Вечернее заседание 11 марта 1938 г.

[1]ВЕЧЕРНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ

ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

11 марта 1938 г.

Речь защитника т. Брауде

[КОМЕНДАНТ СУДА. Суд идет, прошу встать.]

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается.]

[Слово имеет Член Коллегии Защитников т. Брауде.]

[БРАУДЕ.][2] Товарищи судьи![, х] Характерной чертой современных заговорщических контрреволюционных организаций является то, что за ними нет никакой массы. [И этот процесс [, как и ряд предыдущих п] и прошедший зиновьевский и пятаковский процесс показали, что э] Эти заговорщики [— это] — генералы без армии, [что] они опираются[ясь] на иностранные разведки, в нашей стране у них нет корней, они варятся в собственном соку.

[Т. Сталин н] На Пленуме ЦК [3] в марте[а] 1937 г. [объяснил это явление простыми и могучими словами. Т] т. Сталин говорил: *«Современные троцкисты боятся показать рабочему классу свое действительное лицо, боятся открыть ему свои действительные цели и задачи, старательно прячут от рабочего класса свою политическую физиономию, опасаясь, что если рабочий класс узнает об их действительных намерениях, он проклянет их как людей чужд*ых и*[3] прогонит их от себя»*.[4]

[И], товарищи судьи, [м]*Мы видим,*[5] что для технического осуществления своих вредительских замыслов этим заговорщикам приходится рассчитывать только на свои собственные ничтожные силы и иностранную разведку. [, либо] Только путем обмана, двурушничества, шантажа [, выполнять] им удавалось втягивать в свои злодейские [поручения и втягивать] преступления отдельных лиц, которые [не] по своему миросозерцанию ничего общего не имеют с ними. [, которые] [ни по целям, они были втянуты в тягчайшие преступления и вынуждены [теперь] разделять с ними свою судьбу.] На происходящем судебном заседании еще раз подтверждается эта мысль.

В самом деле, далекий[о] от контрреволюционного мировоззрения и от контрреволюционных[ой] целей[и доктор] Левин, старый врач, был втянут *через [...][6] Ягоду*[7] в право-троцкистскую организацию для совершения чудовищных преступлений, [с тем, чтобы] который сам[им] хотел оставаться в стороне.

И *мне*[8] сегодня, товарищи судьи, приходится *перед вами*[9] защищать этого старика — доктора Левина, — который к концу своей жизни оказался техническим выполнителем конкретных замыслов «право-троцкистского блока», о [смысле] самом существовании[я] которого вряд ли имел какое-либо[10] представление, и не только техническим выполнителем, но, как правильно сказал сегодня Прокурор, и приня*вшим*[11] на себя некоторую организующую роль. Как это могло произойти, как [могло произойти] случилось, что врач с 40-летним стажем, близкий к Максиму Горькому, врач Куйбышева и Менжинского, сделался убийцей своих пациентов.  [Вряд ли мне нужно подчеркивать все бесчинство этих преступлений, но я, как защитник Левина, я обязан помочь вам раскрыть те внутренние психические механизмы, которые обеспечили возможность совершения Левиным злодеяний, и найти мотивы, которые бы дали право на ваше снисхождение.]

*Изучая материалы предварительного[е] следст*вия[е], [и в]*[12] допросы[ах] [слова] Буланова, Ягоды, Левина и других обвиняемых, [*с у*[13]дивлением] видел, [и] что следствие само[14] [интересовалось][15], как мог Левин принять на себя такие ужасные поручения, что [понудило] вынудило его на отсутствие надлежащего сопротивления[16] Ягоде.*[17] [Этим свидетелям все время задавали соответствующие вопросы.] Здесь [тот же вопрос в упор поставил] т. Прокурор спрашивал Левина:[у. Он спросил его — п] «Почему вы не попытались противодействовать Ягоде*?*[18] И формулируя ответ Левина, т. Прокурор сказал: «[в] В душе [упора] опоры не было, а вовне ее не искали».

И при таком ответе остается неразрешенным вопрос: а почему [упора] опоры в душе не было[.]? А почему [его] ее Левин не искал вовне? [, и почему оказалась такой успешной его обработка Ягодой в убийцы.]

*[Для того, чтобы попытаться ответить на этот вопрос, мне кажется, необходим[о]ым сделать небольшой экскурс в прошлое нашей интеллигенции.]*[19]  Я думаю, что не совершу большой ошибки, если скажу, что, окидывая  ретроспективным взглядом прошлое [нашей интеллигенции] и [рассматривая] анализируя настоящее этой интеллигенции, я разделю ее на три группы.

Первая группа — это ничтожная, небольшая часть той буржуазной интеллигенции, которая, занимая в прошлом командные посты у [буржуазии] капитала, вынуждена *затем была*[20] [обстановкой к] работ[е]ать с советской властью. Эта небольшая группа проявила себя на протяжении ряда лет  контрреволюционным вредительством во всех областях нашего хозяйства как одной из форм классовой борьбы. Это вредительство принимало самые разнообразные формы. [на всем протяжении нашей революции.] Вспомните шахтинцев, вспомните [блок] дело Промпартии. [, вспомните...]

Органами Наркомнудела[21], нашими судебными органами вредительские организации были разгромлены, но отдельные осколки их кое-где сохранились, уцелели и продолжали время от *времени*[22] *себя проявлять*[23]. [И, во всяком случае, уцелели а] Антисоветские настроения у отдельных представителей этой части интеллигенции [,] представля[я]ют [нетрудную добычу] почву для работы контрреволюционных организаций и для иностранных разведок.

Есть вторая [группа,] также не столь большая группа [интеллигенции], это та часть мелкобуржуазной интеллигенции, [мелкобуржуазных специалистов,] которая[ые обычно] не принимала[и] участия в [контрреволюции] саботаже и ряд последующих лет честно работала вместе с советской властью. Но эти люди, оставаясь только специалистами, не сливались органически ни с партией, ни с рабочим классом. Они полагали, что для того, чтобы иметь право называться советскими специалистами, достаточно работать только по своей специальности. [Многие из этих специалистов бравировали своей аполитичностью, нередко замыкаясь в свои узкоцеховые интересы и доставляя в некоторых случаях пищу для тех же иностранных разведок.] Они носят на себе все черты обывателей мещан, [все черты легковерия...] и этими чертами их также нередко пользуются опытные вражеские агентуры, завербовывая их в свои ряды.

И [есть], наконец, третья группа настоящей советской интеллигенции, которая составляет большую часть нашей интеллигенции, ее подавляющее большинство. Это та новая советская интеллигенция, которая выросла [, возникла] из недр рабочего класса, обогатила себя сокровищами старой и новой культуры, прошла суровую школу классовой борьбы. [и закалку.] К этой же группе относится, в частности,

[И, наконец, это] та значительная часть старых [советских] специалистов, которая органически слилась с рабочим классом и восприняла его прекрасные черты, его бдительность [, его настороженность] и умение распознавать классовых врагов... это те, которые имеют право на [меткое] почетное [на]звание [т. Сталина] «непартийный большевик».

[Я мысленно позволю себе ставить вопрос: что, е] Если бы Ягода обратился со своими гнусными предложениями [не к этим, сидящим на скамье подсудимых, врачам, а] к одному из представителей этой [настоящей,] подлинно советской интеллигенции, составляющей большинство в нашей стране, [? Что, если бы он посмел к кому-нибудь обратиться с таким предложением? Они] он был бы немедленно разоблачен[или его], и контрреволюционная, преступная, бандитская организация была бы разоблачена на несколько лет раньше.

[И вот сейчас, бросая взгляд на этим трех] Три врача,[ей, я должен сказать, что среди них нет и не может быть представителей этой] сидящих на скамье подсудимых, не могут быть отнесены к представителям настоящей советской интеллигенции. [И если, выражаясь медицинским языком, взять за основу их общий частный анамнез, который выявился здесь на судебном следствии, то диагноз, определение их социальных заболеваний и дифференциация их по группам интеллигенции, только что названным мною, не вызывает особых трудностей.]

Я защищаю доктора Левина. До 1934 г. он очень добросовестно, с большим знанием дела, работал в различных больницах, медицинских организациях, научных обществах. Он лечил Ленина и был близок к Горькому. Пользовался доверием Куйбышева. Он искренне считал, что эта близость дает ему право называться честным советским специалистом. Но он не понял, что это[а] близость [была] — механическая, политически же он был [им] далек [.] от них. Левин [сказал здесь на суде — он] был [настолько] аполитичен, [что] он даже не разбира[л]ется в том, что такое меньшевики. На вопрос о партийности он ответил, что принадлежит к партии врачей. Его ответ подчеркивает[я этим свою] всю его цеховую оторванность от рабочего класса. На вопрос Прокурора он ответил, что он — трус, и данные дела, к сожалению, не позволяют в этом сомневаться. [Если д] Добавьте[ить] к этому крайнюю его тряпичность, склонность к панике, — и вы получите портрет Левина как специалиста, принадлежащего ко второй, названной мною, группе интеллигенции. [, будет полностью набросан.]

[И Ягода, учитывая различные характеры этих трех врачей и в] Вербуя [их] врачей по рецептам фашистских разведок, [проявив неплохую психологическую ориентировку, — для] Ягода применил к каждому[го] из них [у него] индивидуальный подход. [: к Левину — у него один подход, другой подход — к Плетневу, третий подход — к Казакову. Проследим это по показаниям самого Ягоды.] Посмотрим, [как] что рассказывает об этом сам Ягода на предварительном следствии. К Плетневу у него отношение не прикрыто грубое: он подбирает [поручает аппарату ОГПУ собрать на него] [о нем] компрометирующий материал о нем. *[, получает этот материал и только тогда разговаривает с Плетневым. Вот что говорит в своих показаниях от 28 декабря Ягода: [показал —] — «Оказалось, что этих материалов довольно много, и] Плетнев был участником какой-то антисоветской группировки [врачей] и вообще оказался человеком антисоветским.[».] Ягода использовал это. [вызывает Плетнева к себе. Плетнев начала было рассуждать. «Я положил на стол папку с материалами, пригрозил ему, и он согласился слушать меня». Вот вам один подход — к Плетневу.]*[24]

На Казакова он действует [и] страхом и [, с другой стороны, Ягоде удалось] одновременно зарождает[дить] в нем надежду, что он окажет ему какую-то помощь в его [идее фикс — в] борьбе с группой врачей. [; ему казалось, что группа врачей против него борется, ему казалось, что Ягода ему поможет в этой борьбе. Здесь был двойной подход: и действие страхом, и действие возбуждением некоторых надежд.]

Ягода [бьет без промаха на авантюристические и] использует корыстные черты Крючкова, возбуждая в нем надежду, что после смерти Максима он [сделается] станет литературным наследником Горького, а с другой стороны, действует также страхом, указывая, что ему, Ягоде, известно о растрате[нжировании] Крючковым денежных средств Горького.

И Крючков [был] готов.

О Левине [, — здесь я с грустью должен констатировать, что выделяя Левина из группы остальных врачей, — здесь] т. Прокурор сказал, что [Левин] он был правой рукой Ягоды, — он вместе с Ягодой был организатором [.] убийств. Формально это верно. [Но почему это так? Е] Но если Левин был правой рукой Ягоды, то нельзя ни на минуту забывать, что мозгом, который руководил этой правой рукой, являлся Ягода. И то, что Левин оказался правой рукой Ягоды, объясняется [не той чертой, что у него была готовность к необычным преступлениям, что у него потенция в характере была заложена для преступлений, что у него была своя цель и стремления, это объясняется чрезвычайно] простой случайностью. Левина Ягода знал, [с Левиным Ягода сталкивался,] Левин был вхож к больным, к тем прекрасным людям, в устранении которых был заинтересован «право-троцкистский блок». [, и к Левину ему пришлось применять целый ряд методов, чтобы его обработать.] *Левина*[25] [он] Ягода обрабатывал долго, [обрабатывал] чрезвычайно изобретательно и тонко.

У Левина в прошлом не было никаких темных мест, не было антисоветских настроений, у него был 40-летний беспорочный трудовой стаж за спиной. *Он был предан*[26], до разговора Ягоды, советской власти, [и] может быть, был привязан к Горькому. [, к нему хорошо относился Куйбышев, он был врачом Менжинского. Нужно было] Ягода должен был преодолеть [те моменты] внутреннее[го] сопротивление[я, которые должны создаваться] у Левина. [по этим, хорошо известным моментам Ягоде.] И Ягода [за]долго, очень [за]долго [приступил к] и тонко[й его обработке] обрабатывал его методами, которые превосходят иезуитские [преступления] методы Игнатия Лойолы. С изобретательностью иностранного разведчика, он играет [на чем у Левина? На его] на малодушии, мягкотелости, тщеславии, легковерии и паничности Левина. [его натуры.]

Ягода сам показывал, что Левин был лечащим врачом Пешкова и быв*ал*[27] у Горького, он естественно сталкивался не раз с Левиным. Вот почему [я хочу сказать, т. Прокурор,] именно на Левина Ягода обратил внимание, сделал его правой рукой. [Потому что о] Он знал его, часто сталкивался именно с ним, а не Плетневым и Казаковым.

[Но вскоре] Левин понадобился для осуществления преступных замыслов, поэтому [он] Ягода стал ближе присматриваться и проявлять [некоторое] внимание [.] к нему. В чем выразилось это внимание? Об этом говорил и сам Левин и Буланов: французское вино, цветы, облегчение таможенных формальностей, доллары на поездку за границу. Все это имело место в порядке постепенной, многомесячной, а, может быть, и многолетней обработки, ибо задание право-троцкистского центра было дано Ягоде[ой] давно. Поэтому обработка обнимает продолжительный промежуток времени до прямого совершения преступления.

[Вот этот самый] Левин, конечно, не понимал и не мог понимать, в чем тут дело. Наивно он думал, что *это делает Ягода*[28] из уважения к его личным достоинствам и качествам врача. [и э] Это приятно щекотало чувство тщеславия, — а то, что Левин был тщеславен[ый], [об этом] он не скрывал [это] [и когда был допрос, он так объяснял выражение внимания и доверия со стороны такого органа, как ОГПУ.] этого и здесь на суде.

[29]Но это-то прекрасно учитывал Ягода. Наряду с признательностью [, с] за щедрость[ью] и внимательное[ым] отношение[м] Ягоды, [... невольно] появлялось[илось] чувство некоторой своеобразной зависимости, чего и добивался Ягода. [30]Приближался час осуществления злодейских замыслов Ягоды в отношении Макса Пешкова. Я должен сказать вам, товарищи судьи, что, слушая [здесь и на открытом заседании, и на закрытом судебном заседании] объяснения Ягоды о причинах убийства [, уничтожения] Макса Пешкова, я пришел [лично, по крайней мере,] к такому убеждению, что здесь причины были двоякого рода: [; что здесь была, с одной стороны,] причина глубоко низменного порядка у Ягоды [, но были и другие причины, здесь было] и задание право-троцкистского блока убийством любимого сына [Горького] *нанести Горькому*[31] такую психологическую травму, которая бы ослабила еще больше [психологическую] физическую сопротивляемость великого писателя в борьбе против болезни. [И здесь л] Личные низменные мотивы Ягоды, бесспорно, совпали с установкой «право-троцкистского блока».

*[Что говорит Ягода по этому поводу? В одном из его показаний сказано буквально так: «Я вынашивал в себе мысль физически убить Макса Пешкова, он мне мешал». Первоначально была мысль убить Макса Пешкова с помощью бандитов, но казалось опасным втягивать много людей в такое преступление, и у главарей право-троцкистского блока возникла идея, что лучший способ умертвить Макса Пешкова, это «смерть от болезни».]*[32]

[33]Я обращаю внимание суда на то, что [эта] идея «смерти от болезни» пришла и возникла не у врачей. [, а э] Эта идея возникла [именно] у Ягоды, у «право-троцкистского блока». *[И врачам была навязана эта идея смерти от болезни, и самую мотивировку этой «идеи» дает Ягода. Еще на допросе у следователя, на вопрос следователя — «как это надо понимать?» — Ягода говорит: «Очень просто. Человек естественно заболевает, некоторое время болеет, окружающие привыкают к тому, что больной, что тоже естественно, или умирает или выздоравливает. Врач, лечащий больного, может способствовать или выздоровлению больного, или смерти больного...» (Читает.) «...ну, а все остальное дело техники».]*[34]

[Как вы видите, целой философское обоснование, которое Ягода] И [ее он] эту идею он навязывает врачам. [Но д] Для воплощения этой идеи в жизнь врач необходим. [Сама идея требует обязательного участия в ней врача. И так] *удобно вершить*[35] [ч] Чужими руками, руками врача это черное дело, а самому остаться в стороне. [Ведь всегда потом можно отпереться.]

[И вот] [36]Ягода [считает Левина до некоторой степени прирученным, но, видимо, не вполне уверен в нем и] применяет и [уже] теоретическую обработку Левина. Ягода развивает перед Левиным своеобразную «теорию», носящую [своеобразные] следы влияния на него немецких фашистских стерилизаторов. Ягода [так] сам показывает, как он обрабатывал Левина извне приобретенными теоретическими суждениями. [Начал я в беседе с Левиным с абстрактного вопроса — может ли врач способствовать смерти его пациента. Получив утвердительный ответ, я спросил: понимает ли он, что больной бывает помехой для окружающих и что смерть такого больного была бы встречена с радостью. Левин сказал, что это вопрос дискуссионный, что врач не имеет права сократить жизнь человека, больного. А я спорил с ним и [говорил] доказывал, что он отсталый человек][37] и что «мы» (надо было понимать под этим — современные люди) придерживаемся другой точки зрения. На эту тему было у меня с Левиным несколько разговоров».

[а что мы (здесь он подразумевал людей сильных, передовых) придерживаемся другой точки зрения. На эту тему у меня с Левиным было несколько разговоров».]

[Как видите, товарищи судьи, превращение Левина в правую руку Ягоды было делом не простым и требовало не только, так сказать, практической, но и философской теоретической обработки.] [38]Ho этих[ого] «разговоров» оказалось [мало.] недостаточно. Видимо, Левин не шел на эти «теоретические прививки». [и после этого разговора] Тогда Ягода старается представить план уничтожения Максима Пешкова как акт, необходимый в государственных интересах, и, прежде всего, в интересах самого Горького. [Он говорит о никчемности, бездельности, алкоголизме Максима Пешкова, о] Он доказывает пагубное влияние его на отца. [и п] При дальнейших разговорах он напирает на [одно] то, что уничтожение Максима Пешкова *не его, Ягоды,*[39] директива, а группы ответственнейших руководящих работников. В доказательство этого, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, он сводит его с Енукидзе, занимавшим тогда пост секретаря ЦИК CCCP,][40] [. Этот бесстыдный, фашистский волк... для убийства членов Политбюро.] который [одобряет] лично одобряет Левину план убийств посредством «смертей от болезни».

[41]Почему Левин не разоблачил эту фашистскую банду? Я уже говорил [подробно о Левине, к какой категории интеллигенции он относится, я говорил] о его аполитичности, мягкотелости, бесхарактерности. [, н] Но здесь, конечно, [руководящую] основную роль сыграла [эта] та комбинация методов, которая была против него *применена*[42] Ягодой. [, и вопрос о том, конечно, как она была применена.]

[Я думаю, товарищи судьи, что помимо разницы в положении между Ягодой и Левиным, — она имела значение для успеха вербовки Левина, — но имела здесь значение и разница характеров. Когда мы спросили другого, наиболее крепкого, Казакова, в чем был мотив, вследствие которого он не сопротивлялся Ягоде, Казаков ответил: «Мотив низменного страха». К этому чувству еще примешивалось у] Левин[а] был уверен[ностью], что Ягода не остановится[авливается] ни перед чем. [, Ягода ничего не забывает. Нужно понять также и принять во внимание некоторое психологическое заблуждение Левина по поводу Ягоды, что перед ним тогда Ягода стоял не таким, каким мы видим его здесь, пришибленным, придавленным грузом его собственных преступлений. Тогда Ягода был таким, о котором Казаков здесь в судебном заседании в панической аггравации воскликнул: «Ягода был всезнающим, вездесущим, Ягода был всемогущим». Конечно, Казаков ошибается. Ягода не был никогда ни всезнающим, ни вездесущим, ни всемогущим. Но я вполне понимаю, что у Левина, — учитывая свойство таких натур, как Левин, — могло сложиться такое представление о Ягоде, что Ягода, Нарком внутренних дел, злоупотреблявший своим служебным положением, использовавший руководимый им аппарат для других исторических целей, которые нужны... Тогда было иное положение.] [43]В одном из своих показаний Левин с содроганием пишет: «Я вспоминаю каждый раз страшное лицо и угрозы Ягоды. На меня производила страшное впечатление речь Ягоды». [, имевшего, по его словам, очень большую группу крупных политических работников.]

[Но здесь, конечно, сразу чувствуется паничность Левина, ибо ничего демонического в лице Ягоды я не усмотрел. Но нельзя забывать того, что, с другой стороны, был все-таки Ягода, как его] Левин [себе представлял, а с другой стороны] — тряпичный интеллигент, старый беспартийный, легковерный, безвольный врач, трепетал[вший] не столько за себя, сколько за свою семью, разгромить которую ему угрожал Ягода.

[44]Не вправе ли я, товарищи судьи, сказать, что Левин был Ягодой психически терроризован, и что этим объясняется и та роль, которую он сыграл в этих кошмарных убийствах. [Левин показывает: «Я чувствовал себя закабаленным Ягодой, мне было ясно, что при первой попытке отказа от повиновения заданиям Ягоды или даже случайной неуда*чи*[45], грозящей провал*ом*[46], погибну не только я, но и моя семья». Об этом он говорил.][47] Он принимал участие в умерщвлении Максима Пешкова, и затем началась сеть последующих страшных преступлений, за Максимом Пешковым — Куйбышев, за Куйбышевым — [сам] Максим Горький и [, наконец,] Менжинский. [Каковы же те мотивы, по которым Левин выполняет эти дальнейшие страшные задания право-троцкистского блока? Старая русская пословица говорит: «коготок увяз — всей птичке пропасть».][48] Совершив одно преступление, сознавая себя скованным узами с Ягодой, Левину еще труднее уйти из-под его влияния.

[Ягода это понимает, и тон его с ним резко изменился.][49] [Он рассказывает с циничной откровенностью о своих задуманных преступлениях, и аполитичный беспартийный Левин становится политиком поневоле.] Он стал с ним  разговаривать грубо, языком угроз. Он раскрывает перед ним с циничной откровенностью карты, он разъясняет ему, в чьих интересах Левин действовал, и аполитичный беспартийный Левин становится политиком поневоле. Не разделяя убеждений этих господ, Левин фактически вместе с ними. Он понимает, что, сделавшись их соучастником, он не может не выполнять их поручений. [Он понимает, что если донести на Ягоду, погибнет его семья, погибнет он сам. И силой обстоятельств он поставлен в положение, когда, вступив на путь контрреволюции, с] Связав себя с контрреволюцией и преступными ее делами, он разделил судьбу Ягоды. Такова логика контрреволюции.

[Т. Прокурор изобразил здесь это гораздо талантливее, гораздо красивее.]

[Я должен сказать, что Левин, связав себя контрреволюционными делами, стал соучастником их контрреволюционных мировоззрений. У него не было опоры во внутри, и вовне он ее не искал, думал, что не сможет это сделать, потому что боялся искать опоры, опасаясь, что Ягода расправится с ним раньше, нежели он что-нибудь с ним сможет сделать.]

[Но действительно ли, товарищи судьи, Левин внутренне этого не...? Я внутренне содрогнулся, когда слушал в судебном заседании... спокойный рассказ Левина. Товарищ Вышинский в этой прекрасной речи сказал здесь... Левина, которое было напечатано в отчете. Я, как уже сказал, внутренне содрогался за моего подзащитного, ..., который можно было принять за внутрене спокойный, что это... фарисейство...][50] *без всякого внутреннего сопротивления, без душевной борьбы подчинился Ягоде в его страшных заданиях. Я допускаю, что этически спокойный рассказ Левина здесь о его преступлениях мог произвести на кого-нибудь впечатлен*ия*[51] тупого вивисекто*ра в*[52] сочетании с письмом в газеты, опубликованным Левиным после смерти Горького. Но это письмо не требует творчества Левина — оно было написано в дни, когда Левин был целиком под вниманием Ягоды, и для меня нет сомнений, что оно было написано под диктовку Ягоды. Иезуитство и фарисейство этого письма нужно отнести целиком за счет Ягоды.*[53]

[Я просил бы вас вспомнить одно, что это письмо было написано вслед за смертью великого Горького, вслед за тем, когда Левиным подготовлялись другие преступления, когда был самый кульминационный пункт влияния Ягоды, когда это влияние Ягоды довлело над ним, и мне представляется, что это письмо творчество Ягоды руками Левина. И иезуитство, и фарисейство нужно в данном случае отнести за счет того, кто подстрекал к падению и кто виноват в глубоком падении Левина.]

Если ознакомиться с показаниями и письмами Левина, можно убедиться, что он глубоко переживал. Он жил в мучительном бреду. На имя т. Ежова из места заключения он посылал письмо, в котором писал[шет], что тяжесть воспоминаний о жутких злодействах давит[ла] на него тяжелым грузом. [Тот эпический тон, может быть, объясним тем, что он внутренне содрогался от этого и раскаивался. Он пишет: я почувствовал в эти годы, что меня закрывают от прошлой жизни тяжелые ворота, которые Ягода держал железной[ыми] рукой[ами] и которые открыть я был не в силах.[54]] Осенью 1936 г. пишет он в письме, я узнал, что Ягода уже не [в] НКВД, и я пережил чувство величайшего[ее] счастья[е], я решил остатки жизни посвятить прежней честной работе, отдать остаток своих сил счастью нашего народа, отдать все свои силы, знания, опыт и любовь больным. [*дальнейшему процветанию нашей прекрасной родины, для счастья и блага которого я смогу вложить крупицу труда. Но тяжелым камнем оставалось на душе мучительное воспоминание о тяжелых преступлениях.*[55] И вот т] Теперь, в тюрьме, рассказав все, что творилось в моей душе, я почувствовал глубокое облегчение.

[56]Я глубоко убежден, что когда [он] Левин написал это признание, обнажая[ил] свою душу перед т. Ежовым, он не мог не почувствовать этого облегчения, освобождения от бесконечно тяжелого и до сих пор скрывавшегося им груза. И когда здесь перед судом народа, перед судом рабочего класса он рассказал о своих преступлениях, *он*[57] это облегчение продолжал чувствовать. [,и этим объясняется некоторая внешняя эпичность его тона.]

[58]Я подхожу, товарищи судьи, к концу.

[59]Что же сделать с Левиным? Я не скрою от вас, что в эту минуту, когда я ставлю вопрос о том, что делать с Левиным, [когда я имею перед собой требование т. Прокурора о расстреле,] перед моим умственным взором всплывают бесконечно дорогие черты великого писателя, нашей национальной гордости, гордости всего трудящегося человечества Максима Горького, всплывают черты пламенного большевика т. Куйбышева и непримиримого борца против врагов народа, энциклопедически образованного т. Менжинского. [И наряду с бесконечно тяжелым чувством утери, действует осознание, что e] Если бы не [их] преступления, которые осуществлены руками Левина и двух других врачей «право-троцкистского блока», эти большие люди жили бы сейчас, и своей полнокровной, творческой, прекрасной жизнью принесли бы не мало пользы для [всего] дела строительства социализма,[60] которому они всю жизнь служили и которому служит вся сознательная часть нашей страны.

[61]Но все же я говорю [здесь], товарищи судьи, несмотря на тяжесть этих мыслей, Левин [все-таки] * но должен остаться жить. [Он] [хотя] должен понести тягчайшее наказание*[62]. Сейчас ждут вашего приговора вот эти господа, сидящие на скамье подсудимых, которые совершили ряд тягчайших преступлений, которые со дня революции боролись против своего народа, против рабочего класса, против партии, против [цивилизации и] независимости своей родины. Они — фактические убийцы Горького, Куйбышева и Менжинского, но они виноваты также и в том, что [3] три врача сделались убийцами. Это тоже лежит на их совести. Они — убийцы этих врачей. *[В своих гнусных целях они сделали убийцами людей, которые чужды их преступным взглядам, их преступной деятельности. Искусство старого врача в деле помощи страждущему человечеству они превратили в орудие смерти в его руках.]*[63] [Не встречая их, Левин] Если бы Левин не встретил их, он спокойно дожил бы свои последние годы, оказывая помощь страждущим.

[64]Так разве можно ставить знак равенства между Левиным и этими господами, как *не*[65] бесконечно тяжелы его личные преступления. И если они, эти господа, [быть может, прав в этом отношении Прокурор,] бесполезны [66] в грядущей борьбе за счастье человечества, то старый доктор Левин может еще несколько лет, которые остались ему — старику прожить, попытаться искупить хотя бы частицу своих преступлений помощью страждущему человечеству. [У него] У него 40 лет врачебного стажа, большие знания и опыт. Я прошу вас о жизни доктору Левину.

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Слово имеет член коллегии защитников тов. Коммодов.][67]

Речь защитника [тов. Брауде] тов. Коммодова.

[КОММОДОВ.][68] Мне кажется, товарищ судьи, нет нужды говорить вам о том, сколь тяжела задача защиты по настоящему делу. Эта тяжесть усугубляется тем суровым требованием государственного обвинителя, которое встречено всеобщим одобрением советской общественности.

[69]Но [именно поэтому, может быть] в пределах своих возможностей и сил*,*[70] [надлежит] мы должны, хотя бы по крупицам, собрать те доводы, которые дадут возможность нам просить, а вам может быть удовлетворить нашу просьбу и отступить[ся] от [э]того сурового требования, которое прозвучало с высокой кафедры государственного обвинителя.[71]

Преступления Левина, преступления Казакова, преступления Плетнева есть, несомненно, одно звено очень длительной цепи [, цепи] преступлений, которые в своей совокупности характеризуют методы, способы, приемы борьбы с советской властью ее врагов на протяжении всех этих 20 лет.

*Эта борьба временами [затихала] ослабевала, но потом [снова возрастала, никогда не прекращалась и] вспыхивала с еще большей силой, чем раньше. В особенности она оживилась за последние годы, что, несомненно, нужно поставить в связь с приходом к власти фашистов[зма], которые[й] в лице всех контрреволюционных партий Союза нашли[ел и] себе верных союзников.*[72]

Фашизм как форма управления, основан[а]ная[73] на унижении человечества, [и] не может мириться с существованием страны, где уклад общественной жизни покоится на принципе социальной справедливости и уважении к человеческому достоинству. Вот почему борьба с Советским Союзом является актуальнейшей задачей фашизма, которая поставлена в порядке дня. **[*И, по существу, они ведь этого не скрывают. Если вы вспомните, товарищи судьи, Нюренбергский съезд, в сентябре месяце 1936 г., лидеров фашистской партии, которые открыто и цинично проповедовали поход против советской власти.*[74]

Несколько месяцев раньше в польской газете «Бунт м[о]лодых» была напечатана следующая заметка. Главным пунктом современной Польши мы считаем необходимость сломать германо-русские клещи, в которых Польша теперь находится. Ввиду того, что борьба [с] перенаселенной Польши с перенаселенной Германией [не возможна] просто абсурдна, мы должны уничтожить Россию[75], отобрать у нее гегемонию на востоке, а за счет России приобрести земли, необходимые нам для колонизации.]**[76]

* [Газета «Правда», поместившая эту корреспонденцию, правильно назвала этих молодых людей безмозглыми. Но [даже типичная] характерно, что борьба против Советского Союза ведется открыто[й] через прессу. [Если к] К этому следует добавить корреспонденцию японской газеты «Реки-си-Коран», которая тоже была помещена в газете «Правда», [где] в которой чиновник японского управления Сиготоми[тели] дискутирует идею об общем питании для лошадей и людей в будущей войне. И он исходит из следующего: необходимый японцам рис не будет произрастать на [всех] фронтах войны, а имеющиеся запасы продовольствия будут там замерзать.

Совершенно ясно[77], что здесь речь идет не о войне в Сингапуре, а о войне в холодной России, то станет ясно[78], что они открыто, цинично проповедуют крестовый подход против Советского Союза.

Таким образом, борьба против *Советского Союза фашизма*[79] как актуальная[ое звено] задача поставлена в порядок дня. Какими же средствами [?] они борятся с нами? Я бы сказал — всеми, [какие] кои, по их мнению, могут ослаблять[евают], [уничтожают] истощать Советский Союз и[80] вести[дут] к разгрому. [Советский Союз, и помогают и должны помочь в будущей войне.] Не ищите, товарищи судьи, [разновидности] разборчивости в средств[.]ах борьбы. Одной из характерных черт*[81] [прихода к власти фашизма, — это то, что общественные формы расчленены, отсюда д] власти фашистов является полное расчленение общественных форм. Диверсия, шпионаж, вредительство, убийство, [обнищание людей, террор, без конца провокации, — вот, собственно, элементы общественной жизни современных капиталистических стран и фашистских][82] фальшивки, поддержка вооруженных банд, провокации — вот элементы общественной жизни современных капиталистических стран и фашистских по преимуществу.

*И*[83] весь этот ассортимент средств [они] фашистские страны бросили [и] в Советский Союз. [Особенно они оживили шпионаж, вредительство и террористическую деятельность.] Вам здесь т. *Про*курор[84] приводил бесконечные случаи и шпионажа, вредительства. [, и средства вербовки в нашей стране. На всех процессах, начиная с шахтинского, мы знаем, какой широкой волной разлилось вредительство по нашей стране.] За последнее время формы вредительства несколько изменились, я бы сказал, они стали более утонченными и более зловредными. [Если раньше эти формы были более менее примитивными — затопление шахты, поломка орудия, засыпка стекла в пищу, — то теперь они стали гораздо тоньше и гораздо вредней.] [85]Вспомните здесь [о том] вредительство[е], о котором говорил [и] бывший Нарком [З]земледелия Чернов и[ли] Ходжаев [, о] — вредительство[е] в сельском хозяйстве [, о] и вредительство[е] в шелководстве. Подсудимый Чернов рассказывал о том, как, по его указанию, чумная бацилла [прививалась свиньям и поражала большое количество свиней.] культивировалась без уничтожения [ее] *вирулентности*[86]. Были созданы целые фабрики, откуда эти средства выписывались как профилактические средства, в то время как они являлись средством заразы. [Вспомните вредительство по уничтожению питания для шелковичного червя, по уничтожению тутовых деревьев.]

[ [Но д] Для меня несомненно, что при таком вредительстве, которое проводилось по директивам бывших наркомов Чернова и Ходжаева, несомненно, были и невинно пострадавшие люди.[87]] [88]Ходжаев сказал здесь буквально следующее, что тех, кто противился проведению этих вредительских мероприятий, мы били [по рукам] и били крепко. Мы проводили, как говорит Ходжаев, эти вредительские мероприятия под видом механизации, а тех, кто им противился, обвиняли в антисоветских настроениях и карали их. *[И вот, мне кажется, много [мелких] местных работников при этом пострадало, много мелких] местных работников, не подозревая всех чудовищных замыслов врагов, являлись жертвами этих лиц.]*[89]

*[Так же точно, я бы сказал, эволюционизировались и методы борьбы [,] *в*[90] террористической[ая] деятельности.[ь.] Нужно сказать, что террор в фашистских странах пользуется особенно большой популярностью. Они его ценят не только как средство устранить неугодных лиц, но, главным образом, еще и как средство провокации войны. Я скажу больше — нашлись теоретики, которые находят идеологическую базу для оправдания террора как средства борьбы против Советского Союза. В этом отношении весьма характерен доклад некоего профессора Радулеску[о] на IV конференции по унификации уголовного законодательства в Париже. На этой конференции профессор Радулеск*о*[91] был официальным докладчиком по вопросу о терроре. И вот интересно, как *раск*рывал[92] этот профессор смысл и содержание этого [вопроса] международного *делегата*[93] в своем докладе».]*[94] [Речь идет...] Речь идет о посягательствах, предпринятых с целью или насильственного уничтожения всякой политической и правовой организации общества, характеризу*ющее*[95] анархистов, или с целью насильственного ниспровержения экономического и социального большинства современных государств, характеризующих революционный коммунизм. Революционный коммунизм, — продолжает Радулеску, — составляет в наши дни одну из наиболее опасных угроз публичному порядку вообще. *(Читает.)*[96]

*[Повторяю, он был официальным докладчиком по вопросу о терроре. Совершенно открытая циничная проповедь террора против вождей коммунизма, против революционного движения.]*[97]

"[Можно был*о бы*[98] указать еще на одну попытку фашистского криминалиста [Граффало] Гаро*фало*[99], который на Брюссельской конференции поставил в один ряд с международными ворами и фальшивомонетчиками выступления трудящихся, борющихся за освобождение от ига эксплуатации, от капиталистического ига.] *[100]

*[Что же мудреного, что при таком понимании[101] террора, даже решительно[102] идеологически обоснованного против Советского союза, и не только против Советского Союза, а против вождей коммунистического движения вообще, террористическая деятельность оживилась. [Вы видите, как в] Во всех странах мира[103] [,] и в разных частях света появляются террористические акты. [Появились] Оживились они и у нас. В методах и в способах [здесь] террористических актов тоже произошло, я бы сказал, утончение, и тот способ, который применен по настоящему делу в отношении тт. Менжинского, Куйбышева и Горького, является, по существу, новым.]*[104]

*[Вы помните, товарищи судьи, то полосу колхозного террора, которая была в 1929—1930—1931 гг., когда погибло много честных советских активистов, избачей, селькоров. Вы помните, что обычным средством совершения этих террористических актов были обрез, колун, кинжал, финка.[105] В дальнейшем мы видим, как террористические акты совершаются по определенному, организованному плану. Вспомните убийство народного трибуна Сергея Мироновича Кирова. По процессу Пятакова и по настоящему процессу мы знаем, что организованы были террористические ячейки по всему Союзу.]*[106]

[107]Одним из методов и способов убийства в настоящем деле применен способ, который Ягода охарактеризовал как «смерть от болезни». Я должен сказать, что история человеческих злодеяний не знает этого способа. Т. Прокурор приводил случаи многочисленных отравлений через врачей, характерных для средних веков. Это правильно. Вся история Флорентийской республики времени Бордж*ио*[108], Медичей[и] наполнена отравлениями. [, и ч] Часто и там прибегали к помощи врачей. Папа Александр VI, отравив[ший] кардинала [Арсанио] Орсиньи через врачей, с иронией обращался к священной коллегии, говоря, что «мы поручили его самым хорошим врачам». [У нас] [в царской] [и]Известно отравление при содействии доктора Панченко.] В то время отравление, как способ устранения, обычно практиковалось через какие-нибудь вещи перчатки[у], [через] книги, [через] цветы, [через] духи, через обстановку. [109]Но то, что придумал Ягода, это уже носит гораздо более утонченный характер. В русской практике я не знаю таких примеров. В новеллах Стендаля мне приходилось читать нечто подобное из времен Медичи, но других примеров я не знаю. Первоначально Плетнев также этот способ понял  как предложение действовать ядом, но Ягода ему сказал: нет, это грубо, слишком грубо и опасно; речь идет о том, чтобы соответствующим методом ускорить конец тех людей, к лечению которых вы будете привлечены. [110]Всякое отравление ядом, несомненно, более опасно, чем тот способ, к которому стали прибегать в последнее время, в частности, в настоящем деле. Существуют яды, которые улетучиваются быстро и в организме не остаются. [*Известен яд цыганский, который описан Гансом Гроссом, — яд, который никогда нельзя обнаружить в человеческом организме,*[111] но все-таки в результате применения такого яда патологоанатомические изменения в организме остаются, и это является опасным — это указывает на применение яда[112].]

[Вам т] Т. Брауде говорил, как Ягода объяснял следователю идею [содержание] «смерти от болезни». Я должен сказать, что читать эти слова в той формулировке, в какой это описал сам Ягода, без содрогания нельзя.

[113]«Очень просто, — говорит Ягода, — человек заболевает, и все привыкают к тому, что он болеет. Врач может способствовать выздоровлению, но врач может способствовать и смерти». Вот главное содержание идеи. «А остальное все, — добавляет Ягода, — дело техники».

[Паузу нужно большую иметь, чтобы начать дальше говорить.] Когда он сказал это старику Левину, то, по словам Ягоды, Левин был [ошарашен] огорошен, и понять Левина можно. [Но от жути мясо от костей должно отходить. Такой новый способ был придуман — смерть от болезни.]

[114]Способов убийства много и очень много жестоких. [способов.] Но я должен сказать, что ни один из этих способов не режет так наше сердце, не бьет так [на] нервы, как *[э]тот*[115] способ, который описан в этом деле, [. Хотя] хотя человек умирает не в овраге с разбитой головой, а у себя на кровати, окруженный заботой всех. [116][Ни один способ убийства так не может вызвать такого негодования [противопоставить] общественности[ь], как этот способ.][117]

Причины здесь две.

[118]Во-первых, то, что жертвой стали большие политические деятели и великий писатель земли русской. А вторая причина — [этот способ убийства —] самый способ убийства, который является насилием над разумом. Сознание не воспринимает [этот] такого способа убийства. [, с] Сознание привыкло питаться вековыми убеждениями, что врач — друг больного. [119]Этот «способ» опровергает, уничтожает всякое этическое представление о враче, который даже на поле битвы должен оказывать помощь врагу. Это убивает доверие между врачом и пациентом. Вот почему он так [противопоставляет] потрясает общественное мнение. Он настолько тяжел, что [он] оставляет какое-то депрессивное настроение в душе, когда с ним знакомишься.

[120]И, естественно, возникает вопрос, как могли пойти на такой способ убийства врачи, у которых по 40 лет врачебной практики, которые поседели в своей профессии.

[121]Товарищи судьи, несомненно, каждая профессия вырабатывает определенный инстинкт, как, например, профессия защитника вырабатывает инстинкт *защи*ты[122], то же и у врачей. Пойти на этот способ убийства, надо вытравить этот инстинкт, убить себя как врача, а потом сделать убийство человека. Как же могли пойти на такое преступление? Вот вопрос, который не может *не волно*вать[123], *[вот] вопрос, который стоит перед всеми, вопрос, который, может быть, не дает многим спать спокойно*[124]. И на нас лежит задача эту тяжелую проблему объяснить.

[125][Очень] Легко напрашивается объяснение в том смысле, что, может быть, этому помогли личные настроения или антисоветские настроения. Я думаю, не это явилось стимулом, и позволю сказать почему. Если бы антисоветские настроения Плетнева были достаточным стимулом для того, чтобы пойти на такое преступление, то Левину не пришлось бы прибегать к помощи Ягоды, который должен был нажать на Плетнева, чтобы он пошел на такое преступление. [126]Достаточно было «за» Левину сказать и Плетнев должен был с [радостью и] готовностью согласиться. [127]А что мы видим? Мы видим обратное. Левин сказал Казакову, Левин сказал Плетневу, но до свидания с Ягодой ни тот, ни другой никакого вредительства не проводили. Больше *это*го[128], Казаков 6 ноября, [— а разговор с Ягодой был в октябре, —] у Менжинского; [— а] в это время Менжинский [приехал] переехал в Москву в особняк на Мещанскую, — Казаков увидел, что воздух был тяжелым, отравленным, который заставлял задыхаться тяжелобольного т. Менжинского. [И о] Он велел проветрить все комнаты, вынести на балкон Менжинского. [и] И в этот день он поехал к Ягоде, которые встретил его словами: «Вы все умничаете, а дело не делаете». [129]Что означает этот самый вызов к Ягоде и Плетнева и Казакова? Он означает то, что Левин[130] не рассчитывал, что он мог одним разговором или игрой на низменных чувствах и антисоветских настроениях толкнуть [его] их на [э]то ужасное преступление, которое они совершили. И это понятно, потому что прежде чем пойти на это преступление, им нужно природу свою изменить и вытравить инстинкт, выработанный в результате сорокалетней врачебной деятельности. [131]Но и этого мало. Ягода тоже пытался вовлечь в это преступление Плетнева, играя на его антисоветских настроениях. [, о] Он говорил об объединении всех [этих] антисоветских сил, убеждал, что он, Ягода, поможет им в их контрреволюционной акции. Но он и сам не надеялся на благоприятные результаты этих убеждений, вот почему он потребовал, чтобы ему дали на Плетнева компрометирующий материал. Но даже когда Плетнев увидел собранный против него Ягодой компрометирующий материал, он все же не соглашался. [132]Тогда Ягода прибегнул к самому действенному средству, он пригрозил и сказал: «Я не остановлюсь перед самыми крайними мерами, чтобы заставить вас служить мне». Прочтите в показаниях Ягоды разговор [Ягоды с Плетневым и] его с Казаковым: «Что вы умничаете? Что вы делаете самовольно то, что вы делать не должны?» — такими словами встретил Ягода Казакова. [Когда] Казаков начал оправдыватьс*я;*[133] Ягода говорит: «Я ему пригрозил, я кучу угроз ему сказал, и он согласился». [134]Таким образом, прав был Левин, старик, который сказал: «Страх перед угрозами, страх перед Ягодой толкнул меня на это преступление». И он был прав не только в отношении себя, но и в отношении своих сопроцессников — и Плетнева и Казакова.

[135]Разрешите мне на этой минуте остановиться. Эта минута самая страшная в их жизни, эта минута более страшная, чем минута суда и приговора, поэтому позвольте несколько задержаться на ней.

[136]Товарищи судьи, шантаж смертью — не шутка. Он [ломал и не] сломывает не только разрыхленных жизнью дряхлых стариков, [он ломал] но иногда и молодых, крепких, сильных, здоровых. В 1880 г., на процессе «16-ти», молодой Окладский сказал в последнем слове: «Я не прошу у суда снисхождения. Всякое снисхождение было бы для меня унижением», [. А] а через несколько месяцев бы стал предател*ем*[137]. Что произошло за это время? Одно свидание с Судейкиным, который сказал ему — «смерть или предательство?», и он выбрал второе. Шантаж смертью не шутка. А как могли иначе воспринять угрозы Ягоды и Плетнев, и Казаков? Как мог иначе воспринять угрозы Ягоды Плетнев, которому Ягода говорил: «Я не остановлюсь перед самыми крайними мерами ни в отношении вас, ни в отношении вашей семьи, чтобы заставить вас служить мне». Как иначе мог воспринять угрозы Ягоды Казаков, которому Левин говорил, напутствую на свидание с Ягодой: «Вы должны понять, что этот человек ни перед чем не останавливается, этот человек ничего не забывает». *[А разве Левин был неправ? Разве закон остановил Ягоду [перед] от совершени[ем]я [его гнусного] чудовищных преступлений[я]? Разве совесть остановила Ягоду от совершения неслыханных гнусностей? Разве разум [не] остановил его [перед] от совершени[ем]я безрассудства? Что еще могло его остановить? Отсутствие возможностей? Но вы знаете сумму полномочий, которые имел Ягода! *Что*[138] же ему могло помешать в достижении его гнусных целей? Недостаток силы воли? Слабость нервов? Кто же этому поверит!?*[139] *(Товарищи судьи, какую нужно иметь силу воли, какую нужно иметь выдержку, какое нужно иметь лукавство, чтобы…)*[140]]

*Недостаток силы воли? Слабость нервов? Но кто же этому поверит? (смотри приговор суда)[141] *[142]

*[Какую нужно иметь выдержку, какое нужно иметь лукавство, чтобы, занимая такой ответственный пост, будучи на виду у всех, имея основной задачей борьбу за сохранение и охрану государства социалистического в течение ряда лет, — ежедневно работать над разгромом государства и оставаться безнаказанными?]*[143]

В конечном счете и Ягода, и его сообщники просчитались. Они не поняли одного и самого главного. Если есть [много] десяток бессовестных людей, которые подкапываются под Советский Союз, то [ведь неизмеримо больше] есть миллионы честных, которые своею бдительностью и преданностью охраняют его.

Вот почему та гибель, которую они несли Советскому Союзу, а вместе с [тем, несли] ним каждому из нас, пала на их голову. Кто сеет ветер, тот пожинает бури.

Но мне не они важны сейчас. Мне важно поведение Плетнева и Казакова в ту зловещую минуту, когда они оставались с глазу [с] на глаз[у] с Ягодой в его обширном кабинете. [Ягоды.] Им поставлен был прямо вопрос. Они понимали прекрасно, что угроза, которая стоит перед ними, реальная угроза. Больше того, и Казаков и Плетнев прекрасно понимали, что Ягода не может не привести своих угроз в исполнение. [Это показывает вам Ягоду же.] Это диктовалось положением самого Ягоды. После того, как Ягода сказал им о заговоре, после того, как Ягода сказал, что он сам является участником заговора, после того, как он предложил им совершить чудовищное преступление, — он не мог не привести своих угроз в исполнение.

Каким путем он мог [привести их в исполнение?] обезопасить себя [, как свидетеля] от Казакова и Плетнева, как свидетеля своего разговора с ними?

Тут было два пути: или во что бы то ни стало привлечь их как сообщников преступления, и тогда они будут молчать*, и*ли[144] заставить их молчать хотя бы ценою уничтожения. Ничего третьего здесь придумать нельзя. Вот [в каких условиях] в каких условиях поставлен был вопрос перед [ними.] Плетневым и Казаковым.

Товарищи судьи, в этих условиях они должны были давать ответ [.] немедленно. Бежать некуда. Размышлять некогда, [искать помощи не у кого][145]. Вот минута, в которую действительно решается судьба человека. А в это время в упор зловещим взглядом, сверлящим взглядом смотри Ягода *на них*[146]. Мне представляется что этот взгляд [(олицетворяющим или выражающим одно: волю, непосредственное желание, роковой сверлящий взгляд, который] выражал одну только волю, волю жестокую, роковую, непреклонную, которая подавляля[147][ет] сознание врачей, [который] парализовала[ует] волю их, [который] уничтожала[ет] их чувство. Потрясенный разум, товарищи судьи, часто не выдерживает [, подавленный тяжестью всего, он] собственной тяжести и впадает в безумие, и человек, внутренне свободный, надломился, [в сторону уничтожения.]

[Вот минута, — м] [Может быть,[148] у] у меня нет тех нужных слов [достаточных, чтобы дать], которые дали бы вам возможность почувствовать весь ужас пережитых Плетневым и Казаковым минут. [, потому что е] Если бы они у меня нашлись, — я бы нисколько не беспокоился за их жизнь.

Ужас часто [Не в том, [дело,] что делает человек, а в том, чем он становится после этого.[149]] Чем они стали после [эт[их]ого?] минуты падения? Убийцами. Прежде чем они стали убийцами — они *себя убили [бесповоротно] нравственно*[150]. В ту [эту] мин*уту[а], [которая убила их самих.*[151]] когда они дали согласие Ягоде, то [О]они совесть свою [убили], совесть врача[ей], сделали [ее] черной как совесть тирана, они имя профессора [на веках] *загрязнили*[152], они [опорочили] опозорили ореол ученого, они имя человека [убили] раздавили. [Вот минута, которую, может быть,] *может описать [т]Только большой психолог такие минуты.*[153]

[А ведь это все.] Все остальное — это есть следствие этой минуты. [и оно не играет никакой роли.] В [ту секунду] [минуту] тот миг, когда Ягода их сломил, когда они дали свое согласие по его предложению, они [перестали существовать и как Плетнев, и как Казаков,] стали нравственными трупами, они убили себя. И вы, товарищи судьи, знаете, кто [их убил, кто их] толкнул их [на это.] сначала на [сам] нравственное самоубийство, а потом и на убийство других.

Вот почему [мы] я прошу[сим] снисхождение для них. Вот почему [мы] защита просит[сим] не ставить их на один уровень с теми, кто по отношению к ним *[стоял] стал*[154] [как руководитель.] убийцей. Это главный довод нашей защиты.

Есть еще один. Т. Прокурор, говоря здесь о соучастии в преступлениях, правильно развивал *теоретически*[155] мысль о том, что участник организации является ответственным за все [.] те преступления, которые совершает организация.

[... н] Но [сейчас же] как практический деятель, как государственный обвинитель, он сказал вам, товарищи судьи, что нужно в каждом конкретном случае обсуждать, в какой мере [заслуживает наказание] фактически близко связан с преступлением тот или иной преступник. Это дало ему основание отступить от [тяжелых] требований высшей меры наказания по отношению к подсудимым Раковскому и Бессонову.

По этому признаку разве Плетнев [, разве] и Казаков имеют меньше основания на снисхождение? Они [сравнительно] позже[днее] втянулись в цепь величайших [злоупотреблений, величайших] преступлений. [То, что есть з] За другими подсудимыми преступления тянутся от 1918 г. до наших дней. [, они же] Мои подзащитные не знали этого, [они] к этому *не причастны*[156].

[Э]*эти доводы защиты*[157], [которые нам подсказал объективный Прокурор, м] Мы считаем, что вы учтете [и вы не можете их не участь.] и, [Н]несмотря на ряд кошмарных *преступлений*[158], неслыханных чудовищных — [и] Плетнева[у], [и] Казакова[у] и, думаю, [что] Левина[у могут жить] найдете возможность сохранить им жизнь. И если им суждено жить после Вашего приговора, то пусть они помнят слова одного [французского] деятеля великой Французской Революции, который сказал: «милосердие тоже может быть оскорблено, если оно дается недостойн[о]ым». Их задача заключается в том, чтобы остатком[ок] жизни своей [посветить на то, чтобы] доказать, что они достойны были того милосердия, которое вы им оказали. Они признали себя виновными. Они говорили: [, что] «мы раскаиваемся». И я верю им, товарищи судьи. [Верю, потому что г] Горе не носит маски. *[Я больше скажу: есть положение, в котором наказание и страдание есть то, что облегчает [порой страдание.] подсудимого. И Плетнев, и Казаков прекрасно это понимают.]*[159]

И когда Плетнев писал в заявлении[е] на имя т. Ежова, [в котором он говорит,] что после сознания он почувствовал облегчение, когда Казаков говорит то же, — они не лицемерят. [Это единственное, что может их примирить с ими самими.] Порой страдание бывает единственной формой правды.

Я сказал уже, что [З]задача, которая стоит [ставится] перед ними, если им суждено жить. [, чтобы все остатки жизнь отдать.] Это доказать, что они достойны [того] милосердия им оказанного. [, чтобы его не оскорбить.] Как это сделать? Нужно забыть себя [,] и отдать все то, что они имеют[ешь] : [в смысле] в смысле знания, [в смысле] опыт[а], [в смысле] практику[и], [в смысле] теорию[и] — той родине, которую они предавали. А отдать им есть что. [У Плетнева] 40 лет врачебной клинической профессорской, [—] педагогической деятельности [,] Плетнева [имеет] составили большой багаж у него, и он должен его передать другим. [, о] Он работоспособен, он даже в тюрьме работал над своими научными трудами. [Он] Казаков имеет медицинское, химическое, агрономическое образование. 30 лет [исключительной] исследовательской работы Казакова, несомненно, обогатили его.

Без остатка они должны отдать родине. Это наказ им их защиты, если им суждено жить. *Я обращаюсь [к] К вам, товарищи судьи*[160], с единственной просьбой — сохранить им жизнь.

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Объявляется перерыв на полчаса.]

КОМЕНДАНТ СУДА. Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Бессонов, поскольку вы отказались от защиты, вы имеете право на защитительную речь, или, может быть, вы желаете соединить вашу защитительную речь с последним словом?

БЕССОНОВ. Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Гринько.

ГРИНЬКО. Я отказываюсь от защитительной речи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Чернов.

ЧЕРНОВ. Отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Иванов.

ИВАНОВ. Отказываюсь от защиты и последнего слова.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Крестинский, желаете воспользоваться правом защитительной речи?

КРЕСТИНСКИЙ. Нет, только последним словом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Зубарев.

ЗУБАРЕВ. Отказываюсь от защитительной речи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Рыков.

РЫКОВ. Только последнее слово.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Шарангович.

ШАРАНГОВИЧ. Я не собираюсь защищать себя, поэтому отказываюсь от защитительной речи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Ходжаев.

ХОДЖАЕВ. Я также отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Зеленский.

ЗЕЛЕНСКИЙ. Отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Икрамов, желаете воспользоваться правом защитительной речи?

ИКРАМОВ. Отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Раковский.

РАКОВСКИЙ. От защиты я отказываюсь, использую только последнее слово.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Бухарин.

БУХАРИН. Я только отказываюсь от защитительной особой речи, а защиту по некоторым пунктам обвинения соединю с последним словом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Буланов.

БУЛАНОВ. Отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Ягода.

ЯГОДА. Только последнее слово.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Максимов-Диковский.

МАКСИМОВ. Использую последнее слово.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Таким образом, переходим к последним словам.

Подсудимый Бессонов, имеете последнее слово.

БЕССОНОВ. Граждане судьи, вместе с другими обвиняемыми я отвечаю здесь перед пролетарским судом за тягчайшие государственные преступления, совершенные право-троцкистским блоком и лично мною как его активным участником. Самым страшным, всеобъемлющим из этих преступлений является измена родине, в которой повинен я. Я был посредником и участником преступных переговоров право-троцкистского блока с фашистскими кругами Германии. В этих переговорах нашло себе завершение давно начавшееся преступное сотрудничество право-троцкистского блока с зарубежной фашистской агентурой, сотрудничество, имевшее целью подрыв военной и хозяйственной мощи СССР, ускорение фашистского нападения на страну победившего социализма.

В этих переговорах поджигатели войны с обеих сторон *выработали чудовищную линию на поражение СССР, намечали план громадных территориальных уступок неприятелю.*[161]

Суровая рука пролетарского правосудия во время вскрыла [этот] страшный гнойник измены и предательства, разоблачила чудовищный заговор и поставила его участников, в том числе и меня, перед беспощадной ответственностью советского закона.

Я был также посредником и участником в преступных переговорах право-троцкистского блока с белоэмигрантской частью так называемой Трудовой крестьянской партии. Лишенные какой бы то ни было опоры внутри страны, подгоняемые своими хозяевами — фашистами, руководители право-троцкистского блока пытались собрать под свое крыло всю агентуру фашизма внутри СССР, в том числе и так называемую Трудовую крестьянскую партию. И этой жалкой попытке пролетарское правосудие нанесло сокрушительный удар.

Не все преступления право-троцкистского блока, в которых повинен и лично я, смогли быть предотвращены правосудием: осуществление злодейского замысла над уничтожением великого писателя рабочего класса, предательское умерщвление некоторых выдающихся деятелей Советской страны. Но помимо тех преступлений, о которых говорилось в обвинительном заключении и в речи гражданина государственного обвинителя, я должен признаться еще в одном преступлении перед пролетарским правосудием, о котором на процессе не говорилось.

[Дело в том, что з] За год, прошедший со времени моего ареста, я уже раз стоял перед пролетарским судом, скрыв от него те факты своей антисоветской деятельности, в которых я обвинялся [и] на настоящем процессе.

Я был арестован 23 февраля прошлого года. 5¹/₂ месяцев продолжалось следствие по моему первому делу. Органами НКВД был собран обширный материал, допрошено было большое количество свидетелей, устроен был ряд очных ставок, собраны были отзывы обо мне, о моих связях со всех мест моей работы. Проверено было все. Год прошел и что же?

Воспользовавшись тем, что данные на меня показания лицами, не участвующими на настоящем процессе, не отображали полностью действительность, я упорно отрицал основное из предъявленных мне обвинений, а именно: свою принадлежность к нелегальной антисоветской организации.

13 августа прошлого года я предстал перед Военной Коллегией Верховного Суда, заседавшей почти в том же составе, что и на настоящем процессе, но в закрытом заседании, с применением закона от 1 декабря 1934 г. Военная Коллегия подвергла внимательному разбору все предъявленные мне обвинения. Я получил возможность развернутого объяснения по всем поставленным передо мной вопросам. Однако я и на суде продолжал ту же тактику запирательства, которую я усвоил на следствии. После основательного разбора дела Военная Коллегия не признала возможным ни оправдать меня, ни судить, она направила мое дело на дальнейшее рассмотрение.

Прошло еще 4¹/₂ месяца. За это время органами НКВД было *прощупано несколько нитей, могущих повести к раскрытию моей нелегальной антисоветской деятельности.*[162]

И только в конце прошлого года впервые была нащупана нить, ведшая от Крестинского ко мне. 28 октября прошлого года, ровно через 10 месяцев после моего ареста, мне предъявили часть показаний Крестинского, который вместе с другими обвиняемыми был разоблачен как заграничная связь право-троцкистского блока. Так как Крестинский после Пятакова был единственным человеком, который знал все о моей антисоветской деятельности, я не имел уже сил и не пытался оставаться на прежней своей позиции запирательства, я попросил лишь несколько дней на размышление[я], которые были мне даны. Передо мной стоял выбор — либо продолжать свою прежнюю тактику запирательства с неизмеримо меньшими шансами на успех, ввиду того что следствие располагало гораздо большими данными в отношении моей антисоветской деятельности и стояло на безошибочно правильном пути, либо чистосердечно рассказать следствию все, что я знал.

Лишь 30 декабря прошлого года я заявил следствию, что порываю решительно и полностью со своим преступным прошлым и начинаю давать показания чистосердечно и до конца. Я не вилял и не запирался. Разрыв с преступным прошлым — и я это очень отчетливо понимал — мог быть только в одной-единственной форме, в форме полных, развернутых, чистосердечных показаний. Я показал решительно все, что знал и о тех фактах, которые полностью или частично были известны следствию, и о фактах, которые следствию не были известны. Я упоминаю об этом обстоятельстве, не потому что хочу видеть в нем какое-нибудь смягчающее вину обстоятельство, а только для того, чтобы завершить этим штрихом картину десятимесячной бесплодной борьбы с пролетарским правосудием, борьбы, которая имеет печальное преимущество стоять особняком по своей длительности даже на настоящем процессе.

Граждане судьи, высокие слова неуместны и малоубедительны в устах человека, обвиняемого, подобно мне, в тягчайших государственных преступлениях. Поздно бить себя кулаком в грудь и, повторяя[ю] слова гражданина государственного обвинителя, обличать свои собственные преступления. Но одного обстоятельства я не могу не коснуться. Не потому что я вижу в нем смягчение своей громадной вины, а потому что оно одно только и дало мне силы воспользоваться правом последнего слова подсудимого. Моя преступная деятельность протекала в условиях заграничной работы. Длительная оторванность от советской действительности объясняет в значительной степени и это мое схождение на преступный путь. Более чем 6-летнее пребывание в обстановке непосредственного капиталистического окружения гибельно отозвалось на моем политическом поведении.

Но в этом факте заграничного пребывания есть и другая сторона, которой я хотел бы в двух словах коснуться. *Если бы я был последовательным изменником родине, ничто не мешало бы мне, казалось, остаться по ту сторону границы, в особенности после январского процесса 1937 г.*[163], когда был разоблачен и осужден Пятаков — непосредственный руководитель моей преступной работы, относительно возможных показаний которого против меня я мог строить самые мрачные предположения, и, тем не менее, по первому зову в феврале 1937 г. я явился в Москву отвечать перед родиной. И вот эта, на первый взгляд, необъяснимая непоследовательность, которая погнала меня на родину, в то время как преступная логика, казалось, должна была диктовать мне обратное, — одна и дает мне право сказать сейчас: каков бы ни был приговор пролетарского суда, это будет приговор суда моей родины, и я безропотно приму его.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Гринько, пожалуйста.

ГРИНЬКО. Я взял последнее слово не для того, чтобы защищать себя перед Верховным Судом. Мне нечего сказать в свою защиту. Я воспользовался этим словом и не для того, чтобы просить о смягчении приговора. Я не имею права на смягчение приговора. Я целиком и полностью согласен с той квалификацией и политической оценкой как наших общих преступлений, так и моих преступлений, в частности, которая дана в речи Прокурора СССР. Да, дело так и обстоит. [164]Я стою перед Верховным Судом как изменник родине, как активный участник право-троцкистского заговора против победившего в СССР социализма, как союзник и агент капитализма в его смертельной борьбе против социализма, как государственный преступник, приложивший свою руку к подготовке провокации войны, [поражения и] расчленения СССР в пользу фашизма, приложивший свою руку к подготовке убийств лучших людей нашей страны и к насильственному свержению социалистического государственного и общественного строя в СССР.

Нечего прибавить к этому списку злодеяний. Для меня, как, очевидно, и для некоторых других обвиняемых, *многие факты и злодеяния право-троцкистского блока впервые стали известны на самом суде*[165]. Но я обязан вам прямо сказать, что самые чудовищные из этих фактов — изложенные Ягодой чудовищные убийства лучших людей нашей страны, факты, неизвестные мне ранее, — не удивили меня, ибо я узнавал в них лицо и дела правотроцкистского заговора; я узнавал в них установки право-троцкистского блока и его лидеров. Наши бывшие лидеры лучше бы сделали, если бы на суде совсем не пытались в какой бы то ни было мере смягчить свою непосредственную ответственность за все эти дела. Никому из нас не уйти и не надо уходить от этой ответственности.

Я, как и некоторые другие обвиняемые, стою перед судом как прямой агент и шпион фашистских государств и их разведок, как прямой союзник фашизма в его борьбе против СССР.

Но не фашизм сделал меня таким. [Он на то и ф] Фашизм [, чтобы] подобрал[ть] в свою пользу готовые плоды многолетней борьбы троцкистов и правых против партии и советской власти. Троцкому и Бухарину обязан я той, с позволения сказать, идеологией[и] и той школой[ы двурушничества,] чудовищного двурушничества, которое привело всех нас к [прямому] прямому фашизму. [против СССР.]

Я стою перед судом как украинский буржуазный националист и одновременно как участник право-троцкистского блока. И это неслучайное сочетание. Ловля буржуазных националистов и политическое растление неустойчивых политических элементов в национальных республиках является давнишней [и] упорно проводимой тактикой троцкистов и правых.

По преступной правой дороге пришла украинская национал-фашистская организация в состав объединенных в право-левацком блоке сил контрреволюции. Эта украинская национал-фашистская организация действовала одновременно и по заданиям право-троцкистского блока и по заданиям фашистских разведок.

Мои тягчайшие преступления, как участника право-троцкистского заговора, в огромной мере отягчаются следующими обстоятельствами.

Во-первых, как один из организаторов украинской национал-фашистской организации, я действовал, в частности, на Украине, т.е. у главных ворот, через которые немецкий фашизм подготавливает свой удар против СССР.

По заданиям право-троцкистского блока и немецкой разведки украинская национал-фашистская организация и [, следовательно,] я в том числе, [мы] вела[и] огромную работу по подрыву западной границы СССР. И, мне кажется, [я обязан это сказать. Т] только нежеланием сказать полную правду суду объясняется то, что и Рыков, и Бухарин, признавая персональную связь со мною как участником право-троцкистского заговора, отнекиваются от связи через меня с украинской национал-фашистской организацией, которая была крупной картой в антисоветской борьбе право-троцкистского блока.

Эта украинская национал-фашистская организация — Любченко, Порайко и другие — завершает собой длинную, с самого начала революции тянущуюся цепь преступлений различных фракций украинского буржуазного национализма против украинского народа.

Прокурор СССР был прав, когда сказал, что под руководством большевистской партии и советской власти на путях ленинско-сталинской национальной политики украинский народ поднят на такую высоту, которой он никогда не имел в своей истории. Большевистская партия и советская власть воздали украинское государство, сделали Украину богатейшей индустриальной и колхозной страной, подняли на небывалую высоту национальную культуру Украины. И вот та[к] украинская национал-фашистская организация, представлять которую перед судом я имею печальную участь, пользуясь фальшивыми лозунгами национальной независимости, вела украинский народ в ярмо немецких фашистов и польской шляхты.

Вторым обстоятельством, которое отягощает мою вину участника право-троцкистского заговора, является то, что я в течение больше чем двух лет знал о заговоре в Красной армии, был лично связан с рядом крупнейших военных заговорщиков, осуществлявших подрыв оборонной мощи и подготовку поражения СССР. Я знал и связан был с людьми как по украинской организации, так и по Красной армии, которые подготовляли то открытие фронта, о котором шла речь на этом процессе.

Третье обстоятельство, которое [чудовищным образом] отягощает мою вину перед народами СССР, это то, что я в течение нескольких месяцев знал не только общие террористические установки право-троцкистского центра, но и тот факт, что две террористические группы изо дня в день вели слежку за Сталиным и Ежовым с целью [их] убить [.] их. Иными словами, я поднял свою руку на Сталина, которого, как гения освобожденного человечества, чтят трудящиеся всего мира, и на Ежова, в лице которого воплощена великая целеустремленность партии по разгрому врагов СССР.

Наконец, моя вина отягощается тем высоким положением, тем высоким постом, который я занимал, и тем доверием, которым я пользовался у ЦК и у Сталина.

Из мелко-буржуазного болота подняла меня партия, дала мне высокий государственный пост, высокое общественное положение, доверило мне государственные тайны и контроль над государственными средствами СССР. Я предал эти тайны. Я допустил, я содействовал использованию государственных средств, народных средств СССР на финансирование неслыханного заговора против народа СССР.

Я помню один момент в моей жизни, когда в 1933 г. была разгромлена украинская националистическая организация и некоторые ближайшие мои дружки были арестованы, я был серьезно скомпрометирован своей личной связью с ними. Моя партийная организация отшатнулась от меня. Я был одинок и изолирован. И я написал тогда личное письмо Сталину об этом. Я в тот же день, в тот же вечер по телефону получил от руководства ЦК самое теплое, товарищеское одобрение, поддержку, успокоение. А через несколько месяцев после этого я получил такое доверие, о котором только может мечтать член партии. Я был избран в состав ЦК ВКП(б).

И на все это я ответил изменой, черной как ночь, и партии и родине и Сталину.

И вот в этих условиях, члены Верховного Суда, мне нужно сказать вам о своем раскаянии. Я очень хорошо понимаю, каким презрением каждый советский человек встретит слова раскаяния в моих устах. И все же я должен это сказать, ибо это соответствует действительности, ибо мне больше некому об этом сказать. В том положении, в котором я нахожусь, был только один способ на деле доказать свое раскаяние — это раскрыть перед следствием и судом все факты заговора и всех известных мне участников заговора. Я это сделал до конца. Я в своих показаниях не щадил себя, не щадил никого из своих соумышленников. Я назвал все факты и всех заговорщиков, мне известных. Я должен покаяться, что я сделал это не сразу, но разве можно было сразу сломать в себе инерцию многолетней, упорной и опасной подпольной борьбы против советской власти, подавить чувство дружбы соучастников, выжечь язву двурушничества, подавить чувство стыда? Словом, разве можно было сразу вынести на свет свою душу предателя, какой свет не видал? Но я это сделал до конца, и суд имел возможность это проверить.

В моем положении есть и другая форма выражения раскаяния. К сожалению, она недоступна для непосредственной проверки суда, но, тем не менее, она от этого не перестает существовать. Я говорю о своем внутреннем удовлетворении. Я смею сказать о моей радости по поводу того, что наш злодейский заговор раскрыт и предотвращены те неслыханные беды, которые мы готовили и отчасти осуществили против СССР. Обновленный Наркомвнудел добил право-троцкистский заговор в его последнем убежище. И я этому рад.

[Я кончаю.] Самый тяжелый приговор — высшую меру наказания — я приму как должное. У меня только есть одно желание: последние остатки моих дней или часов, как бы мало их не было, я хочу прожить и умереть не как враг, находящейся в плену у советской власти, а как совершивший тягчайшую измену родине, жестоко ею за это наказанный, но раскаявшийся гражданин СССР.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Чернов, вам предоставляется слово.

ЧЕРНОВ. Граждане судьи, я воспользовался предоставленным мне правом последнего слова подсудимого не для того, чтобы защищать или оправдывать себя. Тягчайшие преступления, совершенные мною перед великой советской страной, не могут быть ни оправданы, ни защищены.

Я изменник социалистической родины. Я продавал интересы родины врагу рабочего класса и всего человечества — фашизму. Я шпион германской разведки, активный участник контрреволюционной организации правых, организации вредительства и диверсии, активный участник правотроцкистского блока, ставившего себе целью свержение в СССР существующего социалистического общественного и государственного строя и восстановление капитализма, восстановление власти буржуазии. Я активный участник блока, который для достижения цели — восстановления капитализма — шел на неслыханно чудовищные преступления и использовал для этой цели весь арсенал бандитов.

Совершенные мною преступления, повторяю, не могут быть ни защищены, ни оправданы. Они заслуживают самого сурового наказания.

[Я хочу лишь ответить, к] Как я, которому партия оказала величайшее доверие, мог изменить партии и родине [и] и стать шпионом германской разведки и членом контрреволюционной организации.

Как я уже показывал на суде, я в течение длительного времени был меньшевиком и не рядовым членом меньшевистской партии, а руководителем одной из ее организаций, Иваново-Вознесенской. Я был достаточно образован и политически развит, чтобы принимать меньшевизм и бороться за его программу защиты капитализма совершенно сознательно.

Я вошел в коммунистическую партию уже тогда, когда силы внутренней контрреволюции были разгромлены и рабочий класс под руководством  большевиком вышел из гражданской войны победителем.

Время моего вступления в коммунистическую партию совпадало с периодом начала нэпа, который я расценивал не так, как принимали его настоящие большевики, а [расценивал] по-своему, по-меньшевистски. Поэтому, когда партия перешла от политики ограничения кулачества и капиталистических элементов в городе к политике наступления и разгрома их, моя меньшевистская сущность с такой политикой не могла примириться, и я стал искать среди антисоветских группировок в партии тех единомышленников, взгляды которых отвечали моему меньшевизму, и практические цели которых означали бы борьбу за свержение советской власти и за восстановление капитализма.

Я нашел этих единомышленников в контрреволюционной организации правых. Взгляды и практические цели этой организации целиком и полностью совпадали с моими меньшевистскими взглядами. Я был тогда в 1928 г. еще небольшим человеком в партии. Я этим отнюдь не хочу умалить свою вину и смягчить свои преступления. Мои преступления безмерны и чудовищны. [Я хочу лишь объяснить то, что в] Во главе контрреволюционной организации правых стояли такие люди, как Рыков, Бухарин, Томский, и что они пришли к цели свержения советской власти и восстановления капитализма, т.е. пришли к меньшевизму, укрепляло меня в моих меньшевистских позициях. [, а связь с ними импонировала мне.] Это сыграло свою роль в моем вступлении в контрреволюционную организацию правых.

В моем вступлении на путь немецкого шпиона сыграл крупною роль Дан. [то, что о] Он при встречах со мной аргументировал необходимость борьбы правых против советской власти и оказание помощи капиталистическим государствам в их борьбе за то же, т.е. за свержение советской власти. То, что сам Дан, как я потом убедился, является агентом германской разведки, имело крупное значение при даче мною согласия стать немецким шпионом. К числу причин, приведших меня к шпионажу, надо отнести и мою моральную неустойчивость — пьянство.

Вернувшись из Германии в Советский Союз, я обязан был не только как член партии, а как гражданин Советского Союза рассказать об установлении преступной связи с немецкой разведкой. Я восстановил бы себя тогда в рядах честных граждан. Я этого не сделал. Я предпочел оставаться изменником родине. Я в течение 1929 г. через Пауль Шефера и в последующий период до своего ареста через Райвида обслуживал немецкую разведку и помогал ей бороться за расчленение Советского Союза, за поражение последнего в войне.

[Почему?] Поручения, которые я получал от немецкой разведки: вредительство [,] и диверсия, совпадали с указаниями, которые я получал через Рыкова, от центра своей контрреволюционной организации правых. Те и другие, по существу, ничем не отличались. Те и другие были направлены к одному — подорвать экономическую мощь и обороноспособность Советского Союза и тем обеспечить поражение в войне, свержение советской власти и восстановление капитализма.

Это совпадение целей и практических указаний немецкой разведки и центра правых послужило для меня доводом к тому, что шпионскую работу надо продолжать, вредительство и диверсии надо организовывать.

За время моей преступной деятельности как активного участника контрреволюционной организации правых и как немецкого шпиона мною проведена чудовищная по своему характеру и большая по своим размерам вредительская и диверсионная работа. Я о ней подробно рассказал на предварительном следствии и рассказывал на суде.

Партия, оказав мне величайшее доверие, поставила меня во главе Народного Комиссариата земледелия. Я же это доверие использовал против партии, использовал против родины. Я выполнял не директивы партии по укреплению колхозного строя, по развитию мощи колхозов, по росту зажиточности колхозников, — я выполнял директивы центра контрреволюционной организации правых и германской разведки — по разрушению колхозного строя, по подрыву колхозов, по разъединению колхозников. Рыков здесь пытался отрицать дачу мне указаний об организации вредительства в сельском хозяйстве. Я напоминаю об этом опять-таки не для того, чтобы [и] умалить свою вину и переложить ее на другого. Я исключительно делаю это ради установления истины.

Рыков хочет дело изобразить так, что он давал «идеологические» установки о проведении вредительства и принимал участие в их организации. Это не верно. Или точнее — это полправды, а полправды уже — ложь. Рыков от имени центра правых руководил параллельно германской разведкой, всей моей вредительской и диверсионной работой по сельскому хозяйству.

О своей преступной деятельности как активного участника контрреволюционной организации немецкого шпиона я в первый же день своего допроса после ареста дал следователю искренние, правдивые показания.

Я также дал следователю показания о тех лицах, с которыми я был связан по своей контрреволюционной и шпионской работе. Свои показания я также искренне и правдиво изложил перед судом.

Что заставило меня дать правдивые показания тотчас же после своего ареста?

С 1937 г. начался разгром контрреволюционной организации правых. Были арестованы главари организации Рыков, Бухарин и другие, была разгромлена контрреволюционная организация правых в Наркомземе. Летом 1937 г. был арестован резидент немецкой разведки, вышеупомянутый Райвид. Все это заставляло меня задуматься над вопросом о том, может ли дать что-нибудь продолжение этой борьбы. Ответ мог быть только отрицательный. Сила советского государства непобедима!

Что из себя представляла наша контрреволюционная организация? Это была шайка озверевших чиновников, она не имела никаких корней в народе. Ее базой были соглашения с фашистскими правительствами.

Советский народ, вопреки всем козням, нас, контрреволюционеров, построил социализм и завоевал непобедимую силу. Сознание этой силы и привело меня к тому, что я тотчас же после ареста сложил оружие и дал искренние, правдивые показания.

Преступления мои велики и чудовищны. Любое наказание, которое суд сочтет необходимым вынести, не может покрыть эти преступления.

Но я все-таки осмеливаюсь обратиться к суду и просить суд сохранить мне жизнь.

Если суд найдет возможным это сделать и жизнь мне будет оставлена, я все силы отдам на служение великому советскому народу.

Я не могу загладить своих преступлений, — они слишком велики, своей последующей честной работой я заглажу хотя бы одну небольшую частицу этих тягчайших преступлений перед родиной, перед великой советской страной.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Объявляется перерыв до 11 часов утра.