Лозунги 15-го съезда партии оправдывают нашу предшествующую борьбу». РУМЯНЦЕВ просил суд принять суровые меры по отношению к КУКЛИНУ, заявившему ему: «Пусть остановится сердце пролетарской революции» (КУКЛИН имел в виду тов. СТАЛИНА), «но ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ будут у руководства партией». РУМЯНЦЕВ еще раз признает свои тягчайшие преступления перед советской властью, но отрицает свою принадлежность к террористической группе. РУМЯНЦЕВ подчеркнул, что в последнее время он старался встречи с единомышленниками свести к минимуму.
Заканчивая свою речь, РУМЯНЦЕВ сказал, что «Надо каленым железом ликвидировать зиновьевщину». Я проклял день, когда встал на путь борьбы против партии. Я прошу пролетарский суд, если возможно, сохранить мне звание гражданина СССР и вернуть меня в семью трудящихся. Клянусь, что на любом участке буду самоотверженно работать».
14. МАНДЕЛЬШТАМ сказал, что он с ужасом должен констатировать, что оказался на скамье подсудимых в такой печальной роли. «Не хочу повторяться, читать политические лекции и делать экскурсии в прошлое. Я подтверждаю весь фактический материал, который здесь приводился РУМЯНЦЕВЫМ. В нашем падении виноваты, конечно, “вожди”. Их спросят, и они ответят. Я заявляю пролетарскому суду, что нас всех надо расстрелять до единого. Я не контрреволюционный террорист, но скатился в пропасть». Обращаясь к суду, МАНДЕЛЬШТАМ продолжал: «Вашим ответом, ответом, которому будет аплодировать весь пролетарский Ленинград, должен быть расстрел всех нас без исключения». МАНДЕЛЬШТАМ в заключение сказал: «Да здравствует ваш суровый приговор».
В 2 часа 30 минут 29 декабря суд удалился на совещание для вынесения приговора. В 5 часов 45 минут 29 декабря суд объявил приговор по делу, которым все обвиняемые в количестве 14-ти человек (НИКОЛАЕВ Л., АНТОНОВ, ЗВЕЗДОВ, ЮСКИН, СОКОЛОВ, КОТОЛЫНОВ, ШАТСКИЙ, ТОЛМАЗОВ, МЯСНИКОВ, ХАНИК, ЛЕВИН, СОСИЦКИЙ, РУМЯНЦЕВ и МАНДЕЛЬШТАМ) приговорены к расстрелу. Почти все обвиняемые выслушали приговор подавленно, но спокойно. НИКОЛАЕВ воскликнул «жестоко» и слегка стукнулся головой о барьер скамьи подсудимых. МАНДЕЛЬШТАМ негромко сказал: «Да здравствует советская власть, да здравствует коммунистическая партия» — и пошел вместе с остальными обвиняемыми к выходу.
ЗАМ. НАРКОМА ВНУТРЕННИХ
ДЕЛ СССР Я. АГРАНОВ
Пометы: «Передана 18 часов 48 минут».
Штамп: прямоугольный штамп «Центральный архив ФСБ РФ».