Протокол допроса Лобова Прокопия Максимовича от 24 апреля 1941 года.

СТЕНОГРАММА

Протокол допроса Лобова Прокопия Максимовича

от 24 апреля 1941 года.

ЛОБОВ П. М., 1899 года рождения, уроженец деревни Дубровка Веневского р-на, Тульской обл., русский, быв. член ВКП(б). Решением Особого совещания от 23/Х-39 г. осужден на 3 года высылки.

Допрос начат в 12 час.

Допрос окончен в 17 час.

Вопрос: Вы подавали заявление в Следственную Часть НКГБ СССР?

Ответ: Да, подавал.

Вопрос: О чем вы писали в своем заявлении?

Ответ: В своем заявлении, адресованном в Следчасть НКГБ СССР, я сообщал об известных мне фактах контр-революционных высказываний сидевшего со мной в одной камере, бывшего директора Всесоюзного института растениеводства — академика ВАВИЛОВА Николая Ивановича.

Вопрос: Что вы хотите сообщить следствию о ВАВИЛОВЕ?

Ответ: За время совместного восьмимесячного пребывания в даной камере с арестованным ВАВИЛОВЫМ Николаем Ивановичем, он выявил себя как исключительно антисоветски настроенный человек. Особую враждебность ВАВИЛОВ проявлял к руководителям партии и правительства.

Несмотря на свой арест, ВАВИЛОВ продолжает быть убежденным махровым буржуазным ученым и здесь в тюрьме не сложившим оружия перед советской властью. На следствии, судя по его рассказам, он прикидывается невинно страдающим, а приходя в камеру продолжает высказываться резко враждебно против вождей партии и советского народа.

Вот об этом я и считал своим долгом довести до сведения следствия на предмет принятия соответствующих мер.

Вопрос: Перечислите конкретно известные вам факты антисоветских высказываний ВАВИЛОВА?

Ответ: Прежде всего я должен сказать, что с первых дней моего совместного пребывания с ВАВИЛОВЫМ в одной камере, во всех высказываниях ВАВИЛОВА выражались явно антисоветские настроения. Он в тенденциозном освещении подчеркивал все мероприятия, проводимые советским правительством внутри страны. Так, например, по поводу Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года о введении восьмичасового рабочего дня. Он клеветнически отзывался, как о введении «крепостного права».

ВАВИЛОВ также утверждал, что сельское хозяйство в СССР якобы претерпевает сложную деградацию, которая, по его мнению, является результатом массового сопротивления колхозного крестьянства мероприятиям правительства. Основа этого скрытого саботажа, заявлял ВАВИЛОВ, кроется в той «грабительской форме и эксплуатации мужика», которая ведется сейчас у нас и которая, как он клеветнически утверждал, основана на преступном обесценивании труда крестьянина. «Если общий баланс сельского хозяйства в СССР, — говорил ВАВИЛОВ, — несколько и превышает довоенный, то это якобы происходит исключительно за счет массового расширения посевных площадей всех культур вместе взятых».

Касаясь вопросов культуры, науки и техники, ВАВИЛОВ, существующее положение в капиталистических странах всегда ставил в преимущественное положение перед Советским Союзом. Так, например, говоря о влиянии на него буржуазной культуры и техники, он заявлял, что советская культура и техника «догнавшая и перегнавшая капиталистические государства Запада, и в особенности США, напоминает скрип мужицкой телеги».

Говоря о положении ученых в Советском Союзе, ВАВИЛОВ клеветнически утверждал, что у нас в стране, якобы, «зажимают» подлинных тружеников науки и дают ход лжеученым, в числе которых он назвал ЛЫСЕНКО, ЦИЦИНА и академика ВИЛЬЯМСА.

Заслуживает внимания быть отмеченным весьма характерное, явно отрицательное отношение к ряду крупнейших советских академиков, которые он, ВАВИЛОВ, неоднократно высказывал в беседах со мной. Так о МИЧУРИНЕ он отзывался только как об «опытном», практике, ничего подлинного с наукой не имеющем. ВИЛЬЯМСА он считал за ученого средней величины, сумевшего ловко приспособиться к советской системе. МАРРА он признавал «безусловно талантливым, создавшим остро и блестяще лингвистическую теорию яфетических языков, но приспособившего эту теорию в угоду советской власти к марксизму что снижает цену этой теории» Говоря о ТИМИРЯЗЕВЕ, ВАВИЛОВ отдавал ему должное, как теоретику блестящему популяризатору ДАРВИНА, но подчеркивал «угодническое служение коммунизму которое ТИМИРЯЗЕВ принял, не рассуждая».

Таким образом, для ВАВИЛОВА признанные всеми ученые, это «приспособленцы», что весьма характерно для ВАВИЛОВА, как типичного буржуазного ученого с антисоветской идеологией, «условно» приемлющего советскую власть и раболепно преклоняющегося перед успехами буржуазной культуры и цивилизации.

Возвратившись однажды с допроса, он рассказал мне, что его допрашивали по поводу связей с БУХАРИНЫМ. «Я им ничего не сказал о своих связях, так как у меня их не было с БУХАРИНЫМ». «Однако, — продолжал далее ВАВИЛОВ, — я очень высоко ценил БУХАРИНА, как политического руководителя, и в этом вопросе я хочу быть порядочным и честным человеком и не могу класть пятно даже на мертвого, о котором я ничего плохого не знаю».

О всех данных ВАВИЛОВЫМ до сих пор показаниях он отзывается как о показаниях «вполне реальных и соответствующих действительности, за исключением разве отдельных случаев, когда он бичует себя более, чем того заслуживает».

Однако следствие (говорил ВАВИЛОВ), очевидно не удовлетворяют его показания, так как на допросах все время требуют показаний о его шпионской работе, о которой, как он мне заявлял, ему будто бы «нечего сказать».

ВАВИЛОВ однажды мне заявил, что уже куда бы не шло, следователю он давно бы удовлетворил и не мучил себя, если бы не был уверен, что его показаниями интересуются некоторые высокие инстанции. А дать в руки этих инстанций подобный документ — значит «сложить голову на плаху».

Вот об этом я и считал долгом довести до сведения следствия.

Записано с моих слов и мною лично прочитано —

Лобов.

ДОПРОСИЛ:

СТ. СЛЕДОВАТЕЛЬ 1 ОТДЕЛА СЛЕДЧАСТИ НКГБ

СССР Лейтенант Государственной Безопасности

Марисов.