Письмо Полномочного Представителя СССР в Великобритании Народному Комиссару Иностранных Дел СССР М. М. Литвинову. 24 июня 1937 г.
24 июня 1937 г.
Дорогой Максим Максимович,
1. События бегут с такой быстротой, что даже с помощью шифровок не всегда можно за ними угнаться. Тем менее можно угнаться за ними с помощью диппочты. Вопрос, который Вы задаете мне в своем письме от 19 июня[1], чем Англии удалось заманить Германию и Италию в Комитет после инцидента с «Дейчланд» еще до получения ответов из Валенсии и Саламанки, сегодня имеет уже больше историческое значение. Я, однако, постараюсь ответить на него в аспекте несколько более широких проблем, ибо все испанские вопросы теснейшим образом связаны и постоянно переплетаются с вопросами общеевропейскими.
2. С самого окончания абиссинской войны британское правительство с большим беспокойством присматривалось к прогрессирующему сближению между Римом и Берлином. И не только присматривалось, но также делало различные попытки для предотвращения слишком большого укрепления этой «оси». Сначала британское правительство полагало, что более слабым звеном в данной комбинации является Италия. Поэтому в конце прошлого года оно затратило немало усилий в целях достижения нормализация англо-итальянских отношении и отвлечения Италии от слишком тесной близости с Германией. Этой цели в первую очередь должно было служить подписанное 2 января текущего года между обеими странами «джентльменское соглашение» о Средиземном море. По целому ряду причин, изложенных мной в письме к Вам от 10 апреля (№ 152/с)[2], надежды британского правительства на урегулирование англо-итальянских отношений не оправдались. Прошедшие с того времени два с половиной месяца не только не принесли никакого улучшения, но, наоборот, в связи с испанскими событиями характеризовались дальнейшим усилением напряженности между Лондоном и Римом. В итоге британское правительство пришло к выводу, что итальянское направление в целях ослабления оси Рим — Берлин (а также в целях укрепления британских позиций на Средиземном море) для данного момента является линией наибольшего сопротивления, и потому решило поискать иных путей для достижения своей основной задачи.
3. Выход был найден следующий: раз Муссолини сейчас не склонен идти на соглашение с Англией, нельзя ли закинуть удочку в Берлине и с этого конца попробовать расстроить гармонию итало-германского сближения? К тому же идея англо-германского контакта, как известно, имеет большое количество сторонников в Великобритании (в том числе и в правительстве) по соображениям не только итало-германской «оси», но и по целому ряду иных причин. Таким образом, новая попытка договориться с Берлином могла рассчитывать, по мнению правительства, на широкий резонанс в стране. Действительно, с конца апреля целый ряд фактов сигнализировал известную перемену во внешнеполитической тактике британского правительства — перемену, на возможность которой я указывал Вам в своем письме от 24 марта (№ 114/с), посвященном англо-германским отношениям[3].
4. Каковы были эти факты? Я подробно их перечислил в своем разговоре с Ванситтартом 9 июня, краткое содержание которого я сообщил Вам своевременно по телеграфу. Факты эти следующие: 1) перевод английского посла в Берлине Эрика Фиппса в Париж (немцы очень не любили Фиппса за его критическое отношение к гитлеровскому режиму); 2) назначение в Берлин в качестве нового посла Невиля Гендерсона — человека, явно сочувствующего национал-социализму, как о том можно заключить из его речей (при вручении верительных грамот и на англо-германском обеде в Берлине 31 мая); 3) подчеркнуто торжественный прием, оказанный на коронации генералу Бломбергу, в том числе появление на приеме у Риббентропа 13 мая по меньшей мере восьми членов кабинета, включая Невиля Чемберлена[4]; 4) чрезвычайное забегание перед немцами в связи с инцидентом с «Дейчланд» (почти безоговорочное признание немецкой версии инцидента, воинские почести в Гибралтаре убитым членам экипажа «Дейчланд», широкая публикация в печати сообщений о посылке на аэропланах английских сестер милосердия в Гибралтар для ухода за ранеными немцами и т.д.); 5) общий тон консервативной печати, в частности «Таймс» и «Дейли телеграф», начавших с конца апреля систематическое зазывание Германии в свой околоток. К этим пяти только что перечисленным фактам теперь я могу прибавить еще приглашение Нейрата в Лондон и достаточно большие уступки, сделанные англичанами немцам в соглашении 12 июня о предупреждении новых инцидентов в испанских водах. Кстати, о приглашении Нейрата. Судя по всему тому, что мне удалось узнать, формальным поводом для этого приглашения послужил кризис в Комитете по невмешательству, последовавший вслед за инцидентом с «Дейчланд». Англичане хотели сделать попытку договориться с немцами о ликвидации кризиса и, если возможно, об эвакуации волонтеров из Испании. Но это было далеко не все. Наряду с испанскими событиями Иден в разговоре с Нейратом собирался затронуть все основные проблемы англо-германских отношений, будучи готов обсуждать с германским министром иностранных дел (пока, конечно, в предварительном и необязывающем порядке) даже колониальный вопрос. Есть много оснований полагать, что Иден был склонен в обмен за эвакуацию волонтеров идти на известные компенсации Германии в вопросе о Западном пакте. Таким образом, визит Нейрата мыслился в Лондоне как новый и важный этап в процессе улучшения англо-германских отношений, шаг, возможно открывающий за собой большие перспективы.
5. Именно с целью создать более благоприятную атмосферу для визита Нейрата англичане убедили немцев вернуться в Комитет но невмешательству немедленно, еще до получения ответов от испанского правительства и Франко. А Берлин в свою очередь уже воздействовал в том же духе на итальянцев. Однако англичан и здесь (как и раньше с Муссолини) ждало глубокое разочарование. Разыгрался инцидент с «Лейпцигом», крахнуло, не выдержав первого испытания, соглашение четырех держав от 12 июня, визит Нейрата в Лондон был отложен на неопределенное время. Англичане в настоящий момент, несомненно, раздражены и оскорблены бесцеремонным щелчком по носу, который они только что получили от Гитлера. Вспоминая, однако, некоторые прошлые эпизоды (например, историю поездки Саймона и Идена в Берлин в феврале — марте 1935 г.), я не склонен придавать слишком большого значения этой размолвке между Лондоном и Берлином. Наоборот, целый ряд симптомов указывает на то, что, если Гитлер в ближайшее время не выкинет каких-нибудь новых фокусов в Испании или в каких-либо иных частях Европы, англичане скоро успокоятся, проглотят обиду и с удовольствием примут Нейрата в своем столице. Но поведет ли себя Гитлер достаточно благоразумно? Это большой вопрос. Ибо единственное удовлетворительное объяснение для конфликта из-за «Лейпцига» и срыва визита Нейрата — это желание Германии сохранить полную свободу действия для организации совместно с Италией новой и еще более открытой, чем раньше, попытки разгромить испанское правительство. Такой ход вещей, конечно, сильно испортил бы атмосферу англо-германских отношений и затруднил бы сближение между Лондоном и Берлином. Пойдет ли Гитлер по этому пути? Сегодня на данный вопрос трудно ответить что-нибудь определенное. Ближайшие дни и недели это покажут. Пока же в англо-германских отношениях вновь наступило временное охлаждение, и идее «пакта четырех» в результате первого ее испытания в соглашении 12 июня нанесен серьезный удар.
С товарищеским приветом
Полномочный Представитель СССР
в Великобритании
И. Майский
[1] В упоминаемом письме М. М. Литвинова говорилось: «Если теперь будет даже получен неудовлетворительный ответ из Валенсии и от Франко, то вряд ли Германия и Италия решатся вновь покинуть Комитет. Таким образом, весь инцидент с «Дейчланд» идет как будто насмарку. Спрашивается, какой ценой Англии удалось заманить их в Комитет? Не связано ли это с поездкой Нейрата в Лондон, которая поражает своей внезапностью и неожиданностью? Дельбос говорил Сурицу, что он был поставлен в известность Фиппсом об этом визите лишь 14 июня, причем приглашение Нейрата мотивировалось желанием Идена продвинуть испанскую проблему, в частности вопрос о волонтерах. Не намечается ли очередной зигзаг в тактике форин офиса?»
[2] 10 апреля 1937 г. И. М. Майский писал: «Последние три месяца в англо-итальянских отношениях должны быть охарактеризованы как период попятного движения, как новый и довольно серьезный рецидив напряженности в отношениях между Римом и Лондоном. Как и почему это произошло? Ответом на данный вопрос может явиться следующее перечисление наиболее важных фактов англо-итальянских отношений на протяжении первой четверти текущего года.
Одновременно с подписанием «джентльменского соглашения» в Риме Муссолини высадил в Кадисе крупный экспедиционный корпус. Этот факт явился большим «шоком» для Англии. Правда, в «джентльменском соглашении» в прямой форме ничего не сказано об Испании, но в правительственных кругах (да и не только в них) были твердо уверены, что факт заключения соглашения будет иметь косвенное влияние на Муссолини и заставит его приступить к постепенному сворачиванию своей активности на Пиренейском полуострове. Высадка итальянских войск в Кадисе на рубеже Нового года была воспринята здесь поэтому как вызов и как мошеннический трюк. Для всех стало ясно, что сдержанность Муссолини в декабре являлась лишь тактическим маневром, дабы не испортить шансов подписания «джентльменского соглашения». Как только соглашение было обеспечено, Муссолини перестал стесняться в расчете, что «эти трусы англичане» все скушают. И затем, как известно, в течение января — февраля итальянский диктатор слал непрерывно в Испанию одно судно за другим с людьми, оружием и амуницией, пока не сосредоточил на Пиренейском полуострове к началу марта целую армию в 80 — 100 тыс. человек. Такое поведение Муссолини, явившись глубоким разочарованием для людей типа Ванситтарта, в то же время вызывало крайнее раздражение в политических и общественных кругах Великобритании, где «джентльменское соглашение» встречено было с очень смешанными чувствами. Раздражение это увеличилось еще в результате того, что, сделав «примирительный жест» и убрав с Мальорки пресловутого графа Росси, Муссолини тем не менее продолжал оставаться в фактической оккупации Балеарских островов.
Тем самым лживость всяких обещаний Муссолини вновь и в чрезвычайно яркой форме подтверждалась. Данный фон создавал благоприятную обстановку для дальнейшего обострения отношений при каждом новом подходящем случае».
[3] В упоминаемом письме И. М. Майский отмечал: «Не подлежит сомнению, что за минувшие три-четыре месяца в отношениях между Лондоном и Берлином чувствуется заметный и понемногу растущий холодок». «Основная причина роста антигерманских настроений в Великобритании, — продолжал полпред, — кроется в том, что острие гитлеровской агрессии начинает все больше поворачиваться на запад. Огромную роль в этом отношении сыграло муссирование Гитлером вопроса о колониях». В заключение письма говорилось: «Британская политика такова, что сегодня никогда нельзя знать, как поведет себя Лондон завтра. Поэтому нынешняя прохлада в англо-германских отношениях легко может превратиться в теплоту в зависимости от перемены международной обстановки».
[4] Премьер-министр Великобритании с 29 мая 1937 г.