Из речи т. Любченко. 5 марта 1937 года

Андреев (председательствующий). Заседание открывается.

Осинский. Прошу слово к порядку.

Андреев. По личному вопросу?

Осинский. Я хочу спросить, когда мне будет предоставлено это слово?

Андреев. В конце заседания. Слово имеет т. Любченко, следующий т. Шверник.

Любченко.

Товарищи! В исключительном по своей силе и ясности докладе т. Сталин вскрыл, почему наши руководители партийных и государственных, как он сказал, организаций, не сумели разглядеть контрреволюционных троцкистов и иных двурушников, и развернул перед нами целую программу мероприятий, овладев которыми, мы окажемся достаточно вооруженными для того, чтобы разоблачить подлого, ловко маскирующегося врага и громить его.

В докладе т. Сталин вскрыл наши ошибки и недостатки, связанные с успехами, ошибки и недостатки, рожденные на этапе больших побед и бурного роста социалистического строительства, представляющие, так сказал т. Сталин, теневые стороны наших успехов.

Когда еще и еще раз просматриваешь те девять пунктов, о которых говорил т. Сталин и которых нельзя забывать каждому коммунисту, большевистскому руководителю— в первую очередь, то еще с большей силой ощущаешь, что в руки партийных организаций дана программа борьбы с врагами, за подлинное большевистское руководство социалистическим строительством на значительный период сосуществования двух систем: системы социалистической в нашей стране, победившей пока что на одной шестой части земного шара, и системы капиталистической, господствующей на пяти шестых частях. Как и следовало ожидать, все вопросы классовой борьбы в современной обстановке стали понятнее, яснее, как понятны и ясны стали задачи для коммунистов Союза Советских Социалистических Республик, и мы с вами оказались более подкованными, более вооруженными.

Товарищи, нужно сказать, что ЦК ВКП(б) в решении от 13 января 1937 г. по вопросу о неудовлетворительном партийном руководстве Киевского обкома и недочетах в работе ЦК КП(б)У ярко вскрыл многие теневые стороны наших успехов, дал нам предметный урок, совершенно правильно взяв для обучения столичную киевскую организацию и ЦК КП(б)У. Я должен на пленуме ЦК ВКП(б) прямо сказать, что вряд ли можно было бы найти другую организацию со столь ярко выраженными ошибками нового типа, как Киевская партийная организация. Позвольте мне на некоторых из этих ошибок остановиться, сделав перед этим краткое замечание по выступлениям Косиора и Постышева.

Тов. Косиор, не желая, очевидно, резко рвать с обанкротившейся вконец линией, делает так, как он говорил,— о том, чтобы не ссориться с т. Постышевым. Он поставил остро ряд вопросов о наиболее грубых ошибках, в частности, в деле подбора кадров, в вопросах зазнайства, хвастовства, саморекламы и подхалимства, и об ошибках, совершенных на одном из самых ответственных и важных участков — на участке идеологическом и культурно-национального строительства. Я бы сказал, что по своей скромности, присущей т. Косиору, он готов принять на себя и свои, и чужие ошибки. Но, к сожалению, такая тактика, как мы убедились в этом на опыте пленума ЦК КП(б)У и, в частности, на опыте пленума ЦК ВКП(б), не позволяет до конца вскрыть механику ошибок и не дает возможности в полной мере извлечь уроки из этих ошибок. На этом пленуме, в частности, эта тактика привела к тому, что т. Постышев произнес речь, соответствующую 10% ошибок, имеющихся в Киевской организации и в ЦК КП(б)У, за который он также отвечает, оставаясь, как правильно сказал т. Кудрявцев, на тех позициях, что страдает он не столько за свои ошибки, сколько в порядке обучения Центральным Комитетом ВКП(б) других партийных организаций. Я прямо скажу: нужно поражаться тому, как мог т. Постышев после Киевского областного актива, проведенного т. Кагановичем, актива, который для нас, членов ЦК КП(б)У, был хорошей школой того, как нужно вскрывать ошибки, как нужно находить корни их, как нужно их разоблачать и как нужно на этом воспитывать партийную организацию... Как мог после такого актива т. Постышев остановиться только на одном Карпове и земельных отделах? Дело не в этом только.

Возьмем такой вопрос, как вопрос кадров. Хотя здесь т. Косиор говорил уже, но я считал бы необходимым перечислить троцкистов, сидевших на ответственной партийной работе, для того, чтобы потом остановиться на том, откуда и каким путем проникли эти троцкисты и как сумели рассеяться и занять наиболее важные участки нашей работы. Я их просто перечислю. Заведующий транспортным отделом обкома — раз, зав. отделом пропаганды марксизма-ленинизма — два, зав. совторготделом — три, зав. отделом руководящих парторганов — четыре, оба зама председателя облисполкома — шесть, областной прокурор, заведующий земельным управлением, заместитель заведующего местпрома и, наконец, до последнего времени работавший редактор газеты. Если к этому прибавить двух помощников т. Постышева Лейбмана и по обкому Фотина, то вы увидите, что букет довольно солидный, чтобы говорить о том, что по существу им принадлежала руководящая роль, а не останавливаться на одном Карпове. Не в этом дело.

К этому букету областного порядка приходится добавить еще букет нашего аппарата ЦК КП(б)У и в особенности руководящих работников культурного фронта. Напомню его, хотя т. Косиор и говорил о нем уже: заведующий отделом пропаганды марксизма-ленинизма Ашрафьян, заведующий отделом науки, зам. заведующего отдела работников руководящих парторганов, а к этому прибавляется еще президент ВУАМЛИН’а, директор института Красной профессуры, председатель Союза писателей и т. д. Я не перечислил ряда директоров института: Института историографии, философии и т. д. Как видите, достаточно солидный, компактный букет на основных серьезнейших руководящих постах начиная от отдела партийных органов и кончая идеологическим участком, который для нас на Украине особенно чувствителен, в особенности культурно-национальный участок. Тут я целиком и полностью согласен с т. Берия, который, выясняя значимость этого участка, тут же добавил, что такое значение этот участок имеет для Украины и для других национальных республик.

Действительно, часть этих троцкистов являлась работниками Харьковского обкома еще в прежние годы и была переведена в Киев вместе с другими троцкистами, как Васильковский и др.,— для укрепления аппарата Киевской области, как совершенно правильно говорил т. Косиор и другие товарищи. Отчасти из других областей попадали сюда работники в порядке товарообмена. Заместитель председателя Киевского облисполкома был обменен на заместителя председателя Харьковского облисполкома. Тот поехал в Харьков, а этот приехал в Киев, оба оказались троцкистами и в последнее время приехали в Народный Комитет Внутренних Дел.

Если посмотреть на троцкистских контрреволюционных бандитов, если поинтересоваться, как они могли пролезть на эти руководящие посты, расшифровать эту механику, — а мы этой механикой интересовались, т. Косиор подробно разъяснил об этом на пленуме ЦК КП(б)У,— то увидим, что значительная часть этих троцкистов— слушатели института Красной профессуры, советского строительства и права: Дзенис, Ашрафьян, Сараджев, Сазонов. Все они учились в свое время вместе с Постоловской. Экспортировались они начиная с 1934 г. довольно развернутым фронтом и с нарастающей быстротой. А как дело происходило? Это предостережение нам в вопросе о подборе кадров. Сначала пробирается Дзенис, потом он рекомендует Ашрафьяна. (Берия. Выгнанного с партийной работы в Закавказьи.) Выгнанного с партийной работы в Закавказьи. Дзенис рекомендует его, и он довольно быстро без всякой проверки ввозится на Украину и садится на очень ответственный пост. Ашрафьян тянет за собой Сараджева, Сараджев — следующего, и сразу получается десяток троцкистов, рассаженных на самые ответственные посты. Я уже сказал, что они ввозились с такой быстротой и с таким быстрым предоставлением им ответственной работы и немедленного партийного авторитета, что трудно было раскрывать не только партийным работникам, работникам культурного фронта, но и работникам Наркомвнудела, которым пришлось заниматься и в конечном счете их арестовать. Трудно было еще и потому, что Лейбман и Фотин материалы Наркомвнудела читали заблаговременно и, очевидно, информировали о всех перипетиях и о том, как нужно приспособлять свою тактику, приводить ее в соответствие с теми материалами, которые попадают в Наркомвнудел и в другие органы. Вот вам первая группа.

Вторая группа— это друзья Лейбмана. А все вместе они составили такую семейку, о которой хорошо сказано в проекте постановления, что «никакие голоса...» (читает). Я скажу еще больше: все вместе они составили такую семейку, что их голоса не только снизу, но и сверху могли с очень большим трудом прошибить. (Голос с места. А пробовали?) Не торопите меня, я обо всем расскажу подробно — и о сигналах и о том, пробовали ли. Мы попробовали на примере Лейбмана посмотреть, как шло протаскивание. У меня нет протокола допроса НКВД, но я могу восстановить по памяти; если в чем-нибудь ошибусь, члены Политбюро ЦК КП(б)У меня поправят. Он рассказывает примерно такую простую механику. Я, говорит, как помощник т. Постышева занимался разработкой экономических вопросов и подготовкой черновых набросков речей для выступлений. Для этой работы я привлекал целый ряд своих приближенных ко мне троцкистов, причем приближал их я очень ловко: по окончании работы я всегда представлял их и говорил: вам нравится разработанный раздел о транспорте? Это разработал Раисов, он замечательный работник.

А после этого Раисов выдвигался и получал назначение начальника политотдела Южной железной дороги. Так он рассказал о Брагинском, который пошел заместителем заведующего отделом кадров в Одессе.

Механика, которая еще раз подчеркивает, что ежели подбор кадров передоверишь хотя бы самому тебе доверенному лицу, он тебе наберет такие кадры, которые тебя потом крепко-прекрепко подведут. Так вот я вам скажу, мы — члены Политбюро ЦК КП(б)У, нас все-таки знает не только Украина, а и Союз, почти все мы состоим в составе пленума ЦК ВКП(б), прошли определенную школу. Вы вправе нас спросить: куда это вы смотрели— члены Политбюро? У нас произошло в подборе кадров двойное передоверие. Тут мы, конечно, ответственность несем, и несет ее, в частности, и первый секретарь ЦК КП(б)У т. Косиор, но у нас произошло двойное передоверие в подборе кадров — мы передоверили дело подбора кадров в значительной мере второму секретарю ЦК КП(б)У (я расскажу потом, как мы запутались в нумерации секретарей). (Смех.) Передоверили второму секретарю ЦК, а т. Постышев передоверил, как это не неприятно, — это дело по очень большой группе т. Постоловской, а с другой стороны, по очень большой группе — Лейбману. (Голос с места. А где же был третий секретарь?) Вас это особенно интересует? У нас третий секретарь, между прочим, не является решающей силой. Так что он был в составе Политбюро.

Товарищи, можно было, конечно, ошибиться в подборе того или иного работника, его можно проверить, посмотреть, что он из себя представляет, но я должен сказать, что мы допустили сами очень крупную ошибку — эти неправильно подобранные люди у нас возвеличились, приобрели партийный авторитет с неимоверной быстротой, без всякой проверки. Приобрели такой партийный авторитет, который ослеплял не только рядовых коммунистов, а и руководящих, районных и других работников, ибо они рассматривали, что перед ними ортодоксальные носители марксо-ленинской доктрины. Это возвеличивание шло по целому ряду путей. Первый— это кооптация, которая не вызывалась никакими обстоятельствами, и Ашрафьян, Дзенис и Сенченко были кооптированы. Второй— монополия докладов и третий— похвала, неимоверная похвала, кстати и не кстати, совершенно незаслуженная. Тов. Кудрявцев тут говорил, что их называли «большевистской свежей кровью», но их называли и еще больше. Такая похвала была ничем не оправданной и не заслуженной — ни их работой, ни их теоретическими трудами. Вот т. Постышев говорил: если бы Радкова поставить на голосование, парторганизация его бы заголосовала и не избрала, но еще четыре месяца тому назад, когда его попробовали покритиковать, т. Постышев сказал: Радков — это один из крепких большевиков, хороших работников, и у него надо учиться работать.

Конечно, после этих рекомендаций как эти люди выглядят? Они выглядят как особо доверенные, как особо необходимые работники и, конечно, они никем не контролируются, создают то, что они создали при Киевском обкоме,— «скорую помощь по пропаганде», которая состояла из 16 человек, из них 13 человек троцкистов. Вот вам «скорая помощь», только неизвестно, для кого. Вот насчет сигналов.

В проекте резолюции сказано о том, что партийные работники потеряли вкус к идеологической работе. Я вам должен сказать, что это совершенно правильно. И я бы к этому добавил еще одно: что мы иногда недооцениваем, что значит печатное слово. Печатное слово распространяется у нас в колоссальном количестве экземпляров. Ошибка напечатанная не может поправляться канцелярским путем. Если практика, какого-нибудь заведующего коммунхозом можно поправить в кабинете, то того, кто работает на идеологическом фронте, печатает, того надо поправлять, как говорится, всенародно. Иначе эта ошибка будет действовать и дальше. У нас с этим культурно-идеологическим фронтом было следующее. Есть у нас такой журнал, называется «Под знаменем марксизма-ленинизма». Из шести членов редколлегии пятеро оказалось троцкистов, и только одна Постоловская оказалась на свободе. (Косиор. Что это значит?) То есть — член партии, а остальные арестованы. Я об этом говорю. Я только в этом смысле говорю. Пятеро оказалось троцкистов арестованных. Я вам должен сказать прямо, в этом журнале есть груда написанных антиленинских, антисталинских, антипартийных вещей и по крестьянскому вопросу— явно троцкистские установки, и по национальному вопросу. Вот мы этот журнал-то когда-то вытащили. Я сам эти материалы принес т. Косиору, а потом в кабинете т. Постышева мы рассматривали их. Пришли к заключению, что надо их раскритиковать. Условились, что секретариат подберет лиц, которые раскритикуют. Это было в апреле прошлого года. Прошел почти год, что же вы думаете, что-нибудь написано по этому вопросу? Ни одного слова, никакой критики. (Сталин. А Попов отказался? Косиор. Ему было поручено, а он замахорил.) Я не знаю, кому было поручено. (Косиор. Там же условились, что ему поручено.) Нет, условились, что секретариат подберет людей.

Вот второй вопрос. Был такой президент Дзенис. (Смех.) Ныне арестованный. Собрали ему актив пропагандистов. Делал он инструктивный доклад о Сталинской конституции и разъяснял на этом активе о конституции следующим образом: Вы должны уметь понимать, что такое всеобщее избирательное право по новой конституции, вы должны ее уметь читать. Прежде всего я вам разъясню: попы есть трудящиеся и нетрудящиеся. Трудящиеся — это такие, которые и попы, и работают в советских учреждениях. А второй — в конституции есть такой пункт: кто не работает, тот не ест. Вот по этому пункту мы всех, кого надо, переарестуем, вышлем в Соловки. И вот они получат право голоса. (Мехлис. Вам полтора года тому назад было сказано, что он ломинадзовец.) Кому вы говорили? Я не помню, мне не говорили. Хотя я не ведаю пропагандой, но я этот факт притащил в ЦК, мы обсуждали его. Когда начали составлять конституционную комиссию, я Постышеву говорил, что Дзениса вводить в комиссию нельзя, потому что введение его в комиссию равнозначит апробации этого антипартийного утверждения. Договорились. Уехал я из Москвы, приезжаю, узнаю, что конституционную комиссию утвердили и Дзениса также. Такие вещи делать нельзя. На них надо поправлять, на них надо учиться. А если по семейственности такие вещи замажешь, тогда на идеологическом фронте и будешь иметь нарастающий прорыв.

Перехожу к основному значению нашего культурно-национального фронта и положению там. Я должен сказать, что культурный фронт — это троцкисты развалили такой системой подхалимства, которая граничит с разложением культурно-национального фронта. Я вам скажу, что этой системой они не только подхалимничали, но и, безусловно, мобилизовали народ против нас и дискредитировали руководство — это для меня совершенно ясно.

Я остановлюсь на некоторых фактах. В моих руках тезисы Академии Наук ВУАМЛИН, разосланные за подписью директора института Академии Наук им. Шевченко, затем там идет подпись Тычина — беспартийный академик. Я прочту эти тезисы. Академия, кстати сказать, находится при СНК. Тезисы рассылались 21 декабря 1936 г., курс истории украинской литературы, том второй: пути развития украинской литературы — по Постышеву. Дальше — восстановительный период, первый этап украинской литературы, тоже по Постышеву. Затем— советская литература, тоже по Постышеву. Период социалистической реконструкции — второй этап украинской литературы — по Постышеву. Второй пленум союза писателей — речь т. Постышева.

Я поинтересовался, позвольте, Академия Наук, такое солидное учреждение, по какой-то схеме может писать развитие украинской литературы. Оказывается, что это Сенченко и Осипчук — два троцкиста составили эти тезисы в порядке подхалимства и приперли в Академию. (Стецкий. Это, чтобы нас дискредитировать.) Академия, конечно, голосует и этим самым дискредитирует нашу партию и т. Постышева. Тов. Молотов говорил, что враг смеется над руководителями, и призывал устыдиться хотя бы этого смеха. Это вызывает не только смех, но иногда мы попадаем в очень глупое положение.

Второй факт. (Ворошилов. А если бы по существу они не были бы разоблачены, как бы вы проводили эту работу?) Я вам скажу, как проводили. Они проводили, потому что эта банда писала только тезисы. После всего они решили проголосовать, потому что из этого ничего не выйдет. (Сталин. Вы обвиняете опять Попова? Косиор. До некоторой степени— да). Вот второй вопрос. Опять-таки я сказал бы— троцкистский бандитизм на культурном фронте. Есть такая писательница Левитина, написала она пьесу, которая называется «Наступ». (Голос с места. «Наступление».) Вывела она там действующее лицо— руководителя обкома, фамилия которого — Дорош. Представила эту пьесу в Украинский драматический театр. Эту пьесу рассмотрели с точки зрения художественной, она никчемная. Там обратили внимание, что неправильно показана роль Дороша. Что после этого получается? Председатель Союза советских писателей всем вам небезызвестный теперь Сенченко присылает записку народному артисту Юра, где пишет, что такое желание Павел Петровича, что в пьесе под ролью Дороша выступает Павел Петрович. Но народный артист несмотря на эту записку ответил ему своей запиской, что он считает, что, очевидно, этот Сенченко клевещет на Постышева, и он не может принять пьесу, так как она антихудожественная, театр ее поставить не может. Я должен сказать, что беда тут состоит в том, что т. Постышев некстати вмешался в художественную литературу, это дало им возможность на этом деле злоупотреблять.

Конечно, устав нашей партии не воспрещает писать художественных, беллетристических вещей ни одному секретарю обкома. Но я, между прочим, в истории не знаю ни одного крупного деятеля, который дополнил бы свою автобиографию художественной литературой. Тов. Постышев написал две вещи. (Ярославский. Маркс стихи писал. Сталин. В молодости, а потом бросил.) Тов. Постышев написал две вещи — «Горе Марфы» и «Талка». (Сталин. У вас Политбюро существует? Что оно смотрело?) Существует, я сейчас скажу. Было произведение «Горе Марфы». Я не берусь давать оценку с точки зрения художественной об этом произведении, а также давать оценку о втором произведении — «Талка». Оба эти произведения занимают ровно один печатный лист. Но что характерно? Это, между прочим, относится и к ведомству Косарева. Вокруг этого произведения устраивается целая свистопляска и комсомола и Союза писателей. Наша комсомольская газета помещает такой материал, посвящает целый номер этому произведению, в частности в одной статье, «Волнующие страницы», пишет... (читает). Вслед за тем 30 марта 1936 г. она публикует следующее: «Черниговским областным комсомолом проделана большая работа по проведению литературного дня...» (читает.).

Потом публикует постановление бюро ЦК ЛКСМУ, которое подхватывает почин комсомола Черниговщины. Газета расписывает литературные утренники, где главным образом обсуждаются литературные произведения т. Постышева. Потом она помещает заметку «Застрельщики культуры в колхозах»: «Из самых далеких уголков приходят телеграммы и запросы прислать произведения т. Постышева «Горе Марфы» и «Талка», Гоголя «Мертвые души», Шолохова «Тихий Дон» и др.» (Смех.) Больше того, устраивают чтение по радио. И вот т. Мититенко выступил на активе. Крупнейшие драматурги и писатели делаются чтецами по радио этих произведений Павла Петровича Постышева. И последнее. (Гамарник. Ты еще о Политбюро должен сказать.) Я одно впечатление хочу привести для того, чтобы сделать вывод.

Андреев. Кончайте, т. Любченко.

Любченко. Хорошо, если не говорить о песне, с которой получился конфуз, я буду короток. Я говорю, что при такой обстановке трудно говорить о большевистском воспитании литературных кадров, культурных кадров, в частности, молодых украинских кадров. Но я должен сказать, что воспевают же не зря, не впустую, а для того, чтобы самим воспользоваться этим для прикрытия своих же ошибок. Если посмотреть центральный орган «Коммунист», редактором которого является Попов, то мы там увидим, что сначала пишут о том, что Сенченко отметил выдающуюся роль Посталовской, затем отметил выдающуюся роль Дзениса, а потом ловко этот троцкист ставит вопрос о Постышеве для того, чтобы это использовать. Он говорит так: «В этой борьбе руководил нами непосредственно П. П. Постышев, он просто нас за руки водил, посылал, куда нужно направлять удар, где наш самый слабый участок». Одним словом, развертывает такую картину, что «всякий читающий центральный орган поймет, «как мы, дескать, действуем и по чьим указаниям». (Чубарь. А когда это было?) В 1935 году.

Насчет того, где было Политбюро. Я должен сказать такую вещь. Как я уже сказал, у нас произошла некоторая путаница в нумерации секретарей ЦК, это не подлежит никакому сомнению, мы спутали, где первый и где второй секретарь. (Голос с места. А третьего совсем потеряли? Акулов. Как вы могли спутать? Ну когда рядовые члены партии спутали — это понятно, а вы как могли спутать?) Я бы тебя спросил, как ты путал в НКВД. (Смех. Акулов. Ты сейчас на трибуне, ты за себя говори.) Я про себя скажу. (Акулов. Ты сам хвалебные оды пел Постышеву не так давно.) Я тебе так скажу, Иван Алексеевич, насчет моих хвалебных од. Если ты спросишь Постышева, то он от них с удовольствием откажется и хвалебными не признает. (Постышев. Смотря когда, в какой период. Смех. Акулов. Я не защищаю Постышева, но где вы были?) Вот я вам скажу, где мы были, почему мы путали и почему нельзя дальше путать.

Я скажу такую вещь. Ходом вещей, как вы знаете, у нас получилось на Украине такое положение. Вы знаете, что в 1931–1932 гг. ЦК КП(б)У допустил ряд крупнейших ошибок и в сельском хозяйстве, и на культурном фронте. Эти ошибки мы поправили с целой группой присланных из ЦК товарищей на основе указаний ЦК ВКП(б). Не подлежит никакому сомнению, что когда мы поправляли эти ошибки, то мы правильно тогда говорили и о Постышеве, и о других товарищах, и о т. Балицком, и о т. Попове. Мы совершенно правильно в первый период говорили об их роли в исправлении этих ошибок, но это вовсе не значит, что исправлял эти ошибки только Постышев. (Постышев. Правильно.) Мы все работали, не меньше работал т. Косиор и все Политбюро. (Обращаясь к т. Постышеву). Ты говоришь — правильно, но тут и получилась путаница, связанная уже с таким раздуванием отдельных персон, на которое ЦК КП(б)У и Политбюро не давали никаких санкций, в частности искривление роли отдельных товарищей, хотя бы Павла Петровича, в газетах. Я не буду их демонстрировать.

И вот, в ходе вещей, получилось так, что первый секретарь был безусловно отодвинут... (Багиров. Кем?) И второй секретарь по сути чувствовал себя больше первым секретарем, чем т. Косиор. (Сталин. Да, такое впечатление получалось и у нас в Москве.) Да это же факт. Но кто виноват? Я думаю, что и т. Косиор виноват, и все Политбюро в целом. Но в чем беда заключается? Должен сказать, что я и сейчас боюсь, что т. Косиор тоже еще не совсем чувствует себя первым секретарем, и я скажу, такое у меня впечатление, не знаю, как у других членов пленума, но мне кажется, что и речь т. Косиора на пленуме ЦК ВКП(б), она была очень связана, он сказал, примерно, на 50% меньше, чем ему нужно было бы сказать как вступившему в обязанности первого секретаря ЦК КП(б)У, под руководством которого мы будем работать. (Смех.)

Тов. Косиор говорил в своей речи следующее: случилось так потому, что мы не хотели ссориться. Его с места спросили: с кем? Он сказал: с т. Постышевым. А выходит, без ссоры нельзя руководить таким большим делом? Чем это объясняется? Тов. Постышев на пленуме ЦК, на первом, на втором и здесь, на пленуме, все время обращается к историческим экскурсам. Если он говорит о том, как привез Килерога в качестве его помощника, он обязательно начинает с того, что в 1932 г. ЦК КП(б)У допустил ошибки.

Я не против исторических экскурсов. Исторические экскурсы— полезная вещь, если они вовремя приводятся для заострения вопроса на ошибках, которые имеют место сейчас. Но если эти экскурсы все время направлены к тому, чтобы замазать нынешние ошибки, и для того, чтобы продолжать травлю первого секретаря, который, конечно, допустил вместе с нами большие ошибки, но и вместе с нами боролся над их исправлением, это уже неправильно. Такие экскурсы ничего, кроме вреда, не принесут. И нельзя нам, политическим работникам, строить свои отношения немножко, я бы сказал по-обывательски.

Тут должно быть исключительно партийное отношение, а с такими семейными отношениями, с таким гнилым подходом, когда каждое деловое расхождение трактуется как какая-то несработанность и т. д., ничего не выйдет. (Сталин. С точки зрения того, как бы кого не обидеть. Неправильно это.) Конечно, неправильно. С этим нужно покончить и, в частности, в Политбюро ЦК КП(б)У. (Каганович. Тов. Любченко, вы не ответили на вопрос т. Сталина насчет Политбюро ЦК КП(б)У как коллектива. Вы говорите о двух секретарях, но не говорите о Политбюро как о коллективе, в том числе и о себе как члене Политбюро. Вы все это видели. Где вы были, почему не ставили этого вопроса?) Лазарь Моисеевич, я не хочу изображать из себя Вовы королевича, но если вы меня лично тянете... (Каганович. Нет, скажите все-таки о Политбюро как о коллективе. Сталин. Он был молодым членом Политбюро, и ему трудно было размахиваться.) Если уж говорить насчет того, трудно ли было мне размахиваться, то и Косиор, и Постышев подтвердят, что если приходилось спорить, то больше всего приходилось спорить со мной и по вопросам идеологическим, и по вопросам о людях, и по вопросам журнала (Сталин. Были споры?) Да, конечно. Тов. Косиор подтвердит, что мы иногда спорили, хотя и у него в кабинете, но спорили так, что небу было жарковато. Это факт. Но не об этом идет речь.

А если говорить о всем Политбюро, я сказал, Лазарь Моисеевич, что много было добрососедских, семейных отношений вместо организации работы политического коллектива, где взаимоотношения строятся на принципе большевистской критики и самокритики. Вот т. Сталин сказал здесь: Серго наш друг, мы его любим, он нам дорог, но истина нам дороже. Я скажу, что не все члены Политбюро в отношении критики ошибок стояли на этой позиции. Вы задаете вопрос, но я бы мог ответить вам, как говорят в Одессе, на вопрос вопросом: вы присутствовали на первом заседании Политбюро, когда вы занялись раскачкой критики? (Каганович. Когда?) После решения ЦК от 13 января. (Каганович. Да, и, слава богу, немного раскачал.) То есть в тот период, когда ЦК ВКП(б) дал нам в руки все возможности для развертывания критики невзирая на лица. Вы как член Политбюро ЦК и как секретарь ЦК, выступая у нас, констатировали, что большинство членов Политбюро оказались не на высоте, чтобы сразу развернуть эту критику. Правильно? (Каганович. Верно.) Если они не оказались на высоте в вашем присутствии, после решения ЦК ВКП(б)... (Общий смех.) так я думаю, что я ответил по существу на ваш вопрос. (Смех. всего зала).

Я сказал, что Украина занимает особое положение и с точки зрения националистов и троцкистов и с точки зрения внимания немецких и польских фашистов, то есть основных наших врагов на западе.

Я вам должен прямо сказать, что, кроме того, что речь т. Сталина дала нам программу, как я уже сказал, на целый период нашего социалистического строительства во взаимоотношениях единственной нашей Страны Советов с капиталистическим миром, для каждого из нас этот Пленум был такой школой, которую вряд ли заменят те шестимесячные курсы, которые мы будем принимать по проекту постановления Пленума ЦК. Мы отсюда уйдем подкованными теоретическим, умудренные опытом и приложим все свои силы, всю свою большевистскую настойчивость, чтобы на этом ответственном фронте нашей Украинской партийной организации выполнить все указания Пленума как в области партийной, хозяйственной и культурной работы.