Глава 7. «Социально-бытовой фактор» и проблема «перебежчиков» из корпуса Генштаба РККА

§1. Категории «лиц Генштаба», «перешедших» из РККА в «белый» лагерь на разных этапах периода 1918–1919 гг.

Я не намерен углубляться в проблематику «белого» движения. Последнее служит лишь дополнительным фоном для понимания специфики внутреннего статуса 703-х «специалистов Генштаба» на военной службе у ленинского режима на разных этапах периода с конца 1917 г. — на протяжении 1919 г. По подсчетам автора, из 703-х указанных «генштабистов» всего 74 чел. при тех или иных обстоятельствах покинули лагерь большевиков и «оказались» в противоположном политическом лагере. Анализ различного рода материалов позволил разделить общее количество «переходов» (74 чел.) на две крупные категории.

К первой категории справедливо будет отнести две «групповые измены поневоле»: «переход» на сторону «белых» Штаба ПриволжВО (всего — 9 чел.) и «переход» части профессоров и студентов АГШ, эвакуированных большевиками в 20-х числах июля 1918 г. вместе с Академией из Екатеринбурга в Казань (всего — 45 чел.).

Как свидетельствует анализ различного рода именных списков «лиц Генштаба», Штаб ПриволжВО РККА был организован большевиками в Самаре на основе Штаба бывшей 1-ой армии, так что многие офицеры этого Штаба с 27 апреля 1918 г. благополучно «превратились» в служащих Штаба большевистского ПриволжВО, заняв там должности, сходные с теми, которые они занимали в Штабе 1А.¹ До захвата чехами Самары (8 июня 1918 г.²) указанные офицеры свою службу несли вполне добросовестно и ни о каком «бегстве» из РККА не помышляли. Когда же Самара была захвачена чехами, ряд служащих штаба большевистского ПриволжВО (всего — 9 офицеров Генштаба) оказались в распоряжении Народной Армии Комуча и продолжили столь же добросовестную службу, только теперь в «белом» лагере.³

В мемуарной и современной научной литературе относительно эвакуации части персонала и студентов АГШ в Казань (в 20-х числах июля 1918 г.) и обстоятельств их «перехода» на сторону «белого» Комуча в начале августа того же года утвердилось явно искаженное представление. Так, из воспоминаний профессора АГШ Иностранцева можно заключить, что находившийся к середине июля 1918 г. в Екатеринбурге персонал АГШ будто бы только того и ждал, чтобы «удрать от большевиков» и «перейти в распоряжение противобольшевистских сил».⁴ Современный британский историк E. Mawdsley утверждает, что в 1918 г. из всех случаев «переходов» бывших офицеров из РККА в «белый» лагерь «… самым необычайным было массовое дезертирство в Казань преподавателей и студентов Академии Генштаба» (курсив мой. — В. К.).⁵ В том же духе рассуждает современный российский историк В. М. Войнов, утверждая, что «… офицеры старшего курса АГШ в начале августа 1918 г. перешли во главе с Начальником Академии А. И. Андогским на сторону белогвардейцев», и что «слушатели старшего курса, набранные в дореволюционных условиях, в подавляющем большинстве были враждебно настроены по отношению к Советской власти».⁶

Непредвзятый анализ документов заставляет серьезно усомниться в правильности вышеприведенных заключений.

Во-первых, анализ «требовательных ведомостей» на начисление жалованья персоналу АГШ (за январь — июль 1918 г.) и именных списков студентов Академии (например, на июнь 1918 г.), обнаруженных автором в фондах РГВА и впервые введенных здесь в научный оборот, показывает, что преподаватели Академии в Петрограде и Екатеринбурге (январь — июль 1918 г.) свою работу по подготовке будущего комсостава РККА выполняли вполне добросовестно, и столь же добросовестно студенты АГШ посещали свои занятия.⁷

Во-вторых, рассмотрение различного рода материалов показывает, что Академия в Казань вовсе не дезертировала, а была эвакуирована большевиками, и на всем пути своего следования до Казани, как и в период пребывания в Екатеринбурге, всецело находилась под контролем ведомства Троцкого! ⁸

Наконец, в-третьих, если следовать «логике» рассуждения историка В. Войнова, то остается непонятным, почему не «изменила» большевикам остальная часть курсантов, которая также была подготовлена «в дореволюционных условиях», но не попала под эвакуацию в Казань? Так, вполне добросовестно служили большевикам 137 штаб — и обер-офицеров, закончивших в мае 1917 г. 3-х месячные подготовительные курсы АГШ 2-ой очереди. Они не только были причислены к Генштабу Приказом Начальника Генштаба РККА (№ 22 от 23 марта 1918 г.), но и спустя три месяца были переведены в Генштаб (Приказ ВГШ № 18 от 27 июня).⁹

Так или иначе, 23–24 июля 1918 г. АГШ была эвакуирована большевиками в Казань, а уже в ночь на 7 августа город был занят чехами.¹⁰ В итоге, Академия Генштаба оказались в распоряжении Комуча совершенно случайно! Причем, на «случайность перехода» АГШ в «белый» лагерь указывали сами большевики. Так, в «Отчете о деятельности АГШ с 25 сентября 1918 г. по 1 сентября 1920 г.» об этом было сказано вполне откровенно: «… Екатеринбургской Академии суждено было просуществовать недолго. Вследствие неблагоприятного развития /событий/ на Востфронте она была спешно эвакуирована в Казань, …где и досталась летом 1918 г. чехословакам. От нее остался лишь самый незначительный состав преподавателей и слушателей, случайно отсутствовавших в то время в Казани, или успевших своевременно выехать из нее» (курсив мой — В. К.).¹¹

Попробуем теперь определить численность персонала АГШ, оказавшегося в результате эвакуации Академии в Казань в распоряжении «белого» Комуча. По подсчетам автора этой книги к концу июля из Екатеринбурга в Казань прибыло 16 лиц персонала АГШ, тогда как 6 остались в Екатеринбурге «в составе комиссии для заведывания и охраны оставленного казенного имущества». Между тем, поскольку, сам Екатеринбург был захвачен чехами 25 июля,¹² т. е. раньше Казани, понятно, что все 22 лица персонала АГШ оказались к началу августа в распоряжении «белого» Комуча.¹³ Отмеченные 22 «генштабиста» составляли менее трети от всего количества «лиц Генштаба», преподававших и служивших в «красной» АГШ на различных этапах периода с конца 1917 — на протяжении 1919 гг. (всего — 78 чел.)! ¹⁴ Следует признать, что указанные 22 чел., начиная с августа 1918 г., обучали в стенах теперь уже «белой» АГШ будущих командиров «белых» частей столь же добросовестно, сколь честно они выполняли эти же обязанности прежде, когда АГШ находилась на территории, подвластной большевикам.¹⁵

Выясним теперь, как «распределились» по политическим лагерям выпускники АГШ 1917– 1918 гг. в период с лета 1918 — на середину 1919 гг. Всего, по авторским подсчетам в период с 30 октября 1916 г. по июнь 1918 г. на 1, 2 и 3-й очередях ускоренных курсов АГШ обучалось 709 штаб — и обер-офицеров. На конец 1918 г. — середину 1919 г. это количество распределилось по противоборствующим лагерям следующим образом: в распоряжении большевиков в течение всего указанного времени находилось 194 офицера, а у «белых» — 205 офицеров. Из этих последних только Е. Э. Месснер в 1918 г. служил у Деникина, тогда как остальные находились на территории, занятой последовательно Комучем, Уфимской Директорией и, наконец, Колчаком. Далее, на различных этапах 1918 — середины 1919 гг. всего 25 офицеров (из 709) при различных обстоятельствах переходили из одного лагеря в другой. Из этих 25 чел. — 2 офицера служили сначала у «белых», а к середине — концу 1919 г. «перешли» в РККА, тогда как 23, наоборот, в 1918 г. начинали свою службу в РККА, а затем служили в «белых» частях, преимущественно, на Востоке России. Но и из этих 23-х выпускников ускоренных курсов АГШ 4 офицера «перешли» сначала из РККА к «белым», а затем, после поражения Колчака, во 2-ой половине 1919 г. вернулись обратно в РККА и продолжали благополучно в ней служить. Наконец, всего 285 офицеров остались «нейтральными», не вступив ни в РККА, ни в «белые» части на Юге или Востоке России.¹⁶

Ко второй категории следует отнести «переходы отдельных «специалистов Генштаба» (всего их было 20 чел.). Выше автор уже посвящал немало внимания тому, как ведомство Троцкого старалось разрешить «социально-бытовые проблемы» офицеров старого Генштаба с тем, чтобы последние как можно быстрее смогли приступить к строительству РККА.¹⁷ При всем том, в период с лета 1918 г. — до лета 1919 г. удалось обнаружить 20 «генштабистов», которые покинули РККА «по своей воле».

Поэтапный анализ служебной деятельности всех указанных 20 «лиц» показывает, что «одиночные переходы» «лиц Генштаба» из РККА в «белый» лагерь состоялись, главным образом, по причине «ущемления» служебного статуса указанных «лиц» в РККА, или недостаточной «заботы» об этом статусе со стороны военного ведомства большевиков. Иными словами, большевистский Наркомвоен, прежде всего сам Троцкий, просто своевременно «не доглядели» за полноценным удовлетворением социально-бытовых нужд конкретных 20 «лиц». Этот, так называемый, «брак в работе» ведомства Троцкого явно блекнет на общем фоне благополучного устройства «генштабистов» РККА 1918–1919 гг. Действительно, среди общего количества питомцев АГШ, служивших в указанный срок большевикам (всего — 703 чел.), «перебежчиков-одиночек» оказалось только 20 чел., или менее 3 %. Следовательно, остальным 683 «лицам Генштаба» «жилось» в РККА совсем неплохо!

Непредвзятый анализ различного рода материалов показывает, что в 1918–1919 гг. среди «одиночных» «генштабистов» — «перебежчиков» из РККА в «белый» лагерь одни искали свою семью (например, Л. М. Болховитинов); другие стремились улучшить свое служебное (в т. ч. и материальное) положение в противоположном лагере (А. П. Архангельский, Б. П. Богословский, Н. Н. Стогов, И. П. Сытин). Третьи, покидали РККА именно в тот период, когда, положение большевиков на данном участке фронта казалось особенно безысходным, и одновременно появлялась явная возможность без особых затруднений перейти в противоположный лагерь, с тем, чтобы там при новых «хозяевах» найти более-менее приемлемую для своего статуса должность. Такими были, например, генерал-майоры П. Н. Буров, Н. Д. Всеволодов, Д. А. Мельников, полковники Б. В. Гонтарев, В. А. Замбржицкий, Ф. Е. Махин, А. Л. Носович, В. Н. Сухорский, З. Ф. Церетели. Причем, все вышеперечисленные «лица Генштаба», до своего «перехода» в противоположный лагерь занимали в РККА должности достаточно высокого уровня и исполняли свои обязанности на этих должностях вполне добросовестно.

Если представителей 1-ой категории «переходов» «генштабистов» из РККА в «белый» лагерь (захват Штаба ПриволжВО в Самаре и персонала и студентов АГШ в Казани Комучем), следует назвать «изменниками поневоле», то принадлежавших ко 2-ой категории (20 «добровольных переходов») уместно было бы именовать предателями одной «кормушки» ради «кормушки» другой, предположительно более денежной и престижной!

 

§2. «Переход» на сторону Комуча штаба ПриволжВО (Самара, 8 июня 1918 г.)

Штаб ПриволжВО с момента своего образования (31 марта — 8 апреля 1918 г.) успел побывать поочередно в Новой Руссе и Рязани, и, наконец, в Самаре,¹⁸ где 8 июня 1918 г. оказался в распоряжении войск «белого» Комуча, захвативших город. Приложение № 2 содержит сведения о служебной занятости 703-х выпускников АГШ на большевистской военной службе на разных этапах периода с конца 1917 — на протяжении 1919 гг. Это же Приложение позволит выяснить картину службы «генштабистов» в Штабе ПриволжВО РККА к 8 июня 1918 г.

На различных этапах периода 1918–1919 гг. должности в указанном штабе занимали всего 28 «генштабистов» (включая и тех, кто служил в губернских штабах). Анализ различного рода данных показывает, что в момент захвата Самары чехами (8 июня) в распоряжении «белого» Комуча «оказались» именно те «генштабисты», которые были назначены на свои должности в Штабе ПриволжВО весной 1918 г. и оставались на них к моменту захвата Самары чехами. Это: генерал-лейтенант В. В. Нотбек, полковники П. П. Петров, Л. А. Текелин и Н. М. Щербаков, подполковник Г. К. Акинтиевский, капитаны А. Д. Загребин, М. Я. Савич, штабс-капитан А. Л. Симонов, подъесаул И. М. Финицкий. Всего — 9 человек.

Автор вовсе не случайно использует именно слово «оказались», а не понятия, подобно: «бежали», «предали», «переметнулись», «перешли» и пр., означающие ту или иную степень активности совершаемого действия. Дело в том, что вышеуказанные 9 «генштабистов» именно «оказались» на территории Комуча, не прилагая к этому каких-либо усилий! Мало того, когда с армией Колчака на Востоке России было покончено (лето — осень 1919 г.),¹⁹ «генштабисты» Загребин и Финицкий перешли обратно в РККА и продолжали как ни в чем не бывало служить большевистскому режиму.²⁰ Следует учесть, что в 1917–1919 гг. ж/д транспорт, являвшийся в это время основным видом междугородних сообщений Европейской России, работал едва ли на 30% по сравнению с довоенным уровнем. Одновременно, бывшие офицеры русской армии продолжали повсеместно преследоваться.²¹ В таких условиях возвращение указанных «лиц» из захваченной чехами Самары летом 1918 г. в большевистский «центр», даже если бы они очень захотели это сделать, было весьма затруднительно.

Весомым доводом в пользу гипотезы автора о том, что вышеназванные 9 «лиц Генштаба», оказались на территории Комуча вовсе не по своей воле, а в силу случайного стечения обстоятельств, может служить отраженный в Приложении № 2 факт службы в РККА остальных 19 «лиц Генштаба». К этим последним относились либо те «генштабисты», которые весной 1918 г. состояли в Штабе ПриволжВО, а затем до 8 июня были большевистским военным руководством переведены на службу в другой район, либо теми служащими Генштаба, кто был назначен на должности в штаб ПриволжВО РККА, когда последний был перенесен в Казань и Нижний Новгород (т. е. — позже 8 июня). Причем, указанные 19 «лиц Генштаба», занимавшие должности в Штабе ПриволжВО на любых других этапах периода 1918–1919 гг., благополучно продолжали служить в РККА и ни о каком «бегстве» к «белым» даже не помышляли!

Приведем примеры. Генерал-майор Н. В. Пневский должность Наштаокр. Приволжского занимал в мае — до начала июня 1918 г. Между 3–7 июня Н. Пневского вызвали в Москву, и он избежал службы в «белых» частях. 1 июля Пневский был переведен на должность Начальника Оперод ВГШ, в каковой пробыл вплоть до конца ноября 1918 г.²² Генерал-майор А. И. Крюгер, как и Пневский избежал службы в «белых» частях, поскольку с 19 апреля 1918 г. занимал должность Начальника Хозупра Штаба ПриволжВО, а на 6 августа 1918 г. уже значился в должности для поручений при Начальнике снабжений СУОЗ. Затем вплоть до конца 1918 г. Крюгер продолжал заниматься делами снабжения при штабе Севфронта. Иными словами, Крюгер, как и Пневский, был отозван с должности Начхозупра ПриволжВО раньше 8 июня 1918 г.²³ «Генштабист» П. С. Максимович уже 6 июля 1918 г. отправил в ВВС телеграмму о своем согласии принять должность Начштаба ПриволжВО. В Оргуправлении ВГШ его телеграмма была зарегистрирована лишь 14 июля 1918 г., а практически указанную должность П. Максимович занимал ближе к концу июля, одновременно с временным замещением должности Военрука того же Округа (не позднее 28 ноября 1918 г.).²⁴ Казань к 7 августа была захвачена Комучем. Поскольку П. Максимович занимал указанные должности вплоть до 28 ноября 1918 г., то и нет никаких оснований говорить о его службе в это время «белым». Подполковник К. Ю. Берендс на службу в РККА поступил 1 мая 1918 г. и в этот же день был назначен на должность Начальника Мобупра Штаба ПриволжВО, пробыл в ней не больше месяца и с 1 июня стал Начальником Оперод Оперупра ВГШ. С 1 ноября 1918 г. К. Берендс заведывал Особым Делопроизводством Военотдела ВВИ, а со 2 августа 1919 г. — Оперуправлением Штаба Южфронта.²⁵ «Генштабист» З. И. Зайченко Военруком ПриволжВО стал 25 сентября 1918 г. и благополучно оставался служить в этой должности до 30 декабря, когда был назначен Военруком ОрлоВО. В последней должности Зайченко оставался вплоть до 1 октября 1919 г., когда стал Начштаба Южного района обороны.²⁶ Генштаба подполковник И. С. Калюжный благополучно состоял для поручений при комиссаре ПриволжВО, но только с 21 января 1919 г.²⁷ Точно также на различных этапах с 8 апреля 1918 г. — на середину 1919 г. в Губвоенкоматах ПриволжВО военно-административной и военно-преподавательской деятельностью успешно занимались именно те выпускники АГШ, кого на 8 июня 1918 г. в Самаре не оказалось! Например, полковник С. В. Винтер, по крайней мере в 1918 г., занимал должность Помощника Военрука Симбирского Губвоенкомата. Генерал-майор А. В. Головинский в течение 4-х месяцев возглавлял Штаб Самарского Укрепрайона. По всей вероятности его служба пришлась на то время, когда Самара уже была освобождена большевиками от чехов. С февраля 1919 г. должность Завуча Казанских пехотных курсов занимал полковник В. В. Буняковский. Сходную должность при Астраханских курсах занимал с 7 декабря 1918 г. капитан Н. Ф. Мельницкий, а генерал-майор В. Н. Энгель после 28 ноября 1918 г. — на середину 1919 г. являлся преподавателем Саратовских артиллерийских курсов.²⁸

Итак, предположение о какой-либо «преднамеренности» «перехода» 9 «генштабистов» из РККА в лагерь «белого» Комуча 8 июня 1918 г. явно не соответствует реальному положению дел того времени. Столь же неадекватно ситуации выглядят рассуждения о каких-то «антибольшевистских мотивах предательства» со стороны указанных 9 «лиц Генштаба». Напротив, «переход» этих девяти служащих Штаба ПриволжВО РККА на сторону Комуча был обусловлен, главным образом, случайным стечением обстоятельств. Важнейшим из этих последних явился стремительный захват чехами городов Сибири, Урала и Поволжья (в т. ч. и Самары). Оказавшись в распоряжении «белого» Комуча, отмеченные 9 «генштабистов» показали себя явными приверженцами социально-бытовой мотивации. Действительно, подыскивать себе «теплые местечки» у новых «хозяев» в Самаре (летом 1918 г. — центр Народной Армии Комуча) для них было значительно более проще, чем с очевидным риском для жизни пытаться вернуться обратно на территорию, контролируемую «красными».

 

§3. «Переход» на сторону «белых» части преподавателей и курсантов АГШ РККА при эвакуации Академии в Казань (23–24 июля — начало августа 1918 г.)

В Приказе Троцкого № 162 об эвакуации АГШ (от 21 июля 1918 г.) ясно сказано, что «всякая попытка отдельных членов личного состава академии проникнуть на территорию, занятую чехословаками, будет рассматриваться как измена и караться по законам военного времени».²⁹ Специфика ситуации в том и заключалась, что на самом деле не преподаватели и студенты АГШ в ночь с 6 на 7 августа 1918 г. «проникли на территорию, занятую чехословаками…», а, наоборот, чехи стремительно захватили территорию, где оказалась в данное время Академия. Преподаватели и студенты АГШ, находящиеся к 20-м числам июля 1918 г. в Екатеринбурге, вовсе не дезертировали в Казань, а были туда эвакуированы по распоряжению большевистского военного руководства! Обстоятельства, которые предшествовали и сопровождали «случайную измену» АГШ в конце июля — начале августа 1918 г. в полной мере отразили, с одной стороны, «трогательную заботу» военного руководства большевиков об Академии; с другой — ясно продемонстрировали социально-бытовые настроения преподавателей и студентов АГШ. Проявление указанных «заботы» и «настроений» имело место как во время эвакуации АГШ из Петрограда в Екатеринбург (март 1918 г.) и пребывания Академии в Екатеринбурге (до 23–24 июля), так и в период эвакуации ее в Казань.

Эвакуация АГШ в Екатеринбург. Не раньше 23 марта 1918 г. АГШ была «срочно» эвакуирована большевиками из Петрограда в Екатеринбург.³⁰ Профессор АГШ Иностранцев указывает следующие причины, по которым Конференция Академии «желала ее эвакуации»: 1) «слухи» о формировании «где-то на юге… противобольшевистских сил, которые должны были начать открытую борьбу с представителями 3-го Интернационала», поэтому будто бы следовало «эвакуировать /АГШ/… куда-нибудь подальше от глаз центральной большевистской власти, …поближе к силам готовящимся для борьбы с коммунизмом» (т. е. на юг России); 2) «… нахождение немцев весьма близко от Петрограда… становилось для Академии весьма опасным и она со своими ценностями могла в один прекрасный день оказаться в германских руках», а потому возникло стремление эвакуировать ее подальше «от немецкой опасности»; 3) «… голод и лишения в Петрограде росли все более и более, делая пребывание в нем с каждым днем все более невыносимым. Уже хлеб становился чем-то вроде роскоши, качество его заметно понижалось, а количество уменьшалось. Для питания, за неимением говядины, многие перешли на конину, но и ее уже подчас было доставать трудно».

Из вышеуказанных трех причин, первые две автору этой книги представляются несостоятельными, поскольку они не отражали подлинные настроения русского офицерства вообще, а офицеров Генштаба, в особенности.

Утверждение Иностранцева о стремлении руководства Академии эвакуировать АГШ «…поближе к силам готовящимся для борьбы с коммунизмом» выглядит явно как его собственная позднейшая выдумка. Хотя профессор Академии указывает, что «…слухи о противобольшевистских движениях стали доходить все более и более»,³¹ между тем, приходится признать, что в марте 1918 г. «противобольшевистские силы» на Юге России, представленные 4-тысячной Добрармией,³² находились просто в зачаточном состоянии и вряд ли воспринимались кем-либо всерьез. Да и добраться до этой «армии», учитывая, что ж/д транспорт работал лишь на треть против обычного, а на станциях линчевали офицеров, было весьма проблематично.

Несомненно, что некорректным выглядит указание Иностранцева и на «немецкую опасность». Следует признать, что весной — летом 1918 г., когда в руках немцев действительно оказалась половина Европейской России,³³ угроза попадания в их руки Академии, пусть даже самой престижной, вряд ли могла взволновать всерьез. Русское офицерство почему-то вовсе не стремилось защищать свое «поруганное Отечество» от тех же немцев с оружием в руках. Напротив, целый ряд офицерских вооруженных формирований на Юге России в 1918 г. создавались и действовали как раз на германские деньги, как-то: Южная Армия и части Скоропадского, формируемые на Украине; Донская Армия казачьего генерала Краснова. Не брезговал немецкими деньгами даже сам Главком ВСЮР генерал Деникин.³⁴ В таких условиях беспокойство профессора Иностранцева о ценностях Академии, которые могли попасть «в руки к немцам» выглядит комично.

Значительно более заслуживающей доверия в качестве причины эвакуации большевиками АГШ из Петрограда в Екатеринбург является указание Иностранцева на голод в Петрограде. Екатеринбург же был выбран большевиками, не в последнюю очередь потому, что «это — большой, культурный и горнозаводской город, и в нем несомненно найдутся и подходящие здания» для размещения Академии.³⁵ Да и снабжение на Урале в это время было все же несколько лучше, чем в Петрограде.³⁶ Не вызывает сомнений, что именно большевики обеспечили «безболезненную» эвакуацию АГШ в Екатеринбург в марте 1918 г. Профессор Иностранцев вспоминал, что когда «…Академия получила извещение, что местом ее эвакуации избран Екатеринбург и что она в спешном порядке должна начать подготовку к эвакуации…, было собрано новое заседание Конференции, на котором Начальник АГШ Андогский заявил, что «… для эвакуации Академии будут предоставлены несколько воинских эшелонов, но, что те из ее служащих, которые должны задержаться из-за каких-либо уважительных причин, как: передача квартиры, сдача мебели на хранение и т. д., получат разрешение прибыть в Екатеринбург позже — в частном порядке, но за казенный счет, для чего им будет удобнее всего воспользоваться т. н. Сибирским экспрессом». В то же время, по свидетельству Иностранцева, сам Троцкий в одном из диалогов с Андогским будто бы заявил: «Академия будет и должна служить только нам и никому другому».³⁷

Такой подход к делу соответствовал троцкистской политике жесткого прагматизма: вывезти престижную Военную Академию бывшей Империи из голодного Петрограда, побеспокоившись при этом об устройстве чисто «бытовых проблем» ее персонала, с той лишь целью, чтобы АГШ в спокойном месте продолжала готовить профессионально грамотный комсостав для РККА. Вполне можно согласиться с Военруком ВВС М. Бонч-Бруевичем, отмечавшим, что «АГШ решено было перевести в Екатеринбург срочно…, и никому из членов ВВС и в голову не пришло, что спустя несколько месяцев Екатеринбург будет захвачен чехословаками и белыми».³⁸

Деятельность АГШ в Екатеринбурге (конец марта — 23 июля 1918 г.). По прибытии Академии в Екатеринбург (не раньше 23 марта 1918 г.) «во исполнение постановления ВВС и Приказа Наркомвоена» в ней открылись «… постоянные правильные занятия…», которые продолжались вплоть до самой эвакуации АГШ в Казань (23–24 июля 1918 г.). Этот факт, как и то, что большевистское военное руководство было всерьез озабочено проблемой налаживания нормальной работы Академии в Екатеринбурге подтверждаются рядом примеров.

Во-первых, в фонде АГШ (РГВА, ф. 33892) автором этих строк были обнаружены рассчетные ведомости с отчетами о проведенных в Екатеринбурге преподавателями АГШ занятиях за период с марта до начала 20-х чисел июля 1918 г. В ведомостях указывались количество проведенных занятий, размер платы за 1 занятие, денежная сумма, причитающаяся за количество прочитанных лекций и проведенных практических занятий. Основаниями для начисления денежного содержания преподавателям служили следующие большевистские законодательные положения: Декрет СНК от 2 января 1918 г. за № 5 (§5), Приказы Наркомвоена за №№ 5 и 316, о предоставлении «35% добавочного содержания должностным лицам академии за апрель 1918 г.», положения о выплате «вознаграждения за дополнительные лекции и ведение практических занятий с 1 по 20 июля 1918 г.», и о выплате денежных сумм «на разницу содержания между окладами, получаемыми должностными лицами академии согласно утвержденному новому штату».

Во-вторых, те же ведомости показывают, что в Екатеринбурге на протяжении порядка 4-х месяцев добросовестно читали лекции и вели практические занятия 34 офицера Генштаба.

В-третьих, факт основательной заботы большевистского военного руководства касательно соблюдения традиционного порядка ведения занятий в АГШ может быть подтвержден, в частности, письмом Начальника Генштаба Н. Потапова Начальнику Академии Андогскому от 30 апреля 1918 г. за № 247. Письмо извещало о следующем: «Во исполнение постановления ВВС и приказа Наркомвоена об открытии постоянных, правильных занятий во вверенной Вам Академии, предписываю Вам спешно отправиться из Петрограда в Екатеринбург, в место нового расположения Академии».

В-четвертых, профессор Иностранцев, несмотря на весь свой эмиграционный антибольшевизм, вынужден был признать, что «после Говения и Пасхи (т. е. приблизительно в конце апреля 1918 г. — В. К.) «… начались экзамены слушателей младшего класса для перевода их в старший», «по окончании экзаменов слушатели младшего класса… были переведены в старший класс, а в младший стали прибывать…» новые курсанты; в то же время, вскоре после прибытия новых офицеров на младший курс «… в Академии началось чтение лекций и ведение практических занятий в обоих классах».

В-пятых, Начальник АГШ Андогский «вскоре после начала курса в Академии… получил из Москвы телеграмму, которой Троцкий вызывал его к себе для обсуждения вопроса о реформе Академии и дальнейшей ее судьбе». Есть основания полагать, что эта встреча действительно состоялась не позднее 30 апреля 1918 г. По свидетельству самого Андогского, во время упомянутой встречи Троцкий высказал пожелание «… как можно скорее и шире использовать ее (т. е. АГШ — В. К.), почему все время задавал вопросы, касающиеся возможности ускорить прохождение курса и возможно более расширить число обучающихся в Академии офицеров». Приблизительно в конце апреля — начале мая 1918 г. «Конференции АГШ было сообщено Совдепом, что Академия поступает в ведение специально назначенных комиссаров Берзина и Анучина».

В-шестых, важным проявлением «внимания» большевиков к деятельности АГШ в Екатеринбурге явилось то, что ими были неоднократно «… потребованы целый ряд слушателей в красные штабы». Иностранцев отмечал, что «требование большевиками в красные штабы нового ряда слушателей… было осуществлено в столь спешном порядке, что им было предписано явиться /на/ их новые места службы уже через 1–2 дня после отдачи распоряжения».³⁹

С конца марта и до 23 июля 1918 г. АГШ продолжала работать в Екатеринбурге «постоянно» и «правильно», как она до этого работала в Петрограде — преподаватели читали лекции и вели практические занятия, а курсанты их исправно посещали. И нет никаких оснований говорить о каких-либо антибольшевистских настроениях в этот период, также как и о проявлении вообще каких-либо политических настроений со стороны преподавателей и студентов АГШ. Для первых и для вторых в марте — июле 1918 г. спокойное продолжение своей привычной деятельности — работы и учебы соответственно было намного более важнее проявления каких-либо политических настроений.⁴⁰ Сказанное позволяет отмечать ярко выраженные социально-бытовые настроения у персонала и курсантов АГШ в первой половине 1918 г.

Эвакуация АГШ в Казань (23–24 июля — начало августа 1918 г.).

23–24 июля 1918 г. АГШ не «дезертировала» в Казань, а именно была эвакуирована большевиками, что вновь подтвердило приверженность Троцкого политике жесткого прагматизма в деле привлечения «лиц Генштаба» на службу в РККА. Сказанное подтверждается следующим.

Эвакуация АГШ в Казань была всецело подготовлена, организована и осуществлена большевиками. Уже 8 июля 1918 г. Начальник АГШ «… Андогский был потребован в Совдеп и там ему было передано /комиссаром/ Белобородовым, что /Совнарком/ требует эвакуации Академии из Екатеринбурга в срок не более 2-х дней. Оттяжка служащими Академии эвакуации на срок больший указанного должна была рассматриваться как саботаж советской власти и ЧК должна была принять в отношении Академии суровые карательные меры».⁴¹ 20 июля Главком Вацетис телеграфировал из Казани в Екатеринбург Командованию 3-й армии и Начальнику Академии Андогскому: «АГШ эвакуировать /в/ Казань…»⁴² 21 июля Троцким издан был Приказ по учебно-строевой части за № 162, не оставляющий никаких сомнений в прагматизме его автора. Приказ гласил следующее: «Академия должна быть эвакуирована временно до полной ликвидации чехословацкого мятежа. Весь персонал академии должен быть эвакуирован из Екатеринбурга, кроме тех лиц, которые особым распоряжением будут оставлены. Назначение места временной эвакуации академии и условия эвакуации предоставил РВС в Казани. Ему предписано отпустить в распоряжение Академии достаточное денежное средство, дабы эвакуация была сопряжена с наименьшими неудобствами для личного состава. Академия нам необходима для Рабочей и Крестьянской Власти, а не для кого-нибудь другого и стало быть ни о каких искусственных условиях экстерриториальности для академии не может быть и речи. Всякая попытка отдельных членов личного состава академии проникнуть на территорию, занятую чехословаками, будет рассматриваться как измена и караться по законам военного времени. Москва, 19 июля 1918 г. № 1196».⁴³ 22 июля Начальник Отдела л/с Генштаба ВГШ «генштабист» А. Белой от имени большевистского ВГШ официально уведомил «… всех оставшихся чинов Академии, что согласно телеграммы /ее/ начальника, Академия спешно эвакуируется через Пермь…»⁴⁴ 23 июля Андогский докладывал Троцкому в Москву о том, что «распоряжением Главкома Вацетиса и РВС и ближайшим указанием Штафронта Уральского л/с и часть учебного имущества Академии отправляются в Казань…»⁴⁵ В июле 1918 г. Строевой частью Академии РККА «… семье Начальника Военной Академиии РККА Андогского…» было выдано Удостоверение, из которого ясно следует, что последний «… временно эвакуирован в Казань по распоряжению Командующего Северо-Урало-Сибирским фронтом и РВС…». Наконец, Генштаба генерал-лейтенант Г. Г. Христиани в докладе «белому» Сибирскому Правительству (№ 154, от 7 августа 1918 г.) даже отмечал, что АГШ была «… силой эвакуирована…» в Казань.⁴⁶ Сама эвакуация Академии в Казань состоялась 23–24 июля 1918 г.⁴⁷

Большевистское руководство продолжало «опекать» АГШ на всем пути ее следования из Екатеринбурга в Казань. Так, профессор Иностранцев вспоминал: «Мы прибыли в Пермь… незадолго до полудня. Здесь нас ожидало приказание Берзина: выгрузившись с железной дороги на станции Пермь 2-я и, погрузившись на приготовленный пароход с баржей, отправиться вниз по Каме». Свои виды относительно АГШ явно имел и находившийся в Казани большевистский Главком Вацетис. Иностранцев пишет, что «он имел намерение выгрузить нас здесь в Казани и, в этом духе послал распоряжение Берзину в Пермь…»⁴⁸ 25 июля 1918 г. Вацетис направил телеграмму за № 210 в Екатеринбург, видимо, не зная, что город уже захвачен чехами и полагая, что Академия еще находится там: «Прошу поспешить командированием в мое распоряжение 80 слушателей Акдемии». В данном случае Вацетис явно опирался на соответствующий Приказ Троцкого за № 543 от 16 июля, в соответствии с которым «… Начальник АГШ должен /был/ командировать…» указанное число слушателей (80 курсантов) «… в распоряжение Главкофронта Вацетиса для особых поручений при командирах полков, батарей и других штатных формирований».⁴⁹ 26 июля Вацетис обратился к Военкому К. Мехоношину с гораздо более завышенными претензиями относительно АГШ: «Прошу ускорить эвакуацию Академии /в/ Казань, где весь личный состав… будет мною распределен для работы на фронте».⁵⁰ Между тем, по замыслам большевистского военного руководства, Казань вовсе не была конечной остановкой на пути АГШ. М. Иностранцев вспоминал: «Наркомвоен предписывал ввиду еще большего приближения фронта белых к Волге эвакуировать Академию глубже внутрь страны и местом нашей окончательной эвакуации /был/ избран г. Муром Ярославской губ., где Академия и должна /была/ обосноваься. Порядок нашей эвакуации в Муром еще не /был/ разработан вследствие отсутствия у штаба фронта времени для этого из-за оперативной работы, но будет выработан через несколько дней, почему Академии и приказано пока не разгружаться (в Казани — В. К.) и ожидать приказания для дальнейшей эвакуации».⁵¹

Стремительный захват Казани чехами и специфика «перехода» АГШ на сторону Комуча (август 1918 г.). Среди различного рода проблем, заботивших как профессуру, так и студентов АГШ с момента прибытия в Казань (в последних числах июля 1918 г.⁵²), до захвата города чехами в ночь на 7 августа 1918 г.⁵³ и после него, социально-бытовые нужды занимали достаточно важное место. К подобным «нуждам» относились следующие: восстановление и улучшение социального и служебного статуса, возможность заниматься привычным профессиональным трудом, налаживание привычных «бытовых» условий жизни, забота об оставшихся семьях персонала и студентов, поправка здоровья и пр. В вышеперечисленном нет даже намека на антибольшевистские настроения персонала АГШ и ее студентов. Беспокойство о вышеприведенных «нуждах» как раз и обусловили чрезвычайно быстрый «переход» персонала и студентов АГШ в Казани (как и в Екатеринбурге после 25 июля) на сторону Комуча.⁵⁴ Подтвердим сказанное примерами.

Начальник АГШ Андогский, отличавшийся хитростью и дальновидностью, приложил максимум усилий и способностей,⁵⁵ для того, чтобы «переход» АГШ на сторону Комуча произошел наиболее «безболезненно». Он, в частности, добивался для АГШ соблюдения «экстерриториальности»,⁵⁶ что позволило бы Академии продолжить свою прежнюю деятельность на новой территории. Между тем, как показывает анализ ряда документов, для самого Начальника АГШ мощным стимулом к достижению указанного статуса Академии было его семейное положение. Иностранцев писал что Андогский «… обладал очень большою семьей, ибо женился на разведенной, имевшей уже несколько детей и прижил с нею еще детей. Супруга его вообще требовала больших средств, а в связи с большой семьей, и тем более».⁵⁷

Екатеринбург был сдан чехам большевиками 25 июля 1918 г., но из персонала АГШ, находившегося в городе, эвакуированы были не все. На основании Приказа Начальника гарнизона Екатеринбурга от 29 июля при эвакуации Академии в Казань «… в составе комиссии для заведывания и охраны оставленного казенного имущества…» были оставлены следующие офицеры Генштаба: генерал-лейтенант Г. Г. Христиани, полковники А. Т. Антонович и Г. Т. Киященко, подполковник П. Г. Осипов. Одновременно, в Екатеринбурге остались «генштабисты» генерал-лейтенант А. И. Медведев — «по преклонному возрасту» и генерал-майор А. Ф. Матковский — «как подавший прошение об отставке». Как следует из доклада Г. Христиани Начштаба Екатеринбургского гарнизона за 30 июля, на указанных лиц было возложено также «… обеспечение всех интересов как Академии, так и оставшихся семей (персонала и студентов АГШ — В. К.)».

В то же время, 7 августа 1918 г. Врид. Начальника АГШ в Екатеринбурге Христиани представил Военному Министру Временного Сибирского Правительства Доклад № 154. В докладе, среди прочего, указывалось, что трое из оставшихся в Екатеринбурге офицеров Генштаба «… полковники Антонович, Киященко и Осипов вызываются в Омск для назначения на должности строевые или Генштаба». Однако Христиани, будучи также Председателем Конференции АГШ, пытался добиться, чтобы указанных лиц оставили в Екатеринбурге, поскольку иначе, как он утверждал в том же докладе, «… Комиссия, которой Конференция доверила интересы Академии и оставшихся семейств, распадается».

Подоплекой этого дела был именно «социально-бытовой аспект». Ясно ведь, что заведовать имуществом Академии и присматривать за семьями ее персонала занчительно более «спокойнее», нежели замещать «строевые должности», или даже должности по Генштабу в действующей армии. Пытаясь «удержать» при себе грамотных офицеров Генштаба, Христиани писал: «… полковник Антонович, будучи вдов, обременен детьми в возрасте 12–15 лет, …полковник Киященко, в возрасте 46 лет, серьезно болен почечными камнями, обременен малолетними детьми и больной женой, а потому на продолжительное время лишен возможности нести службу строевую или Генштаба в войсковых штабах; полковник Осипов страдает последствиями тяжелой контузии спины, нервным расстройством и по семейным обстоятельствам /ожидание прибавления в ближайшие 3 недели семейства/ тоже нуждается во временном оставлении его в Екатеринбурге. Докладывая о сем Вашему Превосходительству, ходатайствую об оставлении полковников Антоновича, Киященко и Осипова в Академии».⁵⁸ Вышеприведенное ходатайство Христиани поразительным образом напоминает те письма-прошения (уже рассмотренные автором выше), которые писали «лица Генштаба», устраиваясь в 1918 г. на службу в РККА и стремясь выхлопотать себе возможно более «тепленькое местечко».⁵⁹

Можно предположить, что уже в начале августа 1918 г. была составлена одна из самых первых рассчетных табелей на получение жалованья персоналом АГШ на «белом» Востоке. Указанная табель была представлена «… на утверждение Управляющим Военным Ведомством /Комуча/ и приведена в соответствие с «основной табелью № 1 окладов жалованья чинам строевых частей Народной Армии, утвержденной Комучем 10 августа 1918 г.». Табель окладов начала августа 1918 г. содержала в себе перечень месячных «окладов жалованья», «квартирных денег» и «денег взамен пайка в месяц» для 7 преподавателей АГШ. Как можно понять из Доклада Начальника Генштаба Народной Армии за № 3457 от 11 сентября 1918 г., представленном в Высший Военно-Хозяйственный Совет Комуча, «Приказом по Военному Ведомству от 16 августа с. г. № 26 /были/ назначены на должности в Центральные Управления и Полевые Штабы Народной Армии 7 преподавателей…» АГШ. Приказом по Военному Ведомству за № 32 было «… установлено, что все чины преподавательского состава Академии получают 540 руб. в месяц…, а квартирные деньги и все прочие виды довольствия, установленные для чинов Народной Армии по положению и командировочные деньги в виде суточных и квартирных за все время командировки».

В Докладе от 11 сентября указывалось, что «выдача такого денежного довольствия обуславливается тем, что все преподаватели и слушатели Академии, имея семьи и свое имущество на месте своего штатного служения в Академии, находящейся ныне в Томске, вынуждены жить отдельно от семьи, на два хозяйства, что при современной дороговизне чрезвычайно затруднительно в материальном отношении». Налицо попытка проявления руководством «белого» Комуча заботы о «материальном благосостоянии» преподавателей АГШ, сходной с той, какую проявляло о преподавателях военное ведомство Троцкого.

Слушатели АГШ сумели добиться признания своего служебного статуса Штабом Народной Армии. Так, в упомянутом выше «Рассчете окладов содержания», составленном в соответствии с Табелью № 1, …утвержденной Комучем 10 августа 1918 г.», содержался перечень месячных «окладов жалованья», «квартирных денег» и «денег взамен пайка в месяц», касающихся курсантов АГШ. Например, «слушателям старшего курса» полагался «оклад жалованья» 340 руб. в месяц. «Многосемейные» студенты получали «квартирных денег» в месяц 170 руб., тогда как «малосемейные или холостые» — только 113 руб. 33 коп. В то же время, на 11 сентября 1918 г. «приказами /Комуча/ по Военному Ведомству с. г. №№ 26 и 32» для слушателей АГШ устанавливалось не только месячное жалованье в 340 руб., но и выплата «квартирных денег и всех прочих видов довольствия, /положенных/ для чинов Народной Армии», а также «командировочных суточных и квартирных за время командировки…»⁶⁰

 

§4: Специфика «переходов» из РККА в лагерь «белых» «лиц Генштаба», занимавших высшие военно-административные должности

Генштаба генерал-лейтенант Л. М. Болховитинов, по мнению Н. Рутыча, «… числясь при ВВС, находился в штабе Главкома РККА Северного Кавказа».⁶¹ Однако эти сведения не соответствуют действительности. Из анализа целого ряда архивных материалов следует, что, до начала августа 1918 г. Л. Болховитинов не просто «числился» при большевистском ВВС, а занимал должность Помощника Военрука ВВС по организационной работе, выполняя при этом несколько ответственных обязанностей. Так, весной 1918 г. Болховитинов серьезно занимался вопросами формирования штабов и окружных управлений, о чем свидетельствует, в частности, уже цитированный выше его Доклад Троцкому от 16 апреля 1918 г.⁶² Как следует из ряда телеграмм, направленных в июле 1918 г. в Оргуправление ВВС, Болховитинов в это время занимался вопросами, связанными с распределением комсостава в различных частях, в т. ч. и в отрядах, «… действующих против чехословаков». Выполнение последней обязанности предполагало периодические командировки, и не только на Северный Кавказ, но и, например, в Муром. Указанная должность, а также тот факт, что имя Болховитинова фигурирует в Списке 12-ти кандидатов от ВВС (Список может быть датирован не позднее 21 июля 1918 г.), рекомендованных для включения в состав ВЗС в качестве постоянных членов «… из бывшего комсостава, обладающих крупным командным, боевым и административным опытом…», свидетельствуют о том, что в бытность свою на службе в РККА (весна — начало августа 1918 г.) «генштабист» Болховитинов пользовался заслуженным авторитетом, как крупный военный специалист.⁶³ Итак, карьера Болховитинова в РККА в 1918 г. явно состоялась, хотя Приказом Наркомвоена за № 643 от 7 августа 1918 г. он был уволен из нее «по болезни».⁶⁴

Об обстоятельствах «перехода» Болховитинова в лагерь Добрармии на Юге России Н. Рутыч пишет так: «при занятии Добровольческой армией Екатеринодара в августе 1918 г. генерал Болховитинов пробрался в город, где проживала его семья, и был здесь арестован…» белыми.⁶⁵ Вероятнее всего, обстоятельства складывались следующим образом: в августе 1918 г. Болховитинов находился в очередной своей командировке в Екатеринодаре (или в его окрестностях), как представитель большевистского ВВС. Учитывая явно несовершенную в 1918 г. большевистскую систему учета и регистрации «лиц Генштаба», а также тот всеобщий беспорядок, который творился в это время в России, вполне можно допустить, что Болховитинов в том августе мог еще не получить официального уведомления о своем увольнении из РККА, а мог и получить, но некоторое время продолжать выполнять возложенные на него обязанности. Одновременно, Болховитинов должен был узнать, что в Екатеринодаре находится его семья. В условиях хаоса, когда разлучались семьи, вполне естественным желанием «генштабиста» Болховитинова было встретиться со своей семьей, а вовсе не служить в армии Деникина. Такую гипотезу подтверждает и факт ареста Болховитинова «белыми» в Екатеринодаре.⁶⁶

Генштаба генерал-лейтенант А. П. Архангельский до 23 ноября/ 8 декабря 1917 г. замещал должность Начальника Генштаба, когда его сменил «генштабист» Н. Потапов.⁶⁷ Приказом Наркомвоена № 440 от 14 июня 1918 г. Архангельский был назначен на должность Начальника Управления по комсоставу армии при ВГШ, в каковой и оставался вплоть до 7 сентября 1918 г., когда приказом Наркомвоена № 20 его определили «… в распоряжение Начальника ВГШ».⁶⁸ Н. Рутыч считает, что «занимая эти ответственные должности при большевиках, генерал Архангельский поддерживал подпольные связи с Московским /отделением/ Национального Центра, всемерно способствуя отправлению многочисленных партий офицеров в Добрармию».⁶⁹ Между тем, вышеприведенное утверждение можно поставить под серьезное сомнение, во-первых, потому что, в 1918 г. на всей территории России наблюдалось полное отсутствие социального порядка, сопровождавшееся повсеместным избиением офицеров. В подобных условиях не то что осуществлять какие-либо «связи» «центра» с «провинцией», но даже добираться из одного района в другой было весьма затруднительно.⁷⁰ Во-вторых, непонятно, об отправлении каких «… многочисленных партий офицеров в Добрармию…» в указанный период может идти речь, если известно, что численность Добрармии лишь к середине ноября 1918 г. достигла 40,605 штыков и сабель. К тому же произошло это, в значительной мере, «благодаря усилиям Деникина и его штаба, мобилизациям и активизации работы вербовочных пунктов…», а вовсе не из-за деятельности каких-то «мифических» агентов антибольшевистских «центров», удаленных от этой «белой» Добрармии на несколько сот км.⁷¹ Известно, что в распоряжении «генштабиста» Архангельского «… еще с дореволюционных времен хранилась картотека офицеров…» и это «… позволяло ему активно участвовать в формировании списков генералов царской армии, которых целесообразно было привлекать на службе «военспецами»…» в РККА. И нет сколько-нибудь серьезных оснований считать, что указанная деятельность Архангельского велась им недобросовестно. Если же тем не менее, большевики смогли в 1918 г. зарегистрировать меньше «лиц Генштаба», чем находилось на самом деле в их распоряжении, то такой факт никак не может быть поставлен в вину Начальнику Управления по комсоставу ВГШ Архангельскому.⁷²

Между тем, внимательный анализ должностей, которые Архангельский последовательно замещал в вооруженных силах большевиков, начиная с зимы 1917 — до начала осени 1918 г. позволяет заметить, по крайней мере, два любопытных обстоятельства. Во-первых, Архангельский за это время, по крайней мере, дважды, был смещен с должностей более оплачиваемых на менее оплачиваемые! Автор не располагает данными о том, каким денежным окладом обеспечивалась должность Начальника большевистского Генштаба, но, имеются основания полагать, что он был выше оклада, соответствующего должности Начальника Управления комсостава при ВГШ. Однако и эта последняя должность оплачивалась в РККА довольно высоко — 1000 руб. в месяц.⁷³ Находясь «в распоряжении Начальника ВГШ», Архангельский, в сооответствии с Приказом № 722 Наркомвоена, мог получать «оклад содержания в 700 руб. в месяц» и хотя такой оклад мог быть «… увеличиваем сообразно нормам, объявленным в декрете СНК от 27 июня 1918 г…»,⁷⁴ все же он, видимо, был меньше, чем оклад Начальника одного из Управлений ВГШ.

Во-вторых, по некоторым данным становится известным, что 15 сентября 1918 г. «генштабист» Архангельский «был направлен по приказу… Троцкого в «инспекционную командировку» на Южфронт, где попал… в стан Белой Армии».⁷⁵

Таким образом, получается, что А. П. Архангельский оказался на «белом юге» именно после его перевода с должности Начальника Управления ВГШ по комсоставу в «распоряжение» Начальника ВГШ, т. е. после того, как имело место «ущемление» его служебного статуса в РККА! Учитывая тот факт, что социально-бытовые настроения в 1917–1919 гг. играли весьма существенную роль в политической ориентации офицеров Генштаба, есть основания полагать, что «переход» Архангельского из РККА в «белый» лагерь Деникина обусловлен был не только антибольшевистской настроенностью Архангельского (если таковая вообще имела место до указанного «перехода»), но, в значительной мере, и недовольством своим служебным статусом в РККА в последнее время службы в ней.

Генштаба генерал-лейтенант Н. Н. Стогов. E. Mawdsley полагает, что помимо полковника М. А. Муравьева, наиболее важным «перебежчиком» к «белым» был «генштабист» Н. Н. Стогов. Будучи Начальником ВГШ РККА, последний ведал, по сути, всей военно-административной системой большевиков.⁷⁶ Причем, из рассуждений Н. Рутыча следует, что уже с начала 1918 г. (а с мая с. г. — несомненно) Стогов, находясь на службе у большевиков, будто бы «… с ведома генерала Алексеева активно участвовал в подпольной деятельности Национального Центра… Руководил военной организацией /этого/ центра и вместе с полковником В. В. Ступиным возглавлял Добрармию Московского района».⁷⁷ Прежде чем опровергать вышеприведенные утверждения, попробуем разобраться в мотивации службы Н. Стогова в РККА в 1918 г.

Из воспоминаний М. Бонч-Бруевича совершенно определенно следует, что переход Стогова на службу в РККА был обусловлен той самой нуждой, которую терпело в 1917–1918 гг. подавляющее большинство русского офицерства. Военрук ВВС вспоминал, как к нему в вагон «во второй половине марта 1918 г. …в Москве (в это время там на Александровском вокзале располагался штаб ВВС — В. К.), …явился обросший нечесаной бородой, запущенный до крайности человек в рваном тулупе…», который «… разглядывал его красными от бессоницы глазами…». И далее: «Октябрьская революция застала его на фронте. …с него сорвали погоны. Только случайно он не сделался жертвой солдатского самосуда, гвардейский полковник любому солдату казался подлинной «гидрой контрреволюции»… Дома в провинции, опасно было высунуть нос на улицу, того и гляди прикончили бы как калединского агента… Теперь он приехал в Петроград, живет по подложным документам, скитается по случайным квартирам и совершенно не знает, что делать дальше…» Наконец, в разговоре с М. Бонч-Бруевичем Стогов признался, что его «мучительно тянет в армию… Даже в вашу (т. е. в РККА — В. К.)»⁷⁸ Приказами Наркомвоена от 8 мая 1918 г. за №№ 339 и 340 «генштабист» Стогов был назначен Начальником ВГШ и находился в указанной должности до 3 августа с. г., когда был заменен «генштабистом» Свечиным.⁷⁹ Ряд документов заставляют считать, что в течение указанного периода времени Стогов служил в РККА вполне добросовестно, делая все, что было в его силах, чтобы наладить службу ее главного штаба. 18 июня 1918 г. Начальник ВГШ Стогов подписал Доклад № 38, адресованный Управделами Наркомвоена. Анализ Доклада показывает, что Стогова действительно заботили вопросы, непосредственно касающиеся службы Генштаба РККА, как то: проведение в срок регистрации офицеров Генштаба, замещение ими вакантных должностей в новой армии, «“отпуск аванса” 40–50 000 руб. Начальнику Оперуправления ВГШ для оказания материальной помощи на переезд в Россию лицам Генштаба…». В Докладе № 38 содержится достаточно глубокий и обстоятельный анализ указанных вопросов с широким использованием статистического материала. В этом Докладе приводятся данные о конкретном количестве зарегистрированных в РККА «генштабистов» (к 16 июня 1918 г. — всего 245, замещено должностей — 158).

Далее, 23 июля 1918 г. Стогов представил на рассмотрение Военрука ВВС достаточно серьезный доклад, содержащий конкретные цифровые данные по замещению «лицами Генштаба» должностей как в ряде военных округов (Беломорском, Северо-Кавказском, Приволжском), так и в частях «Завесы», в районных штабах, в штабе Востфронта, а также в таких учреждениях РККА, как: АГШ, ВАК, ВГШ, Оперод Наркомвоена. Примечательно, что данные, касающиеся замещения конкретных должностей конкретными «специалистами Генштаба» в целом совпадают с данными других источников.⁸⁰

19 июля 1918 г. в Наркомвоен был направлен донос комиссара ВГШ Вельяминова, в котором Стогов был обвинен в «консерватизме» и «бюрократизме», что фактически лишний раз подчеркивает его работоспособность и добросовестность при исполнении своих обязанностей именно в деле учета и регистрации «лиц Генштаба» в РККА.⁸¹

Хотя 3 августа 1918 г. Стогов в должности Начальника ВГШ был замещен Свечиным, однако, можно с уверенностью утверждать, что сам Стогов от такого замещения не только не пострадал, но, наоборот, был еще более «обласкан» большевиками — вплоть до 30 октября 1918 г. включительно он занимал весьма ответственную должность, являясь постоянным членом ВЗС.⁸² Есть основания также полагать, что уже после смещения с вышеуказанных должностей (осень 1918 г.) Стогов продолжал пользоваться весьма солидным авторитетом среди большевистских военных «верхов». Так, во время его ареста (имел место не раньше 30 октября — не позднее 8 ноября 1918 г.) Главком Вацетис 8 ноября 1918 г. обратился к Председателю ВЦИК Свердлову и Заместителю Председателя РВСР Склянскому с телеграммой, в которой указывалось, что «Генштаба Стогов» предназначен Главкомом «на должность Помощника Начальника» ПШ РВСР. «Ввиду необходимости работы Стогова в штабе» Вацетис просил «распоряжения о его освобождении, дабы он мог немедленно приступить к исполнению своих обязанностей».⁸³

Уместно поставить «двойной» вопрос: 1. Был ли «генштабист» Стогов реальным антибольшевистским агентом в управленческих структурах РККА с мая до начало августа 1918 г.? 2. Почему его «бегство» из РККА произошло именно осенью 1919 г.? Иначе говоря, если, как считает Н. Рутыч, Стогов, был «настроен антибольшевистски» уже весной — летом 1918 г., то почему он не бежал от большевиков в августе 1918 г., когда чехи взяли Казань и находились достаточно близко к Москве, а «бежал из Москвы» именно в ноябре 1919 г.?

1. Утверждение Н. Рутыча о том, что Стогов, находясь на службе у большевиков с весны 1918 г. «активно участвовал» не только в подпольной деятельности антибольшевистского Национального Центра, но и делал это «с ведома генерала Алексеева», вождя Добрармии⁸⁴ приходится признать явно несостоятельным в силу следующих обстоятельств.

Во-первых, если уж руководство «белого» Юга (командование Добрармии и ВСЮР) в условиях социальной разрухи так и не смогло ни в 1918 г. ни в 1919 г. наладить сколько-нибудь эффективную оперативную связь с руководством «белого» Востока (Комуч, Уфимская Директория, Колчак),⁸⁵ то вызывает серьезные сомнения способность наладить подобный контакт с отдельным «лицом», пусть даже и занимающем весьма ответственный пост в большевистской военной иерархии. Такой контакт тем более вызывает сомнение, что уже к концу лета 1918 г. «большевистская Россия была окружена кольцом чекистских отрядов и благополучно пробраться мимо них удавалось далеко не всем. Выезд по железным дорогам возможен был только для лиц, снабженных особыми разрешениями».⁸⁶

Во-вторых, принимать Добрармию, блуждающую весной — летом 1918 г. в донских и кубанских степях, за военную силу, способную сколько-нибудь серьезно угрожать большевистскому «центру» — значит обладать весьма богатым воображением. Сам Главком Добрармии, а затем ВСЮР, Деникин в начале 1-го Кубанского похода (начало января 1918 г.) называл Добрармию «… кучкой людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю…»⁸⁷ Даже к 1 сентября 1918 г., когда Добрармия приближалась к вершине своих успехов за весь 1918 г., она насчитывала только 40 000 чел., тогда как РККА — по самым скромным подсчетам имела 80–100 000. Дело, однако, вовсе не в боеспособности армий. Как известно, в Добрармии тогда состояли целые офицерские полки, с которыми Деникин блестяще провел, в частности, 2-ой Кубанский поход (конец июня — середина ноября 1918 г.), а РККА в это время еще только училась с ними воевать.⁸⁸ При всем том, как 1-й, так и 2-й Кубанские походы Добрармии представляются не иначе, как «спорадическими вспышками» сопротивления удаленному на многие сотни км. большевистскому «центру», владеющему к тому же колоссальными ресурсами. Иначе говоря, Добрармия в 1918 г. в силу действия социально-географического фактора попросту была не в состоянии нанести большевикам серьезный ущерб!

В-третьих, полагать, что «генштабист» Стогов, занимавший в мае — июле 1918 г. должность Начальника ВГШ, был «сознательным вредителем внутри большевистского лагеря» — значит выдавать желаемое за действительное. Как уже было подробно показано выше, большевистская система учета и регистрации «лиц Генштаба», служащих в РККА в 1918–1919 гг. оставляла желать много лучшего. Не случайно автором настоящего труда был установлен факт службы в РККА на 12 апреля 1918 г., значительно большего количества «генштабистов», чем было официально большевиками зарегистрировано.⁸⁹ Между тем, совершеннно очевидно, что в существовании такого положения дел конкретно Генштаба Стогов едва ли может быть обвинен. Наоборот, тщательный анализ Докладов, которые составлял Стогов, находясь в должности Начальника большевистского ВГШ (за 18 июня и 23 июля 1918 г.) доказывает именно тот факт, что этот «специалист Генштаба» в отмеченное время в меру своих сил и возможностей добросовестно стремился наладить работу большевистского ВГШ. Если бы, как утверждает Н. Рутыч, Стогов в это время занимался активной «подпольной» антибольшевистской деятельностью, то непонятно зачем ему нужно было поставлять самим большевикам соответствующую истине информацию относительно замещения «лицами Генштаба» должностей в РККА? Напротив, будучи «белым шпионом» Стогов должен был бы всячески стараться ввести своих «врагов»-большевиков в заблуждение; однако Стогов этого не делал. Итак, концепция Н. Рутыча об изначальном антибольшевизме Н. Стогова явно не выдерживает критики.

2. Если проследить изменение должностных окладов Стогова в РККА в 1918 — до середины 1919 г., то можно заметить серьезную тенденцию их понижения. Так, занимая должность Начальника ВГШ (с 8 мая по 3 августа 1918 г.), Стогов должен был иметь месячный оклад наверняка выше 1000 руб.⁹⁰ Можно предполагать, что и должность постоянного члена ВЗС (с августа по октябрь 1918 г.) также оплачивалась достаточно высоко. Однако, со всех этих должностей Стогов был в конечном итоге смещен. На начало ноября 1918 г. перед ним появилась перспектива занять должность Помощника Начальника ПШ РВСР — одну из самых высокооплачиваемых должностей в РККА; ей соответствовал месячный оклад в 2500 руб.!⁹¹ Но Стогов эту должность так и не занял. К 15 июля 1919 г. «генштабисту» Стогову удалось «пристроиться» лишь в Главном Управлении Архивных дел, где должности оплачивались явно ниже, чем в ПШ РВСР и далее нет никаких сведений о дальнейшем продвижении Стогова по «служебной лестнице» в РККА.⁹²

Имеются основания полагать, что «переход» «генштабиста» Стогова из РККА в «белый» лагерь Деникина состоялся именно в ноябре 1919 г. по той простой причине, что в РККА к этому времени в плане служебного продвижения (а значит и материального обеспечения) Стогову уже не на что было надеяться, и он «… бежал из Москвы….», а затем «… с большим риском перешел линию фронта и явился к генералу Деникину» именно с той целью, чтобы уже в другом политическом лагере получить новые должности, а с ними и высокие денежные оклады.

 

§5. Обстоятельства «переходов» в «белый» лагерь отдельных «лиц Генштаба», служивших в «местных» штабах РККА

«Переход» в лагерь Комуча Генштаба полковника Ф. Е. Махина. На 27 апреля и, по крайней мере, до 7 июня 1918 г. «генштабист» Ф. Махин в РККА занимал должность Начальника Оперод Штаба Московского района.⁹³ Махин исполнял свои обязанности настолько добросовестно, что «удостоился» даже похвалы большевистского военкома Подвойского. Последний приблизительно в середине июня 1918 г. назвал Махина специалистом «… обладающим великим боевым опытом, запасом совершеннейших знаний» и далее: «Товарищ Махин, Военрук Уфимского Губвоенкомата ни один день не оставался в стороне, когда Правительство призывало к созданию вооруженных сил РСФСР».⁹⁴

На первый взгляд может показаться, что начало удачной карьеры «генштабиста» Махина в РККА «состоялось», ведь он занял должность в самом «престижном» штабе РККА — Штабе «центрального» района?! Между тем, внимательный сравнительный анализ должностных окладов в указанном районе со статусом той должности, которую Махин занимал перед вступлением в РККА заставляет поставить вопрос: а так ли уж удачно сложилась карьера Махина в его собственных глазах?

Обратимся к фактам. Приказом Временного Правительства от 27 июля 1917 г. Старад Огенкварта Штаба 6А подполковник Ф. Е. Махин был назначен Начштаба 3 стрелковой дивизии, в каковой должности и встретил приход большевиков к власти.⁹⁵ Должность Начштаба в дивизиях не только Московского района, но и других военных районов и округов РККА оплачивалась месячным окладом не менее, чем 800 руб. Однако как раз должность Наштадива в штабе Московского района Махину занять и не удалось! Он смог занять там лишь должность Начальника Оперативного Отделения, которая оплачивалась окладом в 700 руб. (т. е. на 100 руб. меньше).⁹⁶ Учитывая сказанное становится понятным желание Махина переехать из Москвы в Поволжье, о котором он заявлял вполне официально.⁹⁷

Сторонники концепции «изначального антибольшевизма» вышеизложенное желание Махина поменять к началу июня 1918 г. место службы в РККА с Москвы на Поволжье восприняли бы не иначе, как стремление оказаться ближе к «противобольшевистским силам» в лице Комуча, с тем, чтобы спустя месяц этому же Комучу «безболезненно сдать Уфу». В таком случае обыкновенный Генштаба полковник Махин превратился бы в некоего «божественного ясновидца», обладающего даром сверхъестественного предвидения.

Однако, если мы обратимся к концепции «социально-бытовой мотивации», то объяснить поведение «генштабиста» Махина будет совсем не сложно: он просто надеялся занять в местном округе более престижную и более высоко оплачиваемую должность. О формировании штабов местных округов к лету 1918 г. большевики постарались «растрезвонить» «на всех углах», так что об этом знали даже обыватели.⁹⁸ И уж тем более, Заведующий Оперотделением в «центральном» штабе «генштабист» Махин прекрасно знал, что в таких округах остро требуются специалисты Генштаба.

Махин к середине июня 1918 г. прибыл в Уфу явно по собственному желанию, а не только «по вызову» Военкома Подвойского. Здесь ему «повезло» значительно больше, нежели в Москве. В соотвествии с Приказами Председателя ВВИ Военкома Подвойского от 13 июня № 138 и № 149 от 18 июня 1918 г. Махин занял сразу три должности (!) — Врид. Начальника Уфимской Советской дивизии, Военрука Уфимского Губвоенкомата и Начальника временного полевого штаба при указанном Комиссариате.⁹⁹ В июне 1918 г. в районе Уфы большевиками была сформирована 2-я армия, которую возглавил все тот же «генштабист» Махин.¹⁰⁰

Однако в должности Командарма-2 Махину долго быть не пришлось: по словам участника событий генерала С. Щепихина, Махин 4 июля 1918 г. «… удачно организовал безболезненную сдачу Уфы чехам»,¹⁰¹ «перешел» на сторону Комуча¹⁰² и стал одним из создателей и руководителей Народной Армии.¹⁰³ Вопрос не в том, каким образом «открыл» «генштабист» Махин чехам ворота Уфы, а в том, почему он это сделал? G. Swain называет Махина «… тайным членом партии эсеров…»¹⁰⁴ и делает явный акцент на его про-эсеровские симпатии, когда пытается объяснить «переход» Махина из РККА к «белым». Автор настоящего труда не намерен отрицать подобные симпатии. Между тем, в условиях полного социального беспорядка политические симпатии явно уступали место социально-бытовым настроениям.

Учитывая такие настроения, «переход» «генштабиста» Махина на сторону Комуча в июле 1918 г. представляется возможным объяснить следующим образом. Летом 1918 г. он вряд ли хотел вернуться в «красную Москву», поскольку там его в лучшем случае ожидала лишь должность Начальника Оперотделения (с окладом в 700 руб. в месяц). В то же время, здесь в Уфе, с подходом чехов, оказывалась под вопросом его дальнейшая карьера в РККА, зато открывалась перспектива служебного продвижения в новом политическом лагере. Итак, в начале июля 1918 г. Махин открыл «ворота» Уфы чехам главным образом потому, что увидел для себя новую возможность карьерного продвижения, но только в другом политическом «лагере». В таком случае характеризовать Махина «политическим перебежчиком», как это сделал Троцкий в своей речи 29 июля 1918 г.,¹⁰⁵ вряд ли правомочно, коль скоро для самого этого «генштабиста» первостепенным было осуществление успешной служебной карьеры, а не политические симпатии. Более уместно было бы назвать Ф. Е. Махина «перебежчиком» от одной «кормушки» к другой.

Генштаба полковник Б. П. Богословский вполне добросовестно преподавал в большевистской АГШ в январе — марте 1918 г. общую тактику, замещая одновременно должность дежурного штаб-офицера в Академии. Столь же добросовестно преподавал он в АГШ и в Екатеринбурге (с апреля — до 20-х чисел июля 1918 г.)¹⁰⁶ К июлю 1918 г. Богословский пользовался в АГШ широкой популярностью. Профессор Иностранцев вспоминал: «Среди молодых преподавателей Академии и штаб-офицеров, наблюдающих за обучающимися в Академии офицерами, заметно выделялся молодой, энергичный и очень дельный преподаватель — полковник Богословский. Прекрасный полевой офицер Генштаба, до страсти любивший военное дело и им интересовавшийся, очень популярный у слушателей и любимый ими, он был взят Андогским к нему в адъюнкты по предмету Службы Генштаба».¹⁰⁷

Полковник Богословский до 23–24 июля 1918 г. бежал из РККА (из Екатеринбурга) и тут же «перешел» на сторону Комуча: уже на 29 июля он значился «… зачисленным в резерв по Штабу формирования Народной Армии».¹⁰⁸

Профессор Иностранцев в своих воспоминаниях описал беседу, состояшуюся в бытность Богословского еще в Екатеринбурге между этим последним и Начальником АГШ Андогским. Беседа эта настолько примечательна, что имеет смысл привести ее полностью: «… однажды в профессорской комнате епархиального училища собралось довольно много народу, и в числе других был и Богословский. Андогский, войдя в комнату с телеграммой в руках, направился к нему и… сказал: «Тебя ждет неприятное известие: Берзин избрал тебя начальником штаба его армии (3-й Армии — В. К.) и требует возможно скорейшего командирования тебя к нему. Желательно, чтобы ты выехал, если не сегодня, то по крайней мере, завтра». Богословский был буквально ошеломлен этим известием. Он побледнел, оглянулся на окружающих и взволнованным голосом отчеканил: «Я не поеду, Александр Иванович». Андогский: «Но как же ты можешь не поехать, когда это формальное приказание командующего 3-й красной армией, которому подчинен и гарнизон Екатеринбурга, а следовательно и Академия? Это будет неисполнение приказания прямого начальника и притом в условиях военного времени. Большевики тебя попросту немедленно расстреляют». Богословский: «Пусть расстреливают, но я не поеду. Я не намерен служить этим мерзавцам и предпочитаю умереть». Андогский возразил: «Но ведь ты, как и все мы, им уже служишь, готовя их офицеров для службы в штабах» (!! — знаки мои — В. К.) Богословский: «Я считаю, что готовить невежественных недоучек для их армии и, притом, лишь для спасения Академии, это — одно дело, может быть даже и полезное для их гибели, а самому служить в их штабе, да еще в штабе армии и руководить их действиями против тех, кому я сочувствую всеми силами, это — совершенно другое. Повторяю, я к Берзину не поеду». Иностранцев завершает свое повествование так: «… Впоследствии выяснилось, что он (т. е. Богословский — В. К.), благополучно пройдя лесами и миновав целый ряд опасностей, достиг чехов и присоединился к ним» (курсив мой — В. К.).¹⁰⁹

Анализируя вышеприведенную беседу, необходимо не только отбросить весь налет политизации и романтизации, но и серьезно усомниться в однозначности «антибольшевистской» мотивации «перехода» Богословского. Выше автором уже анализировались подробно составные части среднемесячного оклада преподавателя АГШ Богословского, который насчитывал приблизительно 1130 руб. в месяц.¹¹⁰ Такой оклад в РККА превышал оклад Военрука Петроградского района, что по служебному положению видимо можно приравнять, по крайней мере, к корпусному командиру!¹¹¹ К тому же, следует иметь ввиду, что должность преподавателя АГШ РККА летом 1918 г. несомненно была значительно более «спокойной» и менее «хлопотливой», чем должность командующего армией. Мало того, значась преподавателем АГШ, Богословский, по крайней мере, до переезда Академии в Екатеринбург (март 1918 г.) «по совместительству» с преподаванием в Академии, занимал также должность Начальника Отдела при штабе Военрука СУОЗ, подобно многим другим «лица Генштаба» в РККА, получая тем самым дополнительное жалованье.¹¹²

Уместно предположить, что «генштабист» Богословский в 20-х числах июля 1918 г. покинул РККА, не прокомандовав 3-й армией и нескольких дней, не только вследствие своих «антибольшевистских устремлений» (если таковые вообще имели место), но также и по той причине, что основная должность преподавателя и заведующего слушателями в АГШ, которую он к этому времени занимал, в его глазах выглядела, видимо, более предпочтительнее, чем должность командующего боевой армии.

Генштаба генерал-майор И. П. Сытин, брат П. П. Сытина, на лето и вплоть до начала ноября 1918 г. находился в составе Советской мирной делегации в Киеве.¹¹³ 26 июля из Киева в Москву в Наркомвоен поступила телеграмма И. Сытина следующего содержания: «Благоволите телеграфировать, состоялось ли мое назначение и на какую должность, а также, утверждено ли мое ходатайство о выдаче мне недополученного по прежней должности с января этого года содержания. Ответ телеграфируйте /в/ Киев, Российская мирная делегация». На этой же телеграмме автором обнаружена примечательная резолюция Троцкого от 29 июля: «Жалованье выдать, назначение необходимо дать».¹¹⁴ 30 августа на заседании ВАК был рассмотрен список «лиц Генштаба», предназначенных для занятия тех или иных командных должностей в РККА. Среди прочих лиц фигурировало и имя И. Сытина, как кандидата на должность Военрука ПриволжВО.¹¹⁵ В телеграмме № 422 (отправлена не позднее 31 августа) «принять» ту же должность И. Сытину предложил Начальник Управления ВГШ по комсоставу Архангельский. И. Сытин на предложение «ответил согласием».¹¹⁶ Важно отметить, что в неменьшей мере, чем занятие именно должности Военрука ПриволжВО И. Сытина интересовали оклады, предназначенные для определенных должностей в РККА. Не случайно в своей телеграмме, полученной в ВГШ 2 сентября 1918 г. он просил «… телеграфировать /ему/, где расположены штабы Военрука ПриволжВО /и/ 4-ой Петроградской /дивизии/, а также оклады содержания этих должностей. В то же время, ввиду «срочности вопроса о назначении Генштаба И. Сытина на должность Военрука ПриволжВО» Начальник Оперупра ВГШ С. Кузнецов 3 и 6 сентября запрашивал Наркоминдел «о неимении препятствий к таковому назначению…»¹¹⁷ «… Председатель мирной делегации не изъявил согласия отпустить…» И. Сытина, поскольку тот являлся «единственным экспертом по военным делам».¹¹⁸ Назначение И. Сытина на должность Военрука ПриволжВО РККА осенью 1918 г. так и не состоялось. А 4 ноября 1918 г. на имя Троцкого за № 232 была отправлена шифрованная телеграмма Свердлова: «Мирная делегация из Киева убеждена, что пропавший… брат нашего Сытина (т. е., Павла — В. К.) перешел /на/ сторону врагов. Одной из /украинских/ газет было сообщено о его назначении командующим частью Южной Армии».¹¹⁹

Непредвзятый анализ всего вышеизложенного материала, касающегося так и не несостоявшегося назначения И. Сытина на должность Военрука ПриволжВО, заставляет признать, что «переход» И. Сытина был обусловлен тем, что большевистское военное руководство не смогло удовлетворить предъявленных им претензий на служебный и материальный статус в РККА.

Полковник А. Л. Носович, как один из популярных «героев» «белой апологетики» и обстоятельства его «перехода» из РККА в «белый» лагерь.

Приказом Троцкого № 381 от 23 мая 1918 г. полковник Носович был назначен Начштаба Севкаокр¹²⁰ и до ареста (10 августа 1918 г.¹²¹) вполне добросовестно исполнял свои обязанности.¹²² 10 августа Носович был арестован, но пробыл под арестом не больше месяца.¹²³ 11 сентября П. Сытин был назначен на должность Командующего большевистским Южфронтом,¹²⁴ а Носович, по крайней мере, до 21 октября 1918 г. состоял в должности его помощника. По приказу Командюжфронта П. Сытина за № 33 от 22 октября 1918 г. Носович был смещен с занимаемой должности. Точный срок «перехода» Носовича в лагерь генерала Краснова установить не удалось, однако, ряд фактов заставляет полагать, что он имел место не позднее 5 ноября 1918 г.¹²⁵

Поставим «двойной» вопрос: 1) Почему полковник А. Л. Носович «бежал» из РККА к белоказакам Краснова и 2) Почему «бегство» состоялось именно в начале ноября 1918 г.?

В одной из современных «бело-апологетических» публикаций о Носовиче сказано, в частности, следующее: «А. Л. Носович… был одним из тех, кто сразу же занял антибольшевистскую позицию…». Из той же публикации узнаем, что Носович 21 октября 1918 г. «… выехал из г. Козлова (там находился штаб Южного фронта) в Воронеж с окончательным решением бежать во что бы то ни стало» и, что он «… бежал в Добрармию, …исчерпав возможности продолжения разведывательной и подрывной деятельности…» на большевистском Южфронте. Сам Носович, уже в бытность свою у белых, представил Доклад о «секретной командировке, полученной им от Штаба Московского Отдела Добрармии и выполненной им в период времени от 21 апреля по 1 октября 1918 г.». Обстоятельства своего «бегства» из РККА Носович описывал так: «… Сытин стал Командующим Южфронтом, а я его помощником. Новая работа предстояла почти кабинетная, и я видел, что более приносить пользу не смогу («белому» движению — В. К.), а потому решил немедленно бежать…» (курсив везде мой — В. К.)

Между тем, реальность «антибольшевистской вредительской» деятельности Носовича в апреле — октябре 1918 г. вызывает серьезные сомнения в силу ряда важных аспектов.

Во-первых, выше автор уже неоднократно пытался показать, что социальное поведение русского офицерства в 1917–1919 гг. обусловлено было не политическими, а социально-бытовыми мотивами. Офицеры Генштаба не только не были исключением из такого правила, а наоборот, еще более проявляли в своей деятельности именно «социально — бытовую мотивацию» Исходя из этого, более резонно предположить, что полковник Носович, попав на службу в РККА, должен был стараться скорей всего улучшить свое служебное положение, нежели заниматься какой-то «вредительской» деятельностью, успех которой был весьма сомнителен.

Во-вторых, в условиях всеобщего социального кризиса 1917–1919 гг. серьезные сомнения вызывает сама возможность существования сколько-нибудь действенных связей между антибольшевистским подпольем (если такое вообще имело место?) и командованием регулярных белых частей, с одной стороны, и каким-то гипотетическим «вредителем» в «красном» штабе, с другой. В таких условиях, придавать серьезное значение способности одного человека (даже занимающего весьма ответственный пост) «вредить» большевикам — значит находиться в плену фантазий и выдавать желаемое за действительное.

В-третьих, стоит обратить внимание на тот факт, что все вышеприведенные высказывания Носовича, касающиеся его «антибольшевистской вредительской деятельности», как и его Доклад сделаны были им уже после «перехода» к белоказакам, когда «… Донское командование предполагало /его/ расстрелять без суда и только случай спас… от подобного самосуда», когда ему пришлось защищать свою свободу, а может даже и жизнь, отчитываться перед «белой» комиссией, отвечая на вполне резонный вопрос: «Почему он пробыл у большевиков 5 месяцев, а не бежал раньше?»¹²⁶ Иными словами, высказывания Носовича больше похожи на попытку оправдать свое 5-месячное пребывание на службе у «красных», нежели на отображение какой-то реальной «вредительской» деятельности. Ведь доказав факт своего «вредительства» «красным» перед новыми «хозяевами» (командование Добрармии), полковник Носович мог бы рассчитывать на получение новых должностей, а с ними и средств к существованию.

Наконец, в-четвертых, если даже «антибольшевистская вредительская деятельность» полковника Носовича в мае — октябре 1918 г. в РККА имела место, то обусловлена она была преимущественно социально-бытовой мотивацией. Ведь и за «вредительскую» деятельность Носович тоже должен был получать какие-то денежные средства.

Настоящей причиной бегства полковника Носовича из РККА к белоказакам именно в начале ноября 1918 г. было «ущемление» к указанному времени его служебного статуса в Красной Армии, а вовсе не «… исчерпание возможности продолжения разведывательной и подрывной деятельности» в большевистском лагере. Из вышесказанного о службе Носовича в РККА становится ясно, что на протяжении только 5 месяцев его дважды отстраняли от достаточно престижных и высокооплачиваемых должностей (Начальник Окружного Штаба (900 руб. в месяц) и Помощник Командующего фронтом (не менее, а скорей всего более 900 руб. в месяц)).

Вполне уместно будет предположить, что отстранение от перечисленных должностей ударило как по служебному, так и по материальному статусу полковника Носовича. И он решил воспользоваться предоставившейся возможностью (командировка в Воронеж), чтобы «перейдя» к белоказакам, постараться восстановить свой служебный статус уже в другом политическом лагере. Тем более, что на октябрь 1918 г. пришлось 3-е наступление казачьих частей Краснова на Царицын,¹²⁷ в результате которого положение большевиков в этом районе оказалось достаточно тяжелым.

Об обстоятельствах «перехода» Генштаба генерал-майора Н. Д. Всеволодова из РККА в «белый» лагерь Деникина летом 1919 г. E. Mawdsley рассказывает следующим образом: «… в конце июня 1919 г. Командующий 9-й армии Всеволодов дезертировал к белым, перейдя через линию фронта вместе со своей семьей. Он находился в должности командарма с начала июня, а до того в течение восьми месяцев возглавлял штаб той же армии. Его деятельность в указанных должностях может помочь понять причины провала весеннего наступления красных» (курсив мой — В. К.).¹²⁸ Явный намек на якобы вредительскую деятельность «генштабиста» Всеволодова в штабе 9-й армии «красных». Из вышеприведенной цитаты британского историка, однако, складывается впечатление, что ее автор вольно или невольно подменяет понятия. Между тем, из факта непосредственно самого «перехода» Всеволодова в конце июня 1919 г. вовсе не следует, что в течение всей своей предшествующей службы у «красных» (с ноября 1918 г. — т. е. 8 месяцев) указанный «специалист Генштаба» являлся носителем сколько-нибудь ярко выраженных «антибольшевистских настроений» и «вредил» большевикам. Обратимся к некоторым обстоятельствам службы «генштабиста» Всеволодова в РККА в период с 1918 — до конца июня 1919 г. (т. е. до момента его «перехода»).

На 11 сентября 1918 г., значась Консультантом Штаба Петроградского Муниципального отряда Красной Армии, Всеволодов содержался одновременно «под арестом в лазарете» в Петрограде. Причем, из ряда документов следует, что в это время Всеволодов жаловался на «… тяжкую болезнь его жены, полное отсутствие средств к жизни…». Видимо тогда же им была предъявлена справка, полученная еще 19 декабря 1917 г. (за № 123197), свидетельствующая о «признании /его/ комиссией врачей при Рижском военном госпитале негодным к продолжению дальнейшей военной службы…» и с указанием на возможность получения пенсии, в случае подачи «… рапорта об увольнении от службы…». Тем временем, большевики в сентябре — октябре 1918 г. были заняты формированием нового Штаба ПриволжВО в Ниж. Новгороде, и никто иной, как Всеволодов был предназначен к указанному сроку на должность Наштаокр. Указанное обстоятельство послужило причиной посещения (не позднее 11 сентября) Всеволодова в лазарете Управделами Наркомвоена Н. Потаповым. Последний в своей телеграмме за 11 сентября, адресованной Председателю Петроградской ЧК Бокию, сообщая о вышеописанных горестях Всеволодова, указывал на «… постоянно проявлявшуюся им в моем присутствии корректность по отношению /к/ Советской Власти…» ( ! ) и, одновременно ходатайствовал перед Петроградской ЧК «… о скорейшем рассмотрении его дела». Ходатайства Н. Потапова явно увенчались успехом: на начало октября Всеволодов был вызван из Петрограда в Москву, где и проживал вплоть до 8 октября 1918 г. Затем он был командирован в Ниж. Новгород для замещения должности Наштаокра (с окладом в 900 руб. в месяц). Во время указанной командировки ему были выданы суточные (2000 руб.). По его прибытии (не раньше 12 октября) выяснилось, что предназначенная ему должность Наштаокра уже занята, и ему была предложена здесь же в Ниж. Новгороде «должность Начальника Административного Отдела» с окладом не более 800 руб. в месяц, т. е. ниже чем оклад должности Наштаокр. Должность с меньшим окладом «генштабист» Всеволодов занять отказался, после чего он был направлен в распоряжение Командюжа П. Сытина. Прибыв в Арзамас не позднее 17 октября, Всеволодов направил Начальнику Оперупра ВГШ в Москву рапорт, о том, что «поступил в распоряжение Командюжфронта». Примечательно, что в том же рапорте Всеволодов не забыл приписать: «Прошу распоряжения о выдаче мне подъемных».¹²⁹

В конце концов, «генштабист» Всеволодов на службе в РККА достаточно преуспел: как явствует из «Именных Списков Генштаба РККА», за 1918 и 1919 гг. на 28 ноября 1918 г. он занимал высокую должность Наштарм-9, а на 15 июля 1919 г. уже являлся Командарм-9.¹³⁰ Стоит обратить внимание на тот факт, что Всеволодов руководил Штарм-9 с 29 октября 1918 г. — до 20 апреля 1919 г.¹³¹ как раз в период ужесточения боев с белоказачьей армией Краснова (октябрь — декабрь 1918 г. и январь — март 1919 г.), закончившихся поражением последнего. Тот же Всеволодов возглавлял Штарм-9 при успешном подавлении этой армией т. н. «Вешенского мятежа» донских казаков.¹³² Анализ обстоятельств назначений и службы «генштабиста» Всеволодова показывает, что, во-первых, в настроениях указанного «лица Генштаба» в течение всего срока его пребывания в РККА социально-бытовые мотивы (забота о собственном здоровье, получение более престижной и высокооплачиваемой должности по Генштабу, получение суточных денег на командировку и подъемных на проживание, забота о материальном благосостоянии собственной семьи и пр.) играли достаточно существенную роль и скорей всего преобладали над какими-либо «антибольшевистскими настроениями», если таковые даже имели место. Во-вторых, «генштабист» Всеволодов на протяжении 1918 — середины 1919 гг. вполне добросовестно и успешно руководил Штармом-9 Южфронта и самой 9-й армией.

Почему же «переход» Н. Д. Всеволодова из РККА в деникинские ВСЮР состоялся именно в конце июня 1919 г.? Чтобы ответить на поставленный вопрос, обрисуем вкратце обстановку, сложившуюся на Юге России к концу весны 1919 г. Именно «к июню 1919 г.» имел место «полный захват стратегической инициативы» частями ВСЮР: Деникин развивал активный успех в районе Донбасса, как раз против 9-й армии «красных», которой к концу июня 1919 г. должен был командовать «генштабист» Всеволодов.¹³³ Получается, что «переход» Всеволодова в «белый» лагерь Деникина именно в конце июня 1919 г. состоялся в условиях, когда положение «красных» на юге сильно «пошатнулось», положение же «белых», наоборот, выглядело весьма привлекательно. С «переходом» к Деникину Н. Всеволодов, главным образом, надеялся обустроить свою служебную карьеру, но теперь уже в другом политическом лагере.

Генерал майор П. Н. Буров к концу 1917 г. Наштарм Особой¹³⁴ поначалу вполне мог быть доволен своей карьерой в РККА: он вступил в нее «добровольно» не позднее 30 апреля 1918 г., когда был назначен Военруком Карельского участка СУОЗ (к 1 августа с. г. — Военрук Олонецкого участка там же).¹³⁵ Одновременно, с середины мая и на середину сентября 1918 г. П. Буров занимал должность Инспектора формирований 1-ой Инспекции при Штабе СУОЗ РККА.¹³⁶ Причем, только на этой последней должности он имел оклад в 1000 руб., равный, например, окладу Начальника Управления ВГШ.¹³⁷ Однако, П. Буров, по крайней мере, на середину лета 1918 г., выглядел явно недовольным своим служебным положением в РККА. 10 июля 1918 г. он обратился с письмом к Начальнику Управления по комсоставу ВГШ Архангельскому: «Вот уже три месяца, как я состою на службе в Петроградском районе. Вывеску меняю еженедельно, а толку до сих пор нет. Нервы треплются без пользы для себя и дела. А главное — нахожусь под непосредственной угрозой голодной смерти. За себя еще не боюсь, но за семью стало положительно страшно. Если Вы можете мне оказать помощь-перебраться на какую-нибудь должность в район Ярославля — не откажите оказать содействие. С Ливенцовым (Военрук ЯросВО — В. К.) у меня были добрые отношения. Если он там еще и у него имеются какие-либо места, думаю затруднений не будет. В настоящее время я именуюсь Инспектором 1-й Инспекции формирований. Но дивизии постепенно отходили от меня, и сейчас пытаются что-то создать для меня искусственно. Вообще-же создавшаяся здесь обстановка стала невыносимо тягостна. Знаю, что и в других местах вероятно не лучше, но все же всемерно из Петрограда хочу выехать» (курсив мой — В. К.).¹³⁸ Приведенное письмо обнаруживает явное недовольство П. Бурова на середину лета 1918 г. не только своим материальным, но и служебным положением. Его, в сущности, легко понять. Ярославль, где снабжение продовольствием было лучше, чем в Петрограде, выглядел поэтому для обремененного семьей «генштабиста» П. Бурова явно предпочтительнее «северной столицы». В то же время, из-за «смещения важности фронтов» система Завесы постепенно становилась попросту невостребованной, а некоторые «лица Генштаба», служившие в ней, вполне могли оказаться «не у дел».

Далее, на 28 ноября 1918 г. П. Буров занимал должность Начальника Оперупра Штаба Севфронта, а с 28 марта и, по крайней мере, на середину июля 1919 г. являлся Помощником Начальника ВОСО 12-й армии.¹³⁹ Должности Начальников отделов ВОСО к осени 1918 г. должны были оплачиваться окладами порядка 800 руб. в месяц,¹⁴⁰ которые с учетом инфляции должны были повышаться. Кроме того, по всей вероятности, лица комсостава вообще, а «лица Генштаба», в особенности, получали высокие продовольственные пайки, поскольку известно, что РККА снабжалась продовольствием по особой категории.¹⁴¹ Мало того, Н. Рутыч даже пишет, что П. Буров «в конце июля 1919 г. находился в распоряжении Главкома РККА Каменева».¹⁴² Если бы это было действительно так, то «генштабисту» П. Бурову нечего было бы беспокоиться за свою дальнейшую судьбу на службе у большевиков, поскольку «лица Генштаба», находившиеся в распоряжении Главкома, уже к концу 1918 г. получали самые высокие оклады в РККА!¹⁴³ Между тем, сам факт пребывания П. Бурова «… в распоряжении Главкома Каменева» летом-до начала осени 1919 г. как раз и вызывает серьезные сомнения.

Действительно, в Именном Списке «лиц Генштаба» в РККА на середину июля 1919 г. П. Буров значился именно как Помощник Начальника ВОСО 12-й армии.¹⁴⁴ И если даже предположить, что он какое-то краткое время (между 2-ой половиной июля и началом осени 1919 г.) значился в той же должности в 14-й армии,¹⁴⁵ то уж совсем невероятно, учитывая царящий в это время всеобщий развал на железных дорогах России, чтобы за столь короткий срок (меньше 2-х месяцев) П. Буров не только умудрился быть отозванным с обеих должностей, но и оказался в распоряжении «красного» Главкома, а затем от него «перешел» к Деникину?

Значительно более вероятной представляется версия «перехода» П. Бурова к Деникину не из «распоряжения Главкома Каменева», а из «расположения» тех самых 12-й или 14-й армий большевиков, в штабах которых он служил весной — летом 1919 г. В самом деле, если обратиться к боевой обстановке, сложившейся на Южфронте к концу лета 1919 г. то легко заметить, что упомянутые армии находились в весьма тяжелом положении, которое не смогла «скрыть» даже «политизированная» советская энциклопедия. Так, «… в июле — августе» положение 12-й «красной» армии «резко ухудшилось», когда «деникинские войска, захватив Харьков, Полтаву, Екатеринослав, развернули наступление на Николаев и Одессу, стремясь отрезать главные силы…» армии на Юге Украины. 14-я «красная» армия начиная «с июня 1919 г. …вела тяжелые оборонительные бои с войсками Деникина и в тылу с бандами Махно…».¹⁴⁶ Именно летом 1919 г. деникинские ВСЮР приближались к пику своих последних побед.¹⁴⁷

Иными словами, П. Буров «перешел» из РККА во ВСЮР в тот момент, когда положение «красных» частей, в которых он служил накануне «перехода», выглядело наихудшим, а положение противника представлялось П. Бурову наиболее выгодным для сохранения своего прежнего статуса и успешного продолжения службы.

 

Примечания:

1. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 51, лл. 27, 29; ф. 11, оп. 6, д. 125, л. 175; Приложение № 3 к настоящей работе.

2. РГАСПИ, ф. 325, оп. 1, д. 466, л. 2; Эйхе Г. Х. Уфимская авантюра Колчака. С. 267; Footman D. Civil War in Russia, P. 97, 313; Pipes R. The Russian Revolution. P. 630; Idem. Russia under the Bolshevik Regime. P. 25.

3. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 421, л. 18об; РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 39, л. 61–61об; ф. 39465, оп. 1, д. 6, л. 120об; Приложение № 3 к настоящей работе.

4. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 274–277, 305–308, 357, 363.

5. Mawdsley E. The Russian Civil War. P. 61.

6. Войнов В. М. Интеллигенция Урала… С. 136.

7. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, лл. 66–69, 83об, 119–120; ф. 33892, оп. 1, д. 37, лл. 13–15 с об; д. 88, лл. 4–4об, 5–7 только об, 8–8об, 9–12 только об, 51–51об, 52об; д. 89, лл. 27–28 с об, 90—90об, 103–104 с об, 166–168 с об; ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 241, 296, 297, 299, 300, 308.

8. Там же, лл. 241, 276–277, 297–298, 300–301, 307–308, 310–311, 332, 349, 362–363; РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, л. 208; оп. 6, д. 125, л. 135.

9. Там же, ф. 33892, оп. 1, д. 39, л. 17; ф. 11, оп. 6, д. 96, лл. 53–74 с об; д. 115, лл. 46–47 с об.

10. Собрание оперативных телеграмм… С. 244.

11. РГВА, ф. 11, оп. 1, д. 89, л. 5.

12. Собрание оперативных телеграмм… С. 92; Footman D. Civil War in Russia. P. 314.

13. РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 4, лл. 440, 489; д. 89, лл. 187об, 188об; Собрание оперативных телеграмм… С. 92.

14. Приложение № 2 к настоящей работе.

15. РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 39, лл. 60–61 c об; д. 89, лл. 187об, 188об, 202об, 206, 207об, 208об, 226; ф. 39465, оп. 1, д. 4, л. 6–6об; д. 6, лл. 33–34.

16. Настоящая книга. Введение. Сноска № 133.

17. Настоящая работа, часть первая, глава 4.

18. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 51, лл. 27, 29; ф. 11, оп. 6, д. 107, лл. 1, 3, 12, 13; д. 125, лл. 31, 33, 34, 39, 50–50об, 53–59, 76, 97, 100, 101, 143, 364.

19. Pipes R. Russia under the Bolshevik Regime. P. 83–84, 96–99, 114–116; Smele J. D. Civil War in Siberia… P. 472–550; Плотников И. Ф. Колчак. С. 230–235, 246–270.

20. Список лиц… С. 79, 238; Приложение № 2 к настоящей работе.

21. Настоящая работа, часть первая, глава 1, параграфы 1, 2.

22. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 561, л. 3; РГВА, ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 31, 35, 55–59, 76; д. 107, лл. 3–4; Список лиц… С. 174; Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты… С. 49.

23. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 49об; оп. 6, д. 96, л. 68; д. 125, л. 112; ф. 40895, оп. 1, дд. 137845–137847.

24. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 57, 65, 148, 149, 192–192об; ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 50об.

25. Там же, ф. 40895, оп. 1, дд. 21342–21343.

26. Там же, дд. 89141–89142.

27. Там же, дд. 106674–106676.

28. Список лиц... С. 31, 39–40, 53, 146; РГВА, ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 47об.

29. РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 4, л. 421.

30. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 1, л. 2; д. 4, лл. 276–278, 296; РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, л. 208; ф. 33892, оп. 1, д. 39, л. 17; Алексеев М. Военная разведка России. Кн. 1. С. 272; Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. С. 279; Кавтарадзе А. Г. Крупный военный историк В. Ф. Новицкий. // Там же. С. 637.

31. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 274–275, 305.

32. Деникин А. И. Очерки… Т. 2. С. 228.

33. Это произошло в результате подписания большевиками Брестского мира 3 марта 1918 г. См.: БЭС. С. 165; СИТ., С. 23.

34. Герцог Гейхтенбергский. Как началась «Южная Армия». // АРР. Берлин, 1923. Т. 8. С. 174–175; Папакин Г. В. Павел Петрович Скоропадский. // Там же. С. 69–74; Ипполитов Г. М. Деникин. С. 320–321.

35. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 276.

36. Будберг А. П. Дневник. 1918 год. // Там же. Т. 12. С. 274.

37. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 276–277, 301.

38. Бонч-Бруевич M. Д. Вся власть Советам. С. 279.

39. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 277–278, 296, 297, 299–301, 307–308, 311, 327; РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, л. 208; ф. 33892, оп. 1, д. 89, лл. 27–27об, 28, 90–90об, 103–104 с об, 166–166об, 167об, 168об.

40. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, лл. 66–69, 119–120, 208; ф. 33892, оп. 1, д. 88, лл. 4–12 с об, 51–52 с об; д. 89, лл. 27–27об, 28–28об, 90–90об, 103–104 с об, 166–166об, 167об, 168об.

41. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 332.

42. Собрание оперативных телеграмм Вацетиса. С. 41.

43. РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 4, л. 421.

44. Там же, ф. 11, оп. 6, д. 125, л. 136.

45. Там же, ф. 33892, оп. 1, д. 4, лл. 531, 532.

46. Там же, лл. 485, 488, 491.

47. Там же, ф. 11, оп. 6, д. 125, л. 136; ф. 33892, оп. 1, д. 4, лл. 421, 440, 485, 488, 490, 531, 532; Собрание оперативных телеграмм Вацетиса. С. 41; ИН. 1918 г. 23 ноября. № 170.

48. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 349, 362–363.

49. РГВА, ф. 11, оп. 4, д. 29, лл. 37–37об, 38, 49об; ф. 33892, оп. 1, д. 4, л. 421; Собрание оперативных телеграмм Вацетиса. С. 62.

50. Там же. С. 74.

51. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 363.

52. ИН., № 170, 23 ноября 1918 г.

53. Собрание оперативных телеграмм Вацетиса. С. 244.

54. Как персонал АГШ, так и ее студенты «перешли» на сторону Комуча практически немедленно: в Екатеринбурге — не позднее 29–30 июля, а в Казани– не позднее 10 августа 1918 г. См.: РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 4, лл. 489, 490–492 с об, 506–507, 525, 546; д. 7, лл. 68, 76–77, 80, 115–115об; ф. 39465, оп. 1, д. 6, лл. 2, 7, 9, 16, 33–33об, 34, 38–38об, 120об.

55. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 11; Арнольдов Л. Жизнь и революция. С. 181; Гоппер Г. Четыре катастрофы… С. 84.

56. ИН. 1918 г. 23 ноября. № 170.

57. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 10. Сообщение Иностранцева о многосемейности Андогского подтверждается удостоверением, выданным в июле 1918 г. командованием большевистской 3А «семье Начальника Военной Академиии РККА Андогского». В удостоверении подтверждалось наличие в семье 6-х детей. См.: РГВА, ф. 33892, оп. 1, д. 4, лл. 485, 488.

58. РГВА, там же, лл. 489–490, 491–491об.

59. Настоящая работа, часть первая, глава 3, параграф 2.

60. РГВА, ф. 39465, оп. 1, д. 6, лл. 34, 38–38об.

61. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 48.

62. РГАСПИ, ф. 325, оп. 1, д. 406, лл. 151–151об; Настоящая работа, часть первая, глава 3, примечание № 3.

63. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 18–19, 38, 57, 65, 107.

64. ИН. 1918 г. 9 августа. № 85.

65. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 48.

66. Там же; Цветков В. Ж. Белые армии Юга России. С. 29.

67. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 33; Настоящая работа, часть первая, глава 1, примечание № 110.

68. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 198–199, 265; ф. 11, оп. 4, д. 29, л. 52; оп. 6, д. 91, лл. 34, 35, 45; д. 96, л. 57; ИН. 1918 г.: 16 июня. № 39; 18 июня. № 40.

69. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 34.

70. Настоящая работа, часть первая, глава 1, параграфы 1, 2; там же, глава 6, параг. 1.

71. Ипполитов Г. М. Деникин, С. 309. Расстояние от Москвы до Ростова-на-Дону — 900 км.; от Москвы до Самары — 788 км. Подсчитано автором по следующему источнику: Карта РСФСР. // БЭС. С. 1140–1141.

72. Клавинг В. В. Кто был кто… С. 9. Факт «активной» работы А. П. Архангельского по привлечению «лиц Генштаба» в РККА подтверждается целым рядом архивных и прочих документов. См.: РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 198–199, 265; ф. 11, оп. 4, д. 29, л. 52; оп. 6, д. 91, лл. 34, 35, 45; д. 96, л. 57; ИН. 1918 г.: 16 июня. № 39; 18 июня. № 40.

73. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 282, 324об; Приложение № 7 к настоящей работе: «Соотношение окладов различных категорий комсостава РККА в 1918 г.»

74. РГВА, ф. 11, оп. 6, д. 90, л. 4.

75. Клавинг В. В. Кто был кто… С. 9. Возможность указанной командировки Архангельского вполне вероятна: такие командировки широко практиковались большевиками осенью 1918 г. См.: Настоящая работа, часть первая, глава 4, параг. 5. Так или иначе, в феврале 1919 г. А. П. Архангельский «…прибыл в Екатеринодар в Штаб Добрармии». См.: Рутыч Н. Н. Биографический Справочник… С. 34.

76. Mawdsley E. The Russian Civil War. P. 61. Mawdsley ошибочно называет Стогова «полковником». Уже на 10 сентября 1917 г. Н. Стогов имел чин «генерал — лейтенанта». См.: Приказы ВП. Армии и Флоту. 1917 г. 10 сентября.

77. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 230–231.

78. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. С. 287.

79. ИН. 1918 г. 10 мая. № 11; Приказы РВСР. 1918 г. 30 октября. № 179.

80. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 299–300 с об; оп. 6, д. 125, лл. 174–175 с об.

81. РГАСПИ, ф. 325, оп. 1, д. 407, л. 94об.

82. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 55об; ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 39; Приказы РВСР. 1918 г. 30 октября. № 179.

83. РГВА, ф. 1, оп. 3, д. 66, л. 145.

84. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 230–231.

85. ГАРФ, ф. 5881, оп. 1, д. 286, лл. 1–2 c об; оп. 2, д. 421, л. 18–18об; Отчет о командировке из Добровольческой Армии в Сибирь в 1918 г. Б/а. // АРР. Берлин, 1923. Т. 9. С. 243–304; Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 81; Ипполитов Г. М. Деникин. С. 373.

86. Гурко В. И. Из Петрограда через Москву… // Там же. С. 19.

87. Деникин А. И. Очерки… Т. 2. С. 224.

88. Ипполитов Г. М. Деникин. С. 305–309.

89. Настоящая книга, часть первая, глава 1, §4.

90. Месячный оклад в 1, 000 руб. в РККА имели либо Военруки центральных районов (причем, Военрук Московского района имел 1, 500 руб. в месяц), либо Инспекторы формирований частей в этих районах, либо Начальники Управлений ВГШ. См.: РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 272, 274, 282, 324об, 436; Приложение № 5 к настоящему труду.

91. Приказы РВСР. 1918 г. 5 ноября. № 197.

92. РГВА, ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 39.

93. Там же, ф. 11, оп. 5, д. 122, л. 357; оп. 6, д. 96, л. 68об; д. 125, л. 112об.

94. Приказы ВВИ 1918 г. М.: Военный Отдел ВЦИК, 1919. С. 82.

95. Приказы ВП. Армии и Флоту. 1917 г. 27 июля; РГВА, ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 97, 100, 101.

96. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 274–275 с об, 330, 403, 414, 420, 436–436об.

97. Там же, оп. 6, д. 96, л. 68об; д. 125, лл. 97, 100, 101.

98. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 51, лл. 96–97; ИН. 1918 г.: 12 мая. № 13; 14 мая. № 14; 26 мая. № 23; Окунев Н. П. Дневник москвича. С. 172.

99. Приказы ВВИ. 1918 г. С. 81–82, 84.

100. Гражданская война… Энциклопедия. С. 131; ВЭС. С. 44.

101. Щепихин С. А. Под стягом Учредительного Собрания. // Там же. С. 185.

102. Тот факт, что «переход» Ф. Махина на сторону Комуча состоялся не позднее середины июля 1918 г. подтверждается рядом материалов. См.: ГАРФ, ф. 5881, оп. 1, д. 387, лл. 5об, 16; РГВА, ф. 1, оп. 4, д. 31, л. 318; Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. Т. 1. С. 225; ИН. 1918 г. 18 июля. № 66; Swain G. The Origins… P. 171.

103. Зайцов А. А. 1918 год. С. 169; Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. С. 31; Swain G. The Origins… P. 239; Smith Sc. B. The Party… P. 175.

104. Swain G. The Origins… P. 171.

105. Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. Т. 1. С. 225. Перебежчик — тот, кто перебежал на сторону противника. См.: ТСРЯ. С. 490.

106. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 327; РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 90, лл. 67, 69, 119–120; ф. 33892, оп. 1, д. 88, лл. 4об, 5об, 7об, 51об; д. 89, лл. 103–103об, 104, 167об.

107. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, л. 327.

108. О том, что Богословский покинул Екатеринбург до эвакуации АГШ в Казань и уже к концу июля 1918 г. находился в распоряжении Комуча, свидетельствует целый ряд документов. См.: ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 327–330; РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 92, л. 155; ф. 1, оп. 1, д. 263, л. 15; ф. 33892, оп. 1, д. 4, л. 546; ф. 39465, оп. 1, д. 4, л. 6; Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. Т. 1. С. 225.

109. ГАРФ, ф. 5960, оп. 1, д. 4, лл. 327–330.

110. Настоящая работа, часть первая, глава 4, примечание № 180.

111. Месячный оклад в 1, 000 руб. в РККА в 1918 г. получали также Инспекторы по формированию частей в Петроградском районе и Начальники Управлений ВГШ. См.: РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 272, 274, 282, 324об; Приложение № 5 к настоящей работе.

112. РГВА, ф. 11, оп. 6, д. 447, л. 5.

113. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 154об-155; ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 55; РГАСПИ, ф. 17, оп. 109, д. 14, л. 39.

114. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 154об-155.

115. Там же, ф. 11, оп. 6, д. 107, л. 335.

116. Там же, ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 314–315; ИН. 1918 г. 25 августа. № 98.

117. РГВА, ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 313–315.

118. Там же, л. 315; РГАСПИ, ф. 17, оп. 109, д. 14, л. 39.

119. РГАСПИ, там же.

120. ИН., № 23, 26 мая 1918 г.

121. Вредить большевизму всеми возможными способами… // Там же. С. 64; Софинов П. Г. Очерки по истории ВЧК… С. 83.

122. РГАСПИ, ф. 17, оп. 109, д. 3, лл. 10, 60; РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 57, лл. 38, 271; ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 41, 42, 45, 174об;

123. Вредить большевизму всеми возможными способами… // Там же. С. 64–65.

124. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 11, л. 1об; ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 55; ДГК, С. 832.

125. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 92, лл. 173, 174; РГАСПИ, ф. 17, оп. 109, д. 14, л. 41; Trotsky papers… Vol. I. P. 176–179. Вместе с Носовичем, в лагерь Донской Армии Краснова «перебежал», видимо и полковник В. А. Замбржицкий, который был большевиками командирован осенью 1918 г. на Южфронт и на конец октября должен был находиться при Штабе упомянутого фронта. См.: РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 97, л. 39; Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 101.

126. Вредить большевизму всеми возможными способами… // Там же. С. 61–67.

127. БЭС. С. 1470.

128. Mawdsley E. The Russian Civil War. P. 170.

129. РГВА, ф. 1, оп. 1, д. 247, л. 25; ф. 11, оп. 6, д. 125, лл. 269–271, 273, 275–275об, 276–277. Об окладах, соответствующих приведенным в тексте должностям см.: Там же, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 272–

275 с об, 436–437 с об.

130. Там же, д. 97, л. 46; ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 8.

131. Там же, ф. 11, оп. 5, л. 46; оп. 6, д. 125, лл. 270, 271, 273, 275–277 с об; Гражданская война… Энциклопедия, С. 173.

132. Гражданская война… Энциклопедия. С. 173. Подробнее о восстании донских казаков в станицах Вешенская, Еланская, Мигулинская и др. (март — июнь 1919 г.) см., например: Большевистское руководство. Переписка. С. 93–94; Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917–1921 гг. Документы / Ответст. ред. Данилов В. М.: Международный фонд «Демократия», 1997. С. 156–166.

133. Гражданская война… Энциклопедия, С. 173; Ипполитов Г. М. Деникин. С. 346–347.

134. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 59.

135. РГВА, ф. 3, оп. 1, д. 36, лл. 2, 147об; Рутыч Н. Н. Биографический Справочник. С. 59.

136. РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, л. 274; оп. 6, д. 107, лл. 62–67об.

137. Там же, оп. 5, д. 122, л. 274.

138. Там же, оп. 6, д. 107, л. 67–67об.

139. Там же, оп. 5, д. 97, л. 46; ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 6об; Рутыч Н. Н. Биографический Справочник… С. 59.

140. По крайней мере, оклады в 800 руб. имели Начальники следующих Отделов: Общего, Снабжения, Оперчасти при штабах участков Завесы, а также Наштадивы и командиры бригад. Тот же оклад имел, например, Начальник ВСО Оперупра ВГШ или Консультанты Оперод Наркомвоена См.: РГВА, ф. 11, оп. 5, д. 122, лл. 272об, 274–275 с об, 285, 330, 403, 411, 414, 420, 436–437 с об.

141. Настоящая работа, часть первая, глава 4, параграфы 6, 7.

142. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник… С. 59.

143. Приложение № 5 к настоящей работе.

144. РГВА, ф. 4, оп. 3, д. 1609, л. 6об.

145. Рутыч Н. Н. Биографический Справочник… С. 59.

146. Гражданская война… Энциклопедия. С. 172, 655.

147. Деникин А. И. Поход на Москву. Очерки русской смуты. // Белое движение: начало и конец. М.: Московский рабочий, 1990. С. 104–105, 108, 115–122; Ипполитов Г. М. Деникин. С. 343–352.