Речь государственного обвинителя тов. Фридберга

Перед Верховным судом товарищи, которые работали в Крыму во время революции, изложили ту обстановку, в которой развилось настоящее преступление. Моя задача, как государственного обвинителя, заключается в том, чтобы суммировать все данные предварительного и судебного следствия, суммировать улики против отдельных подсудимых, доказать правильность квалификаций обвинения, дать оценку сидящих на скамье подсудимых, — исходя из необходимости защиты пролетарского государства от всякого социально-опасного посягательства, и предложить Верховному суду назначить ту меру социальной защиты, которая отвечает содеянному каждым.

Прежде всего нужно отметить связь лиц, которые сидят на скамье подсудимых; главарей, которые во всех моментах, во всех эпизодах играли руководящую, господствующую роль.

Вспомните убийство Чолака: В. Ибраимов, Алимка и Факидов.

Нападение на Сейдаметова: В. Ибраимов и Хайсеров.

Организация шайки и организация побегов: Вели Ибраимов, Алимка.

Наконец, растрата: В. Ибраимов и другие.

Разные комбинации из одних и тех же лиц. Но действуют они объединенно. Например, В. Ибраимов и другие—старые друзья. Они действовали вместе и тогда, когда в Крыму шла борьба за Соввласть; тогда, когда, как вы знаете, действовали белогвардейские армии, бандитские шайки, начальником одной из которых был Хайсеров и др., а входили в них Эмир Усеин, Апаз Гжик и др.

В этих же комбинациях они действовали и тогда, когда Соввласть победила, когда они, как бы для защиты Соввласти, вошли в ее органы и, борясь как бы за нее, и действительности истребляли бедноту. Это обстоятельство дает право утверждать, что все их действия исторически связаны между собой, что мы имеем перед собой не отдельные эпизоды, не отдельные преступления, а единую цепь, где главные лица подкрепляются новыми лицами, и где преступления преследуют единую цель, направленную против бедняков. Когда мы ближе подойдем к настоящему делу, то будет более ясным то, что казалось неясным. Когда посмотрим на то, как действовали главные обвиняемые, как они защищались на суде, то увидим, что методы борьбы и на предварительном следствии, и на судебном следствии—были методами борьбы политической.

В качестве главной защиты, у обвиняемого Ибраимова был обман партии, было желание дискредитировать те органы, которые ведут борьбу с контр-революцией. Знаменитое письмо Никифорова является методом борьбы явно политическим. Те методы, которыми он действовал, и люди, с которыми он был связан, доказывают, что мы имеем политическое, объективно контр-революционное преступление. Председатель КрымЦИК'а, член правительства, член ВЦИК, человек, входящий в правительство Союза, если он совершает действия, которые совершил Ибраимов, может ли он быть иначе квалифицирован, как контр-революционер? Это не только верно по существу, но и по юридической квалификации.

Контр-революционными преступлениями являются действия, которые ведут к подрыву Советской власти, особенно в национальных республиках, где Советская власть внедрилась позже, где, кроме классовых противоречий, существуют и действуют вопросы национальные. Можно ли отделить действия остальных участников преступлений от действия председателя? Лишь для немногих можно; для большинства—нельзя.

Еще один момент, который указывает, что мы имеем контр-революционную деятельность. Неоднократно и председательствующий, и судьи, и товарищи, сидящие за столом обвинения, и даже защитники как бы удивлялись и спрашивали Вели Ибраимова: как вы решились, будучи председателем ЦИК'а, посвящать в свои преступные действия тех, кто сидит рядом с вами, кто как будто ничего общего с вами не имеет?

Но решительно все указывает на то, что большинство сидящих на скамье подсудимых были его единомышленниками. С 1920 г. он связан с ними. В 1927 г. они творили те же безобразные дела, что творили и несколько лет тому назад. Они его знают, он их знает. Секретов между ними быть не может. Все это доказывает, что они идеологически связаны между собой. Спустившись с гор, они принесли те методы борьбы и те идеи, которые руководили ими в то время, когда они ушли в горы. Идейно они не разоружились.

Дальше: почему Ибраимов, признавший ряд преступлений—убийство Чолака, сокрытие Хайсерова, так упорно отпирался и отпирается от ряда других преступлений. Тот, кто знаком с делом, знает, что к своему сознанию он пришел не добровольно, а припираемый уликами, фактами. Под бременем улик он должен был сознаться. Когда факты были налицо, он говорил только одно: «я не виноват, но доказательств против того, что вы предъявляете мне, у меня нет». Есть знаменитая стенограмма, когда товарищи отв. партийцы хотели товарищеским путем подойти к Ибраимову, чтобы выяснить, нет ли тут случайной, непоправимой ошибки. Вышла такая история: член ЦИК'а, член партии, член ОК ВКП(б) —перед своими старшими товарищами отрицал все. Получилась странная картина, что руководящие партийные органы представление о деятельности члена партии получили не от членов партии, а то тех, кто чужд партии. Только тогда Ибраимов сознался, когда позади него образовалась пропасть и дальше отступать было некуда. Почему он не сознается в других преступлениях? Почему он говорит: если я не сознаюсь, — значит, этого не было. Он не сознается не потому, что боится большего наказания, но потому, что сознание привело бы к тому, что бесспорно было бы доказано, что существовала шайка, давно действовавшая и по своим действиям контр-революционная. Он хочет представить убийство Чолака, сокрытие Хайсерова, как отдельные эпизоды, в которые он был втянут, чуть не случайные. Он боится сознаться в том, что шайкой было организовано покушение, что он тратил КОППР'ские деньги на бандитов, потому что это было бы признанием в контр-революционных действиях. Этого он боится. Его больше всего страшит, чтобы в его действиях не было установлено политических признаков. Он предпочитает явиться уголовным бандитом; но мы докажем, что он политический бандит—контр-революционер.

Еще один метод, который является средством защиты Ибраимова. Это — его отмежевывание себя от Хайсерова. Отделиться от Хайсерова — значит отделиться от контр-революции. Потому-то он отпирается от него. Хайсеров — его любимый сын, которого он призвал в тройку для борьбы с беднотой. Все эти обстоятельства подводят нас вплотную к убеждению, что мы имеем объективно контр-революциониые преступления, которыми руководили Хайсеров и Ибраимов.

Каковы были роли среди шайки преступников? Кто там главенствовал? Ибраимов хотел доказать, что он не знает, как случилось, что сначала он руководил своим другом, а потом другие нажали и руководство выскользнуло из его рук. Но руководства из своих рук он не выпускал!

Разве могло перейти руководство к Факидову—контрабандисту? К Алимке - местному торговцу, мяснику, или к кому-либо другому? Кто мог им руководить? Руководство этой шайкой лежало на Хайсерове и Вели Ибраимове. Никто другой ими не руководил, как бы велика ни была роль отдельных лиц.

Непосредственное руководство лежало также на постоянном заместителе Ибраимова по советской и общественной линии Мустафе Абдулла. Он был заместителем пред. КрымЦИК'а, он был фактическим заместителем в КОППР'е и фактическим заместителем при организации сокрытия Хайсерова. Вот те основные и главные персонажи, которые находятся на авансцене, и вот на ком должен быть сосредоточен удар.

Разрешите теперь перейти к отдельным эпизодам преступлений в том хронологическом порядке, в каком они изложены в обвинительном заключении.

Покушение на Сейдаметова. Чем является это покушение? Актом политическим, актом террористическим, или просто дракой, как нежно и мягко выражался здесь Вели Ибраимов? Если Сейдаметов говорил на собраниях то, что он говорил здесь, то это обозначало, что он изобличал Хайсерова и Ибраимова в их контр-революционной деятельности, и Вели Ибраимову и Хайсерову нужно было бороться против него. В этой борьбе было два пути: 1) сказать, что Сейдаметов нагло лжет, что Сейдаметов—клеветник, что он говорит неправду, или 2) чувствуя, что он говорит правду, совершить против него террористический акт. Почему Вели Ибраимов—человек значительной силы и высокого положения в Крымской республике— не пошел по пути легальной борьбы? Потому что начало легальной борьбы с Сейдаметовым обозначало необходимость разоблачения Хайсерова. Сейдаметов бы не смолчал, если бы его взяли и посадили в тюрьму рукой Вели Ибраимова. Он поднял бы вопрос о Хайсерове и, поднявши этот вопрос, он раскрыл бы и деятельность Вели Ибраимова. Вот почему, имея силы для легальной борьбы с Сейдаметовым, он на эту борьбу не решился и не мог решиться, потому что это означало бы его окончательное поражение и разоблачение. Поэтому им был избран другой план, план уничтожения Сейдаметова.

Как подготовлялось это покушение? Сначала к этому привлекались Чолбаш и Аппаз Гжик—верные люди, давно работавшие с Вели Ибраимовым. Они, не стесняясь присутствия Эмир Усеина, вели разговор о нападении. Но эта комбинация, по неизвестным нам причинам, не удалась. Создается другая комбинация—террористический акт, во главе которого становится сам Хайсеров—знаток этого дела, спец этого дела. Он является в Ялту, является в Дом Крестьянина, который па ряду со своей основной ролью исполнял своеобразную роль штаба хайсеровских бандитов. Кто там находится —в Доме Крестьянина? Там находится Апаз Гжик, а внизу в доме, в скромной роли продавца кооперативного овса, сидит Эмир Усеин. Личная связь: Эмир Усеин—бандит, ближайший родственник Хайсерова, он же является ближайшим помощником в организации покушения на убийство Сейдаметова. То, что это так, доказывает дальнейшее: торговля овсом кончается в б часов. Эмир Усеин уезжает или уходит к себе в деревню. Покушение на Сейдаметова совершается приблизительно в 10 часов вечера, а на следующий день он уже скрылся. Каким образом, каким способом, если он не участвовал в этом преступлении, он узнал об этом? Каким путем, каким способом, если он не участвовал в этом преступлении, он узнал о том, что Сейдаметов не добит, что Сейдаметов жив? Только участвуя в этом преступлении и зная, что Сейдаметов не добит, он решил, что надо удирать, и вместе с Хайсеровым они удрали.

Следующая улика: когда они вынуждены были спуститься с гор и скрываться, они скрывались двумя группами: отдельно, как вожак и как подобает вожаку, на автомобиле КрымЦИК'а уехал Хайсеров; на скромном аблякимовском дилижансе последовали остальные преступники, бандиты. И вот те, кто непосредственно принимал участие в покушении на Сейдаметова—Эмир Усеин и Ахтем Софу, поселяются у Алимки. Почему? Это было после убийства Чолака, когда Алимка был замешан в преступлении Вели Ибраимова. Конечно, дом Алимки был наиболее надежным местом. Этих двух там поместили.

Вот те доказательства - которые приводят меня к убеждению в том, что в покушении на Сейдаметова принимали участие Эмир Усеин — бывший контр-разведчик, ближайший друг и родственник Хайсерова. Он здесь был достаточно изобличен в своей прошлой деятельности, и думаю, что его социальная опасность и его фактическое участие в этом преступлении-являются вне сомнения. Если мы вспомним, что Сейдаметов здесь показал, что в этом преступлении принимали участие 2-3 человека, то это показание совпадает как раз с той картиной, что сейчас мне представляется. В этом преступлении принимали участие три человека: Амет Хайсеров. Эмир Усеин и Ахтем Софу. Поэтому от обвинения в убийстве других, кому оно предъявлено по обвинительному заключению, нужно совсем отказаться, так как здесь Сейдаметов совершенно определенно заявил, что он никого больше не опознал и никаких других улик против них нет.

К этому же преступлению причастны еще два человека: Чолбаш и Аппаз Гжик. Наш закон карает лиц, которые не донесли о достоверно известном им приготовлении к покушению или совершенном контр-революционном преступлении. Поскольку Вели Ибраимову вменяется в вину организация покушения на Сейдаметова, как контр-революционное преступление, по 58 ст., постольку совершенно ясно, что эти два человека: Чолбаш и Аппаз должны отвечать за это преступление, по 58¹² ст., ибо они знали, что это преступление готовится.

Покушение на Сейдаметова с точки зрения юридической замечательно тем, что оно является моментом начала организации банды. Когда в дальнейшем я буду доказывать', что мы имеем организованную банду, и когда коснусь начала ее организации и цели ее, то будет видно, что организации совпадет с моментом покушения, и станет ясно, что цель этой банды - покушение на Сейдаметова. В покушении принимали участие три лица: Хайсеров, Эмир Усеин и Ахтем Зеленый (он же Ахтем Софу). Они были основным ядром.

Вслед за покушением на Сейдаметова идет убийство Чолака. В борьбе с Чолаком Ибраимов мог действовать так же, как и в борьбе против Сейдаметова: либо Чолака нужно было убрать, либо бороться с ним легальным путем. Бороться легальным путем—значит упереться в неизбежность разоблачения Хайсерова, а разоблачить Хайсерова— значит разоблачить себя.

На этот раз правая рука Ибраимова—Хайсеров—скрывался. Столь ответственную задачу нужно было поручить столь же ответственному работнику, — и вот убить человека взял на себя председатель Крым- ЦИК'а Ибраимов. Не внезапно у него созрела мысль убить Чолака, так как в деле нет никаких указаний, что это было сделано в невменяемом состоянии, или же что он не отдавал себе ни в чем отчета. То, что он не отдавал себе отчета и очнулся только тогда, когда очутился о тюрьме, это неправда. Это уже не политическая защита, а чисто бандитская, воровская.

12-го июля прошлого года Чолак пришел на прием к председателю КрымЦИК'а Ибраимову, о чем свидетельствует собственноручная подпись Ибраимова — «направить на распоряжение» на одном из многочисленных ходатайств Чолака. Правда, Ибраимов доказывал, что 12-го июля он не был в Симферополе и находился в командировке, но по резолюции и выписке из дел КрымЦИКа, которая имеется у нас на руках, видно, что в это время Ибраимов был в Симферополе.

Затем, по невыясненным причинам и по неясным объяснениям Ибраимова, Чолак обращается к Ибраимову с просьбой дать ему фотографическую карточку. Ибраимов согласился и тут же воспользовался этим, чтобы заманить Чоляка. В это время на квартире Ибраимова никого не было. Было там нужное ему лицо—контрабандист Факидов.

Чолак предчувствовал возможность, что с ним может случиться что-либо недоброе, а потому, увидев часового, он сказал ему, что если с ним случится что-нибудь, «то пойди в ГПУ и скажи, что я пошел к председателю КрымЦИК'а». Хороши нравы. Идет бедняк-крестьянин к председателю ЦИКа и думает, что может случиться «что-то недоброе».

Примерно, через несколько минут (10—15) он уже был убит, — и вот теперь, когда обсуждаются мотивы убийства, явилось ли оно случайным, совершенным взволнованным человеком, неповинным в злом умысле, то мы не имеем ни одного момента, который бы говорил, что убийство произошло случайно. Оно было строго обдуманно и организованно проделано. Я задал Ибраимову вопрос, был ли у него разговор с Чолаком на квартире, который взволновал бы его? На это он мне ответил: «нет».

Каким образом человек, который пришел по его зову на его квартиру, через 10 минут был убит, был задушен собственными руками Ибраимова? Наивное, лживое и бесчестное объяснение дает Вели Ибраимов, говоря, что Факидов предложил ему его убить. Когда мы, роясь в его объяснениях, ищем в них хоть каплю логики, мы становимся в тупик. Какие основания были у Факидова предложить Ибраимову убить Чолака? Какое он имел право это сделать? Какая близость была между ними, чтобы Факидов-контрабандист предложил Ибраимову совершить преступление? Вели Ибраимов спрятал контрабандиста и контрабандист помог ему за это убить того, кого он ненавидел. Поэтому нелепо объяснение Факидова, что он не участвовал в этом убийстве, что он был за несколько комнат и что Вели Ибраимов вышел к нему просить его перенести труп в соседнюю комнату что Ибраимов обратился к нему тогда, когда труп Чолака нужно было лишь вынести. Если бы Ибраимову нужна была только помощь Факидова вынести труп, если бы Факидов не был своим человеком, не был его единомышленником, — он не посмел бы создать такого опасного свидетеля, каким являлся Факидов.

Мы не хотим восстанавливать детальной картины убийства Чолака. Для нас доказано, что это убийство совершено двумя—Факидовым и Ибраимовым. В квартире Ибраимова убийство предумышленно организовано вплоть до того, что был подготовлен войлок, чтобы завязать голову Чолака и не оставлять следов крови на полу. Верховный суд может удостовериться, что этот кусок войлока явился обрывком от того войлока, который находился в подвале этого дома. В таком серьезном деле, как убийство, надо все предусмотреть своевременно; надо спуститься в подвал, чтобы достать кусок войлока, чтобы кровь не протекала. Надо скрыть следы преступления. Все это было организовано хорошо.

Мне кажется, что тут произошла маленькая неудача. Для скрытия было предназначено другое лицо, более смелое, более хладнокровное и опытное. Это—Чолбаш. Он бы скрыл так, чтобы не нашли. А когда Ибраимов пошел за Чолбашем, Факидов, оставшись один с трупом, струсил и тоже пошел. Когда Чолбаша не оказалось. Ибраимов пошел в резерв за Алимкой. Алимке было поручено скрыть труп Чолака. Они это сделали очень неумело, поспешно: выбросили недалеко от города и наспех закопали.

Когда было раскрыто преступление, кто первым сдался? Мягкотелый Алимка. Он признался. Факидов его пугал. Факидов, сидя в ГПУ, сказал ему: если тебе пригрозят бросить в колодец,—не говори! Когда задал ему вопрос следователь по делу об убийстве, то он задрожал и побледнел. Но, возвратясь в камеру, он имел мужество требовать, чтобы Алимка не сдавался: может быть, удастся ускользнуть. Но когда они были окружены уликами, им пришлось сдаться, они раскрыли всю картину убийства, и только Ибраимов имел «мужество» отрицать. В конце концов, под тяжестью улик, он тоже признался, и сейчас как-то вызывающе с бравадой говорит перед судом: «Я сделал, я признаюсь».

Вы, Ибраимов, признались тогда, когда не могли не признаться. Вы признались тогда, когда ваше признание не имело никакого значения. Вы признались тогда, когда следственные власти, которые вели дело, видели кровь Чолака, и когда ваше участие было доказано, когда в этом не было никакого сомнения.

Было доказано документальными данными, что в то время, когда Хайсеров защищал власть белых, Чолак сражался против него. Когда Хайсеров—любимый сын Ибраимова — совершал расправу, совершал бесчинства над беднотой, крестьянин Чолак сражался против него. Он был ранен, у него были выбиты зубы. Случайно спасшись от смерти, он не угасил своего революционного духа. Он потерял настолько свою трудоспособность, что казалось, что это был не 40-летний мужчина, а 60-летний старик. Один из народных комиссаров, который призван защищать и охранять народное здравие, нашел нужным сказать, «что Чолак не прошел всех комиссий; еще не все бумажки подписаны, чтобы оказать ему помощь». Вот характеристика Чолака. Личность его вне всяких сомнений. Его незаметное геройство присуще всему рабочему классу, всему революционному крестьянству. Оно проявилось с совершенной полнотой. А некоторые наркомы считают, что надо обладать еще какой-то особенной скромностью. Когда тебе выбивают зубы, когда тебе не дают хлеба, то ты должен кротко ждать, когда обнаружится обидчик и найдет свое возмездие. Этому народному комиссару надо сказать, что нам нужны революционные комиссары, а не толстовцы. Я думаю, что, с точки зрения юридической, убийство Чолака не оставляет никаких сомнений в своей квалификации. Здесь налицо 58³ ст. У. К.

А как же Факидов и Алимка, какую бы статью они хотели иметь? Ведь они хотят от этой статьи уйти, они предпочитают 136 статью. 136 статья по данному делу имеет значительные преимущества, по ней нельзя расстрелять. А правильно ли, верно ли, что они имеют право на эту 136 статью? По-моему, никакого права, никакого основания на 136 статью они не имеют, как бы они за нее ни цеплялись и к ней ни тянулись. Мы ее им не дадим. И вот почему. Факидов знал взаимоотношения Вели Ибраимова с Чолаком. Факидов знал их политическую вражду, он знал, зачем Ибраимов убил Чолака. И Факидов способствовал этому убийству. Совершенно сознательно способствовал. Он знал цели и мотивы, знал, на кого покушается. Из этой стальной хватки Факидову нельзя вырваться.

Теперь—Алимка. Если бы он был случайно подвернувшимся подводчиком, скромно стоящим на бирже, и с одинаковым усердием возил и живых, н мертвых, как это он и делал, то, пожалуй, можно было бы говорить, что ему подходяща 136 статья. Но, если мы вспомним, что Алимка давно знал Ибраимова, когда он был еще торговцем, в дореволюционное время, а Ибраимов был кофейщиком, когда торговля соединяла их и когда революция одного вознесла высоко, а другой остался на том же месте, то получается уже другое. Если бы не было этих дружеских посещений, не было бы такого демократизма председателя ЦИК'а, когда он обедает вместе с торговцами, когда Ибраимов идет к Алимке, и Алимка случайно или не случайно скрывает бандитов, если бы Алимка не ездил на ЦИК'овском автомобиле за Хайсеровым, если бы Алимка не увозил сообщников Хайсерова и т. д., тогда, может быть, мы согласились бы дать ему 136 статью. Но поскольку он является крепким звеном во всех событиях и преступлениях, поскольку он является участником в контр-революционных выступлениях, — мы 136 статью ему не дадим. Он получит ту же 58⁸ статью.

Вот персонажи, вот роли, мотивы преступления. Убийство Чолака, неудачное покушение на Сейдаметова разоблачили Хайсерова, Ибраимова и других. Человек, с которым они боролись, который был не страшен, потому что мог разоблачить Ибраимова, этот человек, к «несчастью», остался жить. Нужно было принять самые срочные меры для того, чтобы спастись. Это первоначальное ядро банды уходит в горы. К ним примыкает целый ряд людей, которые как будто бы к ним никакого отношения не имеют. Этих людей нужно разделить на две категории: трое из них—Меджитов, Шпан Садык, Эмир Усеин. Остальные: Меджитов Мустафа, Осман Курт Сеит, Чирчи примыкают к этой шайке. На первый взгляд кажется: зачем они должны были примкнуть? Тут нужно решительно этих людей разделить на две части: Меджитов Мустафа, Сейдали Мемет и Осман Курт Сеит. Они не виноваты в этом деле. От обвинения их в преступлениях я отказываюсь. Эти лица случайно были втянуты в этот водоворот. Зато другие, именно: Меджитов, Шпан Садык, были новыми силами. Это была «масса», на которую должно было опереться ядро шайки.

Какой смысл и назначение этой шайки? Эта шайка организовала покушение на Сейдаметова и неудачно его совершила. Это—раз. Они увеличивали свой активный состав для того, чтобы противодействовать в случае нападения на них, в случае попытки насильственного их задержания. Таким образом, первоначальный момент организации шайки диктовался необходимостью покушения на Сейдаметова. Дальнейший рост и увеличение диктовались необходимостью усилить активные силы для того, чтобы бороться против возможного нападения и захвата. Не случайными людьми в этой шайке были Садык Шпак и Меджитов. Они пришли сюда сами. Это были люди, о которых мы слышали, что они рубили руки, сожгли автомобиль и натерли керосином ноги шоферу. Это были люди, связанные прошлой своей деятельностью. Люди, на которых можно было опереться. Это — были свои люди.

Наш закон говорит, что банда должна быть вооруженной. Да, она была вооружена. Прежде всего, она была вооружена парабеллумом, который был найден у Ахтем Софу, который был прислан из Симферополя. Шайка была вооружена оружием, которое лежит на столе вещественных доказательств и которое было найдено в пещере, около виноградника убитого Софу. Нигде и ни в каком законе не сказано, что все оружие бандиты обязаны таскать на себе. Это просто было не нужно и нецелесообразно. Они были вооружены на случай надобности. Мы имеем улики не косвенные, а прямые, того, что Ибраимов поддерживал эту шайку, поддерживал морально, когда говорил: «Я о вас забочусь, в надлежащих инстанциях я поставлю вопрос об амнистии»; поддерживал материально, посылая деньги, о чем свидетельствовал Шпан Садык и другие; поддерживал оружием, что доказывает найденный у Ахтема парабеллум, принадлежащий Ибраимову, хотя претендентом на него является и Мустафа Абдулла. Я думаю, приговор и жесткий приговор может помирить их претензии на право собственности на револьвер. Шайка держала регулярную связь, она не отрывалась от базы, а база была в квартире Ибраимова.

В Симферополь приезжал Ахтем Софу, вел переговоры с Вели Ибраимовым, получал директивы, а, главное, обещания, что все в ближайшее время уладится. Прикосновенность, руководство, снабжение, поддержка этой шайки Вели Ибраимовым совершенно бесспорны. Скажите, если председатель ЦИК'а Крымской автономной республики широко поддерживает бандитов деньгами, а также своим авторитетом, — является это контр-революционным преступлением или нет? Входит ли это в общее звено контр-революционных действий? Я думаю, ни один мудрый юрист не станет отрицать этого положения.

Так или иначе, обстоятельства вынуждали ликвидировать эту шайку. Настал момент демобилизации шайки. Сначала организовали побег Хайсерова в Симферополь. К этому делу, как это ни странно, почему-то привлекаются люди, имеющие близкое отношение к Наркомпросу: учитель Кулянэ, заведывающий детдомом Абда Тулеев. Как будто бы в этом деле ничего воспитательного, ничего просветительного нет! Через Кулянэ устанавливается связь с Хайсеровым. Кулянэ договаривается с Хайсеровым, когда он приедет за ним. Характерно то, как Вели Ибраимов, формально находящийся в партии, бывший председателем Кр.ЦИК'а, доверял такое дело простым бандитам и боялся всякого прикосновения к коммунистам. Шофер у него был коммунистом. Он шоферу не доверял и не стеснялся прямо сказать Кулянэ, что, мол, у него шофер партийный и он ему не доверяет.

Скрывал он Хайсерова у себя в квартире. В надежной квартире нужно было укрыть и остальных бандитов. Нужно было укрыть потому, что, с одной стороны, оставлять их здесь было опасно, с другой стороны, они сами напирали, сами требовали, чтобы их увезли, чтобы их скрыли. Заведывающий детдомом, мясник, учитель — предоставили для этого свои квартиры. Местный кулак Аппазов, представивший здесь справку от сельсовета о том, что у него всего одна корона, одна лошадь и 30 барашков, дал своих лошадей. И вот этот кулак предоставляет свою подводу и свое помещение, где эти бандиты ночевали. Потом он их доставил в город. В этой организации принимали участие все близкие Ибраимову люди, все интересовались этим, все сочувствовали, все волновались. Все забыли про свои дела, бегали друг к другу и спрашивали, есть ли надежда на то, что Хайсеров выедет, бывший Наркомюст Ногаев, не имея возможности как-нибудь иначе участвовать, давал хорошие советы по сокрытию преступления. Мобилизовались решительно все силы. Секретарь КОППР’а, находившийся не в ладах с секретарем Кр.ЦИК'а, искал автомобиль через каких-то других людей, и все-таки решили, что в отсутствии Вели Ибраимова опасно его вывозить. В. Ибраимов был в это время на сессии ВЦИК'а и все ждали его возвращения, и вот, в течение полутора месяцев, бандит, белогвардеец, служивший в контр-разведке, расстреливавший рабочих, крестьян и коммунистов, покушавшийся на Сейдаметова, нашел место где укрыться, —в квартире председателя Кр.ЦИК'а Вели Ибраимова. С женой председателя ЦИК'а под руку, сопровождаемый самим председателем ЦИК'а, Хайсеров вышел. Предварительно Вели Ибраимов вышел на улицу и посмотрел, нет ли слежки. Она не была установлена и путь был свободен, семафор открыт. Он был посажен на линейку и скрылся.

Менее удачно произошел побег других обвиняемых. Для побега других участников банды привлекались разные люди. Не жалели средств. Личное участие В. Ибраимова было также необходимо. Здесь предполагался морской путь. Свидетель рыбак Кадыр говорил, что его два раза вызывали из Севастополя, что он вел переговоры с Вели Ибраимовым, что он отговаривался под всякими предлогами, так как понимал, что это незаконно. Он—бедный человек — не мог на это решиться. Наконец, решили отправить других, —сначала на Кавказ, сделав их фруктовщиками. Дали им сопровождающего Абдуллу, специалиста по фруктовой части, который отправился вместе с ними. Принятыми мерами часть была ликвидирована на ст. Синельниково, а часть в гор. Гори.

Я хочу здесь остановиться на двух участниках (я о них еще не упоминал и боюсь, что они думают, что я забыл их), это Мустафа Абдулла и Шевкет Мустафа. Это—не бандиты, а люди, к сожалению, сумевшие пройти к нам в партию.

Мустафа Абдулла искренне или нет, не знаю, доказывал всяческими путями, что он ничего не знал. Он участвовал в совещании в выработке плана, он давал деньги и, наконец, он являлся главным лицом по организации отправки банды на Кавказ. Он рассказывал здесь нам сказки, которым не поверят не только пионеры, но даже и октябрята. Он рассказывал нам, взрослым людям, что поездка его на Кавказ, в Баку была случайной и совершенно он случайно поехал «прогуляться» в Кисловодск как раз в то время, когда уехала шайка бандитов.

Также «случайно» заехал он к свояченице, которая удачно к этому времени заболела. Также удачно Джелиль Осман поехал тоже на Кавказ, где у него оказались родители; находясь в дружеских отношениях с Мустафой, он решил сопровождать его. Почему они вернулись? Да потому, как проговорился Мустафа, он заметил еще в Синельниково, что за ним следят. Он совершенно правильно поступил и не поехал в Гори, где были задержаны остальные лица шайки. Что он имел связь с этой бандой, —видно из показаний Абдуллы, который обратился к Мустафе и тот дал ему 50 р. из кассы КОППР'а.

Все это с несомненностью указывает, что Мустафа играл не последнюю роль в этом деле и является одним из организаторов его. На следствии, да и на суде, он не отказывался. Он говорил, что, когда Ибраимов уезжал в Ленинград на сессию ЦИК'а, то Мустафа в его отсутствии распоряжался всем и полностью заменял Ибраимова как по делам КОППР'а, так и по подготовке к сокрытию шайки. И эта забота целиком и полностью лежала на нем.

Теперь Шевкет. Шевкет не сознается ни в чем. Когда он давал показания, то был чрезвычайно недоволен и сердился, что его причисляют «к их компании». Он считает себя лучше и честнее; но его копеечка тоже не щербата. Шевкет снабжал документами. У него было небольшое домашнее паспортное бюро. Шевкет снабжал деньгами, присутствовал при переговорах с турком Кадырем. «Документы он дал, но не знал, зачем председателю КрымЦИК'а понадобилось 2—3 документа для лиц 33-х—35-ти лет». Нам нет основания не доверять Ибраимову и думать, что, по каким-то соображениям, он топит Шевкета. В этом нет никакого смысла. Для Ибраимова этот вопрос—мелочной. У него за плечами находится удушенный Чолак, 37 тыс. руб. растраты и еще другие преступления; но для Шевкета—это большое преступление. И эти документы тянут его к 59³  ст.

Совершенно ясно, что он знал, что документы нужны для Хайсерова, так как подобрать только для человека 35-ти лет нельзя. Ведь есть и блондины, и брюнеты, и высокие, и маленькие. И Шевкет справился со своей задачей: он подобрал документы.

Присутствовал ли Шевкет при разговоре Ибраимова с Кадырем? Да, присутствовал. Это утверждает Кадыр. Какая надобность Кадырю оговорить Шевкета? Для чего ему это? Совершенно верно говорил председательствующий на процессе тов. Сольц, когда заявил, что «в жизни так не бывает». Если Ибраимов хотел поговорить один на один, то в Доме Крестьянина он мог бы найти свободную комнату и поговорить без Шевкета. Зачем ему было говорить в его присутствии? Да потому, что он не стеснялся своего единомышленника. Вы, Шевкет, должны честно сознаться, что участвовали в этом деле, что вы доставали документы для Хайсерова, что вы знали о переговорах Ибраимова с Кадырем и знали о побеге его морским путем из Симферополя в Турцию.

Итак, вы были причастны к сокрытию шайки и к бегству этой шайки. Каждый из сидящих на скамье подсудимых играл свою роль, а потому и должен будет должным образом ответить.

Следующий эпизод—растрата. Растрата эта—не обычная. Мы знаем случайные растраты. Мы знаем злостные растраты. Но это — политическая растрата, ибо я не сомневаюсь, что Мустафа Абдулла брал деньги не только на личные нужды.

Не знаю, как Вели Ибраимов. Он сам признает, что израсходовал те или иные суммы на себя, что, главным образом, КОППР'овские деньги шли на их преступные надобности. Возьмите самую постановку дела в КОППР'е. Какая-то своеобразная бухгалтерия! Таких бухгалтеров я никогда не видал. Они существовали в гоголевские времена. Десятки тысяч рублей отмечаются в книге, которая здесь фигурировала. Когда нужно из 14 тысяч сделать 1400, то это делается очень просто и легко: из ноля переделывается буква «р». Когда оказывается, что 1400 руб. тоже нужно куда-нибудь девать, то делается еще проще: на правой стороне пишут «ошибочно внесены». Действительно, эти деньги они хотели занести в свои карманы, и эту ошибку они хотели исправить.

Я спрашиваю, где находилась касса КОППР'а. Оказывается, были две кассы: одна в кармане Ибраимова, а другая в кармане Мустафы. Действительно, в одном кармане опасно носить; могут исчезнуть все деньги. Поэтому надо разложить их в два кармана. Так безопаснее.

Кто имел право получать деньги—Ибраимов или Мустафа? Где у них был президиум? Он два года не созывался. И вот, при почетном председателе был безотчетный секретарь. На счастье, выпала лимонная операция. Этим делом приличнее заниматься Абдулле, но т. к. это дело выгодное, то им занялся Мустафа. Получили лимоны, продали их. Написали рапорт, что деньги надо выдать. Когда им нужно было получить 14000 руб., —это не так формально вышло, как тогда, когда нужно было Чолаку получить. Зачем здесь бюрократизм? Нужно 14000 — получи, нужно 7000 — получи! Надо исправление сделать— можно! Так велось хозяйство в КОППР'е. Это — организация помощи переселенцам и расселением. В число переселенцев и расселенцев попал такой переселенец, как Алимолаев, который переселяется из Москвы в Крым и обратно, получает деньги в КОППР‘е на свои спекулятивные нужды. Когда бедняки-крестьяне получали из КОППР'а лошадей, то одним из таких крестьян оказался Алимка, который тоже заявил свое право на лошадь. Вот система хозяйствования в КОППР'е. Здесь тов. Сольц говорил: «как же вы все делали без документов, как же вы все это так неофициально?». Тов. Сольц, когда люди душат, когда они убивают, то до документов ли им? Это люди, которые чувствуют, что все находится в их собственных руках. Зачем тут документы! Без документов они сами себя проверяли. Но тут есть и другая сторона — сторона не столь безобидная, как бы это ни казалось. Эго—записочки, по которым выдавались деньги. Выдавались деньги по записочкам, как объяснял Ибраимов; выдавались они ответственным работникам. Эти выдачи по запискам имеют чрезвычайное значение. Ведь это подкуп. Ведь это создание своих людей. Ногаев тоже получил 100 руб. Как же он мог отказаться от участия в совете по бегству Хайсерова. Это у них была система, это было создание обстановки, которая благоприятствовала их деятельности, объединенной деятельности. Это — не записки просто. По таким запискам не выдавались деньги Чолаку, а выдавались людям, таким, которыми надо было окружить себя для того, чтобы опереться на них. Вот для чего выдавались по запискам деньги.

Тут необходимо остановиться на Мустафе. В КОППР'е — Мустафа занимал положение такое же, как и Ибраимов. Для нас ясно, что Мустафа украл не один десяток тысяч казенных денег; для нас ясно, что Мустафа стремился спрятаться за спину Ибраимова, за его подпись, за его чеки и т. д. Вы, Мустафа, стремились все использовать: вы стремились использовать президиум, который не занимается делами, вы стремились использовать Ибраимова, стремились использовать и очень удачно нечеткость в нашем аппарате. Экспертиза дала заключение о нецелесообразности лимонной операции. Вы затеяли лимонную операцию, получили бумаги, взяли деньги, проездили суточные, продали государственным и общественным учреждениям лимоны. Этой своеобразной спекулятивной сделкой вы обманули государственные учреждения. Он, Мустафа, увидел, что это — источник пополнения средств не только для КОППР’а, но, главным образом, для него, и лимонная операция досталась ему не кисло. Когда он к рапорту подложил вексель, который не имел никакого отношения к этому делу, то ясно было, что это оформление действий продувного проходимца. Мустафа Абдулла является и злостным и политическим растратчиком. Для того, чтобы самому поживиться общественными деньгами, он снабжал ими и бандитов. Он дал Хайсерову 30 руб. и т. д.

Товарищи, вот те эпизоды, которые, мне кажется, поскольку я мог, я связал для того, чтобы указать, что это — действие одной идеологически сплоченной группы лиц. Каждый из них отдельно был обрисован общественным обвинителем, а потому я не буду повторяться. Все это создает уверенность и доказывает, что мы имеем контр-революционные преступления.

Теперь перейду к вопросу об ответственности каждого из обвиняемых. Наш суд в первую очередь и всегда должен помнить о безопасности и охране диктатуры пролетариата. Мы всегда исключительно должны помнить об охране нашего государства, власти советов, об охране интересов масс трудящихся, рабочих, беднейшего и середняцкого крестьянства, и потому здесь мы должны быть жесткими, мы должны помнить, что неправильно проведенная—злым умыслом или без злого умысла—амнистия 1921 г. показала, что ряд амнистированных лиц не отреклись от своих действий; они подчеркнули и доказали, что их социальная опасность чрезвычайно велика, что мы должны охранять государство.

Во время предварительного следствия, во время судебного следствия, размышляя о личности и роли Ибраимова, я стремился найти хотя бы одну черту, один момент, одно обстоятельство, которое бы указало на возможность смягчения, объяснения причин его действий. Этого я не нашел. Обращаясь к мере социальной защиты, учитывая его социальную опасность, — что мы можем сказать? Что может быть опаснее, чем человек, который был властью рабочих и крестьян возведен на самую высокую ступень правления? Был введен в правительство, получил величайшую власть, величайшее доверие и нагло, беззастенчиво, преступно обманул это доверие! Который проделал все в интересах небольшой кучки бандитов.

Обращаясь к мере социальной защиты по отношению к В. Ибраимову, я не мыслю другой меры — как расстрел, ибо если бы мы нашли для него другую меру социальной защиты, то должны были бы признать, что из нашего кодекса расстрел нужно вычеркнуть совершенно. Те, кто идут заодно с ним, те, кто являются такими же социально опасными, должны быть подвергнуты той же мере социальной защиты. Относительно тех лиц, которые показали свою неисправимость, я не колебался. Сюда относятся и Факидов, и Алимка, и Эмир Усеин, и Мустафа Абдулла. Пусть последний здесь кажется не столь опасным, но он значительно опаснее многих из них, ибо он значительно скрытнее, значительно хитрее, против него гораздо труднее бороться, чем против Алимки и Факидова.

Вопрос об амнистии. В. Ибраимов ездил голосовать за амнистию, думая, что она будет обращена и на него. Мы должны здесь прямо сказать, что к злостному контр-революционеру, человеку, который заслуживает расстрела, амнистия не может быть применена. Равным образом, я думаю, нельзя применять амнистию к остальным.

Меры социальной защиты для остальных. Я выделяю здесь группу из четырех человек: Аппаз Гжик, Чолбаш, Шпан Садык и Меджитов Сеит Амет, — люди, связанные с белобандитамн. Это увеличивает, это усиливает их социальную опасность. К ним должна быть применена длительная изоляция, — не менее 5 лет.

Шевкет Мустафа и Абляким Аппазов совершили преступление; связь в прошлом не установлена. Я предложил бы 59 п. 3. Минимум, что можно требовать по этой статье, это —три года изоляции.

Дальше идут два: Кулянэ и Аджи Абдулла. По-моему, Кулянэ принес суду всю свою искренность, ничего решительно не отрицал. Нужна ли ею изоляция? Мне кажется, что это не нужно и что это не будет противоречить общественному настроению, если я буду просить Верховный суд дать ему условно три года. Относительно Абдуллы у меня была такая же мысль. Я думаю, что и по отношению к Абдулле можно согласиться с условным осуждением, если принять во внимание, что мы выявили его значительную болезненность.

Меджитов Мустафа, Сейдали Мемет, Осман Курт Сеит, как я говорил, невиновны и от их обвинения я отказываюсь. Я обсуждал вопрос о постановлении суда относительно мер социальной зашиты, я не мог отрешиться от тех десятков заявлений, которые поступали и в суд и ко мне лично. Наш суд не имеет права и не должен делать из себя Фемиду с завязанными глазами, держащую весы. Это дело буржуазного суда, который под видом беспристрастности творит самый жестокий суд над классовыми врагами. Мы должны прямо сказать, что когда идет речь о мерах социальной защиты, то для нас должно быть не безразлично то, что говорит масса. После тех речей, которые произносились здесь трудящимися, мне казалось, что наши речи совершенно не нужны, что они достаточно их обвинили. У меня в руках были десятки постановлений, писем возмущенных трудящихся, где говорилось, что они не представляют себе, как эти люди могут избежать строжайшего наказания. Я считал, что не имею право отмахиваться от этих постановлений, ибо это значит, что я, человек, принадлежащий к партии, работающий постоянно с массой, отмахиваюсь от этого вопроса, отмежевываюсь от масс. Мне кажется, что мы должны свое заключение строить не только на материалах следственного производства, но и с учетом того существенного настроения, которое нас никогда не обманывает и которое сейчас переживает Крымская республика. На этом, казалось бы, я мог закончить и сказать только, как принято, в заключение два—три слова. В апреле 1925 года тов. Сольц был докладчиком о революционной законности. Центральный Комитет нашей партии заострил этот вопрос, он заострил этот вопрос и поставил во всю широту перед партийными и советскими организациями задачу — бороться всеми мерами против нарушителей революционной законности. Крючкотворы, чиновники, канцеляристы, протирающие брюки в течение многих лет, могут толковать эго постановление, как повседневную борьбу с жуликами и ворами; политические же деятели должны это постановление толковать, как такое положение, какое мы имеем сейчас. Мы должны сказать крымским рабочим и крестьянам, что никакая иерархическая ступенька, никакое кресло, хотя бы председателя ЦИК'а, не охраняет от жесточайшей кары, если ими будет совершено преступление. Этот процесс имеет по-моему особенное значение. Он должен показать здешним трудящимся, что человек, которого избрали на самую высшую ступень, теми же, кто возвел его на эту ступень, сброшен вниз. Приговор суда должен показать, что мы постоянно и неуклонно будем вести эту борьбу, борьбу за революционную законность в нашей республике.

С такими свидетелями, которые одним боком коснулись скамьи подсудимых, мы поведем беспощадную борьбу, и местные руководящие органы должны со всей строгостью продолжать эту борьбу в дальнейшей работе. Мы также должны сказать трудящимся, что, когда у нас в аппарате имеются изъяны и дефекты, мы—Советская власть—отвечаем за это. Но мы должны сказать, что мы не можем иметь идеального аппарата и изжить все дефекты до тех пор, пока каждый бедняк, каждый трудящийся рабочий и крестьянин не перестанет бояться кого бы то ни было. Нужно всегда помнить: республика рабочих и крестьян может преодолеть трудности лишь при содействии самих масс. Это вывод из настоящего процесса.