Протокол № 7 опроса задержанного в связи с переворотом 4-5 января 1920 г. адмирала Александра Васильевича Колчака. 30 января 1920 г.

Января 30 дня 1920 г., Чрезвычайная следственная комиссия, в составе тов[арища] председателя К.А.Попова, члена В.П.Денике и члена А.Н.Алексеевского, продолжала опрос адмирала Колчака, причем последний на предложенные вопросы отвечал:

Ко времени моего приезда в Харбин, при всех, даже небольших, отрядах наблюдалось создание контрразведочных органов, особенно в тех отрядах, которые создавались самостоятельно. Эти контрразведки вели разведочно-полицейскую работу по розыску и арестам политических противников - большевиков. Конечно, состояла контрразведка из людей, не имевших представления об истинных задачах контрразведок, и действовали без всякого контроля и связи с прокуратурой; само понятие «большевик» было для них понятием крайне растяжимым. Как и прежде соответствующие органы советской власти, они были разбросаны по станциям железной дороги, производили обыски в поездах и задер­живали там лиц, подозревавшихся ими в причастности к большевизму. Я пытался организовать контрразведовательное дело при штабе, чтобы ликвидировать эти многочисленные контрразведки; контрразведку при штабе организовать удалось, но подчинить ей контрразведки отдельных отрядов не удалось. Мне заявлялось, что работа этих контрразведок является средством самозащиты¹. Удавалось по отношению к отдельным отрядам и отдельным случаям достигать передачи дел в распоряжение мое и прокуратуры, и тогда обычно оказывалось, что оснований для ареста не было никаких. В большинстве же случаев арестуемые попадали в руки отдельных отрядов и происходили расправы над арестованными; методы действий, эти расправы были по всей линии одни и те же с обеих сторон - и со стороны отрядов, и со стороны их противников. Когда доходили до меня сведения об этих расправах, предпринять что-либо для пресле­дования виновников было невозможно, так как выяснить их никогда² было нельзя. В Харбине мне однажды было сообщено начальником милиции Харбина фон-Арнольдом³ об обнаружении трупа учителя Уманского. Были предположения⁴, что убийство совершено из мести⁵, что оно совершено⁶ какими-то лицами, разъезжавшими на автомобиле, предполагалось, что виновники принадлежат к отряду Орлова, но никакие усилия со стороны следственной власти и прокуратуры выяснить винов­ников ни к чему не привели. Обратилась ко мне раз одна молодая дама с заявлением, что ее муж - офицер арестован на улице семеновским офицером и что он отправляется под конвоем на ст[анцию] Хайлар, а это значит, что он погибнет. По моему распоряжению к ст[анции] Харбин, перед отправкой арестованного в Хайлар, весь конвой, вместе с его начальником-семеновцем и арестованным ими были задержаны и доставлены ко мне. Семеновский офицер объяснил мне, что он действовал по приказу своего начальства и лично арестованного даже не знает. Я отпустил его и весь конвой, а арестованного ими офицера, чтобы спасти от нового ареста, отправил на некоторое время на гауптвахту и потом освободил⁷. Вот такие способы спасения от расправ могли быть предпринимаемы, и это был единственный способ, но применять его можно было только в тех случаях, когда вовремя доходили сведения и можно было расправу предупредить вооруженной силой, но таких случаев почти не бывало. Калмыков со своим отрядом отличался своими расправами в особенности. Под видом преследования большевиков производились, по существу говоря, разбойничьи нападения, с убийствами в целях ограбления, так, например, был повешен агент шведского или датского Красного Креста, ограблены у него большие суммы, и деньги эти так и не были возвращены, несмотря на все меры, предпринимавшиеся Хорватом и иностранными миссиями⁸. Общая милиция и охранная стража железной дороги к моему приезду и после него, пока дело не было несколько упорядочен[о]⁹, представляли собой нечто в высшей степени печальное, и¹⁰ их деятельность носила прямо кошмарный характер. Всякие расправы, ограбления и прочее производились отрядами, милицией и охраной дороги, главным образом, над проезжавшими и приезжавшими с Запада, в частности над лицами, имевшими при себе" ценности. Организовывая контрразведку при штабе, я имел в виду уничтожить произвол всех контрразведок при отрядах; контрразведка при штабе, конечно, тоже предпринимала аресты, но дела арестуемых расследовались законными способами, об арестах сообщалось проку­ратуре, и при мне¹² ни одного случая, ни предания суду, ни расстрелов не было. Устройство застав на железной дороге, осмотры поездов я считал необходимыми, но считал невозможным оставлять¹³ это дело в руках самочинно действовавших отрядов. Заставы и осмотры поездов были необходимы для предупреждения проезда агентов противника само­чинно¹⁴, но действовавшие отряды, формально преследуя эту же цель, на самом деле, фактически преследовали цели мести за то, что лица, действовавшие в этих отрядах, испытали и наблюдали сами ранее со стороны советской власти и большевиков, при¹⁵ преследовании их самих¹⁶. Па вопрос об отношении Хорвата к Семенову отвечаю, что Хорват старался не обострять отношения с Семеновым и оказывал ему иногда помощь - помимо меня; к характеру моего отношения к Семенову и Японии Хорват относился несочувственно, возможно, что он даже считал нежелательным, чтобы я оставался на своем месте, и я допускаю, что им даже принимались меры к тому, чтобы я ушел. Отношение Хорвата к расправам, о которых я говорил, было отрицательное; он был сторонником законных способов борьбы с большевизмом и всеми¹⁷ расправами всегда возмущался. Во время моего пребывания в Японии, когда я остался там, во Владивостоке образовались параллельно три правительства: Хорвата, Дербера и Областного земства. Из этих трех правительственных организаций деловой властью мне - насколько я мог судить, находясь в Японии, - представлялась власть Областного земства. Организации же Хорвата и Дербера представлялись мне организациями¹⁸ неделовыми, ведущими лишь борьбу между собой. Факты указывали мне, что пра­вительство Хорвата отнюдь не хозяин во Владивостоке, что дей­ствительными хозяевами являются союзники. Никакой связи с одной из этих¹⁹ трех правительственных организаций я не имел. Самый факт объявления себя Хорватом Верховным правителем меня не удивил, я считал, что Хорват был для этого единственно авторитетным лицом на Дальнем Востоке, и думал, что Хорват сумеет наладить там²⁰ управление. Что же касается моего отношения к самому созданию власти Вер­ховного правителя, то в это время я еще колебался в отношении к этому вопросу²¹ и думал, что необходимо взятие на себя власти каким-либо лицом, относился, однако, с сомнением к личному составу пра­вительства Хорвата, как недостаточно деловому, и более деловой властью - повторяю, - считал власть Областного земства. В беседе своей с Ноксом²² (в Японии) я говорил о том, что власть²³ должна опираться на вооруженную силу, и высказывал мысль, что эти силы должны организовываться при участии английского инструкторского персонала. Мои харбинские впечатления говорили о крайней рас­пущенности и глубоком моральном развале среди офицерства²⁴ и политических деятелей Дальнего Востока, и эти впечатления - между прочим, заставляли меня отрицательно относиться к правительству Хорвата, окруженному²⁵ такой атмосферой. На вопрос Нокса о том, как должна²⁶ сложиться власть, я отвечал, что командующему военными силами должна принадлежать вся полнота власти на территории борьбы, но по мере продвижения²⁷ в областях, очищаемых от большевизма, власть должна переходить в руки земских организаций. Такого мнения я держался в Японии, позднее же, когда, будучи во Владивостоке, я ознакомился из различных источников с деятельностью земства в

Приморье, я убедился, что земство это носит полубольшевистский характер, и мысль о возможности передачи власти в руки земств мною была оставлена, как ошибочная. О преследованиях со стороны боль­шевиков таких деятелей Приморского земства, как Медведев²⁸ и Агарев²⁹, я не знал. Мое отношение к Дерберовскому правительству и в то время, когда оно было во Владивостоке, не изменилось; я считал его опереточным. Обдумывая свое положение, я пришел к заключению, что при наличности интервенции союзников, сущность которой для меня была неясна, мне сделать что-либо на Востоке не удастся. Я решил пробраться на Юг России, к Алексееву, который сохранял для³⁰ меня значение главнокомандующего, из подчинения которого я никаким актом не вышел. Я думал проехать сперва к семье, а затем - в его распоряжение. Считал я Алексеева лицом, которому я подчинен потому, что по моим сведениям, он был на Юге главнокомандующим. В то же время у меня были сведения

о том, что в Омске образовалось Сибирское правительство, и что какое- то правительство образуется в Самаре. Об Омском правительстве я знал только, что оно пользуется симпатиями населения, уставшего от большевистской власти, и организует армию путем мобилизации, и что во главе³¹ армии стоит Гришин-Алмазов³². Отправился я на Юг через Владивосток. Владивосток произвел на меня крайне тяжелое³³ впечатление. Хозяевами там были союзники; все, даже лучшие здания, было в их руках; положение русских было крайне унизительное. Уже раньше, в Японии, я относился к интервенции отрицательно; я думал, что она окончится оккупацией Дальнего Востока; эта интервенция, по моему представлению, вовсе не преследовала целей помощи России и носила характер для России унизительный. Во Владивостоке я получил сведения, что в Уфе организуется съезд в целях³⁴ преобразования Сибирского и Самарского правительств в одно Всероссийское прави­тельство во главе с Директорией; назывались и лица, которые должны были и потом вошли в Директорию. В беседе со своими товарищами моряками я говорил о необходимости признания Западно-Сибирского правительства и его поддержке. В это время прибыла во Владивосток миссия этого правительства во главе с Вологодским. Тотчас, по приезде, правительство Дербера сложило с себя власть; подчинилось 3-му Сибирскому правительству и Областное земство; несколько замедлило с признанием 3-го Сиб[ирского] правительства правительство Хорвата и он сам, но последовало принципиальное признание и от них. Лично я был с визитом у Вологодского и от лица моряков и команд флота Владивостока заявил ему о признании Сибирского правительства. По отъезде миссии Вологодского, я виделся в чешском штабе с³⁵ Гайдой, который посвятил меня в общее положение дел на Западе в военном отношении. Говорилось им о возможности передачи командования всеми русскими и³⁶ чешскими военными³⁷ силами в его³⁸ руки³⁹; на его вопрос о моем отношении к этому я⁴⁰ сказал, что если большая часть сил принадлежит чешскому командованию, то возможна передача ему и командования всеми силами. О власти Директории Гайда отзывался как о власти нежизненной, говорил, что, насколько⁴¹ ему известно - Омское правительство не сочувствует созданию этой власти. Гайда высказал и мысль о необходимости создания военной диктатуры, о которой я в свою очередь, говорил ему, что диктатура эта мыслима лишь при наличности большой и объединенной военной силы. Во Владивостоке же я получил сведения, что и Семенов заявил о своем признании Омского правительства. В общем, у меня сложилось впечатление, что дело сдвинулось с мертвой точки, и создается сильная власть. Что касается чехов, то мне представлялось, что они действуют самостоятельно, хотя и при поддержке союзников, но независимо от них, и поддерживают новую власть, преследуя⁴² свои, независимые от союзников, интересы свободного выхода к себе на родину. Отношения их с союзниками выяснились для меня только впоследствии. Оставаясь при прежней мысли проехать на Юг, я, в конце сентября 1918 года, выехал из Владивостока и к половине октября приехал в Омск. В это время я держался в вопросе об организации власти такого мнения: в период борьбы с большевизмом должна существовать единая власть, сосредоточенная в руках главнокомандующего всеми военными силами, но при наличности подчиненного ей аппарата власти гражданской; таково было мое понятие о военной диктатуре, необходимость которой я признавал. Когда я ехал в Омск, я уже не считал себя занимающим должность члена Правления Восточно-Китайской ж[елезной] д[ороги] с военными функциями: о выходе из правления я сделал формальное письменное заявление Хорвату; после этого заявления я никакого участия в делах этого правления не принимал, и в частности жалования по месту члена правления не получал. По прибытии в Омск я узнал, что за несколько дней до моего приезда сюда умер Алексеев; тогда же были сведения о смерти Корнилова и о принятии на себя командования на Юге Деникиным. В Омске к этому же времени был уже Болдырев, назначенный Верховным главнокомандующим армии Директорией. Узнав о моем приезде, он⁴³ меня пригласил к себе⁴⁴. Он заявил мне, что я нужен здесь, и просил остаться в Омске, так как⁴⁵ имеет в виду использовать меня для задач, о которых тогда он, однако, мне не говорил, предложив мне выждать несколько дней. Болдырева лично я до тех пор не знал, но знал его по армии, как умного и дельного офицера. Тогда же я сделал визит начальнику его штаба Розанову⁴⁶, с которым тоже познакомился тогда впервые. Тогда же я познакомился с Романовским⁴⁷, Сахаровым⁴⁸ и Лебедевым⁴⁹, из которых Лебедев был официальным представителем южной добровольческой армии⁵⁰, посланным в Сибирь для связей и информации, а Романовский и Сахаров были тоже из добровольческой армии, но официальных полномочий не имели. Ни тогда, ни впоследствии сомнений в том⁵¹, что Лебедев был действительно послан официальным представителем от добровольческой армии, у меня не возникало; переписка с Деникиным, которую я вел впоследствии, отрицала возможность этих сомнений. Лебедев, Сахаров и Романовский, а затем и другие приезжавшие из добровольческой армии говорили о Директории, что доверия ни к ней, ни к Болдыреву в этой армии нет. То же самое говорилось и другими из военных сфер об отношении к Директории со стороны Сибирской армии, со стороны Омского правительства и со стороны казачества. В это же время на одном собрании общественных деятелей я сделал доклад о положении дел на Дальнем Востоке, в котором я высказывал мысль, что Дальний Восток может оказаться потерянным для России в силу интервенции союзников. Дня через два Болдырев опять пригласил меня и предложил мне занять пост военного и морского министра, ссылаясь на то, что в данный момент нет вокруг него ни одного лица⁵², кроме меня, на которое он мог бы положиться для вручения такого поста. Я ответил, что дам окончательный ответ, когда выясню для себя, что мне на посту военного и морского министра придется делать и каковы будут мои взаимоотношения с командованиями армий и мое отношение к военным силам вообще. Болдырев настаивал, и я согласился на включение себя в состав правительства, при условии предоставления мне права выйти из этого состава, если по ознакомлении со своим фактическим положением на посту военного и морского министра я найду для себя невозможным оставаться⁵³. Вопроса о моем принципиальном отношении к принятию поста военного и морского министра при Директории, с точки зрения, политической, в разговоре с Болдыревым ни я, ни он не поднимали. Об отношении ко мне ни со стороны Директории, ни со стороны Омского правительства разговоров⁵⁴ с Болдыревым тоже не было. По принятии мною поста министра я явился к Вологодскому, как⁵⁵ председателю Совета министров, и затем стал участвовать в заседаниях Совета министров. Атмосфера, которая в совете этом в то время создалась, была крайне напряженной. Это была атмосфера борьбы между Директорией, из членов которой в заседаниях совета участвовал только Вологодский, и Омским правительством, причем борьба сосредотачивалась на личном составе

Совета министров и на вопросах о назначении Михайлова министром финансов Всероссийского правительства и о назначении Роговского⁵⁶ товарищем министра внутренних дел по государственной охране. Главным соображением, которым руководствовались в этой борьбе представители Омского правительства, было то, что Директория руковод[ствуе]тся в своей политике партийностью и⁵⁷ что ее политика поведет, в конце концов, к возвращению большевизма; доказательством же этого служила связь Директории с Черновым, выпустившим тогда воззвание⁵⁸, которое могло лишь вести к разложению армии и⁵⁹ содержало недопустимые выпады против офицерства.

Зачеркнуто «контрразведка», надписано «самозащиты», зачеркнуто «никог», «было известно», надписано «Были предположения», зачеркнуто «что и», «кем-то», зачеркнуто «Это было», «мне», надписано «себе», зачеркнуто «мне на», «ные органы», «их», вписано «их самих», вписано «борьбы, скорее борьбы, чем власть», надписано «неделовыми, ведущими лишь борьбу друг с другом», «Упра», «но думал», «может опираться на», вписано «и политических деятелей Дальнего Востока», зачеркнуто «этим офицерством», надписано «такой атмосферой», зачеркнуто «бы», исправлено «в областях», зачеркнуто «себя», надписано «меня», зачерк­нуто «Ар», «положение», надписано «впечатление», зачеркнуто «образ», вписано «оставаться», зачеркнуто «представителю С», вписано «и», зачеркнуто «направленное», «было» - тому верить.

Показания мне прочитаны.

Адмирал Колчак

Тов[арищ] председателя Чрезв[ычайной] следственной] комиссии К.Попов Члены:                   Вс.Денике

Алексеевский

На документе пометы: л. 25-26,26 об.-27,27 об.-28 подписи на верху листов - «адмирал Колчак».

¹  Далее зачеркнуто «контрразведки», надписано «самозащиты».

²  Далее зачеркнуто «никог».

³  Арнольд фон Р. А. - до Февральской революции - начальник Харбинской полиции, после революции освобожден от должности. В апреле 1918 г. назначен начальником Харбинской милиции.

⁴  Зачеркнуто «Было известно», надписано «Были предположения».

⁵   Далее зачеркнуто «что и».

⁶   Далее зачеркнуто «кем-то».

⁷   Далее зачеркнуто «Это было».

⁸   5 октября 1918 г. за нападение на конвоира был убит австрийский офицер Филипс (Филипсе), плененный под Никольск-Уссурийском как инструктор и командир роты Красной армии, обвинявшийся в шпионаже по делу шведского Красного Креста. Изъятые деньги оприходованы казной Калмыкова.

⁹   Далее зачеркнуто «бы».

¹⁰ Далее зачеркнуто «в».

" Далее зачеркнуто «мне», надписано «себе».

¹² Далее зачеркнуто «ни одного».

¹³ Далее зачеркнуто «в».

¹⁴ Далее зачеркнуто «ные органы».

¹⁵ Далее зачеркнуто «их».

¹⁶ Надписано «их самих».

¹⁷ Далее зачеркнуто «разстр».

¹⁸ Далее зачеркнуто «борьбы, скорее борьбы, чем власть», надписано «недело­выми, ведущими лишь борьбу между собой».

¹⁹ Надписано «этих».

²⁰ Далее зачеркнуто «Упра».

²¹ Далее зачеркнуто «но думал».

²² Нокс Алфред Виллиям (1870-1964)—британский генерал, в 1911-1918 гг. военный атташе в Петрограде, в 1918-1920 гг. руководитель британской военной миссии в Сибири, автор воспоминаний.

²³ Далее зачеркнуто «может опираться на».

²⁴ Далее надписано «и политических деятелей Дальнего Востока».

²⁵ Далее зачеркнуто «этим офицерством», надписано «такой атмосферой».

²⁶ Далее зачеркнуто «бы».

²⁷ Надписано «в», далее исправлено «областях».

²⁸ Медведев Александр Семенович (1880-?) - из казаков Донской области; образование получил в Астраханской духовной семинарии и окончил Иркутскую духовную семинарию. В 1901-1905 гг. служил учителем в Удском округе и Амурской области. В ПСР вступил в 1907 г., но революционную работу начал с 1905 г. В 1911-1917 гг. заведовал училищем настанцииг. Никольск-Уссурийский. В 1917 г. по списку ПСР избран городским головой г. Никольск-Уссурийска, членом Комитета общественной безопасности. С декабря 1917 г. - председатель Приморской земской управы. В 1920 г. - председатель Приморского правительства. При Меркуловском перевороте был арестован, затем вывезен японцами в г. Харбин, оттуда в г. Читу. С конца июля 1920 по октябрь 1922 гг. работал в правительственном Комитете помощи для голодающих советской России. В 1921 г. прошел в Учредительное собрание ДВР. В октябре 1922 г. был арестован Госполитуправлением ДВР по политическому процессу против Дальневосточной партийной организации социалистов-революционеров (дело 24­х). Приговорен к заключению в Архангельский концлагерь на 3 года. В 1925 г., при пересмотре дела тройкой особого совещания при коллегии ОГПУ, выслан в Среднюю Азию на три года.

²⁹  Агарев А. - видный политический общественный деятель Приморья, социал- революционер. В марте 1919 г. был выслан из Владивостока Ивановым-Риновым и Калмыковым; по ноте союзников освобожден с извинениями. В январе 1920 г. назначен полномочным представителем правительства Дальнего Востока.

³⁰  Далее зачеркнуто «себя», надписано «меня».

³¹  Далее зачеркнуто «Ар».

³²  Гришин-Алмазов Алексей Николаевич (1881-1919) - окончил кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище. Участник русско-японской и первой мировой войн; подполковник; в июле - сентябре 1918 г. управляющий военным министерством Сибирского правительства; в 1919 г. уехал к Деникину, где занимал одно время должность Одесского губернатора; при возвращении в Сибирь задержан большевиками под Царицыном, покончил жизнь самоубийством.

³³  Далее зачеркнуто «положение», надписано «впечатление».

³⁴  Далее зачеркнуто «образ».

³⁵  Далее зачеркнуто «ген».

³⁶  Далее зачеркнуто «западными».

³⁷  Далее зачеркнуто «в».

³⁸  Надписано «в его».

³⁹  Далее зачеркнуто «ах Гайды».

⁴⁰  Надписано «я».

⁴¹  Далее зачеркнуто «мне из».

⁴²  Надписано «преследуя».

⁴³  Надписано «он».

⁴⁴  Далее зачеркнуто «Бо».

⁴⁵  Далее зачеркнуто «и».

⁴⁶  Розанов Сергей Николаевич (Т1869-1937) - начальник штаба Болдырева; генерал-майор. С июля 1919 по январь 1920 г. командующий войсками Приамурского военного округа; генерал-лейтенант.

⁴⁷  Романовский Борис Степанович (1877-?) - в 1913 г. военный атташе в Болгарии; офицер Генштаба; в 1915 г. произведен в генерал-майоры по армейской кавалерии. В декабре 1918 г. назначен представителем Всероссийского верховного командования при вооруженных силах союзников на территории России; произведен в генерал-лейтенанты Генштаба; неоднократно выезжал в Японию для переговоров с военными кругами.

⁴⁸  Сахаров Константин Вячеславович (1881-1941)-в 1908 г. окончил Академию Генштаба. Участник первой мировой войны, полковник. В 1918 г. направлен Деникиным к Колчаку, с апреля 1919 г. генерал для поручений при Колчаке, с мая - генерал-лейтенант, начальник штаба, с июня - командующий Западной армией, с июля - командующий 3-й армией; в декабре арестован А.Н. Пепеляевым, освобожден, далее служил у Семенова; эмигрировал в Германию.

⁴⁹  Лебедев Дмитрий Антонович (1883-1921) - в 1911 г. окончил Академию Генштаба. Участник первой мировой войны, полковник. С мая 1917 г. член главного комитета «Союз офицеров армии и флота». С конца 1917 г. в добровольческой армии Деникина, в 1918 г. направлен личным представителем Деникина к Колчаку. В мае-августе 1919 г. начальник штаба армии Колчака и одновременно военный министр; убит на Дальнем Востоке.

⁵⁰  Далее зачеркнуто «Сиб».

⁵¹  Далее зачеркнуто «чтобы Лебедев был».

⁵²  Далее зачеркнуто «котор на ко».

⁵³  Надписано «оставаться».

⁵⁴  Далее зачеркнуто «не бы».

⁵⁵  Далее зачеркнуто «представителю С».

⁵⁶  Роговский Евгений Францевич (?-1950) - адвокат, социалист-революционер; избран членом Всероссийского Учредительного собрания от Алтайской области и Совета крестьянских депутатов. В 1918 г. товарищ министра внутренних дел Совета министров, назначенного Директорией и заведующий милицией г. Омска. П.В. Вологодский обращался с личной просьбой к Колчаку: «Ноября 19-го 1918 г. Условиями дальнейшего пребывания своего в составе Совета министров я ставлю сохранение жизни бывших членов Всероссийского правительства Н.Д. Авксен­тьева и В.М. Зензинова, а также заместителя Н.Д. Авксентьева - А.А. Аргунова и бывшего товарища министра внутренних дел Е.Ф.Роговского. А потому, прошу Вас принять самые решительные меры к охране жизни и здоровья этих лиц и предоставить им возможность вполне приличного существования, хотя бы и в условиях изолированности. Примите уверение в совершенном к Вам уважении и преданности. Вологодский». (ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 10. Л. 101.) В ноябре 1918г. Роговский был уволен от занимаемых должностей. Впоследствии эмигрировал во Францию. Член Парижской группы ПСР; участник совещания членов Учредительного собрания, кандидат в члены Исполнительной комиссии совещания; входил в Российский земско-городской Комитет помощи беженцам.

⁵⁷  Надписано «и».

⁵⁸  Далее зачеркнуто «направленно».

⁵⁹  Далее зачеркнуто «было».