Заседания Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете (Заседание 30 мая 1920 г.)

Заседание 30 мая 1920 г.

Присутствуют: председатель Чрезвычайного революционного трибунала И.П.Павлуновский, члены: т[оварищи] Косарев, Байков, Щетинкин и Мамонтов.

На скамье подсудимых те же.

Председатель: Объявляю заседание Чрезвычайного революцион­ного трибунала открытым. Слово предоставляется подсудимому Новом- бергскому.

Новомбергский: Члены Чрезвычайного революционного трибунала, я просил вас обратить внимание при обсуждении моей вины на то, что я служил в правительстве Колчака всего только 2 месяца с небольшим. В январе месяце я подал в отставку и выехал в Томск для чтения лекций. Следовательно, за последующие одиннадцать месяцев я совершенно не могу быть ответственен. Но за то время, когда я служил, - перед вами следственные материалы, - и ни с одним из тех преступлений, картины которых здесь были развернуты, в связи с колчаковщиной, я не был связан. Я ушел по собственному почину, не смотря на то, что меня удерживали. Ушел потому, что я отлично понял характер, систему и руководителей. И в то же самое время не имел той уверенности в возможности исправить эту систему, какой, к сожалению, отличались другие лица, сидящие со мною сейчас на скамье подсудимых. Но, все- таки, я пробыл два месяца с лишним, и это меня заставило призадуматься над тем, что же я сделал за это время. Если я ничего не сделал для славы колчаковщины, для отображения ее, то я думаю, мое пребывание в этом правительстве меня обязывало к разоблачению того строя, против которого я должен был идти.

Уйдя из этого правительства, я сейчас же энергично предпринял борьбу за сохранение сельскохозяйственного института, единственного высшего учебного заведения, в котором я состоял организатором новых факультетов и над которыми занесен был меч. Как ни странно, это единственное высшее учебное заведение, предназначенное для поднятия крестьянского местного хозяйства, должно было быть уничтожено по приказанию министра земледелия. Я вызвал свидетелей, которые подтвердили бы, какую я играл роль в борьбе с правительством за самостоятельность сельскохозяйственного института, роль тогда выпала на меня руководящая. Все-таки, нам не удалось сохранить самостоя­тельность сельскохозяйственного института, тогда я пошел в редакцию «Зари», за два месяца, до падения колчаковского режима. И здесь моя работа, в качестве члена редакции, совместно с социалистом, который 20 лет пробыл в Шлиссельбургской крепости, ушла на то, чтобы разоблачить все ухищрения и проступки. Но работа моя была непродол­жительна, потому что редакция была разгромлена военными властями, без права возобновления.

После этого я искал возможности остаться для работы в Омске и, не имея, как профессор Томского университета, законного права жительства, я записался в информаторы в одной большой казачьей газете. Тогда записывались информаторами много чиновников, не желавших идти на фронт. Мне это было не нужно. По моему положению я был освобожден, но использовал это место информатора для того, чтобы заведовать финансово-экономическим отделом в Совете кооперативных съездов. И первый вопрос, который я поднял, это вопрос о знаменитых хищениях во Владивостокской таможне. Здесь много говорилось о преступлениях Розанова, но никто не упоминал о том, что под его предводительством намечалось расхищение миллиардной стоимости грузов, которыми были забиты ж.д. склады. Там грузы накоплялись еще с 1914 г., не вывозились, и, под его руководством, открылась распродажа грузов во время их ввоза. Люди, приближенные к Розанову делались миллионерами в 1-2 часа.

Далее, по моей исключительно инициативе, благодаря моим знаниям и настойчивости, я достиг того, что поднят был мною вопрос против проекта экспортного государственного банка, который был провален, ибо сам министр Гоейр отказался внести его в Совет министров вследствие того, что замысел его был разоблачен. Я уже знал летом о первой редакции устава. Затем эта редакция была переработана и вторую редакцию был намерен внести быстро в Совет министров Гойер при содействии того центра, которого нет на скамье подсудимых. Я обращаю внимание на сущность этого проекта. Это было закабаление сибирского населения еще горшее, чем кровавые приказы генерала Розанова. По этому уставу экспортного банка министру финансов предоставлялась скупка всего сибирского сырья для заграничных рынков. И таким образом, сибирское крестьянское хозяйство было бы закабалено произволом одного министра финансов. Я внес доклад во Всекосовет, настаивал на собрании всех заинтересованных представителей казачества, и, несмотря на то, что, на это заседание явился бывший министр финансов Михайлов, который участвовал в первоначальной разработке этого законопроекта, мне удалось провалить этот законопроект. В делах министерства финансов и Совета министров вы найдете этот проект, и вы увидите, до какой степени он являлся угрожающим для всего крестьянского хозяйства Сибири.

Но моя оппозиционность не случайное явление. Еще 10-20 лет тому назад я был в Иркутске членом редакции «Восточного обозрения», в которой работали выдающиеся ссыльные Ланд[ер]‘, Натансон, Афр... и, потом, нынешний народный комиссар Троцкий², который был в ссылке в Киренском уезде. И в «Заре», и в «Восточном обозрении» я отстаивал интересы миллионного крестьянского сибирского населения, не отстаивал интересов класса богатых. Я мог бы это подтвердить и другими справками. Когда я приехал в Сибирь 24 года тому назад для изучения быта переселенцев Тобольской губернии, первый том моих сочинений, по распоряжению министра внутренних дел Горемыкина³, был изъят из обращения, а второй том был воспрещен к печати. Эта кара последовала за то, что я разоблачил переселенческую политику. Указал, что она является не самостоятельной системой строения хозяйст­ва, а является только отдушиной в интересах помещичьего класса в России.

И это стремление показать крестьянам, что они являются жертвой помещичьего класса я донес до водворения, в первый раз, советской власти в Сибири. Когда уполномоченный от народного комиссара земледелия, приехав в конце 1918 г. в Томск, - должен был организовать там областные курсы по социализации земли, т.е. для подготовки местных работников из крестьянского населения, для проведения закона о земле, - ему указали на меня как на специалиста. Я, не смотря на давление справа и слева, подал письменное заявление об условиях, при которых я честно могу выполнить эту организацию. Вначале уполномо­ченный не соглашался на ту автономию, на которой я настаивал. Но после недельных наших разговоров, он мне доверился, и я сорганизовал кадр[ы] преподавателей. Должен был сначала обучить их этому закону и другим наукам необходимым и провел эти курсы настолько, что собравшиеся, посланные от крестьянского сибирского населения от Томской губернии, и Тобольской до Иркутской, преподнесли мне, в конце концов, адрес. Что только на моих лекциях, - я им читал особый курс: «История земельного законодательства в России, как выражение классовых интересов помещиков», - они меня благодарили за то, что только на моих лекциях они поняли, как своекорыстно и беспощадно было земельное законодательство в России. Они выражали желание, чтобы в тех учреждениях, где будут решаться вопросы о земле для крестьян, я имел свое место. Этот адрес был в свое время распубликован в сибирских газетах, и по этому адресу я просил своих защитников, чтобы они выписали его из Томска, но он не пришел к началу процесса.

Таким образом, проработавши 24 года, я могу, открыто сказать, что я всегда стоял на страже интересов крестьян, быт которых я изучал с многократными опасностями для жизни. Если я два месяца присутствовал в правительстве Колчака, то я своей работой искупил эту вину. Я твердо уверен, что, взвесив все эти обстоятельства, члены революционного трибунала не поставят мне в вину самого факта пребывания в этом правительстве, и вы не придадите того чрезмерного значения, которое пытался придать обвинитель тем репортерским заметкам, которые были вынесены на странице его словесного обвинения.

Председатель: Слово принадлежит подсудимому Хроновскому.

Хроновский: Граждане члены революционного трибунала, служба моя в составе Омского правительства, главным образом, сводилась к тому, чтобы было создано строгое народное самоуправление, чтобы в создании высших благ, народ мог сам изыскать доходные средства, собирать их и участвовать в их расходовании.

Я стремился к тому, чтобы построение податной системы было таково, чтобы оно отвечало наиболее насущным запросам жизни, чтобы оно содействовало справедливому равномерному распределению податного времени, соответственно системе трудовой повинности. Чтобы оно давало действительные средства для борьбы со спекуляцией, чтобы оно могло ввести в закономерное русло все мероприятия по реквизициям. Я глубоко верю в исключительную жизнеспособность и плодотворность той идеи, которую я вложил в свою деятельность. Я боролся за проведение в жизнь этой идеи и, когда задача эта оказалась непосильной, я оставил службу.

Я считаю, что деятельность моя строго соответствовала демо­кратическим принципам, что она не носила ни партийной, ни полити­ческой, ни классовой окраски. И я ходатайствую перед революционным трибуналом не считать мою деятельность преступной и не числить за мною тех проступков, которые поименованы в предъявленном мне обвинительном акте.                                                                 

Председатель: Слово принадлежит подсудимому Малиновскому.

Малиновский: Граждане члены революционного трибунала, мною на судебном следствии даны уже подробные объяснения относительно той роли, которую я играл в общеполитической работе правительства. Равно, как и очерчен характер ведомственной работы, исключительно про­ходившей в плоскости борьбы за закономерность, которую я нес в ведомстве юстиции. В настоящее время я имею очень немного дополнить к этим объяснениям, и я ходатайствую о том, чтобы степень моей ответственности была определена долей участия и мерой содеянного мною.

Председатель: Если защита не имеет добавлений, объявляю перерыв, в течение которого суд должен обсудить приговор и, на основании имеющихся материалов, вынести этот приговор обвиняемым.

Перерыв объявлен в 6 час[ов] 10 мин[ут].

29   мая [1920 г.]

Время: 8.15.

Председатель: Прежде чем объявить приговор, я должен объявить подсудимым, что в острый момент гражданской войны, декретом Совета народных комиссаров, все правительство Колчака было объявлено вне закона⁴. Считая, что в настоящее время, когда острый момент гражданской войны миновал, советская власть нашла возможным, объявленное вне закона, правительство Колчака судить. И, рассмотрев все делопроизвод­ство и показания обвиняемых, суд вынес приговор, который предлагаю члену суда тов[арищу] Косареву объявить.

Косарев: (Читает). «Приговор по делу членов правительства Колчака. 1920 г. мая 30 дня, именем Российской социалистической Федеративной республики, Чрезвычайный революционный трибунал при Сибирском революционном комитете, в составе председателя тов[арища] Павлунов- ского и членов товарищей] Косарева, Байкова, Мамонтова и Щетинкина, рассмотрев в заседаниях своих от 20-24 и 26-30 мая сего года дело членов самозванного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей - подсудимых Червен-Водали, Шумиловского, Краснова, Морозова, Пре­ображенского, Ларионова, Степаненко, Жуковского, Писарева, Болдырева, Клафтон, Гришиной-Алмазовой, Цеслинского, Ячевского, Грацианова, Палечека, Молодых, Дмитриева, Карликова, Введенского, Василевского, Третьяка, Новомбергского, Хроновского и Малиновского, и, принимая во внимание, что еще до рассмотрения дела подсудимый Болдырев умер, а подсудимая Гришина-Алмазова была от суда освобождена, - поста­новляет:

1)    В отношении подсудимых Червен-Водали, Шумиловского, Краснова, Морозова, Преображенского, Ларионова, Степаненко, Жуков­ского, Писарева, Клафтона, Цеслинского, Ячевского, Грацианова, Пале­чека, Молодых, Дмитриева, Карликова, Введенского, Василевского, Тре­тьяка, Новомбергского, Малиновского, признать доказанным: а) участие их в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных прави­тельств, против власти рабочих и крестьян, с целью восстановления старого строя, б) организацию подсудимыми истребительной вооруженной борьбы против власти рабочих и крестьян России, в) расхищение и передачу подсудимыми иностранным правительствам достояния советской республики, г) предательский призыв подсудимыми воору­женных сил иностранных империалистических правительств против страны, к которой они принадлежали, д) организацию массового разруше­ния достояния Российской советской республики, и имущества трудового населения ее, е) организацию системы массовых групповых и единичных убийств трудового населения России.

2)  Считаясь с тем, что, как это выяснилось из дела, часть подсудимых сохранила связи, которые могут им облегчить повторение преступлений, сходных с перечисленными в пункте 1-м, и стоя на страже жизни и достояния трудового населения советской республики, Чрезвычайный революционный трибунал признает опасным для общественного строя республики подсудимых: Червен-Водали, Шумиловского, Ларионова и Клафтон, а посему постановляет:

Подсудимых Червен-Водали, Шумиловского, Ларионова и Клафтона подвергнуть высшей мере наказания - расстрелять.

Что же касается остальных подсудимых, то, признавая опасным, за исключением подсудимых Карликова, Третьяка и Писарева, их пребыва­ние на свободе, подвергнуть их лишению свободы с применением прину­дительных работ, на сроки:

Подсудимых Краснова, Грацианова, Степаненко, Морозова, Жуков­ского и Малиновского - пожизненно;

Подсудимых Преображенского, Новомбергского и Ячевского - на все время гражданской войны;

Подсудимых Цеслинского, Палечек, Молодых, Дмитриева, Введен­ского, Василевского и Хроновского - на десять лет;

Подсудимого Карликова - условному лишению свободы сроком на пять лет, с применением принудительных работ;

Подсудимого Третьяка, в виду его активного участия в борьбе за свержение самозванного правительства Колчака в Иркутске - условному лишению свободы сроком на пять лет, с применением принудительных работ;

Подсудимого Писарева, в виду не доказанности его душевной болезни и наличности основательных сомнений в его психическом расстройстве, поместить на испытание в психиатрическую лечебницу.

Председатель Павлуновский, члены: Вл.Косарев, М.Байков, Ма­монтов, Щетинкин»⁵.

Павлуновский: Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

О  смягчении участи подсудимых можно ходатайствовать в ВЦИК. Приговор входит в силу по истечению 24 часов с момента объявления. Приговор объявлен в 8.10 мин[ут] 30-го на 1-е. Значит с 1 по 2 июня в 8.10 мин[ут] приговор входит в силу. Подсудимые Третьяк и Карликов могут быть освобождены с тем, что[бы] завтра они должны явиться к председателю Чрезвычайного революционного трибунала. Заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу о самозванном правительстве Колчака закончено.

Аронов: Подсудимые Шумиловский, Червен-Водали, Клафтон и Ла­рионов просят о смягчении [приговора], о помиловании.

Павлуновский: Подача такого прошения приостанавливает приговор.

Аронов: Разрешите занести в протокол, что они меня уполномочили на подачу этого прошения⁶.

1.  В тексте «Ландау».

2.  Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879-1940) - государственный деятель Советской России.

3.  Горемыкин Иван Логгинович - министр внутренних дел; председатель Совета министров царского правительства.

4.  16 августа 1919 г. Совнарком и ВЦИК в обращении к рабочим, крестьянам и всем трудящимся Сибири заявил: «1. Бывший царский адмирал Колчак, самозвано наименовавший себя «Верховным правителем», и его «Совет министров», объявляются вне закона. Все ставленники и агенты Колчака и находящегося в Сибири союзнического командования подлежат немедленному аресту». Агалаков В. Т. Из истории строительства советской власти в восточной Сибири. Иркутск, 1958. С. 72.

5.  Советская Сибирь. (Омск). 2 июня 1920. № 118.

6. «По прямому проводу. Москва, Совнаркому, председателю Ленину. 30-го мая Чрезвычайным трибуналом по делу колчаковского правительства мы, Червен- Водали, Шумиловский, Ларионов и Клафтон приговорены к расстрелу. Усилен­но просим Вас о смягчении приговора. Даем слово не участвовать в какой- либо борьбе против советской власти, относиться к ней с полной лояльностью и, если понадобится, честно служить ей. Червен-Водали, Шумиловский, Ларио­нов, Клафтон».