VI. [Об улучшении торгового баланса, золотопромышленности и еврейском вопросе]

VI. [Об улучшении торгового баланса, золотопромышленности и еврейском вопросе]

Против введения монополий на столь общеупотребительные продукты, как чай, сахар и табак говорило бы то, что такая монополия сократит доходы от промыслового налога, так как всякие торговцы получающие до сих пор крупные барыши от перепродажи этих товаров, впредь будут получать гораздо меньшие доходы. Это возражение не лишено основания. Если однако весь излишек, в доходах получаемый от введения монополий будет употреблен внутри государства на культурные цели, то это обстоятельство, со своей стороны вызовет усиленное потребление других предметов, а тем повлечет за собой повышение производительности. Уже Мигулин. весьма справедливо указывает на то, что расход на введение всеобщего начального образования ни в коем случае не следует считать потерянным, но что государство всегда может соответственными мерами, при помощи налогов притянуть этот расход опять к себе[1]. Мигулин указывает также совершенно верно, что сокращение расходов на культурные цели, вызванное войною, которым так гордилось министерство финансов, немедленно же отозвалось тем, что сократились доходы от косвенных налогов и, следовательно, вовсе не было особенно удачная мера.

Весьма сложный вопрос — поддержание или даже улучшение расчетного баланса, когда война увеличит заграничную задолженность. Мигулин советует сокращение заграничных путешествий хотя бы посредством сильного повышения налога на заграничные паспорта. Но подобная мера вызовет несомненно ожесточенное недовольство; громадное большинство публики скажет, что мы нуждаемся в облегчении, а не в затруднении или даже запрещении заграничных поездок. Гораздо более полезною мерою является нефтяная монополия; если государство сумеет ею пользоваться, то оно всегда в состоянии, усилением вывоза значительно улучшить русский торговый, а одновременно и расчетный баланс.

Другой предмет, на котором следует серьезно остановиться, это сибирская золотая промышленность. До сих пор все устроено так, чтобы вся прибыль досталась крупным, отчасти иностранным промышленникам. Добычею золота ныне в Сибири нельзя заниматься без значительного капитала. Во всем этом совершенная противоположность с Австралией и Америкой. Там всякий, открывший золотую россыпь, немедленно может начать ее разрабатывать, ему следует только об этом заявить начальству. В Сибири не то. Там необходимо не только заявить начальству, но и добиться концессии для разработки, что всегда сопряжено с всевозможными мытарствами, расходами и потерею времени, часто нескольких лет. Отдельные рабочие или рабочие артели тут не могут основаться; их на золотые россыпи “не пущают”. Но существующие условия тормозят и развитие крупных предприятий. Вот почему золотая промышленность Сибири уже более четверти века стоит на месте. Между тем Сибирь никоим образом не беднее золотом, чем Америка или Австралия. Стоило лишь поощрять русские рабочие артели, хотя бы выдачею орудий для промывки золотоносного песка и съестных припасов на время нескольких месяцев. Производить изыскания конечно следует правительству, что впрочем отчасти и сделано Сибирским Комитетом за 1896‑1903 гг.

Непременно следует ввести американские законы — и добыча золота в течение нескольких лет удвоится и утроится. Если бы даже казна на таком поощрении рабочих артелей ничего не выиграла, пусть бы даже потеряла — помощью косвенных налогов она все равно в состоянии притянуть к себе почти все добытое золото. В случае продолжения существующей политики напротив от повышения добычи золота казна ничего не будет выигрывать, большая часть добытого золота попадает в карманы крупных промышленников и уйдет заграницу.

Об одной мере было уже упомянуто: это сокращение ввоза из заграницы некоторых продуктов, как хлопка, шерсти, шелка, фруктов и т. д. Хлопок привозится большею частью из Америки, которая со своей стороны не покупает у России ровно ничего. Те 10‑12 миллионов пудов хлопка, которые ныне привозятся из заграницы, могут произрастать на 600.000‑800.000 десятинах. Значить стоить лишь в центральной Азии и в Закавказье увеличить площадь орошаемых земель хоть бы на один миллион десятин, чтобы обойтись без заграничного привоза хлопка. Разумеется, что, отдавая орошаемые земли в аренду, следует устроить так, чтобы казна получила по крайней мере те же 4 руб. 15 коп. с пуда которые ей дает таможенная пошлина на заграничный хлопок. Иначе ведь казне придется, при замене привоза внутренним производством, нести убыток в 40‑50 миллионов рублей. Совершенно непонятно, почему русские финансовые деятели не додумались до сих пор до этой весьма простой меры для поощрения хлопководства в центральной Азии. Ведь казна уже теряет на внутреннем хлопке 15‑20 миллионов рублей ежегодно, которые попадают в карманы посредников. Какая польза для казны, что цены на хлеб и вообще съестные припасы в Ферганской области страшно поднялись — это напротив даже убыточно, так как казне приходится переплачивать на провизию для войска. Местное население почти не потребляет предметов, обложенных акцизом (особенно не потребляет вина в виду религиозного запрета) и следовательно не доставляет казне доходов. Вполне необходимою мерою является постройка железной дороги от Семипалатинска через хлебородные местности у подножья Алтая в г. Верный, находящийся в “Сибирской Италии” и далее на Ташкент, чтобы с одной стороны дать выход сибирскому хлебу, с другой стороны удешевить хлеб в Фергане и тем дать новый толчок разведению хлопка. Ведь разведете хлопка за последние годы начало даже сокращаться, так как производство необходимого населению хлеба в виду его дороговизны стало выгоднее. Странная вещь — в русской Азии строятся всякие железные дороги; только таких дорог, который могут иметь экономическое значение и дать излишек доходов вместо дефицитов, не строят, а о них пока только толкуют.

Толкуют даже о производстве искусственного орошения, только не производят таких работ, не смотря на их очевидную выгодность для казны. Хлопководство можно было бы прекрасно соединить с шелководством и овцеводством. Хлопок сильно истощает азот в почве; поэтому нужно применить плодопеременную систему, после хлопка засевать поле, возвращающею ему прежнее количество азота, люцерною, дающей превосходный корм овцам. Люцерна на лессовых почвах центральной Азии растет прекрасно. Населения в одной Ферганской области вполне хватит для расширения хлопковой площади до таких размеров, при которых Россия могла бы довольствоваться собственным хлопком, особенно, если это население проведением железной дороги в хлебородные местности Сибири освободить от необходимости производить нужный ему хлеб у себя дома. Ведь в Америке средний фермер обрабатывает 20 акров хлопкового поля, дающих от 100‑120 пудов чистого хлопка и двойное количество хлопковых семян. При такой интенсивности труда достаточно 120—150.000 семей хлопководов, чтобы дать России весь нужный ей хлопок. Но положим, что в среднем в центральной Азии необходимо будет двойное или даже тройное против сказанного число хлопководов, то все-таки в них не будет недостатка, даже если предположить, что русские переселенцы не смогут вовсе заниматься земледелием в этих лихорадочных местностях. Если предположить, что всего один миллион десятин будет занят хлопковыми плантациями, другой миллион люцерной, то этого вполне достаточно, чтобы производить весь привозимый ныне хлопок и всю привозимую шерсть (на хороших люцерновых пастбищах в Аргентине считают 12‑20 овец на десятину).

Пространство, нужное на расширение шелководства почти не играет роли. В Японии заняты тутовыми деревьями, листья которых нужны на корм шелкопряда всего 300.000 десятин. А производит Япония 300.000‑400.000 пудов шелка стоимостью в 90‑120 миллионов рублей. Для России достаточно уже четвертой части этого количества.

Как быть с вывозом хлеба из России? Общеизвестно, что русский мужик вообще не доедает. Поэтому, предлагаемая нами мера — отмена выкупных платежей несомненно отразится на сокращении хлебного вывоза. Если одновременно будет поднято производство в самой России сырых продуктов, которые привозятся ныне из заграницы, то сокращение хлебного вывоза не может отозваться вредно на расчетном балансе. Совершенно бесцельными мы считаем меры, предлагаемый проф. Мигулиным по отношению к сокращению вывоза жмыхов и яиц, а именно, повышение тарифа и вывозную пошлину. Русский мужик в настоящее время находится в таком положении, что он не может сам есть яйца (или отдать своим детям), и продает их за бесценок. Подати и разные платежи настолько сжимают его, что он просто вынужден продавать все то, что только у него есть. Подарите ему выкупные платежи — и ему незачем будет продавать яйца и необходимый для собственного пропитания хлеб. Устанавливая вывозную пошлину на яйца, только можно ухудшить его положение, так как посредники — торговцы непременно сумеют переложить пошлину на мужика. Одно же несомненно: если вывоз хлеба и яиц сократился бы на все 80‑90 миллионов прощенных выкупных платежей, то хлебные цены на мировом рынке непременно поднялись бы — другими словами, русский производитель за меньшее количество продаваемого хлеба выручал бы почти столько же. Вот в этом-то весь вопрос экономического благополучия и будущего процветания вывозящей, подобно России, хлеб страны: нужно всеми мерами не развивать экспорт хлеба, а урегулировать, подчас сокращать этот вывоз. Проект всеобщего сельскохозяйственного банка для урегулирования хлебной торговли, как это предлагает Мигулин, несомненно заслуживает самого серьезного внимания. Почти все русские газеты в последнее время, узнав об условиях нового торгового договора с Германией, сильно негодовали на немецких аграриев, происками которых было достигнуто повышение германских хлебных пошлин. Исчислялись убытки, какие должны понести русские сельские хозяева от повышения пошлин, которое считалось тождественным с понижением цен согласно повышению ставок. Немецкие же аграрии несомненно надеялись именно на повышение цен соразмерно с повышением ставок, иначе бы для них это повышение не имело бы смысла. Насколько повышение пошлин будет действовать в одну или другую сторону — это в научном смысле вопрос пока неразрешенный. Многие экономисты полагают, что пошлины приблизительно на половину будет нести как страна отправления, так и страна ввоза. Если смотреть на дело историко-теоретически, то окажется ясным, что повышение цен, происходившее от повышения пошлин, должно сократить потребление, а тем произвести падение цен. В частности, очень многое будет зависеть от тех мер, какие примут страны вывоза и с другой стороны от экономического преуспеяния, “конъюнктуры” в стране ввоза. Лучшим доказательством того, что повышение пошлин само по себе еще не понижает цен на мировом рынке и не сокращает ввоза, служить период 1888‑1892 годов, когда в среднем Германия привозила больше ржи и по более высоким ценам (за вычетом пошлины), чем в последующий период 1894‑1898 годов, когда вошли в силу пониженные пошлины торговых договоров графа Каприви. По отношению к вывозу ржи Россия несомненно может оказать весьма сильное влияние на мировой рынок, если она сократить вывоз. Но и по отношению к вывозу пшеницы центральный сельскохозяйственный банк может оказать большое влияние: русская пшеница содержит больше белков, чем американская, но она весьма плохо сортируется, содержит много пыли, сора и т. д. Во всяком случае сельскохозяйственный банк представлял бы собою громадную силу и был бы весьма полезен в конкуренции с другими, вывозящими хлеб странами. Мигулин весьма пессимистично смотрит на возможность конкуренции с другими странами вывоза, постоянно указывает на то, что Россия не может свою хлебную культуру поднять на более интенсивную ступень до тех пор, пока существует конкуренция с другими странами экстенсивной культуры. Однако Россия находится в довольно выгодном положении тем, что заработная плата в ней ниже, чем в Америке или Аргентине; поземельная рента при этом не выше. При том введение травосеяния, вместо унаследованного трехполья никоим образом не удорожит стоимости производства. Подобное вздорожание может произойти лишь от применения искусственных туков удобрения и более дорогих сельскохозяйственных снарядов. Весьма важною мерою поэтому было бы позаботиться об удешевлении железа и всяких железных сельскохозяйственных снарядов. Дешевле всего плуги, косы и разные другие сельскохозяйственные снаряды могут изготовляться русскими же кустарями. Весьма серьезного внимания поэтому заслуживает мысль проф. Косинского учредить институт губернских и уездных техников-наставников для кустарей; раздачу материала кустарям в аванс и принятие изделий кустарей на продажу в большие земские склады с выдачею ½ или ⅔ реализуемой цены. Цены, по каким продаются заграничные сельскохозяйственные орудия, большею частью непосильны для нашего крестьянина Что толку для бедного серого мужика в плугах, стоящих 20, 25 и даже 50‑60 рублей? Обыкновенно плуги и др. орудия стоят 6‑8 рублей за пуд. Изготовлены же они из материала, стоящего и теперь 75‑120 коп. за пуд. Не может быть сомнения, что наши кустари будут рады, если они получать за подобные орудия половину, или даже на две трети меньше, чем берут ныне торговцы, вынужденные считаться с довольно большим риском, процентами и т. д.

Немаловажен для России — еврейский вопрос. Известно, что Европейская Россия имеет больший процент евреев, чем какая-либо другая страна, а именно около 5 процентов или всего 5‑5½ миллионов. Русские ретрограды постоянно указывают на то, что, как только евреи будут эмансипированы и получат все права, они захватят в свои руки все выгодные промыслы и всю землю. А так как уже и в Германии и в Австрии даже при либеральных законах возник сильный антисемитизм, то в России следует ожидать того же. Но если ввести казенные монополии на указываемые выше предметы и далее издать закон о национализации крестьянской земли, то о возникновении сильной эксплуатации русского населения со стороны евреев почти не может быть речи. Еврейская же интеллигенция пока может оказать возрожденной России большие услуги в деле скорейшего проникновения культуры. Другое дело — как будут себя чувствовать большинство евреев даже в возрожденной России. Известно, что громадное большинство русских евреев страшно бедствует. Блаженствуют только отдельные тузы и торговцы. Бедное еврейское население не находит себе поприща в торговле, а занимается разными ремеслами, составляет отчасти и фабричных рабочих, будучи страшно зксплуатируемо своими же более счастливыми собратьями. Сильное и выгодное развитие промышленности в обитаемых евреями местностях почти немыслимо. Остается почти как единственный исход — сильное выселение бедствующей части еврейского населения. Но куда направить такое выселение и чем обеспечить успех оной? Выселение в коренно-русские губернии вызовет в скорейшем времени самую ожесточенную конкуренцию с русскими торговцами и ремесленниками, а тем самым страшный антисемитизм. Прекрасное указание в деле выселения дал за последние годы, возникший в России, сионизм. Предоставьте евреям опять их обетованную землю, Палестину, — и еврейский вопрос разрешится самым спокойным, самым желательным для европейских народов, образом. Но разве евреям кто мешает селиться и теперь же в Палестине? К сожалению, подобное восклицание есть грубая насмешка. Очень мешают селиться турецкие порядки, необеспеченность жизни и имущества со стороны разбойничьих шаек, а отчасти и турецких чиновников. Но самое главное то, — что нет земли. Как нет? Ведь Палестина и Сирия вовсе не густо обитаемые страны. Так-то так, но поземельные отношения там совершенно не устроены. Нужно сперва произвести кадастр, выделить бесспорно казенные земли от частных, а главное, нужно устроить искусственное орошение, пути сообщения — постройки, тогда только можно толковать о заселении. Частные земли в Палестине уже сильно поднялись в цене. На них невозможно селиться бедным евреям. Русское правительство — если бы оно только пожелало, могло бы прекрасно, сразу решить этот вопрос: предложить просто на просто великим державам потребовать у султана Палестину и Сирию для еврейской колонизации с тем условием, чтобы над этими странами сначала был бы устроен международный протекторат на подобие протектората над Критом. Все казенные и принадлежащие магометанской церкви удобные земли, а их в Сирии и Палестине несомненно найдется около трех-четырех миллионов десятин (достаточных на поселение такого же количества народа), должны отойти в распоряжение международной кампании, задача которой состояла бы в приготовлении этих земель для принятия поселенцев. Что касается материального убытка для турецкого правительства, то, конечно, необходимо по-прежнему выделить ту часть таможенных доходов, которою уплачиваются проценты на заграничные займы Турции. Прирост же доходов конечно должен оставаться для культурных целей. Не может быть сомнения, что и Англия и Франция и Северная Америка с восторгом будут приветствовать этот проект, если Россия объявит, что она за уступку Палестины колонизационной кампании, находящейся под протекторатом великих держав, готова простить Турции те с лишком 300 миллионов рублей, которые ей еще по Берлинскому трактату следуют от Турции. Этих денег России все равно не получить у турок без войны, предлагая же подобную международную разделку, она сразу разрешит вопрос. При таких условиях, поселенцы, необходимую им землю, получать без поземельной ренты — а это условие первостепенной важности для успешной колонизации. Ведь все невероятно быстрое процветание американского “far west” основывается именно на отсутствии поземельной ренты для первоначальных поселенцев. Далее подобная большая кампания могла бы потребовать, чтобы ей были переданы капиталы покойного барона Гирша для производства земельных мелиораций, особенно водоснабжения, без чего на востоке немыслима никакая культура. Эти капиталы простираются на 350 (или даже 600?) миллионов франков, а такой суммы вполне достаточно для земельных мелиораций хотя бы всей Сирии и Палестины. Лучше всего, если бы мелиорационные суммы могли быть прямо подарены поселенцам. В счет ставить следовало им только те деньги, которые необходимы для земледельческих орудий, нужного домашнего скота, пропитания до первой жатвы и постройки необходимого жилища. На эти последние расходы можно было бы добыть деньги и устраивая большой гарантированный державами заем из 3‑3½%. Выселяться будут конечно только беднейшие, которые даже не в состоянии будут оплачивать все расходы на проезд, уже не говоря о каком-либо задатке на покупку земли. Но весь проезд можно устроить так дешево, что расходы на него не составят чувствительной жертвы для России. Все передвижение, даже если его считать массовым, т. е. если положить, что в течение 5‑6 лет придется ежегодно перевозить по полумиллиону еврейских поселенцев от Одессы на Палестину, прекрасно можно устроить на пароходах одного Добровольного флота, сделавшегося все равно, после потери Порт-Артура, излишним для сообщения с Дальним Востоком. 20 пароходов Добровольного флота сразу могут перевезти 30.000‑40.000 переселенцев, а в 12‑15 плаваниях в год и полмиллиона. Расходы при этом не составят даже 5 рублей на лицо. Нам, пожалуй, могут возразить, что евреи в течение почти 2 тысячелетий настолько отвыкли от тяжелого труда, необходимого для обработки земли, что никакого толку из еврейской колонизации не выйдет. Но, во-первых, при помощи современной техники, тяжелый труд земледельца сильно облегчен, а во-вторых, сильное этически-религиозное возбуждение, какое будет сопряжено с переселенческим движением, способно совершенно преобразовать вновь селящихся и вырвать у них громадный подъем производительной энергии; все это должно будет оказать влияние и на воспитание последующих поколений, и таким образом, снова может создаться народ, способный к земледельческой и государственной жизни. В то же время этим будет, может быть, удовлетворительно разрешен в России еврейский вопрос, причинивший столько страданий, вызвавший столько излишней злобы, проливший столько слез и столько крови. Конечно, вовсе не нужно, чтобы выселились непременно все евреи. Нужно только, чтобы вообще еврейскому народу была дана возможность выхода из бедственного, угнетенного и подчас унизительного состояния, в котором он находится и когда этим воспользуются — конечно, прежде всего бедствующие и угнетенные — тогда само собой улучшится и взгляд на всех других, и лишение их общепризнанных прав уже не будет никому казаться нормальным явлением.

Итак, мы заканчиваем наш очерк. Может быть, мы в нём не исчерпали всех будущих необходимых мер; но мы стремились с наивозможно строгой научностью и трезвой расчетливостью подвергнуть критике состояние русских настоящих и будущих экономических сил. И мы должны придти к заключению, что нет ни необходимости, ни смысла смотреть с пессимизмом и с ужасом на будущее России. Всё в ней разрушено и перепорчено. Это правда. Везде беспорядок и кража и бесцельная эксплуатация труда; это верно. Но она скрывает в себе силы и богатства, и если только смело и решительно взяться за работу, то эта бедная и расстроенная страна должна превратиться в страну богатую, цветущую и сильную своей внутренней жизнью.

Примечание:

[1] См. “Война и наши финансы” стр. 185.