Протокол № 3 опроса, задержанного в связи с переворотом 4-5 января 1920 г., Александра Александровича Червен-Водали. 15 января 1920 г.

Января 15 дня 1920 г., я, нижеподписавшийся председатель Чрезвычайной следственной комиссии Константин] Попов, при участии членов комиссии Лукьянчикова и Головко', в помещении Иркутской губернской тюрьмы, продолжали² опрос названного выше Червен-Водали, причем последний на предлагаемые вопросы, отвечал:

Арестованные в связи с событиями; предшествовавшими перевороту 4-5 января, начали поступать в «Модерн»³ в ночь с четверга на пятницу, т.е. с 24 на 25 декабря. Аресты производились распоряжениями и сред­ствами военных властей, под руководством начальника контрразведки Черепанова⁴; в «Модерне» они находились под охраной воинских частей, между прочим, и⁵ [...] отряд[а] особого назначения при МВД, который, как и все вообще военные силы, находился в общем распоряжении Сычева. Как я, так и некоторые другие члены Совета министров, были все время обеспокоены судьбой арестованных, общее количество которых в «Модерне», по последним в то время сведениям, доходило до шестиде­сяти. Я лично находил неудобным в первое время содержание их в «Модерне», даже просил подыскать какое-либо иное помещение, но в конце концов [учитывая] общую обстановку и отношение к арестованным со стороны контрразведки, я признал более желательным их оставление⁶ в «Модерне», с точки зрения их личной безопасности и возможно сносного ухода, причем по справке, дававшейся мне Благовещенским начальни­ком отряда о[собого] назначения] при МВД, все арестованные пользо­вались правом наравне со всеми [проживающими] в «Модерне», т.е. получали два раза в день горячую пищу. По⁷ моему указанию⁸, и с моего согласия, были допущены к участию в допросах арестованных представители прокуратуры и чехословацкой контрразведки. По моему настоянию была оставлена Черепановым и военными властями мысль об  образовании военно-полевого суда для рассмотрения дел об аресто­ванных. Причем настоял я на этом перед Черепановым, в распоряжении которого находились арестованные, в присутствии Ларионова и Ханжина. Переведены были арестованные в помещение Оренбургского училища в [ночь] 28 декабря, в мое отсутствие и без моего ведома; узнал я об этом уже post factum от Черепанова, причем в объяснение перевода приво­дились планы Сычева в связи с наступлением на город повстанцев и занятием части его утром в понедельник. Я, будучи в Оренбургском училище, осведомлялся и там у начальника училища о положении арестованных и получил заверение, что они находясь в ведении черепановского отряда⁹ [...], хотя и¹⁰ [...], но сносным помещением и пищей из общего котла училища. До моего сведения дважды доходило намерение Сычева отправить некоторую часть заключенных за Ангару в отряд Семенова, через дер[евню] [Разводную], но оба раза это намерение было предупреждено, и, по моему настоянию, соответствующие распоряжения им были отменены и мне было дано им обещание, что [без] моего ведома заключенные никуда отправляться не будут. В момент моего отъезда на вокзал, в воскресенье, 4 января, для переговоров с Политическим центром, все арестованные, по моим сведениям, находились в Оренбургском училище [в целости] и никуда не увозились; об их увозе в семеновский [отряд] я узнал только после перерыва наших переговоров с Полити­ческим центром из сообщения Ларионова, которого я перед этим просил выяснить положение в городе и, в частности, положение арестованных. Узнав, что они вывезены, я тут же подписал, подготовленную Ларио­новым, телеграмму на имя Скипетрова с настоянием, чтобы все арес­тованные немедленно были переданы чехословацкому командованию для возвращения их в Иркутск. Эта телеграмма была передана по назначению через коменданта станции Иркутск чеховойск; результаты мне остались неизвестными. Отмечу, что перед моим отъездом на вокзал, с моего согласия, были освобождены остававшиеся в «Модерне» до 15 человек арестованных, за неисполнение обязательства постановлений в связи¹¹ с осадным положением. Что же касается судьбы арестованных контр­разведкой и¹² [...] переведенных в Оренбургское училище, то считаю необходимым подчеркнуть, что они находились в распоряжении военной власти, что власть гражданская бессильна была [изъять] [их] из этого распоряжения, могла только путем настояний и просьб [заявлять] об¹³ [...] их личной безопасности, если они были в конце концов¹⁴ увезены, то произошло это без ведома гражданской¹⁵ власти, и при резко отри­цательном к этому отношении со стороны гражданской власти, в частности¹⁶, моем и многих других представителей этой власти, которых увоз мог только возмутить. Что касается 10 (десяти) млн., выписанных из Государственного банка по постановлению коллегии трех (смотри мои показания от 14 января), то это считалось необходимым для производства экстренных расходов в связи с охраной и защитой города во время восстания, в особенности в виду не функционирования, в это время, Государственного] банка. Деньги эти были переданы¹⁷ Директору департамента милиции Вас[илию] Николаевичу] Казакову¹⁸, по моему распоряжению с тем, чтобы он распределял их по моему каждый раз¹⁹ указанию. По такому же²⁰ указанию было израсходовано на продовольствие иркутских казаков, под командой Оглобина²¹, двести тыс. руб[лей], на них же триста тыс. на нужды их, в качестве подотчетной суммы, а всего на казаков пятьсот тыс., выдано было на руки²² начальнику Оренбургского училища двести тыс. на расходы в связи с потерями убитыми и ранеными юнкеров и казаков при училище, далее двести тыс. Красному Кресту в лице уполномоченного по Иркутской губернии на нужды по питанию раненых, и затем около 20 (двадцати) тыс. рублей вдове одного из убитых офицеров, фамилии не помню, по постановлению коллегии трех. Остальные девять млн. восемьдесят тыс. должны быть налицо, причем²³, восемь млн. семьсот тыс. находятся в Оренбургском училище в трех ящиках, по два млн. девятьсот тыс. в каждом, под охраной, которая должна была быть по²⁴ моему распоряжению производима отрядом при морском министерстве. Остальные же триста восемьдесят тыс. были на руках у директора департамента милиции Казакова и находились в его номере в «Модерне», при специальной охране одного солдата.