Заседания Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете (Заседание 20 мая 1920 г)

Реквизиты
Государство: 
Датировка: 
1920.05.20
Источник: 
Верховный правитель России: документы и материалы следственного дела адмирала Колчака М. 2003 С. 136-209
Архив: 
ЦА ФСБ России. Арх. № Н— 501. Д. 5. Л. 2 - 21. Машинопись.

 

Заседания Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете1

Председатель суда т[оварищ] Павлуновский2, члены суда: товарищи Косарев3, Байков4, Щетинкин5 и Мамонтов6.

Заседание 20 мая 1920 г.

На скамье подсудимых находятся: Червен-Водали7, Шумиловский8, Краснов9, Морозов10, Преображенский11, Ларионов12, Степаненко13, Жу­ковский14, Писарев15, Клафтон16, Гришина-Алмазова17, Цеслинский18, Ячев- ский19, Грацианов20, Палечек21, Молодых22, Дмитриев23, Карликов24, Вве­денский25, Василевский26, Третьяк27, Новомбергский28, Малиновский29 и Хроновский30.

Председатель: Заседание Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете считается открытым. На повестке - дело самозванного правительства Колчака и его вдохновителей. Товарищ комендант, обвиняемые все налицо?

Т[оварищ] комендант-. Так точно.

Председатель: Свидетели налицо?

Комендант: Свидетели все налицо, за исключением Сыромятникова.

Председатель: По делу правительства Колчака привлекаются следующие лица: Червен-Водали, Ваше имя, отчество и партийная принадлежность?

Червен-Водали: Александр Александрович, принадлежу к партии Народной свободы.

Председатель: Обвинительный акт получили?

Червен-Водали: Получил.

Председатель: Обвиняемые, все обвинительные акты получили? Обвиняемый Шумиловский, Ваше имя, отчество и партийная принад­лежность.

Шумиловский: Леонид Иванович, вне партии.

Председатель: Обвиняемый Морозов, Ваше имя, отчество и пар­тийная принадлежность.

Морозов: Александр Павлович, принадлежу к партии Народной свободы.

Председатель: Обвиняемый Ларионов, Ваше имя, отчество и партийная принадлежность.

Ларионов: Алексей Николаевич, беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Степаненко.

Степаненко: Георгий Макарович, беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Жуковский.

Жуковский-. Беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Клафтон.

Клафтон: Александр Константинович, принадлежу к партии Народной свободы.

Председатель-. Обвиняемый Преображенский.

Преображенский: Павел Иванович, беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Грацианов.

Грацианов: Александр Алексеевич, беспартийный.

Председатель: Обвиняемая Гришина-Алмазова.

Гришина-Алмазова: Мария Александровна, вне партии.

Председатель: Обвиняемый Цесяинский.

Цеслинский: Михаил Николаевич, беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Дмитриев.

Дмитриев'. Николай Васильевич, беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Карликов.

Карликов-. Беспартийный.

Председатель-. Обвиняемый Василевский.

Василевский: Беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Третьяк.

Третьяк31:

Председатель: Обвиняемый Новомбергский.

Новомбергский: Беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Хроновский.

Хроновский: Беспартийный.

Председатель: Обвиняемый Малиновский.

Малиновский: Михаил Алексеевич, [член] партии Народной свободы.

Председатель: Свидетелей по настоящему делу прошу в свиде­тельскую комнату.

Защитник Айзин32: Я имею, от имени защиты, к Чрезвычайному революционному трибуналу, следующее заявление. Губернским отделом юстиции мы назначены защитниками по настоящему делу лишь четыре дня тому назад. Изучать это дело мы могли лишь в течение четырех дней, в продолжение четырех часов каждый день. Время это было совершенно недостаточно для того, чтобы ознакомиться с делом, по совести исполнить тот долг, который на нас возложен отделом юстиции. Поэтому я, от имени назначенных защитников, ходатайствую об отложении настоящего дела. Затем я имею задать Чрезвычайному трибуналу вопрос. Нами, как защитниками, было в Чрезвычайный революционный трибунал подано ходатайство о вызове целого ряда свидетелей, секретарь Чрезвычайного] революционного] трибунала тов[арищ] Жестянников33 устно сообщил мне, что в вызове этих свидетелей отказано, но мотивов, по которым в вызове этих свидетелей отказано, нам не дали. Я вновь поддерживаю ходатайство о вызове и доставлении в наше заседание, если судебное заседание не будет отложено, этих свидетелей, т.к. эти свидетели должны удостоверить ни какие-либо обстоятельства частной жизни или личной деятельности обвиняемых, наших подзащитных, а должны удостоверить, что целый ряд из подсудимых находились в оппозиции к той политике колчаковского правительства, которая этим всем обвиняемым вменяется в вину.

Обвинитель т[оварищ] Гойхбар34: Что касается до отложения дела, то я считаю, что защита имела вполне достаточное количество времени для ознакомления со всеми материалами дела, здесь находящимися. Защита знакомилась с этими делами у меня в комнате и на моих глазах, прошло полное ознакомление защиты со всеми материалами, которые здесь находятся. Поэтому я считаю домогательство защиты совершенно необоснованным. Что же касается до вопроса о свидетелях, я не слышал, какие именно свидетели были приглашены, и для установления каких фактов они приглашались. Если защита подала трибуналу такое заявление, оно должно иметься, там должны быть указаны фамилии и указаны обстоятельства. Я не могу дать заключения, прежде чем я не услышу их фамилий и обстоятельств, для подтверждения, которых они вызываются.

Председатель: Чрезвычайный революционный трибунал, рассмотрев заявление защиты, нашел, что вызываемые свидетели вызываются для заявлений по обстоятельствам к существу дела их относящимся - с одной стороны, с другой стороны - для установления обстоятельств в делах Чрезвычайного] трибунала имеются письменные документы. Таким образом, ходатайство защиты мы считали, во всяком случае, недостаточно мотивированным для вызова свидетелей. Чрезвычайный] революционный трибунал, обсудив заявление защиты об отложении дела, находит, что заявление защиты об отложении дела недостаточно мотивировано, а поэтому дело слушанием продолжается. Имеются ли у Вас еще какие- нибудь] заявления?

Защитник Айзин: Кроме тех свидетелей, которые были вызваны этим заявлением по частному совершенно вопросу, которое ранее было подано в Чрезвычайный революционный трибунал, я, в настоящее время, ходатайствую перед Чр[езвычайным] революционным] трибуналом о дополнительном вызове одной из свидетельниц Э... JI... по частному делу Дмитриева, который обвиняется в попустительстве убийства Горбуно­ва35 - брата этой свидетельницы. Эта свидетельница имеет удостоверить, что Горбунов был убит анненковцами в то время, когда Дмитриев был в Иркутске. Она имеет удостоверить, что Анненков36 приехал в Семи­палатинск тогда, когда Дмитриева там не было. Я считаю это показание чрезвычайно важным и ходатайствую о доставлении этой свидетельницы на суд, она живет на улице Троцкого, № 52.

Обвинитель Гойхбарг: Я не возражаю.

Председатель: Предлагаю члену революционного трибунала Косареву огласить материал следственного заключения.

Член Чрезвычайного] рев[олюционного] трибунала т[оварищ] Косарев: Заключение по делу самозванного и мятежного правительства «Колчака и их вдохновителей: Червен-Водали, Шумиловского, Краснова, Морозова, Преображенского, Ларионова, Степаненко, Жуковского, Писарева, Болдырева, Клафтона, Гришиной-Алмазовой, Цеслинского, Ячевского, Грацианова, Палечека, Молодых, Дмитриева, Карликова, Введенского, Василевского, Третьяка и Новомбергского.

После того, как рабочие и крестьяне свергли власть помещиков, капиталистов и банкиров в октябре 1917 г., и стали строить свое рабоче­крестьянское государство, контрреволюционные помещики и капиталисты решили восстать против власти рабочих и крестьян и, при помощи офицерства, контрреволюционного богатого казачества, шпионских организаций капиталистических стран, которые называли себя посоль­ствами и миссиями, при помощи оружия, войск и денег, получаемых от иностранных империалистических правительств, свергнуть власть рабочих и крестьян, раздавить их силу, потопить их в крови и, таким путем, восстановить строй помещиков и капиталистов. Иностранные империалистические правительства, в особенности английское и амери­канское, готовили подходящих людей, которые пригодны были бы на роль реставраторов и восстановителей старого строя.

Одним из таких кандидатов являлся для них царский вице-адмирал Александр Васильевич Колчак. По всему своему прошлому, он являлся самым подходящим человеком для этой цели. Колчак был одним из основоположников и идейных руководителей и вдохновителей россий­ского империализма. Для империализма, для захватнической войны, и в особенности для захвата Дарданелл, необходим огромный флот. И вот, после русско-японской войны. Колчак начинает организовывать военное судостроение. Он, тогда еще сравнительно молодой морской офицер, соз­дает кружок офицеров для разработки плана большой судостроительной программы. Он - председатель и руководитель этого кружка, который, через некоторое время, превращается в морской штаб. В дальнейшем, Колчак в течение десятка лет работает над империалистической задачей, над созданием флота, который необходим для неизбежной, по его мнению, истребительской войны. Он и его друзья вычисляют даже срок, когда должна быть начата эта кровопролитнейшая в мире война, отнеся этот срок к 1915 г. Он принимает все меры, чтобы при помощи царской думы скорее закончить эту задачу, которая должна дать возможность водрузить царский двуглавый орел на вратах Царьграда. По его собственному, ужасающему мысль человека, признанию, день начала войны был одним из самых счастливых и лучших дней его службы. Тот ужас войны, тот призрак кровавой бойни, который поверг в содрогание все человечество, оказался самым счастливым днем для заматерелого империалиста, который и не думал о потоках людской крови, о миллионах загубленных жизней, о миллиардных разрушениях, а мечтал только о том моменте, когда ему удастся захватить Босфор и Дарданеллы для Николая второго37, его «государя», как Колчак продолжает называть его в своих предсмертных показаниях.

Во время империалистической бойни. Колчак принимает самое деятельное участие в подводной минной войне. Мысль о захвате Босфора так им овладела, что после падения царизма он, по его собственному признанию, совершает измену тому Временному правительству, которому он присягал в верности. Будучи еще вице-адмиралом русского флота, он принимает, тайком от своего правительства, приглашение американского адмирала Гленнона - руководить активными действиями американского флота в Средиземном море против турок и Дарданелл38. Характерна та откровенность, с которой Колчак сознается в своей измене и которую он считал, по-видимому, в порядке вещей. Об этом шпионском предложении Гленнона и о своем согласии на это предложение Колчак дал следующие, стеннографически записанные, показания следственной комиссии: «Относительно этой десантной операции, он просил меня никому ничего не говорить, не сообщать об этом даже правительству, т.к. он будет просить правительство командировать меня в Америку официально для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками. Я сказал ему, что против командирования в Америку ничего не имею, что в настоящее время я свободен и применения себе пока не нашел». Ни одного слова возмущения офицера, честь которого оскорблена шпионским, изменническим предложением обмануть свое правительство, утаить от него цель командировки. Наоборот, полная готовность продать себя кому угодно для достижения империалистической цели. Американская затея не удается и оставлена.

В это время, власть в России берут рабочие и крестьяне в свои руки, которые не желают дальше участвовать в империалистической войне.

Империалист Колчак, уже набивший себе руку на изменнических выступлениях, продает себя английским империалистам, сам заявляет о желании поступить на английскую военную службу. Охотно готов отправиться на Месопотамский фронт, ввиду близости этого фронта от Дарданелл. В это же время его приглашает в свой отряд прямой бандит атаман Семенов, поддерживаемый японскими империалистами. И характерно отметить показание Колчака о том, как он отнесся к предложению этого атамана, которого он впоследствии, то называл простым грабителем, то мирился с ним, то передавал ему всю военную власть. «С моей точки зрения, - заявил Колчак перед Чрезвычайной следственной комиссией, - я считал безразличным, буду ли я работать с Семеновым, или в Месопотамии, я буду исполнять свой долг по отношению к родине». Тем не менее, Колчак предпочитает индийские войска английских империалистов бандам семеновских грабителей. Но царский самозванный посланник в Пекине князь Кудашев счел Колчака более полезным для цели непосредственного восстановления романовского режима в России, начиная с Дальнего Востока. Он просит английских покупателей отпустить Колчака для этой цели. Вторая попытка Колчака продать себя непосредственно иностранному правительству кончается ничем, опять таки не по его воле. Английское правительство прислало Колчаку в Сингапур телеграмму вернуться согласно просьбы князя Кудашева в Россию, проехать на Дальний Восток, начать там свою деятельность, т.к. это, с точки зрения английского правительств, является более выгодным, чем его пребывание на Месопотамском фронте. Послушный приказу своих недавних хозяев, Колчак едет в Пекин к князю Кудашеву, получает от него указания на то, что на юге собираются воору­женные силы, так называемой, Добровольческой армии Алексеева и берет на себя поручение организовать вооруженную силу на Дальнем Востоке против власти рабочих и крестьян. Разумеется, у такого заматерелого цар­ского дипломата, как князь Кудашев, нет и мысли защищать какое-то там Учредительное собрание. Не заговаривал ни о чем подобном и Колчак. Им важно только одно - вернуть старое, свергнуть власть рабочих и кре­стьян, какой бы то ни было ценою.

Но незаконно получаемой с китайского правительства боксерской контрибуции Кудашеву не хватало на обеспечение и своего агента Колчака. Колчака пристраивают в качестве какого-то члена правления Восточно­Китайской железной дороги от несуществующего Генерального штаба. Характерно отметить, что это место в частном обществе, с получением вознаграждения, сохранено за Колчаком и тогда, когда он стал уже называть себя «Верховным правителем».

Начинается организация Колчаком мятежных вооруженных сил. И за помощью оружием он обращается к третьему иностранному правительству - японскому. Он заявляет ему: вы даете оружие и деньги Семенову, дайте лучше нам, т.е. Хорвату, председателю правления общества Восточно-Китайской железной дороги. В своем стремлении объединить все вооруженные банды, которые собираются на борьбу с властью рабочих и крестьян, он не брезгует ничем. Если начало всемирной бойни было лучшим и счастливейшим днем его жизни, то, что может его остановить теперь. По его собственному показанию, Семенов был простым грабителем, просто забирал все что можно, реквизировал все железнодорожное имущество, приставлял револьвер ко лбу и все выносилось. Тем не менее, не считаясь, по его собственным словам, с самолюбием, он едет к Семенову, который не желает с ним разговаривать и заявляет этому простому грабителю: «Я приехал с Вами поговорить об общем деле создания вооруженной силы». Он вообще с самого начала не лишал своего благоволения и самых закоренелых уголовных убийц.

О  другом атамане Калмыкове он сам рассказывает: калмыковцы занимались просто тем, что выслеживали богатых торговцев опиумом, под видом политического ареста, арестовывали, отбирали опиум, убивали торговцев, сами этот опиум продавали, а в случае обнаружения убийства, ссылались на то, что это были большевистские агенты или шпионы. И, зная эти действия атаманов, Колчак считал их своими помощниками в деле «возрождения» родины, т.е. возрождения царства нагайки и кнута, которое, в скорости, и начало им осуществляться.

Иностранному японскому командованию Колчак не нравился. Видя это, он решается пробираться на юг, к мятежным бандам царского главнокомандующего Алексеева. Характерно отметить, что в показаниях Колчака по этому вопросу невольно для него самого обнаруживается вся его преданность царской власти. Алексеев был главнокомандующим при царе. Тем временем, правительством Керенского, которому присягал в верности Колчак, Алексеев был удален с поста главнокомандующего. Но он был главнокомандующим при царе и для Колчака этого достаточно. «Я решил поехать, - показывает Колчак, - и постараться пробраться, повидать генерала Алексеева, потому что из всех представителей предшествующей власти Алексеев сохранял в принципе для меня значение Верховного главнокомандующего, которому я был когда-то подчинен и никаким актом из этого подчинения не вышел. Я считаю, что если бы было в отношении меня сделано Алексеевым какое-либо распоряжение, я считал бы обязанным себя его выполнить, как приказание главно­командующего».

Во время пребывания Колчака на Дальнем Востоке, шпионские организации иностранных империалистических правительств, которые называли себя посольствами и миссиями, пользуясь тем, что советская власть не только не выгоняет их из своих пределов, но и предоставляет им дипломатическую неприкосновенность, подняли на мятеж чехословацкие войска, при их помощи и при помощи представителей правых социа­листических партий, стали, от Приволжья до Сибири, свергать воору­женной рукой власть рабочих и крестьян, еще не достаточно укрепив­шихся, недостаточно обучившихся военному делу. В результате этого заговора и иностранного вооруженного вмешательства стали создаваться в разных местах России различные самозванные правительства. Такое самозванное правительство Директории39, возглавляемое правыми социалистами-революционерами и вдохновляемое иностранными империалистическими правительствами, застал Колчак, приехав в Омск по пути к царскому главнокомандующему Алексееву.

Здесь он узнает, что Алексеев умер, что бунтовщическими бандами командует на юге Деникин, и он предпочитает поэтому «работать» в Омске. Недавно перед тем дружески и приятельски столковавшись с такими возродителями и демократами как Семенов и Калмыков, которые, по его собственному признанию, были простыми грабителями - первый с железной и второй с большой дороги, Колчак поступает на службу к эсеровской Директории. Сорвалось дело с Семеновым и Калмыковым, ну, что же, можно попробовать быть военным министром у эсеров, благо те так непритязательны и гостеприимны. Можно в качестве военного министра поехать на фронт, завязать связи с насквозь монархическим офицерством, которое стремилось к полному восстановлению старого строя, но которое до поры, до времени, по собственному признанию эсеровских министров, нуждалось в них как в демократическом фиговом листке.

Эсеры Авксентьев, Зензинов, Болдырев, Вологодский, которые на словах были за республику, за восстановление Учредительного собрания, которые взялись за оружие против власти рабочих и крестьян якобы затем, чтобы вернуть демократию, охотно берут к себе в министры монархического и империалистического вице-адмирала, который только что безуспешно пытался соединиться с царскими атаманами и простыми грабителями, и который потом в ноябре 1918 г., официально заявил, что он - непри­миримый враг всякого социализма. Монархист Колчак без труда спла­чивает вокруг себя все монархическое офицерство, которое, служа у так называемого эсеровского правительства, нисколько не скрывало своих монархических чувств и настроений, о чем свидетельствует даже такая умеренная бывшая революционерка, как Брешко-Брешковская40, которая потом без колебаний пошла на службу к явно монархическому Деникину. Поехав на фронт, сплотив вокруг себя монархическое офицерство, Колчак возвращается в Омск и здесь разыгрывается комедия восстановления единоличной самодержавной власти. Колчак, как пьяница перед чаркою вина немного морщится, но все же соглашается принять на себя звание Верховного правителя.

Эсеровские члены Директории Авксентьев и Зензинов арестуются и посылаются под конвоем за границу. Эсер Вологодский остается предсе­дателем Совета министров при Верховном правителе - неудачном союзнике Семенова. Цель достигнута, - самодержавие восстановлено. И немедленно же начинается не только восстановление всего старого режима, но даже и внешних проявлений ритуалов царизма. Колчак окружен правительством, члены которого мало чем отличаются от калмыковских молодцев и от Семенова. Семенов, по показанию Колчака, приставлял револьвер ко лбу, и железнодорожное имущество вывозилось. Приятели Колчака недавно тоже приставляли револьверы ко лбу с требованием написать прошение об «отставке» членам правительства Крутовскому41 и Шатилову42, а министры, несмотря на эти семеновские приемы, удовлетворяли такие «добровольные прошения» об отставке. И, разумеется, авторы семеновских приемов остаются безнаказанными.

Здесь же необходимо отметить, что некоторые [из] членов колча­ковского правительства, которые теперь предаются суду Чрезвычайного революционного трибунала и которые говорят о том, что они политикой не занимались, в этом деле принимали, таковы: А.П.Морозов, Л.И.Шу- миловский, А.М.Ларионов, И.А.Молодых. В тот же день, еще 21 сентября 1918 г., те же министры Временного Сибирского правительства, которые по их словам, стояли за представительные парламентские учреждения, хотя политикой не занимались, закрывают единственное у них буржуазное представительское учреждение - Сибирскую областную думу43. Еще раньше, в виду настояний трудовых народных масс, которых якобы хотела освободить эта, созданная иностранными капиталистами, изменническая и бунтовщическая «власть», Административный совет44 издает поста­новление (14 сентября 1918 г.) о введении смертной казни. И решение это выносят в числе прочих Морозов, Ларионов, Молодых и, называющие себя социал-демократами Грацианов и Шумиловский.

Еще раньше, при участии Морозова, Грацианова, Ларионова и Молодых, была восстановлена царская полиция, иными словами, милиция была изъята из ведения земств и городов и передана в ведение министерства внутренних дел. 1 октября, при участии тех же Морозова (по его предложению), Шумиловского, Грацианова и Ларионова, было предоставлено военным властям право требовать для просмотра следственные производства и дознания, не переданные еще в судебные места. Иными словами, была предоставлена возможность военщине расправляться с неприятными для власти лицами по своему усмотрению. 4 октября, при участии Морозова, Шумиловского, Ларионова и Грацианова выносится решение о выдаче награды в 1000 руб. прапорщику Яцкову45 за энергичную деятельность при преследовании большевиков. Неясно только, в какую сумму оценил министр юстиции и социал-демо­кратические министры Шумиловский и Грацианов голову каждого убитого большевика. 8 октября, при участии тех же Морозова, Грацианова, Шумиловского, Ларионова и Молодых, принимается решение о выдаче 300000 руб. на ликвидацию расходов разных лиц и учреждений по организации свержения большевистской власти.

Эти, и им подобные, решения министров свидетельствовали о том, что Колчак очутился в своей компании, что он мог рассчитывать не только на поддержку царских, и желающих царя, офицеров, но и на поддержку этих министров. И действительно, эти министры охотно голосовали и за единодержавие Колчака. В провозглашении Колчака Верховным правителем, т.е. диктатором, т.е. самодержцем, участвовали, в числе прочих, кроме скрывающихся теперь от суда, бежавшие изменнически с советской службы, Г.А.Краснов, Шумиловский, Новомбергский, Молодых.

После провозглашения Колчака Верховным правителем, немедленно начинается насаждение внешних проявлений, сброшенного в 1917 г. царского самодержавия. Это полное сходство Колчака с самодержавием все более и более укрепляется. По его «повелению» министры слушают дела. Он чертит на журналах Совета министров «согласен», наподобие бывших царей. Во всех документах слова «Верховный Правитель» начи­нают писаться сплошь прописными буквами, как писались при само­державии слова «Государь Император». Он дает «рескрипт» на имя ушедшего Вологодского, под которым в точь-в-точь как какой-нибудь Александр46 или Николай Романов подписывает: «дан 23 ноября 1919 г.» В телеграмме от 17 декабря 1919 г. он говорит о своих «прерогативах верховной власти». В полученной 19 декабря 1919 г. телеграмме сооб­щается, что «на доложенной копии собственной Верховного правителя рукою начертано «утверждаю». На собраниях Болдырев провозглашает «Верховному правителю, адмиралу Колчаку, ура», точь-в-точь как в былые времена провозглашали ура Романову Акимовы47, Щегловитовы, Мар­ковы48 и Пуришкевичи49.

Кстати здесь указать, что царем и его семьей необычайно интере­суется не занимавшийся, по его словам, политикой, колчаковский министр Морозов, в послужном списке которого, составленном в 1919 г. значится, что он имеет «серебряную медаль в память в бозе-почившего Императора Александра III» все большими буквами (и что ему, «согласно Высочайшего повеления, последовавшего в 21 день февраля 1913 г., предоставлено право ношения на груди Высочайше утвержденной в память 300-летия царствования дома Романовых светло-бронзовой медали»). Морозов, который истратил 28900 руб. на посылку некого Шишкина50 в советскую Россию, очевидно, для какой-то шпионской цели, чуть ли на второй день, после назначения его управляющим министерством юстиции, в первую очередь, делает представление об отпуске 10000 руб. на розыски семьи Николая Романова. И это представление, разумеется, удовлетворяется не только Морозовым, но и «социалистами» Шумиловским и Грациановым, а также Ларионовым и Молодых. После этого, для столь же демокра­тической цели расследования дела об убийстве Николая II, отпускаются, по просьбе министра юстиции, еще три раза деньги - 15 тыс., 25 тыс. и 319500 руб.

Но если в отношении внешних ритуалов Колчак только приближается к самодержавию, то внутренний строй его правления не только восстанавливает приемы царского режима, но оставляет их далеко позади себя в смысле жестокости и кровожадности подавления всех попыток широких народных масс сбросить с себя новое самодержавное иго. Эсер Вологодский еще 7 ноября заявил, что Совет министров действует на основании царского учреждения Совета министров, при одобрении Краснова, Цеслинского и эсдеков Грацианова и Шумиловского. Степа­ненко, еще второго августа, докладывал, что на железной дороге он вос­становил царских жандармов и охранку. (Или как он их называет - особые отряды охраны, которые потом занимались расстрелами, и комиссии о рабочих и служащих). После же воцарения Колчака назначаются главные начальники с правами генерал-губернаторов, восстанавливается повсюду царская охранка, и особым приобретением в ней считаются агенты, работавшие при царе, отменяется монополия на продукты питания, объявляется свободная торговля, - зато вводится другая монополия - восстанавливается царская водочная «монополька», начинается спаивание народа.

Но самые широкие трудящиеся массы не желают Колчака, не желают его сподвижников, желают вернуть свою советскую рабоче-крестьянскую власть и начинается свирепая организация подавления восстаний трудового населения. Проводится целый ряд «законов» о смертной казни.

И поручается вынесение приговоров офицерской тройке, именуемой военно-полевым или прифронтовым военно-полевым судом, который, впоследствии, как достоверно доказано, выносил смертные приговоры после того как уже охочие к убийству молодцы расстреливали несчастные жертвы. Для начала восстанавливается царский военно-морской устав 1869 г. где, кстати, царя везде заменяет Колчак, ибо везде в нем слова «Высочайший» приказ заменяется приказом «Верховного правителя», точно так же как и слова «верховная власть» везде заменяются словами «Верховный правитель». (Участвуют Цеслинский, Краснов, Степаненко, Шумиловский и Третьяк). Затем, по желанию Колчака, предупрежденному еще раньше Шумиловским, Грациановым, Молодых, Ларионовым и Морозовым (в заседании 14 сентября 1919 г.) вводится смертная казнь в военное время и на театре военных действий (при участии Краснова, эсдека Шумиловского и эсера Преображенского). Через пять дней этого оказывается мало. Военно-полевым судам предоставляется право подвергать смертной казни за нарушение особых мер предосторожности, принятых вследствие военных обстоятельств или во время возмущения (с участием того же Шумиловского и Краснова). Возмущение народных масс против колчаковских насильников растет, и, через несколько дней опять принимается постановление, что военно-окружные или прифронтовые военно-полевые суды, в дни переживаемой смуты, могут подвергать смертной казни за превышение и бездействие власти, за сопротивление распоряжениям правительства и неповиновение властям и т.д. (Словом, можно убить любое нежелательное правительству лицо). Упорно не желают воевать против своих братьев насильно забираемые Колчаком солдаты, - и, в тот же день, постановляется, что можно карать смертью за уклонение призываемых от регистрации, за уклонение и содействие уклонению от военной службы, за дезертирство и укрывательство дезертиров, за неявку в срок на службу, за членовредительство и т.д. И под этим постановлением о всеобщем убийстве красуются подписи, чуждых политики, Морозова и Степаненко, эсера Преображенского и эсдека Шумиловского.

Через некоторое время и этого оказывается мало. По докладу министра юстиции дозволяется карать смертью и за хранение или ношение оружия, а также и за призыв к неповиновению закону, или обязательному постановлению, за призыв железнодорожников бастовать, за возбуждение вражды между рабочими и хозяевами, или между отдельными классами населения и т.д. (Участвуют в этом деле Ларионов, Краснов и Преображенский). Наряду с этим, чуть ли не каждый день, Совет колчаковских министров назначает особо усиленные пенсии всем полицейским приставам и исправникам по представлениям министра внутренних дел (в том числе и такими известными царскими усмири­телями, как бывший Приамурский генерал-губернатор Гондатти51 и Уфимский губернатор Башилев52) и всем наиболее отличившимся при царе надзирателям и начальникам каторжных тюрем, по представлениям министра юстиции. Воздавая должное царским полицейским и тюрем­щикам, колчаковские министры восстанавливают и порядки царские в тюрьмах, и готовят клиентов для тюремщиков. Издается положение о лицах, опасных для государственного порядка по причастности к боль­шевистскому бунту, начатому в 1917 г. (Участвуют Краснов, Шуми- ловский, Грацианов, Преображенский и Степаненко). Устанав-ливаются для заключенных смирительная рубашка и ножные <...>53 министра юстиции, в заседании под председательством Морозова и при участии Грацианова, Введенского, Палечека, Жуковского, Ларионова и Писарева. Выдаются денежные награды тюремщикам за подавление бунта в Тобольской каторжной тюрьме (Морозов, Жуковский, Степаненко участвуют).

Такие решения, такие приказы об убийствах и зверствах проводились в виде «законов» формально. Но законы эти и попустительство, и подстрекательство высших властей привели к ужасам, равных которым не видел не только царизма, но и древнее варварство. Существует атаман Анненков, подчиненный Колчаку. Он заводит у себя «вагон смерти», где расстреливают лиц не дающих достаточной мзды или подозреваемых в большевизме. Товарищ министра продовольствия Дмитриев, который, по показаниям свидетелей, «трезв никогда не был», «проводил все время в Семипалатинске в пьянстве, кутежах и картежной игре», отправляется для «расследования» деятельности монгольской экспедиции. Он обвиняет ее членов в «большевизме» и участников этой экспедиции берут в «вагон смерти» Анненкова и расстреливают. Интересно отметить, что даже фигурировавший в роли военного министра Колчака, организатор декабрьских расстрелов в Омске, бывший командующий военным округом Матковский говорит о «разбойных элементах, находившихся в отряде Анненкова». Все знают об этих разбойных действиях Анненкова. Свидетель Вульфсон54 показывает, что секретарь Дмитриева Догаев55 заявлял ему: «Горбунов (участник монгольской экспедиции) арестован анненковцами, дело плохо, ибо те шутить не любят, а сразу вешают». Все знают это, и Анненков не только не предается суду, но сохраняет свой высокий пост. Да и придание суду играет только роль комедии. Атаман Семенов занимается грабежами и убийствами, издает приказы, что будет вешать без суда за распространение ложных слухов. Для расследования его деятельности назначается Чрезвычайная следственная комиссия. Но эта комиссия, через некоторое время, не закончив работы, прекращает свою деятельность по приказу министра юстиции - Семенов не только остается неприкосновенным, но Колчак впоследствии передает ему всю военную власть.

Генерал Розанов издает приказы, которым мог бы позавидовать гунн Аттила. Не только издает эти приказы, но и осуществляет их. Он распоряжается расстреливать по десяти заложников за каждого «постра­давшего» чеха или белогвардейца. А эсер, председатель колчаковского Совета министров, выражает ему от всех министров благодарность за успешное подавление «мятежа» во Владивостоке. Устаиваются спе­циальные карательные экспедиции, где в экзекуции населения особенно отличаются приближенные любимцы Колчака, помогавшие ему стать самодержцем - Волков, Красильников, Катанаев. Для иллюстрации того, как вели себя эти каратели, приведем показания крупного чиновника колчаковского «правительства», чиновника особых поручений IV класса, т.е., по царскому времени, действительного статского советника Шкляева, посланного для расследования. Шкляев показывает: «Бывший комиссар труда и около 50-ти его сотрудников по культурно-просветительской работе были задержаны контрразведкой при казачьем корпусе генерала Волкова в Петропавловске в здании Народного дома, подвергнуты порке. Особенно много пострадало восставших и случайных жертв - стариков, женщин и детей в селе Мариинке, ввиду отданного генералом Волковым приказания: - большевиков расстреливать, имущество конфисковать в казну, а дома их сжигать... ворвавшиеся в Мариинку солдаты отряда капитана Ванягина сами определяли виновных, расстреливали их, бросали бомбы в дома, сжигали их, выбрасывали семьи расстрелянных на улицу и отбирали у них все. Сгорело тогда свыше 60 домов, погибло около 2000 человек» - это в одном селе. Так же расстреливали повсюду. По показанию бывшего товарища министра труда Третьяка в <...>56 тысячами. Куломзино было истреблено». Тот же Шкляев, отправленный в Щегловский уезд, застал там «убийства, грабежи, изнасилования, истязания и вымогательства, практиковавшиеся в течение более полугода».

Это была система колчаковского «управления», черным кошмаром раскинувшаяся на более чем двадцать губерний Сибири, Урала и Приволжья и особенно усилившейся при начинавшемся отступлении Колчака, когда вдобавок начался массовый расстрел содержащихся в тюрьмах. Был[а] расстрелян [а], повешен[а], замучен[а], живыми зарыт[а] в землю не одна сотня тысяч людей, принадлежащих к трудящимся. По официальному сообщению, в одной Екатеринбургской губернии «кол­чаковскими властями расстреляно минимум 25 тыс.... В одних Кизи- ловских копях расстреляно и заживо погребено около 8 тыс.; в Тагильском и Надежнинском районах расстрелянных и замученных около 10 тыс.; в Екатеринбургском и других уездах не менее 8 тыс. Перепорото около 10% двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин и детей. Разорена вся беднота и все сочувствующие советской власти». Из Тюмени офи­циально сообщают: «Количество убитых разными способами и пе[ре- по]ротых красноармейцев и рядовых обывателей и граждан совершенно не поддается никакому учету... 13 марта 1919 г., пользуясь восстанием мобилизованных в Тюмени, произведен массовый расстрел свыше 450 человек, в т.ч. более половины этого количества были выведены из тюрьмы». Из Семипалатинска официально сообщают: «Во время восстания в Усть-Каменогорской крепости в июле 1919 г. расстреляны 112 человек, в Павлоградской тюрьме заколоты 29 человек». По данным, далеко неполным, Центральной комиссии по восстановлению разрушенных хозяйств, только в некоторых губерниях Сибири сожжено около 10000 домов, разрушено несколько десятков тыс. хозяйств. Взорвано колчаковцами несколько сот мостов.

Пролитая колчаковцами кровь, произведенные ими разрушения не поддаются учету, тем более что колчаковское «правительство» командовало и над другими бунтовщическими шайками, сгруппировавшимися вокруг генералов: Деникина на юге, Юдениче57 на северо-западе и Миллера58 на севере. Этим генералам отпускались десятки и сотни млн. в золотой и бумажной валюте. Между прочим, в отпуске Юденичу 10 млн. франков аванса участвовали Краснов, Шумиловский и Степаненко, в отпуске Деникину 72 млн. на образование Особой дивизии сибиряков - Краснов, Шумиловский и Преображенский. Генералу Миллеру дается приказ держаться в Архангельске до последней возможности и не допускать амнистии до окончания гражданской войны. И этот приказ одобряется государственным контролером Красновым, эсером Преображенским и эсдеком Шумиловским.

Колчаковское правительство, состоящее из русских людей, проно­сится над трудовым населением как уничтожающий смерч, неся повсюду смерть и разрушение. Никогда иностранное нашествие, даже нашествие Батыя и Мамая, не несло с собою таких разрушений. Все эти зверства и ужасы проделывались, быть может, во имя какой-нибудь высокой (с их точки зрения) идеи? Бунтовщики против власти рабочих и крестьян восстали якобы против Брестского мира. По которому рабочие и крестья­не России обязались данью германским насильникам и передачей под контроль германских насильников некоторых местностей, входивших в состав насильнической царской России. Но эти бунтовщики отдали в распоряжение правительств иностранных капиталистов все железные дороги Сибири, они представили им тысячи предприятий, они пере­правили иностранным правительствам до 200 млн. золота, они содержали войска иностранных капиталистов, они их бесплатно перевозили, они совершали ничем не прикрытую измену, призывая каждый день на помощь против трудовых масс России иностранные войска; даже убегая от свергающих их народных трудовых масс из Омска и Иркутска <.. ,>59 с японскими высшими властями об усилении г. Иркутска японскими воинскими частями, настойчиво уговаривают чехословацкие войска соединиться с ними и активно бороться против трудовых масс России, которых они называют большевиками, просят содействия Японии для продвижения в Японию 2000 пудов золота, которое задержано в Чите Семеновым, умоляют японских империалистов об усилении количества японских войск в России и, в частности, о посылке этих войск далее Байкала на запад. И во всех этих мерах активное участие принимает не только Колчак и скрывшийся от суда председатель Совета министров эсер Вологодский, но и Краснов, Морозов, Ларионов, Василевский, Шуми­ловский и Ячевский.

Бунтовщики говорили, что они, якобы, восстают за демократию и общепредставительные учреждения. На самом же деле они арестовывают и убивают, по требованию Колчака, членов Учредительного собрания, они распускают земские представительные собрания, дают приказы о недопущении земских собраний, о высшей мере пресечения (!) против виновных деятелей представительных собраний - и во всем этом деятельное участие принимают, помимо скрывшегося эсера Вологодского, называющие себя эсдекам Грацианов и Шумиловский, представители юстиции Морозов и Малиновский, Краснов, Ячевский, Ларионов и Молодых.

Бунтовщики эти, якобы, стремились к установлению права и порядка. И действительно, они учредили Комитет законности и порядка, который очень успешно опротестовывал суровые меры против спекулянтов и истязателей, но в секретных предписаниях которого министр юстиции, в числе прочих членов комитета, требует полного истребления красных, одобряет порядки, введенные при усмирениях Николаем кровавым в 1905-­1907 гг. во многих губерниях России и давшие отличные результаты, предлагает однородные приемы борьбы с большевиками на фронте и с красными в тылу, указывает, что нетерпимы упущения воинских команд, которые вместо беспощадного истребления красных, в некоторых случаях, ограничиваются тем, что гонят их в смежные районы, не нанося им никаких ударов и лишь перемещая опасность.

Бунтовщики хотят, якобы, восстановить право, но в первые же дни успеха их бунтовщического восстания, заявляющий, что он не занимался политикой и ни в чем неповинен, главноуправляющий почт и телеграфов Цеслинский, ранее вместе с генерал-губернатором Пильцем60, скрывавший факт революции 1917 г., не только распоряжается уволить всех активных агентов советской власти, не только закрывает профессиональный журнал почтово-телеграфных служащих, но и заявляет, что хотя по закону все имеют право образовывать союзы, но на почтово-телеграфных служащих это право не распространяется.

Степаненко и Ларионов ввели такие «правовые» порядки на железных дорогах, что представитель союза мастеров и рабочих Томской железной дороги в почтительном представлении министрам путей сообщений и труда не может удержаться, чтобы не написать: «Во имя чего приносятся эти жертвы рабочим и как они отражаются на правовом их положении, если можно без иронии говорить в настоящее время о праве и законе. Решительно все мастеровые и рабочие взяты под подозрение в больше­визме, всякая попытка заявить о своем невыносимом положении рассматривается администрацией как большевистский мятеж и немедлен­но передается для ликвидации военным властям». Преображенский и Палечек установили в области просвещения право и порядок, которые были охарактеризованы представителем умереннейшей организации - Сибземгора В.А.Игнатьевым61 так: с начала до конца, политика, опре­деленно ликвидирующая революционные завоевания в области народного образования. Ренегатство, спекуляция, интриганство были обычными спутниками этого министерства. Игнорирование общественности, недоверие к коллективным надшкольным органам было их тоном. На аресты, избиения и казни учащих[ся], обезумевшими от реванша отбросами офицерства, министерство вовсе не реагировало. Система подбора руководителей учебными заведениями воскресила систему само­державия.

Это колчаковское правительство, которое бывший министр юстиции Патушинский62, ушедший в отставку, потому что он «не хотел брать на себя ответственность за бесчинства атаманщины, хищения спекулянтов и саботаж вновь поднявших голову царских чиновников», назвал «руко­водителями самой черной реакции» и «бандой уголовных преступников и воров», - эта преступная шайка, именовавшая себя Российским прави­тельством, преследовала одну цель: отдавая много иностранным прави­тельствам, при их помощи вернуть старый строй, вернуть поместья - по­мещикам, заводы и фабрики - заводчикам и фабрикантам, возможность спекулировать и играть на бирже - банкирам. Оно сразу же возвращает имения владельцам, производит денацио-нализацию фабрик, заводов и пароходов. Но оно желает дать возможность и всем «беженцам» и другим своим близким расхищать в свою пользу достояние трудового народа, причем нередко и сами министры не прочь принять участие в этом, «святом деле возрождения родины». Они внесли огромные разрушения, они разрушили мосты, расстроили железные дороги, угнали с огромными разрушениями и с затратой сотен млн. подвижной состав с Приволжья и Урала в Сибирь и на Дальний Восток, они даже выдавали миллионы в награду за такую «удачную эвакуацию». Но этого им было мало.

Они учреждают особое совещание по финансированию пред­приятий и чуть ли не каждый день в Совете министров отпускаются десятки, а в общем сотни млн., разным акционерным компаниям. Они учреждают военно-промышленный комитет, в котором, и при котором, орудуют деятели «партии Народной свободы» и Гришина-Алмазова. Хищения и растраты в этом комитете достигают, по удостоверению даже правительственной комиссии, невероятных размеров. Учреждается поэтому следственная комиссия. Но до суда дело не доходит. Ибо разве они могут судить? Они связаны круговой порукой. И подобно тому, как они не могли судить явных бандитов, атаманов и генералов Семеновых, Калмыковых, Анненковых, Розановых, Волковых и Красильниковых, творивших их дело, точно также не могут они судить хищников, воров, спекулянтов из их же среды. Явно крадет министр продовольствия Зефиров63, но разве можно довести дело до суда, если потом придется по тем же причинам уже не местного, а международного воровства, не доводить до суда дело министров финансов Михайлова и фон Гойера и иностранных дел Сукина64. Как может судить других «правительство», которое открыто, правда, в закрытых заседаниях Совета министров, занимается воровством для себя и других, которое накануне бегства «Верховного правителя» в Иркутск, через три дня после того, как постановлено эвакуировать Омск, отпускает на перемещение в Омске канцелярии, управления домом, гаража и конвоя «Верховного пра­вителя» 3 млн. руб. и 75 тыс. на приобретение столовой для дома Верховного правителя. Как может судить других правительство, которое открыто переводит за границу, на содержание шпионских организаций, именуемых посольствами и миссиями, на целый год вперед, на случай возможного перерыва его деятельности, т.е. свержения его восставшим трудовым народом, которое устраивает для себя за границей секретный фонд и дает своим членам японские иены по льготному курсу, т.е. взамен одного рубля - 30-50 руб.

Наряду с расхищением денег, путем субсидирования предприятий, шло расхищение средств, путем субсидирования клеветнической печати, на что отпускается в распоряжение лидера партии Народной свободы Клафтона, изменившего советскому правительству, и организатору братства Св. Гермогена и дружины Св. Креста Болдыреву десятки миллионов. На эти же средства содержатся за границей «благородные» клеветники - во Франции Бурцев65, которому поручается завязывать связи, и в Германии, в Англии - Милюкову, Струве66 и Дионео, а также целые клеветнические организации в Пекине, Нью-Йорке, Токио и Стокгольме. Между прочим, Бурцеву за полгода 1919 г. переведено 500000 франков, Милюкову, Струве, Дионео 33 тыс. долларов в Нью-Йорк, Заку67 и Башкирову68 28 тыс. долларов в Токио, Митаревскому 15 тыс. долларов и 100000 руб. и т.д.

Необходимо отметить последние дни существования этой преступной шайки, именовавшей себя Российским правительством. Здесь играли особую роль члены тройки, которым весь остальной «Совет министров» поручил вести переговоры со свергавшим их трудовым народом. В числе членов этой тройки находился, помимо Ларионова, и член монархическо- шпионской организации - «Национального центра»69 А.А.Червен-Водали, который пробрался через фронт к Деникину к Колчаку с тайными документами, написанными на полотне, которым он, по видимому, был весь обмотан, и на папиросной бумаге. Эта тройка от имени своего Совета министров, наподобие Гучкова и Шульгина70, умолявших царя Николая отречься и передать власть Михаилу71, умоляла Колчака «отречься и передать власть» Деникину, стремясь сохранить военные силы для продолжения нападения на рабочих и крестьян России. Эта тройка, действия которой одобрял весь «Совет министров», всячески стремилась оттянуть переговоры, вызывая на помощь японцев и зверские банды Семенова. Этой тройке, которую поддерживал весь «Совет министров» удалось перебросить на восток значительные силы сычевских банд, которые и по сие время несут смерть и разрушение трудящимся массам на Дальнем Востоке. Эта тройка во время переговоров настоятельно требовала изменнической отправки золотого запаса иностранным правительствам, пропуска на восток всех главарей бунтовщической шайки и всех вооруженных сил с целью, как они выражались, сохранения на востоке противобольшевистского государственного центра, т.е. с целью продления и сохранения того дела убийства и разрушения, которому они все время служили и от которого не собирались отказываться.

На основании изложенного, все перечисленные в начале этого заключения члены преступной бунтовщической шайки, называвшей себя

Всероссийским, а потом Российским правительством, виновны: 1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян, с целью восстановить старый строй; 2) в организации истребительной вооруженной борьбы против советской власти; 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооруженных сил против страны, к которой они принадлежали; 5) в организации массового разрушения достояния советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния советской республики.

И так как эти беспримерные в истории по своей тяжести, жестокости и разрушительному характеру контрреволюционные преступления названных лиц имеют не только общегосударственное, но и мировое значение, а все указанные здесь лица захвачены на территории Сибири, то все поименованные в начале этого заключения 24 лица подлежат суду Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революцион­ном комитете»72.

[Время:] 6.30-7.30 ч[асов].

1  день суда. 20 мая 1920 г.

Павлуновский: Товарищи, прошу в следующий раз не аплодировать. Здесь не театр, а суд. Обвиняемый Червен-Водали, признаете ли Вы себя виновным в предъявляемых Вам обвинениях?

Червен-Водали\ Виновным себя не признаю. Разрешите дать объяснения.

Павлуновский: Нет, это в порядке общего расследования. (Спрашивает остальных обвиняемых).

Шумиловский-. Не признаю.

Краснов: Предъявленным обвинениям виновным себя не признаю.

Морозов: Не признаю.

Преображенский: Виновным себя не признаю.

[Ларионов]: Не признаю.

Степаненко: Виновным себя не признаю

Жуковский: Не признаю.

Писарев: Не признаю.

Клафтон: Не признаю.

Гришина-Алмазова: Не признаю.

Цеслинский: Не признаю, т.к. участия в заседаниях не принимал.

Ячевский: Не признаю.

Грацианов: Не признаю.

Палечек: Не признаю.

Молодых: Не признаю.

Дмитриев: В виду того, что я не принимал никакого участия в заседаниях Совета министров, я по шести пунктам предъявленного обвинения себя не признаю.

Карликов: Не признаю.

Введенский: Виновным себя не признаю.

Василевский: Не признаю.

Третьяк: Признаю себя виновным в том, что, находясь в составе правительства в течение трех недель, и хотя не принимал участия персонально в преступлениях, какие там перечислены, и, которые составляют, несомненно, преступления этого правительства, я признаю себя виновным как человек, связанный с рабочим движением и поскольку мое имя фигурировало в списке этого правительства, поскольку я признаю себя виновным в том.

Павлуновский: Обвиняемый Третьяк, будьте добры дать объяснения суду по существу настоящего дела. Вы сейчас говорили в общей формулировке, теперь потрудитесь перейти к конкретной формулировке.

Третьяк: Вы даете вообще мне слово?

Павлуновский: Да, да, по обвинению.

Третъяк-. Назначение мое товарищем министра труда (я состоял министром труда в Иркутске) - товарищем министра труда я был назначен, когда еще формировалось правительство Директории, а именно 4 ноября. Получив извещение о том, что я назначен министром труда, я, зная условия работы в Омске, в бытность мою комиссаром труда, я не особенно охотно ехал занять пост товарища министра труда. Это видно из того, как я уже сказал, я был назначен на пост 4 ноября, а вступил в исполнение обязанностей только 26 ноября, т.е. по истечении целых трех недель. Теперь я хочу еще указать какие обстоятельства побудили меня вступить в эту банду бандитов, мошенников и воров. (Аплодисменты). Перед отъездом в Омск из Иркутска, ко мне в Иркутск приехал из Омска секретарь той рабочей газеты, которая издавалась в Омске «Рабочий путь». Он приехал в то время, когда я уже получил назначение быть товарищем министра труда, он обрисовал положение, которое существовало в Омске, что здесь люди начали исчезать, что исчез Новоселов73 - министр сибирского правительства, что исчез член ЦК партии эсеров Мусиенко, причем открыто говорил, что в убийстве этих лиц повинны некоторые члены сибирского правительства, но, несмотря на это они занимают свои посты. После телеграммы Директории с требованием немедленного моего приезда в Омск, я все-таки поехал в Омск.

 

Выехал 13-го. Когда я приехал в Омск, этот день был немного неудачным. Первое правительство Директории появилось в Омске, а тут на улицах города расклеен приказ Вер[ховного] правителя, чувствовалось, что дело неладно. Все, что мне пришлось видеть и слышать, об этом свидетельствовало. Я отправился на квартиру быв[шего] члена прези­диума Омского Совета профсоюзов, тогда существовавшего здесь нелегально, и жил там нелегально, рассчитывая, что как только будет возможность, выбраться из этого проклятого Омска. Там я жил с 18 по

25   ноября. В это время, среди местной эсеровской организации, а я в это время состоял членом партии эсеров, образовалась боевая организация, которая имела своей целью, в связи с известным здесь в Омске членом ЦК партии эсеров Мусиенко, предпринять некоторые террористические шаги по отношению к этому правительству, рядом с членами, которого я в настоящее время сижу. Переговорив с председателем Омского комитета партии эсеров, с бывшим членом Президиума Омского Совета проф­союзов Сергеем Пановым, и посовещавшись с ним, я принял его предложение войти в это правительство для того, чтобы оказать, создавшейся в это время боевой организации, услуги, использовать себя для боевых целей этой организации. Приняв такое решение, и все же считая, что мне здесь может угрожать опасность, ибо я был назначен Директорией, а Директория была не в ладу с Сибирским правительством, я отправился, кажется, 25[-го], позондировать почву к Шумиловскому. «Здравствуйте, здравствуйте, — говорю, — только сегодня приехал в Омск, - скрыл от него, что уже целую неделю жил здесь нелегально, - политика меня разочаровала, и я приехал для деловой работы». «Ну что же, раз для деловой работы, располагайтесь». И, приблизительно, 26-го ноября, я поступил в министры.

Что происходило дальше. Первой картиной, которая бросилась мне в глаза в министерстве труда, это было следующее. Начальником железнодорожного отдела, которому министерством труда была поручена охрана труда всех железнодорожных рабочих, состоял некто Фетисов, о котором мне в первый день сказали, что это бывший полицейский. Приблизительно через день после моего поступления в министерство, уже когда существовало правительство и сам Фетисов, очевидно, учел, что уже настало время, он вытаскивает свой мундир - [это] синий блестящий мундир с пуговицами полицейского пристава и выходит в этом мундире в министерство. И если здесь есть омские рабочие, которые посещали министерство, они должны помнить эту фигуру, сидящую во главе отдела, которому была поручена охрана труда железнодорожников. Дальше еще мелькает какая-то фигура попа, еще фигура военного. Можно сказать, что до сих пор министерства труда не было, было человек пять, а когда ехала сюда Директория, то здесь в Омске захотели показать, что у нас есть административный аппарат для борьбы с Директорией, и набрали людей с бору и с сосенки. И через три дня ратули в министерство. И первым делом был поставлен вопрос о больничных кассах. Нужно вам сказать, сюда чехов74, здесь в Сибири уже существовали больничные кассы. После прихода чехов, все декреты советской власти были одним взмахом пера Сибирского правительства, аннулированы, и больничные кассы остались вне закона. Раз декреты были аннулированы, то значит больничные кассы остались именно вне закона, ибо, вместо аннули­рованных декретов советской власти, никаких других законов не было издано и все больничные кассы сыпали нас телеграммами, что они не знают куда деваться. Я об этом говорю, потому что было первое заседание Совета министров, на котором я посмотрел, куда это я попал, в какую компанию. Являясь в заседание Совета министров, где стоял вопрос о больничных кассах, я встречал следующее: подымается министр внутренних дел Гаттенбергер7 5, которого, к сожалению, здесь нет, и чита­ет, - принимая во внимание, что больничная касса стоит миллионы денег и эти миллионы остаются в руках рабочих, а все рабочие - большевики и могут эти миллионы употребить на борьбу с нами, а посему я предлагаю не только законопроект снять с очереди, но все существующие больничные кассы в Сибири закрыть. После этого берет слово его помощник, присутствующий здесь Грацианов и добавляет, что конечно больничные кассы для нас в России совершенно не нужны, у нас в России существует блестяще поставленная земская медицина, а поэтому мы можем все больничные кассы закрыть. После этого поднимается второй помощник министра внутренних дел Новомбергский, поддакивая Грацианову, цитирует какой-то иностранный журнал, что какой-то профессор, на каком-то съезде, земскую русскую медицину назвал чуть ли не седьмым чудом, а посему, все больничные кассы можно закрыть. И провести этот закон о больничных кассах удалось исключительно благодаря тому, что их удалось пугнуть большевиками. Закон о больничных кассах утверждали на двух заседаниях. Всего я присутствовал на трех-четырех заседаниях, и о каждом заседании хочу дать полный отчет. Еще было одно заседание, на котором я присутствовал не [участвуя], но, так, сторонкой зашел послушать, я не имел права на нем участвовать. Это было заседание большого Совета министров, и обсуждался вопрос об изменении избирательного закона в городскую думу. Мне сейчас трудно восстановить в памяти все эти дебаты и прения, которые велись в Совете министров, когда обсуждались изменения в избирательном законе, но когда я приехал в Иркутск и выступал на нелегальных собраниях, то раскрыли рты и пришли в ужас. Приблизительно изменили закон следующим образом: министр Михайлов внес предложение, что необходимо разрешить вопрос ясно и прямо, а для этого ввести цензовое избирательное право. Ему на это возразили, «что Вы, если мы сейчас введем цензовое право, то могут подумать, что реакционеры, а мы не кончили борьбу. Вот когда возьмем Москву и борьбу окончим, тогда мы этот вопрос поднимем». Почти все их законы проходили под знаком временных законов. С тем, чтобы, как только мы покончим с советской властью, мы целиком перейдем к царским законам. Я боюсь упустить еще что-нибудь существенное. Да, здесь, между прочим, в этом заключении отдела юстиции значится, что в одном заседании фигурирует и моя фамилия. Я помню, и на этом заседании участвовал. Историю этого заседания могу рассказать. Дело происходило следующим образом. Однажды в министерстве труда получается бумажка из министерства иностранных дел, следующего содержания: «Ввиду того, что в настоящее время Омское правительство, вероятно, получит приглашение на Версальскую конференцию, министерство иностранных дел предлагает министерству разработать все мероприятия по охране труда, какие правительство находит необходимыми и внести на Версальскую конференцию». Как раз в это время в министерстве труда сидел я, барнаульский комиссар Шевелев, новониколаевский комиссар и Шумиловский. Шумиловский и говорит: «Давайте создадим комиссию и обсудим, какие вопросы по охране труда можно внести на Версальскую конференцию». Конечно, это была бы карикатура, т.к. здесь в Сибири об охране труда не могло быть и речи и правительство подняло вопрос об охране труда только для того, чтобы показать на Версальск[ой] конференции свое человеколюбие. Я не выдержал этого момента и устроил Шумиловскому такой грандиозный скандал, что Шевелев выбежал из кабинета и говорит, что тут у Вас с Шумиловским драка, и я боюсь попасть в свидетели. Дня через два, после этого скандала я читаю повестку заседания Совета министров, и в порядке дня стоит вопрос о декларации к иностранным державам. Я полагал, что на этом заседании будет этот вопрос, но вопрос не обсуждался. Обсуждалась декларация, но была снята с обсуждения, потому что была плохо разработана. Таким образом, в том факте, который мне инкриминируется, я не принимал участия. Я думаю, что значения не имеет, т.к. все равно своим именем социалиста я прикрывал то, что они делали. Я сейчас хочу еще указать общие мои впечатления, причем мне хотелось бы изложение фактов, которые я хочу вести не с точки зрения моих политических настроений сегодняшнего дня, которые, в настоящее время, под влиянием потрясений, которые я получил, стали несколько иными, а я излагаю их, почти повторяя те доклады мои, которые я неоднократно читал в Омске и в Иркутске на разных нелегальных организациях.

Когда я бежал без оглядки из Омска, добежал до Иркутска, где собрался комитет партии, члены профессиональных союзов и представители от рабочих коллективов, я делал свой доклад о деятельности Омского правительства, начиная с сообщения следующего факта, того факта, который я желал бы привести здесь. Однажды, за время декабрьских расстрелов, я пошел к министру снабжения Серебренникову76. Министр снабжения Серебренников был человек хмурый и [в] присутствии Молодых, когда мы говорили о расстрелах, Серебренников проронил только одну фразу: «Беда заключается в том, что здесь в Омске власть принадлежит шайке бандитов» - такую оценку дал министр снабжения Серебренников и я начал свой доклад с этой фразы. Характерно еще следующее обстоятельство. Приблизительно в половине декабря, в местной официальной газете была помещена статья Жардецкого7 7, что нам министерство не нужно, что министерство труда нужно упразднить, отдел охраны труда передать министерству торговли и промышленности. В то же время шла речь и о министерстве снабжения. Через день появляется заметка в «Правительственном вестнике», что Совет министров доводит до всеобщего сведения, что слухи об упразднении министерства труда не имеют основания. Я спросил Шумиловского: «Вы были на заседании? - Был. Ну что же, министерство снабжения не будет упраздняться?» Шумиловский говорит: я сказал, что, конечно, министерство труда - учреждение совершенно бесполезное и является самым неудачным завоеванием революции, но если мы его упраздним, то рабочие сочтут нас контрреволюционерами, и поэтому пусть оно некоторое время просуществует. Это меня ошарашило. Помнится, что я сказал Шумиловскому, и это обошло по всему министерству, что «Вы в данный момент совершили преступление, которое Вам никогда не будет прощено». Я хорошо помню и в данный момент, это здесь повторяю, и этого Шумиловский не посмеет отрицать.

Таким образом, участники этого суда являются свидетелями необычайного процесса, когда сами члены Совета министров правильно характеризовали Совет министров как шайку бандитов и для нас всех, переживавших этот страшный период, период сибирской истории, ясно, чем была их деятельность. Я, на основании этих впечатлений, которые мы получили, хотел бы подвести некоторые итоги этим впечатлениям. Откуда могло появиться это правительство? Какими силами могла питаться деятельность этого правительства?

 

Павлуновский: Я предоставил Вам слово для объяснения по делу. Вы переходите уже к научно-исторической части исследования. Вы можете говорить по существу процесса, а потом Вам будет предоставлено слово как общее правило. Сейчас для объяснения. Можете продолжать, обвиняемый Третьяк, но только в пределах обвинительного акта, а Вы начали в пределах исторических причин того или другого строя, а это не входит в задачи суда.

Третьяк: На основании тех впечатлений, которые у меня были получены от моей кратковременной деятельности в Совете министров, я, прежде всего, должен сказать, что больничные кассы и рабочие, законо­дательством которых якобы занималось правительство, избирательный закон, который оно публиковало, дума, земство, все существовало только благодаря тому, что существовал фронт. И эти законы, проводимые в интересах фронта, как проводились законы о боевых приказах, имели значение, поскольку постольку они касались фронта. Так проводился закон о городских думах - решающим здесь было то, что скажет фронт. Если мы думу и земство уничтожим, то мы потеряем фронт. Потом, когда мы возьмем Москву, мы можем это изменить, но сейчас существует фронт. По существу своего положения в Совете министров я должен сказать следующее: как я уже сказал, вошел я уже в Совет министров с опреде­ленными целями, тем более что я получил запросы от товарищей, которые меня знали, которые выражали крайнее изумление, что, вдруг, я вошел в правительство Колчака и нами было послано в краевой комитет сообщение, что здесь такое положение, что я - Третьяк, вошел в прави­тельство с такими-то целями. В это время как раз началась борьба между Колчаком и Семеновым, и создалось такое положение: не то Колчак побьет Семенова, не то Семенов Колчака.

Не знаю подробностей этого собрания, но краевой комитет ответил, что террористические действия пока считаются несвоевременными. Таким образом, для меня создалось положение невольн[ого] участник[а] этого правительства. Через некоторое время мое положение в Совете министров еще более ухудшилось. Однажды в министерство приходит молодой человек, который начинает жаловаться, что он ходит по разным учреждениям и нигде не находит себе службы. Он был зачислен в министерство труда. Через несколько дней я начал подозревать, что он контрразведчик, так как способы его действий мне показались странными. Через некоторое время кто-то подслушал по телефону подтверждающее, что в министерстве сидит контрразведчик. [В] дальнейшем моя работа сводилась к тому, что надо уносить ноги из этого правительства, и я начал устраивать то с Шумиловским то с другими, скандалы, и превратил министерство прямо в сумасшедший дом, конечно, на деловой почве. И в министерстве была такая атмосфера, что люди исчезали неизвестно куда. В городе шли расстрелы официально и неофициально, а в декабре, как известно, отмечал, Куломзино было почти все расстреляно, и от союза грузчиков осталась одна только читальня, имущество без хозяина. Тогда же получено было сообщение от краевого комитета, что съезд может собраться, но после моего предложения в газетах появилась заметка, что товарищ министра труда Третьяк подал прошение об отставке.

Павлуновский: Обвиняемый Третьяк, Вы в своих объяснениях даете исторический ход работ по учреждению, между тем, нам важно, чтобы Вы дали объяснения по делу, не по деятельности отдельного министерства, а конкретные объяснения в целом по настоящему делу. Это дело не есть дело министерства труда.

Третьяк: Я считаю, дело заключения министерства юстиции составлен[о] правильно и считаю, что факты грабежа, бандитизма и разбоя имеются в тысячу раз больше, чем перечислено в заключении. Что касается себя, я определенно формулировал, что считаю себя виновным в том, что в течение трех недель, когда я состоял в Совете министров, поскольку моя фамилия числилась в этом составе, поскольку я, как специалист, участвовал в этом составе, какими целями я руководствовался это не имеет значения, поскольку я признаю себя виновным в участии в этом правительстве.

Павлуновский: Обвиняемый Новомбергский, признаете себя ви­новным?

Новомбергский: Не виновен.

Хроновский: Не виновен.

Малиновский: Не признаю.

Гойхбарг: Разрешите задать обвиняемому Третьяку вопрос в связи с обвинением? Вы, в своем показании, указали, что Вы собирались войти в Совет министров с целью оказать содействие для некоторых актов по его адресу. Вы не имели в виду взорвать этот Совет министров буквально, при помощи взрывчатых веществ?

Третьяк: Если бы боевая организация предложила, имел в виду.

Гойхбарг: Чем же Вы это объясните?

Третьяк: Я знал, что в составе Совета министров одним из главных руководителей и вдохновителей этого правительства был министр финансов Михайлов. Он был душой правительства, он был главным воротилой этого правительства. Также мне было раньше известно, что Михайлов является организатором убийства Новоселова, министра Сибирского правительства, как специалиста ему неугодного, и члена ЦК партии эсеров Мусиенко. А, кроме того: общая картина переворота. Верховный правитель, атамановщина, этот переворот. Колчак был границей, когда можно было считать все завоевания русской революции погибшими и совокупность этих обстоятельств, как мною указывалось здесь, толкнуло всю партию эсеров на боевую деятельность. Но потом этого не произошло, по каким причинам, вопрос другой.

Гойхбарг: Что же партия эсеров подумала, что может быть это правительство ничего, что можно с ним примириться?

Третьяк: Нет, здесь было положено следующее: в партии было несколько течений. Боевая организация, которая была сорганизована при омском губернском комитете, более подробные сведения о ней могут дать лица, которые ближе связаны с ее деятельностью. Это свидетель, которого я вызвал - секретарь «Рабочего пути». Что касается меня, то, даже персонально назвать из каких лиц состояла эта организация я не могу, потому что такие организации организуются чрезвычайно конспиративно. Имеется связь только с одним лицом. Я имел связь с одним лицом, Сергеем Пановым.

Павлуновский: Обвиняемый Третьяк, предлагаю давать ответы не в публицистической форме, а в форме судебного следствия.

Гойхбарг: Больше вопросов я не имею.

Айзин: В три недели, когда Вы участвовали в правительстве, кто играл руководящую роль, кроме названного Вами Михайлова?

Третьяк: Главную роль играл Михайлов, он воротил всем. Крупную роль играл Вологодский и Зефиров. Одним словом, крупную роль играли все те министры, которые были связаны с военно-промышленной комиссией, с биржевиками.

Айзин: А сейчас, здесь, рядом с Вами, есть лица, которые играли крупную роль, наряду с Михайловым и другими?

Третьяк: Я должен сказать, из присутствующих здесь единственная фигура, которая одно время играла большую роль в Составе министров, это товарищ министра внутренних дел Грацианов, который своей деятельностью, изменением известных законов, стремился к насаждению самого определенного черносотенства в Сибири. Что касается состава, то, конечно, наиболее крупные фигуры Совета министров, они далеко, их здесь нет.

Павлуновский: Этого вопроса никто Вам не [предлагал]. Вам предложен вопрос...

Третьяк: Я считаю, что Грацианов играл очень скверную роль.

Гойхбарг: Кто из присутствующих здесь на скамье подсудимых был членом Административного совета в сентябре месяце?

Морозов: Был я, был Степаненко, Грацианов, Ларионов, Шуми­ловский, Новомбергский и Молодых.

Гойхбарг: 14 сентября вы единогласно выбрали Михайлова своим председателем?

Морозов: Кажется, это было. Он был только единственным из министров, все министры уехали, поэтому он был избран.

Гойхбарг: Скажите, пожалуйста, почему вы решили 14 сентября избрать Михайлова, несмотря на то, что он был назначен председателем Административного совета? Не было ли такого случая, что он заявил, что теперь он нуждается в особенной поддержке лиц, которые руководят Административным советом, что он нуждается в товарищеском доверии, что он не может вести дела Административного совета в качестве председателя, потому что он только назначен по поручению, уста­новленному Серебренниковым, и что он, поэтому должен сложить обязанности председателя, и предлагает избрать из среды Админи­стративного совета?

Морозов: Дал.

Гойхбарг: Не было ли перед этим, чтобы [в] отсутствие председателя Административного совета он заменялся лицом, избираемым из среды самого Административного совета?

Морозов: Да.

Гойхбарг: Следовательно, вы могли избрать и другое лицо, в виду того, что он сложил полномочия?

Морозов: Да.

Гойхбарг: И вы единогласно избрали Михайлова?

Морозов: Я не могу сказать на память что единогласно, но Михайлова.

Гойхбарг: Я попрошу огласить постановление Административного совета, что он был избран единогласно.

Морозов: Я не отрицаю, я не помню.

Гойхбарг: Какое было положение тогда Административного совета, в тот день, когда был избран председателем Михайлов? Он имел обширные полномочия или только собирался иметь обширные полномочия?

Морозов: Полномочия были даны Совету министров. Насколько я помню, в тот момент ни одного министра, кроме Михайлова, в Омске не было.

Гойхбарг: А 14 сентября Вам не было известно, что едут другие министры?

Морозов: Я не могу сказать, может быть, было. Да.

Гойхбарг: Это спешное предложение собрать представителей Адми­нистративного совета в виду предстоящего целого ряда решительных действий?

Морозов: Дела были ежедневные, нужно было их решать.

Гойхбарг: Но дела совершенно не политического, а делового характера?

Морозов: Я не могу сказать.

Гойхбарг: А не помните ли Вы, что Совет министров вынес в частном совещании как нужно организовывать правительство?

Морозов: Не помню.

Гойхбарг: А была ли Вам оглашена телеграмма 15, 16 сентября, где члены Административного совета настаивают, чтобы предварительное совещание перевести в Челябинск в контакте с Директорией? Вы бы, может быть, припомнили, что Административный совет занимался вопросом о том, кому принадлежит власть в захваченных областях?

Морозов: Я припоминаю это теперь.

Гойхбарг: А не было ли вопроса, что иностранные правительства требуют изменение состава того, что называлось правительством, потому что у него некоторые уклонения? Так называемые члены правительства Дербера требовали устранения этого правительства, устранения думы и замены другим правительством.

Морозов: Я не помню совершенно.

Гойхбарг: А не знаете ли Вы, что от Вашего имени, вместе с другими членами Административного совета, Михайлов такие сообщения давал?

Морозов: Не могу сказать, не знаю.

Гойхбарг: Может быть. Вы не стали бы оспаривать, что в это время Вологодский, вместе с Гинсом, переехал во Владивосток?

Морозов: Да.

Гойхбарг: И что управляющий делами Гинс писал телеграмму, шифрованную, разумеется, что необходимо, при помощи подходящих людей, дать понять Новоселову, что нельзя изменять правительству?

Морозов: Да, помню.

Гойхбарг: Не были ли этими подходящими людьми Семенченко и Ме- фодьев, которые его потом в Загородной роще застрелили?

Морозов: Не помню.

Гойхбарг: Может быть, потом Вы вспомните, если мы огласим документы, может быть. Вы помните, что 14 ноября Административный совет принял то, что было законом о смертной казни?

Морозов: Было.

Гойхбарг: Были указаны Ваши возражения, что это выходит за пределы полномочий?

Морозов: Были.

Гойхбарг: Но через семь дней Вы переменили свое мнение и считали закон о смертной казни законом. Если Вы считали, что это выходит за пределы полномочий, Вы могли бы не опасаться, что этот закон будет отменен. Вы через несколько дней, начали считать его законом?

Морозов'. Не помню.

Гойхбарг-. А показывали ли Вы лично перед следственной комиссией, что Вы полагали, что приезд Крутовского и Шатилова послужит к тому, что будет отменен закон, принятый Административным советом, и вся политика Административного совета изменится? Не выражали ли Вы опасений, что ходят слухи, будто министры Крутовский и Шатилов собираются отменить закон о смертной казни?

Морозов: Затрудняюсь.

Гойхбарг: Вы знаете о Чрезвычайной следственной комиссии?

Морозов4. Я давал ей показания.

Гойхбарг: Может быть, мы можем огласить эти показания?

Морозов'. Да.

Время: 7.30-8.30. 20 мая 1920 г[ода].

Обвинитель Гойхбарг.... Я хочу задать несколько вопросов подсудимому Грацианову. Скажите, пожалуйста, подсудимый Грацианов, Вы были личным другом министра дерберовского правительства Крутовского, не показали ли Вы, что он уехал в Омск и был возмущен тем, что был принят Административным советом и Вами, в том числе, закон о смертной казни?

Грацианов....

Гойхбарг: Не ответили ли Вы ему, что «я хотя и противник смертной казни, но голосовал за этот закон, потому что, если бы я голосовал против этого закона, это значило бы, что я хочу жить за чужой счет».

Грацианов: Нет.

Обвинитель Гойхбарг: Я попрошу огласить то показание, которое было дано Вами перед Чрезвычайной следственной комиссией. Вы считаете его правильным?

Грацианов: Правильным.

Обвинитель Гойхбарг: А в тех показаниях Вы так говорили; в точь-в- точь как я сейчас говорю, когда Вас допрашивали судейский человек Корнеев, Гребаров, когда он запросил, что Вы понимаете под этим. Вы сказали: «в настоящее время, когда так много приходится иметь потерь, когда неприятие этого закона о смертной казни могло бы повлечь за собой гибель многих жизней, я не считал возможным жить за чужой счет и поэтому принял закон о смертной казни».

Грацианов: От того, что я принял этот закон, я не отказываюсь... (Не слышно). На это мне ответили, что закон о смертной казни принимается больше для устрашения, и в виду того обстоятельства, что они сами противники, а как там записано я не могу сказать.

Обвинитель Гойхбарг: Я не спрашиваю, как Вы мотивировали на заседании Административного совета, но говорится, что Вы там были. Я, в данном случае, говорю исключительно о личном Вашем заявлении [на] заседании Омской следственной комиссии, перед которой Вы заявляли, как вы объясняли Крутовскому причину, почему Вы приняли этот закон.

Грацианов: Если там так написано, значит так [и] было, я не возражаю.

Обвинитель Гойхбарг: Не говорил ли Вам Крутовский, что Админи­стративный совет вышел из пределов предоставленных ему пол­номочий?

Грацианов: Говорил.

Обвинитель Гойхбарг: Не говорили ли Вы о том, что жизнь диктовала необходимость такого закона?

Грацианов: Говорил.

Обвинитель Гойхбарг-. Не говорили ли Вы, что пришла пора, что больше вопросы будет решать большой Совет министров, а не Административный совет?

Грацианов: Говорил.

Обвинитель Гойхбарг: Следовательно, Вы считали Админис­тративный совет в этой части не уполномоченным], но раз требования жизни, с- Вашей точки зрения, диктуют это, он может постановить о применении смертной казни, даже если он не является органом, призванным это делать?

Грацианов: ...

Обвинитель Гойхбарг: Вы не видели особой разницы между тем собранием, которое называлось Административным советом и собранием трех-четырех офицеров, которые решили пристрелить нежелательного им Новоселова? Какая принципиальная [разница] между постановлением Административного совета и постановлением трех офицеров, если они не имели права решать?

Грацианов: Административный совет имел право.

Обвинитель Гойхбарг-. А на основании чего он имел право?

Грацианов: На основании тех полномочий, которые ему дал большой Совет министров.

Гойхбарг: А большой Совет давал ему такие поручения?

Грацианов: Неизвестно.

Гойхбарг: А разве большой Совет секретно давал ему поручения, а не печатал их в Собрании узаконений, которые печатались и которые проводились постановлением Административного совета?

Грацианов: Да.

Обвинитель Гойхбарг: Разве там не сказано, что Административный совет, на время отсутствия большинства министров, только такие-то и такие вопросы разрешает и только в виду последнего пункта сказано, что он разрешает то, что будет внесено председателем, и, что является неиз­бежным и неотложным?

Грацианов'. Да, считал.

Гойхбарг: А Вы считали, что, несмотря на это, Административный совет имеет право выносить постановление о смертной казни?

Грацианов: Да.

Гойхбарг: А не думали ли Вы, что они завтра могут ее применить?

Грацианов'. Я думал и считал, что это вопрос неотложный, я не имел никакого основания...

Гойхбарг: Что значит неотложный; через день, два или сегодня, через неделю?

Грацианов: Я не могу сказать.

Гойхбарг; А в это время Вы не знали, что Крутовский, Патушинский и Шатилов собираются в Омск для того, чтобы протестовать против того закона, чтобы составить законный кворум в Совете министров для отмены этого закона?

Грацианов: Знал.

Гойхбарг: И, не смотря на это, Вы считали, что Административный совет отличается от группы трех-четырех офицеров, которые собираются вынести постановление об убийстве. Чем Вы потом мотивировали свое возмущение по поводу убийства Новоселова, если эти офицеры, которых Вы застрелили, может быть, то же считали, что жизнь диктует необходи­мость этого и они должны его застрелить, если Вы считаете, их поведение неправильным, когда они застрелили Вашего знакомого Новоселова и когда Вы приняли постановление Административного совета по применению смертной казни? Вы не выяснили себе разницу между этими положениями?

Грацианов: Нет, не выяснил.

Гойхбарг: Почему Вы возмущались убийством Новоселова, когда накануне, на том собрании, вы решили применять вообще убийства к кому бы то ни было?

Грацианов: Там мы имели право.

Гойхбарг: Почему имеет право Административный совет и не имеет право группа из двух-трех офицеров? Вы не считали, что Совет министров имеет какие-то административные права, а Административный совет не имеет права? Ведь в известную минуту и Совет министров получил это право и Административный совет тоже. Кто выбрал Совет министров?

Грацианов: Мне неизвестны эти были люди.

Гойхбарг: Тем не менее, эти неизвестные люди могут применять такие наказания, и вы можете принимать постановления о смертной казни?

Грацианов: Административный совет выдвинут из состава большого Совета министров, а большой Совет, я считаю, выбран самим народом.

Гойхбарг: В числе этого большого Совета были Крутовский, Шатилов, Патушинский, Вологодский и, выбранный вами председателем, Михай­лов. Вы себя считаете народом, который выбирал их?

Грацианов: Нет.

Гойхбарг: Кто же их выбрал?

Грацианов: Областная дума.

Гойхбарг: Вы считали областную думу выразительницей воли народа и считали себя обязанными подчиняться ее приказам, а не вы ли подписали приказ о разгоне областной думы?

Грацианов: Писал его Михайлов, а я его не писал, я, в качестве административной власти, отправил его в Томск.

Гойхбарг: Вы не давали на предварительном следственном показании таких [показаний]: «я не присутствовал в начале обсуждения вопроса о роспуске областной думы, я пришел с опозданием и был обижен, что мне не дали высказаться по этому вопросу, поэтому я воздержался от голосования, но я задержался слишком поздно. Министр внутренних дел уже ушел, и поэтому мне Михайлов предложил подписать за министра внутренних дел телеграмму в Томск об этом». Вы так показывали предварительно?

Грацианов: Все правильно. Только не то, что министра внутренних дел не было. Это неправильно.

Гойхбарг: Министра внутренних дел не было при этом? Вы катего­рически заявляете, что министра внутренних дел, которым тогда был Крутовский, не было при этом?

Грацианов: Тогда не был Крутовский министром внутренних дел.

Гойхбарг: Это постановление было подписано 21 сентября, а кто же был тогда министром внутренних дел?

Грацианов: Министром внутренних дел был прокурор Иркутской судебной палаты Старынкевич.

Гойхбарг: Я позволю себе напомнить, что Крутовский был в тот момент министром внутренних дел и в этот самый день вы приняли это прошение об отставке и через десять минут подписали постановление о перерыве занятий областной думы, это Вы припоминаете?

Грацианов-. Нет.

Гойхбарг: Если нужно, можно будет огласить соответствующее постановление. Я еще должен кое-что дополнить. При каких обстоятельствах произошло это дело: в один и тот же день подписывается] приказ о перерыве занятий областной думы и в тот же день принимается прошение об отставке Крутовского, Шатилова и Патушинского. Вот кто же принимал участие в обсуждении этих прошений об отставке министров?

Грацианов: Административный совет.

Обвинитель Гойхбарг: Административный совет, который породил Совет министров, и которому он поручил решать мелкие вопросы, он увольняет министров и потом становится на их место?

Грацианов: Да.

Гойхбарг: Это называется «[волей] народа». А не думаете ли Вы, что вы делали иное, что вы в отсутствие этих министров обсуждали их прошения об отставке?

Грацианов: Нет.

Гойхбарг: Может быть, вы знаете, при каких обстоятельствах эти министры подали прошения об отставке?

Грацианов: Крутовский, Шатилов мне заявили, что они против смертной казни, написали прошения об отставке.

Гойхбарг: Вы знали о том, что они подписали прошения об отставке под угрозой расстрела, после того как вы удовлетворили эти прошения об отставке?

Грацианов: Когда они мне об этом сказали, я на первом же заседании Совета министров заявил об этом Совету и Совет отменил принятое накануне постановление о выходе их в отставку.

Гойхбарг: Не думаете ли Вы, что имеются официальные документы, говорящие как раз обратное? Из них видно, что 21 сентября были удовле­творены прошения об отставке, принесенные разными лицами, в тот момент, когда они содержались волковскими молодцами под стражей, и, на второй день, Вы заявили, что Вам было поручено на заседании Административного совета выразить сочувствие арестованным. Вы пошли выражать им сочувствие от имени Административного совета и на следующий день Вы говорили, что Вы сделали, Вы накануне постановили прошения...

Грацианов: Я помню очень хорошо. Административный совет поручил мне съездить к Крутовскому и выразить соболезнование, и он меня спросил поехал ли я. Я ответил, что за поздним временем я этого сделать не могу. Крутовский - старик, вероятно, спит. Утром я поехал к Крутовскому и рассказал всю историю, которую я ночью рассказал Совету.

Гойхбарг: Может быть, на заседании Административного совета, в Вашем присутствии, в присутствии Морозова, Молодых, Ларионова, Шумиловского, было постановлено предложить Матковскому немед­ленно освободить Крутовского и Шатилова? На этом закрывается заседание для того, чтобы создать впечатление, будто бы они немедленно освобождены. Считается, что они пришли к Вам, заседали вместе с Вами, вместе с Михайловым, и, в составе трех министров Крутовского, Шатилова и Михайлова, и потом в их присутствии обсуждалось прошение об  их отставке и, т.к. два человека ушли, и осталось только трое, то этот Административный совет и принял это прошение. Не думали ли Вы, что такой подлог совершается?

Грацианов: Нет.

Гойхбарг: Не подписали ли Вы такую подложную бумажку, вместе с Морозовым и Ларионовым, на которой подписано, присутствовали: председатель Административного совета Иван Михайлов, министр внутренних дел Крутовский, министр по туземным делам Шатилов? И этими членами Административного совета, на этом заседании, по-види­мому, в их же присутствии, принимается постановление о прекращении занятий областной думы. Подписи под этим постановлением имеются Морозова, Грацианова, Молодых, Шумиловского и т.д. Если Вам будет предъявлена за Вашей подписью бумага, и Вы не признаете, что совер­шили такой подлог?

Грацианов: Нет, не признаю, потому что при мне этого не было.

Гойхбарг: Будьте любезны, предъявить защите протокол заседания. (Протокол предъявляется для осмотра).

Защитник Айзин: Мы не возражаем, но из этого протокола мы не усматриваем, что здесь в присутствии подсудимый Грацианов.

Обвинитель] Гойхбарг: Не будет ли добра защита посмотреть на подпись, имеющуюся под этим протоколом?

Защитник Айзин: Да, подпись есть.

Гойхбарг: Я прошу предъявить этот протокол обвиняем[ым] Морозову, Молодых, Шумиловскому, Грацианову и Ларионову. (Протокол предъяв­ляется для осмотра).

Грацианов: Подпись моя, я не возражаю, но чтобы на этом заседании присутствовали Крутовский и Шатилов мне неизвестно.

Гойхбарг: Я тоже не утверждаю, что они не присутствовали, я утверждаю, что это было с целью внушить, что, якобы, на заседании Административного совета кворум. Административный совет принимает их прошения и ничего нельзя поделать. Остается только один член Административного совета и вся власть переходит к нему.

Грацианов: Я не видал ни Крутовского, ни Шатилова.

Гойхбарг: Тем не менее. Вы подписали, что они были?

Грацианов'. Да.

Гойхбарг: И Вы в этот день ходили, не были взволнованы, что Вы это подписали? Ведь Крутовский был Ваш личный друг. Вам было поручено от имени Административного совета поехать к нему и выразить ему сочувствие от имени Административного совета. Как же Вы думаете, что в этот момент, когда вы принимали постановление, где написано, что оно принято в присутствии Крутовского и Шатилова, всем остальным членам Административного совета не были известны обстоятельства, при которых прошения об отставке ими были поданы?

Грацианов: Я тогда заявил в Административный совет... (Не слышно).

Гойхбарг: Это относится к другому моменту, а в тот день, когда рассматривались эти прошения, никто не знал обстоятельств, при которых были приняты эти прошения?

Грацианов: Мне неизвестно было.

Гойхбарг: А не думаете ли Вы, что это было известно членам Административного совета еще утром 21 сентября?

Грацианов: Мне неизвестно

Гойхбарг: А не думаете ли Вы, что весь Административный совет поручил Михайлову передать Вологодскому во Владивосток, что все члены Административного совета знают, что сегодня ночью арестованы] Крутовский и Шатилов и они вынуждены подать в отставку еще до заседания Административного совета, что весь Административный совет считает такой способ разрешения политических конфликтов страшным, но, вместе с тем, полагают, что Крутовский и Шатилов не могут оставаться министрами, и, что сегодня, только после этого, Административный совет вступает в исполнение своих обязанностей?

Грацианов: Мне неизвестно.

Гойхбарг: Я попрошу огласить телеграмму от Михайлова к Вологодскому, в которой буквально сказано это. Я попрошу огласить дело Чрезвычайной следственной комиссии омской, которая Вас допрашивала при Колчаке, но она была назначена еще до Колчака и № 115 телеграммы Михайлова к Вологодскому. Телеграмму я оглашу, а потом дам для проверки. (Оглашается телеграмма).

Грацианов: Посылка такой телеграммы от имени Административного совета мне не была известна.

Гойхбарг: Я попрошу эту телеграмму предъявить обвиняемым Грацианову, Морозову, Шумиловскому. (Телеграмма предъявляется). Не разрешит ли, подсудимый Морозов, сказать нам, не приняли ли утром этого дня еще другое решение, что не только арестованные, и таким путем освобожденные от должности министров, Крутовский, Шатилов и Патушинский, но также и четвертый министр Вологодский, считается также бывшим из состава правительства и что Административный совет должен стать кабинетом министров?

Морозов: Такого решения не было, и я в таком решении участия не принимал.

Гойхбарг: Вы не ходили на частные совещания?

Морозов: Не помню, чтобы частные совещания были в моем присутствии.

Гойхбарг: Я прошу огласить телеграмму Михайлова в Уфу Авксен­тьеву, копия Сапожникову78, копия Буяновскому79 и копия Вологодскому во Владивосток, следующего содержания. (Оглашается телеграмма). Было такое постановление Административного совета?

Морозов: Я такого постановления не помню.

Гойхбарг: Вы думаете, что единогласно выбранный вами председатель Михайлов солгал в той телеграмме, которую он разослал?

Морозов: Я в этом заседании не присутствовал.

Гойхбарг: А кто-нибудь из тогдашних членов Административного совета, здесь находящихся, присутствовал? Выходит, что никто не присутствовал, а телеграмма была послана?

Морозов: Разрешите мне дать пояснения по поводу телеграммы, посланной Вологодскому во Владивосток 21 сентября? Я удостоверяю, что об аресте Шатилова и Крутовского я узнал вечером на заседании министров, и, если эта телеграмма была послана утром, то категорически удостоверяю, что это без моего ведома. Я совершенно с Михайловым не имел и мне таких сведений об аресте Крутовского он не давал80.

Гойхбарг: Вы вообще не имели частных совещаний?

Морозов: Нет.

Гойхбарг: А не ходили ли к Буяновскому Вы и еще один человек накануне, чтобы узнать, что Совет министров сказал о Крутовском и Шатилове? (Не слышно). Вместе с Михайловым и не грозит ли это существованию Административного совета?

Морозов: Не помню.

Гойхбарг: Вы не ходили туда вместе с Матковским на прямой провод разговаривать с Серебренниковым, с Ивановым-Риновым по поводу этого события?

Морозов: Я был и говорил это, я помню хорошо.

Гойхбарг: Не интересовались ли Вы судьбой Михайлова, не заинте­ресован ли он был... с поста министра финансов?

Морозов: Был слух, что назначается министром финансов Буяновский, может быть, я и спрашивал.

Гойхбарг: Вы не спрашивали ли Серебренникова относительно... министра финансов и не последовало ли постановление об отставке?

Морозов'. Спрашивал.

Гойхбарг'. Вы нарочно ходили к проводу сказать это?

Морозов'. Я ходил, чтобы говорить по поводу убийства Новоселова и требовал ареста Волкова.

Гойхбарг'. Не говорил ли Матковский, что подробности о готовящемся перевороте со стороны Крутовского и Шатилова он может узнать от Вас?

Морозов'. Я не знаю, что он сказал.

Гойхбарг: Не говорили ли Вы, что если Матковский сказал, что это относится к тем..., а когда Вам предъявили подлинную ленту, то Вы сказали, «этого я не писал, но писал исключительно в отношении Новоселова»?

Морозов'. То, что было, я не отрицаю, но я не помню и прошу Вас предъявить мне ленту.

Гойхбарг'. (Оглашает содержание разговора по прямому проводу): «Сегодня утром Вы назвали себя министром финансов, это ошибочно или последовало...» Он сказал, что это ошибочно. Это было?

Морозов: Да, было.

Гойхбарг'. (Оглашает телеграмму Иванову-Ринову). Это было?

Морозов'. Да, было.

Гойхбарг: Когда у Матковского спрашивали, какой переворот подготовлялся, он сказал, «это Вам сообщит товарищ министра юстиции, который стоит у провода».

Морозов: Может быть, это ошибка на ленте «готовящимся».

Гойхбарг: А не кончили ли Вы разговора с Ивановым-Риновым таким образом: «сегодня сведений не было»...

Морозов: Я должен был сообщить, что были арестованы Крутовский, Шатилов... был арестован Грацианов.

Гойхбарг: Вы интересовались, что арестован Грацианов, а не боялись ли Вы личного своего ареста?

Морозов: Я вообще хотел выяснить положение.

Гойхбарг: Может быть, Вы не выясняли положения насчет Шатилова, а выясняли насчет Грацианова?

Морозов'. Это потому, что Грацианов доложил Совету министров, что Крутовский, Шатилов решительно не желают продолжать службу и просят об отставке.

Гойхбарг'. Это было такое положение. А Вы не видели тех предло­жений, которые были принесены в ваше заседание - прошения об их отставке?

Морозов: Может быть, я и видел и читал, но не помню.

Гойхбарг'. Вы знали имя, отчество Крутовского?

Морозов'. Нет.

Гойхбарг'. Кто знал имя и отчество Крутовского из других членов Административного совета? Подсудимый Грацианов, Вы тоже не знали имени и отчества Вашего друга?

Грацианов: Забыл.

Гойхбарг: Подсудимый Шумиловский, Вы не знали имени и отчества Крутовского?

Шумиловский: Тогда знал, а в данный момент позабыл, помню, что Владимир.

Гойхбарг: Подсудимый Ларионов, может быть. Вы знали?

Ларионов: Я не ходил на заседания Административного совета и потому не знал его имени.

Молодых: Его имя, кажется, Владимир Михайлович.

Гойхбарг: Вы говорили, что это знает вся Сибирь.

Молодых: Я его знаю.

Гойхбарг: Так что присутствующие члены Административного совета знали Вас, Гражданин] Грацианов, как друга.

Грацианов: Я тогда знал и теперь знаю, что его зовут Владимир Михайлович.

Гойхбарг: Он был грамотен, он мог перепутать свое имя и отчество?

Грацианов: Разумеется, нет.

Гойхбарг: Я покажу его прошение об отставке, в котором он назван Н.А. и в котором он просит освободить его безотлагательно. Не думаете ли Вы, что он правильно не может написать четыре строчки? (Прошение предъявляется для осмотра). Я прошу обратить внимание на карандашные пометки старого происхождения какого-то остряка. Там написано: А.Б... (Защита не возражает против правильности сделанных показаний).

Морозов: Очевидно, это прошение, насколько я припоминаю, не предъявлялось, а было только прочитано, никто не обратил внимания. Что касается букв А.Б., может это было для протокола кто-то написал. Я не знаю, это только моя догадка.

Гойхбарг: У Вас хватает догадки насчет А и Б, а о способе принятия прошений двух министров, написанных на машинке министром, который никогда не был назначен заместителем председателя Совета министров, Вы говорите, не помню. Был случай, когда Михайлов был назначен исполняющим обязанности председателя Совета министров?

Морозов: Фактически он был.

Гойхбарг: Когда был один Михайлов, другого нет: Вологодский был во Владивостоке, Крутовский, Шатилов подали прошения об отставке, Патушинский также. Остался один министр, и он исполняет обязанности председателя Совета министров. Над кем он председательствовал? Михайлов не считает Вологодского членом, он говорит, что Вологодский выбыл, и потому он считается единственным министром.

Морозов'. Вологодский никогда не выбывал.

Гойхбарг: А между тем, ему дается телеграмма о том, что Михайлов остается председателем Совета министров. (Телеграмма передается для осмотра).

Морозов'. Первый раз вижу.

Гойхбарг: О вашем собрании Михайлов дал такое сообщение Авксентьеву, Сапожникову, Вологодскому и Буяновскому. Подсудимый Шумиловский, Вам не было известно, что прошение было подписано под угрозой и давлением, и вы его обсуждали?

Шумиловский: У нас обыкновенно прошения только зачитывались.

Гойхбарг'. Что же, это обыкновенное явление, что министры присылают прошения об отставке. У вас были случаи, чтобы министры вообще подавали прошения об отставке в Административный совет?

Шумиловский: Не помню.

Гойхбарг'. И Вас не удивило такое обстоятельство, что два министра, которые неизвестно где находятся, прислали прошения об отставке?

Шумиловский: По этому поводу я хотел бы сделать разъяснение.

Гойхбарг'. Я прошу ответить на вопрос, не удивило ли Вас то обстоятельство, что Крутовский и Шатилов не появляются? Тем не менее, они прислали прошения об отставке, а Вы потрудились посмотреть какие эти прошения, может быть, в них ничего не имеется?

Шумиловский'. Я не сомневался в том, что они поданы, насколько они добровольны и заявил по этому поводу протест.

Гойхбарг: А Вы ознакомились с этими прошениями?

Шумиловский: Самый факт мне показался подозрительным, ибо при отказе от рассмотрения этих прошений они должны считаться недейст­вительными.

Гойхбарг'. А если это Вам показалось подозрительным, то не было ли у Вас такого движения: «покажите, что это за прошения»?

Шумиловский: Нет, они были зачитаны председателем.

Гойхбарг: А он пользовался Вашим доверием?

Шумиловский'. Да.

Гойхбарг: Вы подписывали, что в присутствии Крутовского и Шатилова читались прошения об их отставке, не кажется ли странной Ваша подпись?

Шумиловский: Да, в настоящее время мне кажется странной.

Гойхбарг: Вы выразили протест против рассмотрения этого прошения. А Вы поинтересовались, какая бумага подписывалась?

Шумиловский: Я интересовался только тем, каково было решение, и полагал, что канцелярия выполнит это достаточно верно.

Гойхбарг: А не подписывали ли Вы в этот день другого по­становления?

Шумиловский: Не помню.

Гойхбарг: А был такой случай, когда Вы подписывали в один и тот же день два постановления за отдельными номерами?

Шумиловский: Не помню.

Гойхбарг: Я просил бы членов Административного совета вспомнить, что вы подписали: во-первых, постановление за № 11, о том, чтобы немед­ленно освободить Крутовского и Шатилова, во-вторых, постановление №12, о том, чтобы в их присутствии, после их освобождения, на основании вашего предписания, они сами подали прошения об отставке.

Шумиловский: Такого протокола я не подписывал. (Производится осмотр постановлений за№№ 11 и 12).

Шумиловский: Я его не помню.

Гойхбарг: Вы убедились в правильности моих слов, что есть два постановления и Ваша подпись имеется и под одним и под другим постановлением относительно того, что в их присутствии рассма­тривались их прошения...

Время: 8.30-9.30

Гойхбарг: Вы убедились в правильности моего утверждения, что есть два постановления?

Шумиловский: Первое - об освобождении от стражи, второе - об их прошениях.

Гойхбарг: А скажите, что если бы Вы не находились на этой скамье. Вы бы не сказали, что это подлог?

Шумиловский: Перечень присутствующих лиц обыкновенно не интересен и никакого заключения не имеет.

Гойхбарг: Даже если министры Шатилов и Крутовский захотели сами себя высечь и принимают сами свое прошение об отставке? Значит, Вы удостоверяете, что происходило два заседания?

Шумиловский: Я не знал, в каком порядке было подано это прошение, и поэтому я говорил, что эти прошения не подлежат рассмотрению.

Гойхбарг: Это совершенно другое. Вы весь день ничего не знали, а вечером состоялось заседание Административного совета, причем, на предыдущем заседании нет Крутовского и Шатилова, а [на] другом они присутствуют после освобождения.

Шумиловский: То обстоятельство, что они были в перечне, очевидно, ускользнуло от моего внимания.

Гойхбарг: А то, что Вы подписали два постановления, также Вас не удивило?

Шумиловский: Бывали такие случаи. Заседания у нас бывали [по] несколько раз в день.

Гойхбарг: Разумеется, одно днем, другое вечером. Ну, какие-нибудь экстренные заседания?

Шумиловский: Я не помню; чтобы они были вечером.

Гойхбарг: Вы только что заявили, что Вы до семи часов об этом не знали.

Шумиловский: Я этого не заявлял.

Гойхбарг: А не помните ли Вы, что Вы показывали иначе? До вечера Вы не знали ничего, а на заседании Вы узнали о факте ареста, и даже Матковский, который фигурировал в качестве свидетеля, показал, что ему без пяти семь вечера сообщили об аресте. Вы не могли подписать два заседания? Как Вы могли требовать освобождения, когда Вы не знали об аресте? Потом, Вы как объясняете, в № И постановлено немедленно освободить, а, следовательно, было какое-нибудь заседание, где обсуждалось постановление об аресте, а Вы заявили, что до вечера Вы ничего не знали об аресте.

Шумиловский: Я не говорил, что я ничего не знал об аресте. Раз я подписал протокол, значит, я раньше знал.

Гойхбарг: У Вас говорится: «придя в Административный совет, я знал, что он арестован».

Шумиловский: Мне была объяснена сама обстановка подачи прошения.

Гойхбарг: А по какой причине Гудков81 и другие выражали сомнение относительно вынужденности или невынужденности подписи и прошения?

Шумиловский: Если я не ошибаюсь, [то] П.П.Гудков присоединился к моему мнению.

Гойхбарг: Если бы Вам было сейчас представлено, что Сибревком просит об освобождении Вас от обязанностей сидеть на этой скамье, Вы бы тоже не посмотрели?

Шумиловский: Тогда сомнений не возникало.

Гойхбарг: После того, как все эти факты оглашены и Вам предъявлено прошение Вашего друга, грамотного человека, который подписался Н.А.Крутовский, после того, как Вы подписали это постановление, не побудило ли Вас это сказать, что все сделано сознательно?

Грацианов: Я ничего не могу сказать.

Гойхбарг: А бумагу как Вы объясняете?

Грацианов: Я не знаю из других разговоров, когда мне Крутовский категорически передавал.

Гойхбарг: А Вы не объясните?

Грацианов: Нет, не могу.

Гойхбарг: Что это, дружеское или не дружеское равнодушие?

Павлуновский: Факт считается вполне установленным.

Гойхбарг: Я прошу еще разрешения задать подсудимому Грацианову следующий вопрос. В том же заседании, где присутствовали Крутовский и Шатилов, написано о роспуске областной думы, и заявление Гаттенбер- гера о необходимости принять меры. Подписано было Вами. Почему Вы это подписали?

Грацианов: Потому что не было министра внутренних дел.

Гойхбарг: Значит Крутовск[ого], который был министром внутренних дел, не было?

Грацианов: В это время был не Крутовский, а прокурор Иркутской судебной палаты Старынкевич. Управляющий министерством внутренних дел Крутовский был в Уфе.

Гойхбарг: А не показывали ли Вы, что Вы имели крайне редкое отношение к административным обязанностям?

Грацианов: Я был на очень малом количестве заседаний, т.к. был в Томске, на открытии съезда общественных деятелей, а кто присутствовал, когда меня не было, я не знаю.

Гойхбарг: А что Вы вообще передавали такие дела своему товарищу Пав... Вы не показывали перед следственной комиссией?

Грацианов: Нет, не показывал.

Гойхбарг: Вы показывали перед Чрезвычайной следственной комис­сией в Омске: «я подписывал...«.(Читает).

Грацианов: Я подписывал те бумаги, которые непосредственно касались общественного управления. По общественному управлению подписывал я.

Гойхбарг: Следовательно, к Вашим обязанностям относилось и уничтожение областного управления?

Грацианов'. Относительно какой-нибудь связи с общественным управлением ...

Гойхбарг: Не показывали ли Вы перед Чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске, что Вы подписали, потому что Михайлов предложил Вам подписать о роспуске областной думы?

Грацианов: Да.

Гойхбарг: А не забыли ли Вы своих слов: «я должен был исполнить это постановление, я сел, написал эту телеграмму, подписал и отправил»?

Грацианов: Да, я подписал.

Гойхбарг: Нет, Вы написали сами.

Грацианов: Этого я не помню.

Гойхбарг: Вы показывали, что последним вопросом был вопрос о роспуске думы. Это журнал, в котором Вы не посмотрели, что Крутовский и Шатилов присутствуют. (Читает).

Грацианов: Какое это значение имеет?

Гойхбарг: Позвольте, пожалуйста, я Вам задаю вопросы, а не Вы мне.

Грацианов: Я телеграмму подписал, но кто писал текст, я не помню.

Гойхбарг: Я сейчас больше вопросов не имею.

Павлуновский: Защита ничего не имеет против перерыва на пять минут? Объявляю перерыв на пять минут.

Заседание продолжается. Допрос свидетеля Патушинского.

Павлуновский: Предваряю Вас, свидетель, что за ложные показания Вы отвечаете перед революционным трибуналом.

Гойхбарг: В конце 17 года были ли Вы на тайном совещании в числе членов, так называемого, дерберовского правительства?

Патушинский: Я сам на тайном заседании не был, я был избран.

Гойхбарг: Вы приехали в Омск с Крутовским, Шатиловым, Вологод­ским и Михайловым, которые все четыре были, не считая Вас, на этом заседании с эсерами?

Патушинский: Я внесу некоторую поправку, я приехал не с Крутовским. Крутовский приехал несколько позднее, я приехал с Якуш[евым]82.

Гойхбарг: Значит, когда явились представители, так называемого, дерберовского правительства в Омске, тогда их было достаточно, чтобы называться Сибирским правительством, их было пять человек и Вы...

Патушинский: Да.

Гойхбарг: Они были названы в списке, который был на этом тайном заседании, назначен[ы] эсерами?

Патушинский-. Преимущественно эсерами, я был назван народным социалистом.

Гойхбарг: Когда Вы явились сюда, это совпало со временем, когда здесь подняли бунт чехословацкие войска или несколько позже?

Патушинский-. Несколько позже, когда я приехал, их уже не было.

Гойхбарг: Якуш[ев] считал, что достаточно этих пяти человек, которые могут называться Временным Сибирским правительством?

Патушинский: Совершенно верно.

Гойхбарг: Оно не отменило национализацию фабрик и заводов?

Патушинский: Да.

Гойхбарг: То есть, оно не сделало постановления о денационализации фабрик и заводов?

Патушинский: Да.

Гойхбарг: О прекращении деятельности советских учреждений?

Патушинский: Было.

Гойхбарг: О возвращении земли владельцам?

Патушинский: Здесь, в Сибири, частного землевладения не было, насколько я знаю, я точно не могу сказать.

Гойхбарг: Скажите, тогда вы приняли такие меры: советские учреждения не должны существовать, фабрики возвращаются капи­талистам, земля владельцам. Чем же мы могли быть вами недовольны. И все-таки считали, что вы являетесь левыми и должны быть устранены из правительства.

Патушинский: Я должен доложить трибуналу, что если эти меры были приняты, то нами мыслилось, что эти меры были временными.

Гойхбарг: Я спрашиваю, почему, не смотря на это, члены Адми­нистративного совета считали, что Вы должны быть устранены и, не смотря на то, что подали заявление, что берете свое прошение обратно, освободили Вас от должности министра?

Патушинский: Я должен буду ответить суду, но, прежде всего, я должен сделать поправку - я не подавал заявления, что я беру обратно. Под влиянием гнетущей обстановки, я подал заявление об отставке, но, подавая его и, уехав из Омска, я понимал, что действую неправильно, т.к. у меня был мандат областной думы, меня избравшей, и я прекрасно понимал, что только дума, меня избравшая, может снять с меня этот тяжелый крест.

Гойхбарг-. А если бы знали Вы, Вы считали актом враждебным?

Патушинский'. Я считал актом незаконным, преступным и свиде­тельствующим о враждебности.

Гойхбарг'. Почему «преступным]»?

Патушинский'. Потому что правильно или неправильно, но социально-научные данные, которые были представлены в областной думе, облекали нас известным доверием, и никто не мог нас этого доверия лишить, так как областной Совет состоял из членов означенной партии.

Гойхбарг: А большинство партий постановило принимать это прошение, Вы сделали правильно. Если бы они освободили Вас своим большинством. Вы не так возражали бы, если бы это сделал Адми­нистративный совет. Я понимаю, что Вы говорите об областной думе, но были случаи, когда Вы подавали в Сибирскую Директорию?

Патушинский: Я заявлял о своем намерении, но считал, что только областная Дума может снять с меня...

Гойхбарг: Когда Вы и Ваши друзья протестовали против этого, не указывали Вы, что не было большинства Совета министров и поэтому это не должно быть сделано?

Патушинский: Да.

Гойхбарг: Следовательно, если бы создать ведомость, что присут­ствовало на этом заседании большинство министров, в том числе Крутовский и Шатилов и Михайлов, и они принимали участие в обсуждении этого прошения и будто бы большинством приняли...

Патушинский: Это не было бы вполне ненормальным, но все-таки больше.

Гойхбарг: Вы назвали эту партию бандой уголовных преступников и воров и это Вы относили только к колчаковскому правительству последнего периода или распространяли и на Административный совет?

Патушинский: Я бы сказал, что правительство последнего периода в точности персонально мне было неизвестно, члены Административного совета были той группой, которая преемственно переходила от Сибирского правительства к Директории, и от Директории к Колчаку.

Гойхбарг: Значит, эти слова относились к этому основному ядру?

Патушинский: Да.

Гойхбарг: Значит, Вам было известно, что Административный совет был способен к совершению таких вещей в официальных бумагах, которые называются подлогами?

Патушинский: До таких подлогов это могло дойти.

Гойхбарг: А Вы не думаете, что Ваше предложение было принято в присутствии Крутовского и Шатилова, которые в своем же присутствии принимали свои прошения об отставке? А если Вы бы не узнали, что в заседании, в числе присутствующих, написаны также Крутовский и Шатилов, Вы заключили бы, что это возможно...

Патушинский: Нет, я бы поверил в это с трудом.

Гойхбарг: Я прошу предъявить свидетелю постановление от 21 сентября 1918г.

Патушинский: Это совершенно невероятно.

Гойхбарг: В этот день Крутовский и Шатилов находились где?

Патушинский: Они находились в Омске, но имели информацию из Омска от Якушева, который мне сообщил, что в этот день Крутовский, Шатилов и покойный Новоселов, пригласив Михайлова, составили кворум правительства (не 21-го, а 20-го), на котором был решен вопрос, чтобы сократить Административный совет, лишить его тех полномочий, которыми он воспользовался, и, по возможности, ликвидировать те действия, которые уже были совершены Административным советом. В частности, на этом совещании обсуждался вопрос о вхождении в состав правительства, приехавшего с Дальнего Востока, Новоселова...

Гойхбарг: Так же бывшего на заседании тайного дерберовского правительства?

Патушинский: Да, и также имевшего право войти. Совещание было сорвано Михайловым. Эта была последняя информация, которую я получил, приблизительно, 22-го, я собрался выезжать на север, а 22-го получил телеграмму, адресованную присяжному поверенному Георгию Патушинскому. Самый адрес меня удивил, потому что из сословия присяжных поверенных я вышел, когда отправлялся на германский фронт. В последствии я был прокурором Красноярской судебной палаты и в адвокатуру больше не возвращался. Еще более меня удивило содержание. Там говорилось: «Постановлением Административного совета (но не Совета министров) Вы, Крутовский и Шатилов считаетесь уволенными по прошению. Подпись: председатель Административного совета Иван Михайлов». Меня это тогда поразило, но разъяснение я узнал на следующий день или через два дня, когда телеграф принес известие об омских событиях, об аресте Шатилова и Крутовского и об убийстве Новоселова. Совершенно понятно, что Шатилов и Крутовский, арестованные в ночь с 20-го на 21-е, принимать участия 21-го в заседании Административного совета не могли.

Время: 9.30-10.30.

20   мая 1920 года.

Гойхбарг: А не думаете ли Вы, что Административный совет был способен на такую вещь. Он, зная о том, или даже распорядившись о том, чтобы они были арестованы, собирается на заседание, делает распоряжение об их немедленном освобождении. Затем объявил, что, якобы, состоялось второе заседание в их присутствии, после осво­бождения на этом заседании рассматривает их прошение и таким путем они, в присутствии трех министров, сами себя увольняют?

Патушинский: Это конечно возможно, но я думаю, что этого не было.

Гойхбарг: А Вы знаете, что 21-го, в течение всего дня и всей ночи, Крутовский и Шатилов оставались под арестом?

Патушинский: Это я знаю.

Гойхбарг'. Так что, во всяком случае, они присутствовать не могли?

Патушинский'. Теоретически это, конечно, могло бы быть, но я имел последующую информацию от В.М.Крутовского, что эти события происходили совершенно иначе. У них, под угрозой расстрела, отобраны прошения об отставке, которые были предъявлены в Административный совет, и уже Административный совет сам эти отставки принял.

Гойхбарг: Следовательно, для Вас не является новым такой способ изложения обстоятельств, что в присутствии лиц, которые на самом деле не присутствуют, рассматривают их прошения, и пишется, что они принимают участие не только в своей отставке, но и в Вашей? Вы этого не слышали?

Патушинский: До сих пор нет.

Гойхбарг: Вы упоминали, что Новоселов был убит; Вы не знаете кем были арестованы Крутовский, Шатилов и по чьему распоряжению?

Патушинский: Меня здесь не было и я этого сказать не могу.

Гойхбарг: А как Вам Крутовский сказал?

Патушинский: Для них был приготовлен автомобиль. Офицер, приехавший на автомобиле, сказал, что их вызывают к прямому проводу. Они сели в автомобиль и, вместо телеграфа, их повезли в частную квартиру, где, как потом выяснилось, жил Волков. Кто они были, я не знаю. Там они застали арестованного Новоселова. Не помню, в тот же вечер, или на утро, к ним явился какой-то офицер и предложил им одну четверть часа на размышления. (Обвинитель Гойхбарг-. Пять минут). Может быть, пять минут, за точность не ручаюсь. Предложил подписать прошение об отставке. Прошения были написаны и вручены. После чего их освободили и обязали немедленно выехать из Омска.

Гойхбарг-. Так что, если бы они выехали немедленно, они не могли бы проверить сделанное в их присутствии. Что же, они выехали немедленно?

Патушинский-. Нет, они оставались.

Гойхбарг-. А, может быть, Якушев остался?

Патушинский-. Совершенно верно.

Гойхбарг: Волков распорядился об аресте. А телеграмма, что Вы, присяжный поверенный Патушинский, уволены, была подписана кем?

Патушинский. Михайловым.

Гойхбарг: Я прошу доложить рапорт Волкова, в котором он думает, что Патушинский, вместе с Крутовским и Шатиловым, собираются устроить заговор.

Патушинский. Будучи уполномоченным Политического центра, я имел возможность ознакомиться с этими документами, и тогда меня поразило совпадение адресов телеграммы Михайлова и этого протокола, где я тоже именуюсь, совершенно для меня неожиданно, присяжным поверенным.

Гойхбарг: Почему Вас поразило это, Вы установили связь Волкова и Михайлова?

Патушинский. Это подкрепило мои предположения.

Гойхбарг: А Вы не думаете, что предложение удалить членов дерберовского правительства исходило от правительств империалисти­ческих стран. И, с другой стороны, от торгово-промышленных кругов, которые в Омске сгруппировались в военно-промышленном комитете?

Патушинский. В этом я уверен. Я имею многочисленные факты, которым я был свидетелем, отчасти участником, в большинстве случаев, жертвой, в течение двух месяцев, во время моего пребывания здесь в Омске.

Гойхбарг: Не знаете ли Вы, что Волков получил специальное разрешение Совета на арест Крутовского и Шатилова и от военно­промышленного комитета здесь в Омске?

Патушинский. Таких точных сведений у меня нет, и я их не мог иметь, т.к. от Волкова кругов стоял очень далеко, но это чувствовалось, как чувствовалось, вообще сильное давление, в смысле реакционном, именно от этих элементов торгово-промышленных кругов.

Гойхбарг: Вы не знали Куликова?

Патушинский. Знал очень хорошо.

Гойхбарг'. В показании Куликова, которое гласит о том, что Волков советовался с торгово-промышленным кругом, он говорит следующее. (Оглашается показание Куликова). Я попрошу показать защите.

Патушинский: Это вполне совпадает с тем представлением, какое у меня было о взаимоотношениях торгово-промышленного класса и высших военных кругов, с одной стороны, и ядра Административного совета, с другой стороны.

Гойхбарг: А не знаете деятеля военно-промышленного комитета Диваренко?

Патушинский: Я его не знал, но его имя часто фигурировало.

Гойхбарг: Разрешите прочесть показания Диваренко по поводу ареста Крутовского и Шатилова. (Оглашается показание Диваренко).

Патушинский: Несомненно, таковыми были в то время их настроения.

Гойхбарг: Следовательно, для Вас становится ясным, и Вы не возражаете против того, что было влияние со стороны тех кругов, которые группировались вокруг военно-промышленного комитета. А не думаете ли Вы, что были определенные требования со стороны иностранных правительств удалить и областную думу и дерберовское правительство?

Патушинский: Допускаю и это.

Гойхбарг: Не думаете ли Вы, что было сделано специальное указание, что необходимо Новоселова удалить, удалить не из министерства, а удалить с лица земли?

Патушинский: Не знаю, для этого у меня нет достаточных данных.

Гойхбарг: Я попрошу огласить телеграмму Гинса, который был с Вологодским в то время во Владивостоке, который пишет Михайлову от

20   сентября. (Оглашается телеграмма Гинса). Если бы Вы получили такую телеграмму, как бы Вы поняли выражение: «через подходящих лиц»?

Патушинский'. Да, это может наводить на очень странные раз­мышления.

Гойхбарг: А не знаете ли Вы фамилии лиц, которые бы показались подходящими, чтобы его расстрелять?

Патушинский'. Я помню одну фамилию - Мефодьев.

Гойхбарг: А не Семенченко вместе с Мефодьевым? Причем, Мефодьев препровождал его в тюрьму, которая находится за Загородной рощей?

Патушинский'. Да, они его вели в Загородную Рощу и там его убили.

Гойхбарг: Вы говорили, что Вы видели материал в качестве представителя Политического центра в Иркутске. Вы, может быть, видели его в Чрезвычайной следственной комиссии?

Патушинский'. Нет, хотя я очень интересовался и спрашивал о нем, но я был там очень краткое время.

Гойхбарг: Вы не знаете из материалов этой Чрезвычайной следствен­ной комиссии, что Семенченко, отойдя на шаг назад от Новоселова, выстрелил в него и потом потащил его в овраг?

Патушинский: Мне это неизвестно.

Гойхбарг'. Как же Вы истолковываете сейчас оглашенную телеграмму Гинса к Михайлову?

Патушинский-. Эту телеграмму я слышу впервые, но она, несомненно, двусмысленная, и на основании ее можно сделать то предположение, которое Вы, гражданин, делаете.

Гойхбарг-. А как можно иначе понять выражение: «через подходящих людей заявить»?

Патушинский Это еще можно так понять - подыскать людей, близких, которые помогли ему сказать.

Гойхбарг: Кто же, это Михайлов может найти таких людей?

Патушинский: При желании, можно найти. Но повторяю, текст телеграммы, которую я слышу впервые, заставляет предполагать многое, и что здесь имеются в виду иные средства убеждения, кроме товарищеских советов.

Гойхбарг: А Вы не знаете, свидетель Патушинский, что Вологодский, который был Вашим товарищем по этому кабинету, заявлял, что Сибирь не доросла до парламента?

Патушинский: Об этом я узнал потом.

Гойхбарг: Вы не знали из показаний Гинса Чрезвычайной следствен­ной комиссии о том, что в областной думе установилось отрицательное отношение? Председатель Совета министров Вологодский на заседании заявил, что Сибирь до парламента еще не доросла?

Патушинский: Я не слышал от Вологодского такой фразы, но об отрицательном отношении к думе я знаю и мне пришлось с этим течением бороться все время.

Гойхбарг: Что значит «до парламента еще не доросла»? Какой бывает строй до парламента?

Патушинский: Монархический.

Гойхбарг: Я попрошу огласить телеграмму Вологодского, Михайлова, против дерберовского правительства и думы. (Оглашается текст телеграммы). Не ставите ли Вы в связь заявление Мат... и Чарльза Элиота8 3 и представителей других иностранных правительств с разрешением Михайлову разъяснить Новоселову «через подходящих лиц»?

Патушинский: Для меня связь эта ясна.

Гойхбарг: А Вы знаете, что была утверждена Чрезвычайная след­ственная комиссия над арестовавшими Крутовского, Шатилова и так далее?

Патушинский: Кажется, она была учреждена.

Гойхбарг: А Вы не знаете ее решения? Она кого-нибудь признала виновным?

Патушинский: Нет.

Гойхбарг: А, может, кто-нибудь из тех лиц, которые убили Новоселова, понесли наказания?

Патушинский: Я думаю, что если бы это было, это было бы известно.

Гойхбарг: Вы не знаете, что, когда начали искать Семенченко и других, то оказалось, что они пропали без вести?

Патушинский: Знаю.

Гойхбарг: Знаете ли Вы, когда хотели допрашивать других соучастников: Волкова, Нарбута и Манежева, то оказалось, что они, вместе с командующим армией и Волковым, отправляются на восток?

Патушинский: Да.

Гойхбарг: Я больше не имею вопросов.

Защитник Айзин: Скажите, пожалуйста, гражданин Патушинский, Морозов был Вашим товарищем министра, и Вы характеристику банды преступников относите тоже и к Морозову?

Патушинский: Видите ли, я так говорить не могу. Во всяком случае, я Морозова не считаю первым персонажем. Первыми персонажами были Михайлов, Гинс, Тельберг и другие. Морозов - техническая сила, исполнитель канцелярской работы, хороший работник, но, разумеется, чуждый, как и большинство технических работников, с которыми нам пришлось работать, совершенно чуждый нашей идеологии, смотревший на нас несколько недружелюбно. Но мне, кажется, Морозов к активным деятелям Административного совета не принадлежал. По крайней мере, в течение тех двух месяцев, что я был здесь, Морозов не посетил, кажется, ни одного заседания Административного совета. Может быть, я ошибаюсь, но у меня было такое впечатление, что Морозов боится несколько политики, он, помнится, даже высказывал это. Поэтому мне было особенно странно, что в заседании Административного совета 21 сентября, в этом решающем заседании, Морозов оказался налицо, его подпись имелась, и он себя этим окончательно скомпрометировал, по крайней мере, в моих глазах. До этого, Морозов был совершенно аполитичен.

Защитник Айзин: Скажите, пожалуйста, гражданин Патушинский, Шишкина в советскую Россию посылал Морозов по Вашему поручению?

Патушинский: Шишкина посылал не я, и не Морозов. Он поехал в советскую Россию для того, чтобы вообще привлечь для работы лиц, в которых, в частности, нуждалось и министерство юстиции для того, чтобы разгрузить тюрьмы, и для того, чтобы наладить судейский аппарат. Потребовались средства, средства самые незначительные, чтобы пригла­сить некоторых лиц из-за Урала, из разных мест. На это было ассигновано, если не ошибаюсь, 28 тыс. руб.

Защитник Айзин: Значит, собственно поручение отправить Шишкина и деньги для него передали Вы?

Патушинский: Да, я. Но они вышли из Совета министров. Ему были даны задания общие для всех министров, и если, этот расход был проведен по министерству юстиции, то только потому, что министерство юстиции, в то время, являлось единственным, более или менее, уже налаженным министерством.

Защитник Айзин: Скажите, когда Вы были в Уфимской Директории, Урал управлялся особым Уральским правительством. Вам не известно, что в это время Уральское правительство вело расследование о семье Романовых?

Патушинский: Нет, мне это неизвестно.

Айзин: Скажите, пожалуйста, находящиеся здесь члены Администра­тивного совета, это все [те же] самые техники, как и Морозов, или неко­торые из них принимали активное участие в политике Администра­тивного совета?

Патушинский: Я не могу сказать, в какой мере они техники. О Морозове я могу говорить, потому что мне вместе с ним приходилось работать. Что касается других, то они принадлежали к другим ведомст­вам. Я повторяю, тех, которые были вдохновителями в политике Административного совета, я, среди сидящих сейчас на скамье подсудимых не вижу.

Защитник Айзин: Вы кого имели в виду, когда Вы называли колчаковское правительство бандой преступников и воров?

Патушинский: Михайлова, Гинса, фон Гойера, Зефирова.

Защитник Айзин: К каким персонажам Вы относите Шумиловского, Ларионова и Грацианова?

Патушинский: Ларионова я не помню, входил ли в Админи­стративный совет, или он вошел позже, во всяком случае, Ларионова я впервые встретил в помещении Политического центра. Шумиловский, пожалуй, единственный человек из всего Административного совета, имевший известный общественный, политический стаж. Поэтому я на Шумиловского смотрел с чувством некоторого сожаления. Я ясно видел, что его симпатия не на нашей стороне, не на стороне социалистических групп не на стороне дерберовского правительства, а на противоположной стороне. Он отстаивал сам идеи Административного совета, между прочим, и мне всегда казалось, что это человек, у которого, несомненно, есть солидное общественное политическое прошлое, которое, поскольку я знал тогда и уверен даже до сей минуты, разумеется, ни к каким заговорам причастен быть не может. Мне казалось, что у этого человека в душе должна происходить очень тяжелая внутренняя драма. Так я смотрел и продолжаю смотреть на Шумиловского. Мне было больно видеть его не среди единомышленников, а в лагере противоположном.

Защитник Айзин: В тех преступлениях, которые были совершены: убийство Новоселова, принуждение к отставке Шатилова и Крутовского, как Вы полагаете, Шумиловский мог принимать участие?

Патушинский: Я настолько близко не знал и не знаю Шумиловского. Мне кажется, по тому представлению, которое у меня сложилось. Должен оговориться, это представление сложилось не на основании личного знакомства, а на основании его прежней репутации. Я знал, что Шумиловский - провинциальный интеллигентный работник, кажется, учитель гимназии, социал-демократ. Что он пользуется в Барнауле, где он служил, репутацией честного безупречного общественного деятеля. Что его кандидатура неоднократно выставлялась в государственную думу левыми социалистическими партиями, и всякий раз его избрание вызывало всякого рода разъяснения со стороны правительства. И вот, зная все это, я объясняю поступки и деятельность Шумиловского, разумеется, только тем, что он не уяснил себе в достаточной мере ту конъюнктуру, которая в это время сложилась. Мне со всеми этими вопросами, которые мне сейчас задают, приходилось сталкиваться гораздо раньше. Причем, я тогда не думал, что мне придется по этим вопросам давать ответы в качестве свидетеля. Я их расценивал с иной точки зрения, и рассматривал в иной плоскости. Я подходил к ним, возмущался ими и, когда у меня сложился определенный взгляд, мне казалось, что, может быть, что не все те, кто входил в состав этого Административного совета, приложили свою руку к делу Новоселова и ко всему, что там происходило. Но я, как общественный деятель и политический работник, винил их зато, что они оставались там, что они не ушли, и только с этим мирился, что я могу подойти к оценке Шумиловского. Я его могу винить только в том, что он не учел того, что совершилось, того, что должно происходить и не отмежевался от того правительства, которое я считал и продолжаю считать бандой преступников и воров.

Защитник Бородулин84: При Вас конструировались все министерства и различные ведомства?

Патушинский. Нет, я почти застал их сформированными.

Защитник Бородулин: А что, собственно, разумеете Вы под прави­тельством, сначала Сибирским, а затем превратившимся во Всерос­сийское? Кто составлял правительство?

Патушинский: Существовала Директория, как совершенно правильно ее здесь определяют, то есть лица, избранные Сибирской областной думой, в количестве пяти человек. Затем были управляющие ведомствами, которые не имели мандатов от населения, а были назначены, как обыкновенные чиновники. И эти управляющие ведомствами все время домогались известной автономии, известной степени власти. Несколько раз вносил Гинс, при поддержке Михайлова, проект положения об Административном совете. По этому положению, вся власть должна была перейти в руки этого совета, а эти пять избранных Сибирской областной думой, низводились на роль конституционного короля, который царствует, но не управляет. Вот с этим постановлением Административного совета, мы, дерберовская группа, боролись. И два раза этот проект и отклонялся и в последний раз, накануне отъезда Вологодского на восток. Когда под влиянием демонстрации, устроенной всеми управляющими ведомств, по поводу отставки генерала Гришина-Алмазова, Вологодский спасовал, растерялся, испугался и пожелал дать Административному совету полную компенсацию. Он удовлетворил их тем, что всю половину власти, принадлежащей пятерке по мандатам думы, перенес на Админи­стративный совет.

Защитник Бородулин: Управляющие министерствами при Вас имели решающий голос в управлении и законодательстве?

Патушинский: До заседания Административного совета не имели, а после Административного совета они, конечно, имели. И эта была та опасность, которую мы предвидели и против чего мы боролись.

Защитник Бородулин: А товарищ[и] министр[ов] имел[и] право решающего голоса на заседаниях Административного совета?

Патушинский'. Да, имели, на одинаковых основаниях с министрами. В Административный совет, кроме председателя Михайлова, другие министры не входили, а входили только управляющие ведомствами и товарищи министров.

Защитник Бородулин: При последующих личных переменах, кто играл главнейшую роль, и кто составлял это ядро?

Патушинский: Михайлов, Гинс, впоследствии Тельберг, Вологодский же играл роль жалкую.

Защитник Бородулин: В каком положении находилось ведомство государственного контроля?

Патушинский: Мне совершенно неизвестно. Оно только что начинало орган изовы ваться.

Защитник Бородулин: Большинство из тех деятелей, которые впоследствии входили в правительство и, так или иначе, определяли политику этого правительства, большинство известно Вам или нет?

Патушинский: Да, я большинство знаю понаслышке.

Защитник Бородулин: Среди них Вы слышали фамилии Краснова, Палечека, Ячевского и Малиновского?

Патушинский: Фамилию Палечека, в связи с большой политикой, я не слышал. Впервые, я услышал эту фамилию в Иркутске, незадолго до отъезда оттуда, именно в профессорских кругах. Там очень жалели, что Иркутский государственный университет лишается такого полезного работника. Его специальность, кажется, университетская канцелярия, специальность очень узкая и далекая от политики, но я не слышал этой фамилии в связи с политикой и с реакционными тенденциями, которые проводило это правительство.

Защитник Бородулин: Но если бы эти лица принимали какое-нибудь серьезное активное участие, то это до Вашего слуха бы дошло?

Патушинский: Несомненно.

Обвинитель] Гойхбарг: Вы знаете, что на заседании 14 сентября, Михайлов был избран единогласно председателем Административного совета, в том числе и Вашим помощником Морозовым?

Патушинский'. Знаю.

Обв[инитель] Гойхбарг'. Вы знаете, что Морозов, впоследствии, неоднократно обращался в Совет министров с требованием ассигновать определенную сумму на розыски царской семьи?

Патушинский: Этого я не слышал. Признаться, я считал инициатором этого предприятия совершенно другое лицо.

Обвинитель] Гойхбарг: А если это в протоколе записано?

Патушинский: Тогда, конечно, ясно.

Обвинитель] Гойхбарг: Не думаете ли Вы, свидетель Патушинский, что Морозов имел основание быть злым на Крутовского за то, что снял ассигнование 200 тыс. руб. на розыски царской семьи?

Патушинский: Возможно.

Гойхбарг: Вы знаете, что когда в присутствии Крутовского и Шатилова, Михайлов ставил вопрос относительно 10 тыс. руб. на розыски царской семьи, то Крутовский этот вопрос снял?

Патушинский: Несомненно, раз этот вопрос был поставлен и Крутовский был на этом заседании, что Крутовский должен был снять этот вопрос.

Гойхбарг: Я прошу огласить показание Никифорова8 5, управляющего министерством иностранных дел, в Чрезвычайной следственной комис­сии. (Оглашается показание Никифорова).

Патушинский: Несомненно, так должно было быть.

Гойхбарг: Вы сказали, что Шумиловский не способен заниматься спекулятивными и другими делами, а Вы, рассматривая протокол закры­того заседания, не увидели, что Шумиловский принял участие в распоря­жении министра финансов о снабжении членов правительства и вообще высокопоставленных чиновников [иенами] по льготному курсу?

Патушинский: Это было в последний период в Иркутске?

Гойхбарг: Это было при участии Шумиловского.

Патушинский: Я протокола не видел.

Гойхбарг: Может быть, Шумиловский не будет возражать. Под­судимый Шумиловский, Вы против этого возражали?

Шумиловский: Существенных возражений не делал.

Гойхбарг: Фамилию Палечека Вы не слышали в связи с разными и реакционными течениями, а Вы знаете, что Палечек был на советской службе, а потом был товарищем министра?

Патушинский: Раньше я об этом не знал, и, вообще, Палечеком не интересовался, и всего каких-нибудь два месяца тому назад от одного из профессоров Иркутского университета узнал о нем.

Гойхбарг: А когда Вы рассматривали протокол заседания Совета министров, не бросилось ли Вам в глаза, что было предположение в Совете министров передать ведомство императорского двора министерству народного просвещения и это предположение снято было Палечеком с обсуждения?

Патушинский'. Нет.

Гойхбарг'. Как можно объяснить этот отказ передать в ведомство императорского двора ведомству народного просвещения?

Патушинский: Я не могу определенно объяснить.

Гойхбарг: А нельзя ли это объяснить так: придет время, когда нужно будет передавать ведомство императорского двора ведомству народного просвещения?

Патушинский: Я не знаю, но, несомненно, это решение реакционное.

Гойхбарг: Вы знаете, что Шумиловский принимал участие в заседании 21 сентября?

Патушинский: Да, я знаю, но не подозреваю в нем своих корыстных мотивов в этой определенной реакционной политике. Я его слишком мало знаю, для того, чтобы делать какие-нибудь заключения.

Гойхбарг: Как Вы можете объяснить подписание тех документов, по которым Крутовский и Шатилов находились в Административном совете, тогда как на самом деле находились в другом месте, под охраной Семенченко и других, которые повели в тюрьму Новоселова?

Патушинский: Если не считать Шумиловского причастным к этому заговору, а я должен сознаться, что я, до сегодняшнего дня, не считал его активным участником этого заговора, осведомленным во всех злоумышлениях, которые готовились и совершались, то это можно объяснить только тем, что он небрежно отнесся, может быть, не прочитал, что там заключается, может, в это время, когда обсуждался этот вопрос, даже отсутствовал или был отвлечен другими разговорами, что часто практикуется. Приходят на заседание, интересуясь вопросами своих ведомств, докладами, которые по этим вопросам вносятся и пока этот вопрос обсуждается, интересующиеся присутствуют, слушают вни­мательно, а когда речь заходит о вопросах, выходящих из круга их ве­домств, внимание их падает, они могут даже уйти. Затем, через несколь­ко времени, канцелярия приготовит постановление, и оно в готовой форме подсовывается для подписи.

Гойхбарг'. Если бы Вы спрашивали относительно Вашего учреждения на основании фактов, то если бы Вы узнали, что в тот же самый день 21 сентября был составлен другой протокол предыдущего заседания, в котором сказано, что предписывается немедленно освободить Крутовского и Шатилова, а затем другой протокол, в котором сказано, что они присутствовали, и на этом протоколе имеются подписи Морозова и Шумиловского, Вы сочли бы это только небрежностью?

Патушинский: Я не могу удостоверять что-нибудь положительное. Повторяю, я очень мало знаю Шумиловского и Морозова.

Гойхбарг: Как Вы думаете, свидетель Патушинский, постановление о  смертной казни относится к ведомству труда?

Патушинский: Нет, конечно.

Гойхбарг: Если бы Вы узнали, что утром вносится постановление о смертной казни в отношении одной категории, а через три-четыре часа Верховный правитель высказывает пожелание, чтобы еще к одной категории, к которой днем постановили применять только каторгу, тоже установить смертную казнь, что через несколько часов собирается Совет министров, Шумиловский рассматривает и подписывает эту смертную казнь для тех, для которых была принята каторга.

Патушинский: В такого рода вопросах небрежность является преступной.

Гойхбарг: Я попрошу огласить протокол заседания Совета министров. (Защита доверяет).

Защитник Айзин: Гражданин Патушинский, у [Вас] было не­довольство Административным советом, и Вы ставили им в вину их политическую слепоту?

Патушинский: Нет, не только политическую слепоту, а, прежде всего, посягательство на то, что с моей точки зрения, являлось правом только пятерки. Затем недовольство основывалось еще на том, что в смене членов

Административного совета ясно чувствовались именно те общественные элементы, которые выступили под лозунгом реванша и реакции.

Защитник Айзин: Вы подразумеваете Каргалова и Жардецкого?

Патушинский: Да, в деятельности того же Михайлова и Гинса я слышу перепевы передовых статей Жардецкого. Во всем этом я чувствовал явное проявление реакции.

Защитник Айзин: История с подлогом в заседании 21 сентября для Вас ясна. Кого Вы считаете умышленным виновником этого подлога?

Председатель: Извиняюсь, гражданин Патушинский - свидетель, а не эксперт.

Гойхбарг: К какой партии принадлежал Морозов?

Патушинский: Я считал его беспартийным.

Гойхбарг: А Вы знали, что он член партии Народной свободы?

Патушинский: Нет, не знал.

Гойхбарг: Вы сказали, что реакционные круги вели реакционную политику за их спинами. Я попрошу подтвердить, что Морозов был членом партии Народной свободы.

Защитник Айзин: Морозов принадлежал к числу активных деятелей партии Народной свободы.

Патушинский: Я его считал просто-напросто чиновником, не партийным.

Защитник Айзин: По поводу ассигнований 10 тыс. руб. на розыски семьи Романовых разрешите задать вопрос Морозову Не пожелает ли он дать трибуналу объяснение, каким образом ассигнованы эти деньги на дальнейшие розыски?

Морозов: От начальника штаба чеховойск Дитерихса поступила бумага от военного министра с просьбой ассигновать деньги на производство розыска семьи Романовых. Причем там сообщалось, что следствие производится Уральским правительством, по предложению прокурора окружного суда, одним из членов. Что Уральское правительство ассигновало 10 тыс. руб. на эти розыски и что генерал Дитерихс просит еще 10 тыс. руб. Эта переписка от военного министра была направлена в министерство юстиции. Т. к. в моем распоряжении таких денег не было, я направил эту переписку в Административный совет, и Админи­стративный совет назначил его к слушанию. В этот день приехали Кру­товский, Шатилов, заседание Административного совета проходило в их присутствии, причем, каждый раз, когда рассматривался какой-либо вопрос, Михайлов спрашивал Крутовского и Шатилова, не имеете ли Вы что-нибудь против того, чтобы этот вопрос рассматривался в Административном совете. Обыкновенно, они ничего не имели. А когда дело дошло до вопроса о розыске семьи Романовых, то Крутовский заявил, что он вопрос просит снять, чтобы обсудить его в Совете министров. Этот вопрос был снят и поставлен на повестку заседания Совета министров и на следующий день. Потом оказалось, что это дело не было заслушано, и через долгий промежуток времени ко мне опять обратился военный министр с вопросом, как разрешен вопрос об ассигновании. Я сообщил, что непосредственно председателем Административного совета этот вопрос был поставлен на повестку и разрешен в положительном смысле. Разрешите мне коснуться вопроса о принадлежности моей к партии Народной свободы, членом которой я состоял до 1 июля 1917 г. 1   июля 1917 г. я из Омска уехал в Барнаул, в качестве председателя окружного суда, и из партии вышел. В настоящее время, я, хот[я] по убеждению принадлежу к партии Народной свободы, но членом ее не состою.

Гойхбарг: Подсудимый Морозов, а Вы не припоминаете ли, от имени министерства юстиции в Совет министров, не вносились ли дополнительные ассигнования 15 тыс., 25 тыс., потом 309 тыс. руб. на розыски царской семьи?

Морозов: Этих цифр я точно не помню, но знаю, что это было несколько раз.

Гойхбарг: Это была переписка или деятельность министерства юстиции?

Морозов: Нет, эти деньги просила Екатеринбургская судебная палата. Это была не моя переписка, а переписка министерства юстиции.

Гойхбарг: А в сентябре 1918 г., когда вносилось предложение о розыске семьи Романовых, кадетская партия, не переменила ли своего демократически-республиканского лозунга и заявила, что нужно возвратить монархизм?

Морозов: Я вышел из партии в июле месяце 1917 г.

Гойхбарг: И не интересовались ее деятельностью?

Морозов: Я членом партии не состоял.

Гойхбарг: И Вы не знали, что они переменили свое направление, говоря, что необходима монархия, что [до] демократической республики Россия еще не доросла?

Морозов: Нет, я не знал этого.

Гойхбарг: Я прошу, ввиду затруднительности представлять сейчас свидетельские показания, настоящее заседание закрыт[ь].

 


 

1  О предварительном следствии, сборе вещественных доказательств и обстоя­тельствах ареста обвиняемых см.: Познанский B.C. Суд над министрами Колчака // Известия СО АН СССР. Серия истории, филологии и философии. Новосибирск, 1990. Вып. 1. С. 44 — 51;ДроковС.В. Следственное дело А.В.Колчака как источник по истории Гражданской войны в Сибири: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1998; Он же. Суд на Атаманском хуторе // Ист. науч.-попул. альманах «Белая армия. Белое дело». Екатеринбург, 2000. № 7. С. 64 - 80.

2  Павлуновский Иван Петрович (1888-1940?) - видный большевистский деятель, член РСДРП (б) с 1905 г. Службу начал писцом Курской казенной палаты, письмоводителем у адвоката, прослушал курс на юридическом факультете Петербургского университета. В 1914 г. призван в российскую армию; окончил школу прапорщиков, служил в гвардейских частях Петрограда и Царского села. После Февральской революции избран членом Петроградского Совета; коман­довал полком, действовавшим против генерала Л.Г.Корнилова. В Октябрьском перевороте - член ВРК в Петрограде, руководил осадой Владимирского юнкер­ского училища; вместе с Ф.Ф.Раскольниковым и С.Г.Рошалем командовал отря­дами по взятию Гатчины; с Н.В.Крыленко участвовал в ликвидации Ставки. В конце 1917 г. - начальник отряда балтийских и черноморских моряков в боях под Белгородом. В ВЧК с момента ее организации; переехал в Москву, прини­мал руководящее участие в ликвидации «Союза защиты Родины и свободы». С августа 1918 г. - начальник Особого отдела 5-й армии Восточного фронта. Председатель ВЧК в Казани и Уфе после взятия этих городов Красной армией в 1918 г. С апреля 1919 г. по 1920 г. заместитель, а с августа - первый замна­чальника Особого отдела ВЧК. С 1921 г.- член Сиббюро ЦК РКП (б); участ­вовал в операции по захвату Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. С 1928 г. - зам. наркома РКИ, с 1930 г. - член Президиума ВСНХ, с 1932 г. - зам. наркома тя­желой промышленности СССР. С 1934 г. - кандидат в члены ЦК ВКП (б). В 1937 г. - репрессирован; погиб в заключении.

3  Косарев (Косырев) Владимир Михайлович (1881 - 1945)- из рабочих, профес­сиональный революционер, член РСДРП (б) с 1898 г. Участник российских революций. В 1917 г. один из руководителей Совета солдатских депутатов Том­ского гарнизона; с ноября - следователь Омского Совета; весной 1918 г. - Запад­но-Сибирского Исполкома Советов. Член Уральского областного комитета РКП (б), секретарь Рогожско-Симоновского райкома партии; делегат VIII съез­да РКП (б).

4  Байков М.Н. - член РКП (б); в состав ревтрибунала вошел как представитель революционных рабочих, «переживших террор белогвардейщины с момента антисоветского переворота»: Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. 467. On. 1. Д. 51. Л. 14.

5  Щетинкин Петр Ефимович (1884 - 1927) - сын крестьянина-батрака. Плот­ницким ремеслом занимался до 1906 г., когда был по жребию призван на военную службу, которую отбывал в Сибири. В декабре 1909 г. уволен в запас ст. унтер-офицером. В 1913 г. окончил школу подпрапорщиков. В годы первой мировой войны в составе 5-й роты Сибирского стрелового полка; награжден Георгиевскими крестами и медалями (в том числе медалью Французской республики). В декабре 1916 г. в чине штабс-капитана в составе 59-го Сибирского стрелкового полка вернулся в Сибирь. В Февральской революции и Октябрьском перевороте никаких активных действий не принимал. В 1918 г. работал начальником уголовного розыска Ачинского уезда в военном отделе уездного Исполкома Советов. Один из организаторов партизанского движения на севере Ачинского уезда; заместитель командующего партизанской армии Баджейской республики и Минусинского фронта. Делегат VIII съезда РКП (б). Начальник штаба пограничных войск ОГПУ в Сибири и на Дальнем Востоке; консультант-инструктор Государственной военной охраны в Монголии. Из Томской газеты: «... Около 5 часов, вереница подвод с бандитами, растянувшись в целую версту, прибыла в селение Краснореченско-Заводское (в 5 верстах от села Краснореченского). Часть бандитов направилась к дому управляющего здешним винокуренным заводом А.Королевой... Особенное «оживление» было у подвалов со спиртным, где его хранилось несколько тысяч ведер... Щетинкин верхом ездил по улицам деревни и призывал «честной народ» к подвалам... Призыв Щетинкина к крестьянам - идти за спиртным - нашел горячий отклик и две трети деревни отправились к подвалам. Шли мужики, бабы, девки и ребятишки, - с бутылями, кринками, логушками и с кадочками (на лошадях). Давка у подвалов была невообразимая. Через час вся деревня была пьяна. Над деревней стоял гул от песен, началось хождение друг к другу «в гости» из дома в дом, как это бывает на Пасхе. «Это - коронование Щетинкина», - говорили мужики»: Сибирская жизнь. 6 апреля 1919. № 71.

6  Мамонтов Ефим Мефодьевич (1889 - 1922) - из крестьян Воронежской губ., переселенец. Участник первой мировой войны; старший унтер-офицер; награжден двумя Георгиевскими крестами. В августе 1919 г. избран главно­командующим партизанскими отрядами. В декабре 1919 г. назначен помощни­ком инспектора пехоты 5-й армии и штаба Западно-Сибирской партизанской армии.

7  Червен-Водали Александр Александрович (1873 - 1920) - в 1900 г. окончил Петербургский университет. В 1902 г. переехал в г. Тверь, где занимался об­щественной деятельностью; гласный городской думы. В годы первой мировой войны - председатель Тверского комитета Союза городов, военно-промыш­ленного комитета; член комитета Союза городов в Москве. В 1917 г. - член Московской городской управы и комиссар по делам благотворительности. В 1918 г. выехал к А.И.Деникину для участия в Особом совещании. С февраля 1919г. работал в составе правительства Колчака: товарищ министра внутренних дел, зам. председателя Совета министров. 4 января 1920 г. добровольно сдался Политическому центру. Член партии Народной свободы.

8   Шумиловский Леонид Иванович (1876- 1920)-в 1900 г. преподавал в реальном училище и женской гимназии г. Барнаула. С 1905 г. участвовал в деятельности группы РСДРП. В 1907 г. высылался за пределы Томской губ. как активист предвыборной кампании во 2-ю Государственную думу от демократических сил. Участник первой мировой войны. В период выборов во Всероссийское Учредительное собрание выставлялся кандидатом от социал-демократов- меньшевиков Румынского фронта. В 1918 г. вошел в состав Временного Сибирского правительства министром труда. Пост министра сохранял при Директории и правительстве Колчака.

9   Краснов Григорий Андрианович (1882 - ?) - окончил Петербургскую духовную академию. В 1907 г. поступил на службу в Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей; утвержден в чине коллежского секретаря по степени кандидата богословия. В 1916 г. за труды по Всероссийскому аэроклубу пожалован чином надворного советника. Указом Временного правительства от 6 июня 1917 г. назначен и.о. члена Совета государственного контроля. С

4  ноября 1918 г. - государственный контролер Временного Сибирского и правительств Колчака.

10 Морозов Александр Павлович (1864 - ?) - юрист; с 1908 г. служебная деятельность проходила в Омском судебном ведомстве: следователь, член окружного суда. В 1917 г. Временным правительством назначен председателем Барнаульского окружного суда. Состоял председателем Общества попечения начального образования. С 4 ноября 1918 по 30 ноября 1919 г. работал в министерстве юстиции; министр юстиции в правительстве Колчака. Член партии Народной свободы до июля 1917 г.

11 Преображенский Павел Иванович (1874-?)-окончил Ташкентскую гимназию; в 1900 г. - Петербургский горный институт. Приглашен в состав группы геологов, работавших под руководством проф. В.А.Обручева по исследованию областей Ленских золотых приисков. В 1913 г. избран в состав Геологического комитета, ас 1916 г. заведует Сибирской секцией комитета. В 1901 - 1907 гг. преподает в горном институте. Участие в учебном отделе Русского технического общества и доклады по вопросам профессионального образования выдвинули его в ряды видных специалистов. С начала первой мировой войны - перешел на общественную деятельность и, как руководитель врачебно-санитарного отряда Союза городов, работал в Карпатах в армии генерала Радко-Дмитриева. В 1917 г. член комиссии Временного правительства по реформе высших учебных заведений, товарищ министра народного просвещения. В 1918 г. направлен Геологическим комитетом на западный участок Южно-Сибирской ж.д.; товарищ министра народного просвещения Временного Сибирского правительства; с января 1919 г. - министр народного просвещения прави­тельства Колчака.

12 Ларионов Алексей Николаевич (?- 1920) - инженер путей сообщения; в 1905 г. избирался председателем Совета первого делегатского съезда Владикавказской ж.д., в 1917 г. - съезда Совета рабочих и служащих. Автор опубликованных работ по сравнительному анализу эксплуатации железных дорог. С августа 1918 г. - управляющий Алтайской ж.д., директор технико-хозяйственного отдела; член правления КВЖД. В августе 1919 г. - председатель съезда железнодорожников; с 4 ноября 1918 г. - товарищ министра путей сообщения Временного Сибирского и правительств Колчака. Инициатор создания агентства «Путиметалл» по снабжению ж.д. Сибири.

13 Степаненко Георгий Макарович (1865 - 1920) - инженер; в 1917 - 1918 гг. помощник начальника Омской ж. д. В 1918 г. назначен управляющим министер­ством путей сообщения Временного Сибирского правительства; товарищ министра путей сообщения в правительстве Колчака.

14 Жуковский Владимир Григорьевич - с 1909 г. консул в министерстве иност­ранных дел. В годы первой мировой войны - помощник при председателе Совета министров. С 1918 г. - товарищ министра иностранных дел прави­тельства Колчака.

15 Писарев Леонид Иванович (1866 - ?) - товарищ главного управляющего по делам вероисповеданий правительства Колчака. По поручению Томского Соборного совещания - редактор газеты «Сибирский благовестник».

16 Клафтон Александр Константинович (1870? - 1920) - видный деятель партии Народной свободы; родом из Самары. Журналист; привлекался по процессу Народной Воли, отбыл 3 года в ссылке. Издатель «Волжской газеты», где принимал участие М.Горький. До 1905 г. служил в уездном земстве, затем стал секретарем Самарской губернской земской управы. После революции 1905 г. в составе Самарского губернского комитета партии кадетов. В 1918 г. выехал из Москвы в Уфу через фронт по поручению Международной комиссии Красного Креста. При организации в Омске Восточного комитета партии Народной свободы вошел в него как товарищ председателя, с декабря 1918 г. - предсе­датель. «Случилось так, - писал он, - что лучшие офицеры и лучшие политические вожди там, у вас, на Дону, а серая масса здесь, и эта серая масса должна складывать государственность именно здесь». «Наши партийные деятели сделали огромную ошибку, бросив Сибирь на произвол судьбы и сконцентрировав все свои силы там, на Дону... Здесь полное безлюдье. Все должны учиться, чтобы подняться над губернским масштабом до государ­ственного горизонта, а учиться нет времени, работать приходится среди опасе­ний внезапных рецидивов большевизма, в полном хаосе психологического и государственного разложения, усталости... при явно оккупационных замыслах соседей, их соперничестве между собой и неприкрытой эгоистической политике почти всех... Каждый новый шаг в России все более усложняет нашу задачу, и задачу современной власти...». Возглавлял Русское бюро печати в Омске, председатель акционерного российского печатного дела.

17 Гришина-Алмазова (урожденная Захарова) Мария Александровна - вдова управляющего военным министерством Временного Сибирского правительства генерал-майора А.Н.Гришина-Алмазова. В годы правления Верховного правителя - хозяйка одного из самых видных омских салонов.

18 Цеслинский Михаил Николаевич - в 1917 г. начальник Иркутского почтово­телеграфного округа. С 1918 г. исполнял должность начальника Главного управления почт и телеграфа в составе министерства внутренних дел на правах директора департамента.

19Ячевский Михаил Эдуардович - юрист; с середины 1919 г. товарищ министра внутренних дел.

20 Грацианов Александр Алексеевич (1865 - ?) - санитарный врач г. Томска; в 1905 - 1914 гг. гласный городской думы. В июле 1918 г. назначен товарищем министра внутренних дел Временного Сибирского и правительств Колчака. Член Томского губернского комиссариата; участник съезда общественных деятелей.

21 Палечек Николай Иосифович (1878 - 1939) - педагог; с 1902 г. работал в министерстве народного просвещения; автор законопроекта о Народном университете А.Л.Шанявского. С 1915 г. вице-директор Департамента министерства народного просвещения; член сельскохозяйственного Совета и Ученого комитета министерства земледелия. Участник политической забастов­ки сотрудников министерства народного просвещения в ноябре 1917 г.; входил в состав делегации, принятой А.В.Луначарским. С марта 1918 г. в составе Сове­та Пермского университета. В апреле 1919 г. назначен товарищем министра народного просвещения правительства Колчака.

22 Молодых Иннокентий Александрович - уроженец Иркутской губ.; сибирский областник и общественный деятель; первый управляющий делами Сибирского бюро Совета съездов торговли, промышленности и сельского хозяйства. До

1918 г. занимался организацией хозяйственных и экономических условий для переселенцев. Товарищ министра снабжения правительства Колчака.

23 Дмитриев Николай Васильевич - в 1909 - 1917 гг. заведующий продоволь­ственным делом, казенными зернохранилищами в Акмолинской и Тургайской обл., Тобольской и Томской губ. в составе Переселенческого управления. С июня 1918 г. товарищ министра продовольствия Временного Сибирского и правительств Колчака.

24 Карликов Вячеслав Александрович - в 1918 г. начальник военно-учебных заведений г. Оренбурга; попечитель Оренбургского кадетского корпуса. В 1919 г. назначен помощником военного министра правительства Колчака.

25 Введенский Сергей Аксентьевич - профессор; инженер путей сообщений. В апреле 1918 г. назначен председателем комитета по топливу, затем - членом коллегии по топливу. С декабря - товарищ министра торговли и про­мышленности по вопросам топливной политики правительства Колчака.

26 Василевский Вячеслав Константинович - инженер; до 1917 г. занимался инспекцией строительной деятельности. В июле 1919 г. назначен товарищем министра труда правительства Колчака.

27 Третьяк С.М. - член и активный деятель ПСР; в 1908-1911 гг. отбывал царскую каторгу. В 1918 г. назначен комиссаром труда Временного Сибирского правительства. По поручению Омской боевой организации ПСР в ноябре 1918г. работал товарищем министра труда в правительстве Колчака. В марте 1919 г. избран членом Исполнительного бюро крестьянского объединения Сибири; в октябре - представителем Исполнительного бюро сибирской группы социал- революционеров-автономистов. На судебном процессе от услуг защиты отказался.

28 Новомбергский Николай Яковлевич (1871 - 1949)-сибирский общественный и политический деятель. Окончил Варшавский университет и Петербургский археологический институт; автор опубликованных научных трудов. В 1908 -

1919   гг. - профессор Томского университета. 4 ноября 1918 г. назначен товарищем министра внутренних дел Временного Сибирского правительства, затем - правительства Колчака. В середине 1920-х гг. - зам. председателя Сибкрайплана, председатель бюро по электрификации Сибири. С 1943 г. - профессор в Архангельском педагогическом университете.

29 Малиновский Михаил Алексеевич - юрист; член партии Народной свободы. На должность товарища министра юстиции правительства Колчака назна­чен 6 мая 1919 г. Занимался разработкой законодательных проектов и делопро­изводством министерства.

30 Хроновский Иван Неронович - член партии Народной свободы. До 1916 г. работал в министерстве финансов, занимая посты начальника отделения Омской казенной палаты, затем - управляющего казенными палатами в Томске и Самаре. В 1916 - 1917 гг. - директор Самарского отделения Петроградского международного банка. В 1917 г. по представлению кн. Г.Е.Львова, назначен помощником Самарского губернского комиссара; на выборах в городскую думу избран гласным. Автор податной реформы, предоставлявшей органам земства широкие права по самообложению в сметном порядке, и введению денежного налога, соответствующего образовательному цензу.

31 Текст документа не заполнен.

32 Айзин - адвокат; член коллегии защитников при Омском губревкоме. На суде представлял интересы подсудимых: Морозова, Молодых, Степаненко, Цеслин- ского, Дмитриева, Жуковского, Писарева, Хроновского и Новомбергского.

33 Жестянников - член РКП (б); секретарь Сибирского Чрезвычайного револю­ционного трибунала.

34 Гойхбарг Александр Георгиевич - член РКП (б); действительный член социалистической Академии наук; заведующий отделом юстиции Сибирского революционного комитета. Автор опубликованного в 1919 г. сборника статей «Пролетариат и право».

35 Горбунов А.Л. - член правления конторы Семипалатинского отделения монгольской экспедиции по заготовке мяса министерства продовольствия Временного Сибирского правительства. Был арестован по постановлению следственной комиссии за должностные преступления.

36 Анненков Борис Владимирович (1889 - 1927) - участник первой мировой войны; хорунжий. После Октябрьского переворота приехал в Омск; за отказ разоружиться перед Советом казачьих депутатов, объявлен вне закона. Летом 1918 г. сформировал дивизию до 10 тыс. сабель, действовавшую в Западной Сибири, Казахстане и Семиречье. В конце 1919 г. назначен Колчаком командую­щим отдельной Семиреченской армией. В 1920 г. бежал в Китай. В 1927 г. осужден Верховным судом за совершенные зверства на территории Сибири и расстрелян.

37 Николай II Александрович Романов (1868 - 1918) - последний император России.

38 Подробно см.: Charles J., Weeks Jr., Baylen Joseph О. Admiral Kolchak’s mission to the United States, 10 September - 9 November 1917 // Military Affairs. Kansas State University. Manhattan, 1976. Vol. 40. April № 2\ Дроков С.В. Военно­морская миссия контр-адмирала Гленнона в Севастополь // Отечественные архивы. 1993. № 4. С. 79 - 88; Он же. Военно-морская миссия вице-адмирала А.В.Колчака в Америку // Там же. 1996. № 1. С. 76 - 84.

39 Имеются в виду «Временное Сибирское правительство», «Западно-Сибирский комиссариат», «Директория (Временное Всероссийское правительство)», большинство членов которых состояло из эсеров. Деятельность этих прави­тельств была кратковременной, т.к. вместо них к власти приходили правые силы, опиравшиеся на армию и цензовые элементы.

40 Брешко-Брешковская (урожденная Вериго) Екатерина Константиновна (1844 - 1934) - одна из организаторов и лидеров боевой организации ПСР. В народни­ческом движении России с 1873 г. В Февральскую революцию была освобождена из ссылки. Активно поддерживала Временное правительство. Октябрьский переворот встретила враждебно; в 1919 г. эмигрировала.

41 Крутовский Владимир Михайлович (1856 - 1938) - врач; один из видных лидеров сибирского областничества. В1881 г. окончил Петербургскую медико-хирургическую академию. Привлекался к судебной ответственности за революционную деятельность. Основатель первой в Сибири медицинской газеты «Сибирские врачебные ведомости». С 1888 г. гласный Красноярской городской думы. После Февральской революции избран председателем Красноярского коалиционного комитета; губернский комиссар. В 1918 г. занимал пост министра внутренних дел Временного Сибирского правительства. В 1920-х гг. - директор фельдшерской школы.

42 Шатилов Михаил Бонифатьевич (1882 - 1937)-юрист; член ПСР; сибирский областник. В 1909 г. окончил Томский университет; руководил студенческим движением автономистов. В 1911 г. работал в Томском окружном суде. После Февральской революции - помощник Томского губернского комиссара Временного правительства. На областном съезде сибиряков-автономистов избран товарищем председателя. В декабре 1917 г. на Чрезвычайном Общеси­бирском областном съезде назначен членом Временного Сибирского областного Совета. С июня 1918 г. - министр туземных дел Временного Сибирского правительства. В 1920-х гг. возглавлял Томский краеведческий музей.

43 Сибирская областная дума - высший законодательный орган в послере­волюционной Сибири. В октябре 1917 г. в Томске на первом областном Сибирском съезде было объявлено об автономном устройстве Сибири в составе России. Законодательным органом должна была стать Сибирская областная дума. См.: Вибе П.П., Михеев А.П., Пугачева Н.М. Омский историко­краеведческий словарь. М., 1994. С. 238 - 239.

44 Административный совет (август - ноябрь 1918 г.) - коллегиальное совещание управляющих министерствами, товарищей министров и управляющего делами Совета министров Временного Сибирского правительства для предваритель­ного рассмотрения и подготовки вопросов перед заседаниями. При отсутствии кворума в Совете министров Административный совет становился едино­гласным органом власти, что привело к влиянию его председателя И.А.Ми- хайлова. Конфликт с Директорией завершился ликвидацией Админи­стративного совета.

45 Яцков - вторым пунктом повестки дня заседания Административного совета Временного Сибирского правительства от 4 октября 1918 г. (журнал №23) значилось: «...утверждено представление министерства финансов об отпуске кредита в сумме 1000 руб. прапорщику Яцкову за энергичную деятельность при преследовании большевиков». ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 9. Л. 145.

46 Александр III Александрович Романов (1845 - 1894) - император России с 1881 г.

47 Возможно, Акимов А. А. - правый эсер, член Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов от 12-й армии; кандидат в члены Всероссийского демократического Совета и Временного Совета Российской республики; член Президиума Второго Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов от Владимирской губ.

48 Возможно, Марков Борис Дмитриевич (Доронин Федор Алексеевич) (? -1920) - член Учредительного собрания от 2-го Томского избирательного округа; руководитель Сибирского союза ПСР. Убит на озере Байкале 6 января 1920 г.

49  Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870 - 1920) - один из активных лидеров «Союза русского народа», «Союза Михаила Архангела», крайне правых политических кругов во II—IV Государственных думах.

50  Шишкин - сотрудник министерства юстиции правительства Колчака.

51  Гондатти Николай Львович (1860 - 1946)-в 1911-1917 гг. генерал-губернатор Приамурского края; организатор и меценат многих научно-исследовательских экспедиций по изучению края. В 1917 г. был арестован Хабаровским комитетом общественной безопасности и препровожден в Петроград; в июле - освобожден. С октября 1918г. проживал в Хабаровске, затем - на линии отчуждения КВЖД и в Харбине.

52  Башилев - генерал-губернатор Уфимской губ.

53  Обрыв в тексте документа.

54  Вульфсон З.Д. - член правления конторы Семипалатинского отделения монгольской экспедиции по заготовке мяса министерства продовольствия Временного Сибирского правительства.

55  Догаев - секретарь товарища министра продовольствия правительства Колчака Н.В.Дмитриева.

56  Обрыв в тексте документа.

57  Юденич Николай Николаевич (1862 - 1933)- генерал от инфантерии; один из главных организаторов Белого движения в период Гражданской войны в России. В 1919 г. - главнокомандующий Северо-западной армией. После провала похода на Петроград (октябрь - ноябрь 1919 г.) в эмиграции.

58  Миллер Евгений Карлович (1867 - 1937?) - генерал-лейтенант; участник первой мировой войны. В январе 1919 г. вошел как генерал-губернатор во Временное правительство Северной области. В мае назначен Колчаком главно-командую- щим войсками Северной области, в сентябре - главным начальником края. С февраля 1920 г. - военный министр и управляющий иностранными делами воссозданного Временного правительства Северной области. В конце февраля эмигрировал. С 1930 г. - председатель «Русского общевоинского союза». Вывезен агентами НКВД из Парижа в Москву, осужден и расстрелян.

59  Обрыв в тексте документа.

60  Пильц А.И. - генерал-губернатор Восточной Сибири.

61  Игнатьев В.А. - член Сибземгора (Союза сибирских земств и городов), легализованного правительством Колчака в феврале 1919 г. В задачи союза входили: 1) способствовать земствам и городам в разработке и осуществлении мероприятий по улучшению и развитию народного образования, медицинского и санитарного дела, финансового положения, торгового дела, оказание юридических услуг населению; 2) производство обследований задач союза и официальная публикация их результатов; 3) публикация периодических изданий союза; 4) созыв съездов городских и земских деятелей; 5) открытие учебных заведений и просветительских учреждений; 6) учреждение фабрично­заводских, торговых и кредитных предприятий и организаций.

62 Патушинский Григорий Борисович (1873 - 1931) - окончил Московский университет; служил мировым судьей в Читинском окружном суде, затем - су­дебным следователем Иркутского окружного суда. В 1912 г. после расстрела рабочих на Ленских приисках, избран членом адвокатской комиссии, зани­мавшейся расследованием этого дела и защитой интересов рабочих на судебном процессе. Участник первой мировой войны; строевой офицер 19-го Сибирского стрелкового полка; награжден всеми боевыми наградами. После Февральской революции организовал Сибирский общественный комитет и Союз сибиряков- областников. В 1918 г. назначен министром юстиции Временного Сибирского правительства. В 1920 г. арестован и препровожден в Москву, с поражением в правах.

63 Зефиров Николай Степанович (1887 - 1952) - народный социалист. Окончил Петербургский политехникум по экономическому отделению; служил в Омском переселенческом управлении. В годы первой мировой войны - пра­вительственный уполномоченный по продовольствию на Дальнем Востоке. С 1918 г. - министр продовольствия и снабжения Временного Сибирского и правительств Колчака.

64 Сукин Иван Иванович - в ноябре 1918г. начальник дипломатической канцелярии; в 1919 г. назначен министром иностранных дел правительства Колчака.

65 Бурцев Владимир Львович (1862 -1942) - учился в Петербургском и Казанском университетах. С 1883 г. член народовольческих кружков; неоднократно ссылался; эмигрировал. В 1905 г. вернулся в Россию. Создатель газет «Общее дело», «Будущее». В годы первой мировой войны приговорен к высылке в Туруханский край. В 1917 г. - один из инициаторов антибольшевистской кампании, обвинявшей большевиков в измене. Первый политзаключенный советской власти. В 1918 г. эмигрировал; издавал газету «Общее дело», где призывал к единству антибольшевистских сил вокруг Колчака и Деникина. В 1930-х гг. боролся против антисемитизма; преследовался гестапо.

66 Струве Петр Бернгардович (1870 - 1944)-академик; окончил Петербургский университет; участник первых марксистских кружков. В 1896 г. участник 4-го международного социалистического конгресса в Лондоне. В 1898 г. по предло­жению группы социал-демократов написал «Манифест РСДРП». Эмигрировал. В 1905 г. член ЦК конституционно-демократической партии; депутат 2-й Государственной думы. В 1917 г. член Временного Совета Российской респуб­лики. Октябрьский переворот категорически не принял. В 1918 г. - активный участник Особого совещания при Деникине и Врангеле. В эмиграции продол­жал активную издательскую и исследовательскую работу.

67 Возможно, Зак Самуил Сергеевич - член ВЦИК 1-го созыва Второго Всерос­сийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов от левых эсеров; член Учредительного собрания от 5-го Таврического избирательного округа ПСР и Совета крестьянских депутатов.

68 Возможно, Башкиров Александр Иванович - член Учредительного собрания от 3-го Самарского избирательного округа ПСР и Совета крестьянских де­путатов.

69 Национальный центр - организован кадетам после выхода из состава Правого центра (межпартийное объединение, созданное в марте 1918 г. в Москве представителями Совета общественных деятелей, торгово-промышленного союза, Всероссийского совета земельных собственников, кадетов и монархи­ческих групп) из-за несогласия с его прогерманской ориентацией. В задачи центра входили: борьба с большевизмом, восстановление единой и неделимой России «после Февральского переворота», борьба с Германией, верность союзникам, поддержка Добровольческой армии, образование Всероссийского правительства.

70 Шульгин Василий Витальевич (1878 - 1976) - известный лидер фракции националистов в дореволюционной Государственной думе, принимал отречение Николая II. Один из организаторов Добровольческой армии. Видный публицист и писатель. После ареста в 1944 г. в Югославии и тюремного заключения (во Владимирском централе), с 1956 г. жил в гг. Гороховке и Владимире. О последних годах жизни см.: У него постоянно просили на водку // Известия. 13 февраля 2001.

71 Михаил Александрович Романов (1878 - 1918) - вел. князь; младший брат императора Николая II.

72 Советская Сибирь. Омск, 12 мая 1920. № 102.

73 Новоселов Александр Ефремович (1884 — 1918) - областник, сибирский общественный и политический деятель. Учился в Сибирском кадетском корпусе. В 1907-1917 гг. работал воспитателем в Омском пансионе Сибирского казачьего войска. Автор опубликованных литературных произведений, получивших оценку М.Горького. В Февральскую революцию вступил в ПСР и избран в Омский коалиционный комитет. На Казачьем съезде избран товарищем председателя Войсковой управы. В декабре 1917 г. - член Временного Сибир­ского областного Совета. В январе 1918 г. назначен министром внутренних дел Временного правительства автономной Сибири.

74 Так в документе.

75 Гаттенбергер Александр Николаевич (1860 - 1939) - видный сибирский земский деятель. До 1910 г. состоял мировым судьей Томска, затем переведен на долж-ность старшего нотариуса и уволен. До Февральской революции работал инспектором страхового общества. В 1917 г. назначен Томским губернским комиссаром. С 1918 г. министр внутренних дел Временного Сибирского и правительств Колчака. В 1920-х гг. эмигрировал в США.

76 Серебренников Иван Иннокентьевич (1881 - 1940?) - с 1902 г. член РСДРП; активный участник революционных событий 1905 г. в Петербурге. В 1913—

1917 гг. - Иркутский городской секретарь, правитель дел Восточно-Сибирского отделения Русского географического общества. В 1911 г. вышел из РСДРП, и в 1917 г. примкнул к сибирским областникам, возглавив Иркутскую организацию. В январе 1918 г. заочно назначен министром снабжения и продовольствия Временного правительства автономной Сибири. При Временном Сибирском правительстве сохранил пост и возглавлял Админи­стративный совет до 27 декабря 1918 г. С 1920 г. в эмиграции. Автор воспо­минаний.

77 Жардецкий Валентин Александрович (? - 1920) - один из лидеров партии Народной свободы на Дальнем Востоке. В первую мировую войну работал в Союзе городов. В апреле 1917 г. назначен председателем Западно-Сибирского комитета Союза. Гласный Омской городской думы, член коалиционного комитета. Видный оратор и публицист. В Омске играл руководящую роль в местном комитете партии и был одним из организаторов политического блока, образовавшегося из представителей торгово-промышленного комитета, правых социалистов, кадетов и кооператоров. Блок этот оказывал поддержку Колчаку и его правительству. У Жардецкого в Омске скрывался некоторое время бывший председатель Временного правительства кн. Г.Е.Львов. В 1920 г. арестован большевиками в Иркутске, доставлен в Омск и расстрелян.

73 Сапожников Василий Васильевич (1861-1924) - в 1884 г. окончил Москов­ский университет; в 1893 г. приглашен в Томский университет на должность профессора. В 1906-1909, 1917-1918 гг.-ректор Томского технологического института. Один из основоположников сибирского альпи-низма. В 1906 г. входил в состав бюро Томского отдела кадетской партии. С июня 1918 г. по март 1919 г. - заведующий отделом просвещения, министр просвещения Временного Сибирского и правительств Колчака.

79 Буяновский Николай Демьянович (1880 - ?) - учитель; в 1910 г. назначен директором Омского отделения Русско-Азиатского банка. В 1915 г. - пред­седатель Омского биржевого комитета. Первый председатель Омского област­ного военно-промышленного комитета. Избирался гласным Омской городской думы. После Февральской революции возглавлял Омский коалиционный коми­тет; комиссар при командующем войсками Омского военного округа. До ноября

1918 г. - товарищ министра финансов Временного Сибирского правительства.

80 Так в документе.

81 Гудков П.П. - член Административного совета Временного Сибирского пра­вительства.

82  В тексте Якушин, правильно Якушев Иван Александрович (1882 - 1935) - член ЦК ПСР; видный сибирский общественный и политический деятель, один из активных создателей и идеологов сибирского областничества. В январе

1918 г. избран председателем Сибирской областной думы. С 1922 г. в эмиграции, где создал Общество сибиряков-областников в Чехословацкой республике и издавал альманах «Вольная Сибирь».

83  В тексте Чарльз Элоит, правильно Чарльз Элиот - чрезвычайный уполно­моченный Его Величества короля Великобритании в Омске.

84  Бородулин - адвокат; член коллегии защитников при Омском губревкоме. На суде представлял интересы подсудимых: Карликова, Палечека, Ячевского, Малиновского и Краснова.

85  Никифоров Н.И. - до ноября 1918г. управляющий министерством иностранных дел Временного Сибирского правительства; член Административного совета.