О первичности материи и вторичности сознания

О ПЕРВИЧНОСТИ МАТЕРИИ И ВТОРИЧНОСТИ СОЗНАНИЯ

★

П. Т. БЕЛОВ

Основной вопрос философии

Великий и основной вопрос философии есть вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе. В истории философских учений было и есть множество школ и школок, множество всевозможных теорий, не согласных между собой по целому ряду важных и второстепенных проблем мировоззрения. Монисты и дуалисты, материалисты и идеалисты, диалектики и метафизики, эмпирики и рационалисты, номиналисты и реалисты, релятивисты и догматики, скептики, агностики и сторонники познаваемости мира и т. д. и т. д. В свою очередь каждое из этих направлений имеет внутри себя множество оттенков и ответвлений. Разобраться в обилии философских направлений было бы чрезвычайно трудно, тем более что сторонники реакционных философских теорий умышленно выдумывают «новые» названия (вроде эмпириокритицизма, эмпириомонизма, прагматизма, позитивизма, персонализма и пр.), чтобы под вывеской нового «изма» скрыть обветшалое содержание давным-давно разоблачённой идеалистической теории.

Выделение главного, основного вопроса философии даёт объективный критерий для определения существа и характера каждого философского направления, позволяет разобраться в сложном лабиринте философских систем, теорий, взглядов.

Впервые ясное и чёткое научное определение этого главного вопроса философии было дано основоположниками марксизма. В произведении «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Энгельс писал:

«Великий основной вопрос всей, в особенности новейшей, философии есть вопрос об отношении мышления к бытию». (Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, 1952, стр. 15).

«Философы разделились на два больших лагеря сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, в конечном счете, так или иначе признавали сотворение мира, — а у философов, например у Гегеля, сотворение мира принимает нередко еще более запутанный и нелепый вид, чем в христианстве, — составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма». (Там же, стр. 16).

Всякие попытки реакционных философов обойти этот основной мировоззренческий вопрос, якобы «подняться» над «односторонностью» материализма и идеализма, всякие попытки идеалистов спрятать существо своих взглядов за ширмой нового «изма» всегда и всюду приводили и приводят только к новой путанице, к новому шарлатанству и в конце концов к более или менее открытому признанию существования загробного мира.

«За кучей новых терминологических ухищрений, — говорит В. И. Ленин, — за сором гелертерской схоластики всегда, без исключения, мы находили две основные линии, два основных направления в решении философских вопросов. Взять ли за первичное природу, материю, физическое, внешний мир — и считать вторичным сознание, дух, ощущение ( — опыт, по распространенной в наше время терминологии), психическое и т. п., вот тот коренной вопрос, который на деле продолжает разделять философов на два большие лагеря». (В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 321).

Марксистско-ленинское решение основного вопроса философии — совершенно ясное, категорическое, не допускающее никаких отклонений от материализма. Исчерпывающую формулировку этого решения даёт товарищ Сталин в своём гениальном произведении «О диалектическом и историческом материализме».

«В противоположность идеализму, — указывает И. В. Сталин, — утверждающему, что реально существует лишь наше сознание, что материальный мир, бытие, природа существует лишь в нашем сознании, в наших ощущениях, представлениях, понятиях, — марксистский философский материализм исходит из того, что материя, природа, бытие представляет объективную реальность, существующую вне и независимо от сознания, что материя первична, так как она является источником ощущений, представлений, сознания, а сознание вторично, производно, так как оно является отображением материи, отображением бытия, что мышление есть продукт материи, достигшей в своём развитии высокой степени совершенства, а именно — продукт мозга, а мозг — орган мышления, что нельзя поэтому отделять мышление от материи, не желая впасть в грубую ошибку». (И.В. Сталин, Вопросы ленинизма, 1952, стр. 581).

Идеалистический ответ на основной вопрос философии прямо противоположен как науке, так и здравому смыслу и смыкается с догматами религии. Одни идеалисты (Платон, Гегель, Беркли, богословы всех религий и т. д.) без всяких околичностей апеллируют к идее бога, сверхъестественного, мистического начала. Другие представители идеализма (махисты, прагматисты, семантики и прочие и прочие) приходят к тем же положениям религии посредством запутанных гносеологических рассуждений. Так, отвергая всякие якобы «внеопытные» постулаты и признавая реальным лишь сознание самого философствующего субъекта, они неизбежно приходят к солипсизму, т. е. к отрицанию реального существования всего окружающего мира, существования чего бы то ни было, кроме сознания философствующего субъекта. А заходя в этот тупик, они неизбежно взывают к «спасительной» идее божества, в сознании которого и растворяют весь мир и индивидуальное сознание человека со всеми его противоречиями.

Как бы ни различались между собой идеалистические теории, существенной разницы между ними никогда не было и нет.

В. И. Ленин указывает, что всё так называемое различие идеалистических школ между собой сводится лишь к тому, что «очень простой или очень сложный философский идеализм берется за основу: очень простой, если дело сводится открыто к солипсизму (я существую, весь мир есть только мое ощущение); очень сложный, если вместо мысли, представления, ощущения живого человека берется мертвая абстракция: ничья мысль, ничье представление, ничье ощущение, мысль вообще (абсолютная идея, универсальная воля и т. п.), ощущение, как неопределенный «элемент», «психическое», подставляемое под всю физическую природу и т. д. и т. п. Между разновидностями философского идеализма возможны при этом тысячи оттенков, и всегда можно создать тысяча первый оттенок, и автору такой тысяча первой системки (напр., эмпириомонизма) различие ее от остальных может казаться важным. С точки зрения материализма эти различия совершенно несущественны». (В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 255).

Идеалисты всех времён и всех стран всегда твердили и твердят одно и то же, признавая за первооснову всего существующего сознание, дух, идею, а материальные тела и всю бесконечную природу, действительность объявляя вторичным, производным от сознания.

Всякий здравомыслящий человек, не искушённый в «тонкостях» идеалистической философии, встречаясь с подобного рода утверждениями идеалистов, недоумевает: что за вздор, как можно в здравом рассудке отрицать реальность существования окружающего внешнего мира и всей вселенной? И недоумевающие вполне правы: идеалистические бредни мало чем отличаются от бреда сумасшедшего. В этом отношении В. И. Ленин сравнивает идеалистов с обитателями «жёлтых домиков» (т. е. психиатрических лечебниц).

Однако идеализм не просто чепуха, иначе он не сохранялся бы тысячелетиями в головах людей. Идеализм имеет свои теоретико-познавательные (гносеологические) корни и корни классовые, социальные. Не случайно, что многие и многие представители буржуазной науки, в том числе и естествоиспытатели, оказываются в тенётах религии и идеализма. Не случайно, что миллионы и миллионы трудящихся в капиталистических странах продолжают оставаться религиозными людьми; а религия — это старшая сестра идеализма, разновидность идеалистического миросозерцания.

Гносеологические корни идеализма заключаются в противоречивости взаимоотношений субъекта (сознания) и объекта (бытия).

«Подход ума (человека) к отдельной вещи, — говорит В.И. Ленин, — снятие слепка (= понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (в последнем счете = бога). Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее («стол» вообще) есть известный кусочек фантазии». (В.И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 308).

Отражение вещей в сознании человека есть сложный, биологически и социально противоречивый процесс. Например, один и тот же предмет для чувственного восприятия то кажется горячим, то холодным, то сладким, то горьким, в зависимости от условий. По-разному в разных условиях выглядит окраска одних и тех же тел. Наконец, человеку для непосредственного чувственного восприятия доступен лишь ограниченный круг свойств вещей. Отсюда вывод об относительности чувственных данных. Та же относительность свойственна и логическому познанию. История познания есть история последовательной смены одних, устаревших представлений и теорий другими, более совершенными.

Всё это при забвении главного — того, что, как бы ни был противоречив процесс познания, в нём отражается реальный, вне нас и независимо от нас существующий материальный мир и что наше сознание — лишь слепок, снимок, отображение вечно существующей и развивающейся материи, — при забвении этого главного многие философы, запутавшись в гносеологических противоречиях, бросаются в объятия идеализма.

Изучая, например, внутриатомные, внутриядерные явления и другие физические процессы, в которых проявляются глубочайшие свойства материи, современные физики подвергают эти изучаемые ими явления сложной математической обработке. Математика в данном случае оказывается в руках физика мощным рычагом, помогающим установить и выразить в формулах закономерности микромира. Однако, привыкнув оперировать главным образом с математическими выкладками и не имея возможности непосредственно видеть атомы и ещё более мелкие единицы материи, физик, не стоящий твёрдо на позициях философского материализма, за математическими символами «забывает» об объективной природе. В результате такого «забвения» физики-махисты заявляют: материя исчезла, остались одни уравнения. Получается, что, начав изучать природу, беспомощный в философии физик приходит к отрицанию реального существования природы, скатывается в пропасть идеализма, мистики.

Возьмём другой пример — также из истории естествознания.

Исследуя природу живого тела, биологи в своё время установили, что клеткам различных видов животных и растений свойственен свой особый набор хромосом — своеобразных нитей, в которые преобразуется ядро биологической клетки в момент её деления. И вот, не зная истинных причин наследственности и её изменчивости, биологи-метафизики чисто дедуктивным, умозрительным путём заключили, что причина наследственности и изменчивости всецело заложена в хромосоме, что в хромосоме зародышевой клетки будто бы предопределён каждый конкретный признак будущей особи. А так как конкретных наследственных признаков у организма множество, то эти биологи и стали (опять-таки чисто умозрительно) делить хромосомную нить на отдельные кусочки («гены»), которые и были объявлены детерминантами наследственности. Но развитие действительных свойств живых организмов не укладывается в надуманную схему хромосомной генетики, тогда сторонники этой теории — вейсманисты-морганисты — стали вопить о «непознаваемости гена», о нематериальной природе «бессмертного» «вещества наследственности» и прочее и прочее.

Вместо того чтобы подвергнуть полному пересмотру исходные посылки хромосомной теории наследственности и прислушаться к голосу практики новаторов сельскохозяйственного производства, буржуазные генетики, не зная действительных движущих пружин развития живых организмов, ударяются в идеализм, в поповщину.

Главное при этом то, что буржуазные учёные игнорируют роль практики в процессе познания, в решении всех гносеологических противоречий. Встречаясь с определёнными трудностями в науке, в познании, они подходят к разрешению их лишь умозрительно. А так как вне учёта практики нельзя научно решить ни один теоретический вопрос, то философы, игнорирующие роль практики в познании, окончательно запутываются в противоречиях и по уши тонут в трясине идеализма.

При этом надо помнить об огромном гнёте религиозных традиций, которые в условиях буржуазного строя с детства тяготеют над умами людей и постоянно сбивают их в сторону мистики.

«Познание человека, — говорит В. И. Ленин, — не есть (respective не идет по) прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Любой отрывок, обломок, кусочек этой кривой линии может быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную, целую, прямую линию, которая (если за деревьями не видеть леса) ведет тогда в болото, в поповщину (где ее закрепляет классовый интерес господствующих классов). Прямолинейность и односторонность, деревянность и окостенелость, субъективизм и субъективная слепота voilá (вот.— Ред.) гносеологические корни идеализма. А у поповщины (= философского идеализма), конечно, есть гносеологические корни, она не беспочвенна, она есть пустоцвет, бесспорно, но пустоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного человеческого познания». (В.И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 330).

Постоянный довод идеалистов сводится к тому рассуждению, что-де сознание имеет дело только с ощущениями, представлениями: Какой бы предмет ни рассматривать, для сознания это — ощущение (восприятие цвета, формы, твёрдости, тяжести, вкуса, звука и т. д.). Обращаясь во внешний мир, сознание, говорят идеалисты, не выходит за пределы ощущений, подобно тому как нельзя выпрыгнуть из собственной кожи.

Однако никогда и никто из здравомыслящих людей ни на минуту не сомневался в том, что человеческое сознание имеет дело не просто с «ощущениями как таковыми», а с самим предметным миром, с реальными, находящимися вне сознания и существующими независимо от сознания вещами, явлениями.

И вот, сталкиваясь с диалектически противоречивым отношением между объектом и субъектом, идеалист начинает гадать: что же может быть там, «по ту сторону» ощущений? Одни из идеалистов (Кант) утверждают, что «там» существуют «вещи в себе», которые воздействуют на нас, но которые якобы принципиально непознаваемы. Другие (например, Фихте, неокантианцы, махисты) говорят: никакой такой «вещи в себе» нет, «вещь в себе» — это тоже понятие, а стало быть, опять же «конструкция самого ума», сознания. Поэтому-де реально существует только сознание. Все вещи не более как «комплекс идей» (Беркли), «комплекс элементов» (ощущений) (Мах).

Идеалисты никак не могут выйти из заколдованного круга ощущений, который они сами же и сочинили. Но этот «заколдованный круг» легко разбивается, противоречие разрешается, если принять в расчёт доводы практической деятельности людей, если показания практики (повседневного опыта, промышленности, опыта борьбы революционных классов, опыта общественной жизни в целом) положить в основу решения коренного вопроса философии: об отношении мышления к бытию, сознания — к природе.

На практике люди каждодневно убеждаются в том, что ощущения, представления, понятия (если они научны) не отгораживают, а связывают сознание с внешним, материальным миром вещей, что никаких принципиально непознаваемых «вещей в себе» нет, что с каждым новым успехом общественного производства мы всё больше и глубже узнаём объективные свойства, закономерности окружающего материального мира.

Взять, например, современную технику авиации. Каждый грамм металла в самолёте — это и плюс, увеличивающий прочность конструкции, и минус, отягчающий нагрузку аппарата, понижающий его манёвренные возможности. До какой же степени точности надо знать аэродинамические свойства материалов, моторов, применяемых в самолётостроении, свойства воздуха, чтобы верно рассчитать манёвренные возможности аппаратов с их скоростями порядка скорости звука! И если техника авиации такими быстрыми шагами идёт вперёд, значит наши знания о вещах достоверны. Значит, ощущения не отгораживают сознание от внешнего мира, а связывают с ним; значит, сознание не замыкается в «заколдованном кругу» ощущений, а выходит за пределы этого «круга» в материальный мир вещей, которые человек познаёт, а познав, подчиняет собственной власти.

Успехи промышленности синтетической химии, производящей искусственные каучук, шёлк, шерсть, красители, органические соединения, близкие к белкам; успехи спектрального анализа, радиолокации и радиотехники вообще, успехи в изучении внутриатомных явлений вплоть до практического использования неисчерпаемых источников внутриатомной энергии — всё это неотразимые доводы за материализм, против идеализма.

И после этого находятся идеалистические кретины, по-прежнему твердящие о том, что мы якобы не знаем и знать не можем ничего о существовании материального мира, что «реально только сознание». В своё время Ф. Энгельс в опровержение доводов агностицизма приводил в пример открытие ализарина в каменноугольном дёгте как факт выдающегося значения, наглядно доказывающий достоверность человеческих знаний. На фоне технических достижений середины XX столетия факт этот может показаться сравнительно элементарным. Однако с принципиальной гносеологической стороны он остаётся в полной силе, указывая на решающую роль опыта, практики, индустрии в разрешении всех трудностей познания.

Кроме гносеологических идеализм имеет ещё и свои социальные, классовые корни. Не будь у идеализма классовых корней, эта антинаучная философия не продержалась бы долго.

Разделение общества на враждебные классы, отделение умственного труда от физического и антагонистическое противопоставление первого второму, беспощадный гнёт эксплуатации — всё это порождало и порождает религиозные и идеалистические иллюзии о господстве «вечного» духа над «бренной» природой, о том, что сознание — всё, а материя — ничто. Крайняя запутанность сословных, классовых отношений в докапиталистических обществах, анархия производства в эпоху капитализма, беспомощность людей перед стихийными законами истории создавали иллюзии о непознаваемости внешнего мира. Выводы идеализма, мистицизма, религии выгодны реакционным классам, служат умирающему капитализму. Поэтому всё то, что в современном буржуазном обществе стоит за капитализм, против социализма, всё это питает, поддерживает, подогревает идеалистические домыслы.

Можно прямо сказать, что в наше время, в век исключительных успехов науки, техники, промышленности в деле овладения законами природы, в век величайших успехов революционной борьбы рабочего класса за овладение законами общественного развития, классовые корни идеализма являются главными причинами сохранения этой антинаучной, реакционной философии.

И не случайно, что из всех разновидностей идеализма наиболее модными среди буржуазии являются теперь течения субъективного идеализма, отвергающие объективные законы природы и открывающие простор для безудержного произвола, беззакония, шарлатанства. Германский империализм развивал свою дикую авантюристическую агрессию под знаком ницшеанского волюнтаризма. Империалисты США предпринимают ныне свои авантюры под знаком прагматизма, логического позитивизма, семантизма — этих разновидностей специфически американской философии бизнеса, оправдывающих любые мерзости, лишь бы они сулили выгоды магнатам Уолл-стрита.

Объективный ход истории неизбежно ведёт к гибели капитализма, к неизбежной победе социализма во всём мире. Вот почему объективные законы действительности так пугают реакционную буржуазию и её идеологов. Вот почему они не желают считаться с объективными законами исторического развития и ищут оправдания для своих антинародных действий в антинаучных системах философии. Именно поэтому империалистическая буржуазия бросается в объятия идеализма и в особенности субъективного идеализма.

Империалистическая реакция не гнушается ничем. Она пытается непосредственно опереться на мракобесие средних веков, воскрешая, например, тень «святого» Фомы (Аквинского), одного из главных христианских богословов XIII века, и формируя философское течение неофомизма.

Таковы социальные, классовые корни современных идеалистических теорий. При этом, однако, нельзя не отметить следующего. Стремясь пропагандой идеализма, поповщины, мракобесия одурачить трудящиеся массы, буржуазия вместе с тем одурачивает и себя, окончательно погрязая в антинаучной чертовщине и теряя всякий критерий для собственной ориентировки в бурном течении современных событий. Всем известно, в какую пропасть завели гитлеровцы самих себя, исповедуя теории ницшеанства, «мифа XX столетия» и т. п. Та же участь ждёт и американских империалистов. Желая запутать других, они сами запутываются во мраке прагматизма, логического позитивизма, семантизма и пр., ускоряя тем самым свою собственную гибель и крушение капиталистической системы в целом.

Такова уж судьба отживающих реакционных сил общества, не желающих добровольно уйти с исторической сцены.

 

*  *  *

 

Вся история философии, начиная от древнекитайских и древнегреческих школ, есть история ожесточённейшей борьбы материализма и идеализма, линии Демокрита и линии Платона. В решении основного вопроса философии марксистский философский материализм опирается на великие традиции материализма прошлого и продолжает эти традиции. Беспощадно громя идеализм всех мастей, Маркс и Энгельс опирались на Фейербаха, французских материалистов XVIII века, на Ф. Бэкона, античных материалистов и т. д. Разоблачая махизм, В. И. Ленин в своём гениальном произведении «Материализм и эмпириокритицизм» ссылается на Демокрита, Дидро, Фейербаха, Чернышевского и других выдающихся материалистов-философов и естествоиспытателей прошлого. В. И. Ленин советовал и впредь переиздавать лучшие материалистические и атеистические произведения старых материалистов, ибо они и на сегодня не утратили своего значения в борьбе против идеализма и религии.

Однако марксистский философский материализм не есть простое продолжение старого материализма. Исходя совершенно правильно в решении основного философского вопроса из первичности материи и вторичности сознания, домарксистские материалисты вместе с тем были в общем метафизическими, созерцательными материалистами. При решении основного вопроса философии они не принимали в расчёт роли революционно-практической деятельности человека. Отношение сознания к бытию им обычно представлялось чисто созерцательным (теоретическим или чувственным) отношением. Если же некоторые из них и говорили о роли практики в познании (отчасти Фейербах и в особенности Чернышевский), то для научного понимания самой практики им попрежнему нехватало материалистического понимания истории.

Критикуя ограниченность всего старого материализма и формулируя основы научного пролетарского мировоззрения, Маркс в знаменитых «Тезисах о Фейербахе» писал: «Главный недостаток всего предшествовавшего материализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность, берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика...». (Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, 1952, стр. 54).

Будучи идеалистами в области истории, домарксистские материалисты, естественно, не могли дать научного истолкования закономерностей возникновения и развития человеческого сознания, не могли дать материалистического решения вопроса об отношении общественного сознания к общественному бытию.

«Философы, — указывал Маркс в заключении «Тезисов о Фейербахе», — лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». (Там же, стр. 56).

Поэтому марксистский философский материализм не является и не мог явиться простым продолжением старого материализма.

Очень многие из старых материалистов, например, сбивались либо к гилозоизму (т. е. к наделению всей материи свойством ощущения) (Даже Г.В. Плеханов отдал дань такой точке зрения), либо к вульгарному материализму. Вульгарные материалисты не видят никакой разницы между сознанием как свойством материи и остальными свойствами вещества и рассматривают сознание как своеобразное испарение, секреторное выделение, продуцируемое мозгом. Заблуждения старых материалистов были неизбежны, так как старые материалисты были не в состоянии научно решить проблему порождения материей сознания.

В отличие от них марксистский философский материализм утверждает, что сознание есть свойство не всей, а лишь высокоорганизованной и особым образом организованной материи. Сознание есть свойство только биологически организованной живой материи, свойство, возникающее и развивающееся в соответствии с возникновением и совершенствованием живых форм.

В произведении «Анархизм или социализм?» И. В. Сталин указывает: «Неправильна та мысль, будто идеальная сторона, и вообще сознание, в своём развитии предшествует развитию материальной стороны. Ещё не было живых существ, но уже существовала так называемая внешняя, «неживая» природа. Первое живое существо не обладало никаким сознанием, оно обладало лишь свойством раздражимости и первыми зачатками ощущения. Затем у животных постепенно развивалась способность ощущения, медленно переходя в сознание, в соответствии с развитием строения их организма и нервной системы». (И.В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 313).

Товарищ Сталин критикует как несостоятельную и точку зрения вульгарных материалистов, отождествляющих сознание с веществом. Он пишет: «...та мысль, что сознание является формой бытия, вовсе не означает, будто сознание по своей природе есть та же материя. Так думали только вульгарные материалисты (например, Бюхнер и Молешотт), теории которых в корне противоречат материализму Маркса и которых справедливо высмеивал Энгельс в своём «Людвиге Фейербахе»». (Там же, стр. 317).

Сознание есть особое свойство материи, свойство отображения внешних вещей и их взаимосвязей в мыслящем мозгу человека. Общественное же сознание есть в свою очередь продукт общественного бытия.

Хотя и не вся природа обладает сознанием, это вовсе не значит, что последнее есть случайное свойство в природе. Обобщая данные естествознания и опираясь на них, марксистский философский материализм утверждает, что сознание является вполне закономерным и при соответствующих условиях неизбежным результатом развития форм материи, ибо возможность ощущения, сознания заложена в самом фундаменте материи как её неотъемлемое потенциальное свойство.

Говоря о вечном, неодолимом и неисчерпаемом развитии материи, о возникновении и исчезновении одних её форм и смене их другими формами, в том числе о возможности возникновения и исчезновения в бесконечной природе живых и мыслящих существ, Энгельс писал: «...сколько бы миллионов солнц и земель ни возникало и ни погибало; как бы долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истребленными без милосердия, — у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время». (Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1952, стр. 18-19).

Марксистский философский материализм с порога отметает нелепые домыслы мракобесов о «бессмертии души», «загробном мире» и т. п. и, опираясь на незыблемые данные науки и практики, раскрывает подлинные закономерности неодолимого порождения материей сознания — законы вечных превращений одних форм материи в другие, в том числе превращений неживой материи в живую и наоборот.

В простых минеральных телах, конечно, нет раздражимости, нет ощущения. Однако и здесь уже имеются возможности, которые при условии качественно иной организации материи (живое тело) порождают биологические формы отражения внешнего мира. Там, где возникает живой белок, естественно и неизбежно возникает и свойство раздражимости, а затем ощущения.

То же самое надо сказать и о возникновении человеческого сознания. В сравнении с умственными способностями даже высших животных оно представляет собой качественно новое явление, высшего порядка, которого в животном мире нет. Но и его возникновение базируется на тех подготовительных биологических предпосылках, которые складываются в длительном естественно-историческом прогрессе животных видов и их высшей нервной организации.

Сознание есть свойство материи. «...Противоположность материи и сознания, — указывал В. И. Ленин, — имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна». (В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 134-135).

Эту же мысль подчёркивает И. В. Сталин в своём труде «Анархизм или социализм?», говоря о единой и неделимой природе, выраженной в двух формах — материальной и идеальной.

В «Философских тетрадях» В. И. Ленин вновь замечает, что «различие идеального от материального тоже не безусловно, не чрезмерно». (В.И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 88).

За пределами основного гносеологического вопроса материальное и идеальное выступают как различные формы проявления единой и неделимой природы. Человеческое сознание существует реально. Оно исторически развивается в пространстве и во времени посредством миллионов и миллионов умов сменяющих друг друга поколений людей. Сознание отдельного человека так же доступно естественнонаучному исследованию, как и всякое другое свойство движущейся материи. Великая заслуга Ивана Петровича Павлова в том и заключается, что он впервые в истории науки открыл и разработал объективный (естественнонаучный) метод изучения психических явлений.

Но сказав, что сознание развивается не только во времени, а и в пространстве, нельзя проводить знак равенства между сознанием и веществом, как это делают вульгарные материалисты. Речь идёт лишь о критике пресловутого положения идеалистов (Кант, Гегель, махисты и пр.), будто сознание — «вневременная» и «внепространственная» категория. Вообще отношение материи и её свойств к пространству и времени нельзя представлять себе упрощённо, ньютониански. Это тоже было бы уступкой вульгарному, механистическому материализму.

Сознание есть на земле, но его нет на луне, нет на раскалённых звёздах. Это ли не отношение к пространству! Претензии махиста Авенариуса на право произвольно «примысливать» сознание всюду В. И. Ленин называл обскурантизмом. Если, говорит Энгельс в уже приведённой цитате, материя когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет — мыслящий дух, она снова и неизбежно породит его где-нибудь в другом месте и в другое время. Только в этом смысле и говорим мы в данном случае о развитии сознания в пространстве и времени.

Поэтому нельзя признать правильным огульное (и по существу ничего не разъясняющее) утверждение, будто сознание есть нечто вневременное и внепространственное. В произведениях классиков марксизма-ленинизма нигде не встречается такой характеристики сознания. И это не случайно, ибо все формы материи и решительно все её свойства — в том числе и сознание — находятся и развиваются во времени и пространстве, так как сама материя существует и может существовать только во времени и пространстве.

Но сознание вместе с тем безусловно не есть какое-то «выделение», «сок», «испарение», как думают вульгарные материалисты. В чём же тогда принципиальное различие между материей и сознанием? Говоря коротко, оно заключается в следующем.

Любое вещество, любая другая форма материи имеет своё предметное содержание в самой себе — молекулярное, атомное или электромагнитное содержание, которое можно, так сказать, измерить и взвесить. Напротив, предметное содержание сознания находится не в самом сознании, а вне его — во внешнем мире, отражаемом сознанием. Сознание, таким образом, не имеет иного содержания, кроме внешнего по отношению к нему, независимого от него и отображаемого им материального мира.

В. И. Ленин критиковал по данному вопросу Иосифа Дицгена отнюдь не за признание сознания материальным свойством, а за то, что Дицген своими неуклюжими выражениями смазывал разницу между материальным и идеальным в плоскости основного гносеологического вопроса, заявляя, будто разница между столом в сознании и столом в действительности не большая, чем разница между двумя действительными столами. Это уже была прямая уступка идеалистам, которые как раз и стремятся к тому, чтобы выдавать за реальность продукты самого сознания.

На самом деле представление о предмете и сам предмет — это не два одинаково реальных предмета. Представление о предмете это лишь мысленный образ реального предмета, оно не вещественно, а идеально. Предметное содержание мысли заключено не в ней самой, а во вне.

Конечно, сознание связано, сопряжено с определёнными биохимическими, физиологическими (в том числе и электромагнитными) движениями в мозгу. Современная физиология установила, например, что в тот момент, когда сознание человека не напряжено, находится в спокойном (отдыхающем) состоянии, в мозгу происходят равномерные электромагнитные колебания (волны альфа = около 10 колебаний в секунду). Но как только начинается усиленная умственная работа, скажем, человек приступает к решению математической задачи, так в мозгу возбуждаются чрезвычайно быстрые электромагнитные колебания. Прекращается работа над задачей — прекращаются и эти быстрые колебания волн. Вновь восстанавливается равномерное альфа-колебание.

Выходит, что мышление связано с определёнными напряжениями электромагнитного порядка, происходящими в мозговой ткани. Однако содержанием мышления в данном случае являются не эти электронные движения в мозгу. Они только условие для процесса мышления. Содержанием же последнего является та задача, которую разрешал мозг. А в заданной математической задаче как раз и были отражены формы взаимоотношений между вещами, явлениями, которые находятся вне сознания, во внешнем по отношению к сознанию мире.

В этом специфика сознания как свойства материи. Но это различие между материей и сознанием не абсолютно, не чрезмерно. Оно допустимо и обязательно лишь в пределах постановки основного философского вопроса. За этими пределами материя как первичное и сознание как вторичное выступают двумя сторонами единой и неделимой природы.

В. И. Ленин указывает, что «картина мира есть картина того, как материя движется и как «материя мыслит»».

 

Данные науки о возникновении сознания как свойства материи

 

Для идеалистов проблема происхождения сознания остаётся принципиально неразрешимой загадкой. Идеалисты не только решить, даже правильно поставить этого вопроса не в состоянии. Обходя прямую постановку вопроса об отношении мышления к бытию, современные идеалисты в своих философских теориях «желают» оставаться только «в пределах опыта» (разумеется, субъективно-идеалистически понимаемого опыта, как потока ощущений, представлений и т. д.). Поэтому о происхождении сознания они фактически не могут сказать ровно ничего, кроме пустой тавтологии, что сознание есть сознание (если, конечно, не считать более или менее прикрытой апелляции к сверхъестественному). Такова «глубина» их «мудрости».

Напротив, материализм и в особенности марксистский философский материализм в данном вопросе прямо обращается к передовому естествознанию, которое в деталях и экспериментально изучает глубочайшие свойства неорганической и органической материи.

Что же конкретно говорит нам о порождении материей сознания наука XX века? В современном естествознании этот вопрос распадается на две самостоятельные, но теснейшим образом между собой связанные проблемы: 1) проблему происхождения живого из неживого и 2) проблему возникновения и развития свойств раздражимости, ощущения, сознания по мере прогрессивного развития биологических форм. В самом деле, если ощущение, сознание вообще является свойством только высоко и особым образом организованной материи (живая материя), то вопрос о порождении материей сознания прежде всего упирается в вопрос о возникновении живого из неживого, в вопрос о происхождении жизни.

С законной гордостью мы должны сразу же подчеркнуть, что в наше время для практического, естественнонаучного разрешения многовековой проблемы происхождения жизни и превращения неощущающей материи в ощущающую более всего данных даёт русская, советская наука с её величайшими открытиями второй половины XIX и первой половины XX века, положившими начало ряду новых отраслей в естествознании и поднявшими естествознание в целом на новую ступень.

Продолжая линию Менделеева и Бутлерова, советские учёные далеко продвинулись в изучении химии органических тел, взаимосвязей и взаимопереходов между органической и неорганической природой. Открытия В. И. Вернадского в области геобиохимии, открытия Н. Д. Зелинского и его учеников, А. Н. Баха, А. И. Опарина и их учеников, достижения научно-исследовательских институтов Москвы, Ленинграда и других научных центров в области химии белков, биохимии, вплоть до искусственного получения (из продуктов ресинтеза) белков, обнаруживающих уже некоторые биологические свойства (например, иммунные, ферментативные свойства), — всё это проливает яркий свет на проблему происхождения живого из неживого.

В свою очередь великие достижения русской, советской материалистической биологии — труды К. А. Тимирязева, И. В. Мичурина, Н. Ф. Гамалея, О. Б. Лепешинской, Т. Д. Лысенко и других выдающихся биологов и микробиологов, труды И. М. Сеченова, И. П. Павлова и их последователей также неопровержимо говорят о происхождении ощущающей материи из неощущающей, подтверждая незыблемые положения марксистского философского материализма.

 

*  *  *

 

К разрешению вопроса о происхождении живого из неживого, о сущности жизни как определённого биохимического материального процесса современное естествознание подходит с двух сторон. Химия, геохимия и биохимия — с точки зрения анализа закономерностей превращения неорганических веществ в органические, закономерностей синтеза всё более и более сложных органических соединений, вплоть до образования белков (на определённой ступени усложнения которых и возникает живее), с точки зрения выяснения сущности исходных биохимических реакций. Напротив, теоретическая биология, цитология, микробиология к тому же вопросу подходят с точки зрения изучения самих живых форм, начиная от высших и кончая самыми низшими, самыми элементарными проявлениями жизни. Таким образом, отрасли современного естествознания — одни восходя от неживой природы к живой, другие спускаясь от живых форм к неживой природе — сходятся на стыке того и другого, на изучении возникновения и сущности ассимиляции и диссимиляции — биологического процесса обмена веществ.

Обобщая данные науки своего времени, Ф. Энгельс три четверти века тому назад писал в «Анти-Дюринге»:

«Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел».

«Жизнь — способ существования белкового тела — состоит, следовательно, прежде всего в том, что белковое тело в каждый данный момент является самим собой и в то же время — иным и что это происходит не вследствие какого-либо процесса, которому оно подвергается извне, как это бывает и с мертвыми телами. Напротив, жизнь, обмен веществ, происходящий путем питания и выделения, есть самосовершающийся процесс, присущий, прирожденный своему носителю — белку, процесс, без которого не может быть жизни. А отсюда следует, что если химии удастся когда-нибудь искусственно создать белок, то этот последний должен будет обнаружить явления жизни, хотя бы и самые слабые». (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1952, стр. 77-78).

Последующее развитие передового естествознания всецело подтвердило гениальное определение Энгельсом сущности жизни и его прогноз относительно возможности искусственного синтеза белковых тел, в том числе и таких, которые будут обладать первыми признаками живого.

Данные современной передовой науки о сущности и происхождении жизни можно кратко свести к следующему.

Живое не является чем-то случайным на земле. Совокупность всех живых существ на земле — биосфера — закономерный продукт геохимического развития поверхности кашей планеты. Биосфера продолжает играть существенную, исключительно важную роль во всех дальнейших геохимических процессах земной коры, определяя характер породообразования, почвообразования, состав атмосферы и вообще распределения химических элементов в верхних слоях земной коры, гидросфере, атмосфере.

«Живые организмы с геохимической точки зрения не являются случайным фактом в химическом механизме земной коры; они образуют его наиболее существенную и неотделимую часть. Они неразрывно связаны с косной материей земной коры, с минералами и горными породами... Великие биологи давно сознавали неразрывную связь, соединяющую организм с окружающей его природой». (В.И. Вернадский, Очерки геохимии, Госиздат, М – Л. 1927, стр. 41).

Оставляя в стороне некоторые безусловно ошибочные философские выводы, которые допускал выдающийся русский учёный, основатель науки геобиохимии В. И. Вернадский, необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что его труды по геохимии и биосфере содержат исключительно важные естественнонаучные обобщения, открытия, ценные для материалистического понимания происхождения жизни на земле.

Живое образуется из тех же химических элементов, из которых состоит и остальная, минеральная часть природы.

В состав живого тела организма входят почти все (включая и радиоактивные) химические элементы периодической системы Менделеева, одни в больших, другие в меньших пропорциях. Но как бы ни была мала в количественном отношении в составе протоплазмы доля некоторых химических элементов (присутствие их в организмах обнаруживают лишь с помощью спектрального анализа), последние, однако, также играют существенную роль в жизнедеятельности белка, отсутствие их вызывает гибель организма. (Можно отметить, например, что почвы, в которых отсутствует такой элемент, как медь, нельзя использовать для выращивания злаков; почва, не содержащая бора, непригодна для культуры свёклы и т. д).

С геохимической точки зрения живое вещество, говорил В. И. Вернадский, есть кислородное вещество, богатое водородом и углеродом. Однако значение углерода в организмах определяется не его количеством, а его исключительными химическими свойствами — давать безграничные возможности химической ассоциации, что образует стержень всех последующих усложнений в развитии органической молекулы.

Живой организм созидает своё тело из веществ неживой материи. В трудах К. А. Тимирязева показано, как в зелёном листе растения — этой естественной лаборатории — из неорганического происходит первообразование органического вещества, составляющего основу питания всех последующих форм жизни на земле. К. А. Тимирязев показал, что как органический фотосинтез, так и вообще все другие биохимические процессы в организмах строго подчинены незыблемым законам мироздания: законам сохранения и превращения вещества и энергии.

«Как ни один атом углерода, — говорил К. А. Тимирязев, — не создан растением, а проник в него извне, так ни одна единица тепла, выделяемого растительным веществом при сгорании, не создана жизнью, а заимствована, в конечном результате, у солнца».

«...Закон сохранения энергии оправдывается вообще над животным и растительным организмами, объясняя нам связь между деятельностью организма и тратой его вещества». (К.А. Тимирязев, Избранные сочинения, т. II, М. 1948, стр. 341, 340).

Химия, биохимия, биология экспериментально доказывают, что в организме нет никаких выдумываемых идеалистами особых мистических сил («энтелехия», «душа», «жизненная сила» и пр.), которые якобы «оживляют» «косную материю». Все свойства живого, в том числе и глубочайшие процессы биологического обмена веществ, проистекают из собственной внутренней сложности и противоречивости живой материи. Всякий организм есть естественно-исторически сложившаяся концентрация внешних условий. Организмы на всех своих стадиях развиваются в неразрывном единстве с этими материальными условиями.

На наших, так сказать, глазах происходит непрестанный химический взаимообмен веществ между живой и неживой природой. В течение определённого отрезка времени фактически происходит полное обновление вещественного состава организма. Химические вещества, составлявшие живое тело (и каждую молекулу живого белка), отмирают и удаляются из организма, а новые химические соединения, поступающие из внешней среды, став тканью организма, приобретают все свойства живой материи.

«Всякое живое тело, — говорит академик Т. Д. Лысенко, — само себя строит из неживого материала, иначе говоря, из пищи, из условий внешней среды... Живое тело состоит как бы из отдельных элементов внешней среды, превратившихся в элементы живого тела». (Т. Д. Лысенко, Агробиология, изд. 4, 1948, стр. 459—460.).

При этом важно подчеркнуть, что неживая материя, усваиваясь организмом и таким образом превращаясь в живую, не только полностью воспроизводит все те свойства живого вещества, на место которого она приходит, но и порождает сверх того новые, более высокие биологические свойства, благодаря чему жизнь прогрессирует как в плане стадийного развития особей, так и в общем плане филогенеза.

К. А. Тимирязев, как естествоиспытатель, даёт определение сущности жизни, различия живого от неживого, всецело подтверждающее мысль Энгельса.

«Основное свойство, характеризующее организмы, — писал великий русский учёный-материалист, — отличающее их от неорганизмов, заключается в постоянном деятельном обмене между их веществом и веществом окружающей среды. Организм постоянно воспринимает вещество, превращает его в себе подобное (усвояет, ассимилирует), вновь изменяет и выделяет. Жизнь простейшей клеточки, комка протоплазмы, существование организма слагается из этих двух превращений: принятия и накопления — выделения и траты вещества. Напротив, существование кристалла только и мыслимо при отсутствии каких-либо превращений, при отсутствии всякого обмена между его веществом и веществами среды». (Т. Д. Лысенко, Агробиология, изд. 4, 1948, стр. 459—460.).

«В комке белкового вещества потенциально дан весь разнообразный химизм живого тела». (Там же, стр. 371).

Громя виталистов, неовиталистов и других идеалистов в науке, К. А. Тимирязев фактами, на базе колоссальнейшего экспериментального материала доказывал, что в биохимии живого тела нет ничего, кроме материи, кроме «естества», развивающегося по неодолимым законам самой природы.

Изгнанные из области понимания основных физиологических процессов, идеалисты в биологии попытались перенести свои ухищрения на истолкование природы наследственности и её изменчивости. Однако идеализм наголову разбит и на этом поле сражения.

В напряжённой борьбе против идеалистической, вейсманистско-морганистской генетики К. А. Тимирязев, И. В. Мичурин, Т. Д. Лысенко глубоко и всесторонне доказали, что в организме нет никакого отличного от тела и якобы бессмертного «вещества наследственности». Закономерности наследственности и её изменчивости имеют также вполне постигаемую, материальную природу, всецело складываясь из взаимодействий организма и среды.

Искать в организме какое-то специальное «вещество наследственности» — это всё равно, что искать в нём независимую от тела организма «душу», «жизненную силу».

Тот факт, что, размножаясь, особи воспроизводят себе подобные организмы, определяется отнюдь не какими-то сверхъестественными и особыми «детерминантами наследственности», а диалектическими законами взаимосвязи и взаимообусловленности всех частей живого тела — между атомами и их группами в молекуле живого белка, между молекулами в протоплазме и клетке, между клетками в тканях, между тканями в органах и органами в организме.

Воспроизводясь из половой клетки или вегетативной почки, как бы регенерируя, организм развёртывает все свои потенциальные свойства в соответствии с законом взаимосвязи и взаимообусловленности молекул, клеток, тканей и т. д.

«Фигурально выражаясь, — пишет академик Т. Д. Лысенко, — развитие организма есть как бы раскручивание изнутри спирали, закрученной в предыдущем поколении». (Т.Д. Лысенко, Агробиология, изд. 4, 1948, стр. 463).

Таковы выводы современного передового естествознания, последовательно материалистически трактующего жизнь как одну из форм движения материи.

Современное передовое естествознание (астрономия, физика, химия, биология) до конца разоблачило идеалистические теории «вечности жизни», «панспермии» и т. д. Жизнь на земле — земного происхождения, результат крайне длительного естественного синтеза всё более и более сложных органических веществ. Там, где есть жизнь на других планетах солнечной системы (Относительно жизни на Марсе наука располагает уже довольно достоверными данными. Советскими учёными создана новая отрасль естествознания – астроботаника, изучающая марсианскую флору. Всё настойчивее выдвигаются предположения о наличии жизни так же и на Венере) или на планетах других звёзд, всюду она может быть только результатом развития материи на данной планете, ибо живое неотделимо от условий своего существования и мыслимо только как продукт развития самих этих условий.

В книге академика А. И. Опарина «Возникновение жизни на земле», впервые вышедшей в 1936 году и обобщающей с точки зрения материализма достижения науки в СССР и за рубежом, намечены основные этапы возможного естественного органосинтеза, начиная от первых карбидных соединений до белков, способных выпадать из растворов в виде различных коллоидных осадков, которые затем могли эволюционировать в живое вещество. Разумеется, в ходе дальнейшего развития космогонии, геологии, химии, биологии неизбежны изменения, уточнения естественнонаучных представлений относительно конкретных звеньев в общей картине первоначального происхождения живого из неживого. Но как бы ни изменялись отдельные естественнонаучные выводы, одно остаётся неизменным — это то, что живое, органическое произошло и происходит из неорганической, неживой природы по законам развития самой материи.

Возникновение жизни означало величайший качественный скачок, перелом в развитии материи на земле. Крутой поворот в развитии материи в данном случае заключается в конечном счёте в том, что процессы химические превращаются в биохимические, отличающиеся, собственно говоря, новым типом химической ассоциации и диссоциации в самой органической молекуле.

Неживое химическое соединение — замкнутая система, все валентные и другие связи которой обычно замещены, увязаны между собой. Это придаёт молекуле устойчивость равновесия. Устойчивость неживой молекулы, стационарность её химического состава достигается её относительной инертностью к окружающим телам. (Как только такая молекула вступает в реакции, она меняет свой химический состав, что даёт уже другое соединение.)

Напротив, устойчивость живой молекулы достигается тем, что она всё время осуществляет самообновление своего химического состава путём непрестанного усвоения (ассимиляция) новых и новых атомов и их групп из внешней среды и выделения таковых во вне (диссимиляция). Подобно тому как видимая устойчивость формы струи фонтана или пламени свечи определяется быстрым прохождением частиц через эти формы, так относительная устойчивость, постоянство химического состава молекулы живого белка достигается тем, что через неё (молекулу) проходит непрестанное и закономерное движение определённых химических частиц, захватываемых извне и выделяемых во вне. Отсюда и вытекает наблюдаемая резкая диссиметричность молекулы живого белка, ибо она с одного, так сказать, конца непрестанно ассоциирует, а с другого — диссоциирует.

Нельзя согласиться с тем, будто живая протоплазма образована из неживых молекул. Сущность жизни — закономерный обмен веществ — определяет собой и характер химических связей (ассоциации и диссоциации) внутри самой молекулы живого белка. Точнее будет сказать, что сам биологический обмен веществ — единство ассимиляции и диссимиляции — вытекает из качественно нового типа химической ассоциации и диссоциации, складывающегося в живой молекуле белка в противоположность неживым химическим соединениям.

Молекула живого белка — сложнейшее химическое образование, состоящее из многих десятков тысяч атомов, куда входит большинство элементов периодической системы Менделеева. По современным данным, в состав молекулы живого белка входит до 50 тысяч отдельных аминокислотных звеньев. Сами эти аминокислотные звенья весьма многообразны. Молекулярный вес такого химического соединения достигает 2—3 миллионов. По теории Н. И. Гаврилова и Н. Д. Зелинского, крайне громоздкая молекула белка (макромолекула) складывается из несколько менее громоздких, но в свою очередь очень сложных звеньев (микромолекул). Внутри такой структуры возникают всё новые и новые формы химических связей, которые в сравнении с исходными ковалентными, ионными связями отличаются всё большей и большей гибкостью, неустойчивостью, подвижностью. В итоге такая молекулярная система в конце концов приобретает в целом исключительно подвижный, текучий характер.

Вот почему белковые молекулы, как никакие другие химические соединения, обладают способностями ассоциироваться во всё большие ассоциации, во всё более сложные комплексы как между собой, так и с другими органическими и неорганическими соединениями. Физико-химическая структура такого вещества имеет свойства жидких кристаллов со всеми присущими им способностями движения, роста, почкования, образования более громоздких форм, свойственных кристаллическим соединениям, помещённым в соответствующую среду. Живой белок приобретает ферментативную активность, ускоряя и саморегулируя течение биохимических процессов.

Относительная устойчивость подвижной системы живой молекулы только тем и поддерживается, что она посредством закономерной последовательности определённых реакций, с одной стороны, непрестанно, ежемгновенно присоединяет к себе всё новые и новые химические вещества, а с другой — непрестанно выделяет их обратно во вне.

Отсюда качественная особенность живого химического образования в отличие от неживого заключается, далее, в том, что живой белок лишь постольку может более или менее сохраняться как таковой, поскольку налицо соответствующие химические материалы и энергетические условия (внешняя среда), необходимые белку для непрестанного пропускания их сквозь себя, чем и поддерживается относительное постоянство элементного химического состава и определённый энергетический уровень его молекул.

Таков качественно новый тип химической ассоциации и диссоциации, появление которого в истории химической эволюции на земле и означает превращение неживого белка в живое вещество.

По мере дальнейшего усложнения внутренней структуры живого вещества (возникновение предклеточных форм, биологической клетки, многоклеточных организмов и т. д.) усложнялись и биохимические процессы обмена веществ. Всё большую и большую роль приобретала ферментативная, а затем и нервная регуляция этих процессов. Но как бы ни усложнялись эти процессы и как бы ни повышалась роль ферментов и нервной системы в организме, корни живого уходят во внутреннюю специфику химической организации самой молекулы живого белка, вызывающую это её непрестанное самообновление.

Если «живое вещество, не имеющее формы клетки, обладает способностью к обмену веществ, развивается, растёт и размножается» (О.Б. Лепешинская, Клетка, её жизнь и происхождение, М. 1950, стр. 46), то несомненно, что каждой молекуле такого тела природы свойственны законы ассимиляции и диссимиляции.

«Живое вещество, — говорит О. Б. Лепешинская, — начинается от белковой молекулы, способной к такому обмену веществ, при котором эта молекула, сохраняясь, развивается, даёт новые формы, растёт и размножается». (Там же, стр. 46).

Выдающиеся открытия О. Б. Лепешинской в области изучения роли не имеющего клеточной структуры первичного живого вещества в организме неоспоримо убеждают в том, что жизнь действительно начинается с молекулы белка.

Особенно наглядно свидетельствуют об этом открытия советской науки о вирусах — этих, повидимому, самых крайних формах жизни, стоящих на грани живого и неживого. Мельчайшие формы вирусов представляют собой не более как отдельные молекулы белка, затем — агрегаты белковых молекул, образуя целую шкалу переходов к миру бактерий и одноклеточных организмов.

«Самовоспроизведение вирусных частиц, — говорит один из видных советских вирусологов К. С. Сухов, — знаменует собой их способность к ассимиляции и является качеством, принципиально отличающим их от тел неживой природы. В то же время благодаря простоте своей организации вирусы сохраняют ряд свойств, чрезвычайно сближающих их с молекулярными веществами. Сюда относятся их способность кристаллизоваться и их химическая реактивность».

«На этой стадии развития живой материи, — пишет далее К. С. Сухов, — жизнь оказывается обратимой, она может полностью прекращаться и возобновляться в зависимости от окружающих условий». («Вопросы философии» №2, 1950 г., стр. 81-82).

Говоря другими словами, молекула вирусного белка, очевидно, может переходить (в зависимости от условий) от одного типа химической ассоциации и диссоциации атомов, свойственного живой, разомкнутой и подвижной системе, к другому типу, свойственному внутренне замкнутой, стационарной системе неживого химического соединения. Таковы в природе естественные переходы от химии к биохимии, от неживых форм материи к живым, устанавливаемые советскими учёными.

Обильные фактические материалы, полученные передовым естествознанием XX века, всесторонне доказывают и подтверждают истину марксистского философского материализма о единстве всех форм движения материи, о происхождении живой и ощущающей материи из материи неживой, неощущающей.

 

*  *  *

 

Отстаивая, защищая материализм от покушений махистов и развивая, углубляя марксистское мировоззрение, В.И. Ленин в произведении «Материализм и эмпириокритицизм» указывал, что естествознанию ещё предстоит большая задача конкретно, экспериментально выяснить, как возникает ощущающая материя из неощущающей.

«...Остается еще исследовать и исследовать, — говорит В. И. Ленин, — каким образом связывается материя, якобы не ощущающая вовсе, с материей, из тех же атомов (или электронов) составленной и в то же время обладающей ясно выраженной способностью ощущения. Материализм ясно ставит нерешенный еще вопрос и тем толкает к его разрешению, толкает к дальнейшим экспериментальным исследованиям». (В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 34).

И действительно, на вопрос о порождении материей сознания, о природе ощущения, сознания естествознание очень долгое время ещё не могло дать научного ответа. Если астрономия со времён Коперника и Галилея покончила с донаучными аристотелевско-птоломеевскими воззрениями на движение небесных тел, если химия со времени Ломоносова и Дальтона оставила алхимические и флогистонные теории, то наука о психических явлениях вплоть до Сеченова — Павлова продолжала прозябать на уровне донаучных натурфилософских гипотез.

«Можно с правом сказать, — говорит И. П. Павлов,— что неудержимый со времени Галилея ход естествознания впервые заметно приостанавливается перед высшим отделом мозга, или, общее говоря, перед органом сложнейших отношений животных к внешнему миру. И, казалось, что это недаром, что здесь действительно критический момент естествознания, так как мозг, который в высшей его формации — человеческом мозгу — создавал и создает естествознание, сам становится объектом этого естествознания». (И.П. Павлов, Избранные произведения, Госполитиздат, 1951, стр. 181).

Пока естествоиспытатели изучали, так сказать, весомые, ощутимые формы вещества и движения, они поступали в соответствии с вполне научными методами объективного, материалистического подхода к явлениям, подводя их: под фундаментальные законы природы — законы сохранения и превращения материи и движения. Но перед областью психических явлений естествоиспытатели вставали в тупик и, покидая естественнонаучную почву, ударялись в произвольные натурфилософские гадания. И. П. Павлов говорил, что «физиолог в данном пункте оставил твердую естественно-научную позицию... физиолог взял на себя неблагодарную задачу гадать о внутреннем мире животных». (Там же, стр. 183. (Курсив мой. – П.Б.)).

Конечно, философский материализм решил этот вопрос давно, говоря о первичности материи и вторичности сознания как свойства высокоорганизованной материи. Но это было лишь в общетеоретической форме. Естествознание по-настоящему не вошло ещё в эту область со своими методами экспериментального изучения, чем и пользовался идеализм, чувствуя себя чуть ли не хозяином в этой сфере.

И. М. Сеченов первым в науке указал естествознанию основные пути штурма последней крепости для науки — мозга. И. П. Павлов осуществил её завоевание. Отныне, после великих открытий И. П. Павлова, выяснены основные естественнонаучные закономерности также и в области психической жизни животных и человека. Мозг раскрыт как материальная лаборатория духовной жизни. «И это, — говорил И. П. Павлов, — целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли». (И.П. Павлов, Избранные произведения, стр. 48).

Великими открытиями Сеченова и Павлова был нанесён сокрушающий удар всем системам «безмозглой философии» и «безмозглой психологии». Идеализм был изгнан и из этого его последнего убежища.

Указывая на теоретическое значение успехов физиологической науки и имея в виду прежде всего значение павловских открытий, В. М. Молотов на приёме в Кремле участников XV международного конгресса физиологов говорил:

«Современная, в основе своей материалистическая, физиология, всё более глубоко проникая в сущность процессов жизни организма человека, в процессы жизни животных и растений, делает, вместе с развитием других наук, великую освободительную работу для умственного развития человека, освобождая его от всей этой плесени мистики и религиозных пережитков». («Правда» от 18 августа 1935).

Своим учением о высшей нервной деятельности И. П. Павлов дал глубочайшее естественнонаучное обоснование коренных положений марксистского философского материализма о первичности материи и вторичности сознания, о сознании как отражении действительности в мозгу, о мозге как материальном органе сознания.

Совершив переворот в науке о психических явлениях, И. П. Павлов достиг следующего:

1. Впервые в истории науки он выдвинул, обосновал и разработал объективный, т. е. естественнонаучный, метод изучения психических явлений.

2. И. П. Павлов открыл условный рефлекс и тем самым дал в руки естествоиспытателей мощнейшее орудие экспериментального исследования законов психики, орудие проникновения в тайны работы мозга.

3. Анализируя механизм отображения внешнего мира в мозгу животных и человека, И. П. Павлов установил три ступени, три этапа организации и познавательной (отражательной) способности нервной ткани: а) система безусловных рефлексов (свойственных низшим отделам мозга и недиференцированной ткани животных без нервной системы), для которой характерна проводниковая связь (т. е. прямая и неизменная связь на основе прямого контакта живого тела и внешнего раздражителя); б) система условно-рефлекторной деятельности (большие полушария головного мозга) — подвижная замыкательная связь, которую Павлов уподоблял телефонной связи через коммутатор, через центральную станцию; в) вторая сигнальная система — специфически человеческий механизм отображения действительности в мозгу через членораздельную речь — посредством слова, понятия, посредством языка и мышления.

4. И. П. Павлов раскрыл структуру организации и взаимодействия центров высшей нервной деятельности и основные законы внутренних движений в нервной ткани: взаимодействие возбуждения и торможения, иррадиации и концентрации возбуждения и торможения, взаимоиндукции этих процессов и т. д.

5. Раскрыв диалектику внутренних процессов нервной деятельности, И. П. Павлов объяснил физиологическую природу явлений сна, гипноза, душевных заболеваний, особенностей темпераментов, изгнав тем самым идеализм и из этой области науки.

6. Своими открытиями И. П. Павлов пролил яркий свет как на конкретные пути превращения неощущающей материи в ощущающую, так и на пути формирования биологических предпосылок для возникновения человеческого сознания.

7. Наконец, своими гениальными положениями об особенностях второй сигнальной системы И. П. Павлов указал пути детального раскрытия физиологии мышления, физиологических основ взаимодействия языка и мышления.

Рассматривая жизнь как закономерный продукт развития материи земной коры, И. П. Павлов подходил к объяснению решительно всех проявлений психической жизни животных под углом зрения единства организма и окружающей среды, под углом зрения прогрессирующего приспособления организмов к условиям их существования, под углом зрения единства онто- и филогенеза в развитии живых форм. И. П. Павлов показал, что вся нервная деятельность, начиная от самых первых проявлений раздражимости протоплазмы, подчинена функции приспособления организма к условиям существования и выступает как средство этого приспособления.

«Совершенно очевидно, — говорит И. П. Павлов, — что вся деятельность организма должна быть закономерна. Если бы животное не было, употребляя биологический термин, точно приспособлено к внешнему миру, то оно скоро или медленно переставало бы существовать. Если бы животное, вместо того чтобы направляться к еде, отстранялось от неё, вместо того чтобы бежать от огня, кидалось в огонь и т. д. и т. д., оно было бы так или иначе разрушено. Оно так должно реагировать на внешний мир, чтобы всей ответной деятельностью его было обеспечено его существование». (И.П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. IV, изд. Академии наук СССР, М. – Л. 1951, стр. 22).

Эти павловские выводы вполне согласуются с положениями марксистского философского материализма о сознании как свойстве отражения.

Громя махистов, В. И. Ленин указывает в книге «Материализм и эмпириокритицизм», что, только достоверно отображая действительность посредством нервной системы, животное в состоянии обеспечить регулярный обмен веществ между организмом и средой. И тот факт, что животные в общем правильно ведут себя в обстановке их жизни, приспособляются к окружающей среде, — этот факт убедительнейшим образом говорит о том, что они в общем верно отображают свойства окружающего их мира явлений.

Ставя перед естествоиспытателями задачу исследовать, каким образом происходит переход от неощущающей материи к ощущающей, В. И. Ленин вместе с тем давал гениальные указания, в каком именно направлении должна работать мысль учёных, чтобы решить эту задачу. В двух местах книги «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин повторяет мысль о том, что нельзя утверждать, что вся материя обладает свойством ощущения, но «в фундаменте самого здания материи» логично предполагать существование свойства, сходного с ощущением, родственного ощущению, — свойства отражения. (См. В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 34, 38).

В произведениях Энгельса «Анти-Дюринг» и «Диалектика природы» имеются совершенно ясные указания относительно того, что качественно новое свойство, присущее лишь живой материи, — свойство раздражимости, ощущения возникает вместе с переходом от химии к биохимии, т. е. вместе с возникновением обмена веществ, и вытекает из самого процесса ассимиляции и диссимиляции.

Энгельс говорит: «Из обмена веществ посредством питания и выделения, — обмена, составляющего существенную функцию белка, — и из свойственной белку пластичности вытекают все прочие простейшие факторы жизни:                раздражимость, которая заключается уже во взаимодействии между белком и его пищей; сокращаемость, обнаруживающаяся уже на очень низкой ступени при поглощении пищи; способность к росту, которая на самой низшей ступени включает размножение путем деления; внутреннее движение, без которого невозможно ни поглощение, ни ассимилирование пищи». (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1952, стр. 78).

Исследуя физиологию раздражимости, ощущения, И. П. Павлов дал глубокое естественнонаучное подтверждение этих мыслей Энгельса и Ленина. Павлов устанавливает то общее, что в этом отношении роднит, связывает ощущающую и неощущающую материю. Общее, по Павлову, тут состоит в том, что неживое тело, как и живое, существует как индивидуальность лишь до тех пор, пока вся структура его внешней и внутренней организации позволяет ему противостоять воздействиям на него всего окружающего мира. Ведь в мире всё взаимосвязано, абсолютной пустоты нет и на каждое тело прямо или косвенно влияет, так сказать, весь остальной мир. И тем не менее каждое тело до поры до времени противостоит этому огромному воздействию на него извне.

Механические, химические, акустические, оптические и другие зеркально-мёртвые акты отражения телом воздействий на него извне помогают ему сохранить свою форму до тех пор, пока оно не разложится, не превратится в другие формы.

Так обстоит дело с телами мёртвой природы. Живому телу все эти свойства неживого вещества также присущи, ибо оно состоит из тех же атомов, что и физические тела.

«Что собственно есть в факте приспособления? — спрашивает И. П. Павлов и отвечает.— Ничего... кроме точной связи элементов сложной системы между собою и всего их комплекса с окружающей обстановкой.

Но это ведь совершенно то же самое, что можно видеть в любом мертвом теле. Возьмем сложное химическое тело. Это тело может существовать как таковое лишь благодаря уравновешению отдельных атомов и групп их между собою и всего их комплекса с окружающими условиями.

Совершенно так же грандиозная сложность высших, как и низших организмов, остается существовать как целое только до тех пор, пока все ее составляющее тонко и точно связано, уравновешено между собою и с окружающими условиями». (И.П. Павлов, Избранные произведения, 1951, стр. 135-136).

Но живое вещество устроено несравненно сложнее, чем мёртвое тело. Будучи крайне сложным по своей организации, живое вещество всё время находится в состоянии непрестанного обмена веществ с окружающей средой. В этом безостановочном процессе ассимиляции и диссимиляции неживое превращается в живое и наоборот.

В таких отношениях организма и среды для того, чтобы поддерживать существование и обеспечивать регулярность обмена веществ, недостаточно одних лишь механических, химических, оптических, акустических, термических и т. п. зеркально-мёртвых свойств отражения внешних воздействий. Нужна способность избирательного биологического отношения к окружающему с точки зрения того, что можно, а чего нельзя воспринимать, усваивать, ассимилировать, с чем можно, а с чем нельзя вступать в соприкосновение. Так в самом процессе складывающегося обмена веществ, при переходе от неживого белка к живому, от химии к биохимии простые механические, термические, акустические, оптические и т. д. свойства отражения превращаются в явления биологической раздражимости. Точнее говоря, на базе первых возникает второе. А на основе раздражимости, по мере развития и усложнения биологических форм, вырастают, возникают все другие, более высокие формы отражения действительности — ощущение, восприятие, представление и т. д.

Подчёркивая естественную, материальную основу высших нервных реакций животного, И. П. Павлов писал: «Пусть эта реакция чрезвычайно сложна по сравнению с реакцией низшего животного и бесконечно сложна по сравнению с реакцией любого мертвого предмета, но суть дела остается все той же». (И.П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. III, кн. 1, 1951, стр. 65).

Мысль о том, что причины возникновения и развития свойств раздражимости, ощущения и т. д. в живых телах являются материальными причинами, очень глубоко в своё время выразил И. М. Сеченов. Прослеживая основные этапы прогрессивного развития форм чувствительности живых тканей, от самых элементарных проявлений свойства раздражимости, ещё равномерно разлитого по всему телу, до диференциации специальных органов чувств (обоняние, зрение, слух и т. д.), И. М. Сеченов писал: «Среда, в которой существует животное, и здесь оказывается фактором, определяющим организацию. При равномерно разлитой чувствительности тела, исключающей возможность перемещения его в пространстве, жизнь сохраняется только при условии, когда животное непосредственно окружена средой, способной поддерживать его существование. Район жизни здесь по необходимости крайне узок. Чем выше, наоборот, чувственная организация, при посредстве которой животное ориентируется во времени и в пространстве, тем шире сфера возможных жизненных встреч, тем разнообразнее самая среда, действующая на организацию, и способы возможных приспособлений. Отсюда уже ясно следует, что в длинной цепи эволюции организмов усложнение организации и усложнение действующей на нее среды являются факторами, обусловливающими друг друга. Понять это легко, если взглянуть на жизнь, как на согласование жизненных потребностей с условиями среды: чем больше потребностей, т. е. чем выше организация, тем больше и спрос от среды ка удовлетворение этих потребностей». (И.М. Сеченов, Избранные философские и психологические произведения, Госполитиздат, 1947, стр. 414-415).

Развивая и углубляя приведённые здесь мысли И. М. Сеченова, И. П. Павлов раскрыл конкретный механизм прогрессивного развития нервной деятельности, механизм формирования всё более и более сложной психики животных, вплоть до высших обезьян. Этот механизм есть превращение условных рефлексов в безусловные.

И. П. Павлов установил, что кроме постоянных (прирождённых) рефлекторных реакций организма, уходящих корнями в раздражимость протоплазмы, связанную с биохимическим процессом обмена веществ, вызываемых прямым контактом живого тела с возбудителем, животные с более сложной нервной системой способны образовывать временные рефлексы. Организм — тончайшая мембрана, которая улавливает и фиксирует малейшие изменения в окружающей его обстановке. Если вновь появляющийся возбудитель (новый запах, звук, фигура предмета и т. д.) окажется безразличным для отправления жизненных функций, животное очень скоро перестанет на него реагировать, как бы он ни был заметен сам по себе. Но если этот новый возбудитель окажется сигналом приближения пищи, опасности и т. д., то организм вскоре выработает на него стереотипное, автоматическое ответное действие — рефлекс. Эти новые, вырабатываемые в процессе индивидуальной жизни животного рефлексы обеспечивают для организма всё более тонкое, более диференцированное приспособление к окружающей обстановке, расширяют диапазон жизнедеятельности животного.

И. П. Павлов указывает далее, что при сохранении прямой связи данного сигнала с жизненными потребностями организма в долгом ряде поколений вырабатываемый на него временный, условный рефлекс способен постепенно настолько закрепиться, что будет передаваться по наследству, т. е. из индивидуального для каждой отдельной особи станет общим для данного вида животных, — из условного превратится в безусловный.

«Можно принимать, — пишет великий русский физиолог, — что некоторые из условных вновь образованных рефлексов позднее наследственностью превращаются в безусловные». (И.П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. III, кн. 1, 1951, стр. 273).

«В высшей степени вероятно (и на это имеются уже отдельные фактические указания), — говорит он в другой работе, — что новые возникающие рефлексы, при сохранности одних и тех же условий жизни в ряде последовательных поколений, непрерывно переходят в постоянные. Это было бы, таким образом, одним из действующих механизмов развития животного организма». (И.П. Павлов, Избранные произведения, 1951, стр. 196).

Действительно, уже тот факт, что в зависимости от длительности упражнений и других содействующих факторов вырабатываемые в лабораторной обстановке условные рефлексы становятся всё более и более прочными, говорит о возможности их последовательного и всё более углубляемого закрепления, которое может в конце концов привести к переходу в безусловную связь.

Превращение условных рефлексов в безусловные расширяет базу для образования всё новых и новых условных рефлексов, которые способны возникать лишь на базе безусловных нервных реакций, а расширение и углубление этим путём нервной деятельности животного влечёт за собой количественный рост и качественное усложнение нервной ткани, мозга.

Естественный отбор, неумолимо действующий на всех стадиях жизни особей и видов, формирует и направляет этот процесс усложнения нервной деятельности животных.

Раскрывая физиологические основы прогрессирующего усложнения высшей нервной деятельности, И. П. Павлов дал вместе с тем материалистическое истолкование механизма образования-всё более и более сложных инстинктов животных, изгоняя идеализм и из этого его убежища.

И. П. Павлов указывает, что «нет ни одной существенной черты, отличающей рефлексы от инстинктов. Прежде всего есть множество совершенно незаметных переходов от обычных рефлексов к инстинктам». (И.П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. IV, 1951, стр. 24).

Сравнивая одну за другой черты инстинктов и рефлексов, И. П. Павлов указывает, что рефлексы могут быть не менее сложны, представлять столь же последовательную цепь действий животного, так же вызываться возбуждениями, идущими изнутри организма, и целиком захватывать жизнедеятельность организма, как и инстинкты. «Таким образом как рефлексы, так и инстинкты, — говорит Павлов, — закономерные реакции организма на определенные агенты, и потому нет надобности обозначать их разными словами. Имеет преимущество слово «рефлекс», потому что ему с самого начала придан строго научный смысл». (Там же, стр. 26).

Материалистическое истолкование И. П. Павловым инстинктивного поведения животных, его открытия в области понимания материальных причин развития животных инстинктов от низших к высшим позволяют понять процесс образования основных биологических предпосылок для возникновения человеческого сознания.

 

*  *  *

 

Было бы грубой ошибкой представлять себе возникновение человеческого сознания как процесс простого усовершенствования животных инстинктов. Человеческое сознание качественно отлично от животного, оно возникает и развивается на качественно новой основе — на базе трудовой деятельности человека, на базе общественного производства. Поэтому одно естествознание (физиология, биология вообще) не может научно решить проблему возникновения и развития мышления. Естествознанию должны прийти на помощь исторический материализм, наука об истории общества, истории языка и другие общественные науки.

Классики марксизма показали, что труд создал человека, что только благодаря труду произошло очеловечение когда-то жившего на земле высокоразвитого вида обезьян.

В своей статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Энгельс пишет: «Труд — источник всякого богатства, утверждают политико-экономы. Он действительно является таковым наряду с природой, доставляющей ему материал, который он превращает в богатство. Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он — первое основное условие всей человеческой жизни, и притом-в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека». (Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1952, стр. 132).

В свете открытий И. П. Павлова легко представить, какими конкретно путями складывались биологические предпосылки для возникновения труда, а соответственно и предпосылки для превращения инстинктивного сознания обезьяны в логическое мышление человека.

Энгельс замечает, что у высших животных в зародыше, в зачатках имеют место все виды рассудочной деятельности. (См. Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1952, стр. 140, 176). И действительно, можно привести очень много примеров довольно осмысленного поведения животных, например собак, лисиц, медведей, бобров и в особенности человекообразных обезьян. Это, конечно, не значит, что нужно поставить знак равенства между «сознанием» животного и сознанием человека. Речь идёт лишь об общих биологических предпосылках мышления, о том, что сознание человека является естественно-историческим продуктом развития мозга — развития, которое имело место ещё в животном царстве.

Сознание человека — это качественно новая форма отражения по сравнению с отражением внешнего мира в мозгу животного. Не говоря уже об абстрактно-логическом (мышлении, которое свойственно только человеку, даже ощущения, восприятия, представления человека существенно иные, чем у животных, ибо это осмысленные представления, восприятия, ощущения.

Этот новый скачок в развитии мозга произошёл благодаря труду. Труд создал человека, труд породил и человеческое сознание.

Обезьяна — предок человека вела инстинктивную жизнь, сначала лишь от случая к случаю пользуясь в качестве орудия палкой, камнем или костью в той форме, как их доставляла ей сама природа. Высшие обезьяны, а также некоторые другие животные и сейчас иногда употребляют в качестве орудия камень или палку. Должны были пройти многие сотни тысяч, может быть, миллионы лет, прежде чем случайное пользование орудием превратилось (по законам превращения условных рефлексов в безусловные) для определённого вида обезьян в регулярную привычку, стало их трудовым инстинктом, наследственно передающимся из поколения в поколение.

Это ещё не было трудом. Это был инстинкт. Маркс строго различает подлинно человеческую трудовую деятельность от «первых животнообразных инстинктивных форм труда» (К. Маркс, Капитал, т. I, 1951, стр. 185), ибо здесь инстинкт ещё не был осознан и «трудовая» деятельность обезьяны мало чем отличалась от инстинктивного поведения птиц или зверей, сооружающих себе гнездо или берлогу.

Следовательно, вначале труд носил инстинктивный характер, подчиняясь законам образования и развития чисто животных рефлексов, условных и безусловных, происхождение которых материалистически разъяснено учением И. П. Павлова.

Но раз вся последующая жизнь этого определённого вида обезьян стала всё больше и больше базироваться на инстинктивно-трудовой деятельности, на формах инстинктивного труда, то мало-помалу, отражаясь в мозгу миллиарды и миллиарды раз, эта опосредованная через орудия труда связь организма с окружающей природой стала закрепляться в сознании определёнными фигурами уже логического мышления.

По мере того как обезьяна — предок человека в течение миллионов лет инстинктивно срасталась с орудием труда и уже не в состоянии была обходиться без орудия, добывание последнего для неё становилось такой же потребностью, как и добывание пищи. Можно себе представить, какие новые отношения между организмом и средой должны были отражаться в мозгу, если удовлетворение прямой потребности в пище отныне опосредовалось предварительной «заботой», действиями по добыче (поискам, обработке, хранению) таких предметов, которые сами непосредственно не потребляются.

Благодаря труду происходило выделение в сознании всё новых и новых скрытых до этого связей между явлениями. Эти связи отражались и фиксировались в мозгу в виде определённых понятий, категорий, которые являлись ступеньками выделения общего, закономерного из кажущегося хаоса единичных явлений.

«Перед человеком, — замечает В. И. Ленин, — сеть явлений природы. Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет, категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать ею». (В.И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 67).

Начало человеческого сознания есть превращение животного инстинкта в мышление. «Начало это, — говорят основоположники марксизма, — носит столь же животный характер, как и сама общественная жизнь на этой ступени; это — чисто стадное сознание, и человек отличается здесь от барана лишь тем, что сознание заменяет ему инстинкт, или же, — что его инстинкт осознан». (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, 1938, стр. 21).

Опыты И. П. Павлова и его последователей над обезьянами показывают всю вздорность и реакционность рассуждений сторонников идеалистической гештальтпсихологии в Европе и Америке, твердящих со времён Канта о «нерасчленённости» собачьего, кошачьего или обезьяньего «самосознания», о «независимости» умственных способностей животных от их рефлекторной нервной деятельности.

Обобщая экспериментальные наблюдения над обезьянами, И. П. Павлов показывал, как именно действия обезьяны в определённой обстановке, её реальные столкновения с окружающими предметами вызывают в её мозгу соответствующие представления и ассоциации этих представлений, помогающие ей ориентироваться в обстановке и приспособляться к ней.

Именно действие, говорил И. П. Павлов, порождает ассоциацию в мозгу животного, а не наоборот. И. П. Павлов беспощадно критиковал идеалистические «доводы» психологов-дуалистов, позитивистов, кантианцев вроде Кёлера, Коффка, Иеркса, Шеррингтона и др., считавших, что «сознание» животных рождается и развивается независимо от движений, от развития тела организма. Последовательно проводя принцип детерминизма в области науки о психике, Павлов устанавливал материальные, физиологические основы порождения и развития сознания.

«Обезьяна, — говорил И. П. Павлов своим ученикам, — имеет ассоциации, относящиеся до взаимодействия механических предметов природы... если сказать, в чем успех обезьяны сравнительно с другими животными, почему она ближе к человеку, то именно потому, что у нее имеются руки, даже четыре руки, т. е. больше, чем у нас с вами. Благодаря этому она имеет возможность вступать в очень сложные отношения с окружающими предметами. Вот почему у нее образуется масса ассоциаций, которых не имеется у остальных животных. Соответственно этому, так как эти двигательные ассоциации должны иметь свой материальный субстрат в нервной системе, в мозге, то и большие полушария у обезьян развились больше, чем у других, причем развились именно в связи с разнообразием двигательных функций». (И.П. Павлов, Избранные произведения, 1951, стр. 492).

В процессе возникновения и развития человеческого сознания, в процессе выделения его из мира инстинктивных представлений животного вместе с трудом и на его основе огромную роль играл язык, членораздельная речь, являющаяся материальной оболочкой мысли.

Энгельс говорит: «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству». (Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1952, стр. 135).

Громя антинаучные идеалистические взгляды сторонников теории Марра, И. В. Сталин указывает: «Звуковой язык в истории человечества является одной из тех сил, которые помогли людям выделиться из животного мира, объединиться в общества, развить своё мышление, организовать общественное производство, вести успешную борьбу с силами природы и дойти до того прогресса, который мы имеем в настоящее время». (И.В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, 1952, стр. 46).

Животные, которые довольствуются лишь тем, что даёт им в готовом виде природа, в своём биологическом приспособлении к окружающей среде ограничены отображением в мозгу окружающих явлений в их узком и прямом отношении к организму. Для этого достаточно безусловных рефлексов и условно-рефлекторной деятельности мозга. Но для человека, жизнь которого базируется на труде, на общественном производстве, недостаточно отображения в мозгу непосредственных отношений организма к телам природы. Для осуществления материального производства кроме того необходимо отображение в мозгу всевозможных — прямых и опосредованных — отношений между самими телами, явлениями природы.

Животным в их взаимном общении достаточно тех звуков, которые они издают. Но людям по мере расширения и углубления их связей с природой и друг с другом уже недостаточно звуков, которые способна произносить обезьяна. В процессе труда, трудового общения обезьяно-люди вынуждены были всё больше и больше модулировать эти звуки, чтобы выразить в них новые и новые открывающиеся им свойства и отношения вещей.

«Потребность, — говорит Энгельс, — создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны -медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим». (Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1952, стр. 134).

Крутой поворот в расширении и углублении взаимодействий организма и среды благодаря возникновению труда потребовал и от мозга перехода на качественно новую ступень анализа и синтеза — на ступень логического мышления, связанного с речью, с сигналами через слово, понятие.

Учение И. П. Павлова, проводящее последовательно принципы материализма в анализе психических явлений, позволяет раскрыть и понять те новые физиологические закономерности, которые складываются в мозгу при переходе к отображению действительности через сигнализацию словом, членораздельной речью.

«В развивающемся животном мире на фазе человека, — говорит великий физиолог, — произошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятельности. Для животного действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это — первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специально нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов... Однако не подлежит сомнению, что основные законы, установленные в работе первой сигнальной системы, должны также управлять и второй, потому что эта работа все той же нервной ткани». (И.П. Павлов, Избранные произведения, 1951, стр. 234).

Таким образом, три главные ступени, три основных этапа выделяются в истории развития психических явлений, в развитии свойства отображения действительности в живой материи. Начиная с первых признаков раздражимости живого вещества, действует система безусловных рефлекторных реакций на возбуждения извне. Крайне узок диапазон «обозрения» на этой ступени, когда организм способен целесообразно реагировать лишь на прямое воздействие жизненно важного агента и не способен перестраивать рефлекторный аппарат применительно к изменяющейся обстановке. Вторая ступень, являющаяся надстройкой над безусловными рефлексами, — это система условно-рефлекторной нервной деятельности. Резко раздвигая горизонт обозрения, она позволила организму целесообразно реагировать на бесконечное множество новых раздражителей, лишь косвенно связанных с потребностями организма, но тем не менее сигнализирующих о приближении важных для него перемен в окружающей среде. И, наконец, как высший продукт развития аналитической способности мозга — образование второй сигнальной системы, отражающей явления и закономерности окружающего мира через слово, через членораздельную речь.

Развивая эту мысль, И. П. Павлов писал: «В человеке прибавляется, можно думать, специально в его лобных долях, которых нет у животных в таком размере, другая система сигнализации, сигнализация первой системы — речью, ее базисом или базальным компонентом — кинэстезическими раздражениями речевых органов. Этим вводится новый принцип нервной деятельности — отвлечение и вместе обобщение бесчисленных сигналов предшествующей системы, в свою очередь опять же с анализированием и синтезированием этих новых обобщенных сигналов,— принцип, обусловливающий безграничную ориентировку в окружающем мире...». (И.П. Павлов, Избранные произведения, 1951, стр. 472).

На этой новой ступени открываются поистине безграничные возможности и способности отображения действительности в мыслящем мозгу. В отличие от раздражителей (сигналов) первой сигнальной системы каждое слово отражает в себе целый мир явлений и сигнализирует о нём. «Всякое слово (речь) уже обобщает» (Ленин), каждое слово есть обобщённое выражение целых групп, классов предметов, их свойств, их отношений между собой и к человеку. Именно через слово формируется понятие — это могучее орудие мысли.

Благодаря слову мозг преодолевает ограниченную сферу рефлекторно-чувственного отображения (дающего отражение лишь единичных явлений) и выходит на просторы анализа всё более и более глубоких и сложных связей, переплетений, отношений между вещами, проникая в скрытую сущность вещей. Слово, язык является могучим средством развития человеческого сознания. Товарищ Сталин указывает:

«Какие бы мысли ни возникли в голове человека и когда бы они ни возникли, они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголённых мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой «природной материи» — не существует. «Язык есть непосредственная действительность мысли» (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не связанном с «природной материей» языка, о мышлении без языка». (И.В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, стр. 39).

Роль слова, языка в истории развития мысли аналогична роли орудий труда в истории развития материального производства. Как через систему орудий труда закрепляются и передаются от поколений к поколениям завоевания трудовой деятельности людей, благодаря чему общественное производство неодолимо прогрессирует, так в словах, в языке и через него откладываются и передаются из поколений в поколения познавательные успехи мысли.

Товарищ Сталин пишет:

«Будучи непосредственно связан с мышлением, язык регистрирует и закрепляет в словах и в соединении слов в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе». (И.В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, стр. 22).

Таковы основные этапы становления, рождения сознания как продукта высокоорганизованной материи, устанавливаемые современной самой передовой наукой, не оставляющей камня на камне от вымыслов идеализма, уходящих своими корнями в невежественные представления дикарей. Потенциальные возможности, заложенные в самом фундаменте материи (свойство отражения), при возникновении живого вещества дают биологическую раздражимость, первоначально в низших организмах ещё равномерно разлитую по всему телу. С прогрессом биологических форм возникают всё более и более диференцированные способности ощущения, представления, пока с переходом от обезьяны к человеку не возникает человеческое сознание, опирающееся в своём развитии на труд и членораздельную речь.

 

Общественное бытие и общественное сознание

 

Философия — наука о коренных, всеобщих законах развития не только природы, но и общества. Поэтому главный и основной вопрос философии — об отношении мышления к бытию — неизбежно оказывается главным вопросом также и в понимании сущности общественных явлений, выступая здесь в плоскости взаимоотношения общественного сознания и общественного бытия. Причём, если в истолковании коренных законов развития природы в истории науки и раньше выдвигалось немало ярких материалистических теорий, смело громивших идеализм и религию, то в области понимания основ общественного развития в домарксистской науке безраздельно господствовал идеализм. Даже самые передовые мыслители-материалисты прошлого в вопросах социологии оставались на позициях идеализма, рассматривая общественное сознание как первичное, а общественное бытие как вторичное.

Правда, и до Маркса — Энгельса передовые учёные (философы, историки, экономисты) высказывали отдельные догадки, идущие в направлении материалистическою понимания истории. Например, — французские историки времён Реставрации (Гизо, Минье, Тьерри), английские экономисты (А. Смит и Д. Рикардо), в России — Герцен, Белинский, Огарёв и в особенности Чернышевский, Добролюбов, Писарев.

Так, Н. Г. Чернышевский писал, что «умственное развитие, как политическое и всякое другое, зависит от обстоятельств экономической жизни», что в истории всегда «развитие двигалось успехами знания, которые преимущественно обусловливались развитием трудовой жизни и средств материального существования». («Примечания Н.Г. Чернышевского к переводу «Введения в историю XIX века» Гервиниуса». См. Н.Г. Чернышевский, Сборник статей, документов, и воспоминаний, М. 1928, стр. 29-30).

Д. И. Писарев, продолжая линию Чернышевского, заявлял, что «источник всего нашего богатства, основание всей нашей цивилизации и настоящий двигатель всемирной истории заключаются, конечно, в физическом труде человека, в прямом и непосредственном действии человека на природу». (Д.И. Писарев, Полное собрание сочинений, т. 4, изд. 5, 1910, стр. 586). Писарев говорил, что решающая сила истории «лежала и лежит всегда и везде — не в единицах, не в кружках, не в литературных произведениях, а в общих и преимущественно — в экономических условиях существования народных масс». (Д.И. Писарев, Полное собрание сочинений, т. 3, изд. 5, 1912, стр. 171).

Но всё же это были лишь гениальные догадки. Общая концепция движущих сил истории и у великих русских материалистов — идеологов революционной демократии XIX века оставалась ещё идеалистической, ибо и с их точки зрения умственный прогресс определяет собой развитие всех остальных сторон общественной жизни, в том числе и экономики. Тот непосредственно бросающийся в глаза факт, что в обществе в отличие от стихийных, слепых сил природы действуют наделённые сознанием люди, что каждый поступок человека так или иначе осознаётся, проходит через голову, закрывал учёным возможность открыть первичные, решающие, не зависящие от человеческого сознания материальные условия жизни общества.

Поэтому как только материалисты прошлого переходили к истолкованию общественных явлений, они сами всякий раз сбивались на позиции идеализма, утверждая, будто «мнение правит миром». Следуя в своё время этой формуле французских просветителей XVIII века, утописты-социалисты (Сен-Симон, Фурье, Оуэн и др.) рассчитывали поэтому одной лишь пропагандой социалистических идей, к тому же обращённой преимущественно к образованным, имущим слоям общества, добиться уничтожения эксплуатации и угнетения человека человеком и перехода к социализму. Несостоятельность этих идеалистических мечтаний доказана самой историей.

Надо сказать, что самый характер общественного производства, экономики в докапиталистических формациях (патриархальная отсталость, рутина, феодальная раздроблённость и т. д.), сама структура общества тех исторических эпох с её крайне запутанными сословными отношениями затушёвывали реальные основы жизни общества. Только капитализм, связавший (через рынок, через общественное и техническое разделение труда) все отрасли производства в одно целое и до предела упростивший антагонистические классовые отношения, обнажил эти реальные, материальные основы жизни общества, позволив идеологам пролетариата — Марксу и Энгельсу превратить теорию общества в науку.

Только с позиций рабочего класса можно было понять объективные законы истории. Домарксистским учёным закрывала глаза на действительные законы общественной жизни их классовая ограниченность.

Только с возникновением марксизма впервые в истории мысли появилось целостное материалистическое учение об обществе — исторический материализм. «Теперь,— говорит Энгельс в «Анти-Дюринге», — идеализм был изгнан из своего последнего убежища, из понимания истории; теперь понимание истории стало материалистическим, и был найден путь для объяснения сознания людей из их бытия вместо прежнего объяснения их бытия из их сознания». (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1952, стр. 26).

Указывая впоследствии на сущность переворота, произведённого Марксом во взглядах на историю, Энгельс в речи на могиле Маркса говорил:

«Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, так Маркс открыл закон развития человеческой истории — тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, — а не наоборот, как это делалось до сих пор». (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, 1948, стр. 157).

В противоположность всем домарксистским и антимарксистским теориям без исключения, являющимся идеалистическими, исторический материализм устанавливает первичность общественного бытия и вторичность общественного сознания. Маркс говорит: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание». (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I, 1948, стр. 322).

Такова железная последовательность марксистского философского материализма, последовательно и всесторонне, от явлений природы и до высших проявлений общественной жизни, трактующего сознание как продукт развития материального бытия, как отражение материального бытия.

С возникновением и развитием марксистского, материалистического понимания истории идеалистические теории общества не прекратили своего существования. Разнокалиберные представители буржуазии проповедуют и по сей день на все лады различные идеалистические воззрения на общество, от откровенно поповских «ученик» до прикрываемых псевдосоциалистической фразеологией. Подобно теориям откровенных трубадуров империалистической буржуазии, теории правых социалистов, в противоположность искренним заблуждениям старых утопистов, также рассчитаны именно на заведомый, сознательный обман рабочего класса, на защиту привилегий монополистической буржуазии от революционного напора масс. Правосоциалистические идеологи и политики — такие же заклятые враги рабочего класса, как и фашистские погромщики, которым они всякий раз расчищают дорогу к власти и с которыми они постоянно блокируются против подлинных выразителей интересов трудящихся.

«Современная правая социал-демократия, — говорил тов. Маленков на XIX съезде Коммунистической партии Советского Союза, — в дополнение к своей старой роли прислужников национальной буржуазии, превратилась в агентуру иностранного американского империализма и выполняет его самые грязные поручения в деле подготовки войны и в борьбе против своих народов». (Г. Маленков, Отчётный доклад XIX съезду партии о работе Центрального Комитета ВКП(б), стр. 23).

Социологи-идеалисты в наше время не могут открыто отрицать огромную роль экономического фактора — индустрии, промышленного прогресса и т. д. в жизни общества, в возвышении и падении государств. Изощряясь в заведомой лжи, они лишь силятся доказать, что сам-то технический, экономический прогресс в конечном счёте определяется якобы сознанием, так как-де сама техника, экономика создаётся людьми, движимыми сознанием цели, интереса. Идеалисты никак не могут понять, что не все складывающиеся отношения в обществе предварительно проходят через сознание людей, что решающие общественные отношения — производственные отношения — складываются за пределами сознания и навязываются людям с принудительной силой законов природы.

«Вступая в общение, люди, — говорит В. И. Ленин, — во всех сколько-нибудь сложных общественных формациях — и особенно в капиталистической общественной формации — не сознают того, какие общественные отношения при этом складываются, по каким законам они развиваются и т. д. Например, крестьянин, продавая хлеб, вступает в «общение» с мировыми производителями хлеба на всемирном рынке, но он не сознает этого, не сознает и того, какие общественные отношения складываются из обмена. Общественное сознание отражает общественное бытие — вот в чем состоит учение Маркса». (В.И. Ленин, Соч., т. 14, изд. 4, стр. 309).

Например, пролетарии при капитализме из поколения в поколение должны итти и продавать свою рабочую силу капиталистам, работать на капиталистов, иначе — голодная смерть. Безразлично, сознают или не сознают они своё объективное положение во всей системе производственных отношений капитализма, — всё равно, пока орудия и другие средства производства не отняты у эксплуататоров и не обращены в социалистическую собственность, пролетарии вынуждены итти в наём к эксплуататорам. Такова независимая от сознания людей материальная, экономическая основа жизни капиталистического общества, определяющая собой все остальные стороны жизни этого общества.

Не исчезает материальный, т. е. независимый от сознания людей, характер общественных закономерностей и с победой социализма над капитализмом. Экономические законы социализма также объективны. Развивая дальше теорию марксизма-ленинизма, И. В. Сталин в своём гениальном произведении «Экономические проблемы социализма в СССР» со всей силой подчёркивает то обстоятельство, что законы общественного развития столь же объективны, как и законы природы. «Здесь так же, как и в естествознании, — указывает товарищ Сталин, — законы экономического развития являются объективными законами, отражающими процессы экономического развития, совершающиеся независимо от воли людей. Люди могут открыть эти законы, познать их и, опираясь на них, использовать их в интересах общества, дать другое направление разрушительным действиям некоторых законов, ограничить сферу их действия, дать простор другим законам, пробивающим себе дорогу, но они не могут уничтожить их или создать новые экономические законы». (И.В. Сталин, Экономические проблемы социализма в СССР, стр. 5).

Под условиями материальной жизни общества, не зависящими от сознания людей, исторический материализм понимает: окружающую природу, географическую среду, затем рост и плотность народонаселения, т. е. существование и воспроизведение поколений самих людей, составляющих общество, и, наконец, как главнее и определяющее — способ общественного производства, воплощающий в себе единство производительных сил и производственных отношений в обществе.

Географическая среда и биологическое воспроизведение поколений — материальные условия, вполне достаточные лишь для биологического развития. Законы развития животных и растительных форм, законы естественного отбора, собственно говоря, и образуются из взаимодействия этих условий: влияния среды на организмы и степени плодовитости данного вида (которая сама складывается в длительном процессе приспособления организмов к среде).

Но для человека недостаточно чисто животных условий развития, ибо люди не просто приспосабливаются к окружающей природе, а сами приспосабливают её к своим потребностям, производя посредством орудий производства всё необходимое для жизни: пищу, одежду, топливо, освещение, даже кислород для дыхания там, где его не оказывается. Вот почему именно способ производства материальных благ является главным и решающим условием материальной жизни общества. Вот почему и степень влияния на общество данной географической среды и законы народонаселения в разных общественно-экономических формациях различны, соответственно различиям в способе производства. Тем более именно способом производства определяются другие стороны жизни — государственные и правовые, политические, юридические, философские, религиозные и эстетические взгляды людей и соответствующие им учреждения.

«В общественном производстве своей жизни, — говорит Маркс, — люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания». (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I, 1948, стр. 322).

Разоблачая несостоятельность идеалистических теорий общества, отстаивая и развивая дальше материалистическое понимание общественных явлений, В. И. Ленин указывал: «До сих пор социологи затруднялись отличить в сложной сети общественных явлений важные и неважные явления (это — корень субъективизма в социологии) и не умели найти объективного критерия для такого разграничения. Материализм дал вполне объективный критерий, выделив «производственные отношения», как структуру общества, и дав возможность применить к этим отношениям тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты. Пока они ограничивались идеологическими общественными отношениями (т. е. такими, которые, прежде чем им сложиться, проходят через сознание... людей), они не могли заметить повторяемости и правильности в общественных явлениях разных стран, и их наука в лучшем случае была лишь описанием этих явлений, подбором сырого материала. Анализ материальных общественных отношений (т. е. таких, которые складываются, не проходя через сознание людей: обмениваясь продуктами, люди вступают в производственные отношения, даже и не сознавая, что тут имеется общественное производственное отношение) — анализ материальных общественных отношений сразу дал возможность подметить повторяемость и правильность и обобщить порядки разных стран в одно основное понятие общественной формации». (В.И. Ленин, Соч., т. 1, изд. 4, стр. 122-123).

Практическое значение этих незыблемых научных положений марксистского философского материализма, исторического материализма для рабочего класса, для коммунистической партии огромно. Они дают надёжную теоретическую основу для стратегии и тактики революционной борьбы за социализм и коммунизм.

Товарищ Сталин указывает, что если природа, бытие, материальный мир является первичным, а сознание, мышление — вторичным, производным, если материальный мир представляет объективную реальность, существующую независимо от сознания людей, а сознание является отображением этой объективной реальности, то из этого следует, что материальная жизнь общества, его бытие также является первичным, а его духовная жизнь — вторичным, производным, что материальная жизнь общества есть объективная реальность, существующая независимо от воли людей, а духовная жизнь общества есть отражение этой объективной реальности, отражение бытия.

«Каково бытие общества, каковы условия материальной жизни общества, — таковы его идеи, теории, политические взгляды, политические учреждения». (И.В. Сталин, Вопросы ленинизма, 1952, стр. 585).

В своей революционной деятельности Коммунистическая партия последовательно руководствуется этими теоретическими положениями. Организуя и поднимая рабочий класс, а вместе с рабочим классом и весь трудящийся народ на борьбу против капитализма, за социализм и коммунизм, Коммунистическая партия исходит прежде всего из необходимости изменения материальной основы общества. Только изменяя материальный, экономический базис общества, можно изменить и всю возвышающуюся над ним надстройку — политические и другие общественные взгляды и соответствующие им учреждения.

Развитие СССР в послеоктябрьский период на всех этапах показывает органическую связь политики Коммунистической партии и Советской власти с коренным марксистским философским положением о первичности бытия и вторичности сознания. Советская власть осуществила экспроприацию помещиков и капиталистов, неуклонно проводила курс на укрепление социалистической экономики, на индустриализацию страны, увеличение численности рабочего класса, затем осуществила ликвидацию кулачества как последнего эксплуататорского класса и преобразовала многомиллионное мелкособственническое крестьянское хозяйство в крупное социалистическое колхозное производство.

Так шаг за шагом создавался и был создан в СССР материальный, экономический базис социализма, на котором возводилась и укреплялась социалистическая надстройка в виде социалистического общественного сознания, в виде соответствующих этому сознанию и организующих массы на дальнейшую борьбу за коммунизм советских политических, правовых и культурных учреждений.

Взяв затем курс на постепенный переход от социализма к коммунизму, Коммунистическая партия, следуя указанию товарища Сталина, опять-таки во главу угла поставила решение основной экономической задачи, т. е. задачи догнать и перегнать главные капиталистические страны с точки зрения размеров промышленного производства в расчёте на душу населения.

«Мы это можем сделать, и мы это должны сделать, — указывает И. В. Сталин, — Только в том случае, если перегоним экономически главные капиталистические страны, мы можем рассчитывать, что наша страна будет полностью насыщена предметами потребления, у нас будет изобилие продуктов, и мы получим возможность сделать переход от первой фазы коммунизма ко второй его фазе». (И.В. Сталин, Вопросы ленинизма, 1952, стр. 618).

Четвёртый пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР, его выполнение и перевыполнение, дальнейшее мощное развитие социалистической экономики на основе пятого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР на 1951—1955 гг. демонстрируют практическое осуществление программы ускоренного обеспечения материальных предпосылок для перехода от социализма к коммунизму.

Такова связь исходного философского положения марксизма-ленинизма о первичности бытия и вторичности сознания с политикой, стратегией и тактикой борьбы за коммунизм.

Правые социалисты за последние 35 лет не раз приходили к власти в ряде европейских стран. Три раза брали бразды государственного правления лейбористы в Англии, много лет управляли Германией немецкие социал- демократы, многократно формировали правительства социалисты во Франции, Австрии, в Скандинавских странах. Но, прикрываясь дымовой завесой идеалистических теорий и ограничиваясь для виду отдельными верхушечными административными или культурническими изменениями, они ни разу и нигде ни на йоту не задевали материальных, экономических основ капитализма. В результате их «правление» постоянно оказывалось лишь мостиком для прихода к власти фашистских и иных партий черносотенного погрома.

Ныне правые социалисты помогают правящим кликам буржуазии своих стран впрягать народы в ярмо монополистов Уолл-стрита. «Прямую ответственность за эту антинациональную политику правящих кругов несут и правые социал-демократы, в первую очередь верхушка лейбористской партии Англии, французской социалистической партии, социал-демократической партии Западной Германии. Правые социалисты Швеции, Дании, Норвегии, Финляндии, Австрии и других стран идут по стопам своих собратьев и весь период после второй мировой войны яростно борются против миролюбивых и демократических сил народов». (Г. Маленков, Отчётный доклад XIX съезду партии о работе Центрального Комитета ВКП(б), стр. 23).

Только коммунистические и рабочие партии, неуклонно руководствующиеся марксистско-ленинской теорией, исходят в своей деятельности из необходимости коренного изменения прежде всего материальной основы общества. Захват власти для того, собственно, и нужен рабочему классу, чтобы, используя могучее орудие неограниченной государственной власти, сломать, уничтожить капиталистические производственные отношения, составляющие базис капитализма, и на их место утвердить социалистические отношения содружества и взаимной помощи свободных от эксплуатации людей, составляющие базис социализма.

Из положения марксистского материализма о первичности общественного бытия и вторичности общественного сознания отнюдь не следует недооценки роли, значения идей в развитии общества, что свойственно вульгарному материализму, — так называемому «экономическому материализму» (Бернштейн, Каутский, П. Струве и др.). Ещё у истоков оппортунизма в партиях II Интернационала Энгельс разоблачал этого рода вульгаризацию марксизма. В ряде писем (И. Блоху, Ф. Мерингу, К. Шмидту и др.) Энгельс указывал, что марксистское материалистическое понимание истории не имеет ничего общего с экономическим фатализмом.

Энгельс писал, что «согласно материалистическому пониманию истории, в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали».

«Экономическое положение, это — базис, но на ход исторической борьбы оказывают также влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты — конституции, установленные победившим классом после одержанной победы, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Тут имеется налицо взаимодействие всех этих моментов, в котором, в конце концов, экономическое движение как необходимое прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей... В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать самое простое уравнение первой степени». (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, 1948, стр. 467-468).

Держа равнение на западноевропейский оппортунизм, враги марксизма в России — так называемые «легальные марксисты», «экономисты», меньшевики, а впоследствии правые реставраторы капитализма — также истолковывали историческое развитие только как стихийный рост «производительных сил», сводя при этом на нет роль социалистической сознательности и организованности пролетариата, роль теории, политической партии и вождей рабочего класса, отрицая вообще значение субъективного фактора в общественном развитии. Подобные лжематериалистические взгляды не менее антинаучны и не менее реакционны, чем самые оголтелые вымыслы субъективно-идеалистического толка, ибо если последние ведут к авантюризму в политике, то взгляды, отрицающие роль субъективного фактора в истории, обрекают рабочий класс на пассивность, на безропотность.

В своём произведении «Экономические проблемы социализма в СССР» товарищ Сталин, изобличая и громя идеалистические, субъективистские, волюнтаристские взгляды на законы общественного развития, вместе с тем изобличает и фетишистское отношение к объективным законам природы и общества. Нельзя создавать или «преобразовать» объективные законы развития, но люди могут, познавая эти объективные закономерности, овладеть ими, поставить их действие на службу обществу.

Исторический материализм одинаково враждебен как субъективистским, волюнтаристским теориям, так и теориям стихийности и самотёка.

В. И. Ленин и И. В. Сталин на всех этапах революционной борьбы вели беспощадную борьбу против этого рода реакционных теорий в русском и международном рабочем движении. «Без революционной теории, — говорил В. И. Ленин, — не может быть и революционного движения». (В.И. Ленин, Соч., т. 5, изд. 4, стр. 341).

«Теория, — указывает товарищ Сталин, — есть опыт рабочего движения всех стран, взятый в его общем виде. Конечно, теория становится беспредметной, если она не связывается с революционной практикой, точно так же, как и практика становится слепой, если она не освещает себе дорогу революционной теорией. Но теория может превратиться в величайшую силу рабочего движения, если она складывается в неразрывной связи с революционной практикой, ибо она, и только она, может дать движению уверенность, силу ориентировки и понимание внутренней связи окружающих событий, ибо она, и только она, может помочь практике понять не только то, как и куда двигаются классы в настоящем, но и то, как и куда должны двинуться они в ближайшем будущем». (И.В. Сталин, Соч., т. 6, стр. 88-89).

Таким образом, объясняя происхождение, возникновение идей, теорий, взглядов как результат развития общественного бытия, марксистский материализм не только не отрицает значения их в общественном развитии, а, напротив, всячески подчёркивает их роль, их значение в истории. В зависимости от того, интересы каких классов — реакционных или революционных: — данные теории, взгляды отражают, защищают, они, в том и другом случае играя активную роль, либо тормозят, либо ускоряют историческое развитие. Поэтому перед прогрессивными силами общества всегда стоит задача — неотступно выявлять и разоблачать сущность реакционных взглядов и тем открывать дорогу к умам и сердцам миллионов для передовых теорий и взглядов, развязывающих революционную инициативу масс и организующих их для уничтожения отживших и утверждения новых общественных порядков.

Товарищ Сталин указывает: «Новые общественные идеи и теории возникают лишь после того, как развитие материальной жизни общества поставило перед обществом новые задачи. Но после того, как они возникли, они становятся серьёзнейшей силой, облегчающей разрешение новых задач, поставленных развитием материальной жизни общества, облегчающей продвижение общества вперёд. Здесь именно и сказывается величайшее организующее, мобилизующее и преобразующее значение новых идей, новых теорий, новых политических взглядов, новых политических учреждений. Новые общественные идеи и теории потому собственно и возникают, что они необходимы для общества, что без их организующей, мобилизующей и преобразующей работы невозможно разрешение назревших задач развития материальной жизни общества. Возникнув на базе новых задач, поставленных развитием материальной жизни общества, новые общественные идеи и теории пробивают себе дорогу, становятся достоянием народных масс, мобилизуют их, организуют их против отживающих сил общества и облегчают, таким образом, свержение отживающих сил общества, тормозящих развитие материальной жизни общества.

Так общественные идеи, теории, политические учреждения, возникнув на базе назревших задач развития материальной жизни общества, развития общественного бытия, — сами воздействуют потам на общественное бытие, на материальную жизнь общества, создавая условия, необходимые для того, чтобы довести до конца разрешение назревших задач материальной жизни общества и сделать возможным дальнейшее её развитие». (И.В. Сталин, Вопросы ленинизма, 1952, стр. 586).

Теория, говорил Маркс, сама становится материальной силой, как только она овладевает массами.

История русского рабочего движения, всемирно-исторический опыт Коммунистической партии Советского Союза, история строительства социализма и коммунизма в СССР на деле показывают всё неисчерпаемое значение этих положений марксистского материализма для практики революционной борьбы.

Ленин и ленинцы не выжидали, пока постепенный рост капитализма окончательно вытеснит феодализм из русской жизни, пока стихийное рабочее движение «само собой» поднимется до уровня социалистического сознания, а, громя «легальных марксистов», «экономистов», создавали самостоятельную политическую партию рабочего класса — марксистскую партию нового типа, смело развёртывали организационную и агитационную работу, внося социалистическое сознание в рабочий класс, соединяя через партию массовое рабочее движение с теорией научного социализма.

Ленин, Сталин, большевики не выжидали, пока так называемая либеральная буржуазия закончит политическое и экономическое преобразование России на буржуазный лад и после чего пролетариату якобы «сами собой» откроются непосредственные виды на социалистическую революцию. Нет, громя хвостистские установки меньшевиков, русские коммунисты во главе с Лениным и Сталиным вели курс на то, чтобы именно пролетариат возглавил народную, буржуазно-демократическую революцию, вели курс на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую.

Просвещённый и организованный, воспитанный и закалённый в духе ленинско-сталинской революционной активности как гегемон, руководитель великих народных сил в революционной борьбе, русский рабочий класс сверг иго капитализма, построил на одной шестой части земного шара социализм, а западноевропейские правые социалисты — эта оплачиваемая агентура Уолл-стрита в рабочем движении — всё ещё уговаривают рабочих ждать, пока капитализм «сам собой», «мирно» перерастёт в социализм.

На заунывные причитания меньшевиков о том, что «Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм», что России нехватает грамотности, «цивилизованности» для завоевания социализма, Ленин отвечал: «Для создания социализма, — говорите вы, — требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму?» (В.И. Ленин, Соч., т. 33, изд. 4, стр. 439). Почему для неизмеримо более ускоренного, чем при капитализме, развития производительных сил страны не использовать такую могущественную силу, как пролетарское государство, плановое ведение народного хозяйства, почему бы не содействовать ускоренному экономическому и культурному развитию страны таким мероприятием, как уничтожение паразитических классов?

Едва прошло после Великой Октябрьской революции два десятилетия, как СССР из экономически отсталой аграрной страны превратился под государственным водительством Коммунистической партии в могучую индустриальную державу, по темпам промышленного развития далеко оставившую позади себя самые развитые капиталистические страны, вышедшую на первое место в Европе по общему объёму промышленного производства, превратившуюся в страну сплошной грамотности, самой передовой культуры, в страну победившего социализма, взявшую курс на постепенный переход ко второй фазе коммунизма.

И напротив, за те же самые десятилетия Германия, например, где временно одержала верх сначала реакционная идеология немецких правых социалистов, а затем гитлеровцев, некогда наиболее передовая, цивилизованная страна Европы, пала до уровня фашистского варварства. И только разгром гитлеровской Германии Советской Армией открыл для немецкого народа пути к социальному и культурному возрождению.

Коммунистическая партия в своей деятельности постоянно учитывает великую движущую силу передового общественного сознания. Развивая гигантское хозяйственное строительство, Коммунистическая партия одновременно всё шире и шире развёртывает активную работу по преодолению пережитков капитализма в сознании людей, по коммунистическому воспитанию масс. Не случайно, что одной из важнейших функций государства победившего социализма является функция не только хозяйственно-организаторской, но и культурно-воспитательной работы государственных органов. Постановления ЦК ВКП(б) в послевоенный период по идеологическим вопросам, проведённые дискуссии по вопросам философии, биологии, физиологии, языкознания, политической экономии и в других областях знаний, направляющие указания товарища Сталина, его труды, посвящённые вопросам языкознания, экономическим проблемам социализма в СССР, решения XIX съезда Коммунистической партии Советского Союза об усилении идеологической работы во всех звеньях советского общества, — всё это говорит о том, что наряду с созданием материально-технической базы коммунизма Коммунистическая партия борется за обеспечение духовных предпосылок для перехода СССР ко второй фазе коммунизма.

Таково методологическое значение в практике революционной борьбы положений марксистского материализма о первичности общественного бытия и вторичности общественного сознания и вместе с тем об активной организующей, мобилизующей и преобразующей роли передовых общественных идей. Такова монолитная целостность и последовательность марксистского философского материализма, говорящего о первичности материи и вторичности сознания.