Утреннее заседание 9 марта 1938 года
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста.
Заседание продолжается.
Подсудимый Плетнев, расскажите суду о ваших преступлениях перед Советской властью.
Плетнев. Летом 1934 года ко мне обратился доктор Левин и сказал, что меня хочет повидать Ягода, причем сказал, что он будет ко мне обращаться не как пациент. Темы разговора он не конкретизировал, так что точно я не знал, о чем будет речь, но он говорил, что внутри правительства идут разногласия, существует известный антагонизм, и что, вероятно, на эту тему будет со мною беседовать Ягода. Он мне не называл ни имен, ни фамилий, ни конкретных фактов.
Через несколько дней за мною прислали машину, и я был привезен в кабинет Ягоды. Он начал со мною беседу на политическую тему. Он сказал, что назревает переворот, в котором он участвует; из других лиц он назвал только одного Енукидзе. Через некоторое время Левин кроме Енукидзе назвал мне участником антисоветского заговора еще Рыкова. Ягода сказал, что они с Енукидзе решили привлечь, помимо Левина, и меня, и что требуется наша помощь в деле устранения двух лиц. Эти два лица были: Максим Горький и Куйбышев. Я возражал, говоря, что, во-первых, Максим Горький—писатель, что, во-вторых, это—два больных человека, которым, по существу, не так долго осталось жить. Ягода сказал: “Они больны, но они чрезвычайно активны, и вопрос не в том, чтобы устранить только здоровых, а в том, чтобы уменьшить продолжительность и интенсивность активности этих лиц”, и добавил, что Максим Горький особенно значителен как внутри страны, так и за границей. Он сказал, что выбрал меня не только как медицинское лицо, но и потому, что знает мое антисоветское настроение. Предложение его было подкреплено сильными угрозами по отношению ко мне и по отношению к моей семье. Он сказал, что знает мое отношение к доктору Никитину. Относительно доктора Никитина я должен сказать следующее: доктор Никитин был любимым врачом Льва Толстого, с ним ездил, жил у него в Ясной Поляне, когда он был болен, ездил в Крым, а затем служил в той самой больнице, где и я. Он обратился ко мне с разговором насчет группировки, которая существует среди врачей. Но я никогда не мог считать доктора Никитина мало-мальски каким-нибудь политическим деятелем, и, как я показывал на следствии, так и сейчас говорю, что я отклонил с ним разговор, а через некоторое время я узнал, что их несколько человек поехали в ссылку. Таким образом, в чем состояло существо их деятельности, кроме этих бесед я лично затрудняюсь сказать. Но я в так называемом никитинском деле не принимал решительно никакого участия. Я редко бывал у Куйбышева. У Горького я бывал с доктором Левиным, когда Юрький тяжело болел. Я был консультантом, домашним врачом Горького был Левин.
План лечения был выработан мною совместно с Левиным, я за него несу ответственность так же, как и Левин.
Изложенное Левиным я подтверждаю. Горький был очень слаб здоровьем, что было известно тогда всем врачам. Это на вскрытии было подтверждено, что Горький жил с одной третью легких, следовательно, физическое переутомление, какая-нибудь инфекция — это могло оказаться роковым. Никаких посторонних ядов не вводилось, а был проведен режим, который был вреден для Горького.
Доктор Левин совершенно правильно сказал, что когда велось лечение, никаких переходных граней через допустимые и возможные дозы не было. Вчера доктору Левину задавали вопрос, впрыскивал ли он по 30—40 ампул камфоры. Это не грань. Мне пришлось впрыснуть одной старушке с крупозным воспалением легких гораздо большее количество камфоры— 50 ампул. С той поры прошло 8 лет, она из года в год показывается мне. Камфора исчезает из организма в 25—30 предельных минут. Но это не есть абсолют, и вместе с тем, то, что для Ивана оказывается нормальной, возможной дозой, для Петра это будет велико. То же можно сказать и с алкоголем. Одному достаточно 3 рюмок для того, чтобы опьянеть, а другому 2 бутылки выпить ничего не стоит.
Количественно и качественно лекарства были все допустимы, а индивидуально для Горького они были вредны. Конечно, это не меняет сути дела. Токсическое влияние, вредное влияние проявилось потому, что предел выносливости у Горького был меньше, чем у другого человека.
Что же касается до умерщвления Куйбышева, то изложенное Левиным совершенно правильно. Вследствие очень напряженной, очень нервной жизни у Куйбышева не хватило сил, нужны были возбуждающие средства, которые впрыскивались ему в виде разнообразных гормонов. Их нельзя было впрыскивать непрерывно в течение 365 дней в году, нужно делать перерывы, а эти перерывы не делались. Соответствующее влияние оказывала также дача и сердечных лекарств, которые Левин назначал.
Как видите, мои показания совпадают с показаниями Левина, может быть, отличаясь от них какими-нибудь мелочами, но здесь мелочи не решают дела, и я несу наравне с ним одинаковую ответственность.
Может быть, теперь разрешите ответить на те вопросы о происхождении, работе и другие, которые вчера задавались Левину и которые, очевидно, будут заданы и мне.
Вышинский. Как вы характеризуете свои настроения в то время, когда были приглашены Ягодой для сговора об убийстве Куйбышева и Горького? Были у вас тогда антисоветские настроения?
Плетнев. Были.
Вышинский. А вы маскировали эти настроения?
Плетнев. Да.
Вышинский. Каким образом?
Плетнев. Неоднократно говорил о полной поддержке всех тех мероприятий, которые проводились Советской властью.
Вышинский. А в действительности?
Плетнев. Я был несоветским человеком.
Вышинский. Антисоветским?
Плетнев. Да.
Вышинский. Маскировались?
Плетнев. Да.
Вышинский. Двурушничали?
Плетнев. Да.
Вышинский. Лгали?
Плетнев. Да.
Вышинский. Обманывали?
Плетнев. Да.
Вышинский. Из чего складывался план, который вырабатывался вами вместе с Левиным в отношении умерщвления Алексея Максимовича Горького? Формулируйте кратко.
Плетнев. Утомить организм и тем понизить сопротивляемость.
Вышинский. Настолько...
Плетнев. Чтобы не было... одним словом, понизить сопротивляемость, добиться того, чтобы организм не мог сопротивляться.
Вышинский. До предела понизить?
Плетнев. Да.
Вышинский. До возможного предела?
Плетнев. Да.
Вышинский. До возможного и доступного человеческим силам предела?
Плетнев. Да.
Вышинский. Воспользоваться этим состоянием ослабленного организма для чего?
Плетнев. Для возможной простуды и связанной с простудой инфекции.
Вышинский. То есть умышленно создать обстановку неизбежного
заболевания какой-либо болезнью?
Плетнев. Да.
Вышинский. И воспользоваться болезнью, чтобы что сделать?
Плетнев. Чтобы применить неправильный метод лечения.
Вышинский. Для чего?
Плетнев. Для умерщвления Горького.
Вышинский. Вот это и был ваш план?
Плетнев. Да.
Вышинский. И вы его выполнили?
Плетнев. Да.
Вышинский. Как вы подготовили организм Горького к тому, чтобы он не в состоянии был сопротивляться болезни?
Плетнев. Эту технику здесь изложил Левин.
Вышинский. Вы этот план поддерживали?
Плетнев. Да.
Вышинский. В этом деле ваше мнение тоже было, имело оно значение?
Плетнев. Технически я ничего предвидеть не мог, но я несу за это полную ответственность.
Вышинский. Ответственность вы, конечно, несете в полной мере. Меня сейчас интересует другой вопрос: в чем выразилось ваше фактическое участие. В том, что вы вместе с Левиным разработали этот преступный, чудовищный план? Так я понимаю?
Плетнев. Да.
Вышинский. В том, что вы вместе с Левиным этот план проводили в жизнь? Правильно я вас понимаю?
Плетнев. Да.
Вышинский. Вы добились вместе с Левиным намеченного вами чудовищного результата?
Плетнев. Да.
Вышинский. В отношении Валериана Владимировича Куйбышева вы тоже вместе с Левиным разрабатывали план его умерщвления?
Плетнев. Тоже вместе с Левиным.
Вышинский. И вы вместе с Левиным заботились о том, чтобы этот план был выполнен?
Плетнев. Постольку, поскольку его Левин выполнял, это был общий план.
Вышинский. А почему Левин выбрал вас в свои помощники или руководители, это как вы сами считаете?
Плетнев. Нам с ним очень часто приходилось встречаться на консультациях в правительственных кругах.
Вышинский. Не только с вами он встречался.
Плетнев. Я думаю, что он лучше ответит на этот вопрос, чем я.
Вышинский. А вы как сами смотрите?
Плетнев. Вероятно из-за этих антисоветских настроений.
Вышинский. Они ему были известны?
Плетнев. Были известны.
Вышинский. Вы давно с Левиным знакомы?
Плетнев. Лет 40.
Вышинский. Со студенческой скамьи?
Плетнев. Немножко позже.
Вышинский. А имел он основание считать, что вы его не выдадите?
Плетнев. Я вас не понял.
Вышинский. Вы не опасались, что Левин может вас подвести?
Плетнев. Я не могу этого сказать.
Вышинский. Вы опасались или нет?
Плетнев. Все равно я отвечаю за это дело.
Вышинский. Но вы опасались или нет, что он вас выдаст?
Плетнев. Я об этом и не думал.
Вышинский. Понятно. Вы приняли с сочувствием этот план?
Плетнев. Я уже показывал на предварительном следствии, что тут была тяжелая борьба.
Вышинский. Почему вы не отказались от этого преступного плана?
Плетнев. Были угрозы со стороны Ягоды по моему адресу.
Вышинский. Почему вы придавали серьезное значение угрозам Ягоды?
Плетнев. Все-таки это был нарком внутренних дел.
Вышинский. Ну а когда он перестал быть наркомом, что вас тогда удерживало от того, чтобы явиться в надлежащие органы и выполнить свой долг гражданина?
Плетнев. Я считал вопрос законченным и умершим.
Вышинский. Умершими были ваши жертвы, а вопрос до сих пор жив.
Плетнев. Теперь я вижу, что он жив.
Вышинский. Вы боялись Ягоды, когда он был руководителем НКВД, но ведь был такой момент, который длился не день и не месяц, когда Ягода никакой опасности для вас не представлял, когда его сняли с работы в НКВД.
Плетнев. Я думал, что с кошмаром покончено...
Вышинский. Что концы в воду, что никто ничего не знает?
Плетнев. Да.
Вышинский. И что вы по-прежнему можете фигурировать как медицинское светило, будучи в действительности светилом бандитского мира. Это так?
Плетнев. Да.
Председательствующий. У защиты есть вопросы?
Коммодов. В ваших показаниях, подсудимый Плетнев, есть место, где вы говорите, что при разговоре с Ягодой, когда вы стали возражать, он вам заявил: предложение дано не для дискуссии, а для проведения в жизнь. Было такое место?
Плетнев. Да.
Коммодов. Был случай при свидании с Ягодой, когда Ягода сказал, что против вас имеется компрометирующий материал?
Плетнев. Он мне его не показал, но он говорил об этом.
Вышинский (к Плетневу). А вы не спрашивали, какой же это материал?
Плетнев. Нет, не спрашивал.
Вышинский. А может быть и материала не было?
Плетнев. С моей точки зрения? Я до сих пор не знаю.
Вышинский. Если бы вы были серьезным человеком, вы должны были бы спросить, какой материал.
Плетнев. Я этого не спросил. Но мое кадетское прошлое...
Вышинский. Кадетское прошлое не у вас одного, что же тогда вас испугало?
Плетнев. Общая ситуация.
Вышинский. Понятно.
Коммодов. У вас были антисоветские настроения?
Плетнев. Да, как я говорил.
Коммодов. Вы могли думать, что органы государственной безопасности знают о ваших антисоветских настроениях?
Плетнев. Раз у меня они были, было и основание для такого предположения.
Коммодов. Ваши антисоветские настроения сами по себе могли бы толкнуть вас на совершение преступления в вашей работе, если бы не было указаний Ягоды?
Плетнев. Ни в коем случае.
Коммодов. Сколько лет вы занимаетесь врачебной деятельностью?
Плетнев. 40 лет безупречного врачебного стажа.
Коммодов. Эти 40 лет вы провели в качестве практикующего врача или занимались научной деятельностью?
Плетнев. Я был практикующим врачом, был педагогом, вел научно-исследовательскую работу и был редактором одного из руководящих медицинских журналов в СССР.
Коммодов. У вас имеется научная работа?
Плетнев. У меня имеется целый ряд работ.
Коммодов. Больше вопросов нет.
Вышинский (к Плетневу). Сколько вы сказали у вас лет вашего врачебного стажа?
Плетнев. 40.
Вышинский. Вы считаете безупречным этот стаж?
Плетнев. Да, я считаю.
Вышинский. Безупречным?
Плетнев. Да, я считаю.
Вышинский. За эти 40 лет у вас не было никогда никаких совершенных в области вашей профессии преступлений?
Плетнев. Вам одно известно.
Вышинский. Я спрашиваю вас, потому что вы заявляете о безупречности вашей работы за 40 лет.
Плетнев. Да, но, как я тогда отрицал...
Вышинский. Вы считаете, что тот приговор, который имеется по хорошо вам известному делу о насилии, учиненном вами над пациенткой, есть момент позорный для вашей деятельности?
Плетнев. Приговор, да...
Вышинский. Приговор порочит вашу деятельность или нет?
Плетнев. Порочит.
Вышинский. Значит за 40 лет были порочащие моменты?
Плетнев. Да.
Вышинский. Вы себя ни в чем не признали виновным?
Плетнев. Я не могу сказать, что ни в чем.
Вышинский. Значит, в чем-то признали?
Плетнев. Да.
Вышинский. Это порочит вас?
Плетнев. Да.
Вышинский. Значит, за 40 лет были порочащие моменты?
Плетнев. Да.
Вышинский. Больше вопросов нет.
Председательствующий. У других подсудимых нет вопросов? (Вопросов нет.) У экспертизы есть вопросы? (Вопросов нет.) (к Плетневу.) Садитесь, пожалуйста.
Подсудимый Казаков, вы подтверждаете ваши показания на предварительном следствии?
Казаков. Подтверждаю.
Председательствующий. Расскажите суду о вашей преступной деятельности.
Казаков. Мои преступления связаны, в частности, с убийством Вячеслава Рудольфовича Менжинского. Мое отношение к Менжинскому разделяется на два периода. Первый период—до ноября месяца 1933 года, когда я правильно лечил его и добился определенных результатов. Второй период —когда я применял неправильный метод лечения, это было после встречи с Левиным и после встречи с Ягодой. Менжинский до моей встречи с ними был в тяжелом состоянии и около 6 или 7 месяцев не вставал с постели. Я был приглашен к тяжело больному. У него было наличие грудной жабы и одновременно бронхиальная астма, и припадки бронхиальной астмы особенно тяготили его по ночам, а припадки грудной жабы периодически наступали, усиливаясь и ослабляясь после того припадка, который у него был в'1926 году, закончились тяжелым инфарктом миокарда, что подтверждено электрокардиограммой, хранящейся в деле. Электрокардиограмма показывала наличие тромбозов одной из ветвей венечных артерий.
После моего лечения в апреле 1932 года Вячеслав Рудольфович встал и приступил к работе, об этом вчера говорил Левин. Это было зафиксировано в протоколе за моей подписью, доктора Левина и еще одного профессора в кабинете Вячеслава Рудольфовича, и протокол был представлен высшим инстанциям, что он может приступить к работе. В процессе наблюдения за Вячеславом Рудольфовичем я замечал некоторые особенности в поведении по отношению ко мне доктора Левина. Прежде всего его пренебрежительное отношение ко мне, меня стали дискредитировать и в конце ноября 1932 года я был почему-то отстранен от Вячеслава Рудольфовича, когда он находился в хорошем состоянии. 5 марта 1933 года я был снова приглашен к Менжинскому и застал его в тяжелом состоянии: после перенесенного гриппа у него был хрониосепсис. Припадки астмы сменялись припадками жабы. Мы тогда разошлись с доктором Левиным по поводу оценки его состояния. Я был отстранен от лечения Менжинского. С Левиным мы встретились в мае, он высказал мне некоторое сочувствие по поводу отрицательного отношения ко мне группы врачей, с которыми я вел научную борьбу, и сказал, что зря я вожусь с Менжинским, что толку из этого никакого йе будет и на нем карьеру себе сделать невозможно. Потом он сказал: “Ну как-нибудь в другой раз поговорим”.
В июне я снова с ним встретился. Я узнал, что за это время был консилиум у Менжинского, этот консилиум решил, что у Менжинского хрониосепсис и принял противосепсическое лечение лизатами. Встреча с Левиным и разговор были неожиданными, ибо раньше он считал ненужным продолжение такого лечения Менжинского. Я начал лечить Менжинского с 19 июня. В конце июля Менжинский снова мог приступить к работе. Август, сентябрь мы провели вместе в Кисловодске Менжинский там был в хорошем состоянии. В октябре месяце он уже приступил опять к работе.
В конце октября я встретился с доктором Левиным, и здесь уже произошел откровенный разговор, тот, который вчера подтвердил доктор Левин. Он сказал мне: “Удивляюсь я вам, что вы так рьяно взялись за лечение, за восстановление здоровья Менжинского. Напрасно вы его допустили к работе. Напрасно вы возитесь с этим живым трупом. Ведь этим вы только раздражаете Ягоду, и это вас к добру не приведет”. Тут я совершенно оторопел. Левин продолжал: “Поймите, что Менжинский мешает Ягоде, и Ягода заинтересован в скорейшем устранении его. Предупреждаю вас, что если вы скажете Менжинскому об этом, то Ягода вас, конечно, уничтожит и нигде вы не спрячетесь от Ягоды. Ягода такой человек, который ни перед чем не останавливается, ничего не забывает. Предупреждаю вас, что Ягода вас вызовет к себе”.
Этот разговор по своей откровенности переходил всякие границы. Конечно, это обязывало меня тут же кому-либо сообщить, я этого не сделал, думая, что здесь какая-нибудь провокация со, стороны доктора Левина, и решил ждать, что мне скажет Ягода. С доктором Левиным, который относился к той группе врачей, с которыми я вел определенную борьбу, у меня не было хороших отношений и у меня не было оснований особенно верить ему.
События развернулись дальше. Одно время я перестал ездить к Менжинскому. Дело в том, что нужно знать, что к Менжинскому просто поехать я не мог, как Левин. Я мог поехать только, если меня доставит туда машина, имеющая определенный пропуск, значит, машина, едущая от НКВД. Если машину за мной не посылают, то я не могу поехать к Менжинскому, и, действительно, я тогда дней 15, может быть, немного больше, Менжинского не видел, но знал, что он работает. Шестого ноября—я твердо это помню—за мною приехала машина с начальником Санчасти ОГПУ, с которым я всегда ездил, и неожиданно для меня доставили меня не в Шестые Юрки, куда я обычно ездил, а на одну из Мещанских улиц, в только что отремонтированный особняк. Войдя в этот одноэтажный особняк, мы в буквальном смысле слова задохнулись. Тяжелейший, удушливый запах. Явно чувствовался запах скипидара, но был еще запах какого-то особого вещества. Члены семьи Менжинского мне объяснили так: 5 ноября, то есть вчера, семью Менжинского и его самого перевезли сюда. Здесь была сделана покраска и поскольку осенью краска медленно сохнет, то к краске было добавлено какое-то вещество, сикатив, способствующий высыханию. Надо сказать, что этот сикатив обладает очень едким запахом. Мы, здоровые люди, в буквальном смысле слова задыхались. Что же было с Менжинским, страдающим бронхиальной астмой! Когда я вошел к Менжинскому, я застал его в вынужденно-сидячем положении, он с трудом мог говорить, совершенно отек за ночь. Я послушал легкие — всюду звонкие, типично-астматические сухие хрипы, удлиненный выдох, дышит он крайне затрудненно. Я и шофер взяли его на стул и вдвоем вынесли на балкон, сейчас же открыли все окна. Прежде чем его вынести, я сделал инъекцию, чтобы как-нибудь ослабить тяжелейший припадок бронхиальной астмы. Часа три я продержал Менжинского на веранде. После этого мы его внесли обратно. Я уехал домой. Дома вскоре раздался звонок, мне было сказано, что говорят от Ягоды, просят меня туда приехать, за мною сейчас прибудет машина. Действительно, в скором времени за мною прибыла другая машина и меня доставила к первому подъезду. Я поднялся и встретил Ягоду, что он вчера на вечернем заседании подтвердил.
Здесь произошел следующий разговор. Вначале спокойно, вежливо он спросил:
— Скажите, пожалуйста, вы видели Вячеслава Рудольфовича?
— Да, видел сегодня.
— В каком состоянии вы его нашли?
— В очень тяжелом состоянии.
После небольшой паузы Ягода говорит:
— Собственно говоря, на Менжинского все махнули уже рукой. Меня это несколько удивило. Дальше Ягода задает вопрос:
— Скажите, пожалуйста, вы с Левиным разговаривали?
— Да, разговаривал.
— Так почему же вы... (Тут он вышел из границ обычной элементарной вежливости и передо мной предстал самый настоящий необузданный сатрап.) Почему вы умничаете, а не действуете? Кто вас просил вмешиваться в чужие дела?
Тут я понял, что он участник какого-то дела, что он знает о том, что было 3—4 часа тому назад. Я спросил у Ягоды: что вы хотите от меня? Ягода ответил: вы должны с доктором Левиным выработать такой метод лечения Менжинского, чтобы он скорее закончил свою бесполезную и многим мешающую жизнь. Предупреждаю вас, если вы вздумаете сопротивляться, я сумею с вами справиться. Вы от меня никуда не уйдете... Если бы у меня сейчас Прокурор спросил, знаете ли вы Ягоду, я бы ответил—знаю. Если бы Прокурор спросил, узнаете ли вы Ягоду, я бы сказал—не узнаю, то есть тот Ягода и настоящий Ягода—большая разница. Сейчас он очень скромный, тихий, а там он был другим.
Я понял, что попал в жуткие тиски. Я думал, как выйти из этого положения? Через день я видел Вячеслава Рудольфовича. Это было 8 ноября. У Вячеслава Рудольфовича в это время началось осложнение с почками. Я предложил вызвать доктора Левина и урологов, так как это не по моей специальности. Может быть я должен был вмешаться, потому что я Вячеслава Рудольфовича хорошо знал; может быть возможно было оказать ему скорую помощь, но я этого не сделал. Правда, Вячеслав Рудольфович обратился ко мне, как обычно всегда в очень мягкой форме, и говорит, что привезли его сестру из Стокгольма в тяжелом состоянии с обсемененным раком, находится она сейчас в Кремле и испытывает мучительные рвоты так называемой лучистой болезни. Она была очень энергично облучена радием, рентгеном, но все это бесполезно и она была почти без сознания. Он говорит,— хотя я знаю, что это совершенно бесполезно, но прошу вас заняться Людмилой Рудольфовной. Я приехал в Кремль и до смерти Людмилы Рудольфовны ежедневно там бывал. Кстати, должен сказать, что и Вера Рудольфовна, которая тогда была в тяжелом состоянии благодаря этой катастрофе, обратилась ко мне с просьбой помочь ей, и я ей тут же помог.
В конце ноября я видел Левина, и вместе с ним был выработан метод который заключался в следующем: прежде всего были использованы два основных свойства белка и белковых продуктов. Первое: продукты белкового распада—гидролизы обладают свойством усиливать действие лекарственного вещества. Второе: лизаты подымают чувствительность организма. Вот эти два свойства и были использованы.
В-третьих, были использованы особенности организма Менжинского—комбинация бронхиальной астмы с грудной жабой. Всем известно, что при бронхиальной астме находится в возбуждении так называемый парасимпатический отдел вегетативной нервной системы. Поэтому при бронхиальной астме даются вещества, возбуждающие противоположный отдел, то есть симпатической щитовидной железы. Таким препаратом является препарат надпочечника, препарат продукта мозга.
При грудной жабе находится в возбуждении как раз симпатический отдел, идущий от подшейного сплетения симпатического узла. Вот—та тонкость, которая была использована.
Если вы меня спросите, нужно ли было Менжинскому давать вещества симпатикотропные, то я должен сказать—да, если была бы только бронхиальная астма, но давать было нельзя, так как у него имелась грудная жаба. И только невежественный человек мог допустить дачу препаратов мозгового слоя надпочечника при комбинации этих болезней.
Вышинский. Невежественный или же?
Казаков. Или же с заранее обдуманными целями.
Вышинский. С преступными целями?
Казаков. Да.
Вышинский. А может быть здесь налицо были и невежественность и преступление?
Казаков. Нет, здесь было чистое преступление. Постепенно включались одни и выключались другие. Поэтому я не знаю, могли ли сами эти препараты дать тот эффект, который они должны были дать. Надо было еще включить ряд сердечных лекарственных веществ — дигиталис, адонис, строфант, которые заставляли сердце энергично работать. Введение этих лекарств проводилось в таком порядке: давались лизаты, потом был перерыв в лечении лизатами, затем давались сердечные лекарства. В результате такого “лечения” наступила огромная слабость, и Менжинский скончался с 9 на 10 мая.
Я знаю, вы меня спросите — почему я не сообщил об этом преступлении советским органам? Ягода держал меня под сугубым наблюдением. Это я знал, это я чувствовал.
Вы меня спросите, вероятно,— какие же мотивы объясняют мое молчание? Я должен сказать — мотивы низменного страха. Ягода занижал высокий пост. И второй момент—в Санчасти находилось большинство врачей моих научных противников. Я думал, что может быть наступит момент, когда я сумею свободно работать, может быть Ягода сумеет остановить их.
Вышинский. В награду за ваше преступление?
Казаков. Да.
Вышинский. Вы говорите, таким образом, что у вас были соображения чисто карьеристического порядка. Против вас была настроена медицинская наука и вы рассчитывали устранить ваших противников?
Казаков. То есть нейтрализовать и дать мне свободно работать или же сдержать их.
Вышинский. И вы тогда будете вести научную работу?
Казаков. То есть я буду свободно работать.
Вышинский. А до тех пор вы работали не свободно?
Казаков. В тот период я с большими ущемлениями работал.
Вышинский. Это ваше личное переживание, потому что оспаривалось значение вашей научной работы. Но я спрашиваю, государство обеспечило все возможности вашей научной работы?
Казаков. Государство мне обеспечило полностью, но среда...
Вышинский. Погодите. Советским государством был дан вам институт?
Казаков. Да.
Вышинский. Большой или маленький?
Казаков. Лучший институт в Союзе.
Вышинский. Как же вы осмеливаетесь говорить, что у вас не было возможности свободно работать?
Казаков. Но печатать мои труды...
Вышинский. Правительство приказать печатать ваши труды не может, это вы должны понимать. А я вас спрашиваю, институт был дан?
Казаков. Был.
Вышинский. Лучший в Союзе?
Казаков. Лучший.
Вышинский. Работники были даны?
Казаков. Да.
Вышинский. Средства были даны?
Казаков. Да.
Вышинский. Какие средства?
Казаков. Большие.
Вышинский. Большие, гигантские. Как же вы осмеливаетесь говорить то, что вы сейчас сказали? Вы и здесь думаете клеветать? Продолжайте ваши объяснения.
Казаков. Были моменты тяжелого личного переживания. Действительно, я все-таки должен сказать, что на съездах мне даже заключительного слова не давали. Я был программным докладчиком, и здесь Многие присутствуют, которые знали об этом. Мне заключительное слово не дается, первый раз в истории медицины! Против меня выступают мои оппоненты, а мне заключительного слова не дают.
Вышинский. Вы в историю медицины вошли достаточно крепко своими чудовищными преступлениями, поэтому говорите о преступлениях.
Казаков. Сейчас я предстал перед судом и оправданий я себе не нахожу. Для меня это кошмар, который мучил меня 4 года. Я старался 4 года, как и до этого, честно работать.
Вышинский. Когда?
Казаков. До этого преступления и после этого преступления. Старался сделать, дать максимальный вклад в науку, но этот кошмар меня мучил и я ждал случая, когда можно будет от него освободиться. Суд для меня является сейчас тем моментом, когда я могу честно рассказать о всем случившемся и, прежде всего, внутренне освободиться от сознания совершенного преступления.
Вышинский. Скажите, пожалуйста, вашу формулу № 2, при помощи которой вы погубили Менжинского.
Казаков. Формулу № 2?
Вышинский. Вот этот лизат печени.
Казаков. Лизат печени, необходимый при бронхиальной астме, при грудной жабе...
Вышинский. Лизат щитовидной железы?
Казаков. Необходим при бронхиальной астме и противопоказан при грудной жабе.
Вышинский. Вы его применяли?
Казаков. Да, применял.
Вышинский. В усиленной дозе?
Казаков. Нет, в небольшой дозе.
Вышинский. Но больше чем обычная доза?
Казаков. Не больше, но он совершенно противопоказан при грудной жабе.
Вышинский. А лизат придатка мозга?
Казаков. Противопоказан при грудной жабе.
Вышинский. А лизат мозгового слоя надпочечника?
Казаков. Противопоказан.
Вышинский. Вы вводили эти лизаты в каких целях?
Казаков. В преступных целях.
Вышинский. В целях убийства?
Казаков. Да, да.
Вышинский. Кто контролировал ваши рецепты?
Казаков. Никто не контролировал.
Вышинский. Вы могли вместо лизата щитовидной железы дать что-нибудь нейтральное при грудной жабе и тянуть, надувать Ягоду. Вы могли сказать Ягоде: “Вы требуете от меня, чтобы я его убивал. Хорошо, я его буду убивать”,— а рецепты вы могли составлять так, чтобы не было вреда больному. Можно было это сделать?
Казаков. Можно, но за мною был другой контроль.
Вышинский. В этих лизатах, вы сказали, контроля не было?
Казаков. В этих лизатах не было.
Вышинский. Я прошу экспертизу ответить на вопрос, был ли какой-нибудь контроль за лизатами Казакова или он мог дать тут все, что хотел? Я прошу экспертизу ответить и на вопрос, сыграли ли роль эти три лизата в отравлении Менжинского? Если вы делаете сейчас вид кающегося грешника, то скажите по чести,— если у вас есть остаток чести,— скажите суду, что вам мешало надуть, как вы выразились, сатрапа и дать больному нейтральный состав?
Казаков. Я должен сказать, как указывал и на предварительном следствии, сами по себе лизаты такого действия не могли дать.
Вышинский. Нет, вы уходите от ответа. Скажите о трех лизатах: щитовидной железы, придатков мозгового слоя и мозгового слоя надпочечника, эти три лизата сыграли серьезную роль? Кстати я прошу экспертизу ответить на этот вопрос, сыграли ли роль эти три лизата в преступном отравлении Менжинского? Казакова я прошу ответить, кто вам мешал в этих трех лизатах дать нейтральные элементы? Кто-нибудь мешал вам, кто-либо понимал, что вы там делаете в своей волшебной кухне?
Казаков. У меня волшебной кухни не было.
Вышинский. Это мы видим теперь, а можете ответить, почему не вывели эти элементы? Кто-нибудь мог вас проверить? Да или нет?
Казаков. Думаю, что нет.
Вышинский. У меня больше нет вопросов.
Председательствующий. У защиты есть вопросы?
Коммодов. Скажите, когда, по времени, было последнее свидание с Левиным, где он вам совершенно ясно и точно сказал, что желает Ягода от вас в смысле результатов вашего решения по отношению к товарищу Менжинскому?
Казаков. Точно числа я не помню, это было примерно около 20 октября.
Коммодов. Когда после этого вы увиделись с Ягодой в его кабинете?
Казаков. Я увиделся с Ягодой 6 ноября.
Коммодов. Когда у вас было посещение Менжинского, не в Горках, а здесь в особняке на Мещанской?
Казаков. 6 ноября.
Коммодов. До свидания с Ягодой?
Казаков. До свидания с Ягодой и после свидания 8 ноября.
Коммодов. А до 8 ноября вы были у Менжинского, прежде чем поехать к Ягоде?
Казаков. Да.
Коммодов. Когда вы проветривали комнату?
Казаков. Это до свидания с Ягодой.
Коммодов. При вашем свидании с Ягодой в ноябре 1933 года он потребовал определенного метода лечения или определенных результатов?
Казаков. Он требовал такого метода лечения, который ускорил бы смерть Менжинского.
Коммодов. Как вы поняли, что нужно было Ягоде?
Казаков. Ягоде нужно было скорее освободиться от Менжинского.
Коммодов. Скорейшая смерть Менжинского, и вы дали согласие Действовать именно в этом направлении?
Казаков. Да.
Коммодов. Как скоро наступила смерть Менжинского после разговора с Ягодой?
Казаков. Через 6 месяцев. Этот разговор был 6 ноября 1933 года а смерть наступила 10 мая 1934 года.
Коммодов. После свидания с Ягодой вам приходилось часто видеться с Левиным или вы проводили метод лечения один?
Казаков. Нет, мы виделись с Левиным на нейтральной почве. У Менжинского Левин бывал чаще, бывал и без меня. У меня в лечении были паузы. Когда Левин там бывал, я встречался с ним редко.
Вышинский (Казакову). На вопрос защитника Коммодова вы сказали, что Ягоде было безразлично, как вы “лечите” Менжинского, ему нужен был только результат, то есть смерть.
Казаков. Ягода за мной следил через Левина.
Вышинский. Левин контролировал ваши лизаты?
Казаков. Нет, он не контролировал, а устанавливал состояние Менжинского, и отсюда он контролировал реализацию нашего преступного плана.
Вышинский (к суду). Позвольте спросить подсудимого Левина по этому вопросу.
Левин. Я не мог контролировать лизаты, потому что я никогда не верил в метод лечения Казакова.
Вышинский. Почему вы не верили в этот метод, вы считали, что это шарлатанство?
Левин. Я считаю это авантюризмом. Никто не знал, как Казаков приготовлял лизаты.
Вышинский. Контролировать их можно было?
Левин. Очень трудно. Он приезжал всегда со своим чемоданчиком и там были какие-то ампулы.
Вышинский. Считали ли вы, что лечение Казакова есть сплошное шарлатанство?
Левин. По-моему, это авантюризм. То, что он ссылается на борьбу с известной группой...
Вышинский. Я не спрашиваю вас об этом. Можно ли сказать, что это есть шарлатанство?
Левин. Это был авантюризм.
Вышинский. Для лечения этот метод не годится?
Левин. Доктор Казаков считал, что неизлечимых болезней нет, он издевался над врачами, которые говорят...
Вышинский. Это другой вопрос. Я спрашиваю, для лечения не годился этот метод?
Левин. В некоторых случаях лизаты помогали, но если бы их изготовляли в лаборатории.
Вышинский. А если бы он хотел изготовить их плохо?
Левин. Он имел к тому все возможности.
Вышинский. Бесконтрольное дело?
Левин. Да.
Разрешите мне задержать вас еще на одну минуту. Я хочу опровергнуть, как и вчера, заявление Казакова о майской и июньской беседах со мной относительно Менжинского. Он просто путает, он говорит неправильно. Он говорил здесь о том, что я заявлял: “Зачем вы возитесь с таким трупом?” Это возмутительно, я не мог допустить такие слова.
Вышинский. Значит, вы такие слова не могли допустить, они слишком возмутительны, а делать такие возмутительные дела вы могли. Это были возмутительные дела?
Левин. Дела возмутительные.
Вышинский. Подсудимый Казаков, я спрашиваю вас: могли ли вы Ягоду провести в этом деле, то есть представить дело так—делаю все, чтобы умертвить, но не выходит, организм жизнеспособный, борется? Такая постановка вопроса возможна или нет? (Казаков молчит.) Или вы хотели того же результата, которого хотел и Ягода, потому что рассчитывали, что может быть вам Ягода тоже потом пригодится в борьбе за вашу так называемую научную карьеру? Вы понимаете мой вопрос?
Казаков. Понимаю. Надо помнить, что это был 1933 год...
Вышинский. Я знаю, что это был 1933 год, и от этого ничего не изменяется...
Казаков. И тогда еще не был достаточно изучен в смысле биологическом эффект лизатов...
Вышинский. Опять у вас—“биологический, потенциальный, непотенциальный, сенсибилизация” и тому подобные умные слова, а дело идет о простом отравлении, об убийстве. От вас требуется результат, то есть—умертвить. Я вас спрашиваю: могли вы изобразить дело так, что стараюсь, но не выходит, или не могли?
Казаков. Если бы сегодня меня спросили...
Вышинский. Нет, не сегодня. Я вас спрашиваю: могли бы вы или кто-нибудь на вашем месте, не желая стать соучастником такого кошмарного злодейства, занять такую позицию в данном вопросе, если вы не могли кому-либо сообщить или доложить? (Казаков молчит.) Если вы поставили вопрос личного вашего благополучия выше жизни руководителей нашей партии и правительства, выше интересов Советского государства, если вы так низко пали, то не могли ли вы найти последнее убежище в том, чтобы провести Ягоду, сказать: я делаю, стараюсь, чтобы был смертельный результат, но не выходит это? Могли или не могли?
Казаков. Я вам отвечу, что если вы введете эти три лизата...
Вышинский. Я не об этом вас спрашиваю. Вы поняли мой вопрос? Могли ли бы вы не выполнить своего обязательства перед Ягодой, обмануть его? В медицине Ягода понимал что-нибудь? Врачи не Разбирались в вашей волшебной кухне, так что же говорить о Ягоде. (Казаков молчит.) Могли вы или не могли сделать вид, что вы выполняете его указания, а в действительности, про себя, не выполнять их?
Казаков. Мог бы. Я должен сейчас сказать, что эти три лизата являются противопоказанными при грудной жабе, но если мы сейчас выберем любого больного с грудной жабой и введем эти три лизата, то они не вызовут смерти. Даже адреналин дается.
Вышинский. Значит, что выходит?
Казаков. Значит, выходит, что я рассчитывал убить, но я не убил.
Вышинский. Вы вводили эти лизаты для чего? Для того, чтобы убить Менжинского? (Казаков молчит.)
Вы вводили лизаты с этой целью? Вы тогда были уверены, что они помогут вашим преступлениям?
Казаков. Видите ли, лизаты имеют двоякое действие.
Вышинский. Вы осмеливаетесь утверждать, что эти три лизата были безвредны для Менжинского?
Казаков. Да, эти три лизата были безвредны.
Вышинский. А могли ли вы провести Ягоду?
Казаков (молчит.)
Вышинский. В виду невозможности получить прямой ответ на этот ясный вопрос, я прошу суд прервать заседание, и дать возможность экспертизе ответить на вопрос, поставленный мною Казакову.
Председательствующий (к экспертам). Можете вы сейчас ответить?
Эксперты. Нет, мы просим после перерыва.
Председательствующий. Объявляется перерыв на полчаса.
* * *
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Эксперты могут дать заключение по дополнительным вопросам Прокурора?
Эксперт профессор Бурмин. Да, мы готовы (зачитывает).
ОТВЕТЫ МЕДИЦИНСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ НА ВОПРОСЫ ПОСТАВЛЕННЫЕ ГОСУДАРСТВЕННЫМ ОБВИНИТЕЛЕМ
Вопрос: Был ли какой-либо контроль и мог ли быть этот контроль при приготовлении лизатов И. Н. Казаковым?
Ответ: Никакого контроля не было и быть не могло, ибо в то время (в 1933 и первой половине 1934 года—время лечения Казаковым покойного товарища Менжинского) метод приготовления лизатов был Казаковым абсолютно засекречен.
Вопрос: Сыграло ли решающую роль применение Казаковым лизатов щитовидной железы, придатка мозга и мозгового слоя надпочечников в ухудшении состояния здоровья товарища В. Р. Менжинского?
Ответ: Применение указанных выше лизатов (щитовидной железы, придатка мозга и мозгового слоя надпочечников) при тяжелом сердечном заболевании, которым страдал покойный В. Р. Менжинский, было недопустимо, и этого не мог не знать И. Н. Казаков.
Вредные действия этих лизатов в данном конкретном случае усугублялись тем обстоятельством, что В. Р. Менжинскому в течение длительного времени одновременно применялись препараты наперстянки, действие которых под влиянием лизатов безусловно усиливалось.
Такое сочетание методов лечения не могло не привести к истощению сердечной мышцы больного В.Р. Менжинского и тем самым к ускорению наступления его смерти.
Эксперты:
Заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин Заслуженный деятель науки профессор Н. А. Шерешевский Профессор В. Н. Виноградов Профессор Д. М. Российский Доктор медицинских наук В. Д. Зипалов
9 марта 1938 г. Москва
Председательствующий. В связи с заключением экспертизы есть вопросы к подсудимому Казакову?
Вышинский. Я прошу разрешения огласить показания Казакова, имеющиеся в т. 19 на листах 68 и 69, где он изложил содержание формулы № 2 и показал следующее: “Поскольку в эту формулу входили уже три симпатикотропных лизата, лизат щитовидной железы, мозгового слоя надпочечников и придатка мозга, причем в повышенной дозе приема внутрь, процесс ослабления и истощения запасных сил больного сердцем Менжинского, вследствие усиленной работы, вызванной комбинацией лизатов и сердечных лекарств, начал резко нарастать и в ночь с 9 на 10 мая Менжинский скончался при явлениях упадка сердечной деятельности”.
Казаков. Совершенно правильно, ничего здесь не расходится.
Председательствующий. Позвольте, вас еще не спрашивают.
Вышинский. И следующая часть:
“Хотя Менжинский имел бронхиальную астму, но у него на первый план резко выступала грудная жаба, поэтому при правильной формуле для него допустимы были лишь те лизаты против бронхиальной астмы, которые не влияли на грудную жабу. Так была вначале построена правильная формула... но с декабря 1933 года были включены (по предложению Ягоды и Левина истощать сердце Менжинского) противопоказанные при грудной жабе три лизата и выключены необходимые лизаты”.
Вы это показание подтверждаете?
Казаков. Это какое-то недоразумение. Я это показывал раньше и показываю это сейчас.
Вышинский. Подсудимый Казаков, вы и сейчас согласны с тем показанием, которое было вами дано раньше?
Казаков. Согласен и подтверждаю полностью.
Коммодов. Правильно ли я понимаю, что та формула № 2, о которой говорил здесь товарищ Прокурор, сводится к тому, что комбинированное лечение вашими лизатами совместно с сильными дозами сердечных средств должно было неминуемо привести к ослаблению сердечной деятельности товарища Менжинского? Правильно это?
Казаков. Да, совершенно правильно. Иначе не было бы этих результатов. Настоящим контролем в этом случае была только смерть от которой никуда не уйдешь. А если бы я попытался обмануть Ягоду, то мог это сделать на 3—4 дня, а дальше он меня возьмет. А от этого единственного контроля нельзя было уйти.
Вышинский. Контроля смерти?
Казаков. Да, контроля смерти.
Вышинский. А вы ее помощник?
Казаков. Да. Я с самого начала сказал, что на сердце воздействовали эти средства. Формула № 2 была назначена в апреле, потому что первая формула действовала слабо, а вторая более сильно.
Вышинский. Вопрос заключался в одном: лизаты щитовидной железы, придатка мозга и мозгового слоя надпочечников в данной комбинации были для Менжинского вредоносными. Вы это признаете?
Казаков. Я этого никогда и не отрицал.
Вышинский. Вопрос этот перед экспертизой был поставлен потому, что вы говорили, будто эти лизаты были нейтральными.
Казаков. Я не мог этого говорить, потому что лизаты не могут быть нейтральными.
Вышинский. Я думаю, что поскольку мы имеем определенное заключение экспертизы, а Казаков отказался от своего утверждения о нейтральности этих лизатов, вопрос можно считать исчерпанным.
Председательствующий. У вас вопросов больше нет?
Вышинский. Нет.
Председательствующий. У защиты имеются какие-нибудь вопросы?
Защита. Нет.
Председательствующий. Не имеется ли вопросов у подсудимых?
Подсудимые. (Нет.)
Председательствующий. Переходим к допросу подсудимого Максимова-Диковского .
Максимов-Диковский. Показания, данные мною на предварительном следствии, я целиком подтверждаю.
Председательствующий. Расскажите о вашей антисоветской деятельности.
Максимов-Диковский. Мое сближение с правыми относится к 1928 году. В институте я близко познакомился с аграрником Гайстером, который тогда был уже правым. Он у меня вызывал полное доверие, был достаточно авторитетным в моих глазах. На протяжении 1928 года я неоднократно с ним встречался, разговаривал на различные политические вопросы, особенно по вопросам политики партии. Он меня убеждал и скоро убедил в том, что здесь правые стоят на более правильной позиции, чем Центральный Комитет, приводил в подтверждение различные тенденциозно подобранные материалы о хозяйственно-политическом положении страны, материалы, которые были клеветническими и ничего общего с действительным положением страны не имеющими.
С начала 1929 года я также уже стоял на позициях правых, вступил на антипартийный контрреволюционный путь.
Следуя тактике центра правых, я не только никогда не выступал против политики партии, но даже старался не сближаться с теми правыми, которые уже успели скомпрометировать себя. Как и все правые, я маскировался и двурушничал.
В последующие годы, в 1930, 1931, мои связи с правыми усилились. Я знал через Гайстера о том, что тройка—Рыков, Бухарин и Томский— усиливает свою борьбу с партией, что в ряде областей РСФСР и национальных республик они создали свои подпольные нелегальные организации. В конце 1931 года, в одну из встреч с Гайстером он упрекнул меня в пассивности. Когда Гайстер узнал, что я кончаю институт, он спросил меня, как бы я отнесся к тому, если бы он рекомендовал меня на довольно ответственную работу в секретариат Куйбышева. Я не отказался. В начале 1932 года я был вызван к Куйбышеву и через некоторое время приступил к работе.
На протяжении 1932 года связь с правыми усиливалась. Я познакомился через Гайстера с другими правыми—с Розенталем и Кравалем. Я познакомился со Смирновым—работником Госплана, с Дейчем и так далее. Затем Гайстер связал меня с Енукидзе. Он сообщил мне о том, что Енукидзе сам правый и по его словам он близок или входит в центр правых. “Так как вы работаете чуть ли не в одном коридоре, тебе необходимо созвониться и связаться с Енукидзе”. Созвонившись с Енукидзе, я к нему зашел. Он уже знал о том, что я должен к нему зайти. Состоялось знакомство. Опускаю целый ряд подробностей наших дальнейших встреч. От Енукидзе я узнал, что правые стоят за свержение существующего руководства для того, чтобы изменить политику, направить развитие страны по пути реставрации капитализма.
В середине 1934 года, в конце августа, Енукидзе позвонил мне однажды и вызвал к себе для разговора, который имел для меня в дальнейшем наиболее серьезные последствия. Во время этого разговора Енукидзе сказал мне: “Если раньше правые рассчитывали на то, что удастся свергнуть Советскую власть при помощи организации отдельных наиболее антисоветски настроенных слоев, и в частности, кулачества, то сейчас положение изменилось. Ставка на это бита и необходимо перейти к более активным методам захвата власти”. Эти наиболее активные методы он мне тут же расшифровал:
“Центр правых в согласии с троцкистами принял решение о необходимости учинить ряд террористических актов против членов Политбюро. Это должно быть достигнуто методом подрыва здоровья вождей”. Он одновременно рассказал о том, что часть врачей из Санупра Кремля завербована или привлечена к этому делу, что этот метод наиболее удобен тем, что он внешне придает характер несчастного исхода болезни и тем самым дает возможность прикрыть эту террористическую деятельность правых.
“Вы,— говорит он,— должны принять участие в террористическом акте против Куйбышева; подготовка к этому уже начата. Врачи Левин и Плетнев сумеют сделать свое дело. От вас требуется, во-первых, дать им возможность, не мешать тому, чтобы они часто посещали больного, чтобы не срывались их так называемые визиты к больному. И второе: в случае острого заболевания, припадков каких-нибудь, не торопиться с вызовом врача, а если нужно, то вызывать только тех врачей, которые его лечат”.
Несмотря на то, что я сам был участником контрреволюционной организации правых, должен сказать, что этот поворот разговора несколько ошеломил меня, здорово ошеломил. Я не ожидал такого поворота, довольно спокойно выслушал его, пока шла речь вообще. Заметив, что я несколько взволнован, Енукидзе продолжал разговор дальше. “Вы,— говорит,— очевидно, недооцениваете силу правых в стране; у нас организаций правых и участников гораздо больше, чем вы предполагаете”. Тут же он сказал, что нашим участником является Ягода, что он имеет возможность к любому нашему стороннику становящемуся предателем, принять те или иные меры, которых у него в распоряжении вполне достаточно.
Я ему не ответил ни да, ни нет. Разговор был отложен, но вскоре возобновлен. Вскоре он вызвал снова меня к себе, тут же присутствовал и Ягода, присутствие которого после той характеристики, которую давал прошлый раз Енукидзе, было достаточно красноречивым. Опять зашла речь исключительно о подготовке террористического акта против Куйбышева. Я на это пошел. События дальше развертывались быстрыми темпами. В результате так называемого лечения, здоровье Куйбышева все ухудшалось. Наступил период, когда Куйбышев стал собираться в командировку в Среднюю Азию. Енукидзе опять меня вызвал и потребовал: “Во время поездки в Среднюю Азию, вам обязательно надо вызывать врача из Москвы. Поедет Левин”. По приезде в Среднюю Азию Куйбышев заболел ангиной. Затем появился нарыв в горле. Куйбышев отказался от вызова врача из Москвы, и операцию делал местный врач в Ташкенте. Операция прошла благополучно. Но по возвращении в Москву здоровье Куйбышева ухудшилось, получились осложнения после перенесенной болезни в Средней Азии. Несмотря на такое состояние здоровья, врачи, которые были у него раза три, находили состояние здоровья его удовлетворительным. А я его утешал, ссылаясь на заявления врачей. Наконец, разразилась катастрофа, в тот самый день, когда Куйбышев находился на работе. Он почувствовал себя плохо, был очень бледен, налицо были несомненно те признаки, что приближается припадок. Это было в 2 часа дня. Он ушел домой. Я позвонил Енукидзе и сказал, что Куйбышев ушел домой, что ему очень плохо. Я не сомневался, что это—результат лечения, которое проводилось. Енукидзе потребовал от меня—не нервничать и выполнять то, что требуется, не торопиться с вызовом врача. Прошло минут 15—20. Куйбышев ушел в 2 часа, а смерть его наступила в полчаса третьего. Мне позвонили из дому, что с Куйбышевым плохо.
Я врача вызвал, но когда врач приехал, Куйбышев уже был мертв, было слишком поздно.
Вот так обстояло дело на самом деле. Вот то, что я должен был рассказать о том террористическом акте, который был организован Енукидзе и Ягодой по директиве центра, в осуществлении которого я принял преступное участие.
Председательствующий. Товарищ Прокурор, у вас вопросы есть к обвиняемому?
Вышинский. Да, есть.
Вы кем были вовлечены в заговор?
Максимов. Енукидзе вместе с Ягодой.
Вышинский. Вам приходилось разговаривать с Ягодой об этом деле?
Максимов. Приходилось.
Вышинский. Когда это было?
Максимов. Первый разговор был в присутствии Енукидзе.
Вышинский. О чем?
Максимов. О подготовке смерти Куйбышева тем методом, о котором я рассказывал, с моим участием.
Вышинский. При разговоре был Енукидзе, Ягода тоже был?
Максимов. Да. Кроме того, у меня был разговор на квартире у Енукидзе.
Вышинский. Кто был в квартире в то время, когда умер Куйбышев?
Максимов. Я сказал—домашняя работница.
Вышинский. Были ли причастны к убийству Куйбышева Бухарин и Рыков?
Максимов. Енукидзе говорил, что в этом деле принимает участие центр правых, то есть Бухарин, Рыков и Томский.
Председательствующий. Есть еще вопросы?
Вышинский. Больше вопросов нет.
Бухарин. У меня есть вопрос.
Подтверждаете ли вы, что в первый раз вашего разговора с Енукидзе он сказал относительно постановления этой тройки?
Максимов. Да, говорил.
Бухарин. Это было в 1932 году?
Максимов. Это было в 1934 году.
Бухарин. Вы сказали, что Енукидзе посвятил вас в этот заговор против Куйбышева?
Максимов. Я говорил, что свидание с Енукидзе было узкое. Он говорил о заговоре, о террористическом акте. Это было в 1934 году.
Бухарин. Значит, не в первом разговоре?
Максимов. Не в первом разговоре.
Бухарин. Вас Гайстер свел с Енукидзе?
Максимов. Да, в конце 1932 года.
Бухарин. Вы получили указание не в конце 1932 года, а в 1934 году?
Максимов. Да.
Бухарин. В первом разговоре он сообщил вам о том, что Ягода входит в организацию?
Максимов. Он видел, что я колеблюсь, и назвал такую фамилию, как Ягода.
Бухарин. Во второй раз после этого вы имели уже свидание с Енукидзе в присутствии Ягоды?
Максимов. Да.
Бухарин. Теперь позвольте спросить, сколько раз виделись с Енукидзе до 1934 года и разговаривали ли вы на политические темы контрреволюционного характера?
Максимов. Конец 1932—начало 1933 года, первая половина 1934 года, был несколько раз.
Бухарин. Но все-таки?
Максимов. Несколько раз, раз семь—восемь.
Бухарин. Для чего же вам тогда понадобилось, чтобы вас Гайстер рекомендовал?
Максимов. Потому что Енукидзе меня в конце 1932 года не знал.
Бухарин. Гайстер вас познакомил с Енукидзе в котором году?
Максимов. В конце 1932 года.
Бухарин. И в 1934 году во второй раз вы виделись и с Енукидзе и с Ягодой?
Максимов. Да.
Бухарин. Больше ничего.
Вышинский. Значит, в 1934 году вас знакомит, вернее, сводит с Енукидзе Гайстер?
Максимов. Совершенно верно. На нашем языке это называлось “свести”.
Вышинский. После этого вы с Енукидзе встречались несколько раз?
Максимов. Да, несколько раз, мы ведь работали в одном коридоре.
Вышинский. По каким поводам происходили ваши встречи?
Максимов. С одной стороны, он информировал меня, потом он у меня брал некоторые информации...
Вышинский. Словом, встречались как соучастники?
Максимов. Да.
Вышинский. К правым вы когда примкнули?
Максимов. В общем, в 1928 году, а более оформилось это в 1929 году.
Вышинский. Следовательно, у вас к этому времени был уже известный подпольный стаж?
Максимов. Да.
Вышинский. Когда вы в первый раз заговорили с Енукидзе о заговорщических делах?
Максимов. Заговорил он со мною в 1932 году.
Вышинский. Значит, уже начиная с 1932 года Енукидзе вас знал как члена подпольной организации правых?
Максимов. Совершенно верно.
Вышинский. Когда вы впервые с ним на эти подпольные темы стали разговаривать и на этом пути стали сближаться, он сразу поставил вопрос о терроре или постепенно подготавливал?
Максимов. Он поставил этот вопрос значительно позже...
Вышинский. Значит, он постепенно подходил к этому вопросу?
Максимов. Да.
Вышинский. И последний вопрос, который интересовал Бухарина:
в первом, следовательно, разговоре с Енукидзе он вам раскрыл тайну подготовки террористического акта?
Максимов. Не сразу.
Вышинский. А предварительно вас к этому вопросу...
Максимов. Подготавливал.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Председательствующий. У защиты вопросы есть?
Коммодов. Нет
Брауде. Нет.
Председательствующий. У подсудимых имеются вопросы? (Нет.) (К Максимову.) Садитесь, пожалуйста. Объявляется перерыв на 10 минут.
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста.
Я прошу коменданта вызвать свидетеля Белостоцкого.
Председательствующий (к свидетелю). Ваша фамилия, имя, отчество?
Белостоцкий. Белостоцкий, Максим Юлианович.
Председательствующий. Вы вызваны по ходатайству Прокурора свидетелем по данному делу. Предлагается точно и правдиво показать суду, что вы знаете по данному делу.
Товарищ Прокурор, у вас есть вопросы?
Вышинский. Что вам известно относительно неправильности лечения Алексея Максимовича Горького и почему это известно вам?
Белостоцкий. Я Лечсанупром Кремля был прикомандирован к Алексею Максимовичу Горькому для проведения внутривенных вливаний. Не много раз мне, как не терапевту, приходилось лечить таких больных. В первый раз я за свою врачебную деятельность очутился у кровати такого тяжелобольного и такого выдающегося человека. Вполне понятно, что сейчас я фотографически помню то, что происходило в последнее время заболевания Алексея Максимовича Горького, и я считал своим гражданским долгом подать заявление в надежде, что я смогу помочь чем-нибудь советскому суду.
Вышинский. В чем заключались ваши наблюдения и что конкретно вы хотите сказать суду?
Белостоцкий. Мне приходилось почти с первых дней заболевания Алексея Максимовича производить довольно большое количество внутривенных вливаний и инъекций сердечных средств, как, например, Дигален, кардиозол, глюкоза с строфантом, глюкоза, потом строфантин.
Вышинский. Что же, вы считали это нормальным или нет?
Белостоцкий. Я считал совершенно нормальным это. Я с исключительной четкостью и вниманием выполнял задания, которые давались врачами.
Вышинский. Дальше.
Белостоцкий. Был один такой случай—насчет глюкозы с строфаном и строфантином. Я опасался этого препарата. Я знал из литературы, что этот препарат очень опасный, что он должен применяться при исключительных показаниях. Я позволил себе обратить внимание профессора Левина, стоит ли применять такой препарат. Левин сейчас же сменил применение этой инъекции.
Вышинский. Почему?
Белостоцкий. Очевидно, он подумал и решил, что, действительно может быть, не стоит применять сейчас этот препарат.
Вышинский. А почему до этого не подумал он об этом, он не терапевт?
Белостоцкий. Не знаю.
Вышинский. Вы его не спрашивали?
Белостоцкий. Нет, не спрашивал.
Вышинский. Вы считали неправильным применение этого средства?
Белостоцкий. Я считал тогда, что это не совсем правильно.
Вышинский. Хотя вы в этой области и не специалист?
Белостоцкий. Да, я не специалист.
Вышинский. Что еще желаете доложить суду?
Белостоцкий. Я вспоминаю, что было сделано очень много сердечных инъекций. Я хочу обратить внимание на то обстоятельство, что во время приготовления очередного внутривенного вливания ко мне подошел профессор Плетнев и сказал на ухо: “Зачем вы это делаете? При таком состоянии больного надо дать ему спокойно умереть”.
Вышинский. Не спасать?
Белостоцкий. Не спасать.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Председательствующий. У экспертизы нет вопросов? У защиты нет? У подсудимых нет? Свидетель Белостоцкий, вы свободны от дачи дальнейших показаний.
Вышинский. У меня вопросов к подсудимым больше нет. В связи с этим эпизодом, а затем, когда мы перейдем к следующему вопросу, у меня будут дополнительные вопросы к окончанию судебного следствия.
Полагал бы целесообразным заслушать сейчас заключение экспертизы.
Председательствующий. Заключение экспертизы еще не готово. Объявляю перерыв на 20 минут, после чего будет заслушано заключение экспертизы.
* * *
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Прошу садиться. Заседание продолжается. Для оглашения заключения экспертизы слово предоставляется заслуженному деятелю науки профессору Бурмину.
Эксперт профессор Бурмин (читает):
ОТВЕТЫ МЕДИЦИНСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ НА ВОПРОСЫ, ПОСТАВЛЕННЫЕ ГОСУДАРСТВЕННЫМ ОБВИНИТЕЛЕМ
1.По умерщвлению А.М. Горького.
Вопрос. Допустимо ли, чтобы больному с резко выраженным пневмосклерозом, с наличием бронхоэктазов и каверн, эмфиземы легких и перерождения сердечно-сосудистой системы, страдающему тяжелыми периодическими кровохарканиями, назначался режим длительных прогулок после обеда, особенно в сочетании с утомительным трудом.
Мог ли подобный режим, проводимый в течение продолжительного времени, вызвать у больного ухудшение состояния здоровья и, в частности, сердечно-сосудистой системы?
Ответ. Такой режим безусловно недопустим и мог обусловить ухудшение здоровья больного и, в частности, ухудшение состояния сердечно-сосудистой системы.
Вопрос. Допустимо ли помещение подобного больного в квартиру, где заведомо имелись больные гриппом?
Ответ. Абсолютно недопустимо, ибо этим обеспечивается заражение данного больного гриппом.
Вопрос. Правильно ли было ведение больного, правильно ли велась история болезни и лечения А.М. Горького во время его последнего заболевания с 31 мая по 18 июня 1936 года?
Ответ. Констатация тяжелого состояния больного нашла достаточное отражение в истории болезни, проводимое же лечение зарегистрировано преступно небрежно.
Вопрос. Допустимо ли вообще длительное, одновременное применение , больших доз сердечных средств внутривенно, подкожно и внутрь, именно дигиталиса, дигалена (препараты наперстянки), строфантина и строфанта, а, в частности, у тяжелобольного А. М. Горького. 68-ми лет, страдавшего вышеуказанным поражением внутренних органов?
Ответ. Абсолютно недопустимо.
Вопрос. Каковы могли быть последствия такого лечения у А. М. Горького при его последнем заболевании?
Ответ. Такой метод лечения вообще должен был привести к истощению сердечной мышцы, а в данном случае—мог обусловить смертельный исход.
Вопрос. Возможно ли допустить, чтобы врачи достаточной квалификации могли применить такой неправильный метод лечения без злого умысла?
Ответ. Этого допустить нельзя.
Вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения А. М. Горького был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для достижения этой преступной цели специальных познаний, которыми располагали обвиняемые Левин и Плетнев?
Ответ. Да, безусловно можно считать установленным.
2. По умерщвлению В. В. Куйбышева.
Вопрос. Допустимо ли было назначение больному В. В. Куйбышеву, страдавшему приступами грудной жабы и распространенным
артериосклерозом, длительных приемов больших доз дигиталиса (наперстянки)?
Ответ. Нет, недопустимо.
Вопрос. Могло ли применение больших доз препаратов наперстянки в продолжение длительного срока (нескольких месяцев) способствовать учащению припадков грудной жабы?
Ответ. Да, могло способствовать учащению припадков грудной жабы.
Вопрос. Допустимо ли в состоянии припадка грудной жабы разрешать больному двигаться и подниматься по лестнице и можно ли оставить больного с припадком грудной жабы без оказания немедленной врачебной помощи?
Ответ. Абсолютно недопустимо и преступно, так как это может привести, а в данном случае и привело к смерти.
Вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения В. В. Куйбышева был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для этого как специальных познаний, которыми располагали обвиняемые, так и метода умышленного оставления В. В. Куйбышева без медицинской помощи при очередном припадке грудной жабы?
Ответ. Да, безусловно можно считать установленным.
3. По умерщвлению В.Р. Менжинского.
Вопрос. Допустимо ли было у больного В. Р. Менжинского, страдавшего артериосклерозом с тяжелыми припадками грудной жабы и имевшего инфаркт миокарда, длительное применение препаратов наперстянки, особенно в сочетании с лизатами, могущими усиливать действие препаратов наперстянки?
Ответ. Нет, безусловно недопустимо и преступно.
Вопрос. Могло ли применение такого метода лечения способствовать истощению сердечной мышцы и тем самым способствовать наступлению смертельного исхода?
Ответ. Да, безусловно могло.
Вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что обвиняемые Левин Л.Г. и Казаков И.Н. применяли заведомо вредительские методы лечения товарища Менжинского, поставив своей преступной целью скорейшее наступление его смерти, которая и явилась результатом их преступных действий?
Ответ. Да, безусловно можно считать установленным.
4. По умерщвлению М.А. Пешкова.
Вопрос. Правильно ли велось лечение М.А. Пешкова, болевшего крупозным воспалением легких, как оно изложено в показаниях обвиняемого Левина?
Ответ. Лечение М.А. Пешкова, как оно изложено в показаниях обвиняемого Левина, велось неправильно и преступно:
1) не применялась лечебная антипневмококковая сыворотка, которая, по собственному признанию обвиняемого Левина, могла бы быть полезной в лечении больного; 2) назначались в недопустимо высоких дозах наркотики—морфий и пантопон; 3) не применялись сердечные средства.
Вопрос. Мог ли подобный неправильный метод лечения, проводимый обвиняемым Левиным, способствовать смертельному исходу болезни?
Ответ. Подобное лечение не только не способствовало организму в его борьбе с болезнью, но, наоборот, ухудшало положение больного.
Вопрос. Можно ли считать установленным, что обвиняемый Левин, поставив своей преступной целью ускорение смерти М. А. Пешкова, применял заведомо вредительское лечение для осуществления своей преступной цели?
Ответ. Да, безусловно, можно считать установленным.
Заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин Заслуженный деятель науки профессор Н. А. Шерешевский Профессор В. Н. Виноградов Профессор Д. М. Российский Доктор медицинских наук В. Д. Зипалов
9 марта 1938 г. Москва.
По отравлению товарища Н.И. Ежова.
Вопрос. Можно ли на основании представленных к экспертизе материалов об организации отравления товарища Н.И. Ежова прийти к заключению, что обвиняемые Ягода Г.Г. и Буланов П.П. применили для достижения своей преступной цели крайне опасные и весьма действенные способы постепенного отравления товарища Н.И. Ежова?
Ответ. На основании предъявленных материалов химических анализов ковра, гардин, обивки мебели и воздуха рабочего кабинета товарища Н.И. Ежова, а равно и анализов его мочи и характера возникших у него болезненных проявлений, следует считать абсолютно доказанным, что было организовано и выполнено отравление товарища Н.И. Ежова ртутью через дыхательные пути, что явилось наиболее действенным и опасным методом хронического ртутного отравления.
Вопрос. Можно ли считать установленным, что в результате примененных обвиняемыми Ягодой Г.Г. и Булановым П.П. способов "травления товарища Н.И. Ежова, его здоровью был причинен значительный ущерб и, если бы это преступление не было своевременно скрыто, то жизни товарища Н.И. Ежова угрожала бы непосредственная опасность?
Ответ. Да, следует считать установленным, что в результате примененного обвиняемыми Ягодой Г.Г. и Булановым П.П. способа постепенного отравления товарища Н.И. Ежова его здоровью был причинен значительный ущерб и если бы данное преступление не было своевременно вскрыто, то жизни товарища Н. И. Ежова угрожала непосредственная опасность.
Заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин Заслуженный деятель науки профессор Н. А. Шерешевский Профессор В. Н. Виноградов Профессор Д. М. Российский Доктор медицинских наук В. Д. Зипалов
9 марта 1938 г. Москва.
Председательствующий. Товарищ прокурор, у вас есть вопросы к экспертизе?
Вышинский. Только один—являются ли ответы на эти вопросы единодушным мнением всей экспертизы или кто-нибудь из экспертов имеет особую точку зрения?
Бурмин. Единодушным.
Председательствующий. У защиты есть вопросы?
Брауде. Нет.
Председательствующий. У подсудимых есть вопросы? (Н е т.) (К Прокурору.) В связи с экспертизой есть вопросы?
Вышинский. Нет.
Председательствующий. У защиты нет, у обвиняемых друг к другу нет? Есть какие-нибудь дополнения, вопросы?
Вышинский. К экспертизе у меня нет вопросов. Есть вопросы к отдельным подсудимым.
Председательствующий. Пожалуйста.
Вышинский. Обвиняемый Розенгольц, как видно из акта, находящегося в томе 6, на листе дела 17, при аресте Розенгольца у него был обнаружен в заднем кармане брюк зашитый в материю маленький кусочек сухого хлеба, завернутый в отрывок газеты, и в этом кусочке хлеба листок с рукописной записью молитвы. Я хочу просить суд разрешить мне огласить некоторые места этого текста так называемой молитвы и просить подсудимого Розенгольца дать по этому поводу свои объяснения. (К Розенгольцу.) Факт этот вы отрицаете? Вот этот текст:
“Да воскреснет бог и расточатся врази его и да бежат от лица его все ненавидящие его, яко исчезает дым, да исчезнет, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы от лица любящих бога...
Живый в помощи вышнего в крови бога небесного, водворимся речам господеви: заступник мой еси и прибежище мое, бог мой и уповаю на него яко той любовию тя от сети ловчи и словеса мятежна плещма своими осенит тя и подкрыле его надеешся. Оружием обыдет тя истина его. Не убоишася от страха ночного от стрелы летящая во дни, отведи во тьме преходящая яко подстрекающаго беса полуденного...”
Как это попало к вам в карман?
Розенгольц. Однажды этот небольшой пакетик, перед уходом моим на работу, жена положила мне в карман. Она сказала, что это на счастье.
Вышинский. А когда было это дело?
Розенгольц. За несколько месяцев до ареста.
Вышинский. И вы несколько месяцев носили это “счастье” в заднем кармане?
Розенгольц. Я даже не обращал внимания...
Вышинский. Все-таки вы видели, что ваша супруга делает?
Розенгольц. Я торопился.
Вышинский. Но вам было сказано, что это семейный талисман на счастье?
Розенгольц. Примерно в таком роде.
Вышинский. И вы согласились стать хранителем талисмана? У меня больше вопросов нет.
Председательствующий. К другим подсудимым нет вопросов?
Вышинский. Нет.
Председательствующий. У защиты нет вопросов?
Защита. Нет.
Председательствующий. После часового перерыва заседание суда будет происходить при закрытых дверях.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Армвоенюрист В. В. Ульрих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ: Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер