Протокол допроса Ягоды от 26 апреля 1937 г.

Протокол допроса

Ягоды Генриха Григорьевича

от 26 апреля 1937 года.

Заявление Ягоды: В продолжении долгих дней допросов я тщетно пытался скрыть свою преступную, изменническую деятельность против советской власти и партии. Я надеялся, что мой опыт работы в ЧК даст мне возможность либо совсем скрыть от следствия всю сумму моей предательской работы, либо, если это мне не удастся, свести дело к чисто уголовным и должностным преступлениям. Я надеялся также, что мои сообщники, в силу тех же причин, не выдадут следствию ни себя, ни тем более меня

Но, как видно, все планы мои рухнули и поэтому я решил сдаться. Я расскажу о себе, о своих преступлениях все, как бы это тяжело мне ни было.

Вопрос: Почему тяжело?

Ответ: Потому что придется мне впервые в своей жизни сказать правду о себе лично.

Всю свою жизнь я ходил в маске, выдавал себя за непримиримого большевика. На самом деле большевиком, в его действительном понимании, я никогда не был. Мелкобуржуазное мое происхождение, отсутствие теоретической подготовки, все это с самого начала организации советской власти создало у меня неверие в окончательную победу дела партии.

Но собственного мировоззрения у меня не было, не было и собственной программы. Преобладали во мне начала карьеристические, а карьеру свою надо было строить, исходя из реальной обстановки. Какова была эта обстановка?

Советская власть существовала, укреплялась, я оказался в аппарате ОГПУ и поэтому я вынужден был исходить именно из этих конкретных факторов.

Взбираясь по иерархической лестнице, я в 1926 году дошел до зампреда ОГПУ. С этого момента и начинаются мои первые попытки игры на "большой политике", мои представления о себе, как о человеке, который сумеет влиять на политику партии и видоизменять ее.

Это было после смерти Дзержинского, в период открытой борьбы троцкистов с партией. Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе. Отсюда и та особая линия, которую я проводил в то время в борьбе с троцкизмом.

Вопрос: В чем же конкретно выражалась эта ваша особая линия в борьбе с троцкизмом?

Ответ: Когда начались репрессии против троцкистов, вопрос о том кто победит (троцкисты или ЦК ВКП(б)) окончательно еще не был решен.

Во всяком случае, так думал я. Поэтому я, как зампред ОГПУ, в карательной политике исходил из того, чтобы не озлоблять против себя троцкистов. Направляя троцкистов в ссылки, я создавал им там такие условия, при которых они могли бы продолжать там свою деятельность и не чувствовали бы себя осужденными.

Само собою разумеется, что когда полностью определилась победа партии над троцкизмом, когда партия пошла за Центральным Комитетом, за Сталиным, я тоже поспешил показать себя, как непоколебимого сторонника ЦК, оставаясь, конечно, на своих прежних позициях неверия в победу линии ЦК, оставаясь для ЦК в непроницаемой своей маске.

Если в какой-либо мере применим ко мне термин двурушника, то я являюсь ярким образцом его, пожалуй, даже пионером двурушничества.

Вопрос: Ваша линия по отношению к троцкистам была Вам продиктована со стороны троцкистской организации?

Ответ: Нет, я в данном случае действовал самостоятельно, по собственной инициативе. Выше я объяснил, какими мотивами я руководствовался.

Иначе обстояло дело, когда на арену борьбы с партией выступили правые. Здесь моя роль была более определенной: с правыми я был организационно связан.

Вопрос: Но нам еще не совсем ясен вопрос о Ваших взаимоотношениях с троцкистами. Организационные связи с троцкистами у Вас были?

Ответ: В тот период не было, Они возникли значительно позже, когда троцкисты вошли в блок с правыми.

Вопрос: Об этом мы поговорим в дальнейшем. Вы собирались рассказать о Ваших связях с правыми.

Ответ: Да, Я говорил, что с правыми у меня были организационные связи. Начало этим связям было положено в моих личных взаимоотношениях с Рыковым, бывшим тогда председателем Совета Народных Комиссаров.

Как зампред ОГПУ, я часто встречался с Рыковым, сначала на заседаниях, а затем и дома у него. Относился он ко мне хорошо, и это мне льстило и импонировало.

Личные отношения у меня были также с Бухариным, Томским и Углановым. (Я был тогда членом бюро МК, а Угланов секретарем МК).

Когда правые готовились к выступлению против партии, я имел по этому поводу несколько бесед с Рыковым.

Вопрос: Где, когда, какого характера беседы?

Ответ: Это было в 1928 году, у Рыкова в кабинете. О характере этого разговора у меня в памяти сохранилось, что речь шла о каких-то конкретных расхождениях у Рыкова, Бухарина, Томского с Политбюро ЦК по вопросам вывоза золота и продажи хлеба. Рыков говорил мне, что Сталин ведет неправильную линию не только в этих вопросах. Это был первый разговор, носивший скорее характер прощупывания и подготовки меня к более откровенным разговорам.

Вскоре после этого у меня был еще один разговор с Рыковым. На сей раз более прямой. Рыков изложил мне программу правых, говорил о том, что они выступают с открытой борьбой против ЦК и прямо поставил мне вопрос, с кем я.

Вопрос: Что Вы на это ответили Рыкову?

Ответ: Я сказал Рыкову следующее: "Я с вами, я за Вас, но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто выступать на Вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с Вами, пусть никто не знает, а я, всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ помогу Вам в Вашей борьбе против ЦК".

Вопрос: Значит в 1928 году Вы примкнули к правым и скрывали это от партии?

Ответ: Да.

Вопрос: В 1928 году правые открыто выступали против партии. Почему Вы, являясь правым, открыто не выступали, а конспирировали свое участие в организации правых?

Ответ: Это вытекало из всей моей линии поведения. Дело складывалось таким образом: с одной стороны, беседы Рыкова со мною определяли мои личные симпатии к программе правых, с другой стороны, из того, что Рыков говорил мне о правых, о том, что кроме него, Бухарина, Томского, Угланова, на стороне правых вся московская организация, ленинградская организация, профсоюзы, из всего этого у меня создалось впечатление, что правые могут победить в борьбе с ЦК. А так как тогда уже ставился вопрос о смене руководства партии и советской власти, об отстранении Сталина, то ясно было, правые идут к власти.

Именно потому что правые рисовались мне, как реальная сила, я заявил Рыкову, что я с ними.

Вопрос: Вы не ответили на вопрос, почему Вы конспирировали свое участие в организации правых?

Ответ: Я был зампредом ОГПУ. Если бы я открыто заявил о своих связях с правыми, я был бы отстранен от работы. Это я понимал. Про себя я соображал таким образом: "А вдруг правые не победят? Я, сохраняя в тайне свою принадлежность к ним, остаюсь на своем месте". Поэтому я и договорился с Рыковым об особом своем положении среди правых.

Вопрос: Только ли этими соображениями Вы руководствовались, оставаясь законспирированным правым?

Ответ: Нет, не только этим. Были у меня и другие соображения. Мне совершенно ясно было, что отношение ко мне лидеров правых определяется не удельным политическим весом моим в партии и стране (веса такого у меня вообще не было), а моим положением, как зампреда ОГПУ. Окажись я вне ОГПУ, не зампредом, никакого интереса я для правых не представлял бы и мое положение, в случае их победы, оказалось бы ничтожным.

Но, оставаясь зампредом ОГПУ, я нужен был правым, мог быть им полезен. Это хорошо понимал и Рыков. Таким образом, хотя по разным соображениям, но мы оба согласились на том, что я открыто с правыми не выступаю.

Вопрос: Какова же была Ваша роль в организации правых? Как складывались Ваши взаимоотношения с их лидерами?

Ответ: В 1928-1929 гг. я продолжал встречаться с Рыковым. Я снабжал его, по его просьбе, секретными материалами ОГПУ о положении в деревне. В материалах этих я особо выделял настроения кулачества (в связи с чрезвычайными мерами), выдавал их за общие настроения крестьян в целом. Рыков говорил, что материалы эти они, правые, используют как аргументацию в их борьбе с ЦК.

В 1928 году я присутствовал на совещании правых в квартире Томского. Там были лидеры правых и, кажется, Угланов и Котов. Были общие разговоры о неправильной политике ЦК. Конкретно, что именно говорилось я не помню.

Помню еще совещание на квартире у Рыкова, на котором присутствовали, кроме меня и Рыкова, еще Вася Михайлов и, кажется, Нестеров. Я сидел с Рыковым на диване и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства. Я говорил тогда Рыкову, что все это верно и сослался на материалы ОГПУ, подтверждающие его выводы.

В 1929 году ко мне в ОГПУ приходил Бухарин и требовал от меня материалов о положении в деревне и о крестьянских восстаниях. Я ему давал. Когда я узнал, что Триллисер также однажды дал Бухарину какие-то материалы, я выразил Триллисеру свое отрицательное отношение к этому факту. В данном случае мне нужно было монополизировать за собой снабжение правых документами, поставить их в некоторую зависимость от себя.

Вопрос: А кроме участия на перечисленных Вами совещаниях лидеров правых и снабжения их тенденциозно-подобранными материалами ОГПУ, чем конкретно Вы помогали правым? Вы же обещали им помощь со стороны аппарата ОГПУ?

Ответ: На том отрезке времени, 1928 г. - середина 1929 г., когда правые вели открытую борьбу против партии, от меня больше и не требовалось.

Иное положение создалось, когда выяснилось, что в открытой борьбе правые потерпели поражение, когда тактика правых приняла характер нелегальной борьбы с партией. Тут и мое положение должно было измениться.

Во-первых, я договорился с Рыковым об особой своей законспирированности, о прекращении взаимных посещений и встреч.

Во-вторых, коль скоро речь шла о нелегальной работе правых, естественно повлекшей за собой репрессии, моя помощь правым уже не могла ограничиться информацией.

На меня центром правых была возложена задача ограждения организации от полного провала. В разговоре с Рыковым на эту тему я так определил свое положение: "Вы действуйте. Я Вас трогать не буду. Но если где-нибудь прорвется, если я вынужден буду пойти на репрессии, я буду стараться дела по правым сводить к локальным группам, не буду вскрывать организацию в целом, тем более не буду трогать центр организации".

Вопрос: Когда у Вас был этот разговор с Рыковым?

Ответ: Точно не помню. Кажется в конце 1929, или в начале 1930 года.

Вопрос: Вы показали, что после перехода организации правых к нелегальным методам борьбы против партии Ваша роль, как участника организации правых, активизировалась и, как вы договорились с Рыковым, она сводилась к ограждению организации от провала.

Как Вы проводили эту свою предательскую линию в ОГПУ-НКВД?

Ответ: Оградить организацию правых от провала, в условиях их возраставшей активности и перехода к нелегальной борьбе с партией, мне самому было трудно.

Мне было ясно, что если в аппарате ОГПУ, в особенности в Секретном отделе, не будет своего человека, то, вопреки моему желанию, организация правых может быть провалена. С этой целью мною и был назначен осенью 1931 года начальником Секретного отдела Молчанов.

Вопрос: Почему именно Молчанов?

Ответ: По двум причинам:

1. О Молчанове - нач. Ивановского губотдела ГПУ мне было известно, что он связан с правыми, в частности с Колотиловым, бывшим тогда секретарем Ивановского губкома ВКП(б);

2. Молчанов был лично мне преданным человеком, был в моих руках и я смело мог располагать им.

Вопрос: Откуда Вы знали, что Молчанов правый?

Ответ: Об этом мне сам сказал Молчанов, не помню в каком году, то ли в 1929, или в 1930.

Он как-то приехал из Иваново, зашел ко мне в кабинет и рассказал, что в Иваново имеется группа правых, возглавляемая Колотиловым, что Колотилов ведет с ним специфические для правых разговоры о неправильности линии ЦК, о гибельности такой линии для страны. Молчанов просил моего совета, как ему поступить.

Из того, как он мне излагал правые взгляды Колотилова, я почувствовал, что он и сам стоит на точке зрения правых, и прямо его спросил, как он лично расценивает позиции правых. Молчанов мне откровенно заявил, что он разделяет их взгляды.

Вопрос: Чем объяснить, что начальник губотдела ГПУ не побоялся изложить Вам, зампреду ОГПУ, свои контрреволюционные правые взгляды. Он что, знал о Вашей принадлежности к правым?

Ответ: Для того, чтобы ясна была причина его откровенности со мною, я должен рассказать об одном эпизоде, имевшем место до этого разговора с Молчановым.

Примерно в 1927 году ко мне поступили материалы, компрометирующие Молчанова. Речь шла о каких-то его уголовных преступлениях где-то на Кавказе. Я вызвал его из Иваново, сказал ему об этих материалах. Молчанов тогда же признал за собою эти грехи в прошлом и, уже в порядке исповеди, рассказал еще об одном своем грехе - о приписке себе партстажа.

Я сказал, что нуждаюсь в лично мне преданных людях, что судьба его отныне в моих руках, но если он будет выполнять всякие мои указания, то я материалам о нем ходу не дам, а он может продолжать свою работу в Иваново в той же должности.

Вопрос: То есть, говоря прямо, Вы Молчанова завербовали на имевшихся у Вас на него компрометирующих материалах, причем завербовали для своих преступных, контрреволюционных целей?

Ответ: Да, фактически я его завербовал, причем в момент вербовки я еще не знал, как конкретно в дальнейшем его использую.

Вопрос: Чем же закончилась тогда эта вербовка Молчанова?

Ответ: Он мое предложение охотно принял и уехал обратно в Иваново.

Теперь вам несомненно ясна причина откровенности Молчанова и то, что он не побоялся рассказать мне о своих правых взглядах и о своей связи с Ивановской организацией правых.

Вопрос: Какие указания Вы дали Молчанову, когда он Вам сообщил о своей связи с правыми?

Ответ: Тогда я Молчанову о том, что я сам являюсь правым, не говорил, но предложил ему во всем поддерживать в Иваново линию Колотилова.

Вопрос: Как же все-таки Молчанов был назначен начальником Секретно-политического отдела?

Ответ: Разрешите мне некоторое отступление.

Общеизвестно, что 1931 год был чреват наибольшими трудностями в стране. Общеизвестно также, в 1931 году возросла активность всех контрреволюционных элементов в стране. На фоне этих трудностей активизировалась и нелегальная работа правых. Это было мне известно, как по материалам ОПТУ, так и из личных встреч с лидерами правых.

В 1931 году впервые встал вопрос о блоке между правыми, троцкистами и зиновьевцами, на основе борьбы за свержение советской власти методами террора против руководителей партии и массовыми восстаниями.

В связи с этим я однажды (это было летом 1931г.) был приглашен в Болшево на дачу к Томскому. Там я застал также Фому (А.П.Смирнова).

Томский начал свой разговор с общей оценки положения в стране, говорил о политике ЦК, ведущей страну к гибели, говорил, что мы, правые, не имеем никакого права оставаться в роли простых наблюдателей, что момент требует от нас активных действий.

Меня, естественно, интересовали реальные планы и возможности борьбы, и я так и поставил вопрос.

Присутствовавший Фома рассказал мне о намечающемся блоке с троцкистами и зиновьевцами, говорили о наличии довольно широко разветвленных группах организации в ряде городов Союза и в целом очень оптимистически охарактеризовали перспективы борьбы с партией.

Надо признать, что и мне эти перспективы тогда рисовались также в оптимистических тонах.

Вопрос: Почему Вы поехали к Томскому? Вы ведь уславливались с Рыковым об особой Вашей законспирированности, исключающей всякие встречи с лидерами правых?

Ответ: Тут свою роль сыграли два фактора:

Во-первых, переживаемые страной трудности и возможность, как мне казалось, в связи с этим прихода к власти правых. Поэтому мне нужно было проявить некоторую активность и подчеркнуть свою солидарность с нами.

Во-вторых, мое положение в ОГПУ в то время, до некоторой степени, пошатнулось. Это было в период работы в ОГПУ Акулова. Я был обижен и искал помощи у правых.

Вопрос: Все же ответьте, как произошло назначение Молчанова начальником СПО?

Ответ: Вот на этом-то совещании у Томского и был поднят вопрос о необходимости принять меры к тому, чтобы не провалить работу правых, и чтобы обеспечить им со стороны ОГПУ полную возможность разворота их деятельности на новой, значительно расширенной и активизирующейся основе.

Стал вопрос о том, смогу ли я это сделать. Я ответил, что мне одному это трудно, что лучше бы всего посадить на Секретный отдел своего человека.

И вот, не то Томский, не то Фома, сказал, что начальник Ивановского губотдела ГПУ Молчанов известен им как правый, и его именно не мешало бы посадить начальником Секретного отдела. Это предложение я принял и Молчанов был назначен начальником СПО ОГПУ.

Вопрос: Значит назначение Молчанова начальником Секретно-политического отдела состоялось по решению центра организации правых?

Ответ: Да, так именно оно и было.

Технически это было оформлено просто: я вызвал из Иваново Молчанова, сообщил ему о принятии организацией решения о назначении его в Москву начальником Секретного отдела, предупредил его, что он будет вызван Булановым для переговоров по этому вопросу, чтобы он свое согласие дал, ни слова не говоря о разговоре со мною. А на практиковавшихся тогда совещаниях зампредов у Менжинского я выдвинул кандидатуру Молчанова на должность начальника Секретного отдела. Кандидатура Молчанова возражений не встретила и он был назначен.

Вопрос: Следовательно и Молчанов знал, что он назначен начальником СПО ОГПУ решением центра правых?

Ответ: Да, я ему об этом говорил. В дальнейшем я сговорился с Молчановым о тактике нашей работы в ОГПУ.

Вопрос: О тактике предательства?

Ответ: Да. О тактике, которая заключалась в покрывательстве контрреволюционной деятельности правых, троцкистов и зиновьевцев.

Я думаю, что не стоит здесь перечислять все факты, связанные с моей и Молчанова предательской линией, они теперь известны всей партии, да вряд ли все и вспомнишь.

Известно, конечно, что если бы не наша предательская работа в НКВД, центры зиновьевцев, троцкистов и правых были бы вскрыты в период их зарождения - в 1931—32 гг.

Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы.

Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее их покрывательство грозило провалом нас самих. Так было с Рютинской группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что материалы попали в ЦК; так было с бухаринской "школкой", ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть; так было с троцкистской группой И.Н.Смирнова и в конце концов так продолжалось даже и после убийства Кирова.

Надо признать, что даже в таких случаях, когда мы шли на вынужденную ликвидацию отдельных провалившихся групп организаций, как правых, так и троцкистов и зиновьевцев, я и Молчанов, по моему указанию, принимали все меры к тому, чтобы изобразить эти группы организациями локальными, и в особенности старались скрыть действующие центры организаций.

Вопрос: К системе вашей предательской работы и к отдельным фактам мы еще вернемся. Вы выше признали, что если бы не Ваша и Молчанова предательская роль в ОГПУ-НКВД, то центры организации правых, троцкистов и зиновьевцев, вернее говоря, центры блока этих организаций можно было своевременно ликвидировать?

Ответ: Да, это несомненно так.

Вопрос: Значит и убийство тов. Кирова могло быть предотвращено?  

Ответ: Безусловно.

Вопрос: И Вы это не сделали?

Ответ: Нет.

Вопрос: Значит Вы являетесь соучастником этого злодейского убийства?

Ответ: Нет, я это не могу признать.

Вопрос: У Вас материалы о действующих террористических центрах были?

Ответ: Были.

Вопрос: Киров был убит ими?

Ответ: Ими.

Вопрос: Вы покрывали деятельность этих террористических организаций?

Ответ: Покрывал.

Вопрос: Как же Вы смеете отрицать свое соучастие в злодейском убийстве тов. Кирова?

Ответ: Я не являлся соучастником этого убийства, но несомненно должен ответить за то, что не предотвратил убийства тов. Кирова.

Вопрос: Вопреки тому, что имели все возможности для предотвращения этого убийства?

Ответ: Да.

Вопрос: Вы являлись участником организации правых, а к моменту убийства тов. Кирова и участником блока террористических организаций. Вы сознательно покрывали подготовку убийства тов. Кирова?

Ответ: Вы должны понять, что в мои личные планы, как народного комиссара внутренних дел, не могли входить такие разрозненные акты, как убийство тов. Кирова.

Я же хорошо понимал, что такие акты могут привести если не к полному моему провалу, как участника организации правых, то во всяком случае к моей полной ответственности, как наркома, ведающего охраной членов правительства. Тут ничего, кроме проигрыша, для меня лично не могло выйти, а как раз к этому периоду мои личные планы шли довольно далеко и не совсем совпадали с планами блока.

Вопрос: Каковы были эти Ваши личные планы?

Ответ: В 1932 году был окончательно оформлен блок троцкистов, зиновьевцев и правых. Вместе они, на мой взгляд, представляли собой довольно внушительную силу. В среде организации правых зрела мысль о дворцовом перевороте. Я лично в эти планы правыми не был посвящен. И мне было понятно почему: коль скоро речь шла о дворцовом перевороте, то здесь они могли обойтись и без меня. Охрана Кремля тогда была не в моих руках.

Мне казалось, что ежели им удастся прийти к власти, меня могут обойти. Некоторое недоверие ко мне они всегда питали, да и я сам не особенно доверял им.

Наряду с этим, мне, зампреду ОГПУ, имевшему всестороннюю информацию, было видно, что соотношение сил в стране еще не таково, что можно рассчитывать на полный успех заговора против советской власти тогда, в 1932-1933 гг.

Но в дальнейшем агрессивность заговорщиков росла прямо пропорционально победам партии. Не исключена была возможность их успеха. И вот, чтобы не оказаться в дураках, я пришел к выводу о необходимости застраховать себя на случай удачи заговора правых и троцкистов и заставить их считаться со мною, как с реальной силой. И тогда я приступил к организации параллельного заговора против советской власти в аппарате ОГПУ-НКВД.

Вопрос: Порвав с правыми?

Ответ: Как сказать, и да, и нет. Да, потому что от правых я скрывал эти свои планы; нет, потому что продолжал им помогать.

Вот тут-то и проявилась двойственность моего положения, красной нитью проходившая во всей моей политической деятельности.

Вопрос: Какая тут двойственность? О какой двойственности Вы говорите? Вы являлись врагом советской власти, предателем внутри партии.

Ответ: Я говорю о двойственности моего собственного положения в организации правых. Я уже говорил выше, что боялся, что они могут, придя к власти, попросту выгнать меня, и именно поэтому я организовал параллельный заговор.

Вопрос: Вы говорите, что создали заговор против советской власти внутри аппарата ОГПУ-НКВД. Вы значит имели сообщников среди чекистов?

Ответ: Конечно, имел.

Вопрос: Кого?

Ответ: О Молчанове я уже вам говорил, он был завербован мною давно. Кроме него, участниками организованного мною заговора против советской власти являлись:

1. Прокофьев - зам. наркома внутренних дел.

2. Паукер - начальник оперотдела.

3. Волович - зам. нач. оперотдела.

4. Гай - нач. Особого отдела.

5. Буланов - секретарь НКВД.

6. Шанин - нач. транспортного отдела.

7. Островский - нач. админ.-хоз. управления.

Вопрос: Это все?

Ответ: Как непосредственные участники заговора, все. Все они были посвящены в планы и цели заговора и выполняли, по моему поручению задания, связанные с подготовкой заговора.

Кроме перечисленных, были еще некоторые люди, лично мне преданные, выполнявшие отдельные мои преступные поручения, но не посвященные в план заговора.

Вопрос: Кто эти люди, назовите их.

Ответ: К ним относятся:

1. Лурье - нач. инженерно-строительного отдела НКВД.

2. Иванов - пом. секретаря НКВД.

3. Винецкий - сотрудник оперотдела.

4. Пакалн - нач. отделения админ.-хоз. упр. НКВД.

5. Черток - пом. нач. ЭКО.

6. Погребинский - нач. УНКВД в Горьковском крае.

Вопрос: Вы скрываете участников Вашего заговора против советской власти. Вы не всех выдаете.

Ответ: Какой мне смысл теперь скрывать отдельных участников заговора? Они мне больше ни к чему. Может быть я упустил из памяти некоторых лиц, которые в план заговора посвящены не были, но которые так или иначе входили в мои расчеты, на случай практического выполнения заговора. Сейчас я их вспомнить не могу. Я прошу разрешить вернуться к этому вопросу на следующем допросе, я к тому времени постараюсь вспомнить.

Вопрос: Вы возглавляли контрреволюционный заговор против советского государства, реально предполагая и готовя захват власти в свои руки. Не может быть, чтобы ограничились только тем составом участников заговора, который Вами назван. Мы требуем выдачи всех Ваших сообщников.

Ответ: Я действительно являлся организатором заговора против советской власти и именно потому, что я реально его готовил, я не мог пойти на вовлечение в это преступное дело широкого состава участников заговора. Я ведь все же был чекистом...

Вопрос: Предателем Вы были, а не чекистом!

Ответ: ...Предателем, но в чекистских рядах. Я больше других понимал и опасался провала.

Вопрос: Как же Вы пошли на вербовку, хотя бы того небольшого, сравнительно, количества людей из чекистов, которых Вы называли?

Ответ: Вербовка каждого из них имеет свою историю, она тщательно подготавливалась и на откровенный разговор я шел только тогда, когда мои шансы на успех вербовки были несомненны. Вы это видели на примере вербовки Молчанова.

Вопрос: Как конкретно были завербованы Ваши соучастники?

Ответ: Тут надо сказать несколько слов о той системе воспитания непосредственно соприкасающихся со мной работников ОГПУ-НКВД, которую я проводил в течение многих лет. Она сводилась в первую очередь к тому, что я подчинял людей своему личному влиянию. В отношении большинства мне, как руководителю аппарата, это удавалось. Добившись этого, я переходил на другую ступень: я внушал людям отчужденность от партии, выращивал в их сознании идею, что государственная разведка должна в политике играть самостоятельную от правительства и от партии роль. Я ссылался при этом на опыт буржуазных государств и доказывал, что правительства этих стран меняются, разведка же остается неизменной всегда.

Вполне понятно, что говорил я это не всегда прямо и не всем, но в завуалированной форме высказывал часто. Прикрытием мне служили в этих целях так называемые чекистские традиции, которым я придал антипартийный характер. Ссылка, или вернее спекуляция, на них служила мне дополнительной гарантией от возможности провала, ибо составной частью этих пресловутых традиций была кастовость. В ходу у меня была поговорка - "не выносить сор из избы".

Таковы были общие условия, которые сами по себе были мной установлены и которые способствовали моим заговорщическим целям, в первую очередь целям вербовки в этих условиях людей внутри аппарата ОГПУ-НКВД.

Вопрос: Но Вы, надо полагать, вербовали людей для заговора индивидуально каждого и в определенных целях. Вот об это Вы ничего не сказали.

Ответ: Перехожу к этому. При индивидуальной вербовке я исходил в первую очередь из того, чтобы во главе ведущих отделов ОГПУ-НКВД стояли мои люди, мне преданные, нужные мне для практического выполнения заговора и обеспечивающие меня от провала.

1. Молчанов. Он был начальником Секретно-политического отдела. Как он был вовлечен в заговор я уже говорил. Он страховал меня от возможности провала тем, что по моим указаниям тормозил вскрытие организации правых, "тушил" отдельные провалы этой организации и докладывал мне о деятельности троцкистов, зиновьевцев и правых. По его докладам я все время внимательно следил за нарастанием или ослаблением их активности и в связи с этим строил и свои планы.

2. Прокофьев. Он был моим заместителем. Был близким мне человеком. Наблюдал я за ним давно. Знал, что он человек глубоко антипартийный. Ходил когда-то в троцкистах. В разговоре с ним на общеполитические темы он всегда поддакивал моим осторожно пущенным, критическим замечаниям. Его я завербовал, когда он, после его работы в РКИ, возвращался в органы ОГПУ, кажется это было в 1932 году. Посвящен он был постепенно во все. Имел он своих людей, которых я сам вербовал.

3. Паукер. Его вербовка имела конечно первостепенное значение. Он был начальником Оперотдела. Непосредственно ведал охраной членов правительства. На него, на случай конкретного выполнения заговора, падала основная работа: обеспечение ареста членов правительства. Это был наиболее близкий мне человек и наиболее преданный.

4. Гай. Он был начальником Особого отдела. Окончательно разложившийся и преступный человек. Сифилитик. Он был близок с Прокофьевым и завербован он был по его совету. Он содействовал мне в сокрытии следов шпионской деятельности некоторых работников ОГПУ-НКВД, о которых я скажу ниже. В плане заговора ему отведена была роль наблюдения и связи с военными из РККА, к отбору из их состава людей, которых можно будет использовать в заговорщических целях. Он легко это мог выполнять потому, что будучи начальником Особого отдела, он знал настроения разных военных работников. Окончательно он был завербован в 1934 году (или в начале 1935 года). Был введен в курс моих планов и выполнял мои поручения.

5. Волович. Заместитель начальника Оперотдела. Его я завербовал следующим образом. В 1931 году Волович, бывший тогда нач. отделения ИНО (до этого он был нашим резидентом во Франции), зашел ко мне в кабинет и рассказал, что завербован германской разведкой. Тогда он говорил мне, что ничего еще для них не сделал. Я предупредил его, что покрою этот его предательский акт, если он будет впредь выполнять все мои поручения. Волович согласился. Он был после этого переведен заместителем к Паукеру и ведал там техникой. Его я использовал в плане организации для меня возможности подслушивания правительственных переговоров по телефону. А впоследствии я Воловича использовал значительно шире по выполнению специальных заданий.

6. Буланов. Он был у меня на особо секретных поручениях. У него хранился мой нелегальный валютный фонд, который был мною создан в целях финансирования контрреволюционной моей деятельности, в целях "покупки" нужных мне людей. Буланов был наиболее доверенным у меня человеком, знал о всех моих планах и, кроме того, помогал мне и в чисто уголовных моих делах.

7. Шанин. Был лично мною завербован, когда он еще являлся моим личным секретарем. У него впервые хранился мой валютный фонд. Впоследствии я ввел его в курс моих заговорщических планов.

8. Островский. Его я завербовал примерно в 1934 году. Попался он мне на каких-то уголовных делах и я вовлек его в свои собственные уголовные дела. Выполнял он отдельные мои поручения, по связи с нужными людьми и по уголовным моим делам.

Вопрос: Целый ряд вопросов, которых Вы коснулись выше, потребуют уточнения и детализации. Мы к ним вернемся впоследствии. Сейчас нас интересуют Ваши планы заговора. Как конкретно Вы мыслили себе его осуществление?

Ответ: Было несколько вариантов. Один из них заключался в том, что когда организация правых совместно с блоком троцкистов и зиновьевцев будет готова к захвату власти, они должны были дать мне об этом знать, и я осуществил бы это технически. Для этого имелся ввиду арест моими силами членов советского правительства и руководителей партии и создание нового правительства из состава заговорщиков, преимущественно из правых. В 1935 году это было вполне реально, охрана Кремля, его гарнизон были в моих руках и я мог бы это совершить. В этом направлении мною были приняты и соответствующие меры.

Вопрос: В чем они заключались?

Ответ: Я дал указания Паукеру приближать к себе командный состав Кремлевского гарнизона. Я сам вызывал к себе ряд командиров. Так как комендантом Кремля был Ткалун, не наш человек, назначенный Наркоматом обороны, я пытался и его также приблизить к себе. В отношении его Паукер также имел указания обхаживать его, приручить его к нам. И Паукер, правда не совсем умело, это делал, так как у них часто бывали стычки. Если бы не удалось Ткалуна завербовать, его легко было бы в нужный момент локализовать, убрать.

Вопрос: Ткалуна удалось завербовать?

Ответ: Нет. Но это имелось в виду в дальнейшем. Кроме указанных мероприятий в отношении Кремлевского гарнизона, я приказал Паукеру отобрать 20-30 человек из особо преданных ему и мне людей из Оперотдела, тренировать их в ловкости и в силе, не вводя их в курс дела, держать про запас.

Вопрос: Для каких целей?

Ответ: Я имел ввиду использовать их в момент выполнения нами переворота, для непосредственного ареста членов правительства. Паукер докладывал мне, что людей таких он частично отобрал и с ними работает.

Вопрос: Кто эти люди? Назовите их.

Ответ: Я лично фамилии их не знаю. Это надо будет спросить Паукера. Я хочу только предупредить Вас, что люди эти никакого представления не имеют о целях и задачах, которые перед ними могли быть поставлены. Во всяком случае, Паукер мне не говорил, что посвящал их в это.

Вопрос: Вы заявили, что у Вас было несколько вариантов осуществления заговора. Вы назвали пока один из них.

Каковы остальные варианты?

Ответ: Другой вариант, менее четкий, который явился результатом начавшегося разгрома троцкистско-зиновьевского блока и правых, после убийства Кирова.

Убийство Кирова, о конкретной подготовке которого я не знал, вызвало ко мне естественную настороженность в ЦК. Я был поставлен под контроль Ежова, который нажимал на меня и требовал полного разгрома организации троцкистов, зиновьевцев и правых. Я боялся идти на это, во-первых, потому что не хотел лишить себя широкой базы для осуществления заговора, и, во-вторых, потому что я боялся в связи с этим собственного провала.

Все, что я и мои сообщники (в первую очередь Молчанов) могли сделать для торможения дела ликвидации этих организаций, мы сделали. Но это не удалось, Ежов нажимал, и мы вынуждены были идти на дальнейший разворот дела, на дальнейшую ликвидацию.

Это был период 1935-1936 гг., когда перспектива военной опасности была очень реальна и близка.

Так вот второй вариант нашего заговора был связан с этими перспективами близости войны.

Вопрос: В чем конкретно заключался Ваш второй вариант захвата власти на случай войны?

Ответ: Если в первом варианте речь шла об осуществлении заговора совместно с правыми и по их инициативе, то второй вариант, как я уже показал, был вызван фактически совершившимся под нажатием ЦК разгромом сил блока троцкистов, зиновьевцев и правых, которые таким образом выпадали из моей игры, и тут-то совершилась моя переориентировка на немцев, как на реальную силу. Мне казалось, что на случай войны СССР с Германией и Японией Советскому правительству придется столкнуться не только с военной силой своих противников, но и с крестьянскими восстаниями у себя в тылу. На фоне этого будут активизироваться контрреволюционные организации, и в первую очередь троцкисты, зиновьевцы и правые. Поражение СССР в войне мне казалось возможным, А поражение неизменно влекло бы за собой и перемену правительства, состав которого был бы продиктован победителями, в данном случае Германией. Вот почему, желая себя застраховать и играть определенную роль и в будущем правительстве, я имел ввиду наладить контакт с германскими правительственными кругами.

Вопрос: Вы не только думали наладить контакт, но и фактически уже установили его?

Ответ: Нет, личных связей с немцами у меня не было, но, возможно, что немцы знали о моих планах.

Вопрос: Каким путем?

Ответ: Через Воловича, связанного с германской разведкой. Кроме того, о необходимости ориентироваться на немцев намекал мне Радек.

Вопрос: Когда и где вы поговорили по этому поводу с Радеком?

Ответ: Он приходил ко мне летом 1936 года.

Вопрос: Зачем он к Вам приходил?

Ответ: Радек пришел ко мне в момент разворота операции по троцкистам и спросил меня, насколько я далеко пойду в ликвидации организации. Я сообщил Радеку, что положение таково, что придется далеко идти, возможно и до полной ликвидации, и тут я ничем не смогу помочь, так как я нахожусь под строгим контролем Ежова.

Вопрос: Чем объяснить этот визит Радека к Вам? Разве вы были связаны с ним ранее?

Ответ: Нет. Личных связей с Радеком у меня не было, роль его в троцкистской организации мне конечно была известна, но меня удивило, откуда Радек знает о моей роли. Мое недоумение рассеял сам Радек, заявив, что он пришел ко мне от Бухарина.

Вопрос: Что же Вам сказал Радек о своих связях с немцами?

Ответ: Он сказал мне, что ситуация сейчас такова, что нужно ориентироваться на немцев и что он лично связан с немецкими правительственными кругами. При этом он даже назвал мне фамилии лиц, с которыми он связан.

Вопрос: Каких он Вам назвал лиц?

Ответ: Сейчас не помню этих фамилий.

Вопрос: А для чего Вам Радек это говорил?

Ответ: Сказать по правде, я сам этого не понял, но у меня создалось впечатление, что Радек этим хотел подчеркнуть насколько важно сохранение его лично, поскольку в его руках были связи с немецкими правительственными кругами. Это мое впечатление подкрепилось еще и тем, что Радек, уходя от меня, заявил, что если мне понадобиться его помощь, то он всегда готов к услугам. На этом беседа закончилась.

Вопрос: Только этим и ограничилась Ваша беседа с Радеком?

Ответ: Да. Только этим. Это был короткий разговор, потому что в тот момент сама по себе встреча с Радеком была чревата возможностями провала для меня.

Вопрос: Все же не ясно, как конкретно Вы мыслили осуществление варианта заговора на случай войны и в связи с немцами?

Ответ: Конкретно разработанного плана у меня не было, но я предполагал при этом варианте войти в сношение с германскими правительственными кругами, которые оказали бы непосредственную помощь в осуществлении заговора. Лично с немцами я связаться не успел, так как в сентябре я был отстранен от работы в Народном комиссариате внутренних дел.

Вопрос: С уходом из НКВД ваша предательская, изменническая деятельность не изменилась. Вы продолжали активно руководить заговором и принимали меры к сокрытию следов ваших преступлений в НКВД.

Ответ: Да, это так. Уход из НКВД явился для меня и моих сообщников неожиданностью. Появилась реальная опасность раскрытия моих преступлений, тем более, что наркомом был назначен Ежов - человек, которого я все время боялся.

Обстановка складывалась для меня крайне неблагоприятно. Поздно было говорить и даже думать об отказе от заговора, слишком далеко я зашел. Я предвидел еще и то, что авторитет, власть и влияние, т. е. все то, чем я сдерживал замкнутый круг преступников от провала, после снятия меня с поста наркома внутренних дел быстро исчезнет. Провал был весьма реален. Ко мне растерянно приходили мои сообщники и спрашивали: "Что делать? Как быть?" Я говорил им: "Оставайтесь на местах, вы мне здесь нужны будете".

Все мои мысли были направлены на то, как бы спасти свою шкуру. Мои люди оставались в НКВД. Спасением бы явился мой возврат в НКВД. Это при Ежове было невозможно. Я просил об оставлении меня в системе НКВД на любой работе, но мне отказано было. Рассчитывать на то, что следы моих преступлений будут скрыты, я не мог. И я решил убрать Ежова, убить его.

Вопрос: И Вы стали готовить убийство?

Ответ: Да.

Вопрос: Убийство секретаря ЦК ВКП(б), народного комиссара внутренних дел Союза тов. Ежова Николая Ивановича!?

Ответ: Да, я пошел на это. У меня другого выхода не было. Я рассчитывал, что убив Ежова, я, если не добьюсь возврата меня в НКВД, то обеспечу себя от провала.

Вопрос: Как же Вы готовили это чудовищное преступление?

Ответ: Я вел подготовку убийства Ежова по двум параллельным линиям. Я дал задание Воловичу подготовить террористический акт и такое же задание я дал Иванову Л.

Вопрос: Когда Вы дали им эти задания?

Ответ: Воловичу я дал задание в последних числах сентября 1936 года перед отъездом моим в отпуск. Разговор у нас произошел в моем служебном кабинете в НКВД в тот день, когда Волович, по моему распоряжению, снимал у меня подслушивающую аппаратуру у телефонов.

Я сказал Воловичу: "Подумайте о возможности убрать Ежова, свяжитесь для этого с Прокофьевым, так как я уезжаю в отпуск". Он ответил, что займется этим.

Иванову я, после своего возвращения из отпуска, сказал тоже самое, что и Воловичу, т. е., что Ежова нужно убрать. Разговор происходил в моем служебном кабинете в Наркомсвязи. Иванов дал свое согласие. Я предложил ему связаться с Булановыми и моим курьером Саволайненом, которого я считал возможным использовать для теракта, так как этот человек, около 20 лет у меня прослуживший, был безгранично мне предан, слепо выполнял любое мое поручение.

Иванов тогда же предложил использовать для теракта способ отравления кабинета Ежова сильнодействующим ядом. Он сказал, что у него имеется такой яд, очень удобный для отравления кабинета, так как запаха не имеет, действует медленно, но смертельно, не оставляя следов отравления. Я одобрил этот способ, потому что он был наиболее безопасен с точки зрения возможностей провала.

Вопрос: Вам докладывали о ходе подготовки террористического акта?

Ответ: Да.

Вопрос: Как шла эта подготовка? Кто намечен был в исполнители теракта?

Ответ: После приезда из отпуска я получил от Прокофьева информацию о ходе выполнения моего задания Воловичем. Прокофьев мне рассказал, что Волович обрабатывает какого-то родственника Н.И.Ежова и намерен склонить его к убийству Ежова. Я одобрил эту кандидатуру, так как она бы придала убийству личный, семейный характер.

Вопрос: А Иванов Вам докладывал, как у него идет подготовка к террористическому акту?

Ответ: Я как-то спросил его, как идет подготовка. Он ответил, что все в порядке, связь с Булановым и Саволайненом он поддерживает, и они там работают.

Протокол записан с моих слов верно, мною прочитан. Г.Ягода