Запись беседы Полномочного Представителя СССР в Румынии с Заместителем Министра Иностранных Дел Румынии Бадулеску. 28 июня 1937 г.

28 июня 1937 г.

Я поехал к Бадулеску по вопросу об инцидентах, имевших место 10 июня на Днестре.

Бадулеску сообщил, что он только что получил телеграмму от Чиунту по этому же вопросу. При сверке телеграммы Чиунту с моим заявлением Бадулеску сказал, что случай ранения красноармейца Яшпортова на Каменец-Подольском участке в моей передаче звучит совсем иначе, чем в телеграмме Чиунту. В чем заключалась разница, Бадулеску не сообщил. Я, разумеется, настаивал на своей версии, вытекающей из телеграммы Владимира Петровича Потемкина.

Я обратил внимание Бадулеску на то, что по непонятному совпадению эти два нападения на наших граждан произошли в один и тот же день. Бадулеску обещал инциденты срочно расследовать и сообщить результаты, при этом выразил полное недоумение по поводу случившегося и уверил меня, что ни в задачи местных органов власти, ни, тем менее, центральной власти не входит провоцирование инцидентов на Днестре, где румыны очень довольны установившимся за последние годы спокойствием.

Я обратил далее внимание на серьезность инцидента с Яшпортовым, где налицо все элементы преднамеренного нападения на нашу пограничную охрану: переход Днестра, наличие на правом берегу реки прикрывающей переход Днестра, а затем и метание гранат группы людей. Эти обстоятельства, сказал я Бадулеску, значительно отягчают этот инцидент.

Бадулеску повторил, что он абсолютно ничего не понимает и ничего не может сказать впредь до получения результатов расследования на месте.

Указав Бадулеску, что место, где произошло метание гранаты, находится почти на стыке трех государств — Румынии, Польши и Союза, я спросил его, считает ли он исключенным, что в данном случае агрессия могла быть произведена поляками, пытавшимися через румынскую территорию перебросить нам диверсантов. Я справился у него, достаточно ли они бдительно охраняют польско-румынскую границу на этом участке.

Бадулеску и это принял к сведению и повторил мне обещание сообщить результаты расследования[1].

Затем я перевел разговор на поездку короля. Бадулеску заявил, что эта поездка ни в какой мере не меняет объема и характера румыно-польских союзных отношений, что вопрос о возведении [миссий] в ранг посольств королю сделался известным за четверть часа до обеда, чем и объясняется такой вежливый, но сдержанный ответ короля (король сказал: «Я тоже думаю о возможности иметь в Варшаве румынское посольство»; эту же версию о «сюрпризе за четверть часа» подтверждает и «Диминяца»).

Я сказал Бадулеску, что меня удивляет такая неосведомленность короля и Антонеску, когда об этом дней через пять после отъезда Мосьцицкого польская миссия говорила по меньшей мере 5—6 коллегам из корпуса. Допуская это, говорю я Бадулеску, я должен допустить также и абсолютное отсутствие такта у польского правительства, которое, не уведомив своевременно заинтересованных лиц, в первую очередь Антонеску, выступило с этим вопросом публично, поставив таким образом короля в малоудобное положение — необходимость принять решение немедленно.

Бадулеску улыбнулся, что он за поляков не отвечает и что не может иметь о них суждения. Что касается до существа вопроса, то он только-только поставлен и «не мало воды утечет, покуда он найдет свое разрешение».

Я спросил его мнение насчет интервью Бека в «Илюстрованном курьере цодзенном», где противопоставлены партии королю и не очень благоприятно очерчена роль Малой Антанты и Лиги наций.

Бадулеску ответил, что он этого интервью не видел, так как только 21 июня вернулся из Женевы, а что касается отношения Бека и Польши к Лиге наций и Малой Антанте, то оно не ново и никакого влияния на установки Румынии по этим вопросам иметь не может, но что из-за этой разницы в установках Бухарест не может пойти на денонсирование своего договора с Варшавой, который имеет свои строго очерченные границы и значение.

Когда я спросил его, в каком свете предстают сейчас результаты свидания трех премьеров на Дунае после заявления Стоядиновича агентству Стефани. Бадулеску ограничился улыбкой.

М. Островский