Из доклада Наркома внутренних дел СССР Я.С. Агранова на оперативном совещании работников НКВД СССР. 3 февраля 1935 г.

3 февраля 1935 г.

ВЫПИСКА
Как развертывалось следствие по делу к.р. зиновьевской организации

Я хочу вкратце обрисовать, как происходило раскрытие ленинградского террористического центра и московского центра зиновьевской к.р. организации.

При расследовании этого дела мы столкнулись с большими трудностями. Здесь, во-первых, было налицо необыкновенно злобное упорство НИКОЛАЕВА, который в начале отрицал наличие у него сообщников. Николаев был вначале охвачен экстазом исполненной исторической миссии, сравнивал себя с Желябовым и Радищевым. Он проявлял бешеное сопротивление ядовитой змеи, совершившей смертельный укус; он был убежден, что пощады ему не будет и надеяться ему не на что.

Нарочитое (как оказалось впоследствии) оставление Николаевым документов, указывающих на якобы индивидуальный характер убийства тов. Кирова, нас не смутило и не отвлекло нашего внимания от разворота следствия в направлении раскрытия к.р. организации.

На второй день после нашего приезда в Ленинград мы приняли меры к розыску и аресту брата Николаева — Петра, дезертира Красной Армии, который был затем задержан в засаде, оказав нам вооруженное сопротивление. При нем оказались документы, изобличавшие его в том, что он также является террористически настроенным человеком.

Шаг за шагом, раздвигая рамки следствия, мы добились того, что Николаев вынужден был постепенно сдавать свои позиции. Он с трудом пошел вначале на признание в том, что среди его знакомых находится оппозиционер Юскин.

Надо сказать, что мы приняли чрезвычайные меры к охране Леонида Николаева и предотвращению возможных попыток его самоубийства. В этих целях мы были вынуждены все время держать в его камере специальную охрану, состоявшую из наших ответственных работников — москвичей.

Вот этим-то товарищам Николаев проговорился в камере о своих близких связях с Котолыновым и Шатским.

О Котолынове мы и раньше знали, как о зиновьевце, погромно настроенном, способном на активные действия.

Естественно, что мы ухватились за эту обмолвку Николаева и развернули в этом направлении следствие.

В результате всех данных, которыми мы располагали, Николаев вынужден был сознаться, что свой террористический акт он совершил не один, что он был связан с к.р. зиновьевским центром в лице Котолынова, Шатского и др. Николаев показал о наличии двух террористических групп зиновьевцев в Ленинграде, подготовлявших террористические акты против т.т. Кирова и Сталина; показал, что убийство тов. Кирова он совершил с прямой санкции представителя террористического центра Котолынова и т.д.

Мы ежедневно собирали свидетелей, инструктировали их и указывали им, на какие участки следствия надо нажимать, какие вопросы являются наиболее актуальными, какие звенья в цепи противника являются наиболее слабыми, какие частичные успехи следствия надо всемерно развивать, на ком из обвиняемых сосредоточить огонь нападения.

Следствие на известном этапе, добившись сознания Соколова, Звездова и Антонова, прорвало плотину. Стало очевидно наличие в Ленинграде террористического центра зиновьевцев, который надо было быстро выявить и ликвидировать.

Поскольку мы убедились, что мы имеем дело не с индивидуальным террористическим актом, а с к.р. организацией, надо было расширить базу следствия. Мы использовали имевшийся у нас обширный агентурный материал о деятельности зиновьевского центра, начиная с 1927 г. до последнего времени.

Мы имели трудности и во время дальнейшего разворота следствия. Например, совершенно неожиданный резкий отказ Леонида Николаева от дачи дальнейших показаний с одновременным твердым подтверждением своих предыдущих показаний.

Но вскоре мы добились полного организационного разоружения Николаева, Звездова, Антонова, Мясникова, Ханика, частичного признания Юскина, Соколова, Котолынова и признания других арестованных. Сознались также жена Николаева — Мильда Драуле, Ольга Драуле, Кулишер и др. Началась быстрая подготовка к процессу «14-ти».

Надо сказать, что вначале нами очень сильно ощущался недостаток политической и культурной подготовки некоторых наших следователей, но уже в ходе самого следствия мы наблюдали рост на наших глазах идейно-политической вооруженности этих следователей.

Как вы знаете, процесс «14-ти» (дело Ленинградского террористического центра) подтвердил данные предварительного следствия о моральной, политической и юридической ответственности московского Зиновьеве кого центра за убийство тов. Кирова. На этом процессе Мандельштам, Звездов, Антонов, Мясников и другие в один голос кричали: «Почему на скамье подсудимых нет главных виновников?».

Быстро развертывалось следствие по делу московского зиновьевского центра.

Зиновьев провонял нам весь Дом Предварительного Заключения, а Каменев беспрерывно лил слезы. Зиновьев говорил о себе, что он «человек не окончательных решений», «человек колеблющийся», что об этом все знают. Отвечая на наш вопрос, почему он дает неискренние путаные показания и лишь шаг за шагом вынужден признать свою вину, Зиновьев заявил, что он «сейчас не тот, кто был в начале следствия», что он подавлен очными ставками и понял, что ему нужно сдать свои позиции и выдать свою к.р. организацию.

Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А эта задача была трудная.

Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собой десятилетней борьбой с нашей партией. Мы имели дело с матерыми двурушниками, многоопытными очковтирателями.

В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами.

Все обвиняемые в резких выражениях разоблачали к.р. деятельность Зиновьевской организации.

Надо отметить, что следствие, которое мы провели в Ленинграде, происходило при активном участии представителей ЦК нашей партии т.т. Ежова, Косырева. Их участие оказало весьма существенную поддержку следствию.

Уроки ленинградских событий

Закрытое письмо ЦК и разосланное вчера закрытое письмо Народного Комиссара с предельной ясностью вскрывают причины того, каким образом наш ленинградский аппарат преступно проглядел существование террористического зиновьевского центра и не сумел уберечь жизнь тов. Кирова.

Следствие вскрыло целый ряд безобразных фактов, характеризующих усыпление чекистской бдительности, полную оперативную бездеятельность и паралич отдельных звеньев наших органов в Ленинграде, что обусловило собою успех злодейского покушения Николаева.

Точно установлено, что злодейское убийство тов. Кирова могло бы быть предотвращено:

1)  если бы Николаев при его задержании 15 октября 1934 г. бы проверен, подвергнут обыску и не был освобожден;

2) если бы были приняты элементарные меры охраны тов. Кирова;

3) если бы вообще велась хотя какая-нибудь агентурная работа среди зиновьевцев (и др. к.р. элементов) и своевременно была бы ликвидирована зиновьевская к.р. организация, о которой Упр. НКВД обязано было знать;

4) если бы не было преступной самоуспокоенности и оперативного бездействия ленинградского аппарата НКВД и руководители его сколько-нибудь серьезно относились к тревожным сигналам агентуры и заявлениям граждан о наличии в Ленинграде контрреволюционных террористических элементов;

5) если бы выполнялись указания центра о борьбе с контрреволюцией и особенно с террористическими элементами в новых условиях.

Мы, в особенности т. Ягода, неоднократно предупреждали Медведя и Запорожца о том, что они головой отвечают за жизнь т. Кирова, приказывали развернуть борьбу с террористическими элементами.

Но нельзя побудить к борьбе того, кто не в состоянии бороться. Можно побуждать к борьбе людей, которые способны драться, но людей с гнилым скептицизмом, вроде Горина, которые не видят, не слышат, не чуют врага, — этих людей к борьбе не пробудишь. Таких людей надо гнать и бить беспощадно, потому что они не только сами заслоняют от нас врага, но они разлагают тех людей, которыми они руководят.

А между тем в Ленинграде оказалось немало хороших оперативников. Стоило их организовать, связать, подтолкнуть, начать руководить ими, и дело их завертелось. Они теперь еле успевают оперативно реализовывать то, что накопилось там годами.

Надо сказать, что охраны т. Кирова в Ленинграде по существу никакой не было.

У руководителей Управления НКВД в Ленинградской области не оказалось ни настойчивости, ни умения, ни соответствующей сметки в проведении прямых, ясных директив и приказов центра о существе и порядке охраны т. Кирова.

Медведь, Запорожец и другие спокойно относились к тому, что т. Киров систематически ходит пешком и ездит на машине по городу без всякой охраны, и не приняли никаких мер к тому, чтобы организовать такую охрану.

В помещении Смольного охрану т. Кирова нес специально прикомандированный к нему комиссар Оперода — Борисов, б. ночной сторож, имевший от роду 53 года.

На деле оказалось, что в момент совершения Николаевым террористического акта комиссара Борисова на месте покушения не было.

Из данных следствия видно, что Борисов, в лучшем случае, был где-то в коридорах Смольного, за добрую сотню метров от места убийства и, конечно, не только не смог отвести руку убийцы, но явился на место покушения одним из последних, уже после совершения убийства.

Николаев рассказывал нам, что он несколько раз имел возможность убить т. Кирова в процессе слежки за ним, но не убил его только потому, что с т. Кировым бывали или т. Чудов, или другой кто-нибудь. У Николаева была психология убийцы. Он должен был убить одного т. Кирова, а убить второго человека — это дело посложнее: «Вот убьешь другого, а потом не уйдешь». И, будь рядом с т. Кировым еще хотя бы один человек, убийства, может быть, и не совершилось бы.

Выяснилось, что охрана т. Кирова по существу не велась, разведка никем не инспектировалась и не инструктировалась. Люди набирались с бору да с сосенки. Ее кадры были так же засорены, как и весь ленинградский аппарат.

К несчастью, следствие было лишено возможности допросить лично Борисова о его поведении в момент убийства, потому что Борисов, вызванный 2-го декабря 1934 г. из Управления НКВД в Смольный для дачи объяснений членам правительства, погиб в результате автомобильной катастрофы.

Нам было ясно, что и в этой смерти комиссара Борисова сказалась неспособность руководящих работников УНКВД ЛО к выполнению самых простых оперативных распоряжений.

Прежде всего, нач. 1-го отделения Оперода т. Хвиюзов не нашел лучшего способа отправить Борисова в Смольный, как только на случайно попавшемся грузовике.

Гибель Борисова была совершенно необычной и вызывала естественные подозрения.

Нам сначала было страшно трудно установить с точностью действительную причину его смерти. Мы досконально проверили все обстоятельства смерти Борисова.

Когда машина, на которой ехал Борисов, направлялась в Смольный, Борисов и комиссар Виноградов сидели на грузовике, на скамейке спиной к ходу машины; оперуполномоченный Малий сидел в кабине рядом с шофером.

Машина, сделав неожиданный рывок на мостовой влево, вслед затем забрала вправо, вскочила на тротуар, задев правым бортом о стену дома, и обратно съехала на мостовую.

Борисов, сидевший на левом борту машины, в момент столкновения, естественно, мог стукнуться о стену левой частью черепа. А между тем удар пришелся по правой части черепа.

Мы все были в тупике. Вместе с тт. Ежовым и Косаревым и группой крупных судебных экспертов-хирургов мы выезжали на место катастрофы и здесь через 14 дней после смерти Борисова мы на водопроводной трубе обнаружили обрывки материи с пальто Борисова, которые были проверены лабораторным путем.

Очень важными были показания милиционера, стоявшего в 30 метрах от места аварии машины в момент гибели Борисова.

Этот милиционер показал, что он обратил внимание на машину с момента ее неожиданных неправильных движений на мостовой, видел наверху грузовика двух живых людей, видел удар грузовика об стену и последовавшее затем падение одного из этих людей на дно машины.

Милиционер заявил, что, если бы в этот момент один из двух людей нанес бы удар другому, он — милиционер — не мог бы этого не увидеть.

В итоге мы установили, что в данном случае имел место совершенно исключительный, необычайный по стечению обстоятельств несчастный случай.

Верно:                         [подпись]

Помета. «1.1. экз.».

Справка: «Фотокопия в материалах проверки по делу зиновьевской контрреволюционной организации “Московский центр” (1961 г., том № 3)».