Записка Унковского

Записка Унковского¹

С настоящее время новое устройство управления является в России первою и главною потребностью. При существовании крепостного права настоящее управление, близкое по характеру своему к вотчинным крепостным отношениям, еще могло быть терпимо. Вся Россия разделяется на вотчины частные и вотчины государственные и повсюду господствует полный произвол; в одной половине — в частных вотчинах этот произвол умеряется собственными выгодами владельцев, которые более или менее связаны с благосостоянием подвластных лиц; в этой обоюдной связи интересов коренятся до этого времени остатки прежнего патриархального быта русского народа, того быта, при котором безграничный произвол был явлением естественным и находил оправдания; другая — казенная половина России, разбросанная среди частных имений и совершенно однородная по нравам и быту поселян, не могла быть управляема иначе. Сознание единства русского народа, живущее наперекор всем делениям по ведомствам, брало всегда верх над всякими административными мерами; наперекор всяким ограничениям прав и обязанностей должностных лиц, оно сохранило до этого времени во всех ведомствах одно вотчинное произвольное управление, с крепостными обычаями...

Вся исполнительная власть находится в руках чиновников-бюрократов, чуждых народу и ответственных перед судом только тогда, когда это будет угодно их начальникам, таким же бюрократам. Вся жизнь народа взята под опеку правительства, и потому дел бездна. Нет ни одной мелочи, безусловно доверенной самому народу; все делается с разрешения высших властей. Народ не смеет нанять общими средствами одной подводы или лачужки для исполнения подводной или квартирной повинности: не может починить дрянного мостика; даже не имеет права нанять общего учителя грамоте; на все нужно позволение разных властей. Наконец, эта централизация доведена до того, что планы самых незначительных общественных строений, не стоящих внимания, должны быть представляемы на утверждение высших властей. При всем этом исполнительной власти вручены все роды дел: и хозяйственная, и полицейская и судебно-следственные, и даже чисто судебные...

Ясно, что этот порядок вовсе не может держаться по освобождении помещичьих крестьян. При этой реформе он не будет иметь никакой опоры. Если управление останется по-прежнему, то помещичьи крестьяне должны неминуемо подпасть под необузданный произвол чиновников. В сущности ведь все равно — быть ли крепостным помещика или крепостным чиновника, и даже еще лучше быть крепостным помещичьим. Помещик имеет выгоду в благосостоянии крепостных людей, и власть его не переходит из рук в руки; к произволу одного скорей можно привыкнуть. Поэтому помещичьи крестьяне останутся в таком же положении, как теперь, если не в худшем. Государственные крестьяне, как слышно в деревнях, также ожидают свободы. Что же можно ждать от народа, если он будет обманут в своих надеждах? Дворяне-владельцы не будут нисколько заинтересованы в этом порядке вещей; чиновники наверное не изменят своего образа действий, если будут неответственны по-прежнему. Притом с освобождением помещичьих крестьян непременно должно увеличиться число дел, а с тем вместе усилится и произвол канцелярий. Рассчитывать на личные качества чиновников, на перемену персонала в управлении — совершенно невозможно; те или другие личные качества чиновникани более ни менее как случайные явления, а рассчитывать на случайность, на авось в деле государственной безопасности нельзя.

Для охранения общественного порядка нужно прочное обеспечение строгого исполнения законов, а при нынешнем управлении, где это обеспечение? Иные говорят, что прибавка жалованья или возвышение должностей разными отличиями могут привлечь лучших людей к государственной службе, но они забывают, что алчность человеческая, а еще более чиновничья, не удовлетворится никаким жалованьем; они забывают, что и теперь некоторые чиновники, получающие 300—400 руб. и не имеющие никакого состояния, проживают 8—10 тысяч. Возвышение должности внешними отличиями не соблазнит никого, кроме мелочных людей, которые всегда оказываются ни к чему не способными. Привлечь к службе лучших людей можно только нравственным возвышением должностей, а это нравственное возвышение может быть произведено только самостоятельностью должностных лиц, возможною лишь при гласности Делопроизводства и ответственности перед независимою судебною Частью.

Итак, все дело в гласности, в учреждении независимого суда, в ответственности должностных лич перед судом, в строгом разделении властей и в самоуправлении обществ в хозяйственном отношении.

Говорят, что суд присяжных у нас в настоящее время невозможен, потому, что народ недостаточно развит для этого учреждения. Что значит: недостаточно развит, и какая нужна степень развития для наглядного суждения о факте по совести и здравому смыслу? Присяжным именно это только и нужно, а русский народ, конечно, не имеет недостатка ни в здравом смысле, ни в добросовестности. Суд присяжных, суд гласный и по совести требует в судьях гораздо менее умственного развития и образования, нежели всякий другой суд, а тем более наше сложное судопроизводство; поэтому можно скорее сказать, что у нас возможен только один суд присяжных и менее всего возможно наше настоящее судопроизводство. Если скажут, что у нас не все сословия одинаково развиты и потому не все сословия могут быть допущены к произнесению приговора, то и это не имеет основания. И теперь у нас заседают в судах лица всех сословий, между тем они развиты не более своих собратий; конечно, при отсутствии всякого значения суда и при письменном судопроизводстве городские и сельские сословия считают эту службу повинностью, и заседатели их, не получившие никакого образования, необходимого для письменного судопроизводства, большею частию подписывают только подаваемые им бумаги, прикладывают к ним печати или снимают шубы с почетных посетителей; но ведь это и происходит именно от сложности нашего письменного процесса, противного духу русского народа, а всего больше от того, что суд не имеет никакого значения. Устройте самостоятельный суд, независимый от исполнительной власти, и притом словесный и гласный, т. е. суд присяжных (потому что другого независимого суда на свете нет и не бывало), и те же люди, будучи присяжными, поймут всю важность своего назначения и окажутся способными к произнесению приговоров...

Противники радикальных судебных и административных реформ не заботятся вовсе о поддержании настоящей системы государственного управления и прикрываются только фразами. Напротив, они противятся тому, чтобы власть была в законных руках; они хотят, чтобы самодержавный Государь не имел никаких средств знать правду; они стараются только удержать за собою свое собственное самодержавие; они стараются об удержании всеми средствами настоящего порядка управления только потому, что он для них выгоден; и когда Государь смело поднял разные вопросы о государственных реформах, они лишь стараются исподтишка подставить ногу исполнению Его святых намерений, ибо при отсутствии беспристрастного суда исполнение Его воли должно зависеть от их произвола. Чего может ожидать Россия при освобождении крестьян без учреждения независимого суда и ответственных чиновников? Беспорядков, смут! А беспорядки выгодны бюрократам: они оправдают их безграничный произвол и отдалят на сколько-нибудь изменение их положения. Если же эти беспорядки и дойдут до ужасаюших размеров, то им нечего бояться: у них нет семейств в деревнях; многие из них не имеют недвижимой собственности или не дорожае ею; в случае опасности они сядут на первый пароход и благополучно доедут до чужеземной пристани, где они могут дожить свои век покойно со своими благоприобретенными богатствами...

Очевидно, что между принятием, каких бы то ни было начал и окончательным развитием их лежит целая бездна. Эта истина на практике делается еще чувствительнее, когда дело касается вопросов, которых замешаны личные выгоды общественных деятелей. Таково именно дело судебной и административной реформы. Ему грозит большая опасность. В проекты этих реформ легко и незаметно могут вкрасться подробности, по-видимому, ничего не значащие, но уничтожающие на практике весь смысл задуманных реформ; поэтому, а развитие начал, которые будут приняты верховною властью в основание судебных и административных преобразований, должно быть непременно поручено лицам, не состоящим на службе и не ожидающим от нее каких-либо великих и богатых милостей. Правильное развитие этих начал было бы более всего обеспечено, если бы было поручено не должностным лицам, а людям науки, наиболее всех прочих беспристрастным к лицам и партиям, предпочтительно специалистам по части государственных наук и отчасти жителям разных местностей, испытавшим на себе все неудобства настоящего порядка вещей. Эти неудобства, разумеется, ближе известны управляемым, нежели управляющим; притом самые реформы имеют в виду более первых, нежели последних. Если же проекты реформ будут составляться исключительно лицами управляющими, то они, вероятно, не будут вполне соответствовать их цели и скорее всего ограничатся некоторыми изменениями, в видах еще большего усиления власти местных должностных лиц, ограничения их ответственности и возможного облегчения их трудов...

Иванюков И. Падение крепостного права в России.— СПб 1882.— С. 347—362.