Глава VI. Создание крупной промышленности

Глава VI. Создание крупной промышленности

Для развития русской промышленности было фатальным отсутствие рудных месторождений на великой восточной равнине. Лишь заселение Урала открыло перед русским народом возможность создания горного дела. Усилиями Петра I были созданы четыре горных округа: Тульский, Олонецкий, Петербургский, и Уральский. Первые три не имели достаточного количества руд. На Урале же горное дело достигло значительных успехов и в конце XVIII века русский чугун, выплавленный на древесном угле, пользовался на европейских рынках высокой репутацией. Но лишь освоение в XIX веке Алтая, Степного Края и Кавказа с их богатейшими месторождениями руд, залежами каменного угля и источниками нефти, открыли перед Россией возможность превращения из страны земледельческой в страну с развитой промышленностью.

Наряду с неблагоприятными географическими условиями в течение всего XVIII века и большей половины XIX века развитию промышленности мешало крепостное право. Оно действовало расслабляюще и на крестьян, и на помещиков, убивая и в тех и в других хозяйственную энергию и предприимчивость. Именно его влиянию мы должны приписать остановку в развитии уральской железной промышленности.

По словам Е. М. Дементьева, «одною из наиболее сильных причин, по которой мы отстали от запада, было крепостное право. Благодаря ему наша промышленность пережила гораздо более длинный период кустарного и домашнего производства. Только с 1861 года капитал приобрел возможность осуществить ту форму производства, к которой на Западе оно перешло почти полтора столетия раньше, и только с этого года начинается более быстрое падение кустарного и домашнего производств с превращением их в фабричное. Но замена ручного труда машинами началась гораздо раньше; она шла очень медленно и постепенно, — крепостной труд на кабальных и поссессионных фабриках был слишком дешев, чтобы побуждать первых фабрикантов (были ли то помещики-дворяне или купцы) предпочитать ему машинный, требующий больших денежных затрат, — тем не менее процесс замены уже шел, и в период более быстрого развития, начиная с 1861 года, новой капиталистической формы производства, нашедшей дешевый труд бывших крепостных, он лишь усилился»[1].

В 1860-х и 1870-х годах Россия была отсталой земледельческой страной колониального типа, ее вывоз состоял из продуктов сельского хозяйства, главным образом зерновых хлебов и леса, привоз — из промышленных изделий; размеры ее национального накопления были ничтожны, и она, подобно всем колониальным странам, строила железные дороги и создавала крупную промышленность за счет притока иностранных капиталов. Национальная производительность труда стояла на низком уровне, и в стране чувствовался острый недостаток технических работников; страна была бедна не только капиталами, но и знаниями, и народный доход ее был крайне низок. Все эти народно-хозяйственные черты характерны для страны колониального типа. В Донецком бассейне каменноугольная промышленность возникла в середине 1850‑х годов, нефтяная промышленность в Баку в конце 1860‑х годов, хлопчатобумажная промышленность около Москвы начала развиваться в середине 1870‑х годов и железоделательная промышленность на юге России в конце 1880‑х годов.

Первым шагом к изменению традиционного характера русского народного хозяйства было создание в конце XIX века министром финансов Витте путем привлечения в страну иностранных капиталов, иностранных предпринимателей и инженеров, южно-русской каменноугольной и металлургической промышленности. Чистая продукция крупной промышленности в 50 губерниях Европейской России в 1900 и 1913 гг. равнялась:

Прирост продукции крупной промышленности за эти 13 лет, с поправкой на рост цен, составил 74,1%, на душу населения 46,2%[2].

Несмотря на эти успехи, состояние крупной промышленности в начале XX века было в высшей степени неудовлетворительным. Она была бедна капиталами, квалифицированными рабочими, техниками и инженерами; ее размещение по территории страны было в высшей степени бесхозяйственным. Особенно искусственный характер, по компетентному мнению проф. В. И. Гриневецкого, носила тяжелая промышленность Петербурга, пользовавшаяся раньше английским углем, а затем немецким, привозившимся за 1500‑1800 километров. «Расположение металлообрабатывающей промышленности в Петрограде находит себе объяснение в искусственной концентрации там казенных заводов и военно-морских заказов, причем как экономические, так и чисто военные соображения во многом противоречили этому. Не менее искусственным явилось расположение стеариновых и рафинадных заводов в Петрограде и Москве. Неудачным оказалось впоследствии и расположение заводов сельскохозяйственных машин в Херсонской губернии, перешедших по насыщенности южно-русского рынка к работе на сибирский. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни. Если в Германии, Англии или Бельгии расстояния доставки сырья и топлива обуславливали часто характер развития промышленных районов, то это должно было бы еще гораздо резче сказаться в России с ее громадными пространствами. Между тем историческая инерция в развитии промышленности сказалась у нас, в сущности, значительно сильнее, чем в более старых промышленных странах Запада»[3]. Гриневецкий ждал, по окончании войны, перемещения многих отраслей промышленности и рынка на промышленные изделия на Восток, на Урал и за Урал[4].

Кроме того, Россия была страной хронического недостатка топлива. Донецкий бассейн, этот единственный крупный угольный бассейн в Европейской России, отстоит на 1500‑1800 километров от Петербурга и 900‑1200 километров от Москвы; уголь, в нем добываемый, обладает большим % зольности и себестоимость его очень высока.

Когда началась мировая война 1914‑1918 гг., к промышленности были предъявлены очень большие требования. Прежде всего нужно было перестроить ее производство, она должна была все свои силы направить на обслуживание нужд армии. Затем необходимо было увеличить ее производительность.

Производительность промышленности может быть учитываема в натуральных и денежных единицах. Учет в тоннах, метрах и тому подобных единицах вызывает наименьшие сомнения. Мы можем привести статистические данные только по главным отраслям промышленности. На территории СССР было добыто нефти (тысяч тонн), каменного угля (тысяч тонн) и произведено чугуна (тысяч тонн) и хлопчатобумажных тканей (миллионов метров)[5]:

Способ учета продукции промышленности в натуральных единицах страдает, однако, одним крупным недостатком. Он удобен, если мы хотим проследить развитие одной или нескольких отраслей промышленности, производящих каждая только один продукт; но он мало применим для изображения роста тех отраслей промышленности, которые производят много различных продуктов и изделий, и совершенно неприменим для учета продукции всей национальной промышленности в целом. В этих случаях мы получаем пространные и мало показательные таблицы, не поддающиеся суммированию и обобщению.

Поэтому, для статистического изображения роста продукции национальной промышленности, обыкновенно прибегают к учету денежной оценки валовой производительности всех отраслей промышленности страны, т. е. цены на месте производства всех выработанных в каждом промышленном заведении в течение года изделий, включая и полуфабрикаты, за вычетом тех из них, которые в нем же подверглись переработке. По данным, опубликованным в проекте первого пятилетнего плана народнохозяйственного строительства СССР, валовая продукция промышленности в годы войны изменялась следующим образом (в миллионах довоенных рублей):

Как показывают эти статистические данные, в годы войны валовая продукция крупной промышленности росла; падать она начала только после февральской революции 1917 г., и особенно с июля 1917 г. Мелкая промышленность, наоборот, начала снижать свою производительность с первого года войны. Производительность труда рабочих в крупной промышленности заметно повысившаяся в 1915 г., с 1916 г. уже обнаружила признаки падения, как это видно из следующих данных (число рабочих в тысячах, продукция промышленности в млн. довоенных рублей, продукция одного рабочего — в довоенных рублях)[6]:

Таким образом война 1914‑1918 гг. не оказала разрушительного влияния на крупную промышленность и лишь незначительно понизила производительность мелкой промышленности. Общее падение промышленности началось лишь после революции 1917 г., — сначала, после февральской революции, незначительно, затем все более ускоренными темпами. Вскоре после октябрьского переворота, 14 ноября 1917 г. был издан декрет Совета народных комиссаров о введении рабочего контроля, в котором было сказано: «В интересах планомерного регулирования народного хозяйства во всех промышленных, торговых, банковских, сельскохозяйственных, транспортных, кооперативных, производственных товариществах и прочих предприятиях, имеющих наемных рабочих или же дающих работу на дом, вводится рабочий контроль над производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятия». Его введение совершенно дезорганизовало работу фабрик, заводов и копей. Начались непрерывные конфликты между рабочими и фабричными управлениями, кончавшиеся в большинстве случаев «национализацией» фабрик, которая часто имела не хозяйственное, а чисто карательное значение. При отсутствии государственных органов управления промышленными предприятиями их национализация сводилась к тому, что рабочие, в лице фабрично-заводского комитета, брали на себя управление предприятием и становились его безответственными хозяевами. Этому течению в рабочей среде сильно способствовали директивы, получавшиеся из центра. Ленин в черновом наброске партийной программы, внесенном на VII съезд коммунистической партии в марте 1918 г., так определил способ управления промышленными предприятиями: «Социалистическая организация производства в общегосударственном масштабе — управляют рабочие организации (профессиональные союзы, фабрично-заводские комитеты и т. д.) под общим руководством советской власти»[7]. В программе партии, принятой в 1919 г., сказано, что «профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым хозяйственным целым». Формула эта несомненно заключала в себе идею передачи дела управления промышленными предприятиями в руки рабочих. На местах она была воспринята без всяких оговорок. Как свидетельствует коммунист В. П. Милютин, «со стороны части рабочих при проведении национализации был проявлен своеобразный синдикализм. Они полагали, что управление национализированными предприятиями должно перейти в руки соответствующего профессионального союза. В первые месяцы после октября прокатилась целая волна подобного синдикализма. Железнодорожники полагали, что железные дороги должны быть их собственностью и находиться в полном их владении, речники то же самое проводили в отношении речного флота, рабочие того или иного предприятия точно так же думали, что предприятие при национализации должно принадлежать им. Управление национализированными предприятиями, к сожалению, пошло вначале по этому пути. Центральные комитеты железнодорожников, речников, заводские комитеты отдельных фабрик и заводов вступили в управление соответствующими предприятиями. Скоро, однако, вскрылась вредность и непригодность подобной системы управления национализированной промышленностью. Развились профессиональный сепаратизм, бесконтрольное распоряжение средствами; многолюдные комитеты больше заседали и обсуждали, чем распоряжались и делали дело. Нужно было, однако, пройти эту школу, чтобы найти правильную форму организации»[8].

Несмотря на сильное падение производительности промышленности под влиянием всех этих перемен, национализация фабрик продолжалась непрерывно. По одному счету, к 15 мая 1918 г. число национализированных и секвестрированных предприятий достигло 304, по другому, к 1 июня 1918 г., 521. Кроме того, существовали предприятия «почти национализированные», «фактически национализированные», «до времени национализированные». 28 июня 1918 г. был издан декрет о всеобщей национализации всех крупных промышленных предприятий, по которому были объявлены общественной собственностью все каменноугольные копи, рудные предприятия, резиновые и древесно-целлюлоидные фабрики и железнодорожные предприятия, а также все предприятия, имеющие крупный основной капитал (более 1‑3 млн. рублей) в остальных отраслях промышленности. К началу 1919 г. число национализированных предприятий достигло 830, к началу 1920 — 3.394. В конце 1920 г., по декрету 29 ноября, были объявлены национализированными все промышленные предприятия, находящиеся во владении частных лиц, или обществ, имеющие число рабочих свыше 5 при механическом двигателе или 10 без механического двигателя. Этим декретом была завершена национализация не только крупной, но и средней промышленности. Национализация торговых заведений, начиная с торговых складов и больших магазинов, тоже началась непосредственно после октябрьского переворота; 26.XI.1918 была объявлена торговая монополия государства на очень длинный список товаров; после издания этого декрета, практически легальная частная торговля какими бы то ни было товарами стала невозможной. Но исчезновение торговли делало невозможным и продолжение производства; все промышленные предприятия, которые продолжали свою работу, должны были после издания этого декрета покупать сырье и сдавать свои изделия национализированной кооперации, которая превратилась, на горе кооператоров, в монопольную советскую торговую организацию. Ликвидация частной торговли, таким образом, нанесла тяжелый удар работе ненационализированных промышленных предприятий.

Перепись 28 августа 1920 г. зарегистрировала 37.226 принадлежащих государству промышленных предприятий с почти 2 миллионами рабочих и, несмотря на это, 1 ноября того же 1920 г., т. е. через два месяца после переписи, на учете Высшего Совета народного хозяйства состояло лишь 6.908 предприятий с почти 1.300 тыс. рабочих. Таким образом, свыше 30.000 мелких (в среднем по 20‑25 человек рабочих на предприятие), принадлежащих государству промышленных предприятий не состояло даже на учете. Но действительное расширение объема, а значит и трудностей организации, было много значительнее, чем можно судить по приведенным выше данным. При непрерывном росте числа продуктов, объявленных государством монопольными, т. е. при все прогрессировавшем уничтожении торговли и замене ее распределением, и все остальные мелкокапиталистические предприятия фактически вовлекались в государственную организацию хозяйства, сдавая органам государства продукты своего производства и получая в порядке государственного снабжения необходимые им продукты. Этот гигантский объем пролетарско-натурального хозяйства означал выход далеко за пределы того, что было подготовлено для противу-капиталистической революции предшествующим капиталистическим развитием. Вовлечение в рамки пролетарско-натурального хозяйства бесчисленных мелких предприятий означало национализацию неподготовленных, неподдающихся огосударствлению мелких хозяйств[9].

Суррогатом, частично заменившим товарную торговлю, запрещенную советской властью, явилась нелегальная торговля, нелегальный рынок. «Мешочники», так преследовавшиеся властью, поддерживали работу мелкой и средней промышленности и спасли жизнь сотням тысяч горожан.

При обычном порядке вещей, национализация, реквизиция или секвестр фабрики, товарного склада, лавки или какого-либо товара предполагает существование правительственного учреждения, к которому переходит владение и распоряжение экспроприированным у частного лица предприятием. В Советской России после октябрьского переворота дело обстояло иначе. В ней промышленные и торговые предприятия отбирались у их владельцев прежде, чем были созданы государственные учреждения, которые могли бы взять на себя их хранение и управление их производством и торговлей.

Поэтому, в первые месяцы существования советской власти национализированные промышленные предприятия поступали в распоряжение фабрично-заводских комитетов рабочих, а торговые склады, магазины и лавки — в распоряжение городских исполнительных комитетов. В органе Всероссийского Центрального Совета профессиональных союзов мы находим следующую характеристику этого периода: «Рабочие стали хозяевами положения, фабрики и заводы были в их руках, но рассматривались ими, особенно в первый период пролетарской революции, без всякой связи со всем народным хозяйством, наоборот, формировалось представление о переданной в руки пролетариата промышленности, как о неосушимом море, из которого можно без ущерба выкачивать бесчисленное количество благ, как из имевшихся на лицо запасов, так и из выработки их собственного производства. На данной фабрике или заводе рабочие часто распределяли эти блага между собою»[10].

Правильность этой характеристики подтверждает и А. И. Рыков: «Вся работа по организации хозяйственной жизни страны до сих пор (начало 1919 г.) велась при прямом и непосредственном участии профессиональных союзов и представителей рабочих масс. Профессиональные союзы и рабочие конференции представителей фабрик и заводов отдельных отраслей промышленности явились главнейшими и единственными лабораториями, в которых создавался и создается аппарат организации хозяйственной жизни России»[11].

Почти такой же влиятельной оставалась роль фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов и в 1919 г., и в 1920 г. Организация промышленности с апреля 1918 г. по март 1921 г. характеризуется, главным образом, тремя характерными чертами: 1) отсутствием принципа хозяйственного расчета в организации советских хозяйств, 2) плановой из центра организацией снабжения и производства и 3) распределением продуктов и предметов личного потребления по принципу социального обеспечения.

В управлении национализированными промышленными предприятиями был уничтожен хозяйственный расчет и хозяйственный характер управления. При капиталистическом строе каждое хозяйство представляет собою телеологическое единство, во главе которого стоит хозяин, руководящий им на началах хозяйственного расчета, т. е. стремления к тому, чтобы сумма производимых хозяйством материальных ценностей превышала его издержки и хозяйство приносило чистый доход. Хозяйства, дающие убыток, погибают, освобождая место другим, более совершенным в техническом и экономическом отношениях. С реорганизацией промышленных предприятий на коммунистических началах было уничтожено как единство руководящей хозяйственной роли, так и соответствие издержек производства количеству производимых ими ценностей. Было утрачено понимание того, что работа промышленных предприятий нужна обществу лишь до тех пор, пока она является экономически выгодной. Фабрики уподобились государственным учреждениям, работа которых нужна независимо от ее выгодности и должна быть произведена во всяком случае. Они утратили характер хозяйственных организаций. Эта хозяйственная деформация промышленных предприятий получила свое внешнее выражение в бесхозяйственном, без ответственного хозяина и без учета издержек и выработки, ведении производства.

Результаты не замедлили обнаружиться. Коммунистическая организация промышленности вместо обещанного роста производительности труда и производительных сил, народного дохода и уровня жизни рабочих принесла их катастрофическое падение. Как в известном романе Бальзака, осуществление стремлений коммунистов привело к постепенному сокращению размеров — не куска шагреневой кожи, а продукции национализированной промышленности.

Производительность главных отраслей крупной промышленности упала в катастрофических размерах (в тысячах тонн и миллионах метров):

Валовая продукция всей промышленности исчислялась в миллионах довоенных рублей:

Минимального уровня производительность промышленности достигла в 1920 г. В этом году продукция ее различных отраслей составляла в % от продукции 1913 г.[12]:

Это падение производительности промышленности вызывалось отчасти сильным уменьшением числа занятых в крупной промышленности рабочих, но, главным образом, падением производительности их труда:

Бегство рабочих с фабрик и заводов вызывалось многими причинами. Главными были голод, падение привоза в города и фабричные поселки хлеба и других продовольственных продуктов, возврат рабочих, не порвавших окончательно связи с родными селами и деревнями, к себе на родину, чтобы принять участие в разделе помещичьих земель, непринятие квалифицированными рабочими произведенного в 1918 г. уравнения заработных плат всем рабочим и инженерам без учета их квалификации. Затем много квалифицированных рабочих ушло на ответственные должности в администрации, местном управлении, хозяйственных учреждениях и предприятиях, а также в ряды красной армии, дравшейся с белыми отрядами ген. Алексеева, Деникина, Врангеля, Юденича и адм. Колчака. Производительность труда упала отчасти вследствие износа машин и зданий, ремонт которых не производился; в течение всего периода коммунистической политики шло систематическое «проедание» основного капитала промышленности. Но главной причиной падения производительности труда была его дезорганизация на национализированных фабриках и заводах. Уже в мае 1918 г., еще до начала гражданской войны на Юге России, коммунист М. Томский, председатель Всероссийского Центрального совета профессиональных союзов, писал: «падение производительности в настоящий момент дошло до той роковой черты, за которой (вернее, на которой) производству грозит полнейшее разложение и крах. Это положение характеризуется тем, что работник создает меньше ценности, чем получает, менее того, что ему необходимо для самого скудного существования. При таком положении работник-производитель превращается в пенсионера государства, в паразита, живущего на чужой счет. Конечно, такое явление не может быть длительным и, если производительность не восстановится до нормального, при данных условиях, минимума, неизбежно последует общий хозяйственный кризис, разложение производства[13]. На первом съезде Советов народного хозяйства этого вопроса коснулся коммунист А. Гастев: «По существу, мы сейчас имеем дело с громадным миллионным саботажем. Мне смешно, когда говорят о буржуазном саботаже, когда на испуганного буржуа указывают, как на саботажника. Мы имеем саботаж национальный, народный, пролетарский. Мы встречаем громадное противодействие со стороны рабочей массы, когда приступаем к нормированию[14].

По мнению другого работника-профессионалиста, на наших фабриках в это время царила «эпидемия несознательного саботажа»[15]. Рабочие только «числились» на фабриках или «посещали» фабрики, но почти в них не работали. Низкий уровень производительности труда, установившийся в 1918 г., продолжал падать далее и в 1919, и в 1920 гг.

Для состояния рабочей дисциплины в крупной промышленности в годы войны и революции показательны данные о числе дней работы в течение года:

Число дней работы в году сильно упало в 1914 и 1915 гг., под влиянием мобилизаций, снявших с фабрик значительную часть старого рабочего состава; работа опять наладилась после возвращения квалифицированных рабочих с фронта. Но особенно сильно было падение числа рабочих дней в году в революционный 1917 г. и в последовавшие затем годы коммунистической политики. С переходом к новой экономической политике число рабочих дней сразу достигло нормального уровня. Резкое сокращение числа прогулов с конца 1921 г. было результатом перехода к обычной системе оплаты труда[16].

Директором фабрики в эти годы назначался не тот инженер, который имел больше технических знаний, опыта и организационных способностей, а инженер-коммунист или даже коммунист не-инженер, хотя бы у этих партийных людей не было ни технических знаний, ни опыта. Положение инженеров не-коммунистов было в период коммунистической политики совершенно невыносимым. Один из них в письме к Ленину в марте 1919 г. следующим образом характеризовал его: «Неужели вы так замкнулись в своем кремлевском одиночестве, что не видите окружающей вас жизни, не заметили, сколько среди русских специалистов имеется, правда, не правительственных коммунистов, но настоящих тружеников, добывших свои специальные познания ценой крайнего напряжения сил, не из рук капиталистов и не для целей капитала, а путем упорной борьбы с убийственными условиями студенческой и академической жизни прежнего строя. Эти условия не улучшились для них при коммунистической власти (для меня это не совпадает с понятием о коммунистическом строе). На этих, самых настоящих пролетариев, хотя и вышедших из разнообразных классов, служивших трудящемуся брату с первых шагов сознательной жизни и мыслью, и словом, и делом, — на них, сваленных вами в одну зачумленную кучу «интеллигенции», были натравлены бессознательные новоявленные коммунисты из бывших городовых, урядников, мелких чиновников, лавочников, составляющих в провинции нередко значительную долю «местных властей», и трудно описать весь ужас пережитых ими унижений и страданий. Постоянно вздорные доносы и обвинения, безрезультатные, но в высшей степени унизительные обыски, угрозы расстрела, реквизиции и конфискации, вторжение в самые интимные стороны личной жизни... Вот обстановка, в которой пришлось работать до самого последнего времени многим специалистам высшей школы. И все же эти «мелкие буржуи» не оставили своих постов и свято исполняли взятое на себя моральное обязательство сохранить, ценою каких угодно жертв, культуру и знание для тех, кто их унижал и оскорблял по наущению руководителей. Они понимали, что нельзя смешивать свое личное несчастье и горе с вопросом о строительстве новой лучшей жизни, и это помогло и помогает им терпеть и работать. Но, верьте, из среды этих людей, которых вы огульно окрестили буржуями, контрреволюционерами, саботажниками и т. п., только потому, что они подход к будущему социалистическому и коммунистическому строю мыслят себе иначе, чем вы и ваши ученики, вы не купите ни одного человека той ценой, о которой вы мечтаете (ценой животного благополучия, С. П.)... Если вы хотите «использовать» специалистов, то не покупайте их, а научитесь уважать их, как людей, а не как нужный вам до поры до времени живой и мертвый инвентарь»[17].

Летом 1922 г., через год после перехода к новой экономической политике, в одной из центральных губерний была произведена анкета о промышленной годности директоров фабрик и членов правления трестов[18]. Анкета захватила 159 лиц и дала следующие результаты. По своему образовательному цензу эти ответственные руководители промышленности делились на следующие группы:

С высшим образованием   21 чел. или 13%
C средним образованием  38 чел. или 24%
C низшим образованием  100 чел. или 63%

По своей прежней деятельности они распадались на следующие группы:

Бывшие заведующие фабриками ... 37 чел.
Бывшие владельцы .............. 16 чел.
Инженеры ....................... 6 чел.
Техники ........................ 8 чел.
Механики ....................... 4 чел.
Конторские служащие ........... 30 чел.
Рабочие ....................... 48 чел.
Крестьяне ...................... 8 чел.

По мнению автора анкеты, только первая и, быть может, вторая группа более или менее удовлетворяют профессионально-техническим требованиям, которые должны быть предъявляемы к руководителям промышленных предприятий. Стаж всех остальных групп сомнителен.

Производительность промышленности снижал также недостаток капиталов. Промышленность дореволюционной России была создана, главным образом, за счет иностранных капиталов. В годы мировой войны большие капитальные вложения были сделаны в отрасли промышленности, работавшей на оборону, но во всей остальной промышленности, обслуживавшей обычные потребности населения, не только не делалось новых капитальных вложений, но даже не производился нормальный ремонт для покрытия износа. После октябрьской революции началось «проедание» капиталов промышленности, прежде всего оборотного, — запасов изделий, сырья, топлива и т. д., затем и основного, машин, строений и пр. В течение всех лет коммунистической политики ремонта для покрытия годового износа основного капитала почти не производилось.

Катастрофическое падение национальной продукции к началу 1921 г. вынудило советскую власть отказаться от проведения коммунистической политики и признать необходимым частичное восстановление ею же уничтоженного в 1918‑1920 гг. вольного рынка. Недовольство не только крестьян, но и рабочих начало принимать активные формы; вся страна покрылась восстаниями. Все эти бунты и забастовки представляли для советской власти, по отзыву Ленина, опасность, во много раз превышавшую угрозу наступления белых в лице Деникиных, Колчаков и Юденичей, вместе взятых[19].

Свободная торговля должна была пробудить в населении охоту к труду, убитую мероприятиями 1918‑1920 гг., и восстановить хозяйственную организацию производства.

В своей исторической речи 15 марта 1921 г. на X съезде коммунистической партии Ленин говорил о значении свободной торговли для крестьянина, для стимулирования его хозяйственной энергии, для пробуждения личной его заинтересованности в результатах его хозяйственного труда. Последующие декреты Совета народных комиссаров, изданные в течение 1921 г., распространили начала новой экономической политики на все отрасли народного хозяйства.

В постановлении президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 25 августа 1921 г. мы находим прямое признание того, что задачей нового курса экономической политики является «возможно большее производство материальных благ всеми средствами». Особенного внимания заслуживает «Наказ Совета народных комиссаров о проведении в жизнь начал новой экономической политики» от 9 августа 1921 г. В нем дана совершенно правильная оценка некоторых характерных особенностей как политики 1918/1920 гг., так и новой экономической политики. Так, при старой политике «снабжение предприятий было разбито между различными учреждениями и не поставлено в непосредственную связь с производительностью предприятия»; условия оплаты труда были такими, что «участники производства не были и не могли быть заинтересованы в результате своего труда и в улучшении методов производства». Новая экономическая политика, чтобы предотвратить дальнейшее падение народного хозяйства, установила ведение промышленных предприятий «на началах точного хозяйственного расчета», т. е. так, чтобы они покрывали своей продукцией все без исключения издержки производства и давали некоторый излишек (доход), и признала за ним право производить по собственной инициативе заготовки нужного им сырья, топлива и продовольствия. Наказ предоставлял крестьянам и ремесленникам право свободно распоряжаться продуктами своего труда, давал органам Высшего Совета народного хозяйства право сдавать в аренду кооперативам и частным лицам национализированные промышленные предприятия и устанавливал платность государственных и коммунальных хозяйственных услуг. Другими декретами, изданными в 1921 г., была запрещена национализация предприятий без соответствующего в каждом отдельном случае особого постановления высших органов управления, была отменена трудовая повинность и введена свобода передвижения, был отменен принцип уравнительности в оплате труда и рост заработной платы поставлен в прямую зависимость от повышения производительности труда рабочего. В декрете Совета народных комиссаров от 16 сентября 1921 г. была выражена уверенность, что переход в промышленных предприятиях от социального пайка к заработной плате «приведет к тому, что вокруг предприятия будет происходить самомобилизация квалифицированной рабочей силы. Мы не будем больше видеть инженеров, занимающих должности старших конюхов, заведывающих продовольственной частью или занимающихся починкой кухонных приборов и горелок; мы не будем видеть также квалифицированных рабочих, занимающихся посадкой картофеля и очисткой выгребных ям».

После решения в 1921 г. вернуться к организации промышленных предприятий на началах хозяйственного расчета и переводу рабочих на заработную плату, как стимулу повышения производительности их труда, была создана новая организация промышленности. Декретами от 10.IV.1923 г. и 17.VIII.1923 г. были созданы промышленные тресты, представлявшие собою государственные промышленные предприятия, самостоятельно ведшие свои операции на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли. В ведении своих хозяйственных дел советский трест был совершенно самостоятелен, за государственными учреждениями сохранены были лишь функции общего руководства, верховного распоряжения и ревизии. В своей оперативной работе по организации производства и сбыта в пределах утвержденных программ и смет, правления трестов действовали по своему усмотрению; Высший Совет народного хозяйства был лишен права вмешиваться в текущую оперативную и административную работу правления треста. Центральные органы государственного управления промышленностью были созданы несколько раньше, еще при коммунистической политике; Государственная плановая комиссия была учреждена 22 февраля 1921 г. Для мелкой промышленности имели большое значение декрет от 7.VII.1921 г., предоставивший всем право свободно заниматься кустарными промыслами и открывать в явочном порядке мелкие промышленные предприятия с числом рабочих не свыше 10 при механическом двигателе и 20 при отсутствии такового и от 10.XII.1921 г., возвративший всем собственникам мелкопромышленные предприятия, с числом рабочих до 5 и 10, которые хоть и были объявлены национализированными, но на которых фактически национализация проведена не была. В первые годы политики восстановления народного хозяйства и советская власть, и коммунистическая партия, ею руководящая, относились к частнопредпринимательской форме хозяйства очень терпимо. 22 мая 1922 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил, что все граждане, не ограниченные законом в своей правоспособности, имеют право организовывать на территории Союза промышленные и торговые предприятия, заниматься дозволенными законом профессиями и промыслами, и заключать всякого рода не запрещенные законом договоры: имущественного найма, купли-продажи, мены, займа, ссуды, подряда, страхования и т. д. Право собственности советских граждан ограничивалось немуниципализированными строениями в городских и сельских местностях, и движимым имуществом как домашнего, так и производительного назначения; они обладали также правом наследования (в пределах 10.000 золотых рублей). Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. признал за советскими гражданами гражданскую правоспособность в пределах декрета 22 мая, т. е. права свободно передвигаться и селиться на территории РСФСР, избирать не воспрещенные законом занятия и профессии, приобретать и отчуждать имущества, совершать сделки и вступать в обязательства, организовывать промышленные торговые предприятия, — ограничив пользование ими одним условием: права эти предоставляются гражданам «в целях развития производительных сил страны» (ст. 4), и они охраняются законом «за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с их социально-хозяйственным назначением» (ст. 1). В первые годы новой экономической политики это ограничение не имело практического значения, но после 1926/27 г. оно привело к весьма серьезному сокращению частно-хозяйственных прав[20].

Но очень скоро и советская власть, и коммунистическая партия изменили свое отношение к частнохозяйственной инициативе, и начали ставить ей разные препятствия. О народнохозяйственном значении этой перемены можно судить по сокращению доли частновладельческого сектора в валовой продукции промышленности и сельского хозяйства и в торговом обороте (в процентах):

Таблица эта, несмотря на ее статистическое несовершенство, дает верное и ясное представление о динамике частного хозяйства, частной предприимчивости и частного капитала в СССР в период новой экономической политики. В крупной промышленности роль их была с самого начала совершенно ничтожна; напротив, в кустарной и ремесленной промышленности в начале нэпа роль их была очень велика; после 1927 г. она начала быстро падать и скоро была сведена к совершенно незначительным размерам. В оптовой советской торговле частник первоначально играл довольно значительную роль, но затем он был быстро убит развитием советской кооперации; в розничной торговле он занимал, после перехода к нэпу, господствующее положение; но и здесь посредством усиленного налогового обложения, отказа сдачи в наем помещений, запрещения перевозки грузов по железным дорогам в адрес частных лиц он был вскоре убит. В сельском хозяйстве крестьянин-единоличник долго был неприкосновенен; но в 1930 г. и до него дошла очередь в форме сплошной коллективизации, и его народно-хозяйственное значение начало быстро таять.

Таковы были судьбы частных форм хозяйства в годы политики восстановления. Теперь мы должны обратиться к динамике производительных сил промышленности в этот период, — как в ее рыночных формах, так и главным образом в огосударствленных ее формах, находившихся под контролем и управлением государственной власти и ее планирующих органов, — числа рабочих и их работоспособности, числа инженеров и техников и их квалификации, основных и оборотных капиталов промышленных предприятий. Восстановление промышленности предполагало восстановление ее производительных сил в их довоенных размерах.

Большую часть своих рабочих в 1922‑1928 гг. промышленность брала из деревни. Работа на фабриках и заводах в эти годы продолжала оставаться одним из самых значительных отхожих промыслов крестьян нечерноземной, лесной полосы. Если мы разделим рабочих металлургической и каменноугольной промышленности на группы по признаку года начала работы в промышленности, то получим следующие таблицы (в %)[21]:

Как показывают эти таблицы, спрос на рабочих удовлетворялся в это время, главным образом, не за счет детей рабочих, выросших в городах и фабричных поселках, и более или менее усвоивших городскую культуру, а за счет детей крестьян, выросших в деревне, на крестьянском дворе, и принесших с собой на фабрику деревенские особенности в психике и в работе. Их труд был лишен квалификации и интенсивности, был мало производителен; в то же время они не чувствовали привязанности к фабрике или заводу, на котором работали, и любили переходить с одного предприятия на другое.

По всей крупной промышленности, средний рабочий оставался на одном предприятии около года. Затем он уходил на другое предприятие, часто на совсем другую работу, в другую отрасль промышленности. Оставаясь на одном месте работы и на одной работе такой короткий срок, рабочий не мог приобрести должной квалификации. При этом нужно еще принять во внимание, что старые рабочие, обжившиеся на предприятии, редко уходят с места; бродит с фабрики на фабрику только часть рабочих, главным образом, пришлые из деревни, остающиеся на одном месте работы лишь 4‑6 месяцев. В тех отраслях промышленности, которые требуют от рабочих квалификации или в которых, наряду с мужчинами, работают и их жены, — например, в хлопчатобумажной промышленности, полиграфической, металлообрабатывающей, — текучесть рабочих относительно низка; напротив, в каменноугольной и особенно железорудной промышленности она очень высока.

Поэтому, восстановление класса промышленных рабочих могло происходить только медленно. Еще медленнее шло восстановление кадров инженерно-технических работников. Ряды их за годы коммунистической политики сильно поредели, хотя их социальное и материальное положение после перехода к политике восстановления и было улучшено, но они по-прежнему оставались на предприятиях классово-чуждым элементом, терпимым по необходимости. Молодые инженеры, прошедшие советскую техническую школу, практическим опытом не обладали и часто только портили дело, берясь за работу, которую исполнить не могли. Поэтому много ответственных мест на производстве занимали практики, не обладавшие научной подготовкой, главным образом, бывшие рабочие.

Такие же трудности представляло и восстановление капиталов промышленности, особенно основных, машин и зданий. Вследствие полунатурального строя своего хозяйства, Россия всегда страдала от низкого уровня своей капитало-образующей способности и строила свои железные дороги, заводы и фабрики главным образом на иностранных капиталах[22]. Однако, перед войною 1914‑1918 гг. ее национальные накопления достигли приблизительно одного миллиарда золотых рублей в год. После революции национализация всей промышленности, торговли и железных дорог в чрезвычайной мере понизила размер накоплений в руках частных лиц. Ленин возлагал большие надежды на иностранные капиталы, но отказ платить старые международные долги сделал невозможным привлечение иностранных капиталов ни в форме займов, ни в форме концессий. Поэтому Советской России пришлось восстанавливать свое национальное хозяйство за счет своих национальных накоплений. Если частные накопления в разоренной и обнищалой России были ничтожны, то государственные принудительные накопления, при национализации всех главных производительных сил страны и умелой политике цен, могли дать очень значительные суммы. Считается, что за пятилетие 1923/24‑1927/28 гг. национальные накопления в Советской России достигли 26,5 миллиардов рублей, из них 10,9 миллиардов рублей в обобществленном секторе и 15,6 миллиардов рублей в сельском хозяйстве[23]. В национализированную промышленность и электрические станции было вложено 5,2 миллиардов рублей, в транспорт 2,7 миллиардов рублей.

Под влиянием роста числа рабочих и инженерно-технических кадров, прекращения «проедания» оборотных и основных капиталов промышленности и их восстановления за счет национальных накоплений, роста производительности труда и общего улучшения организации промышленности, с 1921 г. начался постепенный рост валовой продукции промышленности. Производство основных продуктов крупной промышленности росло в период политики восстановления следующими темпами в тысячах тонн и миллионах метров:

Валовая продукция всей промышленности составляла в миллионах довоенных рублей:

Этот рост валовой производительности промышленности был произведен как ростом числа рабочих, так и ростом производительности их труда (в довоенных рублях):

По этим данным, валовая продукция промышленности за некоторыми исключениями (например чугун) достигла довоенного уровня уже в 1926/7 г. Однако, таблица эта дает несколько преувеличенное представление о росте производительности народного хозяйства, так как не учтено падение качества продукции крупной промышленности. Падение это началось уже в период коммунистической политики, 1918‑1920 гг. В период пятилетки восстановления качество промышленных изделий улучшилось, но довоенный уровень достигнут не был, так как погоня за снижением стоимости изделий и увеличением их количества приводили к тому, что директора фабрик и трестов переставали строго следить за качеством продукции, — лишь бы исполнить предписанный план по снижению себестоимости и количеству продукции. Если в первые годы новой экономической политики качество изделий улучшилось, то с 1925 г. оно начало заметно падать; росло количество брака как в промышленности, производящей предметы личного потребления, например хозяйственной или швейной, так и в промышленности, производящей средства производства, например в металлургической и машиностроении.

Поэтому надобно считать, что довоенный уровень производительности промышленности был достигнут не в 1926/27 г., а в 1927/28 г. и даже, быть может, в 1928/29 г.

Успехи процесса восстановления промышленности после 1921 г. при новой экономической политике поставили на очередь вопрос о дальнейшем развитии производительных сил СССР как в целях подъема благосостояния населения, так и в целях национальной обороны, — прежде всего крупной промышленности, горного дела и машиностроения. Опыт мировой войны 1914‑1918 гг. показал, что для обороны страны нужны прежде всего не только деньги, но и черный металл. Отсюда вытекла основная задача первого пятилетнего плана: «Все направление экономического оборота с внешним миром в расчетах пятилетнего плана подчинено задаче подъема производительных сил страны на путях индустриализации и обобществления, как единственно возможной формы отстоять независимость СССР от натиска капиталистических государств». «Направление развития определяется решительным курсом на индустриализацию, что диктуется необходимостью преодоления в кратчайший срок исторически унаследованной отсталости»[24]. Был даже выкинут лозунг «догнать и перегнать» передовые капиталистические страны. Сталин в речи 4 февраля 1931 г. так формулировал основную задачу первого пятилетнего плана: «Мы отстали от передовых стран на 50‑100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут[25].

Но это развитие производительных сил страны советская власть решила производить не на путях новой экономической политики и раскрепощения частно-хозяйственной инициативы, а на путях ускоренного обобществления или огосударствления всего народного хозяйства. XV съезд коммунистической партии уже в декабре 1927 г. постановил, что по отношению к частно-капиталистическим хозяйствам, сложившимся и окрепшим за 1921‑1927 гг., должна быть применена «политика вытеснения», и что советская власть должна стремиться к «непременному систематическому повышению удельного веса социалистического хозяйственного сектора, что является решающим и главным моментом во всей хозяйственной политике пролетариата». В апреле 1929 г. Сталин произнес на пленуме Центрального Комитета партии речь «О правом уклоне во Всесоюзной коммунистической партии», в которой следующим образом развил мысль о примате проблемы социализации над проблемой роста производительных сил: «Верно ли, что центральную идею пятилетнего плана в советской стране составляет рост производительности труда? Нет, неверно. Нам нужен ведь не всякий рост производительности народного труда. Нам нужен определенный рост производительности народного труда, а именно такой рост, который обеспечивает систематический перевес социалистического сектора народного хозяйства над сектором капиталистическим. Вот в чем дело, товарищи. Пятилетний план, забывающий об этой центральной идее, есть не пятилетний план, а пятилетняя чепуха. В росте производительности труда вообще заинтересовано всякое общество, и капиталистическое и докапиталистическое. Отличие советского общества от всякого другого общества в том именно и состоит, что оно заинтересовано не во всяком росте производительности труда, а в таком росте, который обеспечивает перевес социалистических форм хозяйства над другими формами и прежде всего над капиталистическими формами хозяйства, который обеспечивает таким образом преодоление и вытеснение капиталистических форм хозяйства»[26].

Для дальнейшего и при том быстрого роста производительных сил народного хозяйства СССР нужно было прежде всего значительно расширить его минеральную базу, и широко поставить разведку залежей полезных ископаемых, прежде всего металлов и горючих. Для природных условий, в которых шло создание в Советской России тяжелой промышленности, характерна организация большого числа крупных предприятий добывающей промышленности в пустынях за; Северным Полярным кругом и в Центральной Азии. Поучительна также история Урало-Кузнецкого комбината, в котором чугун и сталь добываются из железных руд Магнитной горы с помощью углей Кузнецкого каменноугольного бассейна. Расстояние между Магнитной горой на Урале и каменноугольными копями г. Кузнецка на Алтае равняется 2.225 километрам. Когда этот комбинат был создан в начале 1930‑х гг., от Магнитной Горы железные дороги везли на Алтай 2 миллиона тонн железной руды, а из Кузнецка на Урал — два миллиона тонн угля. Перевозка этих четырех млн. тонн угля и руды давала железным дорогам около 9 миллиардов тонно-километров работы. Издержки по перевозке должны были сильно удорожать добываемый комбинатом чугун. Но к концу 1930‑х  гг. положение значительно изменилось. Кузнецкие угли в Магнитогорске начали заменяться углем Караганды (расстояние 1205 километров) и Кизеловского бассейна (на Урале); железная руда на Алтае была разведана в Горной Шории, по соседству с Кузнецком. Эти изменения в структуре Урало-Кузнецкого комбината значительно понизили его издержки производства и работу железных дорог.

Поэтому, на научно-исследовательскую работу в Советской России до начала войны с Германией ежегодно тратились многие сотни миллионов рублей в год. За 1928‑1945 гг. было израсходовано (миллионов рублей)[27]:

В государственной росписи на 1950 г.[28] на научно-исследовательские работы ассигновано 5.600 миллионов рублей и из средств хозяйственных организаций на развертывание научно-исследовательской работы и строительство научно-исследовательских институтов и лабораторий при крупнейших заводах и фабриках ожидается поступление 2.500 миллионов рублей.

Работа научно-исследовательских учреждений дала очень ценные положительные результаты. В области исследования недр и ископаемых особенно крупное народно-хозяйственное значение имеет обнаружение богатейших их залежей в зоне вечной мерзлоты и хвойных лесов на Севере и в среднеазиатских пустынях и полупустынях на юге, мало пригодных для земледелия, — Печорский, Тунгусский и Ленский каменноугольные бассейны, Ангаро-Илимское месторождение высококачественных железных руд, золотые россыпи в бассейне Лены, Витима и Алдана, медные руды Коунрада и Джезказгана около озера Балхаш. Заселение и хозяйственная эксплуатация больших территорий в этих зонах, почти непригодных для сельскохозяйственной колонизации, может быть произведена исключительно в форме развития горной промышленности.

Чрезвычайно быстрый рост промышленности в годы пятилетних планов требовал ежегодного набора сотен тысяч новых рабочих, никогда раньше на фабриках, заводах и шахтах не работавших. В 1927‑1932 гг., при естественном приросте городского населения в размере 0,7 млн. человек, иммиграция и переселение сельского населения в города достигли 12,4 млн. человек; в 1933‑1938 гг. естественный прирост в городах был равен 4,6 млн. человек, иммиграция из сельских местностей 11,9 млн. человек.

В результате, очень значительная часть нынешних фабрично-заводских рабочих представляет собой крестьян, переселившихся в города, одевшихся в одежду, которую носят городские рабочие, и работающих уже не на полях, а на фабриках, но сохранивших крестьянскую психику, крестьянские умонастроения. Процесс образования промышленного пролетариата далеко еще не закончен в пореволюционной России. Тем не менее, производительность труда этих новоиспеченных пролетариев успешно росла, как показывает следующая таблица (в миллионах рублей и рублях 1926/27 г., в тысячах рабочих):

Поскольку официальная статистика дает преувеличенное исчисление валовой продукции крупной промышленности особенно после 1927/28 г., в той же мере является преувеличенным и полученный нами индекс роста производительности одного рабочего.

Пришлые из деревни рабочие, еще не осевшие как следует на производстве, очень любят переходить с одного предприятия на другое, переезжать в другой город, менять профессию. Отсюда большая текучесть рабочих на предприятиях. Квалифицированный рабочий, с большим производственным стажем, всегда дорожит своим местом на фабрике, заводе или руднике. Чем выше текучесть рабочих на предприятии, тем ниже на нем производительность труда. Переходам рабочих с одной фабрики на другую, из одного города в другой сильно способствуют тяжелые жизненные условия в городах. Рабочий ищет, где жилая площадь, ему предоставляемая, будет больше. Отсюда большая текучесть рабочих на предприятиях. Процент выбывших в течение года составлял:

Своего максимума текучесть рабочих достигла в 1930 г. В каменноугольной промышленности в этом году рабочий оставался в среднем 4 месяца на предприятии. В 1935 г. средний фабрично-заводский рабочий оставался на предприятии уже около 14 месяцев. В 1938 г. число выбывших рабочих по крупной промышленности достигло за 9 месяцев 56,1%, или около 75% в год, средний рабочий, следовательно, оставался на предприятии 16 месяцев.

Для развития промышленности нужны не только неквалифицированные рабочие, приходившие в большом количестве из деревень, но и опытные инженеры и техники. Их было недостаточно и в довоенной России; мировая война, революция и последующая за нею гражданская война сильно сократили их кадры. Так, в 1928 г. на 1000 рабочих было только 14,3 чел. инженеров и техников. Поэтому, и в советской промышленности, как и на железных дорогах, сплошь и рядом места инженеров занимали «практики», — лица, обладающие в лучшем случае лишь зачатками технических знаний. Их было на тысячу рабочих 8,8 человек. Всего, следовательно, инженеров, техников и «практиков», исполняющих обязанности техников, было 23,1 чел. на 1000 рабочих, — число, явно недостаточное[29]. В Донецком каменноугольном бассейне и рудных копях Кривого Рога на 1000 рабочих приходилось только 9,4 инженера и техника, менее одного на 100 рабочих. Черная металлургия совершенно была лишена умелого технического руководства. В объединении «Сталь» был только один директор с годовым стажем работы, все остальные имели стаж значительно менее годового. На заводе имени Дзержинского не было технического руководителя, главного инженера, который по своей квалификации и стажу соответствовал бы размерам и масштабу работы этого завода. Большая часть заводов находилась в таком же положении. Производственный стаж начальников цехов составлял 2‑3 года. На Сталинском заводе из начальников цехов был только один человек со стажем свыше 2 лет, стаж других был короче.

Но и тем инженерам-специалистам, которые уцелели на фабриках и заводах, не давали работать как следует. Они были загружены конторской работой, писанием отчетов и докладов, заполнением всяких учетных и отчетных форм. Для рабочих вводился 7‑часовой рабочий день; а для инженеров и техников был введен 11½‑12 часовой рабочий день. Кроме того, идея диктатуры пролетариата вообще несовместима с подчинением рабочего инженеру, на которого рабочий смотрит как на человека другого общественного класса. Разлад между рабочими и инженерно-техническими работниками, всегда мешавший правильной работе советской промышленности, был в чрезвычайной мере обострен «вредительскими» процессами против инженеров, в которых невыполнение раздутых заданий и низкая производительность промышленного предприятия, вызванная независящими от его директора и инженеров обстоятельствами, или недостатком у них технических знаний и практического опыта, ставились им в вину, как сознательное, преднамеренное «вредительство». В 1928 г., перед тем, как приступить к исполнению первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, в Шахтинском судебном процессе против инженеров-«вредителей», 47 человек было осуждено за вредительство, из них 11 приговорены к смертной казни и 5 расстреляны. За ним последовали другие вредительские процессы. Они подрывали авторитет инженеров на производстве, лишали их активности и сильно мешали развитию советской промышленности. Для порядков, царивших в 1930‑х гг. в советской промышленности, очень характерно постановление Совета народных комиссаров СССР и Центрального Комитета коммунистической партии от 28 апреля 1937 г. о работе угольной промышленности Донецкого Бассейна. В этом постановлении мы находим следующую характеристику отношений между инженерами и рабочими на производстве:

«Многие партийные и профсоюзные организации угольного Донбасса, вместо действительного выяснения и устранения причин, тормозящих подъем добычи угля и выполнение подготовительных работ, и установления конкретных виновников этого, прибегают к огульному обвинению инженеров и техников, не встречая при этом сопротивления со стороны хозяйственных органов. Наоборот, некоторые хозяйственники в порядке самостраховки увольняют с работы лиц, виновность которых не только не доказана, но даже не расследована. Нередко хозяйственные партийные и, в особенности, профсоюзные организации угольного Донбасса относятся недопустимо бездушно к работникам угольной промышленности, допуская огульное репрессирование, исключение из партии и из профсоюзов, увольнение с работы или отдачу под суд».

Директорами промышленных предприятий обычно в СССР состояли лица, техническими знаниями не обладающие, но принадлежащие к правящей коммунистической партии. На 1 сентября 1929 г. среди директоров промышленных предприятий было 93% членов коммунистической партии. В крупных предприятиях, с числом рабочих более 5.000, процент партийцев среди директоров повышается до 100%. Рабочих было на то же число: среди председателей трестов 56%, членов правления — 45%, всего по трестам 37,8%; среди директоров промышленных предприятий 71%, среди заместителей и помощников директоров 69,4%, всего по предприятиям 61,4%. Техническая подготовка у коммунистов для занятия своих должностей была совершенно неудовлетворительной. По обследованию, произведенному на 1 сентября 1929 г., среди беспартийных членов правлений трестов было 88% с высшим образованием, среди коммунистов 12%. Директоров предприятий с высшим образованием было среди коммунистов 2,6%, среди беспартийных 62%[30]. Промышленными предприятиями в это время управляли не директора, а «тройки» — составленные из директора фабрики, председателя коммунистической ячейки и председателя фабричного комитета рабочих. При такой организации управления работой промышленных предприятий заведывали не техники, специалисты своего дела, а политики. Какие условия работы на промышленных предприятиях создаются этой отдачей всех народнохозяйственных процессов на усмотрение политиков, показывают следующие замечания С. Сырцова в его столь нашумевшей брошюре, погубившей его административную карьеру: «Мы опутываем человека, говорит Сырцов, по рукам и по ногам всякими согласованиями, загоняем в бутылку, затыкаем пробкой, прикладываем казенную печать, а потом ходим вокруг и говорим: «Почему этот человек никакой активности не проявляет, никакой инициативы», — и упрашиваем его: «Не забывай об единоличии (в управлении), бери на себя ответственность, проявляй инициативу». А может быть самое лучшее, что нужно сделать, — это вытащить пробку, выпустить его из бутылки?»[31].

В защиту инженеров выступил также Сталин, сказавший в своей речи от 23.VI.1931 г., что пора перестать рассматривать «каждого специалиста и инженера старой школы, как непойманного преступника и вредителя». Изданный во исполнение формулированных в его речи пожеланий декрет от 1 августа 1931 г. касается только улучшения бытовых условий жизни инженерно-технических работников. Они приравниваются к рабочим в следующих отношениях: 1) их дети получают равное с детьми рабочих право на образование в учебных заведениях; 2) сами они получают равное с рабочими право на снабжение предметами потребления и жилой площадью, на места в домах отдыха и санаториях, на страховые пособия. Кроме того, они получают право на дополнительную жилую площадь наравне с ответственными работниками.

Очевидно при таком недостаточном количестве и таком бесправном положении национальных инженерно-технических кадров для осуществления грандиозных задач промышленного строительства первого 5‑летнего плана нужно было обратиться к помощи «гнилого запада». В 1929‑1932 гг. в СССР были приглашены тысячи инженеров главным образом из Соединенных Штатов Северной Америки и Германии; часть из них много лет продолжала свою работу в Советской России; им принадлежала руководящая роль в постройке большинства ныне существующих крупных промышленных предприятий.

В начале второй пятилетки, как и в начале первой, количество инженерно-технических работников оставалось крайне недостаточным и квалификация их была совершенно неудовлетворительной. В конце 1933 г. в составе этих работников было следующее число лиц с высшим или средним техническим образованием и без него, так называемых «практиков» (в %%)[32]:

В советской России до самого последнего времени на самые ответственные, решающие на производстве должности назначались, главным образом, коммунисты, партийные работники, совершенно незнакомые с техникой того дела, которым должны были руководить, или только что кончившие учебное заведение члены коммунистического союза молодежи, лишенные практического опыта.

Эти недостаточные и в количественном, и в качественном отношении кадры совершенно не могли руководить работой новых пускаемых в производство фабрик, заводов и шахт. Поэтому в 1935 г. Сталин выступил с публичным заявлением, что «кадры решают все». — «Мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры»[33].

Первым важным практическим шагом к расширению прав инженерно-технических работников на производстве было издание в 1940 г. декрета о повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения. В самом декрете приведены следующие соображения в пользу расширения прав мастера на производстве: «задачи правильного руководства предприятиями социалистической промышленности требуют решительного укрепления роли мастера на производстве. Мастер должен обладать всеми необходимыми правами для того, чтобы успешно осуществлять свои обязанности, как непосредственный организатор производства... Руководители многих заводов и цехов своим безразличным отношением к работе мастера принижают его авторитет, не считают нужным советоваться с ним по важнейшим производственным вопросам, вмешиваются в его функции, отдают распоряжения рабочим через голову мастера. Нередко совершенно правильные действия мастеров, направленные на борьбу с нарушителями трудовой дисциплины, не получают должной поддержки со стороны вышестоящих руководителей предприятия. Плановые работники, диспетчеры и технологи в цехах зачастую самолично, без согласования с мастером вносят изменения в производственное задание, технологический процесс, в порядок работы и расстановку рабочей силы. Таким образом, условия, в которые поставлен мастер, зачастую не дают ему возможности стать подлинным организатором производства, умаляют его роль, снижают его ответственность за состояние трудовой дисциплины, за выполнение производственной программы и за улучшение качества продукции».

Октябрьская революция лишила мастеров на промышленных предприятиях права руководства и контроля за работой рабочих. Теперь это право было полностью восстановлено. Главными статьями декрета 28 мая являются следующие:

1. Установить, что мастер является полноправным руководителем на порученном ему участке производства и несет ответственность за выполнение задания по всем показателям.

2. Все распоряжения цеховой администрации передаются рабочим только через мастера, который и отвечает за их выполнение.

4. Предоставить мастеру право налагать дисциплинарные взыскания на нарушителей трудовой дисциплины и дезорганизаторов производства. Предоставить мастеру право с утверждения начальника цеха принимать и увольнять рабочих.

8. Возложить на мастера обязанности:

10. Возложить на мастера ответственность за состояние трудовой дисциплины и за полное и производительное использование рабочего дня руководимыми им рабочими.

11. Установить, что мастер несет ответственность за правильное использование и полную загрузку оборудования, за правильное расходование фонда заработной платы, материалов, сырья и использование инструмента.

Эти статьи декрета ясно рисуют нам две системы организации работы на промышленных предприятиях: старую систему, при которой каждый рабочий на предприятии производил порученную ему работу по собственному усмотрению, без руководства и строгого контроля, и новую, при которой мастер руководит рабочим, инструктирует его, снабжает его инструментом и материалами, контролирует его работу, предупреждает брак и недоделки, налагает взыскания за нарушение трудовой дисциплины, наблюдает за работой машин. Октябрьская революция лишила мастеров на промышленных предприятиях права руководства и контроля за работой рабочих. Теперь, в 1940 г., в ожидании войны, это право было восстановлено в полной мере, — пока только на заводах тяжелого машиностроения. Но предоставление таких широких прав возлагает на мастера и большую ответственность; оно требует от мастера обладания соответствующей квалификацией. Между тем, в 1940 г. на заводах Народного комиссариата тяжелого машиностроения высшим образованием обладало лишь 3,2 проц. мастеров, средним 10,8 проц., а остальные 86 проц. были практиками без специального образования. При такой низкой квалификации, мастера на советских предприятиях получали во многих случаях заработную плату ниже заработка квалифицированных рабочих. Поэтому, декрет 28 мая заключает в себе также следующие статьи:

12. Установить, что мастер назначается из числа инженеров, техников и высококвалифицированных рабочих. Лица, не имеющие технического образования, назначаются на должность мастера только после проверки в аттестационной комиссии предприятия.

14. Повысить с 1 июня 1940 г. заработную плату мастерам заводов тяжелого машиностроения с таким расчетом, чтобы их заработная плата была выше средней заработной платы квалифицированных рабочих.

Но если мастерам дано право руководить вверенными им участками производства, то, логически рассуждая, такие же права должны быть даны и начальникам цехов, и директорам промышленных предприятий. Советские инженеры и сделали этот логический вывод. В советских газетах[34] появились статьи, критикующие нынешний порядок регулирования народными комиссариатами и главными управлениями промышленности работы промышленных предприятий, расходования фонда заработной платы, производства затрат на улучшение техники производства и проч.; в них требовалось, чтобы народные комиссариаты и главные управления устанавливали только основные производственные показатели промышленного предприятия, предоставляя их конкретизацию усмотрению директора и его руководству.

Как показывают все приведенные выше данные, количество, качество и хозяйственно-оперативные права инженерно-технических работников были в 1930‑х гг. одним из самых слабых мест в организации советской промышленности. Развитие промышленности требует также большого количества капиталовложений. Октябрьская революция, уничтожив класс богатых, лишила Советскую Россию дореволюционных источников накопления национального капитала. Отсутствие капиталов угрожало остановкой народнохозяйственного развития страны, обречением ее на застой и нищету. Советская власть нашла выход из этого критического положения в замене добровольного частного накопления принудительным государственным накоплением. Задача была решена путем высокого налогового обложения крестьян, снижения цен на продукты их хозяйства, и повышения цен на продукты крупной промышленности. За счет крестьян была чрезвычайно повышена норма национального накопления. Если до войны, в 1913 г., национальное накопление при капиталистическом строе хозяйства составляло 10,2% от национального дохода, то в 1932 г. при советском строе хозяйства, оно достигло по одному расчету 24,2% народного дохода[35], по другому 26,9%[36].

Такие колоссальные размеры капитальных вложений в крупную промышленность несомненно сделали возможным чрезвычайный рост ее продукции. Проблема усиленного национального капиталообразования в бедной земледельческой стране с полунатуральным строем хозяйства была разрешена советской властью путем принудительного сокращения потребления населения, как крестьян, так и рабочих.

Во всех последних таблицах мы не учитывали действия еще одного фактора, имевшего большое влияние в годы первого и второго пятилетних планов. Устанавливая объем физической продукции, мы не можем игнорировать качества производимого угля, чугуна, вагонов, тканей, сапог. Ведь целью промышленной продукции в национальном хозяйстве является удовлетворение тех или других личных и производственных потребностей человека. Продукты или изделия одной и той же физической величины могут в различной мере удовлетворять эти потребности, в зависимости от их качества. Так, например, килограмм угля может давать и 7.000 калорий, и 5.600, в зависимости от процента зольности; рельсы из хорошего чугуна могут служить 10‑15 лет, из плохого — 3‑5 лет; хорошо сделанные галоши могут носиться 8 месяцев, плохие 4 месяца. Примеры эти показывают, что при учете народно-хозяйственной производительности должно учитывать не только количество продуктов и изделий, но и их качество.

Падение качества продукции промышленности произошло уже в период коммунистической политики, 1918‑1920 гг. В период политики восстановления наблюдалось некоторое улучшение качества изделий, но довоенный уровень их достигнут не был. С переходом к пятилетнему плану реконструкции началось быстрое ухудшение качества изделий крупной промышленности. Уже в отчете о результатах работы первого года первой пятилетки мы находим следующее признание: «Слабым местом промышленности явилось качество продукции. В этом отношении наблюдалось определенное неблагополучие уже в последние годы, но в 1928/29 г. положение резко ухудшилось. Многочисленные жалобы потребителей, торгующих и кооперативных организаций, ведомств и производственных предприятий, свидетельствуют о резком ухудшении качества промышленных изделий»[37].

Начиная с 1929 г., был произведен ряд обследований качества продукции. В октябре 1930 г. в Москве была собрана всесоюзная конференция по качеству предметов широкого потребления. На ней была организована выставка брака, — дырявых чайников, саморасползающихся тканей, разнорукавных пальто, разваливающихся от первого прикосновения ботинок, незажигающихся спичек и т. д. Обследование качества продукции, приведенное при активном участии работников профессиональных союзов, дало очень богатый материал. Было установлено, что «качество хлопчатобумажных изделий прогрессивно падает, начиная с 1925 года. В течение 5 лет у нас систематически идет ухудшение качества важнейшего для массового потребителя товара — хлопчатобумажной ткани... Пороки образуются во всех стадиях производства при прядении, тканье и отделке... Размер брака по всей синдицированной хлопчатобумажной промышленности в IV квартале прошлого (1928/29 года) составил в среднем 50%... В 1930 г. мы наблюдали дальнейшее значительное ухудшение качества хлопчатобумажных тканей». «Качество продукции швейной промышленности за последнее время значительно ухудшилось. В чем заключаются дефекты этой промышленности, можно наглядно убедиться из той выставки, которая размещена в соседней комнате... Дефекты швейных изделий происходят главным образом за счет скверного покроя и плохой пошивки. Основные дефекты — плохо сработанные борта и лацканы, плохая утюжка, неправильная пришивка рукавов, расхождение пол, плохая пришивка пуговиц разных сортов и цветов, неодинаковая длина половин брюк, разная ширина манжет, неправильная строчка, короткие рукава, сужение отдельных частей и т. д.». Растет количество брака и в обувной промышленности; к 1930 г. оно достигло 50%. Качество кондитерских изделий, рыбной и консервной промышленности также сильно ухудшилось[38]. Суммируя все собранные анкетой материалы, председатель Высшего Совета народного хозяйства Куйбышев установил, что «убытков всей страны от брака никто еще точно не подсчитал, но можно не сомневаться, что они достигают сотен миллионов, а может быть даже миллиардов рублей». «Лишь 25% брака происходит из-за плохого сырья, а 75% — по вине обработки»[39]. Ораторы уверяли в прениях, что половина поступающих в продажу изделий — брак, который продается населению по обычным ценам.

Понижалось качество и изделий тяжелой промышленности. Народный комиссар путей сообщения Рудзутак постоянно жаловался на падение качества нужных железным дорогам чугунных изделий. Число изломов шеек осей под вагонами с 1925/26 года увеличилось вдвое. Бандажи выдерживали только 1‑2 обточки вместо 3‑4 и давали средний пробег 8‑12.000 километров вместо 40‑50.000 километров довоенного времени[40]. Рельсы, вместо нормальных 10‑15 лет часто служили 3‑5 лет, в три раза менее. В одном из своих докладов он привел еще более яркие цифры. По его сведениям, «у нас еще до последнего времени лежат железнодорожные рельсы, произведенные на наших заводах, по 30‑40 лет, а некоторые даже и 45 лет. Теперь же уральские заводы не дают гарантии на пять лет[41].

По мнению Рудзутака, «особое внимание мы должны обратить на качество продукции нашей машиностроительной промышленности, ибо качество ее работы имеет совершенно исключительное значение. Если, скажем, легкая промышленность дает плохо сшитый пиджак или плохо сшитую обувь, то она теряет на этом деле столько, сколько стоит материал этого пиджака или пары ботинок, и столько, сколько стоит рабочая сила, производившая эту продукцию. Если же мы даем стране плохую машину, то это значит, что мы несем убыток не только на себестоимости материала и производства данной машины, но что мы тянем вниз производство того завода, которому поставляем плохую машину, плохое оборудование. Поэтому плохая работа сказывается в квадрате, в кубе, десятикратно, потому что она тянет вниз хорошую производительную работу тех рабочих, которые работают на плохом станке, произведенном нашей машиностроительной промышленностью... Это является одним из самых сильных тормозов нашего продвижения вперед».

Такой же вред приносит и плохое качество продукции металлургической промышленности. Плохое качество рельс нередко является причиной крушений поездов, причем особенно сигнализирующими являются случаи, когда уложенные в путь новые рельсы, не имеющие никаких видимых признаков негодности, вследствие плохого качества металла и скрытых внутренних дефектов, раскалываются сразу на три, на четыре части и более, а в одном случае даже на 72 куска[42]. На вопрос, каковы общие размеры потерь от брака, Рудзутак дал следующий ответ: «Этого никто не подсчитал. Во всяком случае, речь идет о сотнях миллионов рублей... По всему народному хозяйству наши потери от брака очень велики. Если мы по-настоящему возьмемся за сокращение, за уничтожение брака, мы можем дать стране громадные денежные сбережения. И не только денежные. Мы будем сберегать громадное количество рабочей силы, потому что на производство брака требуется не меньше труда, чем на производство хорошей продукции. Мы будем сберегать громадное количество материалов. Наконец, мы дадим громадное облегчение транспорту, которому не надо будет перевозить сырье на производство этого самого брака». В первой половине 1930‑х гг. количество его доходило до 35% всей продукции промышленности. Потом его количество уменьшилось, но все же остается очень значительным.

Низкая квалификация рабочих и недостаток инженерного состава неизбежно ведут к порче машин, производству брака, недоброкачественной и некомплектной продукции и большим потерям сырья. Очень много превосходных машин, привезенных из Европы и Америки, за которые были уплачены большие деньги, были поломаны и испорчены «практиками» и комсомольцами со школьной скамьи, занимавшими места ответственных инженеров и не имевшими нужной квалификации рабочими. Конечно, работая на этих машинах и портя их, русские техники и рабочие многому научились; но за их выучку стране пришлось заплатить слишком дорогую цену. До сих пор брак на советских промышленных предприятиях очень велик. В своем докладе в Верховном Совете о государственном бюджете на 1947 г. министр финансов Союза ССР Зверев утверждал, что «многие хозяйственники продолжают непроизводительно тратить ценнейшие материалы и сырье, допускают значительный брак продукции». — «За 9 месяцев 1946 г. себестоимость осветительной электролампы на заводе № 643 оказалась в пять раз выше, чем на заводе № 632. Объясняется это главным образом большим браком изделий. Вот цифры. На заводе № 632 потери от брака составляют 7,3 процентов к стоимости производственных затрат, а на заводе № 643 — 47,3 процента». В конце 1948 г. был уволен министр легкой промышленности Союза ССР за огромный процент брака в производстве. Сверх указанных выше основных причин брака, он вызывается в Советской России еще рядом второстепенных: требованиями со стороны Госплана, Высшего Совета народного хозяйства и промышленных комиссариатов исполнения заданных планов по количеству, при отсутствии или слабом контроле за качеством продукции; требованиями снизить себестоимость продукции, что достигалось ухудшением ее качества; введением карточной системы распределения продуктов личного потребления, при которой потребитель был вынужден покорно брать тот товар, который ему дают[43].

В суждениях о причинах ухудшения качества промышленных изделий все свидетельства сходятся на том, что непосредственной причиной является стремление исполнить распоряжение начальства о снижении себестоимости. Фабричная администрация сознательно и планомерно ухудшает качество изделий, чтобы снизить их себестоимость.

На конференциях в октябре 1930 г. во время прений указывалось, что под влиянием нажимов и приказов из центра фабричная администрация рассуждает так: советская власть требует увеличения количества? Хорошо, выполним, но себестоимость повысится. Нужно и себестоимость снизить? Ладно, значит я ухудшаю качество. В постановлении Высшего Совета народного хозяйства от 30.1.1931 говорится по этому поводу: «До сих пор внимание и энергия хозяйственников, ударников, инженерно-технических работников направлена почти исключительно на количественное выполнение производственной программы. Сплошь и рядом имеют место совершенно нетерпимые случаи, когда снижение себестоимости производится за счет качества продукции. Со всем этим надо решительно покончить»...

Мы полагаем, что связь между падением качества продукции советской крупной промышленности и директивою снижения себестоимости носит не чисто внешний, поверхностный характер, а является органической, вытекающей из природы монопольной системы народного хозяйства. При конкурентной системе хозяйства борьба между отдельными производителями за овладение рынком неизбежно приводит к гибели экономически слабых, производящих дорого, и росту производства у экономически сильных, производящих дешево. Процесс этот не идет равномерно из года в год, а носит циклический характер и периодически приводит к промышленным кризисам, когда национальная промышленность очищается от предприятий, работающих устарелыми способами или имеющих устарелую организацию, и национальная себестоимость продуктов делает решительный скачок вниз. Монопольная система народного хозяйства лишена этого автоматически действующего аппарата снижения себестоимости. Она исключает конкурентную борьбу между отдельными предприятиями и вытекающее из этой борьбы уничтожение отсталых предприятий, производящих дорого. Поэтому, при монопольной системе хозяйства снижение себестоимости не может происходить самотеком, автоматически; оно всегда требует административного распоряжения, по самому существу своему являющегося произвольным, так как ни одно центральное управление не может знать, какое именно снижение себестоимости возможно по экономическим условиям на управляемых им отдельных предприятиях. Этого не знает часто и директор фабрики, настолько трудно поддается этот вопрос предвидению. В данном случае замена стихийного процесса конкуренции плановым началом дает явно отрицательные результаты. Монопольная система хозяйства способна понижать себестоимость лишь в результате технических усовершенствований машин и повышения квалификации рабочих.

Всякие же искусственные усилия снизить себестоимость естественно и неизбежно приводят к понижению качества продукции. Связь между этими двумя явлениями вполне закономерна и вытекает из природы монопольного хозяйства.

Падению качества продукции сильно способствовал также товарный голод в стране, при котором потребитель брал любой товар, не обращая внимания на его качество. Директора фабрик откровенно говорили: «Чего там канителиться? У нас товарный голод, и поэтому нечего смотреть на плохое качество продукции, — даешь, да и только». Представители государственной кооперации держались того же мнения: «дефицитность товара на рынке стирает все его дефекты, давай — все заберем»; в отделах пищевых продуктов придерживались правила: «товарищи все слопают»[44]. Потребитель должен брать, что дают; он не имеет права выбирать товар. Те товары, которые выдаются по карточкам по твердым сниженным ценам, прямо обязательны к приему, — или бери, что дают, или уходи без товара.

Для борьбы с низким качеством продукции и большим количеством брака советская власть, по примеру всех правительств, неспособных разобраться в причинах вредных социальных и экономических явлений и бессильных устранить их, решила прибегнуть к всеицеляющему средству — уголовным репрессиям, объявив выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции «тяжким противогосударственным преступлением».

Первый шаг в этом направлении был сделан 23 ноября 1929 г. Центральный Исполнительный Комитет и Совет народных комиссаров Союза ССР предложили центральным исполнительным комитетам союзных республик предусмотреть в уголовных кодексах:

1) за массовый или систематический выпуск из промышленных и торговых предприятий недоброкачественных изделий — лишение свободы на срок до пяти лет или принудительные работы на срок до одного года;

2) за несоблюдение обязательных стандартов — лишение свободы до двух лет или принудительные работы на срок до одного года.

Лишь второе из этих предложений получило силу закона 20.III.1931 г. (ст. 128 Уголовного кодекса), при чем термин «принудительные работы» был заменен более благозвучным выражением «исправительно-трудовые работы». Производство брака, увеличиваясь с каждым годом, шло совершенно безвозбранно. Поэтому Центральный Исполнительный Комитет и Совет народных комиссаров СССР издали сами 8 декабря 1933 г. соответствующий декрет следующего содержания:

«Несмотря на неуклонный рост продукции государственной промышленности и достигнутые успехи в овладении новой техникой, до сих пор не изжито преступно-небрежное отношение к качеству выпускаемой продукции со стороны руководителей отдельных предприятий и хозяйственных организаций. Выпуск недоброкачественных или неукомплектованных машин, а также выпуск недоброкачественных деталей и материалов со стороны смежных заводов наносит существенный ущерб государству. Особенно нетерпим и преступен выпуск недоброкачественных и некомплектных изделий предприятиями, работающими на нужды обороны страны.

«Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных комиссаров СССР, рассматривая выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции, как тяжкое противогосударственное преступление и признавая необходимым усиление ответственности за выпуск недоброкачественной продукции, во изменение своего постановления от 23 ноября 1929 г., постановляет:

«1. Установить, что управление трестов, директора предприятий и лица административно-технического персонала, виновные в выпуске недоброкачественной или некомплектной продукции, привлекаются к уголовной ответственности с применением меры судебной репрессии — лишение свободы на срок не ниже 5 лет.

«2. Поручить прокуратуре Союза ССР обеспечить неуклонное проведение в жизнь настоящего постановления».

В исполнение этого постановления, в Уголовный кодекс была включена в начале 1934 г. ст. 128 “а” следующего содержания:

«Выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции из промышленных предприятий вследствие преступно-небрежного отношения к порученному делу управляющих трестов, директоров предприятий и лиц административно-технического персонала — лишение свободы на срок не ниже пяти лет. Массовый или систематический выпуск из торговых предприятий недоброкачественной продукции — лишение свободы на срок до пяти лет или исправительно-трудовые работы на срок до одного года».

Издание этих декретов свидетельствовало о больших размерах производства недоброкачественных товаров и о бессилии советской власти справиться с ним оперативно-хозяйственными мерами, организацией технического контроля, бракеража, отказом от распределения товаров по карточкам, вообще, улучшением организации производства и распределения промышленной продукции. Уголовное наказание необходимо в борьбе с проявлением злой воли. Но там, где была лишь плохая организация хозяйственного дела, оно может быть только вредным.

Так как, несмотря на эти строгие статьи Уголовного кодекса, выпуск советской промышленностью брака продолжался, хотя и в значительно меньших размерах, чем в 1929‑1934 гг., то 10.VII.1940 Президиум Верховного Совета СССР издал следующий закон:

«1) Установить, что выпуск недоброкачественной или некомплектной промышленной продукции и выпуск продукции с нарушением обязательных стандартов является противогосударственным преступлением, равносильным вредительству.

«2) За выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции и за выпуск продукции с нарушением обязательных стандартов — директоров, главных инженеров и начальников отделов технического контроля промышленных предприятий предавать суду и по приговору суда подвергать тюремному заключению сроком от 5 до 8 лет».

Из материалов, опубликованных советской печатью после издания этого декрета, видно, что технический контроль выпускаемой промышленными предприятиями продукции и бракераж товаров, принимаемых торговыми организациями для продажи населению, был поставлен из рук вон плохо. Технические контролеры и бракеры часто не имели самых элементарных технических знаний. Поэтому количество брака, выпускаемого советскими промышленными предприятиями на рынок, было очень велико.

Издание этого закона имело самые неожиданные результаты. После первых же приговоров директоров промышленных предприятий, их главных инженеров и начальников технического контроля к тюремному заключению на срок от 5 до 8 лет за выпуск брака и некомплектной продукции, администрацией промышленных предприятий овладела паника. Директора и инженеры знали, что продукция их предприятий является в какой-то части недоброкачественной; но они были бессильны переделать брак в доброкачественный продукт. Чтобы избежать тюрьмы, им оставалось одно: вовсе прекратить выпуск дефектной продукции на рынок. Уже в середине сентября, через два месяца после издания декрета, совершенно прекратилась поставка предприятиям фотопромышленности фотостекла, являющегося основным материалом для производства фотопластинок. Московской фотофабрике № 2, являющейся самой крупной в этой отрасли промышленности, в июне было отгружено 72,1 тыс. кв. метров стекла, в июле только 15,4 тыс., в августе — 9,6 тыс., за первые десять дней сентября, когда ей должны были отгрузить 58,1 тыс. кв. метров стекла, ей не было отгружено ни одного метра.

Уже в начале октября «Правда» писала: «Известно, что после опубликования указа Президиума Верховного Совета СССР об ответственности за выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции некоторые хозяйственники встали на вредный, порочный путь: не сумев обеспечить должное качество продукции, они резко снизили количество выпускаемых изделий»[45]. «Правда» стыдливо говорит в этой статье о «некоторых хозяйственниках». На самом же деле невыпуск продукции с промышленных предприятий стал массовым явлением. Вот, например, картина того, что творилось на одном машиностроительном заводе в Москве:

«Вся территория сборного цеха Московского завода им. Калинина Народного Комиссариата общего машиностроения сейчас плотно заставлена полусобранными насосами и турбинами. Горами навалены громоздкие части машин. В цехе, что называется, ни пройти, ни проехать. Кладовые забиты машинными деталями. Под их тяжестью гнутся стеллажи. В механическом цехе и даже на заводском дворе свободные площадки превращены в филиалы сборочного цеха. Чуть ли не вся трехмесячная продукция цехов сейчас осела внутри завода. План третьего квартала по выпуску валовой продукции завод им. Калинина выполнил на 81 процент, а задание по выпуску товарной, готовой продукции — только на 12 с половиной процентов. Семь восьмых всех изделий находятся в незавершенном виде. В чем причина такого положения? Почему завод почти не выпускает готовых машин? До указа от 10 июля на заводах жили припеваючи: «К насосу нет мотора? — Отправим и без него». — «Нехватает кое-каких деталей? — Сойдет и так!» «У машины есть дефекты? — Неважно, это пустяки». И отправляли некомплектную продукцию невысокого качества. Зато количественная программа выполнялась не плохо. Сейчас обстановка круто изменилась. Требуется полная комплектность продукции, высокое качество изделий. А на заводе этого не делают»[46]. Казалось бы, всем должно быть понятно, что брак нельзя включить в продукцию промышленности. При производстве брака не только труд рабочего не производит хозяйственной ценности, но непроизводительно снашиваются также машины и инструменты, расходуется топливо и уничтожаются сырые материалы, служащие для производства негодного изделия. Поэтому, производство брака составляет для народного хозяйства прямой убыток. Тем не менее советская статистика включает или весь, или значительную часть производственного брака в учитываемую ею валовую продукцию промышленности по отпускным ценам продуктов стандартного качества[47].

Германское нашествие и война 1941‑1945 гг. нанесли тяжкий удар русской промышленности[48]. Как мы выше показали, население Союза ССР (в старых границах) сократилось с начала 1939 г. к началу 1946 г. с 170,5 млн. человек до приблизительно 159,7 млн. человек; с 1940 по 1945 г. сбор зерновых хлебов сократился с 119,0 млн. тонн до 67,0 млн. тонн; государственные заготовки хлеба, равнявшиеся в 1938/39 г. 270 млн. центнеров, в 1941‑1944 гг. давали в среднем 175 млн. центнеров; количество рогатого скота с 64,6 млн. голов упало до 46,9 млн. голов. Война разрушила 31.850 промышленных предприятий с 4 млн. рабочих; на Урал и в Сибирь было эвакуировано 1300 промышленных предприятий. В Донецком и Подмосковном бассейнах было разрушено 1.135 каменноугольных копей, на которых работало 337.000 рабочих и добывалось 104,6 млн. тонн угля в год. Производство чугуна в 1945 г. упало до 9,0 млн. тонн[49]. Присоединение к Советскому Союзу значительных территорий по западной границе и германская оккупация с произведенными ею народнохозяйственными разрушениями привели к образованию в СССР трех зон, весьма значительно различающихся между собою в народнохозяйственном отношении:

1) территории Союза в старых границах, не бывшей под германской оккупацией;

2) территории Союза в старых границах, бывшей под германской оккупацией;

3) вновь присоединенной к Союзу территории, также бывшей в большей своей части под германской оккупацией.

Для познания современного состояния промышленности в СССР и перспектив ее развития в ближайшие 5‑10 лет было бы очень важно иметь о ней статистические данные по каждой из этих трех зон отдельно. К сожалению, те немногие данные, которыми мы располагаем о состоянии советской промышленности после войны, мы имеем лишь по двум территориям: бывшей свободной от германской оккупации и оккупированной германской армией. Развитие промышленности на этих двух территориях шло следующим образом (в миллиардах рублей 1926/27 года)[50]:

Война 1941‑1945 гг. породила в промышленном хозяйстве СССР значительные потери, которые могут быть возмещены только через много лет. Главными мы считаем: уменьшение населения и рабочих сил; замену в промышленных предприятиях рабочих 18‑49 лет стариками и подростками, мужчин — женщинами, квалифицированных рабочих — новичками на работе; понижение трудоспособности рабочих вследствие ухудшения их питания и уменьшения количества скота в стране; ухудшение жилищных условий вследствие разрушения 1710 городов; уничтожение и износ технического оборудования фабрик, заводов и копей, мастерских; уменьшение народного дохода и понижение способности к национальному накоплению и инвестициям в промышленность. Средний рабочий после войны 1941‑1945 гг. несомненно обладает и много лет еще будет обладать меньшей производительностью, чем до войны. Большое народнохозяйственное значение имеет также многомиллионное количество заключенных в тюрьмах и лагерях принудительных работ мужчин рабочего возраста, труд которых обладает значительно пониженной производительностью[51].

Под влиянием этих народнохозяйственных последствий войны и германского нашествия, рост промышленности даже в той части СССР, которая оставалась свободной от германского занятия, шел замедленным темпом, а в 1946 и 1947 гг., когда шло сокращение и перестройка военной промышленности на мирные задачи, размеры валовой продукции промышленности даже сокращались. На оккупированной германцами части СССР, по мере ее освобождения, восстановление промышленности шло медленно, и в 1948 г. достигло лишь 70,9% довоенных размеров. В годы войны и по ее окончании изменилось также географическое размещение промышленности. Если в 1940 г. на территории, оккупированной в годы войны германскими армиями, помещалось 33% промышленности СССР, то по плану 1946‑1950 гг. на ней должно было быть помещено лишь 25,7% советской промышленности, а исполнение плана, по-видимому, понизит эту цифру до 21%.

Общее представление о развитии промышленности СССР, о ходе ее восстановления и дальнейшего развития дает следующая таблица размеров ее валовой продукции (в миллиардах рублей по ценам 1926/27 гг.):

Примечания к таблице:

Как показывает эта таблица, в десятилетие 1929‑1939 гг., когда в Западной Европе и Северной Америке промышленное производство или сокращалось, или росло в гомеопатических размерах, промышленность СССР успешно и упорно росла. Только в отличие от других аграрных стран, рост этот, при плановой системе хозяйства, происходил в Советской России с поразительной силой и скоростью. Таблица эта требует однако некоторых пояснений. Рост промышленности на 1950 г. запроектирован четвертым пятилетним планом, по сравнению с 1913 г., в 12,7 раза. Это вовсе не значит, что горная и обрабатывающая промышленность страны вырастут в этих размерах. Во-первых, в послереволюционные годы значительно расширился объем той отрасли народного хозяйства, которую мы называем промышленностью. Раньше к промышленности относилась только работа ремесленных мастерских, фабрик, заводов, шахт. Теперь в нее отнесены все промыслы: рыбная ловля, охота на пушного зверя и птицу, заготовка и сплав дикорастущего леса, собирание воска и меда от диких пчел, грибов и ягод и т. д.; в промышленность отнесена и первичная обработка сельскохозяйственных продуктов, — размол зерна, обдирка круп, выжимка растительных масел, приготовление коровьего масла, трепанье льна и пеньки, очистка хлопка от семян, заготовка сухого чайного листа, приготовление виноградных вин, забой скота и птицы; в советской статистике все производство сельского хозяйства считается сырым материалом для промышленности, за исключением части овощей, фруктов и ягод, молока, яиц, птицы, потребляемых в их первичном виде, без обработки. Затем, с прогрессом денежного хозяйства многие производственные процессы, производившиеся в семейном быту, — печение хлеба, приготовление пищи, производство тканей, одежды и обуви, — статистикой раньше не учитывавшиеся, в настоящее время обособились в самостоятельные производства и статистикой учитываются. Примерами могут служить булочные, столовые общественного питания, фабрики-кухни и производство льняного полотна и крестьянского сукна. Наконец, многие ремесленные и кустарные производства, прежде очень плохо учитывавшиеся, в настоящее время приобрели фабричный характер. При таком изменении структуры промышленности и учитываемых статистикой ее продуктов и изделий, статистические данные о валовой промышленности не могут дать точного учета динамики развития промышленности.

В советской промышленности главное место занимает производство средств производства. Советская промышленность начала свою интенсивную индустриализацию не с легкой промышленности, как другие аграрные страны, а с тяжелой. С. Ю. Витте уже в 1890‑х гг. понимал необходимость для России иметь свою тяжелую промышленность и создал южно-русскую металлургическую промышленность. Этой особенности процесса промышленного развития СССР Сталин дал следующее объяснение в своей речи во время выборной кампании в Верховный Совет 9 февраля 1946 г.: «Советский метод индустриализации страны коренным образом отличается от капиталистического метода индустриализации. В капиталистических странах индустриализация обычно начинается с легкой промышленности. Так как в легкой промышленности требуется меньше вложений и капитал оборачивается быстрее, причем получение прибыли является более легким делом, чем в тяжелой промышленности, то легкая промышленность становится там первым объектом индустриализации. Только по истечении длительного срока, в течение которого легкая промышленность накопляет прибыли и сосредоточивает их в банках, только после этого наступает очередь тяжелой промышленности и начинается постепенная перекачка накоплений в тяжелую индустрию для того, чтобы создать условия для ее развертывания. Но это — процесс длительный, требующий большого срока в несколько десятилетий, в течение которого приходится ждать развития легкой промышленности и прозябать без тяжелой промышленности. Понятно, что коммунистическая партия не могла стать на этот путь. Партия знала, что война надвигается, что оборонять страну без тяжелой индустрии невозможно, что нужно поскорее взяться за развитие тяжелой индустрии, что опоздать в этом деле — значит проиграть». Мы считаем это объяснение только наполовину верным. В других аграрных странах причиной начала индустриализации с легкой промышленности была не большая легкость получения от нее прибыли, а желание обслужить прежде всего нужды населения и увеличить свою экспортную торговлю. Изделия национальной промышленности должны были прежде всего заменить привозные предметы личного потребления. Затем экспортируемые сельскохозяйственные продукты должны были быть подвергнуты первичной обработке, чтобы сделать их более транспортабельными. Первой формой тяжелой промышленности в аграрных странах является добыча минерального сырья на экспорт. Напротив, в Советской России путь развития промышленности определялся не нуждами населения и внешней торговли, а задачами обороны страны от грозящего ей нападения соседей с Запада.

По четвертому пятилетнему плану, производство средств производства в СССР за период 1913‑1950 гг. увеличится в 24,5 раза, а производство предметов личного потребления в 6,8 раза, почти в четыре раза менее.

В натуральном выражении развитие ключевых отраслей тяжелой промышленности (электрической энергии — в миллиардах киловатт-часов, прочих отраслей — в миллионах тонн) шло следующим образом:

В послевоенные 1946‑1949 годы развитие всей промышленности (в миллиардах рублей) и главных ее отраслей (в миллионах тонн, метров и квадратных метров, миллиардах киловатт-часов) шло следующим образом[52]:

Так как Европейская равнина СССР бедна минеральными ископаемыми, то советская тяжелая промышленность развивается главным образом на Урале и за Уралом, в Сибири, Средней Азии и Закавказье. Ее центром все более становится Алтай с Горной Шорией. Особенностью развития тяжелой промышленности в СССР является открытие богатых минеральных залежей и создание крупных промышленных предприятий в северных тундрах и среднеазиатских пустынях. Топливной основой советской промышленности является каменный уголь, как показывает следующая таблица топливного баланса страны (в процентах)[53]:

В противоположность каменному углю, залежами которого СССР обладает в неограниченном количестве, нефть является в нем дефицитным продуктом. Этим объясняется настойчивое стремление советской власти получить доступ к иранским источникам нефти. Надежды на быстрый рост добычи нефти в так называемом «Втором Баку», по Волге и Каме, не оправдались. Поэтому, в четвертом пятилетием плане запроектированы восстановление и рост каменноугольной промышленности, и только восстановление, с слабым приростом — нефтяной. По исчислениям советских геологов, запасы нефти на территории Союза в старых границах достигают 4679,3 млн. тонн из всей суммы мировых запасов в 7965,1 млн. тонн, или 58,7%; из них намечено к добыче в 1950 г. 35,4 млн. тонн, или 0,76%. Но нефть и бензин в современном народном хозяйстве для моторов внутреннего сгорания нужны во всех отраслях его, — не только в авиации и автомобильном деле, но и в сельском хозяйстве, на железных дорогах, в морском и речном транспорте. Если, несмотря на всю нужду в нефти, советские техники не могут увеличить ее добычу, — значит, ее действительно нельзя добыть, и ее запасы являются не действительностью, а иллюзиями. По-видимому, иллюзией является и другая цифра советских геологов, запасы железных руд. Они учтены в 267.400 млн. тонн на территории СССР в старых границах, и на 1950 г. запроектирована добыча 40 млн. тонн железной руды, или 0,015% учтенных запасов. Много внимания советская власть уделила производству электрической энергии гидроэлектрическими станциями; но на 1950 г. запланировано ею только 82 миллиарда киловатт-часов; следовательно, ее роль в народном хозяйстве СССР еще очень не велика. Приведенные поэтому выше статистические данные о развитии ключевых отраслей тяжелой промышленности совершенно не объясняют нам, как развитие в 1950 г. промышленности, производящей средства производства, могло быть запроектировано в 24,5 раз более, чем оно было в 1913 г.

Объяснение заключается в росте машиностроения. В приведенных нами данных о росте производства машиностроения и обработки металлов руководящая роль принадлежит производству машин. В 1937 г., из 27,5 миллиардов рублей валовой продукции этой отрасли промышленности, на производство машин приходилось 23,2 млрд. рублей, или 84,4%. Но до приступа к работе по первому 5‑летнему плану развития народного хозяйства в 1928/29 г. производства машин в России и СССР не существовало. Учет стоимости их производства и цен на них, в 1926/27 г. в стране не производившихся, являлся неразрешимой задачей: как учесть их валовую продукцию по ценам 1926/27 г., когда в этом году эти машины на рынок не поступали и цены не имели?

Советские экономисты разрешили эту задачу следующим образом: всю продукцию новых производств они учитывают по отпускным ценам первого года выпуска этих продуктов на советский рынок. Цены эти, при высокой себестоимости продукции в первый год ее выпуска, неизбежно должны были быть ненормально высокими. Тем не менее, именно по этим раздутым ценам производился в последующие годы учет продукции всех производств, возникших после 1927 г.[54]. Если цены и на продукты старых производств в 1926/27 г. были значительно выше цен западноевропейских и североамериканских, то цены на товары новых отраслей промышленности, возникших после 1927 г., стояли и продолжают стоять на уровне, совершенно несоответствующем уровню мировых цен. Поэтому, приводимые в советской экономической статистике данные о росте валовой продукции машиностроения являются в очень большой мере преувеличенными. Заслуживает внимания, что в то время как за 1913‑1950 гг. по плану машиностроение должно увеличиться в 91,5 раза и на 285% превысить производство всех остальных средств производства, рост этих последних был запроектирован только в 6,4 раза. Так как продукция машиностроения входит в состав валовой продукции всех средств производства и народного дохода от всей промышленности, то и эти статистические данные являются в соответствующей мере преувеличенными.

Как мы уже говорили, производство предметов личного потребления было пасынком советской промышленности. Везде и всюду эта промышленность работает, главным образом, на местные рынки; в ней большую роль играет ремесло и мелкие предприятия с числом рабочих менее 16. Тотальная национализация всей промышленности в первые годы после октябрьской революции 1917 г. централизовала все управление ею в руках Высшего Совета народного хозяйства и Государственной плановой комиссии. Ремесло и мелкая промышленность не только были забыты, они были уничтожены. Вместе с ними была уничтожена инициатива, предприимчивость, умение произвести товар, отвечающий вкусам потребителей. В результате население, личные потребности которого лишь в слабой степени обслуживались крупной промышленностью, оказалось лишенным самых необходимых предметов потребления и быта. До войны советская печать жаловалась на отсутствие в колхозах телег, саней, хомутов, сбруи, даже дуг и вожжей; не было кузниц для подковывания лошади, направки топора, починки плуга; не было даже мельниц для размола зерна. Под Москвой не было крупорушек для обдирки гречихи и проса. В Архангельской области, за отсутствием водяных мельниц, развалившихся от ветхости, крестьяне начали молоть зерно на ручных жерновах. По свидетельству А. Андреева, в настоящее время в Советской России нет производства в местной промышленности конного инвентаря: телег, колес, хомутов, подков, гвоздей, в результате чего для чрезвычайно сократившегося после войны поголовья рабочего скота, которого просто не хватает для нужных работ, нет необходимого инвентаря и упряжи, и даже имеющееся недостаточное его поголовье не используется как следует[55]. Корреспондент из Рязанской области жалуется, что наступила косовица, а в продаже нет кос, брусков, отбойных молотков. Как может Государственная плановая комиссия планировать обслуживание потребностей и быта всех национальностей, населяющих Россию, от Ледовитого океана до Черного моря и Ирана, от Петербурга до Владивостока и Камчатки, не парализуя местную инициативу и не убивая своими приказами сверху всякую активность местных людей в поисках местного сырья и в постановке местного производства, отвечающего быту местного населения? Поэтому, тоталитарное планирование привело к тому, что самые обычные предметы домашнего обихода, с успехом производившиеся в дореволюционной России при рыночной системе хозяйства, в Советской России превратились в неразрешимые проблемы: проблему топора, телеги и т. д.

На такое положение населения, лишенного самых элементарных промышленных предметов, советская власть обратила внимание лишь после начала в Европе серии войн 1939‑1945 гг. Указ о реформе производства товаров широкого потребления из местного сырья был издан 7 января 1941 г., за несколько месяцев до начала войны с Германией; поэтому рост производства товаров широкого потребления остался на бумаге. Мотивы к этому указу дают откровенную и жестокую критику преступной политики советской власти в области этой промышленности: «Отсутствие необходимых прав у местных советских органов распоряжаться продукцией, вырабатываемой местной промышленностью и промысловой кооперацией, недостаточная финансовая заинтересованность, неправильная система планирования, при которой народные комиссариаты местной промышленности союзных республик, Всесоюзный кооперативный промышленный совет и народный комиссариат торговли СССР устанавливали план производства и использования всех товаров широкого потребления, вырабатываемых местной промышленностью и промысловой кооперацией, без учета местных интересов, — привели к тому, что местные органы власти и торгующие организации не были в должной мере заинтересованы в расширении производства товаров широкого потребления, стали на путь иждивенчества, ориентируясь на ввоз этих товаров из других республик, краев и областей». Нам нечего прибавлять к этой критике. Руководствуясь ею, правительство СССР постановило:

1) отменить существующую практику централизованного планирования производства и использования товаров широкого потребления и продовольствия;

2) передать планирование производства и использования местной промышленности в руки районных и областных исполнительных комитетов Советов депутатов трудящихся и Советов народных комиссаров союзных и автономных республик, и

3) ликвидировать в январе 1941 г. Всесоюзные советы промысловой кооперации, лесохимической и деревообрабатывающей промысловой кооперации и Металлический союз промысловой кооперации.

Товары, производимые местной промышленностью из местного сырья и отходов крупной промышленности, поступают полностью, а из государственного недефицитного сырья — в размере 50% в распоряжение перечисленных выше органов местного управления. Предприятиям местной промышленности было также предоставлено право использования цветных металлов (олова, свинца и пр.), добываемых из отвалов и месторождений, не разрабатываемых союзной промышленностью. Цены на те товары местной промышленности, по которым нет единых отпускных и розничных цен, утвержденных правительством СССР, устанавливаются областными исполнительными комитетами и Советами народных комиссаров союзных и автономных республик. Свое действие этот указ начал оказывать только по окончании войны. По-видимому, советской властью осознаны наконец неизбежные народно-хозяйственные следствия плохого обслуживания материальных нужд населения и четвертый пятилетний план на 1946‑1950 гг. запроектировал, в противоположность трем первым планам, более высокий рост производства предметов потребления, чем средств производства. Среднегодовые темпы роста производства средств производства и предметов личного потребления дают в %% следующую табличку:

После войны советская промышленность в какой-то мере повернула в сторону обслуживания нужд населения. Совет народных комиссаров СССР постановил, что вырабатываемые местной промышленностью и промысловой кооперацией телеги, сани, мебель, веревки, шорные (кожаные) изделия, кирпич, черепица и проч. не подлежат централизованному распределению и полностью остаются в распоряжении местных организаций. Мы можем лишь выразить свое удивление, как можно было до 1945 г. распределять эти предметы из планирующего центра в Москве. По четвертому пятилетнему плану, в промышленность республиканского подчинения предположено инвестировать 29,5 миллиардов рублей и производство ее довести до следующих размеров (в миллиардах рублей):

В крупной промышленности союзного подчинения в 1950 г. предполагается производство только 19% изделий и продуктов широкого потребления. При обсуждении четвертого пятилетнего плана в Верховном Совете указывалось, что в некоторых областях СССР еще плохо используются местные возможности производства товаров. Некоторые советские работники, вместо того, чтобы развернуть у себя в области производство тех или иных товаров для обслуживания нужд местного населения, настойчиво добиваются получения этих товаров из центра. Они утверждают, что на месте хороших товаров местные работники произвести не могут, и что такие товары нужно завозить из Москвы. Четвертый пятилетний план предписывает покончить с этими иждивенческими настроениями и развить местную инициативу по производству товаров, необходимых населению. Председатель Государственной плановой комиссии в своем докладе о четвертом 5‑летнем плане признал, что «необходимо всемерное развитие хозяйственной инициативы союзных республик в восстановлении и развитии производительных сил СССР и организации товарооборотов между городом и деревней. Строительные материалы, топливо и предметы широкого потребления, производимые местной промышленностью и промысловой кооперацией, должны полностью находиться в распоряжении правительства союзной республики, которое по своему усмотрению может определить долю продукции, остающуюся на потребление внутри республики, и долю продукции, которая в порядке товарооборота направляется в другие союзные республики при сохранении общегосударственного регулирования розничных цен»[56].

Развитию местной инициативы в производстве предметов широкого потребления должно содействовать и постановление Совета Министров СССР от 9 ноября 1946 г. о развертывании кооперативной торговли и увеличении производства товаров широкого потребления кооперативными предприятиями. Этим постановлением кооперативные предприятия освобождаются от выполнения несвойственных им заказов крупной промышленности и переключаются на выпуск товаров широкого потребления для населения, — посуды, мебели, тканей, обуви, трикотажных и чулочно-носочных изделий, предметов домашнего обихода, галантереи; им разрешена также скупка поношенных предметов личного потребления и их перепродажа населению после реставрации. Производственные мастерские разрешено также иметь потребительской кооперации. Во всех кооперативных организациях восстанавливается выборность правлений и ревизионных комиссий и их отчетность перед избирателями. Для руководства и контроля за работой промысловой и потребительской кооперации при Совете министров СССР создано Главное управление по делам кооперации. До признания необходимости полного освобождения ремесла, мелкой промышленности и разных форм кооперативной организации от руководства и контроля советов, их исполнительных комитетов и органов, советское правительство еще не дошло.

Если первый пятилетний план ставил перед советской властью задачу «догнать и перегнать» все капиталистические страны в их экономическом развитии, то в настоящее время, после войны 1941‑1945 гг., в экономических планах советской власти заметно значительное отрезвление. В речи, произнесенной на собрании избирателей в Верховный Совет 9 февраля 1946 г., Сталин указал, до каких размеров он хотел бы довести развитие тяжелой промышленности в Союзе ССР в ближайшие три пятилетки, к 1960 г. Сопоставим указанные им плановые задания с достижениями Соединенного Королевства и Соединенных Штатов С. А. (в миллионах тонн):

По этому плану, Союз ССР за ближайшие 15 лет обгонит Великобританию, но достигнет только современного уровня экономического развития Соединенных Штатов С. А. Война так ослабила производительные силы Союза, что от прежних иллюзий советская власть должна была отказаться.

Примечания:

[1] Г. Дементьев, Фабрика, что она дает населению и что она у него берет, 2‑е изд., 1897, стр. 250‑251.

[2] Опыт исчисления народного дохода 50 губ. Евр. России, под редакцией С. Прокоповича, Москва 1918 г., стр. 17‑20, 49‑59, 65.

[3] В. Гриневецкий, Послевоенные перспективы русской промышленности, Харьков 1919, стр. 141.

[4] В. Гриневецкий, Послевоенные перспективы русской промышленности, Харьков 1919, стр. 193, 200.

[5] Б. А. Гухман, в «Плановом хозяйстве» 1929, V, стр. 174‑175. Цифры производства хлопчатобумажных тканей являются приблизительными.

[6] Здесь, как и в других местах, где речь идет о довоенных рублях, имеется в виду довоенный рубль 1913 года.

[7] В. И. Ленин, Собрание сочинений, т. XV, стр. 150

[8] Октябрьский переворот и диктатура пролетариата, Москва, 1919, стр. 103‑104.

[9] Л. Крицман, Героический период великой русской революции, Москва 1925, стр. 127‑130.

[10] Вестник труда, 1920, № 3, стр. 91.

[11] Народное хозяйство, 1919, № 1‑2, стр. 19.

[12] Русская промышленность в 1921 г., изд. ВСНХ, стр. LXIII.

[13] «Профессиональный Вестник», 1918, № 7‑8, стр. 7.

[14] Труды Первого Всероссийского съезда Советов народного хозяйства, стр. 380.

[15] А. Гольцман, Регулирование и натурализация заработной платы, 1918, стр. 76.

[16] С. Струмилин, Заработная плата и производительность труда, Москва 1923, стр. 45‑46.

[17] Ленин, Собрание сочинений, т. XVI, стр. 162‑164.

[18] Экономическая Жизнь, 1922, № 268.

[19] Ленин, Собрание сочинений, т. XVIII, часть I, стр. 104.

[20] Эти акты 1921‑1923 гг. ликвидировали коммунистическую политику 1918‑1920 гг. и заложили основы того экономического строя, который до сих пор продолжает существовать в Советской России. В своих воспоминаниях Р. Кулондр бывший французским послом в Москве с октября 1936 г. по октябрь 1938 г. относит русский термидор к более позднему времени диктатуры Сталина. (R. Coulondre, De Staline à Hitler, 1950, pp. 44, 72, 80, 82), и считает, что ортодоксальный коммунизм умер в России с Лениным (там же, р. 51). Это неверно: уже Ленин в 1921 г. отрекся от ортодоксального коммунизма. Только введенная им Новая Экономическая Политика была полутермидором, и сохранила до сих пор свой половинчатый характер.

[21] Труд в СССР. Справочник 1926‑1930 гг., Москва 1930, стр. XIV, XV, 27‑29; А. Рашин Состав фабрично-заводского пролетариата СССР, 1930, стр. 19, 21‑22, 35.

[22] Количество иностранных капиталов в России перед революцией равнялось, по подсчету П. В. Оля, 2.270,5 млн. рублей (1168,3 млн. долларов). Из них 237,7 млн. рублей были помещены на территории, отошедшей от Советской России. Поэтому, при национализации банков, страховых и промышленных предприятий были аннулированы советской властью иностранные капиталы на 2032,8 млн. рублей 1046,0 млн. долларов. П. В. Оль, Иностранные капиталы в России, Петроград 1932, стр. 8‑9, 142‑144, 292‑298.

[23] Пятилетний план народнохозяйственного строительства СССР, том I, изд. 2‑е, 1929, стр. 20; Проблемы экономики, 1936, кн. VI, стр. 205; Плановое хозяйство 1937, VIII, стр. 183.

[24] Пятилетний план народнохозяйственного строительства СССР, 2‑е изд. 1929 г., том I, стр. 99; том II, часть вторая, стр. 404

[25] Сталин, Вопросы ленинизма, 10‑е изд., стр. 445.

[26] И. Сталин, Вопросы ленинизма, 10‑е изд. 1935, стр. 278.

[27] К. Плотников, Бюджет социалистического государства, Москва 1948, стр. 334.

[28] Рубли в таблице и в росписи — текущие, рыночные.

[29] Кирхнер и Турубинер: Труд и быт инженерно-технического персонала в горной промышленности. Издание центрального комитета союза горнорабочих. Москва, 1929, стр. 10, 11, 89.

[30] Сталин и Каганович, Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП, 1931, стр. 187‑188. О беспартийных говорил на XVIII конференции коммунистической партии член Политического Бюро партии Маленков, оценивая их как честных и способных работников. Маленков протестовал против того, что «до сих пор... во многих партийных и хозяйственных органах при назначении работника больше занимаются выяснением его родословной, выяснением того, кем были его дедушка и бабушка, а не изучением его личных деловых и политических качеств, его способностей». Беспартийные работают часто лучше, добросовестнее, чем некоторые коммунисты со стажем, — «болтуны, не способные на живое дело» и «невежды, не хотящие ничему учиться», и только «обычно кичащиеся своим пролетарским происхождением».

[31] С. Сырцов, О наших успехах, недостатках и задачах, 1930, стр. 9‑10, 15.

[32] Социалистическое строительство СССР, статистический ежегодник 1935 г., стр. 513‑519. «Правда» 6 мая 1935 г.

[33] «Правда» 6 мая 1935 г.

[34] «Правда» 10, 14, 19, 20, 23 и 26 сентября 1940 г.; «Индустрия» 18 сентября 1940 г.

[35] Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР, Москва 1934, том I, стр. 427.

[36] Плановое хозяйство 1939 г. кн. III, стр. 38.

[37] «Год работы правительства. Первый год пятилетки», Москва 1930, стр. 155.

[38] Борьба за качество. Первая всесоюзная конференция по качеству продукции предметов широкого потребления, Москва 1931, стр. 58‑61, 64‑67, 97.

[39] «За Индустриализацию», 12.Х.1930.

[40] «Экономическая Жизнь», 17.VII.1929.

[41] «За Индустриализацию», 16.VIII.1931.

[42] «Социалистический транспорт», 1933,IX.

[43] В «Известиях» за 1949 г. мы находим следующие сообщения о браке в советской промышленности: «В редакцию “Известий” поступают письма, в которых предъявляются серьезные претензии к предприятиям, выпускающим недоброкачественные товары широкого потребления. В магазинах Воронежской области, например, долгое время лежат, покрываясь пылью, небрежно сшитые платья-балахоны и “пальто-фантазия”. Потребители не покупают этот явный брак воронежских швейных фабрик. Не находит сбыта невзрачная и непрочная обувь местной фабрики. Воронежские промысловые артели выпускают абсолютно непригодные замки, умывальники, расклеивающуюся мебель, топоры с трещинами и раковинами. Недоброкачественные изделия выпускают предприятия и промысловые артели и ряда районов Рязанской, Саратовской и других областей. Высокий процент брака на многих предприятиях Министерства местной промышленности РСФСР является следствием того, что некоторые хозяйственники пытаются увеличить валовой выпуск Продукции не путем улучшения технологии и культуры производства, а за счет понижения качества изделий. В Рязанской области, например, предприятия местной промышленности грубо нарушают технологический процесс, не считаются с утвержденными техническими условиями, и в результате торговая сеть получает недоброкачественные изделия» («Известия», 13 февраля). «В связи с выпуском недоброкачественной продукции к некоторым руководителям был применен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 июля 1940 г. Так, в декабре минувшего года за выпуск бракованных веялок и повозок для сельского хозяйства были осуждены на 5‑6 лет тюремного заключения директор, технорук и начальник ОТК завода «Красногвардеец» Саратовского областного отдела местной промышленности. В суде выяснилось, что сырье и материалы для производства этих изделий были хорошие, технические условия имелись. И только в результате преступного отношения руководителей завода «Красногвардеец» к своим обязанностям колхозы Саратовской области получали от завода сплошной брак» («Известия», 15 февраля). В «Известиях» от 12 июня напечатан фельетон, в котором рассказывается, что произошло бы, если бы директор бракодельной швейной фабрики народный суд приговорил на три месяца ходить по городу в костюме собственного производства — узеньких брючках, в которых одна штанина длиннее другой, и криво-сшитом пиджачке. Затем в фельетоне описываются факты брака в швейном и посудном производстве.

[44] Борьба за качество. Первая всесоюзная конференция по качеству продукции предметов широкого потребления, Москва 1931, стр. 20, 69.

[45] «Правда», 1940, 6 октября.

[46] «Правда», 20 октября 1940.

[47] Вопросы советской торговли, 1939, I, стр. 31‑32. Много интересных конкретных примеров производства брака приведены в «Правде» 1939 г. 21, 23, 24, 30 июня и 2, 6, 8 июля.

[48] По данным Вознесенского, в годы войны производительность советской промышленности эволюционировала следующим образом (в миллиардах рублей 1926/27 года):

1940, средний месяц .......... 11,5
1941, июнь ................... 13,2
1941, ноябрь .................. 6,3
1942, декабрь ................. 9,4
1942, год (приблизительно) ... 94,2
1943, год ................... 110,2
1945, год ................... 127,0

Н. Вознесенский, Военная Экономика СССР, 1947, стр. 15, 42, 46, 61, 151, 164.

[49] И. Бардин, Черная металлургия в новой пятилетке. Москва 1947, стр. 15. В годы четвертой пятилетки проектируется рост производства чугуна в среднем в год на 2,1 млн. тонн, за пять лет 10,5 млн. тонн. Так как в 1950 г. проектируется производство 19 млн. тонн, то в 1945 г. произведено было 9 млн. тонн.

[50] Н. Вознесенский, Военная Экономика СССР, 1947, стр. 15, 42, 46, 61, 157, 164; Большая Советская Энциклопедия, 1948, стр. 830, 834; трехмесячные обзоры Центрального Статистического Управления в «Известиях» 1946‑1950 гг.

[51] Если не ошибаемся, комиссариат юстиции ввел употребление на хозяйственных работах (рубка леса, прокладка дорог и т. п.) осужденных к тюремному заключению или в лагеря принудительных работ в 1929‑1930 гг. По свидетельству бывшего французского посла Р. Кулондра, количество политических ссыльных в лагерях принудительных работ зависит от размеров нужды советского государственного хозяйства в числе рабочих. Он говорит, что из очень хорошего источника он узнал о следующей фразе, произнесенной заведывавшим политической полицией Ежовым: «Нужда в рабочих руках заставляет меня в этом году усилить политическую чистку». (R. Coulondre, De Staline à Hitler, 1950, p. 65).

[52] United Nations, Economic Survey of Europe in 1949, p. 14; трехмесячные отчеты Центрального Статистического Управления в «Известиях»; Сообщение Государственного планового Комитета, «Правда» 1951, 17 апреля.

[53] Плановое хозяйство, 1946, кн. II, стр. 101.

[54] Плановое хозяйство 1939, кн. I, стр. 125‑127.

[55] Известия 1947, 7 марта; также Известия 1947, 5.VI и 3.VII: Правда 1947,23.VI; Труд 1947,2.XII.

[56] Большевик, 1946, VI, стр. 86.