Письмо Временного Поверенного в Делах СССР в Польше в Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР. 27 июля 1937 г.

27 июля 1937 г.

Как я вам уже сообщал, 21 июля я был принят Беком после целого ряда предварительных разговоров с начальником его кабинета Лубенским[1]. Содержание беседы с Беком в основном вы уже знаете. Заслуживает упоминания, что Бек старался провести весь разговор в тоне дружественном и примирительном. Зная склонность Бека к передержкам и приписыванию своему собеседнику заявлений, которых он не делал, я решил несколько раз в недвусмысленной форме повторить то, что представлялось наиболее важным. Несколько раз в течение разговора я повторил, что: 1) вопрос о консульствах не может быть увязан ни с какими другими вопросами, 2) предложения Бека недостаточны, 3) в переговорах о консульствах мы связаны определенным сроком и, если до конца этого месяца мы не достигнем соглашения, советская сторона сделает соответствующие выводы. Я не оставил также никаких сомнений у Бека насчет характера этих выводов. Бек неизменно пропускал мимо ушей мои вежливые, но настойчивые указания на ограниченный срок, имеющийся в нашем распоряжении для переговоров, на необходимость новых предложений с польской стороны и на неизбежность денонсации консульской конвенции в случае недостижения соглашения. Я вам уже сообщал, что он много распространялся на тему о желании польского правительства поддерживать с нами дружеские, добрососедские отношения на базе существующих договоров и в соответствии с духом пакта о ненападении. Именно на этом «фоне», как он выразился, должны протекать переговоры о консульствах. Он просил довести до вашего сведения об этом дружеском «фоне», который он стремится создать. Хотя, заявил он, мы считаем, что Польша юридически имеет все права на сохранение всех своих консульств, тем не менее польское правительство согласно ликвидировать консульство в Харькове, демонстрируя тем самым добрую волю по отношению к СССР. Вместе с этим польское правительство готово ратифицировать статус торгпредства. Я ответил, что юридическая сторона вопроса о консульствах подробно освещена в наших меморандумах и что его предложения не вносят ничего нового по сравнению с тем, что мы слышали от начальника его кабинета Лубенского еще несколько недель назад. На эти предложения у меня уже имеется отрицательный ответ Москвы, не говоря уже о невозможности увязки вопроса о консульствах с вопросом о ратификации статуса торгпредства. Бек все же просил передать вам еще раз его старое предложение в надежде, как на другой день в разговоре со мной выразился Лубенский. что его новая аргументация подействует на вас. Но никакой новой аргументации, как вы видите, не было, и все, что Бек сказал мне, он говорил раньше и т. Давтяну.

В разговоре с Беком я упомянул, что целый ряд не разрешенных по вине польской стороны вопросов бросает довольно мрачную тень на тот «фон» дружеских отношений с СССР, который он хотел бы создать. Такими вопросами помимо затянувшегося вопроса о консульствах являются статус торгпредства и контингенты. Я указал ему, что ратификация статуса торгпредства является элементарной вещью и затяжка ратификации лишает торгпредство нормальных условий работы. Что касается контингентов, то они рассчитаны на 1937 г., и отсутствие их дезорганизует советско-польскую торговлю, ведущуюся в интересах обеих сторон. Бек упомянул о беседе Владимира Петровича [Потемкина] с Гжибовским[2] и с удовлетворением констатировал готовность НКИД пойти навстречу польской стороне в некоторых мелких вопросах.

На другой день я встретил Лубенского, начальника кабинета Бека, и мы с ним снова беседовали по тем же вопросам. Во избежание всяких недоразумений я еще раз акцентировал срочность вопроса о консульствах, не связанного ни с какими другими вопросами и поставленного в порядок дня в результате специального решения Советского правительства. Я уточнил также вопрос о Ленинграде, указав, что, возможно, ленинградское консульство будет сохранено в случае согласия польской стороны на ликвидацию консульств в Харькове и Тбилиси, но что никаких гарантий в отношении Ленинграда мы давать не можем. Лубенский, основываясь на моем разговоре с Беком, сказал мне то, что Бек, по-видимому, не счел нужным мне сказать, не желая вносить обострение в нашу любезную беседу. Лубенский заявил, что наша непримиримая позиция ставит в очень тяжелое положение Бека, так как, указывая срок окончания переговоров и диктуя свои условия, обозначающие одностороннюю уступку Польши в пользу СССР, мы ставим Польшу под определенное давление. Мы, сказал Лубенский, не любим выносить решения под давлением, и поэтому я думаю, что, возможно, придется пойти на денонсацию консульской конвенции. Лубенский пытался расписаться в особенной лояльности Польши по отношению к СССР, выражающейся в том, что Польша якобы не контактируется при переговорах о консульствах с Японией и Германией. Польша ведет независимую политику от этих государств и хотела бы достигнуть соглашения с СССР, несмотря на то что СССР с точки зрения юридической неправ. Лубенский даже справился у меня, в каком состоянии находятся наши переговоры с Японией и Германией по вопросу о сокращении консульств. Разумеется, Лубенский соврал насчет отсутствия контакта между поляками, с одной стороны, немцами, японцами — с другой, по вопросу о переговорах о консульствах. Я ответил Лубенскому, что мне ничего не известно о деталях переговоров, ведущихся с Японией и Германией, но что общая линия политики СССР по отношению к этим государствам достаточно известна и ясна. Не обошлось и без курьезов: Лубенский впал в лирику и заявил мне, что при тех колоссальных социальных преобразованиях, которые происходят в СССР и которые интересуют Польшу, как соседа, для академического изучения громадных сдвигов, происходящих в первом социалистическом государстве, Польше нужно было бы иметь у нас не пять, а двадцать консульств, и то было бы мало. Я ответил Лубенскому, что академическое и научное изучение вопросов, связанных с СССР, можно наладить при помощи ВОКС и других наших научных учреждений, с которыми польская сторона за последнее время, к сожалению, не поддерживает никакого контакта.

Получив ваш ответ на запрос Бека[3], я не стал добиваться нового свидания с ним, тем более что его снова не было в городе (половину недели он проводит у себя в имении), а встретился с Лубенским и передал ему этот короткий ответ. Эта беседа продолжалась всего лишь несколько минут, и Лубенский обещал мне на другой же день довести ваш ответ до сведения Бека. С тех пор прошло уже пять дней и ничего нового со стороны поляков не слышно. Во всяком случае, они предупреждены, во все вопросы внесена полная ясность, и все точки над «и» поставлены.

Б. Виноградов