Из речи т. Вышинского. 3 марта 1937 года

Андреев. Есть предложение дать слово еще одному оратору и после этого прекратить прения. Потом будет заключительное слово т. Ежова.

Акулов. Я прошу дать мне слово. (Голоса с мест. Дать Акулову слово!)

Андреев. Сейчас слово имеет т. Вышинский.

Вышинский.

Товарищи! Среди ряда в высокой степени важных вопросов, которые т. Ежов осветил в своем докладе, он, мне кажется, совершенно справедливо остановился на том громадном значении, которое играет в работе чекистских органов, а я должен к этому добавить — и в работе прокуратуры и судебных органов, потому что судебная работа является в ряде случаев продолжением и завершением чекистской работы, агентура. Подобно тому, как судебное следствие опирается на предварительное следствие, качество которого решает судьбу судебного процесса, так качество предварительного следствия в значительной степени зависит от качества агентурного материала. Соприкасаясь с работой НКВД в течение ряда лет сначала в качестве заместителя прокурора Союза, а затем прокурора Союза ССР и в качестве работника, не только обвинителя, но человека, которому пришлось председательствовать в суде по таким делам, как Шахтинское дело, дело промпартии, дело электровредителей (Метро — Виккерс), я должен сказать, что в основе всех этих процессов лежал всегда материал вполне объективный, убедительный и добросовестный. Это же нужно сказать и о двух последних процессах. Но, однако, сплошь и рядом чувствуется, что в следственном производстве имеется целый ряд недостатков. А если подойти к делам ординарным, не привлекающим к себе столь большого нашего внимания, то окажется, что эти недостатки имеются сплошь и рядом. Это, на мой взгляд, объясняется основным недостатком, который имеется в работе следственных органов НКВД и органов нашей прокуратуры и который заключается раньше всего в тенденции построить следствие на собственном признании обвиняемого.

Наши следователи очень мало заботятся об объективных доказательствах, о вещественных доказательствах, не говоря уже об экспертизе. Между тем центр тяжести расследования должен лежать именно в этих объективных доказательствах. Ведь только при этом условии можно рассчитывать на успешность судебного процесса, на то, что следствие установило истину. В подготовке процессов НКВД и прокуратура широко использовали экспертизу, и во всех этих случаях экспертиза давала самые положительные результаты. Так, экспертиза, проведенная по Кемеровскому делу, дважды выдержала испытание — и на Кемеровском процессе, и на процессе по делу антисоветского троцкистского центра. Но, повторяю, в большинстве случаев следствие на практике ограничивается тем, что главной своей задачей ставит получение собственного признания обвиняемого. Это представляет значительную опасность, если все дело строится лишь на собственном признании обвиняемого. Если такое дело рассматривается судом и если обвиняемый на самом процессе откажется от ранее принесенного признания, то дело может провалиться. Мы здесь тогда оказываемся обезоруженными полностью, так как, ничем не подкрепив голое признание, не можем ничего противопоставить отказу от ранее данного признания. Это. Николай Иванович, и до последнего времени продолжается. Такая методика ведения расследования, опирающаяся только на собственное признание,— недооценка вещественных доказательств, недооценка экспертизы и т. д. — и до сих пор имеет большое распространение.

Я получил на днях копию одного протокола. Тут говорили о прошлом, я потом к этому перейду. Но вот несколько слов о настоящем. Я должен сказать, что в аппарате НКВД, конечно, имеются прекрасные — и это в подавляющем большинстве — работники, понимающие и умеющие правильно решать задачи, поставленные перед нами нашей партией, но рядом с этим имеются люди, которые до сих пор так и не поняли, чего требует от них партия, как нужно работать. Вот несколько примеров. У меня в руках выписка из протокола от 19 декабря 1936 года. Я получил эту выписку от бригадвоенюриста прокурора Черноморского флота т. Войтека.

Эта выписка показывает, как ведется допрос некоторыми работниками НКВД. Допрашивается Дубс. Вопрос: «Ничем не прикрытая подлая ложь. Вы об этом знали так же, как знали об отравлении лошади». Ответ: «Я слыхал, что хотели украсть, а что украли, не слыхал». Вопрос: «Вы своими ответами сечете сами себя. Кажется, вы настолько обнаглели, что не чувствуете этого». Ответ: «Нет, не чувствую»... (Смех.) Вот как ведется допрос. Какое же это следствие? Какое это расследование? К чему клонится все дело? Чтобы получить от обвиняемого признание: «Да, я почувствовал». А на суде, что будет делать прокурор, если подсудимый скажет: нет, я не чувствую? (Смех.)

Вот позвольте процитировать второй протокол. Том 2-й, дело №2547. В Крыму есть такой младший лейтенант государственной безопасности Тараканов. Допрашивается тот же Дубс. Вопрос: «Не молчите и не крутите, отвечайте ясно и прямо. Докажите, что это не так...» То есть обвиняемый должен доказать, что это не так, а не обвинитель должен доказать, что «это так», должен подвести под обвинение такую материальную базу, чтобы обвиняемому некуда было деваться.

Далее в протоколе записывается: «Обвиняемый в течение 15 минут положительного ответа не дал». И опять. Вопрос: «Ну и нахал, а где же вы были?» Ответ: «Дома был». Вопрос: «Лжете нахально, лжете» (Смех.) Вопрос обвиняемому Пеличеву: «Ответ наш хитрый и неубедительный, другого объяснения этому нет». Допрашиваемый, так отмечено в протоколе, молчал 45 минут, потом соглашается с выводом следователя (Смех.). Читаю протокол дальше. Вопросы обвиняемому Дубсу Адольфу Андриасовичу: «Что, сегодня так же намерены лгать, как лгали 11 декабря 1936 года? Вы еще ничего не говорили, а уже лжете» (Смех.) (Голос с места. Это прямо какой-то шутник.)

Что с таким расследованием делать? Вот прокурор мне пишет, что он, потребовал изъять эти протоколы из производства. И таких примеров немало. Очевидно, не так легко избавиться от этих недостатков, перестроить эту работу. (Берия. Похоже на то, что и у вас есть в Прокуратуре.) Это верно. Вы, может быть, думаете, т. Берия, что я скажу что-нибудь о прокуратуре в связи с агентурной работой НКВД? Ничего не могу сказать. Вам хорошо известно, что агентура — столь секретное дело, что Прокуратура туда доступа не имеет. (Ежов. И не будет иметь. Голос с места. И не нужно иметь.) Совершенно правильно. Задача прокуратуры заключается в том, чтобы, когда заканчивается агентурная разработка и дело уже переходит в стадию следствия, проверить следственное производство и обеспечить направление в суд доброкачественных и полноценных следственных материалов. Качество следственного производства у нас недостаточно, и не только в органах НКВД, но и в органах Прокуратуры. Наши следственные материалы страдают тем, что мы называем в своем кругу «обвинительным уклоном». Это тоже своего рода «честь мундира», если уж попал, зацепили, потащил обвиняемого, нужно доказать во что бы то ни стало, что он виноват.

Если следствие приходит к иным результатам, чем обвинение, то это считается просто неудобным. Считается неловко прекратить дело за недоказанностью, как будто это компрометирует работу. По крайней мере среди прокуроров такой взгляд существует, это я утверждаю. Если прокурор приходит к убеждению, что дело надо прекратить, он чувствует себя как будто бы оскандаленным, и ему неудобно перед другими товарищами. Засмеют или во всяком случае поставят ему прекращение дела в минус. «Ах,— скажут,— у тебя дело прекращено, а у меня нет прекращенных дел». В органах прокуратуры эта болезнь свила себе крупное гнездо, да и в органах НКВД она тоже существует (Молотов. Опасная болезнь.) Да, опасная болезнь. Благодаря таким нравам вместо действительного виновника на скамью подсудимых иногда попадают люди, которые впоследствии оказываются или виновными не в том, в чем их обвиняют, или вовсе невиновными. Ведь известно, что у нас около 40% дел, а по некоторым категориям дел — около 50% дел, кончаются прекращением, отменой или изменением приговоров. Против этой болезни и была еще в 1933 г. направлена инструкция 8 мая, о которой говорил т. Ежов. В чем заключается основная мысль этой инструкции? Она заключается в том, чтобы предостеречь против огульного, неосновательного привлечения людей к ответственности. Я должен добавить, что, к сожалению, до сих пор инструкция 8 мая выполняется плохо, что недоброкачественные действия отдельных должностных лиц не встречали должного отпора со стороны старого руководства НКВД и тогда, когда прокуратура об этом сигнализировала т. Ягоде. Вот здесь т. Реденс сообщил, что т. Ягода упрекал его за то, что он по какому-то делу пошел в ЦК партии. У меня тоже был такой случай. Может быть, вы припомните, т. Ягода, такой неприятный случай, когда вы мне заявили претензию за то, что я сообщил об одном факте в ЦК партии. В мои руки попал документ, прислали его в Москву не в прокуратуру, а в НКВД. Это было письмо одного уполномоченного, я точно не помню, кого, о том, как он организовал следствие по одному делу — по делу харьковского депо «Октябрь». В этом документе были безобразнейшие вещи. Один уполномоченный хвалился перед другим о некоторых совершенно незаконных своих действиях. Хотя дело само по себе было правильное и вина обвиняемых установлена, этот уполномоченный своими действиями поставил судебный процесс под угрозу провала и проявил отвратительно карьеристские свои наклонности. Там в конце письма была приписка: «Прошу учесть проведенное мною дело при представлении к награде». Я это письмо направил в ЦК партии, потому что такие письма нередко попадают в руки прокуратуры (Голоса с мест. Нечасто!) Да, виноват, нечасто. Т. Ягода мне позвонил и сказал: «Что это такое: во-первых, ваши прокуроры воруют наши документы, а во-вторых, зачем вы об этом написали в ЦК? (Ягода. Я не так сказал, я спросил, почему вы мне не сообщили, мы бы проверили этот факт.) Нет, именно так, как я передаю. А я вам ответил, что я в ЦК писал и впредь буду писать, потому что от ЦК не может быть никаких секретов. Случайностью было это письмо? Нет, такова у вас, т. Ягода, была школа. Я недавно послал т. Ежову один документ, подтверждающий, что это была школа. Этот документ, очевидно, исходил из какого-либо соответствующего циркуляра НКВД. Надо будет поискать, Николай Иванович, этот циркуляр; вероятно, можно будет найти в НКВД документы о том, как вести следствие. В Азово-Черноморском крае один из уполномоченных или помощников уполномоченных НКВД дал инструкцию, как вести следствие. Он говорит буквально следующее: «Если допрашиваешь обвиняемого и он говорит то, что тебе выгодно для обвинения, и добавляет то, что невыгодно для обвинения, ставь точку на том, что выгодно, а то, что невыгодно, не записывай. А если обвиняемый будет настойчиво требовать, чтобы ты внес в протокол все, что он показывал, то ты занеси то, что невыгодно для обвинения, на отдельный лист и объясни обвиняемому, что это будет приложено к протоколу». Это совершенно незаконно. Я послал Николаю Ивановичу этот документ. Булах в этом документе ссылается на указания, которые даны ему в центральном порядке центральным аппаратом. Это тоже свидетельствует о том, что при т. Ягоде не было настоящего руководства, что руководство было гнилое, непартийное (Голос с места. Надзор есть ваш?) Наш надзор ограничивается следствием. Мы не можем осуществлять надзор за агентурой и не осуществляем. Должен в порядке самокритики сказать, что наш надзор очень слабый благодаря тому, что наш аппарат тоже засорен. Вячеслав Михайлович здесь сказал, что арестованных за связь с троцкистами и как троцкистов имеется 17 работников суда и прокуратуры. Я должен сказать, что их, к сожалению, больше (Молотов. Это уже осужденных.) Если осужденных, то это правильно. В действительности арестованных гораздо больше. Одних прокуроров арестовано 20 человек (Молотов. Я цифры приводил только об осужденных.) Тогда это совершенно точно. За последнее время благодаря материалам, которые мы получили от НКВД, мы увидели, что в рядах прокуратуры имеются троцкисты, предатели, и в значительном количестве. Таковы, например, бывший генеральный прокурор Украины, бывший наркомюст Михайлин, его помощник Бенедиктов, бывший киевский прокурор Старовойтов, бывший прокурор Днепропетровской области Ахматов, зам. прокурора АЗК Петренко и другие. Это все троцкистская агентура, сидевшая в нашем аппарате. И естественно, с такими людьми не было никакой возможности правильно осуществлять надзор, правильно бороться за социалистическую законность.

Кроме того, есть у нас люди и другого рода — это люди благодушные, люди, которые привыкли жить в мире и дружбе с работниками НКВД, которые не хотят с ними .ссориться, драться за дело, и таких немало. Я кончаю. Необходимо сказать, что те требования, которые предъявляются органам прокуратуры, а партия требует от нас очень много, мы умеем требования выполнить и справиться с возложенной на нас задачей, решительно очистив наши ряды от негодных, подлых людей, от предателей и изменников. Я должен сказать, что нам надо крепким вальком пройтись по нашей периферии, очистить ее от всех негодных и предательских элементов. Я уверен, что ЦК поможет нам в этом деле, а мы постараемся отблагодарить ЦК своей честной, своей преданной, энергичной работой.