Протокол допроса Ягоды от 13 мая 1937 г.

Протокол допроса

Ягоды Генриха Григорьевича

от 13 мая 1937 года.

Вопрос: На допросе 26 апреля Вы показали, что Волович наряду с другими заданиями, которые он выполнял в плане заговора, организовал для Вас возможность прослушивания правительственных разговоров по телефонам "ВЧ".

Когда, как и в каких целях Вы прослушивали правительственные разговоры?

Ответ: Раньше чем ответить на этот конкретный вопрос, разрешите мне остановиться на общем состоянии, в котором я лично находился в продолжении многих лет моей заговорщической и предательской деятельности.

Я всегда чувствовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича.

Особенно меня тревожил интерес к работе Наркомата внутренних дел со стороны Николая Ивановича Ежова, который начал проявляться еще во время чистки партии в 1933 г., переросший в, конце 1934 года в контроль, настойчивое влезание им в дела НКВД, вопреки препятствиям, которые мы (участники заговора) чинили ему, все это не предвещало ничего хорошего.

Это я ясно понимал, отдавая себе во всем отчет, и все это еще больше усиливало тревогу за себя, за свою судьбу.

Отсюда целый ряд мероприятий страховочного порядка, в том числе и мысль о необходимости подслушивания правительственных переговоров.

Вопрос: О каком "целом ряде страховочных мероприятий" Вы говорите?

Ответ: Это была система окружения, обволакивание людей, близких к правительственным кругам, простая слежка за членами правительства и ПБ и прослушивание их разговоров.

Начну хотя бы с того, что Паукеру я дал задание ежедневно мне докладывать не только передвижения членов правительства, но и доносить мне абсолютно все, что станет ему известно из личной жизни членов ПБ, кто к кому ходит, долго ли засиживаются, о чем говорят и т. п.

Паукер все это мог выполнить через работников охраны членов правительства.

Вопрос: Значит Вы Паукеру и Воловичу давали прямые задания вести "особое наблюдение и слежку" за членами правительства?

Ответ: Да, это именно так.

Вопрос: Зачем Вам это нужно было?

Ответ: Конечно не из простого любопытства. Мне это нужно было в моих заговорщических целях.

Во-первых, человеку (я имею ввиду себя), реально готовившему государственный переворот, надо всегда быть в курсе дела личных взаимоотношений членов правительства, которое он намерен свергать, надо знать о них все.

Во-вторых, пока дело до свержения правительства еще не дошло, - путем повседневной слежки, подслушивания телефонных разговоров, подборов всяческих слухов из личной жизни членов правительства, на основе этого можно неплохо лавировать и вовремя реагировать там, где это требуется.

Так поступал я, используя в этих целях аппарат НКВД. Не удовлетворившись этим, я окружил людей близких членам ПБ и правительства, сетью своих информаторов.

В первую очередь это относится к дому Горького. Общеизвестна роль М.Горького, его близость к Сталину и другим членам Политбюро, авторитет, которым он пользовался. В доме Горького часто бывали руководители правительства.

Поэтому на окружение Горького своими людьми я обратил особое внимание.

Началось с моего сближения с П.Крючковым, секретарем Горького, прямым его подкупом деньгами.

Крючков выполнял у меня роль агента при Горьком. От него я узнавал кто бывает у Горького, что говорят именно обо мне с ним члены правительства, о чем вообще они беседуют с Горьким.

Через Крючкова же я добивался отстранения от Горького лиц, которые могут влиять отрицательно на его отношение ко мне.

Затем я подвел к Горькому группу писателей: Авербаха, Киршона и Афиногенова. С ними же бывали Фирин и Погребинский.

Это были мои люди, купленные денежными подачками, связанные антипартийными настроениями (Фирин и Погребинский - участники заговора), игравшие роль моих трубадуров не только у Горького, но и вообще в среде интеллигенции.

Они культивировали обо мне мнение, как о крупном государственном муже, большом человеке и гуманисте. Их близость и влияние на Горького было организовано мною и служило моим личным целям.

Вопрос: Вы показываете, что подслушивание правительственных разговоров являлось составной частью всей вашей системы мероприятий "страховочного порядка". Как оно было организовано?

Ответ: Аппарат для прослушивания был по моему распоряжению куплен в Германии в 1933 г. и тогда же был установлен у меня в кабинете инженером Винецким, работником Оперода.

Распоряжение о покупке этого аппарата я дал Паукеру и Воловичу. Мысль о необходимости подслушивания правительственных разговоров возникла у меня в связи с разворотом моей заговорщической деятельности внутри НКВД. Меня, естественно, тревожила мысль, не прорвется ли где-нибудь нить заговора, не станет ли это известно в кругах правительства и ЦК.

Особенно мне понадобилось подслушивание в дни после убийства С.М.Кирова, когда Ежов находился в Ленинграде. Но так как дежурить у подслушивающего аппарата в ожидании разговоров между Ежовым и Сталиным у меня не было никакой физической возможности, я предложил Воловичу организовать подслушивание переговоров Ленинград-Москва на станции "ВЧ" в помещении Оперода.

Вопрос: Волович подслушивал разговоры между тов. Ежовым и тов. Сталиным?

Ответ: Да, прослушивал и регулярно мне докладывал.

Вопрос: А после событий, связанных с убийством тов. Кирова, продолжалось подслушивание?

Ответ: Только тогда, когда Сталин выезжал в отпуск. Я помню, в частности, что в сентябре 1936 года Волович подслушивал разговор между Сталиным, находившимся в Сочи, и Ежовым. Волович мне доложил об этом разговоре сообщил, что Сталин вызывает Ежова к себе в Сочи.

Вопрос: Вы поручили Воловичу, немецкому шпиону, подслушивание правительственных разговоров не только потому, что эти разговоры интересовали Вас, но и потому, что это требовала немецкая разведка. Вы признаете это?

Ответ: Я давал задание Воловичу подслушивания правительственных разговоров только по мотивам, о которых я говорил выше. Но несомненно, что Волович передал содержание эти переговоров и в германскую разведку.

Вопрос: По Вашему поручению?

Ответ: Нет, по собственной инициативе.

Вопрос: Какие еще задания Вы давали Воловичу?

Ответ: В конце 1935 г. или в начале 1936 г. Волович сообщил мне, что познакомился с Примаковым. Насколько я помню, это знакомство произошло через Лилю Брик, которая вместе с Примаковым пришла к Воловичу домой.

Знакомство Воловича с Примаковым заинтересовало меня в плане возможности установления с ним организационной связи и привлечения его к заговору (я уже показывал, что искал связи среди военных).

Поэтому я поручил Воловичу попробовать сблизиться с Примаковым, прощупать возможности его вербовки.

Вопрос: Вы знали, что Примаков является участником троцкистской организации и одним из руководителей военной группы этой организации?

Ответ: Давая задание Воловичу, я знал только, что Примаков участник троцкистской организации. О его принадлежности к военной группе я тогда еще не знал.

Но об этом мне докладывал вскоре Волович.

Вопрос: Что именно он Вам говорил?

Ответ: Волович сообщил мне, что выполняя мое поручение, он несколько раз встретился с Примаковым. Говорил с ним более или менее откровенно по общеполитическим вопросам и в результате всего этого Примаков сообщил о своей связи с группой военных-троцкистов.

Вопрос: Примаков назвал Воловичу участников этой группы?

Ответ: Нет, не называл, вернее мне об этом Волович ничего не говорил.

Но к этому времени, или немного позже, в протоколах следствия по делу троцкистской организации уже появились первые данные о наличии военной группы троцкистов в составе Шмидта, Зюка, Примакова и других.

Вскоре я вынужден был пойти на аресты, сначала, кажется, Шмидта и Зюка, а в дальнейшем и самого Примакова.

Таким образом, линия связи Примаков-Волович механически была оборвана.

Примаков после его ареста долгое время не давал показания, даже после признания Шмидта и Зюка. Так было, во всяком случае, до момента моего ухода из НКВД.

Когда мне об этом докладывали, причины запирательства Примакова были для меня совершенно ясны. Примаков знал, что в НКВД "свои люди" и он предполагал, что его как-нибудь выручат.

Вопрос: Примаков не предполагал, а знал, что его выручат. У Вас на этот счет была с ним договоренность?

Ответ: Нет, договоренности со мной не было. Я не допускаю, что она была и с Воловичем. Это было слишком рискованно, потому что это было уже летом 1936 года, следствие контролировалось Ежовым и мы не могли на это пойти.

Вопрос: А Примаков знал о существе заговора в НКВД, о вашей роли?

Ответ: Кое что он несомненно знал от Воловича, но в какой мере я что именно, я сказать не могу.

Вопрос: Как видно из Ваших показаний, Волович выполнял наиболее существенные Ваши предательские задания.

Ответ: Это будет не совсем верно.

Вопрос: Как не совсем верно?

О том, что Волович германский шпион, Вы знали?

Ответ: Знал.

Вопрос: Участником Вашего заговора против советской власти Волович являлся?

Ответ: Да.

Вопрос: Связь с ранее завербованным Гаем германская разведка установила через Воловича?

Ответ: Да, через Воловича.

Вопрос: Волович Вам об этом докладывал?

Ответ: Докладывал.

Вопрос: Организацию системы прослушивания правительственных разговоров Вы поручили Воловичу?

Ответ: Воловичу и Паукеру.

Вопрос: Но подслушивать переговоры между тов. Сталиным и тов. Ежовым Вы поручили Воловичу?

Ответ: Да, Воловичу.

Вопрос: Подготовку покушения на Лаваля Вы организовали совместно с Воловичем?

Ответ: Да, с Паукером и Воловичем.

Вопрос: Установление связи с военно-троцкистской организацией, Примаковым, Вы поручили тоже Воловичу?

Ответ: Да, тоже Воловичу.

Вопрос: И, наконец, организацию террористического акта над секретарем Центрального Комитета ВКП(б) и народным комиссаром внутренних дел Союза товарищем Ежовым Вы поручили тому же Воловичу?

Ответ: Да, Воловичу.

Вопрос: Чем же объяснить, что именно Воловичу Вы поручали такие серьезные задания?

Ответ: Потому, что Волович имел группу, связанных с ним работников НКВД, и некоторые мои задания мог выполнять через них.

Вопрос: Какую группу работников НКВД имел Волович? Какого характера связи у него были с ними?

Ответ: Волович являлся не просто германским разведчиком, он был резидентом германской разведки.

Вопрос: Откуда Вы это знаете?

Ответ: Об этом мне сказал сам Волович.

Вопрос: Когда? Где?

Ответ: В 1934 году, когда Волович сообщил мне, что он должен по поручению германской разведки установить связь с Гаем, я спросил его, почему именно ему поручено это дело. Волович ответил мне, что он выполняет функции резидента германской разведки по НКВД.

Вопрос: А Вы знаете, кто входит в резидентуру Воловича?

Ответ: По линии германской разведки с Воловичем были связаны Гай, Лурье и Винецкий.

Вопрос: Еще кто?

Ответ: Больше не знаю. Может были и другие, но о них мне ничего не известно.

Вопрос: А откуда Вы знаете об этих, которых Вы назвали?

Ответ: О том, что Гай германский разведчик и связан по линии разведки с Воловичем, я уже говорил.

О том, что Лурье германский разведчик, я узнал следующем путем.

В продолжении ряда лет Лурье по моим заданиям выезжал в Германию продавать бриллианты. Сама по себе операция продажи бриллиантов являлась законной и легальной, но использовал я эту операцию в преступных целях, присваивая часть вырученных сумм в свой нелегальный фонд.

Так вот, в целях наибольшей маскировки этих преступных махинаций с продажей бриллиантов Лурье установил связь с группой темных дельцов, среди которых были и немецкие шпионы (Френкель, Ульрих и др.). О том, что они шпионы мне было известно из материалов ОГПУ-НКВД.

Связь с этими шпионами Лурье шла значительно дальше продажи им бриллиантов, и я лично подозревал, что он завербован немецкой разведкой.

Это мнение укрепилось у меня после следующего обстоятельства.

В одну из своих поездок в Берлин Лурье был арестован полицией и очень скоро был освобожден, как он говорил, за взятку. Мне это казалось маловероятным и я укрепился в своем мнении, что Лурье работает на немцев.

Но я его не трогал. Он был мне нужен для продажи бриллиантов и для выполнения других преступных моих поручений.

Вопрос: Но откуда Вы знаете, что Лурье связался по разведке с Воловичем?

Ответ: Дело было так. В 1932 или 1933 году Лурье попал в разработку Особого отдела, как подозрительный по своим шпионским связям. Мне об этом докладывал, кажется, Прокофьев (а может быть Гай). Я вызвал к себе Лурье и прямо поставил ему вопрос, в чем дело, каков действительный характер его связей с этими шпионами.

Лурье рассказал мне, что во время его ареста в Берлине он был завербован германской разведкой и сейчас работает на них.

Я его выругал за то, что до сих пор он мне об этом не говорил. Лурье заявил, что он был уверен в моей осведомленности по материалам ИНО или Особого отдела.

Примерно в 1934 году или в 1935 году Лурье сообщил мне, что он по указаниям германской разведки связался с Воловичем и работает по его указаниям.

Вопрос: Вы показываете, что Лурье выполнял Ваши преступные задания. Какие именно?

Ответ: Основное, что он для меня делал и о чем я уже говорил, это операции с продажей бриллиантов.

Кроме того, через Лурье я посылал заграницу валюту жене П.П. Крючкова, которую в общежитии зовут Цеце.

Вопрос: Какую валюту? Для чего?

Ответ: В 1932 году жена Крючкова проживала в Берлине. Однажды ко мне обратился Крючков с просьбой послать ей туда валюту, для ее личных надобностей.

Воспользовавшись очередной поездкой в Берлин Лурье, я направил через него жене Крючкова 2-3 тысячи долларов. Деньги эти я взял из нелегального фонда, который хранился у Буланова.

Вопрос: Почему Вы посылали валюту жене Крючкова?

Ответ: Я уже говорил, что я имел фонд валюты, который я использовал для "покупки" нужных мне людей. Одним из таких людей был Крючков. Он был близок к Горькому и являлся моим личным информатором. Поэтому Крючкову я никогда не отказывал в деньгах.

Жене его я посылал деньги еще раз, вскоре после первого случая. Опять по просьбе Крючкова. На этот раз я специально для этого командировал в Берлин того же Лурье с пакетом валюты.

Вопрос: Сколько Вы посылали ей во второй раз?

Ответ: Сейчас не могу точно сказать, возможно, дополнительно покажу.

Вопрос: А откуда Вы знаете, что Винецкий являлся немецким разведчиком?

Ответ: Об этом мне докладывал Паукер и, кажется, Волович.

Вопрос: Когда это было и где это было?

Ответ: Это было в 1932 г., я обратился к Воловичу с предложением подыскать мне человека, который мог бы сопроводить мою жену в Германию, куда она ехала лечиться. Волович мне порекомендовал Винецкого и на мой вопрос, почему именно Винецкого, он ответил, что Винецкий может гарантировать благополучный проезд и пребывание там моей жены не только потому, что он имеет широкие связи в Германии, но и потому, что он связан с германской разведкой, которая ему многим обязана, и поэтому это наиболее подходящая кандидатура.

Вопрос: Винецкий сопровождал Вашу жену в Германию?

Ответ: Да, я с кандидатурой Винецкого согласился, и он сопровождал мою жену в Германию.

Вопрос: А какие поручения в плане вашей преступной деятельности выполнял Винецкий?

Ответ: Раньше, чем ответить на этот вопрос, разрешите мне вернуться к истории моих взаимоотношениях с Рыковым.

Вопрос: Какое это имеет отношение к Винецкому?

Ответ: Это будет видно из дальнейшего моего изложения.

В 1927 году или 1928 году Рыков выезжал лечиться заграницу, был он долгое время в Берлине.

По приезде из Берлина, в один из разговоров со мною уже в 1928 году Рыков рассказал мне следующее. В Берлине он часто встречался с давнишним его другом (кажется, родственником) членом Заграничной делегации меньшевиков-эмигрантов Николаевским. С этим Николаевским, как Рыков мне говорил, он всегда беседовал по общеполитическим вопросам и по вопросам положения в Советском Союзе. Рыков мне говорил, что меньшевики за границей понимают положение Советского Союза и расценивают дальнейшие перспективы значительно правильнее и объективнее, чем это делает Сталин. Меньшевики целиком поддерживают точку зрения правых, и идея рыковской двухлетки, которую он защищал на одном из пленумов ЦК, продиктована ему меньшевиками, в частности Николаевским, за границей.

Вопрос: Через кого осуществлялись связи Рыкова с ЦК меньшевиков за границей?

Ответ: Пока Рыков являлся председателем Совнаркома, я не знаю как он осуществлял связь, но с переходом его в Наркомсвязь, связь эта осуществлялась через Винецкого.

Вопрос: Откуда Вам это известно?

Ответ: Мне об этом говорил Винецкий.

Вопрос: Что он Вам говорил?

Ответ: В одну из своих командировок заграницу, по-моему в 1931 году, Винецкий вошел ко мне в кабинет и сказал, что он по поручению Рыкова должен взять с собою для передачи заграницей по адресу, указанному Рыковым, пакет с материалами.

Я спросил Винецкого, почему он об этом говорит мне. Винецкий объяснил, что он высказал Рыкову сомнение в возможности нелегального перевоза этого пакета заграницу. Рыков ему ответил, что опасаться не следует, так как Ягода в курсе и препятствий к провозу чинить никто не будет.

Так как я знал, что Рыков связан с Центральным Комитетом меньшевиков заграницей, то я разрешил Винецкому взять с собою этот пакет и впредь выполнять все указания Рыкова, касающиеся его связи заграницей.

Вопрос: Совершенно непонятно, какое имеет отношение Винецкий, сотрудник Оперода, к Рыкову.

Ответ: Винецкий работал в Опероде по совместительству, основным же местом его работы был Наркомсвязь, где он занимал должность инспектора связи при Наркоме, т. е. при Рыкове. Рыков же, в свою очередь, знал, что Винецкий работает в НКВД и часто ездит заграницу.

Вопрос: Что Вам известно о связи Рыкова с ЦК меньшевиков в Берлине в дальнейшем?

Ответ: Об этом мне известно по материалам НКВД. В 1933 и 1934 годах по агентурным материалам в СПО, сначала в Ленинграде, затем в Москве появились данные о связи Николаевского с Рыковым. Сведения эти были довольно конкретны, указывалось, в частности, что связь осуществляется через какого-то инженера Наркомсвязи. Материалы эти докладывал мне Молчанов, и я тогда опасался возможности провала этой линии, Молчанову я говорил, что об этом знаю, что материалы эти соответствуют действительности, что Рыков действительно поддерживает связь с ЦК меньшевиков и что нужно принять меры к тому, чтобы ходу этим материалам не давать. Молчанов, как он мне потом сказал, передал эти материалы Григорьеву и ходу они не получили.

В 1936 году, после первого процесса, ко мне зашел Прокофьев и показал мне заявление какого-то агента СПО, в котором тот сообщает, что в продолжении нескольких лет он давал материалы о связи Рыкова с меньшевиками, но что по его материалам никаких мер не приняли и поэтому он счел необходимым написать об этом тогда зам. наркома Прокофьеву, в связи с появившимися в газетах сообщениями о причастности Рыкова к деятельности зиновьевско-троцкистского центра. Прокофьеву, как и Молчанову, я говорил, что этому делу ходу давать не надо.

Вопрос: Вы скрываете от следствия не только характер связи центра правых с ЦК меньшевиков, но и личное свое участие в этой связи?

Ответ: Я лично никакого участия в связи центра правых с ЦК меньшевиков не принимал. Был случай, когда Винецкий обратился ко мне от имени Рыкова с просьбой наладить ему дополнительную линию связи с Берлином, так как он, Винецкий, не может обеспечить постоянной регулярной связи Рыкова с Николаевским.

Воспользовавшись поездкой в Берлин моего тестя, Леонида Николаевича Авербаха, работавшего тогда в "Интуристе", я рекомендовал Винецкому связать его там с кем-либо из представителей ЦК меньшевиков с тем, чтобы через него осуществлять связь Рыкова с Николаевским.

Вопрос: И это было осуществлено?

Ответ: Да.

Авербах, которого я об этом предупредил, сообщил мне, что Винецкий в Германии связал его с каким-то немцем, с которым он условился, что он будет приезжать в Союз под видом туриста и будет получать от него пакеты.

Вопрос: Какого рода пакеты?

Ответ: Содержание этих пакетов не знаю, мне их приносил Винецкий от Рыкова, а я их передавал Авербаху тогда, когда он меня предупреждал о приезде связиста меньшевиков из Берлина.

Вопрос: Много пакетов Вы передали Авербаху?

Ответ: Это было не более двух-трех раз в 1933 году и, кажется, один раз в 1934 году.

Вопрос: Вашими показаниями устанавливается, что центр организации правых (в лице Рыкова) в продолжении ряда лет поддерживал нелегальную связь с заграничным ЦК меньшевиков (в лице Николаевского). Связь эта осуществлялась через НКВД.

Ответ: Да, это правильно.

Вопрос: Значит, между меньшевиками и правыми существовал контакт о совместной борьбе против советской власти.

На какой основе было достигнуто это соглашение?

Ответ: Об этом я ничего не могу показать. Верно, что меньшевики за границей и правые в Союзе установили контакт для борьбы против советской власти.

По материалам НКВД я знал также, что правые в Советском Союзе блокируются с меньшевиками.

Именно поэтому я в своей работе в НКВД не принимал никаких мер к разгрому меньшевистских организаций, вопреки тому, что материалы об их активизации поступали из ряда краев и областей.

Вопрос: Вам предъявляется документ из материалов НКВД, в котором сообщается о меньшевистском центре за границей и об активной его работе в СССР.

На этом документе в ноябре 1935 года наложена следующая резолюция: "Это давно не партия и возиться с ними не стоит".

Это Вы писали?

Ответ: Да, эту резолюцию писал я.

Это только одно из проявлений того, как я оберегал от провала и отводил удар от меньшевиков потому, что они находились в контакте с правыми.

В повседневной работе по моим указаниям это делал Молчанов. Помню, например, что в 1935 году Молчанов смазал дело группы чекистов-меньшевиков, потому что через них могла быть вскрыта вся меньшевистская организация и вместе с ними и правые.

Это было сразу же после убийства Кирова, когда возможность нашего провала являлась очень реальной, потому что с этого времени начинается систематическое и настойчивое вползание в дела НКВД Ежова.

А Ежова, я кажется об этом уже говорил, мы боялись больше всего.

Вопрос: Почему "больше всего"?

Ответ: Потому что с другими руководителями партии и правительства по делам НКВД говорил лично я сам, никого другого из аппарата НКВД я не подпускал. Поэтому опасность проговориться, показать не то, что надо, более или менее исключалась. Правда, это не спасало меня от подозрений и недоверия, но тут вина не моя. В этом больше всего сказывалась прозорливость и чутье тех, с кем мне приходилось говорить.

Но Ежов пришел в аппарат, обходя меня, он спускался непосредственно в оперативные отделы, влезал сам во все дела.

Это было в начале 1936 г., когда начались только дела по троцкистской организации.

Но постепенно тревога усиливалась: Ежов, должно быть, раскусил нашу тактику. Он не удовлетворялся разговорами и докладами, которые ему делал Молчанов. Он стал ходить сам к следователям на допросы, стал сам вызывать и допрашивать арестованных, беседовать с рядовыми сотрудниками аппарата и т. п. Тут мы были бессильны: ни договориться с сотрудниками, ни инструктировать их, что говорить Ежову нельзя было.

Словом, Ежов подбирался к нам. Это мы все чувствовали. Меры, которые я применял к изоляции Ежова от аппарата НКВД, ничего не давали.

Вопрос: Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД Вы принимали?

Ответ: Вкратце я об этом сказал выше. Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию, помимо меня. Я пытался всеми силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД, в этом активно содействовал мне Молчанов, Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинеты к следователям, Молчанов принимал все меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям при Ежове ничего не говорить, допрос прекращать.

Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем, чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать.

Но это не помогло. Ежов, должно быть, и тут нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых он называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать.

Таким образом все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились.

Под нажимом ЦК, который осуществлялся через Ежова, дело по вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось, и опасность нашего провала все возрастала.

И тогда впервые у меня появилась мысль о необходимости локализовать Ежова, убрать его.

Вопрос: Когда это было?

Ответ: Это было в 1936 году, примерно в июне месяце (после пленума ЦК), когда я окончательно убедился в том, что попытка свернуть следствие по троцкистам на группу Шемелева, Ольберга не удалась и что придется идти на дальнейший разворот следствия.

Вопрос: Что Вы предприняли, как Вы организовали покушение на тов. Ежова?

Ответ: Тут надо сказать следующее: прямого покушения на убийстве Ежова я тогда не организовывал. В мои планы это не входило, и я просто опасался это делать. Во всех случаях, как бы тщательно это покушение ни было организовано, отвечал бы я. Хотя бы потому, что плохо охранял. Я понимал, что в той ситуации, которая тогда создалась, мне это грозило во всяком случае отстранением от работы в НКВД. А это означало полное крушение моих заговорщических планов. Кроме того, убийство одного Ежова ничего реального в широком плане заговора не дало бы мне.

Что же мне требовалось? Нужно было во что бы то ни стало отстранить Ежова от участия в следствии по троцкистско-зиновьевскому центру, хотя бы только на время следствия, и тем самым дать нам возможность свернуть дело. Это было главное.

Продумывая пути, как лучше всего это осуществить, я пришел к выводу, что наиболее безопасный путь - это отравление Ежова каким-нибудь  медленнодействующим ядом.

Вопрос: Почему Вы остановились именно на этом средстве?

Ответ: Очень просто: во-первых, это наиболее незаметный способ. Во-вторых, я учитывал при этом, что незначительное вмешательство яда при слабом, как мне казалось, здоровье Ежова может вызвать достаточную реакцию, которая, если не приведет к смерти, то во всяком случае прикует его к постели, и тем самым освободит нас от его вмешательства в следствие.

Вопрос: Что Вы практически предприняли?

Ответ: По этому вопросу я говорил с Паукером и Воловичем, и с Булановым.

Объяснив им сложившуюся ситуацию, я сказал им о своем плане отравления Ежова.

Паукер заявил мне тогда, что он осуществит этот план путем отравления квартиры Ежова через своих людей, обслуживающих квартиру (Ежов жил в доме НКВД и обслуживался также по линии НКВД),

Вопрос: И Паукер отравлял квартиру Ежова?

Ответ: Это мне не известно, Паукер мне об этом не докладывал.

Вопрос: Как так "неизвестно”? Вы даете задание Паукеру отравить квартиру тов. Ежова, Вы лично заинтересованы в осуществлении этого акта и не интересуетесь у Паукера, что и как он делает?

Ответ: Это было на протяжении последних двух-трех месяцев моей работы в НКВД. Я был в паническом состоянии и, дав задание Паукеру, не проследил исполнения этого задания.

Вопрос: Но для отравления требовался яд. Вы показываете, что решили произвести отравление медленнодействующими ядами.

Какой это был яд и где Вы его взяли?

Ответ: У Паукера, Воловича и Буланова ядов было достаточно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Серебрянского.

Но где они доставали, и какой яд был применен в данном случае, и применялся ли он вообще, я не знаю.

Вопрос: А откуда у Паукера, Воловича, Буланова и Серебрянского имелись яды? Для каких целей они хранились?

Ответ: Ядами для служебных целей занимался Серебрянский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него из заграницы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточном количестве и в различных рецептурах.

Я прошу записать, что никакого отношения Серебрянский к моей преступной деятельности не имеет. Если у него и брали яды, то он, конечно, не знал для чего они предназначены.

Вопрос: Значит Вы утверждаете, что Вам неизвестно, произведено ли было отравление тов. Ежова?

Ответ: Да, я это утверждаю.

Вопрос: Но задание Паукеру Вы давали?

Ответ: Да, давал задание Паукеру и Воловичу.

Вопрос: И они должны были произвести отравление через своих людей, обслуживающих квартиру тов. Ежова?

Ответ: Да.

Вопрос: Через кого именно?

Ответ: Этого я тоже не знаю.

Вопрос: Но что значит "через своих людей”?

Ответ: Я думаю, что через сотрудников Оперода.

Вопрос: Завербованных Паукером?

Ответ: Для этого вовсе не требовалось их вербовать, Паукер мог использовать кого-либо из прислуги в квартире Ежова, не вербуя, а просто в темную.

Вопрос: Но как же это было сделано?

Ответ: Я не знаю сделано ли это вообще. Я предполагаю, что ничего не сделали.

Вопрос: Почему Вы так предполагаете?

Ответ: По очень простым признакам. Ежов летом 1936 года все время работал, в отпуск не уезжал и, кажется, даже не болел, а после моего ухода из НКВД, Ежов сразу же приступил к работе, и отравление было произведено уже в служебном кабинете Ежова в здании НКВД.

Вопрос: Как было произведено отравление служебного кабинета тов. Ежова в здании НКВД?

Ответ: Мое отстранение от работы в НКВД, приход на мое место Ежова - означали полный провал нашего заговора, потому что удержать начавшийся и далеко зашедший разгром троцкистско-зиновьевской организации нельзя было.

Это ясно чувствовалось еще за некоторое время до моего снятия, а приход Ежова в НКВД означал, что разгром пойдет значительно глубже (как это было на самом деле) и что через правых доберутся и до меня, в частности.

Тут думать уже не над чем было, нужно было действовать решительно и быстро. Правда, все мои люди оставались в НКВД, но это никак не гарантировало от провала.

Ежов раскопает все - надо избавиться от Ежова. Это было единственное решение, к которому я пришел и которое я начал решительно готовить.

Вопрос: Вы все же не ответили на вопрос, как вы отравляли кабинет тов. Ежова?

Ответ: 28 или 29 сентября 1936 г., точно не помню, я вызвал к себе в кабинет Буланова, велел приготовить смесь ртути с какой-нибудь кислотой и опрыскать ею кабинет и прилегающие к нему комнаты. Смесь эту приготовил Буланов вместе с Саволайненом в моем присутствии, перед моим уходом, кабинет был опрыскан этим составом.

1 октября 1936 г. я уехал в отпуск. Перед самым отъездом я поручил Иванову Лаврентию созвониться с Булановым и предложить ему от моего имени опрыскивание кабинета продолжать. И они, наверное, это делали.

Вопрос: Значит опрыскивание производилось раствором ртути с какой-то кислотой?

Ответ: Да.

Вопрос: А Вы лично давали Буланову какие-либо яды?

Ответ: Нет, не давал.

Вопрос: Это неверно. Буланов показывает, что 28 сентября 1936 года у себя в кабинете Вы дали ему две ампулы с каким-то ядом, которым предложили дополнительно опрыскивать кабинет тов. Ежова.

Ответ: Никогда яда я Буланову не давал. Может быть он и опрыскивал каким-либо другим ядом, но это уже без меня, и я об этом ничего не знаю.

Вопрос: Буланов приводит детали и обстановку, при которой Вы вручили ему эти ампулы с ядом. Он говорит, что Вы вынули их из шкатулки, хранившейся в несгораемом шкафу у Вас в кабинете и что они были "явно заграничного происхождения".

Ответ: Я не помню таких деталей и я не помню, чтобы я давал Буланову какие-либо яды.

Вопрос: Значит первое отравление кабинета тов. Ежова производили Буланов и Саволайнен в Вашем присутствии?

Ответ: Да, в моем присутствии. Должно быть это было 29 сентября, а первого октября я уехал в отпуск.

Вопрос: И во время Вашего пребывания в отпуске опрыскивание продолжалось?

Ответ: Должно быть.

Вопрос: А после Вашего приезда?

Ответ: Уже работая в Наркомсвязи, я как-то спросил Иванова Лаврентия, как идут дела у Буланова с отравлением кабинета Ежова. Он ответил мне, что все в порядке, что Буланов совместно с Саволайненом работу продолжают.

Лично я Буланова в этот период не видел и его самого не спрашивал.

Вообще, после моего приезда из отпуска, я почти никого из моих людей, оставшихся на работе в аппарате НКВД, по соображениям конспирации не встречал и с ними не беседовал.

Вопрос: Вы говорите, что почти никого не видели. Что это значит? Кого же Вы видели, с кем и о чем говорили?

Ответ: Видел и имел короткую беседу с Молчановым, после того, как узнал, что он снят с работы в СПО и уезжает в Белоруссию. Это было в последние дни работы Чрезвычайного съезда советов в начале декабря 1936 года.

Я встретил Молчанова в кулуарах съезда там говорил с ним.

Вопрос: О чем Вы беседовали с Молчановым?

Ответ: Снятие Молчанова меня сильно встревожило.

Как раз по линии СПО легче всего можно было добраться до нитей моего заговора и мне было совершенно ясно, что первой жертвой будет Молчанов, что он будет арестован. Поэтому я счел необходимым предупредить его, чтобы он на следствии не сдавался. Я так прямо и сказал ему: "Не говори ничего. Не все еще потеряно, я вас выручу".

Вопрос: На каком основании вы обещали Молчанову выручить его? Как Вы предполагали это сделать?

Ответ: Я знал, что идет подготовка покушения на Ежова, как путем отравления его кабинета, так и по линии Воловича (об этом я показывал на предыдущих допросах), и я надеялся, что покончив с Ежовым, легче будет спрятать концы нашего заговора.

Вопрос: А Вы не говорили Молчанову, что собираетесь вернуться в НКВД?

Ответ: Может быть и говорил, но лично у меня на этот счет никаких иллюзий не было. Если я и говорил об этом Молчанову, или кому-нибудь другому, то больше всего для придачи бодрости.

Записано с моих слов верно, мною прочитано.

Г.Ягода

Допросили:

Нач. отд. 4 отдела ГУГБ капитан государств. без. Коган

Опер. уполн. 4 отдела ГУГБ лейтенант государств. без. Лернер