Спецсообщение Л.П. Берия И.В. Сталину с приложением протокола допроса Д.М. Дмитриева. 23 октября 1938 г.

 

23 октября 1938 г.

№ 109313

Совершенно секретно

 СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Направляю показания ДМИТРИЕВА Д.М., занимавшего до ареста должность начальника Управления НКВД по Свердловской области, а до этого долгое время работавшего в центральном аппарате НКВД в Экономическом управлении в качестве помощника и заместителя начальника Управления вместе с МИРОНОВЫМ.

ДМИТРИЕВ назвал большое количество участников заговора в НКВД уже репрессированных и показал о причастности к заговорщической деятельности: МИНАЕВА А.М. — ныне заместителя Наркома тяжелой промышленности, до этого занимавшего должность начальника контрразведывательного отдела ГУГБ и также длительное время работавшего в Экономическом управлении НКВД вместе с МИРОНОВЫМ и ДМИТРИЕВЫМ; ДЕНОТКИНА — помощника начальника контрразведывательного отдела ГУГБ; АГАСА B.C. — заместителя начальника особого отдела ГУГБ; ПАССОВА З.И. — начальника иностранного отдела ГУГБ; ГЕНДИНА С.Г. — начальника разведывательного Управления РККА, до ареста работавшего в контрразведывательном отделе ГУГБ.

ПАССОВ и ГЕНДИН нами вчера арестованы.

ДМИТРИЕВ также показал о подозрительных по шпионажу связях заместителя начальника контрразведывательного отдела ГУГБ ВОЛЫНСКОГО с ГАЕМ. Эти показания являются подтверждением имеющихся у нас материалов о причастности ВОЛЫНСКОГО к шпионской деятельности в пользу немцев. Материалы на ВОЛЫНСКОГО нами проверяются, и он намечается к аресту.

ДМИТРИЕВ показывает о близких отношениях начальника контрразведывательного отдела ГУГБ НИКОЛАЕВА Н.Г. с врагами народа ШЕБОЛДАЕВЫМ, СОСНОВСКИМ, ЛЕПЛЕВСКИМ, ЗАКОВСКИМ.[1]

Заместитель народного комиссара

внутренних дел Союза ССР БЕРИЯ

ПОКАЗАНИЯ ДМИТРИЕВА Д.М.

от 16-го октября 1938 г.

В к.р. организацию правых в НКВД СССР меня вовлек МИРОНОВ Л.Г., являвшийся начальником Экономического отдела НКВД СССР, а с 1937 года начальник Контрразведывательного отдела Наркомвнудела. Это было в марте 1935 года.

Мы знали друг друга в течение ряда лет.

В последнее время перед вербовкой он проявлял ко мне повышенную внимательность, создавал обстановку интимной беседы.

Нередко вызывал к себе в кабинет, а иногда на квартиру, говорил о работе: он обсуждал совместно со мною текущие задачи Экономотдела.

МИРОНОВ восхвалял личные качества ЯГОДЫ, как руководителя НКВД, заявлял, что он лучший представитель чекизма в партии.

МИРОНОВ говорил мне, что ЯГОДА ценит меня как работника, и с его слов получалось так, что такое отношение ко мне есть результат влияния на ЯГОДУ со стороны МИРОНОВА.

Все эти беседы с МИРОНОВЫМ льстили мне, поднимали в моих глазах МИРОНОВА как руководителя.

Через некоторое время я заметил, что МИРОНОВ проявляет заметный интерес к моим политическим настроениям.

Излюбленной темой МИРОНОВА был вопрос о трудностях СССР внутри страны и за ее пределами.

МИРОНОВ постоянно заявлял, что в неизбежной войне с наиболее агрессивной капиталистической страной — Германией — СССР будет побежден, как более слабое государство, по своему внутреннему положению.

Он утверждал обычно, что в современной войне решать успех будет вопрос о хлебе, который одновременно есть вопрос о прочности данной государственной системы.

Он признавал, что в деревне господствует колхозная форма хозяйства — основной поставщик хлеба, но считал, что в условиях войны с таким индустриальным государством, как Германия, с ее высокой организацией и культурой управления, колхозная форма будет трещать по швам и рассыплется на хозяйства одиночек, которые начнут бунтовать против советского государства.

Мужик — говорил МИРОНОВ — это страшная сила, которая себя обнаружит в гигантских размерах в годину наибольших испытаний.

В столь же отрицательных выражениях МИРОНОВ отзывался об индустриализации страны, о военной промышленности, о техническом уровне вооружений РККА.

Позиция МИРОНОВА была пораженчеством. Я соглашался с его высказываниями.

Спустя некоторое время МИРОНОВ сделал новый шаг в отношении того, чтобы раскрыть свое подлинное нутро.

О контрреволюционной организации в стране

и в НКВД СССР

В одной из бесед в марте 1935 года он расшифровал свой тезис о внутренних силах, обрекающих де страну на поражение.

Он открылся мне, что в стране существует заговор правых, возглавляемый БУХАРИНЫМ, РЫКОВЫМ, ТОМСКИМ.

Он заговорил о задачах заговора, преследующего захват власти в стране.

Он рассказал мне о том, что заговорщики имеют своих сторонников в Наркоматах: в НКТП, в Наркомлегпроме, Наркомфине, в Наркомземе, Наркомсовхозе и в ряде других наркоматах.

Он мне не назвал фамилии участников. Но с его слов получалось, что заговорщики имеют кадры своих людей в ведущих учреждениях страны.

Подробно проинформировал меня МИРОНОВ по поводу той группы заговорщиков, которая орудовала в НКВД.

Вначале он мне назвал как заговорщиков только себя и ЯГОДУ.

Спустя некоторое время он мне сообщил, что в заговор входят: АГРАНОВ, ПРОКОФЬЕВ, МОЛЧАНОВ, ШАНИН, ПОГРЕБИНСКИЙ, ГАЙ, ВОЛОВИЧ, РЕШЕТОВ, ЛЕПЛЕВСКИЙ, ФЕЛЬДМАН В.Д., БЕРМАН Б.Д., ЛЮШКОВ Г.С., МИНАЕВ А.М., ДЕНОТКИН, *ИЛЬИЦКИЙ*[2], КРОПОТОВ, ГУТЦАЙТ, *ДАВЫДОВ А.Д.*, ДЕЙЧ.

В Экономическом отделе НКВД СССР он назвал как участников заговора: ФЕЛЬДМАНА И.Д., бывшего помощника начальника Экономического отдела, начальников отделений ЭКО ЧЕРТОК, ЛОЕВА.

На местах в системе Экономорганов МИРОНОВ назвал: *МОЛОЧНИКОВА*, *РЖАВСКОГО* (ЭКО Ленинграда), МАЗО, ОРЛОВА (ЭКО УССР и Сталино), *ЦЕРПИЦКОГО* (ЭКО Крыма), ВЕЙЗАГЕР (ЭКО Новосибирска), *ДАШЕВСКОГО* (ЭКО Горькрая), СЧАСТЛИВЦЕВА (Урал, при начальнике УНКВД - РЕШЕТОВЕ), РОЗЕНБЛЮМА (ЭКО Куйбышева), ЛИСТЕНГУРТА Рафаила (ЭКО Московской области).

О заговорщике БЕРМАНЕ Б.Д.

МИРОНОВ знает БЕРМАНА, не позднее как с 1927 года по совместной работе в экономическом отделе НКВД СССР, в котором БЕРМАН разновременно занимал должности от оперуполномоченного до начальника отделения включительно.

Еще в ту пору отношения между МИРОНОВЫМ и БЕРМАНОМ были весьма тесными и дружескими.

В заговор в НКВД СССР БЕРМАН был вовлечен непосредственно МИРОНОВЫМ Л.Г.

Активную заговорщическую деятельность БЕРМАН проводит, ведя лично следствие по делам правых и троцкистов, согласно поручения Г.Г. ЯГОДЫ.

Крупная подрывная работа была осуществлена БЕРМАНОМ за время работы его в аппарате иностранного отдела НКВД СССР, обо всем этом я покажу в разделе практической контрреволюционной работы заговорщиков.

О ЛЮШКОВЕ МИРОНОВ рассказал мне, что он был привлечен в заговор непосредственно БАЛИЦКИМ. Затем он связался с ЯГОДОЙ.

Было это, если не ошибаюсь, в 1931 году, когда ЛЮШКОВ перешел на работу в НКВД СССР одновременно с приходом на должность заместителя Наркомвнудела БАЛИЦКОГО.

До этого ЛЮШКОВ был связан по контрреволюционной работе лично с БАЛИЦКИМ на Украине.

Там же на Украине ЛЮШКОВ поддерживал контрреволюционные связи с ЛЕПЛЕВСКИМ, тогда заместителем БАЛИЦКОГО.

В Москве ЛЮШКОВ связался с ДЕЙЧ, с которым он установил исключительные, близкие отношения, которые могли наблюдать все соприкасавшиеся с ДЕЙЧ. ЛЮШКОВ, приезжая в командировки в Москву из Ростова-на-Дону, целые дни проводит в кабинете ДЕЙЧА.

ЯГОДА выращивал из ЛЮШКОВА свою основную опору в руководящем составе НКВД.

Назначение ЛЮШКОВА на должность начальника УНКВД отвечало стремлению ЯГОДЫ дать ЛЮШКОВУ политическую школу руководящей областной политической работы.

ЛЮШКОВ вел не только работу заместителя начальника СПО НКВД СССР. Он прямо помогал ЯГОДЕ в подрывной работе, путем составления по его указаниям приказов НКВД, отвечающих интересам правого заговора.

Составляя единую организацию, правые в аппарате НКВД одновременно делились на отдельные группы; в центре каждой из них находился один из руководящих правых, непосредственно объединявший вокруг себя членов группы.

Например, непосредственно вокруг ЯГОДЫ группировались МИРОНОВ Л.Г., ШАНИН, БУЛАНОВ, ПОГРЕБИНСКИЙ, ВОЛОВИЧ, ПАУКЕР, ЧЕРТОК, ЛЮШКОВ.

АГРАНОВ ближайшим образом был связан с РАДЗИВИЛОВСКИМ, АГАС, РЕШЕТОВЫМ, ДЕЙЧ, ЗАПОРОЖЕЦ.

ПРОКОФЬЕВ вокруг себя группировал — ДАВЫДОВА А.Д.[3], ГАЯ, ФЕЛЬДМАНА В.Д., БАЛАЯН, СТАНИСЛАВСКИЙ, ПОЛЯКОВ С., МАР-КАРЬЯН.

В группу МИРОНОВА входили: ДМИТРИЕВ, БЕРМАН Б.Д., КРОПОТОВ, ГУТЦАЙТ, ЛОЕВ, МИНАЕВ А.М., ДЕНОТКИН, ИЛЬИЦКИЙ, ЛИСТЕНГУРТ Раф.

ГАЙ группировал вокруг себя — ГОРБ, ЮЖНЫЙ, СОСНОВСКИЙ, БОГУСЛАВСКИИ, ГЕНДИН, ПАССОВ.

Такую же группу вокруг себя имел ЛЕПЛЕВСКИЙ И.М. (*ИНСАРОВ*, АРРОВ, УШАКОВ и ряд других лиц, мне неизвестных).

Участники заговорщических групп одновременно поддерживали связи как внутри группы, так и между группами.

Указанный мною выше ФЕЛЬДМАН И.Д., входивший в группу ПРОКОФЬЕВА, одновременно был в непосредственной контрреволюционной связи с МИРОНОВЫМ Л.Г., помощником которого являлся. Затем со всей группой ГАЯ и лично с последним.

ЧЕРТОК чрезвычайно тесно связанный с ЯГОДОЙ был также связан по контрреволюционной работе со мною, весьма близко с МИРОНОВЫМ, Петром ГУТЦАЙТОМ и КРОПОТОВЫМ.

Черток для ЯГОДЫ был агентом, который прощупывал настроения ЯГОДЫ.

ДАВЫДОВ А.Д., связанный с ПРОКОФЬЕВЫМ, одновременно был в контрреволюционной связи с МИРОНОВЫМ Л.Г. и МИНАЕВЫМ А.М.

ДАВЫДОВ — старый близкий знакомый МИРОНОВА. Был его заместителем по отделению внешней торговли экономического Управления НКВД СССР.

МИРОНОВ, уехав в 1930 году в Ташкент на работу полпреда ОГПУ, берет с собою ДАВЫДОВА на должность начальника погранохраны. В последующем МИРОНОВ делает его своим заместителем по КРО НКВД СССР.

Указанный выше ЛОЕВ был в контрреволюционной связи помимо МИРОНОВА с ЛЕПЛЕВСКИМ, затем с ГАЕМ.

Близость ЛОЕВА к ЛЕПЛЕВСКОМУ и к ГАЮ составляла нередко предмет ревности со стороны МИРОНОВА, который обвинял ЛОЕВА в недостаточной преданности себе.

Я показал выше, что начальник ЭКО УНКВД Ленинграда — МОЛОЧНИКОВ и его заместитель РЖАВСКИЙ, являлись участниками заговора.

МОЛОЧНИКОВ — мироновский выдвиженец на работу в Ленинград.

Выполняя задания МИРОНОВА, он никакой оперативной работы в Ленинграде не вел.

*РЖАВСКИЙ* — старый работник экономорганов. Одно время работал в экономическом отделе НКВД СССР, находясь в очень близких личных и политических отношениях с МИРОНОВЫМ.

Вместе с *МОЛОЧНИКОВЫМ* развалил работу ЭКО Ленинграда.

И тот, и другой — привлечены к контрреволюционной работе непосредственно МИРОНОВЫМ, который, переведя их на работу в Ленинград, связался с МЕДВЕДЕМ, бывшим начальником УНКВД Ленинграда, старым опытным заговорщиком.

МАЗО — был начальником Эконом. Отдела НКВД УССР. Одновременно находился в контрреволюционной связи с БАЛИЦКИМ и с МИРОНОВЫМ.

МАЗО называли украинским МИРОНОВЫМ — в такой мере он копировал приемы работы МИРОНОВА.

О нем МИРОНОВ отзывался как о человеке, который умеет создавать себе авторитет при отсутствии практической работы.

ОРЛОВ — начальник экономического отдела НКВД Донбасса, был привлечен в заговор непосредственно МАЗО. По словам МИРОНОВА, ОРЛОВ провел значительную подрывную работу в оперативной работе по предприятиям Донбасса.

ЦЕРПИЦКИЙ — начальник Эконом. отдела Крыма. Привлечен в заговор непосредственно МИРОНОВЫМ, от которого и получал практические указания по контрреволюционной работе. Экономический отдел Крыма все время находился в состоянии паралича.

ВЕЙЗАГЕР — начальник ЭКО в Новосибирске. Был привлечен к контрреволюционной деятельности лично МИРОНОВЫМ.

Провалил чекистскую работу на предприятиях Сибири.

Мне ВЕЙЗАГЕР рассказывал, что он провел большую работу по замазыванию сигналов о контрреволюционной работе на Кузнецком металлургическом заводе.

ВЕЙЗАГЕР представлял из себя редкий экземпляр очковтирателя и лгуна.

Группировал вкруг себя «своих людей», которые «не выдадут в случае провала!». Одного из них фамилия *БРЕЙТМАН*.

*ДАШЕВСКИЙ* — был начальником ЭКО в Горьком. МИРОНОВ предложил его мне в Свердловск, в качестве начальника КРО и одновременно помощника начальника Управления.

Я знал, что ДАШЕВСКИЙ к тому времени уже был участником заговора. Я его принял. О контрреволюционной работе ДАШЕВСКОГО я покажу ниже. ДАШЕВСКИЙ долгое время работал с ПОГРЕБИНСКИМ, являясь помощником начальника Управления НКВД по Горьковскому краю. Он его правая рука по контрреволюционной работе в Горьком.

*СЧАСТЛИВЦЕВ* — был начальник ЭКО Свердловской области при начальнике УНКВД РЕШЕТОВЕ.

К контрреволюционной работе был привлечен РЕШЕТОВЫМ и МИРОНОВЫМ; связи поддерживал с обоими. На основе их указаний СЧАСТЛИВЦЕВ провел громадную подрывную работу в ЭКО УНКВД, замазав вскрытие крупнейших контрреволюционных формирований правых на предприятиях Урала (дело председателя Востокостали СЕДАШЕВА, директора Чусовского металлургического завода ДОНСКОВА, директоров Верхисетского завода КОЛГУШКИНА и ГОРБУНОВА, директора Березниковского химического комбината ПУЧКОВА, директора завода № 98 МАЛЫШЕВА, директора Уралмашзавода ВЛАДИМИРОВА и других).

В результате контрреволюционной деятельности СЧАСТЛИВЦЕВА указанные правые, имевшие вокруг себя группы сообщников, безнаказанно осуществляли подрывную работу в течение ряда лет.

РОЗЕНБЛЮМ — начальник Экономического отдела в Самаре, а затем в Ростове-на-Дону. Знаю только о его контрреволюционной деятельности в Самаре.

Был привлечен в заговор МИРОНОВЫМ Л.Г., который связал его по контрреволюционной работе с БАКОМ, бывший начальник УНКВД по Средней Волге, являвшимся заговорщиком.

Мне МИРОНОВ рассказал, что РОЗЕНБЛЮМ развернул значительную подрывную работу на военных заводах Самары, оградив от разоблачения ряд контрреволюционных формирований и сведя к пустому звуку особый порядок найма рабочей силы на военные заводы.

ЛИСТЕНГУРТ Рафаил — начальник Экономического отдела Управления НКВД Московской области.

МИРОНОВ знал, что ЛИСТЕНГУРТ служил в полиции в период гетмана на Украине.

Используя это обстоятельство, он вовлек ЛИСТЕНГУРТА в состав заговора.

Через ЛИСТЕНГУРТА МИРОНОВ организовал подрывную работу в оперативном деле на предприятиях Московской области — на военном заводе им. Калинина (орудийный), на «Динамо», на Трехгорке и на других заводах.

МИРОНОВ заметно приблизил к себе в быту ЛИСТЕНГУРТА, брал его с собою в командировки, поручая ему наиболее «щекотливые дела» при расследованиях (дела правых и троцкистов). Выступая на совещаниях, ЛИСТЕНГУРТ говорил о МИРОНОВЕ, как о «талантливейшем руководителе НКВД», создавшем целую школу учеников, причисляя себя к ним.

О ЛИСТЕНГУРТЕ МИРОНОВ отзывался как о ценном заговорщике, говоря, что его нужно в то же время крепко держать в руках, иначе он срывается.

В качестве иллюстрации он привел случай с ЛИСТЕНГУРТОМ в Ленинграде, где он был в командировке с МИРОНОВЫМ, расследуя дела правых и троцкистов, когда ЛИСТЕНГУРТ через голову МИРОНОВА и ЯГОДЫ — направил показания одного арестованного лично Л.М. КАГАНОВИЧУ.

Это «нарушение субординации» вызвало у ЯГОДЫ такую реакцию, что он снизил ЛИСТЕНГУРТА по должности и отправил его на работу на периферию.

МИРОНОВ же не изменил своего отношения к ЛИСТЕНГУРТУ, договорившись с ним о поездке в совместную командировку на ДВК (после ухода ЯГОДЫ из НКВД СССР).

Я слышал, что Р. ЛИСТЕНГУРТ в настоящее время задним числом объясняет весь этот инцидент, как показатель гонений против него со стороны ЯГОДЫ и МИРОНОВА, называя себя пострадавшим от их «контрреволюционной работы».

Это явная ложь и способ маскировки.

Практическая деятельность заговорщиков в НКВД СССР

Со слов МИРОНОВА, я знаю, что ЯГОДА поддерживал прямые контрреволюционные связи с руководителями правого подполья в СССР в лице РЫКОВА и БУХАРИНА.

МИРОНОВ передал мне, что на отряд заговора, орудовавший в НКВД СССР, возложены исключительно ответственные задачи по ограждению от разоблачений правого подполья и по обеспечению ему безнаказанности в проведении контрреволюционной деятельности.

«Вы, конечно, отдаете себе отчет, — говорил МИРОНОВ, — что только наличием заговорщиков в НКВД СССР объясняется безмятежное существование правого подполья во главе с РЫКОВЫМ и БУХАРИНЫМ.

К тому же, — добавил МИРОНОВ, — хотели или не хотели заговорщики в НКВД, от агентуры систематически поступали сигналы о деятельности правых не только в Москве, но и в ряде областей Союза и железная логика борьбы повелительно требовала прятать эти концы в воду».

Вот, примерно, в таких выражениях познакомил меня МИРОНОВ с основной тактической установкой заговорщиков в НКВД.

Он же мне сообщил, что этой установке соответствует целая сумма мероприятий, осуществляемая заговорщиками в непосредственной работе в НКВД, которая выражается, как в глушении сигналов, так и в направлении ударов репрессий правого подполья.

МИРОНОВ подчеркивал роль и значение приказов ЯГОДЫ в плане подрывной работы заговорщиков.

ЯГОДА в своих приказах откровенно уводил аппарат НКВД от задачи борьбы и разгрома правых, не встречая сопротивления со стороны массы оперативного состава.

Другой важной тактический установкой заговорщиков в НКВД было установление прямых контрреволюционных связей с участниками правого подполья, действовавшими вне НКВД.

МИРОНОВ здесь не имел в виду заговорщиков центрального аппарата НКВД, которые по его словам, помимо ЯГОДЫ, МИРОНОВА и ПРОКОФЬЕВА, не имели связей с правыми за пределами НКВД.

Он прямо говорил о руководителях областных и краевых аппаратов НКВД — заговорщиках, которые устанавливали контрреволюционные связи с главами правого подполья на местах, входили в существовавшие там руководящие группы — центры, включаясь, таким образом, в непосредственную практическую контрреволюционную деятельность этих центров.

В качестве примера МИРОНОВ сослался на Западную область, заявив, что начальник УНКВД Западной области БЛАТ входит в состав местного областного центра правых. Затем он сказал, что в Свердловской области начальник УНКВД РЕШЕТОВ также является членом уральской руководящей группы правых.

В июле или августе 1935 года МИРОНОВ познакомил меня с практической контрреволюционной работой наиболее активных заговорщиков. Сказал он при этом, примерно следующее: «Вы должны понять — говорил МИРОНОВ — что выполнение функций заговора не может взять на себя исключительно один какой-либо оперативный отдел НКВД, хотя бы Секретно-политический, на котором, как известно, лежит обязанность борьбы с политическими партиями.

Обеспечение правых от разоблачения не под силу одному Секретно-политическому отделу. Вот почему особенно важна практическая контрреволюционная работа на тех участках, которые возглавляются ГАЕМ, МОЛЧАНОВЫМ и мною, то есть по линиям Особого отдела, Секретно-политического отдела и Экономического отдела».

После такого вступления МИРОНОВ познакомил меня с деятельностью отдела в плане работы заговорщиков.

Работа Особого отдела представляет из себя яркий образчик провалов по всем линиям. ГАЙ, по указанию ЯГОДЫ, культивирует тип оперативного работника, не занимающегося чекистским производством. ГАЙ не ведет никакой работы по белым, по белому и царскому офицерству, по пресечению повстанческих формирований на селе.

«Особо обратите внимание — говорил МИРОНОВ — на настойчиво распространяющиеся утверждения о том, что Российское общество воинского союза (РОВС) на сегодняшний день не представляет никакой опасности, что глава его — генерал МИЛЛЕР, является выжившим из ума стариком».

Все это, якобы, обрекает аппарат РОВСа и его кадры на бездействие, и естественное умирание. Далее распространяются утверждения что все белое движение изжило себя и представляет лишь бездыханный труп.

Авторами всех этих положений являются ЯГОДА и ГАЙ, которые преднамеренно муссируют их среди оперативного состава, засоряя его мозги и парализуя активность в борьбе с врагами.

«Такая дребедень — сказал МИРОНОВ — заполняя мозги оперативников, служит непосредственным целям заговора в тысячу раз больше, чем что-либо другое».

Затем МИРОНОВ рассказал мне, что ГАЙ привел аппарат Особого отдела, в той его части, которая обслуживает Красную Армию, в состояние паралича, преследуя при этом цель обеспечения безнаказанности для деятельности заговорщиков в Красной Армии.

Он мне рассказал о существовании заговора в РККА, руководимого ТУХАЧЕВСКИМ, о том, что заговорщики в армии подготавливают восстание против советской власти.

Совершенно ничтожны результаты работы Особого отдела по контрразведке, в особенности против разведок стран наиболее агрессивно настроенных по отношению к Советскому Союзу, а именно, против германской и японской разведок.

Во время этой беседы мне еще не были известны те внутренние пружины, которые объясняли это бездействие ГАЯ в борьбе с иностранными разведками. В последующем я узнал от ГАЯ о том, что он является агентом германской разведки, и это сразу все объяснило.

МИРОНОВ познакомил меня с заговорщической деятельностью по линии МОЛЧАНОВА.

ЯГОДА, АГРАНОВ, МОЛЧАНОВ знали о существовании основного и параллельного центров троцкистов, зиновьевцев.

МОЛЧАНОВ, а до него АГРАНОВ, являвшийся предшественником МОЛЧАНОВА на посту начальника Секретно-политического отдела НКВД СССР — старательно прятали под сукно поступавшие сигналы о контрреволюционной деятельности Ю.ПЯТАКОВА, И.Н.СМИРНОВА, Г.Я.СОКОЛЬНИКОВА и других руководящих деятелей троцкистского подполья.

Эти сигналы говорили, что, начиная с 1932 года, троцкисты резко повысили свою активность, вступили в блок с зиновьевцами и правыми, составив однородное подполье врагов Советской власти.

Отдельно МИРОНОВ рассказал о террористической группе РЮТИНА.

Группа РЮТИНА составляла неразрывную часть правого подполья БУХАРИНА, РЫКОВА и отражала в своих программных документах не вожделения одиночек, сгруппировавшихся вокруг РЮТИНА и РЫКОВА. Таким образом, изъятая у группы РЮТИНА программа — являлась программой всего правого заговора в стране.

С целью спасти БУХАРИНА, РЫКОВА и оградить все подполье правых от разгрома, ЯГОДА, АГРАНОВ и МОЛЧАНОВ свели так называемую группу РЮТИНА к локальной группе, не имевшей якобы, ничего общего ни с правым подпольем в целом, ни с БУХАРИНЫМ и РЫКОВЫМ.

О своей контрреволюционной работе в Экономическом отделе НКВД СССР МИРОНОВ сообщил мне, что он поставил себе задачей создать паралич в оперативной работе отдела.

Дел действительно было в то время ничтожно мало, аппарат двигался на холостом ходу.

Я в тот период в силу перегруженности допросами мало знал, как идет в целом работа в Экономическом отделе. Слова же МИРОНОВА представили мне в ярком свете положение дел в Экономическом отделе.

Основное внимание в своей подрывной работе МИРОНОВ обращал на военную промышленность и на машиностроение. Он мне говорил, что накапливается много данных о контрреволюционной работе директоров московских военных заводов, правого МАРЬЯМОВА, других и что он эти данные кладет под сукно.

Далее, он передавал о подрывной деятельности начальника Главного тракторного управление Наркомтяжпрома ДЫБЕЦ, заявив, что он принимает меры к ограждению его и лиц, с ним связанных, от разоблачения.

В заключение этой беседы МИРОНОВ предложил мне включиться в проведение подрывной работы в Экономическом отделе и по линии следствия по делам зиновьевцев и троцкистов, которые я лично вел. Я ответил на это предложение согласием.

Конкретизируя свою мысль о проведении подрывной работы, МИРОНОВ рекомендовал мне в качестве метода:

а) консервировать под сукном данные о контрреволюционной деятельности наиболее крупных правых;

б) проводя следствие — его кастрировать, не допуская, чтобы удары репрессии приходились на наиболее жизненные очаги правых.

МИРОНОВ сказал, что мне нечего объяснять, в какой мере характер и объем следствия зависят от того, кто именно ведет следствие. Судьба следствия в руках следователя. Все новые факты, обнаруживаемые в деятельности троцкистов и зиновьевцев, дела на которых уже рассмотрены, есть результаты того, что следствие по их делам ведут заговорщики. Я принял к исполнению эти указания МИРОНОВА.

В своей практической работе по экономическому отделу я в течение 1935 года осуществил следующее:

1. У нас было достаточно агентурных данных о подрывной деятельности правого ЯГЛОМА и лиц с ним связанных (здесь была целая группа).

ЯГЛОМ являлся начальником Главстройпрома Наркомата пищевой промышленности. Я законсервировал его дело, не допустив его реализацию в следствии.

2. Мы имели исчерпывающие агентурные данные о контрреволюционной деятельности БРОДОВА — начальника Главазота Наркомтяжпрома СССР. БРОДОВ вел организованную работу, добиваясь развала азотной промышленности. Действовал он не один, а с целой группой. Я законсервировал это дело, изощряясь при этом в подлогах и не допуская реализации его путем арестов.

3. Примерно, в таком же состоянии были данные о контрреволюционной деятельности начальника Главрезины Наркомпрома БИТКЕРА.

Материал находился целиком у ЧЕРТОК, заговорщика, в то время начальника отделения в Экономическом отделе. Я предложил ему не давать движения материалу, что он и сделал.

Таких дел о контрреволюционной деятельности правых в хозяйстве, подвергнутых мною консервации, было не мало. За давностью времени я не могу их припомнить.

В течение 1936 года я вовсе оторвался от работы Экономического отдела, так как получил приказание целиком пересесть на следствие по делам троцкистов, зиновьевцев, которые я должен был вести лично сам. Вследствие этого я повел контрреволюционную работу в процессе следствия по делам троцкистов и зиновьевцев.

Вспоминаю следующие дела:

1 Дело Татьяны КАМЕНЕВОЙ[4]. Она являлась женой Л.Е. КАМЕНЕВА. Имелись данные, что Татьяна КАМЕНЕВА по заданиям Л.Б. КАМЕНЕВА ходила к французскому послу в Москве АЛЬФАНУ с предложением встретиться с Л.Б. КАМЕНЕВЫМ для контрреволюционных переговоров о помощи французского правительства троцкистам подпольщикам в СССР.

Я и ЧЕРТОК, допрашивающие Татьяну КАМЕНЕВУ «ушли» от этого обвинения, дав ей возможность не показывать об этом факте на следствии.

2. Дело известного троцкиста СОКОЛЬНИКОВА Г.Я. В ходе дела СОКОЛЬНИКОВА имелись данные, что он создал в системе Наркомлеса, где являлся заместителем Наркома, контрреволюционную организацию с поручениями вести подрывную работу в лесной промышленности. Я намеренно «ушел» от выяснения у СОКОЛЬНИКОВА этого вопроса. Скрыв таким образом от разоблачения его сообщников.

3. Дело БЫК-БЕКА. Я вел дело троцкиста БЫК-БЕКА. Он отец жены СОКОЛЬНИКОВА Г.Я. Он врач.

Имелись данные, что БЫК-БЕК был связан с контрреволюционной группой правых в Наркомздраве.

Я нарочито не допрашивал БЫК-БЕКА по этому вопросу, что дало ему возможность скрыть ее от разоблачения.

4. Дело РЕЙНГОЛЬДА РЕЙНГОЛЬД был заместителем Наркомзема СССР. Были определенные данные о том, что РЕЙНГОЛЬД в Наркомземе создал группу правых, вместе с которой осуществлял подрывную работу.

Я намеренно не выяснил у него этих лиц, и указанная группа ускользнула от разоблачения.

5. Дело ЕЛИНА. ЕЛИН являлся секретарем Дзержинского горкома ВКП(б) Горьковской области. В ходе следствия по его делу я положил под сукно данные о контрреволюционных связях ЕЛИНА с группой правых — историков, работавших в одном из институтов, что привело к их неразоблачению.

6. Дело АРКУСА. АРКУС являлся заместителем председателя Госбанка СССР. В распоряжении следствия имелись данные, что АРКУС создал в системе госбанка контрреволюционную группу через которую проводил подрывную работу.

Я намеренно уклонился от выяснения у АРКУСА указанных лиц и предохранил их от разоблачения

На приведенных фактах легко видеть, как действительно судьба следствия зависит оттого, кто именно его производит.

О моих связях с ГАЕМ, бывшим начальником

Особого отдела НКВД СССР

У меня было два разговора по вопросу его контрреволюционной работы, точнее по поводу его связей с немцами и по поводу связанных с ним заговорщиков в НКВД.

В середине 1935 года МИРОНОВ напомнил мне, не помню сейчас в какой это было связи, о поездке ГАЯ в Германию в 1932 году.

Действительно, тогда ГАЙ ездил в Берлин.

Я вспомнил, что ГАЙ был крайне рад этому обстоятельству и затем весьма огорчен, когда в силу серьезной болезни его жены, родственники ГАЯ досрочно вызвали его из Германии в СССР.

Поездка была связана с договоренностью правительства СССР с германским о допуске на военные заводы Германии и об учебе в немецких военных учебных заведениях группы советских военных.

Моя беседа с ГАЕМ по вопросу о его поездке в Германию состоялась в конце 1935 года в один из предвыходных дней, когда ГАЙ оставался ответственным дежурным НКВД СССР; мы были только вдвоем.

ГАЙ восторгался германской техникой, германскими военными заводами, германскими учебными заведениями. Он проводил параллели с советской действительностью и приходил к резким отрицательным выводам для СССР.

ГАЙ говорил о том, что германское хозяйство легко вышло из всеобщего кризиса и объяснял это мощью германской техники, культурой германского народа и порядками существующим в стране. То есть капиталистическими порядками.

В дальнейшем ГАЙ в интимном разговоре сначала намеками, а затем в прямой форме рассказан, что будучи в Берлине, он установил связи с немцами.

Привлечен он был при этом одной женщиной из белоэмигранток, с которой сошелся в период пребывания в Берлине.

Она и связала его с офицером Рейхсвера, представлявшим германскую военную разведку.

Немцы просто купили ГАЯ за деньги.

ГАЙ передавал, что немцы завербовали не только его одного, но и ряд работников РККА, бывших в этой командировке. Фамилии он не назвал.

ГАЙ сказал, что в резидентуре НКВД в Берлине «немцы хозяева». Я его понял так, что в составе резидентуры имеются крупные агенты-немцы.

Я не помню сейчас, кто являлся резидентом НКВД в Берлине в то время.

ГАЙ получил задание от немцев парализовать контрразведывательную работу Особого отдела НКВД СССР против деятельности немецкой разведки на территории СССР, что и выполнял.

Удары репрессий ГАЙ направлял в сторону от крупных очагов немецкой работы по шпионажу и по повстанчеству.

Он имел прямое задание обеспечить возможность активной деятельности для германской агентуры, перебрасываемой в СССР под видом политэмигрантов, перебежчиков, иностранных специалистов.

«Я добросовестно исполняю эти предначертания немцев, — сказал ГАЙ».

«Из того, что со мной случилось в Берлине, — продолжал ГАЙ, — я ничего не утаил от ЯГОДЫ, который посмеялся надо мной, говоря, что немцы очень ловко подвели ко мне женщину-вербовщицу».

Беседа с ГАЕМ поставила все точки над «и», не оставив ни каких сомнений по поводу причин провалов в работе Особого отдела и его органов.

Несколько позднее, я имел повторный разговор с ГАЕМ, уже в его служебном кабинете.

Пришел я к нему в связи с одним оперативным делом, в разработке которого имела место, так называемая, конкуренция между Особым отделом и Экономическим отделом. Я просил ГАЯ «не лезть не в свое дело» и если не ошибаюсь, жаловался на какие то, по моему мнению «дезорганизаторские действия ГЕНДИНА» его помощника.

ГАЙ сказал:

«Ты напрасно придираешься к ГЕНДИНУ, он «свой» человек».

Тут же ГАЙ рассказал мне, что он участник заговора и был привлечен к заговорщической деятельности непосредственно самим ГАЕМ.

ГЕНДИН, по его словам, поддерживал тесные контрреволюционные и дружеские связи с СОСНОВСКИМ — польским разведчиков. ГАЙ сказал, что СОСНОВСКИЙ вовлек ГЕНДИНА в работу в пользу поляков. В краткой форме он мне передал данные о контрреволюционной работе ГЕНДИНА.

ГЕНДИН сменил СОСНОВСКОГО на посту руководителя всей работы против поляков и вел ее в аппарате особого отдела НКВД СССР в течение ряда лет.

«Выражаясь официальным языком — сказал ГАЙ — можно сказать, что почти все провалы в работе против поляков за последние годы являются одновременно провалами самого ГЕНДИНА».

«В этом деле трудно отделить меня, СОСНОВСКОГО от ГЕНДИНА».

Вся польская агентура в Москве являлась двойниками, которые вели работу в пользу поляков против СССР.

ГЕНДИН вместе с СОСНОВСКИМ клал под сукно сигналы об активности «Польска организация войскова» (ПОВ), о посылке им своих эмиссаров в СССР, о контрреволюционной деятельности польских перебежчиков в местах их расселения.

До работы в центральном аппарате НКВД СССР, ГЕНДИН являлся начальник КРО Белоруссии не то при ПИЛЛЯР, не то при ОЛЬСКОМ.

Его предшественником на этом посту, от которого он принимал дела, был СОСНОВСКИЙ, проведший к тому времени значительную подрывную работу в КРО Белоруссии по заданиям поляков.

ГЕНДИН продолжал деятельность СОСНОВСКОГО, широко конспирируя крупные очаги польской работы на территории Белоруссии.

ГЕНДИН активный агент польской разведки. Я разговорился с ГАЕМ о ПАССОВЕ, с которым я встречался по деловой работе.

ГАЙ сказал, что он сразу обратил внимание на ПАССОВА, как на человека, который проявлял определенные признаки роста, являясь чекистом с 1927 года.

«Он мой активный человек», — сказал ГАЙ, пояснив, что в состав заговора он привлек лично его сам.

ГАЙ держал ПАССОВА на работе по белому движению, по РОВСу.

По заданиям ГАЯ, ПАССОВ вместо живой практической работы по белым, по офицерству, по выявлению посылок РОВСом своей агентуры в СССР, намеренно занимался так называемым легендированием, которое создавало внешнюю видимость противо-белой работы, чтобы скрыть подлинные базы работы белых на территории страны, а сигналов об этом было сверх достаточно.

ПАССОВ вместе с ГАЕМ широко утверждали, что РОВС у них в кармане, так как в его составе, в Париже, имеется ценная агентура, обеспечивающая возможность знать все поползновения штаба белых против СССР. (Сравните с позицией по этому вопросу БЕРМАНА Б.Д., НИКОЛАЕВА Н.Г., ЯГОДЫ, ЛЕПЛЕВСКОГО — смотрите ниже).

Это была намеренная ложь, имевшая своей целью обмануть личный состав аппаратов Особых отделов и парализовать его активность в работе против белых.

Вся «деятельность» ПАССОВА представляла из себя вопиющее бездействие в вопросах работы по офицерству царского и белого времени, по вскрытию очагов повстанческой работы на селе. ПАССОВ очень дружил с СОСНОВСКИМ и ГЕНДИНЫМ.

Факты их совместной контрреволюционной деятельности мне неизвестны, но я уверен, что они вели совместную контрреволюционную работу.

ПАССОВ знал, что я заговорщик. Ему это было известно, как я понимаю со слов ГАЯ.

В июле 1937 года, когда я был в Москве, я встретил ПАССОВА. Я ему сказал примерно следующее: «Привет Вам от Марка Исаевича (это имя и отчество ГАЯ), ГАЙ в это время был уже арестован.

ПАССОВ страшно смутился. Тогда я продолжал: «Что здорово пуп у Вас дрожит». Этой грубоватой фразой я намекал на то, что ПАССОВ должен был находиться все время в испуге, опасаясь, что его выдал ГАЙ. ПАССОВ растерянно ответил, что он и сейчас (середина 1937 года) находится в том же состоянии испуга, ибо допускает, что ГАЙ мог его назвать.

ЯГОДА неоднократно вызывал ПАССОВА лично к себе, хотя он в ту пору был только начальником отделения Особого отдела. ЯГОДА же обычно начальников отделений не вызывал к себе, вследствие чего такие вызовы ПАССОВА в практике ЯГОДЫ представлялись прямо бросавшимися в глаза исключением и лично для меня подтверждением, что ПАССОВ заговорщик.

Существовал весьма громкий приказ за подписью ЯГОДЫ по предоставлению ГАЯ, на основе записки ПАССОВА, который имел назначение на опыте работы по расследованию одного факта якобы научить массу оперативников, как надо вести борьбу с контрреволюцией.

Я не могу вспомнить время издания этого приказа, возможно, это 1935 год.

<...>[5]

Затем я имел встречи с ЛЮШКОВЫМ Г.С. и ЛЕПЛЕВСКИМ И.М.

Встреча с БЕРМАНОМ Б.Д. у меня состоялась в здании НКВД СССР.

БЕРМАН поставил передо мною вопрос о необходимости развертывания контрреволюционной деятельности, напомнив мне слова МИРОНОВА, сказанные мне в декабре 1936 года (о возможности провала).

БЕРМАН обратил мое внимание на то, что обстановка, сложившаяся к июлю 1937 года в корне отличается от обстановки первой половины 1937 года. Дело в том, что весь период с момента прихода Н.Г.ЕЖОВА в НКВД СССР (октябрь 1936 года) до июля 1937 года был периодом, когда заговорщики временно прекратили какую-либо активность, опасаясь расширения начавшегося разгрома. На этот период приходится большое количество арестов заговорщиков.

Между тем к середине 1937 года положение ЛЕПЛЕВСКОГО, ЛЮШКОВА, МИНАЕВА и других как нам казалось, заметно упрочилось, что нашло свое выражение в награждении их орденами Ленина.

Этими соображениями БЕРМАН мотивировал необходимость приступить к активизации нашей контрреволюционной деятельности. Далее, он высказал следующую мысль: «Сейчас имеется состояние разброда среди тех участников заговора, которых не затронули аресты, нам нужно заняться их объединением.

Я уже говорил по этому вопросу с ЛЮШКОВЫМ и ЛЕПЛЕВСКИМ, они придерживаются такого же мнения».

«Я считаю — продолжал БЕРМАН — что нам всем необходимо глубоко уйти в подполье, интенсивно работать над приобретением доверия со стороны Н.И.ЕЖОВА.

Что касается нашей деятельности, то я вижу ее основное направление в том, чтобы ограждать от разоблачений наиболее законспирированные группы подполья. Очевидно, что именно эти группы являются наиболее опасными для власти и наиболее действенными».

Я одобрительно отнесся к словам БЕРМАНА, заявив, что в последующем поступлю в соответствии с этим разговором.

Моя беседа с ЛЮШКОВЫМ состоялась или в тот же день, или на следующий.

ЛЮШКОВ спросил у меня: видал ли я БЕРМАНА и имел ли я с ним разговор о заговорщической деятельности.

Я ответил утвердительно. ЛЮШКОВ стал развивать те же соображения, что и БЕРМАН.

ЛЮШКОВ рассказал мне, что ЛЕПЛЕВСКИЙ, поехав на Украину, очень шумел по поводу выкорчевки людей БАЛИЦКОГО. Он арестовал ряд руководящих сотрудников украинского НКВД, обвиняя их в том, что они вели контрреволюционную деятельность по заданиям БАЛИЦКОГО, и в то же время законспирировал ряд заговорщиков, которые должны были действовать по его заданию.

Борьбу с правыми ЛЕПЛЕВСКИЙ вел таким образом, что головку организации всячески охранял от разоблачения.

Речь в данном случае шла о КОСИОРЕ С.В. Последний, по словам ЛЮШКОВА, фактически командовал в оперативной работе НКВД Украины.

Эта беседа укрепила меня в уверенности, что ЛЮШКОВ был не только информированным человеком в делах ЛЕПЛЕВСКОГО, но и являлся у него консультантом по украинским делам: ЛЮШКОВ долгое время работал на Украине и знал тамошние кадры и обстановку.

Я обратил внимание на основе ЛЮШКОВА по поводу роли секретаря ЛЕПЛЕВСКОГО - ИНСАРОВА.

Этот ИНСАРОВ знал в деталях контрреволюционные дела ЛЕПЛЕВСКОГО и был его наиболее доверенным лицом.

Я также видел самого ЛЕПЛЕВСКОГО.

Равным образом, как БЕРМАН и ЛЮШКОВ, он стоял за развертывание контрреволюционной работы, соглашаясь с тем направлениями в заговорщической деятельности, которые формулировал БЕРМАН. Одновременно ЛЕПЛЕВСКИЙ расшифровал передо мною свои отношения с БАЛИЦКИМ.

Одно время у меня было впечатление, что БАЛИЦКИЙ и ЛЕПЛЕВСКИЙ вели друг с другом войну и были личными врагами. ЛЕПЛЕВСКИЙ сообщил, что все это явилось лишь видимостью и, что в действительности, он и БАЛИЦКИЙ входили в одно контрреволюционное подполье, возглавляемое КОСИОРОМ, являвшимся одним из наиболее законспирированных правых на Украине.

Таким образом, ко второй половине 1937 года сформировалась руководящая группа заговорщиков НКВД в составе БЕРМАНА Б.Д., ЛЮШКОВА Г.С., ЛЕПЛЕВСКОГО И.М. и ДМИТРИЕВА Д.М.

Отличительной чертой руководящей группы было то, что она в своем большинстве состояла, за исключением ЛЕПЛЕВСКОГО, из так называемого второго поколения работников НКВД, лишь недавно начавших вести самостоятельную чекистскую работу. Она не имела того авторитетами тех связей, которым располагала руководящая группа во главе с ЯГОДОЙ, но в то же время опиралась на кадры заговорщиков, исполняющих ответственную работу в НКВД СССР.

Мы знали, что к моменту возникновения группы на свободе оставался ряд заговорщиков, по поводу которых мы имели все основания считать, что они не провалены.

Мы все считали, что, прежде всего нам необходимо установить с ним непосредственные связи. Это:

1. *ФЕЛЬДМАН В.Д.* — особоуполномоченный НКВД СССР.

2. *ДАВЫДОВ* — заместитель начальника отдела НКВД СССР.

3. РАДЗИВИЛОВСКИЙ — начальник Управления НКВД.

4. *АГАС* — заместитель начальника отдела.

5. МИНАЕВ - начальник отдела НКВД СССР

6. *БАЛАЯН* — заместитель начальника отдела кадров НКВД СССР.

7. УШАКОВ — помощник начальника отдела НКВД СССР.

8. ГЕНДИН — заместитель начальника отдела НКВД СССР.

9. ДЕНОТКИН — помощник начальника отдела.

10. *ИЛЬИЦКИЙ* — помощник начальника отдела.

11. ПАССОВ — заместитель начальника отдела НКВД СССР.

О том, что ФЕЛЬДМАН В.Д. и ДАВЫДОВ А.Д. являются заговорщиками, я знал от МИРОНОВА Л.Г., ЛЕПЛЕВСКОГО И.М. и БЕРМАНА Б.Д.

О принадлежности РАДЗИВИЛОВСКОГО и АГАСА к заговору, мне рассказал ЛЮШКОВ, который их близко знал. В отношении АГАСА также ЛЕПЛЕВСКИЙ.

Об БАЛАЯНЕ я знал со слов ГАЯ и БЕРМАНА Б.Д.

С МИНАЕВЫМ я был непосредственно связан.

Об участии в заговоре ДЕНОТКИНА и ИЛЬИЦКОГО мне передавал и МИРОНОВ, и МИНАЕВ.

О том, что УШАКОВ заговорщик мне рассказал ЛЕПЛЕВСКИЙ.

Об участии ГАЯ, БЕРМАНА Б.Д. и от самого ПАССОВА (о том, что сам ПАССОВ участник заговора).

ФЕЛЬДМАН В.Д. является старейшим заговорщиком в НКВД СССР, он был привлечен к контрреволюционной работе лично ЯГОДОЙ.

О ДАВЫДОВЕ я писал выше, его привлек к контрреволюционной работе МИРОНОВ л.г.

РАДЗИВИЛОВСКИЙ и АГАС являются прямыми воспитанниками привлеченными к заговору АГРАНОВЫМ.

АГРАНОВ все время «тянул» РАДЗИВИЛОВСКОГО по служебной лестнице. Когда АГРАНОВ стал полномочным представителем ОГПУ по Московской области, он сразу сделал РАДЗИВИЛОВСКОГО, являвшегося до этого помощником начальника отделения СПО центра и проявлявшего к тому времени сравнительно небольшие данные роста — начальником Секретно-политического отдела Московской области, а через некоторое время помощником начальника УНКВД, а затем заместителем начальника УНКВД Московской области — должность, которой РАДЗИВИЛОВСКИЙ в то время явно не соответствовал (в последующем он, несомненно, вырос).

АГАС ряд лет являлся преданнейшим личным секретарем АГРАНОВА, его душеприказчиком.

За сравнительно короткое время до разоблачения АГРАНОВА, последний устраивает АГАСА в качестве заместителя начальника Особого отдела НКВД СССР, то есть заместителем заговорщика ЛЕПЛЕВСКОГО, с которым АГАС поддерживает контрреволюционные связи.

БАЛАЯН является приближенным человеком Г.Е.ПРОКОФЬЕВА, с которым он ряд лет был в близкой внеслужебной связи, систематически бывая у него на дому. Он старый работник Экономического отдела. В состав заговора он был привлечен непосредственно ПРОКОФЬЕВЫМ, бывшим секретарем ОРДЖОНИКИДЗЕ, активным участником правого подполья.

ДЕНОТКИН — он был привлечен к контрреволюционной работе непосредственно МИРОНОВЫМ. Когда МИРОНОВ был назначен ПП ОГПУ Средней Азии, он взял с собой в Среднюю Азию ДЕНОТКИНА на должность начальника отдела; затем «вытащил его в центральный аппарат НКВД СССР (1936/1937 гг.)».

ДЕНОТКИН лично был весьма близок к МИРОНОВУ. ДЕНОТКИН провел большую подрывную работу в оперативной работе по хлопководству в Средней Азии.

ИЛЬИЦКИЙ. МИРОНОВ с ним познакомился в период своей работы в Средней Азии, когда и привлек его к контрреволюционной работе. Это его в буквальном смысле слова — верный человек. Он его постоянно привлекал к совместному ведению щекотливых дел по троцкистам, зиновьевцам, в качестве следователя.

О ГЕНДИНЕ и ПАССОВЕ и об обстоятельствах их привлечения к контрреволюционной деятельности я показал выше, где речь шла о поездке ГАЯ в Берлин.

Теперь об УШАКОВЕ.

УШАКОВА к контрреволюционной работе привлек лично ЛЕПЛЕВСКИЙ, связанный с ним в течение многих лет. Это верный оруженосец ЛЕПЛЕВСКОГО, который обычно расточал в самых ярких выражениях похвалу по адресу УШАКОВА.

Я не помню был ли ЛЕПЛЕВСКИЙ связан с УШАКОВЫМ в период их работы на Украине, но когда ЛЕПЛЕВСКИЙ стал начальником УНКВД Саратовского края, УШАКОВ уже был заговорщиком.

ЛЕПЛЕВСКИЙ переезжает в Белоруссию, сделавшись Наркомом БССР, он берет с собой УШАКОВА.

ЛЕПЛЕВСКИЙ назначается начальником Особого отдела НКВД СССР.

ЛЕПЛЕВСКИЙ «тянет» с собой УШАКОВА.

Получив назначение Наркома внутренних дел Украины, ЛЕПЛЕВСКИЙ колебался, взять ли с собой УШАКОВА, ибо не хотел в новой обстановке, (речь шла уже о 1937 годе), подчеркивать тесный характер своих взаимоотношений с УШАКОВЫМ.

В результате, посоветовавшись с последним, он решил его не брать с собою и УШАКОВ остался работать в центральном аппарате НКВД СССР, тогда когда ЛЕПЛЕВСКИЙ поехал в Киев.

ЛЕПЛЕВСКИЙ мне рассказал, что он совместно с УШАКОВЫМ замазал разоблачение большого количества очагов немецкой работы в Саратовском крае, на предприятиях Саратова и среди немцев Поволжья. Конкретно он говорил о «работе» по Саратовскому комбайновому заводу.

Помимо перечисленной выше группы заговорщиков, каждый из нас, участников руководящей группы был связан с заговорщиками, являвшимися нашими непосредственными сотрудниками.

БЕРМАН, как я писал выше, был в непосредственной контрреволюционной связи с КРОПОТОВЫМ — помощником начальника ИНО, затем с ГУТЦАЙТ — работник ИНО, ГЕПШТЕЙН — начальник КРО Белоруссии.

ЛЮШКОВ был связан контрреволюционной связью с КАГАНОМ — своим заместителем.

ЛЕПЛЕВСКИЙ находился в контрреволюционной связи с ИВАНОВЫМ, АРРОВЫМ - НКВД УССР.

Я — ДМИТРИЕВ с ДАШЕВСКИМ, являвшимся моим фактическим заместителем по УНКВД Свердловской области (после ухода ЧИСТОВА, моего прежнего заместителя).

Вот в каком виде представлялась к январю 1938 года расстановка сил, которыми располагали заговорщики в НКВД.

В январе 1938 года, когда я был в командировке в Москве, я встретился с БЕРМАНОМ, ЛЕПЛЕВСКИМ, ЛЮШКОВЫМ. В беседах, состоявших между нами, мы по разным поводам возвращались к вопросу о том, какие у нас могут быть резервы в составе аппарата НКВД.

Речь шла о сотрудниках НКВД, о которых мы не знали, что они заговорщики, но на которых мы могли рассчитывать, что они вступили бы на путь заговорщической деятельности.

ЛЮШКОВ назвал ГУЛЬКО, сказав, что по его сведениям он был близок к ЯГОДЕ и к ПАУКЕРУ, что ЯГОДА систематически одаривал ГУЛЬКО различными ценными подарками под предлогом проявленного им «служебного рвения».

Я со своей стороны подтвердил, что слышал от МИРОНОВА примерно такую же характеристику ГУЛЬКО и что думаю, что она соответствует действительности.

БЕРМАН назвал НИКОЛЬСКОГО — ответ работника ИНО, охарактеризовал его в следующих выражениях: «НИКОЛЬСКИЙ человек с резко выраженными авантюристическими наклонностями, беспринципный: может поклониться любому богу».

Это означало, что он может пойти на связь с нами. Наконец, БЕРМАН указал, что ему известны факты глубокого бытового и морального разложения НИКОЛЬСКОГО.

НИКОЛЬСКИЙ бывший работник Экономорганов. Вспоминаю, что на НИКОЛЬСКОГО имеется показание бывшего сотрудника ИНО НКВД СССР КОРНЕЛЯ, в котором он показывает, что находился в контрреволюционной связи с НИКОЛЬСКИМ. В момент разговора с БЕРМАНОМ мне это не было известно.

Я назвал ВОЛЫНСКОГО, ныне заместителя начальника КРО НКВД СССР.

Я знал о крупных провалах в его работе по немцам. Был уверен, что ГАЙ, являясь немецким агентом и имея поручения от немцев не допускать контрреволюционной работы НКВД СССР против их разведки, должен был в своей преступной деятельности, в какой-то форме опираться на человека, который ведал всей работой против немцев, и без которого он ничего не мог сделать.

С другой стороны от МИРОНОВА я услышал, что ВОЛЫНСКИЙ одно время вместе со своими родителями пытался бежать нелегальным путем за границу, но вся семья была задержана пограничниками при попытке перехода по ту сторону кордона.

МИРОНОВ, сделавшись начальником КРО НКВД СССР и приняв во вновь организованный аппарат ВОЛЫНСКОГО, очень похвально отзывался о нем, как о работнике и человеке. Обычно МИРОНОВ такие похвалы расточал лишь преданным себе лицам. Поэтому характеристику МИРОНОВА я принял как аттестат последнему, во всяком случае, на верность МИРОНОВУ.

БЕРМАН спросил у меня, что из себя представляет А.А. НАСЕДКИН, которого я знал более, чем БЕРМАН, ЛЕПЛЕВСКИЙ и ЛЮШКОВ. Я сказал, что я лично в 1927 году принял НАСЕДКИНА на работу в НКВД СССР — я тогда был помощником начальника отделения ЭКО, и что с тех пор до 1937 года НЕСЕДКИН все время работал в системе Экономического отдела, а затем в системе КРО, то есть по ведомству МИРОНОВА.

МИРОНОВ «тянул» НАСЕДКИНА по служебной линии. НАСЕДКИН подхалим и представляет из себя ярчайший образчик угодника.

В 1935 году или 1936 году НАСЕДКИН написал книжку «история одной разработки», в которой рассказывал, как он вместе с МИРОНОВЫМ и со мною раскрывал деятельность одной контрразведывательной организации.

Концовка книги посвящена восхвалению МИРОНОВА и ДМИТРИЕВА, как талантливых работников НКВД.

Книга была преподана Центральной школе НКВД СССР как пособие для занятий.

Кроме этого я знал, что очень близкое НАСЕДКИНУ лицо — некий ГУСЕВ[6] — является контрреволюционером, что не препятствовало их дружбе (он арестован).

ЛЕПЛЕВСКИЙ благоприятно характеризовал ВЕЙНШТОКА Я.М. бессменного начальника отдела кадров НКВД СССР в течение последних 5—6 лет. ЛЕПЛЕВСКИЙ сказал, что ЯГОДА не держал бы в этой должности человека, в котором не был бы «уверен».

Он напомнил, что ВЕЙНШТОК одно время исключался из партии, был продолжительное время беспартийным и лишь с большими трудностями вновь восстановился.

Я сказал, что знаю об очень близких и тесных взаимоотношениях между МИРОНОВЫМ и ВЕЙНШТОКОМ, что МИРОНОВ нередко ездил в отпуск с ВЕЙНШТОКОМ, специально договариваясь с ним об этом. МИРОНОВ, как-то, сказал мне по поводу ВЕЙНШТОКА: «У ВЕЙНШТОКА вполне подходящие политические настроения». Это означало, что он подходящий человек с точки зрения заговора.

Мы коснулись М. ВОЛКОВА[7], который работал в УНКВД Ленинграда с ЗАКОВСКИМ, с которым он также работал продолжительное время в Западной Сибири, исполняя должность начальника Экономического отдела, а затем помощника ЗАКОВСКОГО.

В последующем ВОЛКОВ был начальником 6-го отдела НКВД СССР (ныне он заместитель наркома путей сообщения). ВОЛКОВ был в очень близких отношениях с заговорщиками: ШАНИНЫМ, МИРОНОВЫМ Л.Г. Он старый работник экономических органов. Не то ШАНИН, не то сам ВОЛКОВ рассказал мне, что ШАНИН, являясь начальником 6-го отдела НКВД СССР, долгое время домогался, чтобы сделать его своим заместителем (ВОЛКОВ работал тогда в Ленинграде), но встречал при этом какие-то препятствия служебного характера в НКВД СССР, которые затем отпали.

Мы говорили также о ГОРБАЧЕ — ныне начальнике УНКВД ДВК, ЛЮШКОВ сказал, что он знает, что ГОРБАЧ был в близких отношениях с РУДЬ, бывшим начальником УНКВД Азово-Черноморского края, с которым он вместе долгое время работал. Никаких последствий обсуждение этого списка, перечисленных выше сотрудников, не имело.

Я хочу этим сказать, что мы не приняли никаких решений в отношении осуществления шагов к вовлечению их в состав заговора.

К этому вопросу мы, несомненно, вернулись бы в последующем. Здесь же я привожу все то, что мне известно о начальнике 3-го отдела НКВД СССР — НИКОЛАЕВЕ Н.Г., личность которого мы не затрагивали в наших обсуждениях (во всяком случае, с моим участием), — у меня лично он тогда как-то выпал из памяти.

Знаю, что НИКОЛАЕВ Н.Г., бывший офицер белой армии. Не помню, кто мне передавал, что он служил в белой контрразведке. (Кто-то из трех лиц: ГАЙ, или ДОБРОДИЦКИЙ, или СМОЛЬСКИЙ.) Происходит из буржуазной семьи.

Его родной брат НИКОЛАЕВ-ЖУРИД — участник контрреволюционной организации троцкистов в Ростове-на-Дону, где он занимал ответственную должность в Крайплане.

Весь период работы в Ростове-на-Дону не менее семи лет — братья поддерживали между собою тесные повседневные связи.

НИКОЛАЕВ—ЖУРИД был весьма близок к ШЕБОЛДАЕВУ, входя в его ближайшее заговорщическое окружение.

В течение многих лет НИКОЛАЕВ Н.Г. работал совместно с РУДЬ, главой заговора в НКВД в Ростове-на-Дону, связанным непосредственно с ШЕБОЛДАЕВЫМ и ЯГОДОЙ, по представлению РУДЯ и приказу ЯГОДЫ был заместителем РУДЬ (заместитель начальника УНКВД).

К раскрытию многочисленной контрреволюционной организации троцкистов во главе с ШЕБОЛДАЕВЫМ, затем организации правых, большого числа шпионских, вредительских, диверсионных, террористических формирований НИКОЛАЕВ Н.Г., равно как и РУДЬ, не имел никакого отношения, хотя как я показал выше он работал в Ростове-на-Дону ряд лет.

Кстати, ШЕБОЛДАЕВ и все огромное гнездо контрреволюционных формирований в бывшем Азово-Черноморском крае были разоблачены после отъезда НИКОЛАЕВА Н.Г. из Ростова-на-Дону.

В течение двух лет НИКОЛАЕВ Н.Г. был заместителем начальника Особого отдела НКВД СССР, в ту пору, когда начальником Особого отдела являлся заговорщик ЛЕПЛЕВСКИЙ И.М., с которым он установил близкие и внеслужебные отношения (1931 год).

НИКОЛАЕВ Н.Г. специально ведал и возглавлял всю работу против белых и РОВСа.

Его работа на этом участке была полным провалом.

Ни одного серьезного формирования РОВСа, казачества он не вскрыл.

Даже намека нет в его деятельности тогда на то, что было вскрыто в последующем, когда была доказана широкая повстанческая деятельность агентуры РОВСа, создавшей разветвленные повстанческие формирования на селе (в том числе казачьи), боевые террористические группы в городах.

В качестве иллюстрации достаточно только назвать контрреволюционное подполье повстанцев, вскрытое в 1937 году в Сибири, Азово-Черноморье, на Урале, в Оренбургской области и во многих других районах страны.

Огромную роль в возникновении этого подполья играли многочисленные кадры офицерства белого и царского, по-настоящему не разгромленного за период Советской власти вплоть до последнего времени. В этом немалая вина самого НИКОЛАЕВА Н.Г.

Все эти организации были заложены специально приезжавшими из-за кордона эмиссарами РОВСа еще в 1930—1032[8] годах, причем их приезды НИКОЛАЕВ Н.Г. не фиксировал, а контрреволюционные организации продолжали безмятежно вести свою контрреволюционную деятельность, имея в буквальном смысле слова исключительно благоприятные условия полной безнаказанности.

Тогда же НИКОЛАЕВ Н.Г. являлся в НКВД СССР одним из энергичных пропагандистов того взгляда, что эмигрантское белое движение уже умерло, выдохлось, не имеет никаких связей внутри страны, потому не представляет никакой опасности. Мне лично это высказывал НИКОЛАЕВ Н.Г.

Потому и РОВС — организация белых — обречена на полное бездействие, является лишь смердящим трупом.

Вместе с БЕРМАНОМ Б.Д., НИКОЛАЕВ Н.Г. в ту пору утверждал, что НКВД располагает весьма ценной и проверенной агентурой внутри РОВСа, среди белых, обеспечивающих выявление малейших попыток РОВСа, что-либо предпринять против СССР, что было явной ложью. (Сравните с разделом о контрреволюционной деятельности ГАЯ, ПАССОВА).

Эта вредительская концепция целиком разделялась ЯГОДОЙ, АГРАНОВЫМ, ПРОКОФЬЕВЫМ, ГАЕМ, ЛЕПЛЕВСКИМ.

Особенно энергично ее отстаивали ГАЙ и ЛЕПЛЕВСКИЙ, находясь на посту начальников Особых отделов НКВД СССР (разновременно).

Далее считаю необходимым отметить крайнюю близость НИКОЛАЕВА Н.Г. к польскому шпиону СОСНОВСКОМУ. Затем, его нескрываемое подобострастие перед заговорщиком ДЕЙЧЕМ в бытность последнего Начальником Секретариата Н.И.ЕЖОВА, который хорошо знал белое прошлое и на этом играл.

Находясь в кабинете ДЕЙЧА в ожидании приема у Наркома, я был много раз свидетелем того, как НИКОЛАЕВ прибегал к ДЕЙЧУ и докладывал ему оперативные дела, роняя при этом свое внутреннее достоинство. Это был буквально доклад по начальству, причем до того как НИКОЛАЕВ докладывал своим непосредственным руководителям.

Уверен, что допрос ДЕЙЧА о НИКОЛАЕВЕ Н.Г. мог бы значительно полнее выяснить его физиономию.

ДЕЙЧ и НИКОЛАЕВ вместе работали в Ростове-на-Дону в течение многих лет (не менее 6—7 лет).

Начиная с 1934 года по 1937 год, НИКОЛАЕВ Н.Г. был заместителем ЗАКОВСКОГО Л.М. в Ленинградском Управлении НКВД, не имея в работе ни самостоятельного политического лица, ни практической линии, отличной от линии ЗАКОВСКОГО, то есть целиком шел вместе с ЗАКОВСКИМ.

В заместители ЗАКОВСКОМУ НИКОЛАЕВ Н.Г. был намечен непосредственно ЯГОДОЙ (слова МИРОНОВА).

НИКОЛАЕВ Н.Г. близко поддерживал заговорщика ШАПИРО, в его время он был начальником Особого отдела Ленинграда, заговорщика МОЛОЧНИКОВА, ставленника МИРОНОВА Л.Г. на посту начальника Экономического отдела и ряд других заговорщиков, действовавших в Ленинградском УНКВД.

НИКОЛАЕВ Н.Г. не имел никакого отношения к разоблачению ШАПИРО и других.

Получив назначение в 3-й отдел НКВД СССР, НИКОЛАЕВ Н.Г. перетянул к себе в отдел группу северокавказских работников, с которыми он подолгу работал в Ростове-на-Дону, и которые на него прямо ориентировались.

К этой группе принадлежат: **ЛИСТЕНГУРТ, его заместитель, НОВОБРАТСКИЙ — его помощник, ДЗИОВ**[9] — его помощник, ПРОКОФЬЕВ — начальник отделения и ряд других.

ДЗИОВ был ГАЕМ выделен в бригаду оперативников, которой во главе с АГРАНОВЫМ было поручено расследование убийства НИКОЛАЕВА.

ДЗИОВ в течение последних двух лет сидел на следствии по троцкистам и правым, работая под непосредственным руководством МОЛЧАНОВА.

У ДЗИОВА не признавались многие крупные арестованные, о чем он мне лично рассказывал, ведя мое дело, как арестованного.

Он назвал этих арестованных — это ЛЕНЦНЕР, бывший ученый секретарь Л.Д. ТРОЦКОГО, КАНТОР — весьма крупный террорист (историк) и ряд других, фамилии которых я забыл.

Между прочим, ЛЕНЦНЕР так и был расстрелян не признавшимся, унеся в могилу, по моему мнению, очень серьезные вещи, а КАНТОР, по словам ДЗИОВ, признался другому следователю, а не ему.

От МИРОНОВА я знаю, что ЯГОДА и он сам очень похвально отзывались о НИКОЛАЕВЕ Н.Г., называя его основным работником НКВД.

МИРОНОВ давал почувствовать, как самому НИКОЛАЕВУ Н.Г., так и окружающим, что он хорошо к нему относится, и требовал такого же отношения к нему и с моей стороны.

Мое дело, как арестованного, вел 3-й отдел НКВД СССР, следователь ДЗИОВ под непосредственным руководством НИКОЛАЕВА Н.Г.

Несколько раз НИКОЛАЕВ Н.Г. приходил на мой допрос.

Я постоянно чувствовал при этих приходах, что НИКОЛАЕВ испытывает какую то боязнь передо мною.

Почти все его разговоры со мною, повторяю почти все — это непрерывное самооправдание и стремление показать, что он вел борьбу с ЯГОДОЙ, МИРОНОВЫМ и другими заговорщиками и имел линию работы, отличную от их деятельности, хотя я ни разу на допросе не бросал ему каких либо упреков по этому вопросу.

Эта потребность самозащиты вытекала у НИКОЛАЕВА из уверенности, что я то наверняка знаю, что это сплошная ложь и выдумка.

НИКОЛАЕВ начинал разговор примерно следующими словами: «ЯГОДА видел во мне врага. Он меня называл евдокимовской б... Он мне угрожал, что свернет шею. ЯГОДА распространялся, что заместителем ЗАКОВСКОГО он меня предложил.

Между тем недавно мне сказал ВОРОШИЛОВ, что это было его предложение».

«МИРОНОВ меня ненавидел, добиваясь моей дискредитации. ГАЙ видел во мне человека с непримиримыми взглядами, хотя я и поддерживал с ним хорошие отношения, бывал у него на даче».

О ДЕЙЧЕ НИКОЛАЕВ Н.Г. говорил, что, будучи начальником Секретариатом у Н.И.ЕЖОВА, ДЕЙЧ себя так поставил, что он, НИКОЛАЕВ начальник ответственного отдела НКВД вынужден был, как он сам сказал, вытягиваться перед ним и чуть ли не говорить — чего изволите и так далее».

Эти разговоры обычно происходили в присутствии следователя ДЗИОВА. Один раз в присутствии другого следователя ПРОКОФЬЕВА, Я уверен, что они подтвердят эти мои слова.

Слушая эти речи НИКОЛАЕВА, я себя много раз спрашивал, к какому именно из присутствующих он адресует свои слова: ко мне или к его работникам?

Я считал, что он имеет в виду и меня, и следователей.

Мне он тем самым говорил: «если ты что-либо знаешь про меня, то лучше помалкивай. Ибо я имею репутацию «добропорядочного» человека и тебе никто ни в одно твое слово не поверит». (Я должен сказать, что это соображение на меня долгое время действовало).

Работникам своим он тем самым говорил:

«Вы, конечно, не можете не знать, что я был ближайшим сотрудником ЯГОДЫ, ЗАКОВСКОГО, ЛЕПЛЕВСКОГО, РУДЬ и других заговорщиков, что я был в самой гуще заговорщиков, не вел с ними никакой борьбы, не имел никакой отличной от них линии, но всему этому вы не должны верить, ибо в действительности все не так, ибо я вот такой и сякой».

ДЗИОВ по заданию НИКОЛАЕВА избивал меня, требуя от меня признания фактов, опровержение которых тут же находились в руках следствия. Причем, какое опровержение? Опровержение исключительной достоверности и убедительности, ибо оно было документальным.

В последующем, когда НИКОЛАЕВ вместе со ДЗИОВЫМ познакомились с этим опровержением — а это была копия моего письма на имя Н.И.ЕЖОВА от 20 февраля 1938 года и другие документы — они оба избивали меня, требуя, чтобы я отказался от признанных фактов, подтвердить которые они сами меня заставили.

Дело было в следующем: мне предложили подтвердить, что на Урале после ликвидации кабаковщины в 1937 году возник и действовал новый центр правых во главе со СТОЛЯР (бывший первый секретарь Свердловского обкома ВКП(б). Мне были названы ДЗИОВЫМ фамилии лиц, вошедших в этот центр, с требованием, чтобы я подтвердил их, а именно помимо СТОЛЯРА, ПОБЕРЕЖСКИЙ (бывший директор завода № 19 в Перми), ВЛАДИМИРОВ (бывший директор Уралмашзавода), ГОЛОВИН (бывший председатель Свердловского облисполкома), ИКОННИКОВ (бывший заведующий облЗУ в Свердловске), ДМИТРИЕВ (начальник УНКВД) и другие лица.

От меня потребовали, чтобы я дал в «крупном плане» (слова ДЗИОВА) показания о подрывной работе нового центра в хозяйстве области и показал, как я защищал этот центр от провала, используя аппарат УНКВД Свердловска.

Я очень настойчиво доказывал, что обвинение меня в участии в указанном центре — сплошной вымысел, доказывал, что я главный виновник ареста СТОЛЯРА, БЕРМАНА (второй секретарь Свердловского обкома, правая рука СТОЛЯР), ГРАЧЕВА (председатель Свердловского облисполкома — человек СТОЛЯРА).

На них дали показания пять близких к ним лиц, арестованных мною в Свердловске (ответственные работники — ЛЬВОВ, КИСЛЯКОВ, САМАРИН, БОРИСОВ, КУЧУМОВ), что я во все время пребывания СТОЛЯР в Свердловске (около 9 месяцев) непрерывно боролся с ним (на бюро обкома, пленумах обкома и так далее). Ссылаясь на письмо, отобранное у меня при обыске, в котором я в феврале 1938 года писал Н.И. ЕЖОВУ, что СТОЛЯР, БЕРМАН, ГРАЧЕВ — контрреволюционеры, приводил там факты моей борьбы с ними еще в октябре 1937 года, то есть спустя два месяца после их приезда в Свердловск и так далее.

Я указал на то, что ВЛАДИМИРОВ, ГОЛОВИН, ИКОННИКОВ — мною, а не кем-либо другим, были арестованы и давно уже судом Верхсуда осуждены (какой же это центр, участник которого арестовывает своих единомышленников!), что о ПОБЕРЕЖСКОМ я также дважды ставил вопрос об аресте и что он был арестован НКВД СССР, как на основе материалов центрального аппарата, так и на основе присланных мною показаний людей арестованных мною в Свердловске, в Перми и давших показания против ПОБЕРЕЖСКОГО (ЦЫФРИНОВИЧ — управляющий Союзкалия, ПРЕМУДРОВ — директор завода № 172 Молотово, ПЕТРАШКО — директор завода № 10, ГАССЕЛЬНИК — главный инженер завода № 19 и так далее).

Я говорил — может ли быть более сильное доказательство вздорности обвинения меня в участии в правом центре издания 1937 года (?) в то время, когда я сам их разоблачал и разоблачал.

Но никакие мои усилия не помогли. Спустя десять дней после этого, на допрос явился НИКОЛАЕВ и меня избили, требуя, чтобы я отказался от показаний об Уральском центре правых. НИКОЛАЕВ при этом сказал примерно следующее: «Вы же сами как я выяснил, ставили вопрос об аресте СТОЛЯРА. Как же Вы были с ним в одном центре? Зачем вы врете (!!!)».

Буквально аналогичное положение было и в другом случае.

ДЗИОВ по поручению НИКОЛАЕВА требовал от меня признания, что я с контрреволюционной целью арестовал кулаков по операции по агентуре иностранных разведок.

Де, по этой операции надо было арестовывать только антисоветский элемент из иностранных колоний, а вы арестовали и кулаков.

Мои доказательства, что обвинение неверно. В этом легко убедится, разобравшись в документах, что удар по операции пришелся в большей степени по иностранным колониям. Что на арест кулаков сверх этого я имел отдельное распоряжение Заместителя Наркома — комкора ФРИНОВСКОГО, я назвал при этом время получения этого распоряжения — январь 1938 года. Номер его я не помнил — все эти мои вопли о проверке обвинения по документам остались гласом вопиющего в пустыне. Я говорил: «Вы от меня требуете назвать мои законные действия, основанные на распоряжении Заместителя наркома — контрреволюционным. Это же нелепость». Но не помогло.

Впоследствии мне всыпали за то, почему я признал это обвинение.

Все эти шараханья следствия из стороны в сторону, эти стремления со стороны НИКОЛАЕВА взвалить на меня побольше обвинений, независимо от их достоверности, соответствия действительности — я объяснял тем, что НИКОЛАЕВ испытывает страх передо мною и боясь какого-либо направленного против него действия с моей стороны, просто перестал владеть своими нервами и старается всячески меня терроризировать.

Далее, лично НИКОЛАЕВ и его сотрудники подвергали меня систематическому избиению, добиваясь от меня отказа от показаний об участии в заговоре НКВД СССР группы работников НКВД, о которых я знал, что они заговорщики.

Я показал, что в заговор входили МИНАЕВ и известные мне со слов МИРОНОВА - МИНАЕВА, ДЕНОТКИН, ИЛЬИЦКИЙ, со слов ЛЕПЛЕВСКОГО — УШАКОВ — все они помощники начальника 3-го отдела, то есть помощники НИКОЛАЕВА, за исключением МИНАЕВА, который является начальником самостоятельного оперативного отдела.

Избивая меня НИКОЛАЕВ и его работники требовали, что бы я отказался, что эти лица заговорщики.

Чтобы облегчить мне возможность отказа от показаний, НИКОЛАЕВ устроил перерыв в операции избиения, удалил из комнаты следователя ДЗИОВА, которому я дал показания, оставив в комнате двух других своих сотрудников.

Затем он предложил и им удалиться и, оставшись со мною с глазу на глаз сказал: «Перестаньте дурака валять. ДЕНОТКИН, ИЛЬИЦКИЙ, МИНАЕВ, УШАКОВ — не заговорщики».

Тогда я заявил НИКОЛАЕВУ, что беру свои показания о них назад, о чем он объявил с удовлетворением своим вызванным сотрудникам.

Это были, как я уже сказал, ДЗИОВ, затем следователи КУЧИНСКИЙ и ПРОКОФЬЕВ, они оба являются начальниками отделений НКВД.

*КУЧИНСКИЙ* вообще не имел никакого отношения к моему делу. Более того, когда НИКОЛАЕВ домогался от меня отказа от показаний, КУЧИНСКИЙ даже не работал тогда в 3-м отделе.

Он тогда являлся, как мне затем передал ДЗИОВ, начальником отделения в транспортном отделе НКВД СССР.

Но КУЧИНСКИЙ находился в дружеских отношениях с НИКОЛАЕВЫМ и поэтому он его приглашал на мой допрос для участия в моем избиении. Помню, как сейчас, слова обращенные НИКОЛАЕВЫМ к КУЧИНСКОМУ: «ты чего бездействуешь, разве я для этой цели тебя сюда пригласил». Подогреваемый этими словами, КУЧИНСКИЙ принял активное участие в избиении, приговаривая при этом: «Делай то, что тебе предлагает комиссар), есть НИКОЛАЕВ), тогда я прекращу» (то есть, откажись от показания).

Таким же приглашенным для той же цели являлся другой следователь ПРОКОФЬЕВ (он маленького роста, брюнет). Я уже не говорю об активном участии в «деле» самого НИКОЛАЕВА и ДЗИОВА.

Активное участие в избиении принимал также секретарь 3-го отдела, если не ошибаюсь — его фамилия РУМЯНЦЕВ (он низкого роста, блондин, имеет медаль двадцатилетия РККА, совершенно постороннее лицо к следствию. Происходит при этом следующая сцена: НИКОЛАЕВ звонком вызывает РУМЯНЦЕВА и говорит ему, с издевкой, по моему адресу: «ДМИТРИЕВ заявил, что ты, РУМЯНЦЕВ настолько слаб, что не в состоянии поднять на него руку, докажи ему, что это не так».

Между прочим, о РУМЯНЦЕВЕ до этого никаких разговоров вообще не было.

Приободренный репликой НИКОЛАЕВА, РУМЯНЦЕВ тут же стал учинять жестокую расправу надо мной (особо тяжелым было это избиение, сопровождавшееся самым циничным глумлением, какое-то спортивное занятие).

На допрос являлись и другие сотрудники 3-го отдела — НОВОБРАТСКИЙ, НЕНАХОВ.

После отказа от показаний я подумал: действительно ли НИКОЛАЕВ убежден в невиновности указанных лиц или берет их под свою защиту, заведомо зная, кто они.

В первом случае, он должен был, во всяком случае, проверить мое показание, прежде чем его отбросить, как оговор.

Между тем НИКОЛАЕВ никакой проверки не произвел. Я это утверждаю, ибо мое показание заключалось в том, что я назвал МИНАЕВА правым и других указанных лиц заговорщиками со слов МИРОНОВА—МИНАЕВА и ЛЕПЛЕВСКОГО.

Привел объективные данные, устанавливающие их исключительную близость к МИРОНОВУ, ЛЕПЛЕВСКОМУ (УШАКОВА).

Самая беглая проверка последнего обстоятельства, не являясь достаточной для доказательств их заговорщической деятельности, во всяком случае, не опровергала моих показаний.

Правда, в отношении ДЕНОТКИНА, ИЛЬИЦКОГО и МИНАЕВА, НИКОЛАЕВ привел такое соображение — я де, НИКОЛАЕВ, допрашивал лично МИРОНОВА о ДЕНОТКИНЕ, ИЛЬИЦКОМ, МИНАЕВЕ и он не назвал, что они контрреволюционеры.

«МИРОНОВ их не назвал, зачем же Вы врете» — сказал НИКОЛАЕВ.

Это была лживая ссылка, ибо:

1) я дал показания о ДЕНОТКИНЕ, ИЛЬИЦКОМ и МИНАЕВЕ после того, как МИРОНОВ был расстрелян. Это я знал в момент разговора со мною НИКОЛАЕВА достаточно точно;

2) самый факт отрицания МИРОНОВЫМ участия ДЕНОТКИНА, ИЛЬИЦКОГО, МИНАЕВА в заговоре никак еще не являлось доказательством, что я вру, так как естественным могло быть предположение, что МИРОНОВ скрыл заговорщическую деятельность указанных сотрудников. И потому опять таким необходима проверка моих показаний.

Я отверг предположение, что НИКОЛАЕВ уверен в невиновности ДЕНОТКИНА, ИЛЬИЦКОГО, МИНАЕВА, УШАКОВА и решил, что или НИКОЛАЕВ вообще не верит во все мои показания, если он с такой легкостью отбрасывает часть их, или, что он заведомо зная, кто эти лица, берет их под свою защиту в понятных для каждого целях.

Разговор со мною НИКОЛАЕВА имел два прямых последствия: 1) я решил не называть лиц, мне известных как заговорщики, 2) а через некоторое время — вовсе отказаться от всех своих показаний.

То и другое я выполнил через несколько дней.

Из разговора с Николаевым я понял, что арестованный ДАШЕВСКИЙ, работавший со мной в УНКВД Свердловской области, показал о том, что в контрреволюционную группу, существовавшую в УНКВД Свердловской области и связанную со мной входил буквально весь руководящий состав УНКВД, что является самой настоящей нелепостью, ибо не трудно доказать, что за время, что я пробыл в УНКВД Свердловской области — свыше года — я никак не мог иметь такие «блестящие» результаты в вербовочной работе в отношении лиц, большинство которых я до приезда в Свердловск даже не знал. С другой стороны такого количества заговорщиков и не нужно было иметь, не было абсолютно никакой необходимости. Заговорщики были только я и сам ДАШЕВСКИЙ.

ДАШЕВСКИЙ назвал как заговорщика бывшего заместителя начальника УНКВД ЧИСТОВА, помощника начальника УНКВД, он же и начальник КРО — БОЯРСКОГО, помощника начальника УНКВД АРДАЕВА (то есть всех помощников), начальник отдела ШАРИКОВА и других.

Считаю необходимым отметить, что со всеми этими лицами, которые я перечислил, ДАШЕВСКИЙ находился во враждебных отношениях, что он не скрывал от сотрудников УНКВД и что очень легко подтвердить, расспросив их. С другой стороны — эти лица платили ему таким же отношениям.

Я не знаю, показал ли ДАШЕВСКИЙ, что-либо против СТРОМИНА. СТРОМИН работал в УНКВД Свердловска несколько месяцев в 1937 году в должности Помощника начальника управления.

С этим СТРОМИНЫМ он был в хороших отношениях.

Но, я заведомо уверен, что его ДАШЕВСКИЙ не назвал как контрреволюционера.

Я не знаю СТРОМИНА как заговорщика. Если он заговорщик, связанный с ДАШЕВСКИМ, то последний, не называя его, действовал в тех целях, чтобы его скрыть.

Если он не является заговорщиком, то я теперь, зная, как ДАШЕВСКИЙ дает показания об участниках заговора, уверен, что он не назвал СТРОМИНА лишь потому, что находится с ним в дружеских отношениях.

Напротив, на путь оговора он стал в отношении лиц, с которыми был в скверных отношениях.

На допросе я сказал все это НИКОЛАЕВУ и ДЗИОВУ.

Какие последствия имело мое заявление, я не знаю.

Вновь возвращаюсь к вопросу о нашей группе.

Я, БЕРМАН, ЛЮШКОВ, ЛЕПЛЕВСКИЙ условились, что каждый из нас возьмет на себя обязанность повидаться с теми заговорщиками, которые остались на свободе, с тем, чтобы предпринять попытки их объединения.

ЛЮШКОВ взялся переговорить с АГАСОМ и РАДЗИВИЛОВСКИМ. ЛЕПЛЕВСКИЙ должен был договориться с В.Д.ФЕЛЬДМАНОМ и УШАКОВЫМ.

Я — с МИНАЕВЫМ, который в свою очередь должен был объясниться с ДЕНОТКИНЫМ и ИЛЬИЦКИМ, с которыми я, как показывал выше, он поддерживал контрреволюционные связи. С ПАССОВЫМ, БАЛАЯНОМ и ДАВЫДОВЫМ А.Д. взялся переговорить БЕРМАН, причем сам ПАССОВ после переговоров с БЕРМАНОМ должен был объясниться с ГЕНДИНЫМ. Результаты переговоров у нас всех были положительные (январь 1938 год). Это было почти признанием авторитета и существования нашей группы. Говорю, почти, так как только практическая работа могла на этот вопрос дать окончательный ответ.

По предложению ЛЕПЛЕВСКОГО мы определили наш самый ближайший актив, который должен был являться запасной руководящей группой на случай нашего провала.

Изложенные факты из к.р. деятельности заговорщиков в НКВД я обязуюсь дополнить данными, которые постараюсь вспомнить...

По существу этих своих показаний ДМИТРИЕВ мною дважды передопрашивался и показания подтвердил.

БЕРИЯ