Письмо Полномочного Представителя СССР во Франции Народному Комиссару Иностранных Дел СССР М. М. Литвинову. 27 ноября 1937 г.

27 ноября 1937 г.

Дорогой Максим Максимович,

Я постараюсь в настоящем письме несколько подробнее остановиться на тех моментах, о которых Вам так бегло просигнализировал прошлой почтой.

Я Вам писал, что не встретил до сих пор ни одного француза, который не критиковал бы высшей политики теперешнего кабинета. Независимо от партийной принадлежности все сходятся на том, что Франция «потеряла свое внешнее лицо», идет на поводу у англичан и растеряла своих друзей[1]. Параллельно с этим, естественно, нарастают и тревоги за завтрашний день. Удастся ли Франции избежать войны, и подготовлена ли она, чтоб отразить ее удары? На эту тему, между прочим, на днях прочел интересный доклад председатель комиссии по иностранным делам в сенате Беранже. Интерес этого доклада заключается в том, что, поставив очень остро вопросы об опасностях, которые со всех сторон сейчас угрожают Франции, и довольно правдиво в этом плане обрисовав роль фашистского блока государств, он приходит к выводу, что нужно искать соглашение с этим блоком. И к сожалению, нужно признать, что Беранже в этой своей непоследовательности далеко не одинок и отражает господствующие здесь настроения, в которых переплетаются страх перед агрессорами и разочарование в системе коллективной безопасности. Этот страх перед агрессорами особенно возрос за последнее время в связи с подписанием трипартитного пакта в Риме. Французы не могут не отдавать себе отчета, что сотрудничество трех фашистских стран, поставивших своей задачей новый передел мира и непосредственно к тому же соприкасающихся с французской метрополией и ее колониями, угрожает самым жизненным интересам Франции. Французы сейчас уже вынуждены считаться с эвентуальной возможностью одновременной войны почти на всех своих главнейших границах. Пиренеи, Северная и Западная Африка, пути сообщения в Средиземном море и Атлантическом океане, подступы к Индокитаю, а не только одна рейнская граница находятся сейчас уже под ударом тройственного союза, одушевленного духом захватов и волей [к] экспансии.

Спрашивается, что можно противопоставить всем этим грозным силам, не признающим, как выразился в своем докладе Беранже, «ни прав, ни законов, ни международных обязательств», как организовать отпор против захватнических стремлений тройственного соглашения? Через Лигу наций? Но в нее здесь почти никто не верит. Расходясь в оценке причин, которые привели ее к теперешнему состоянию маразма (чаще всего приходится, конечно, выслушивать обвинения по адресу Лаваля), все единодушно сходятся на том, что рассчитывать на Лигу как на орган, который был бы способен оказать организованное и эффективное сопротивление агрессору, сейчас навряд ли приходится и что нужно считаться со все более и более убывающей ролью Лиги и в плоскости предотвращения военных конфликтов. Настроения разочарования, колебаний и сомнений наблюдаются и тогда, когда вопрос переводится в плоскость оценки эффективности союзов, которые имеются у Франции. О некоторых из этих союзников сейчас приходится уже говорить как о потенциальных противниках Франции в будущей войне. Задачи французской дипломатии в этих странах сводятся уже главным образом к обеспечению их нейтралитета, к нейтрализации в них вражеского влияния. К этому, по существу, свелась вся французская политика последнего времени в Польше, Бельгии и Югославии. Этой задаче посвящена и предстоящая поездка Дельбоса в Польшу и по странам Малой Антанты. Но если бы даже и удалось, что представляется весьма маловероятным, восстановить былое сотрудничество Франции со своими послевоенными союзниками, если бы удалось, словом, оживить отмирающую «французскую систему», то и тогда Франция не могла бы считать себя, на случай столкновения с силами тройственного соглашения, в достаточной степени огражденной от военного поражения. Такую гарантию ей мог бы дать только союз, общий фронт и тесное сотрудничество с наиболее сильными демократическими странами мира, в первую очередь с СССР.

В этом формально как будто и заключается внешняя политическая линия, весь курс теперешнего правительства, но только формально и на бумаге. Уже сейчас можно, к сожалению, констатировать, что из этой цепи фактически уже выпало одно из главнейших его звеньев — сотрудничество с СССР. Наличие такого сотрудничества не ощущалось ни на одном из этапов активности и деятельности французской дипломатии за весь последний отрезок времени. Возьмем любой из крупных международных вопросов последнего времени, как, например, испанский, дальневосточный. Везде мы наталкиваемся на одинаковую картину — почти везде наши пути с французской дипломатией расходятся. Наши непосредственные взаимоотношения также очень мало напоминают отношения между союзниками. О пакте вспоминают очень редко, полустыдливо, с постоянными оглядками и оговорками. Меньше всего проявляется стремление и желание придать ему какой-либо действенный характер, подойти к нему серьезно, под углом его первоначального предназначения. Я уже как-то писал, что если его и ценят, то больше с точки зрения негативной, как помеху против нашего сотрудничества с Германией, но не больше[2]. Конечно, было бы неверно, если бы мы сказали, что так к нашему пакту подходят решительно все во Франции, но, к сожалению, это верно в отношении как раз тех, которые фактически сейчас решают судьбы Франции. И в этой констатации заложено уже и объяснение самого факта. Наблюдая все, что за последнее время происходит во всем мире, такие на первый взгляд непонятные вещи, как предательство своих собственных национальных интересов (возьмем хотя бы политику Франции в испанском вопросе), приходишь к выводу, что классовые интересы в международной политике явно преобладают над национальными. И этот простой факт является фактом, определяющим всю внешнюю политику нашего времени. Этот факт, наряду с преклонением перед английской мощью и английскими ресурсами, сказывается и в стремлении во что бы то ни стало сохранить общий курс с Англией. Этот курс, почти безраздельно здесь разделяемый (главный и чуть ли не единодушный лозунг внешней политики Франции), почти всегда обосновывается тем, что только Англия может по-настоящему оградить Францию от германской угрозы, и оправдывается также ссылками на общность демократических режимов обеих стран; по этот курс имеет свои глубокие корни и в общем страхе перед «красной опасностью», в обшей ненависти к социальной революции.

Здесь заложена и главнейшая опасность, что этот курс, особенно в тех формах, в которых он сейчас проводится, может привести к соглашению между двумя «осями», к соглашению за наш счет, к соглашению, направленному против наших интересов.

Было бы, конечно, неправильным допустить, что ось Париж — Лондон без боя сдаст свои позиции фашистскому фронту, как неправильно и всякое упрощенное замазывание разницы между демократическими и фашистскими странами. Борьба между двумя фронтами будет вестись и продолжаться. Но тот факт, что «фронт демократии», особенно Англия, пуще всего боится эффективного участия в нем СССР, хотя не может не понимать, что это участие сыграло бы решающую роль в исходе борьбы с фашизмом, — этот факт показывает (что мы уже отчасти видели и в Испании), что поражение фашизма за счет роста влияния СССР является для «фронта демократии», и в особенности для Англии, исходом самым нежелательным. Поставленная в необходимость выбирать между фашизмом и «большевизмом», она свой выбор несомненно остановит на первом.

Если тезис о необходимости тесного сотрудничества с Англией является здесь общепризнанным, если огромное большинство усматривает в оси Лондон — Париж главнейшую и основную гарантию против агрессии фашистских стран, то большие споры и нарекания вызывает характер, который это сотрудничество приняло в настоящий момент. Из уст не только левых приходится выслушивать упреки, направленные по адресу Дельбоса и Шотана, что их сотрудничество с британским кабинетом превращается все более и более в покорное хождение на поводу у Идена и Чемберлена. Отмечают, что лондонский кабинет до такой степени стал мало считаться с мнением своего парижского партнера, что не находит даже нужным предварительно согласовывать с ним такие шаги, как фактическое признание Франко, переговоры с Италией (переписка Чемберлена — Муссолини) и с Германией (визит лорда Галифакса). Что касается последнего, то весьма характерен тот факт, что официальная французская пресса сочла себя вынужденной довести постфактум до сведения общественного мнения, что Лондон «предупредил» Париж о предстоящей поездке лорда Галифакса. Да и сам Дельбос в беседе не скрыл, что решение о поездке Галифакса захватило его «несколько» врасплох[3].

Здесь справедливо указывают, что такое слепое следование за политикой Лондона не только наносит ущерб престижу Франции, но и в целом ряде случаев причиняет огромный ущерб ее прямым национальным интересам. Если левые для иллюстрации этого положения ссылаются больше всего на политику в Испании, то правые патриоты чаще всего говорят о втягивании Франции в игру, которую Лондон затевает в Берлине.

Напоминают, что такая нерешительная и несамостоятельная политика привела уже к ослаблению дружеских связей Франции со странами Дунайского бассейна, фактическому захвату Италией и Германией опорных пунктов в Центральной Европе и Средиземном море и т. д.

Некоторые из друзей высказывают опасения, что если такая политика будет безнаказанно продолжаться и дальше и не будет пресечена вмешательством и давлением снизу, то Франция неизбежно докатится до полного капитулянтства перед Гитлером и Муссолини. Шотан и Дельбос, запуганные грозящей на всех сухопутных границах опасностью, неуверенные в действенной помощи извне, недоверяющие СССР (большую роль, конечно, сыграло и использование тенденциозных слухов о внутреннем положении в СССР), способны, мол, на любую капитуляцию.

Но если приходится так часто выслушивать нападки на Дельбоса (чаще всего в устных беседах, печать довольно сдержанна), то, к сожалению, очень редко эта критика сопровождается и позитивными указаниями о том, как сам критикующий мыслит себе выход из положения. Здесь обычно начинаются общие места и фразы. Исключения не составляют даже такие искушенные политики, как Пертинакс, Бюре, из правого лагеря, и Эррио, [Поль-]Бонкур[4] — из левого.

Мне приходится сейчас на этом закончить свое письмо. Следующей почтой я поделюсь поступающими к нам данными о позициях, которые занимают по вопросам внешней политики различные партии.

С товарищеским приветом

Суриц