Показания Вавилова Николая Ивановича. Мое отношение к шпионской деятельности. 4 июля 1941 г.

Мое отношение к шпионской деятельности

Исключительно благоприятные условия, в которые поставила Советская Власть Всесоюзный Институт Растениеводства, крепкая Материальная база, сеть специальных станций в разнообразных Условиях Союза, многочисленных экспедиций и-та по сбору и исследованию культурных растений как в пределах СССР так и заграницей, в том числе в странах мало исследованных, как Афганистан, Абиссиния, Перу, Боливия, Колумбия, открытия советскими растениеводами новых, неизвестных науке видов культурного картофеля, пшениц, равно как печатные труды Института, издававшиеся с обязательным резюме на одном из иностранных языков, с иногда и полным переводом — все это обратило внимание широких агрономических и биологических кругов заграницей на работу Института Растениеводства. Этому способствовало участие и выступление ряда работников ВИР'а (в том числе и моего, как б. Директора) на международных ботанических и агрономических конгрессах. И-ту посвящено много статей в заграничной, как в специальной, так и общей прессе.

Начиная с конца двадцатых годов И-т Растениеводства пользуется широкой известностью заграницей, особенно среди биологов и растениеводов. Ряд его книг и статей переведены заграницей на разные языки.

Популяризации деятельности ВИР’а способствовал также ВОКС, включавший И-т в Ленинграде в число научных учреждений, посещавшихся иностранными экскурсиями. Посещение И-та было организовано для большого числа участников Международных Конгрессов по почвоведению и физиологии, имевших место в Ленинграде в 1930 и 1934 г.г.

Большое число научных работников из Америки и Западной Европы направлялось в ВИР также в индивидуальном порядке в качестве интуристов. Обычно, предварительно они обращались к Директору И-та с просьбой о содействии, как в ознакомлении работой Института и его станций, так в отдельных случаях и за оказанием содействия в получении виз на выезд в СССР для посещения ВИР’а и других биологических и агрономических учреждений, учитывая при этом мое положение как быв. президента с. х. Академии и члена ЦИК’а СССР (с 1927 по 1935 г.), которое было известно некоторым из заграничных ученых, с к-ыми мне приходилось встречаться в СССР и заграницей.

Наряду с большинством научных работников, направлявшимся в СССР с прямой целью ознакомления с советской научной работой, ряд лиц пользовались благовидным путем научных поездок для вредительских шпионских целей.

Поддерживая старые традиции буржуазных научных кругов так называемых «гостеприимства», исходя из переоценки заграничных научных связей с буржуазными научными учреждениями и используя свое положение как б. директора И-та, б. президента с. х. Академии (с 1930 по 1935 г.) и члена ЦИК’а СССР, я шел обычно навстречу просьб и ходатайств, забывая об интересах безопасности Советского Союза в период напряженной борьбы капиталистического мира с Советской страной.

В ряде случаев я возбуждал ходатайства перед НКИД с поддержкой ходатайств о выдаче виз на в’езд в СССР для научной цели лицам, мне политически совершенно мало известным, а также оказывал активное содействие в поездках по научным учреждениям лицам, приехавшим в СССР в качестве интуристов (через организации Интуриста заграницей), мне недостаточно известным. Таким образом, пользуясь своим влиянием, я фактически, хотя и без умысла, содействовал проникновению шпионов и их шпионской деятельности.

При моем участии в Советский Союз на научные с'езды, для консультации и постоянной работы были приглашены 10 человек (акад. Бриджес США, акад. Меллер США., проф. Баур, Германия, проф. Гольшмидт Германия, проф. Радзинский, Литва, проф Федерлей, Финляндия, проф. Костов, Болгария, проф. Ацци Италия, д-р Харланд Тринидат, Американская стенографистка-переводчица Е. Бриссенден. Кроме того, приехавший через Институт д-р Альберте — бывш. директор с. х. опытных станций в Аляске был приглашен по моей инициативе для консультации опытных северных учреждений и для прочтения докладов. Для его поездки вместе с сопровождавшим его аспирантом-агротехником по опытным северным учреждениям из средств с. х. Академии были выделены 6000 рубл. Кроме того, в поездках по СССР мною оказано содействие (путем соответствующих телеграмм и писем директорам научных учреждений) с 1929 г. по 1938 г. приблизительно 12—15 научным иностранным работникам. (Список дан вособом показании).

О всех этих лицах мною даны особые показания, с их характеристикой и условий их приглашения и направлений в их поездках.

1. Обращения в НКИД были направлены с моей стороны по ходатайству президента Американского университета о молодом научным работнике-зоологе Мосли, направлявшемся университетом в Сибирь для изучения моллюсков в связи с его диссертацией об эволюции этой группы животных на американском и азиатском материках¹.

Эти ходатайства поддерживала очень активно также д-р А. Максимова, б. физиолог ВИР’а, как со своей стороны имела письма от американских биологов, проявивших помощь в поездке Мосли. По приезде Мосли в Ленинград мною ему было дано общее рекомендательное письмо на предмет помощи с ночлегом, передвижением земельным органам и научным агрономическим учреждениям Сибири. Кроме того, писем к директору Зоологического Музея Академии наук СССР с пожеланием, по возможности присоединить Мосли к одной из академических экспедиций в Сибири.

Лично я Мосли совершенно не знал и, по существу, ручаться за него не мог.

2. Такое же ходатайство было направлено мною, без достаточных к тому оснований, главным образом в силу его назойливости о выдаче визы американскому агроному Пинкусу. (см. подробные показания), к-ое было удовлетворено.

3. Подробно я показал о своих отношениях к американскому агроному д-ру Альбертсу, рекомендованному официально директором научно-агрономической организации США. д-ром Келлерманом. Фактически Альберте оказался, хотя и имеющим 10-летний стаж директорства на Аляске, но нас мало удовлетворяющим. Доклады его и консультационные заключения были слишком элементарны. В конце своего пребывания (в течение 3—4 месяцев) в СССР он зачем-то поехал «отдыхать» в Сочи. Его поведение во мне при всей моей «снисходительности» возбудило подозрения в возможности шпионажа.

4. Значительное содействие (рекомендательные письма директорам Кубанской, Майкопской и Сухумской станции с просьбой обустройства с транспортом и ночлегом) было оказано д-ру Козловской, польскому геоботанику в поездке на Кавказ по учреждениям ВИР’а, хотя я ее знал очень мало по ее печатным работам (см. подроб. показания).

5. Мною было дано сопроводительное письмо в Главное Хлопковое Управление египетскому селекционеру-хлопковеду Брауну, в целях выяснения возможности получения им работы по селекции египетского хлопчатника, обещавшего доставить лучшие египетские селекционные сорта, что нас очень интересовало, поскольку селекция хлопчатника в Египте поставлена очень высоко. Как мне было впоследствии сообщено селекционером Азербайджанского хлопкового И-та Ф. М. Майером, в части семян, привезенных Брауном и высеянных на отдельном участке, оказался карантинный об’ект — розовый червь, хотя сортовый материал и был интересен. Браун оказался малоценным работником и был вскоре уволен.

6. В числе приглашенных в СССР при моем непосредственном участии без постоянной работы, помимо крупных научных работников был американский стенограф Е. Я. Бриссенден, принявшей в 1938 г. советское подданство. В приглашении ее, помимо ее настойчивого желания, я исходил из своего личного знакомства с исключительно хорошим качеством ее работы, как переводчика с английского, стенографа и словесной хорошей аттестации ее заведующим с. х. отделом Амторга в Нью Иорке 1933 г. Ближе, политически я ее не знал, кроме ее собственного заявления что «она коммунистка» По существу, надо было потребовать письменного официального отзыва Амторга, перед тем, как ее приглашать.

7. Зная достаточно, как научного работника, приглашенного по моей инициативе в И-т Генетики Академии Наук СССР д-ра Д. Костова, я не знал его с политической стороны.

Возможно, что были и другие аналогичные примеры, но я их менее помню. Они свидетельствуют о моем игнорировании дела безопасности Советского Союза.

Вредительское направление, имевшее место в период руководства агентурой НКИД Вайнштейном(1928-1936) в Ленинграде стремившегося вовлечь руководящие научные круги Ленинграда в общение с иностранными миссиями путем «званных обедов» в консульствах и путем организации посещений консульскими миссиями в Ленинграде научно-исследовательских институтов —содействовало попытке установления помимо официальных «неофициальных» вражеских связей с научными учреждениями.

Институт Растениеводства, и я как б. директор ВИР'а, пользовались особым вниманием в этом отношении, учитывал, что к тому же в течении 1930—1935 г.г. я занимал пост председателя Ученого Совета Ленинградского Дома Ученых. Я приглашался неоднократно на официальные приемы при Агентуре НКИД в Ленинграде, происходившие 7 ноября и 1 мая, и был на обедах в датском, немецком и английском консульствах, о чем мной даны подробные показания. Институт Растениеводства и его пушкинская база посещались кроме представителей названных консульств польским консулом, с. х. атташе США, турецким президентом Совета министров Исмет-пашой, турецким министром земледелия Сабри-беем, афганским падишахом Аманнуллой и другими дипломатическими делегациями (в мое отсутствие). См. подробные показания.

Со стороны английского консула в Ленинграде — Смита, наиболее экспансивного из всех дипломатических представителей в Ленинграде, с которыми мне пришлось иметь дело, были явные устремления перейти границы официальных отношений, на что мною указывалось Вайнштейну. Проживая напротив помещения б. библиотеки ВИР’а по проспекту 25 октября (д. 17), английский консул забегал в библиотеку (в мое отсутствие) справляться о книгах без предупреждения, проникал на открытие доклада иностранных ученых в ВИР’е, как это имело место на докладе английской акад. Дарлингтона (английского генетика). Обед, на котором я присутствовал в английском консульстве (в конце 1935 г. или начале 1936 г.) был ограничен приехавшей из Лондона семьей консула (жена и дочь-студентка) и немногими лицами-англичанами, мне неизвестными. Обычно на консульских обедах присутствовали представители НКИД и Ленинградского порта.

Как предел нахальства — было внезапное появление Смита на моей квартире после доклада акад. Дарлингтона, где собралось несколько генетиков вместе с докладчиком и с небольшим чаепитием (были проф. Левитский, Карпеченко, Эмме). Смит заявил, что он извиняется за приход, который он сделал для приглашения к себе на обед д-ра Дарлингтона, (см. мои подробные показания). Об этом я сообщил в НКИД. Я указывал также, что Смит особенно интересовался познакомиться с акад. Баранниковым, автором книги о цыганском языке, чем Смит якобы очень интересовался, жалуясь что Баранников всячески его избегает.

Около 1936 г., проходя по ул. Герцена, я заметил Смита стоящим в очереди около одного из магазинов, очевидно, с целью соответствующих шпионских комбинаций. Он владел немного русским языком, будучи до СССР консулом, кажется в Югославии.

В агрономических вопросах он совершенно не разбирался и поэтому наши встречи носили пустой характер филологической болтовни и элементарных ботанических вопросов, которыми интересовались его жена и дочь (последняя собирала гербарий).

Сколько мне известно от д-ра Эмме, Смит однажды проник и к ней на квартиру Более подробных сведений мне неизвестно. На указание мной Эмме о чреватости последствиями этих визитов, Эмме кратко мне заявила, что об этом знают в НКВД (Ленинградском).

Во всяком случае все поведение этого консула при исключительном нахальстве его, свидетельствует о желании установить неофициальную связь, к-ой потворствовал Вайнштейн в период его заведования агентурой, НКИД в Ленинграде, зная об этом.

Я, как занимавший большой пост в науке и говоривший по-английски был, очевидно, одним из об’ектов, что я и сам чувствовал, остерегаясь этой персоны. Реально эта связь со мной не была установлена.

Остальные консулы вели себя в рамках официальных. Я указывал, что, сколько мне известно, с семьей немецкого консула Цейхлина была персонально знакома д-р Эмме, ученый специалист ВИР'а до 1935 г.

Во время пребывания моего в экспедициях и командировках заграницей мне приходилось встречаться, в особенности в Германии (до 1927 г.), во Франции, США и Абиссинии с русскими невозвращенцами и белоэмигрантами. Список этих лиц, их характеристика, условия встречи и содержание разговоров, имевших место у меня с ними, даны в отдельных подробных показаниях. Встречи эти, как правило, носили случайный характер. Близких мне лиц, политически ведущих борьбу с СССР, заграницей у меня нет.

В Германии в течение 1930—1933 г. я имел дело только

1) с генетиком Тимофеевым-Ресовским, выехавшим для работы в И-т Мозга д-ре Фогта (лечившего В. И. Ленина) в 1926-27 г. и постоянно обменивавшего свой советский паспорт и стремившегося вернуться в СССР, о чем я передавал в Президиум Академии наук СССР (см. подробные показания).

2) С А. М. Гильберг, владельцем мастерской научных инструментов и приборов, до 1913 г. бывшим представителем фирмы Лейтц (микроскопы) в Ленинграде, немецким подданным. И тот и другой не держались враждебных взглядов в отношении Советских Властей.

О встречах в 1927 г. с Франкфуртом, Клеманом, Сабашниковым — невозвращенцах, см. показания.

Во Франции в течение 1931-1933 гг. я виделся с проф. Метальниковым, Гайсинским и Бессоновым. Из них враждебно к Советской Власти явно относился лишь С. И. Метальников. Два последних, особенно Гайсинский (бывш. сионист) желали вернуться в СССР.

О своей первой встрече с Метальниковым в 1926 и далее в 1933 г. я дал подробные показания.

Выступая с лекциями, докладами и статьями за границей о развитии советской науки, в интимном узком кругу, в том числе с Метальниковым и рядом иностранных ученых, в особенности в 1922 г., я высказывал антисоветские взгляды о трудностях научной работы в СССР, о жестокостях гражданской войны, об эпидемиях, чем способствовал распространению отрицательных сведений о советской науке (Это имело место в беседах с проф. Бэтсоном (1922), Гейнцем (1932), Персовским (1922), Паркером и Харландом (1930)).

Подытоживая свое отношение к вражеской шпионской деятельности, я признаю, что своими рекомендациями и помощью в поездках по СССР лицам мне малоизвестным или имевшим на руках лишь официальные иностранные рекомендации институтов и их руководителей, я использовал свое бывшее высокое положение в науке исходя из переоценки буржуазной науки и связей с ней, и игнорируя и забывая интересы безопасности Советского Союза в период борьбы между капиталистическим миром и СССР, хотя и без умысла и намерения, фактически содействовал проникновениям шпионов в Советский Союз под видом научных работников, а тем самым и их вражеской шпионской деятельности, в чем и признаю себя виновным.

4/VІІ-1941.

Н. Вавилов

___________________________

¹ Первая моя книга, напечатанная в 1910 г., была посвящена моллюскам-вредителям полей и огородов Московской губернии. Вначале я работал, как зоолог под руководством зоолога акад. Н. М. Кулагина.