Из речи т. Заковского. 3 марта 1937 года

[Стенограмма данного заседания пленума в стенографическом отчете не печаталась.]

Андреев (председательствующий). Слово имеет т. Заковский, следующий т. Агранов.

Заковский.

Товарищи, вчера мы заслушали доклад т. Ежова о предательстве и измене в аппарате государственной безопасности. Тов. Ежов вскрыл причины этого явления, дал анализ тому, что принесло нашей партии очень много горя и нанесло удар по экономике нашей страны.

Мы заслушали, я бы сказал, очень невразумительное выступление бывшего нашего наркома внутренних дел т. Ягода, и я думаю, что его выступление пленум ЦК партии удовлетворить никак не может. Во-первых, в выступлении т. Ягоды было много неправильностей, неточностей и, я бы сказал, никакой политики. Неверно, что у Ягоды были связаны руки и он не мог управлять аппаратом государственной безопасности. (Ягода. Я этого не говорил.) Именно это вы говорили. (Ягода. Я сказал, что не сконцентрировал в своих руках оперативного руководства.) Вы это руководство в своих руках сконцентрировали. Нам всем хорошо известно, что войсками НКВД получше нас с вами управляет т. Фриновский, всем известно также, что т. Вельский занимался милицией, т. Прокофьев занимался административными вопросами, а Берман неплохо строит канал, так что оперативное руководство находилось в ваших руках. (Ягода. А что Агранов делал?)

Андреев. Тов. Ягода, не мешайте оратору, я вас запишу.

Заковский. Оперативное руководство находилось в ваших руках и если вы этого не видели, то это тоже минус для вас. Как известно, мало руки иметь. Руки имеют такое свойство, что для того, чтобы ими управлять, надо уметь хорошо работать головой. (Возгласы одобрения.) А для того, чтобы работать головой, необходимо подобрать здоровый большевистский коллектив, к нему прислушиваться, его воспитывать и тогда с таким коллективом можно проделать очень большую работу. Я думаю, что в нашей стране на примере некоторых наркоматов доказано вполне, что если увлекаешься только своими талантами и способностями, то очень трудно управлять, очень трудно руководить, в частности, это относится к НКВД. А у нас с некоторого времени, надо сказать открыто, то, что делалось у нас в аппарате, далеко не похоже было на партийность. В нашем аппарате в течение нескольких лет отсутствовала партийность, большевистские принципы и на этой почве создавались интриги, склоки, подбор своих людей. (Ягода. Какие склоки, каких людей? Скажите, какие интриги?) А как вы вышибали т. Евдокимова, Акулова? (Ягода. Это не я вышиб, его сняли по директиве ЦК.) Вы очень часто, т. Ягода, в своих директивах ссылаетесь на директивы ЦК. (Ягода. И не без оснований). Иногда без оснований. Проводя свои директивы, вы всегда подкрепляли это тем, что они согласованы с ЦК. И поэтому, т. Ягода, вам постепенно мало-помалу удалось создать аппарат, подобрать в управление государственной безопасности своих людей, по существу не самокритичных, так что и формы управления при наличии такого аппарата были не совсем партийные. А что касается руководства периферией, то здесь дело было особенно плохо, здесь осуществлялся своеобразный феодализм. Наши периферийные работники это очень хорошо знают, так как испытали это на своей спине. Если выезжала на места оперативная группа для помощи тому или иному краю, который отставал в работе, это означало не помощь, а избиение младенцев. Вы также знаете, т. Ягода, что люди, которые проваливались по нескольку раз, которые сидели на определенных участках по нескольку лет и ничего по существу не делали, при вашей поддержке продолжали там сидеть и управлять. (Ягода. Так это те же, которые и сейчас существуют.) А вот Алексеев, который в Сибири провалил всю чекистскую работу. Потребовался приезд т. Молотова и его указания, чтобы Алексеев был снят с работа. Так вы держали Матсона. С Урала он был переброшен в Среднюю Азию, затем в Минск и, в конце концов, он провалился на уголовном деле и оставлять его было уже невозможно.

Вот такой происходил подбор безмолвного, не большевистского и даже преступного аппарата, отсутствие партийности в этом самом аппарате, выдвижение своих людей — пусть немножко шпион, как Сосновский, подозрительный немножко, но свой человек, который не выдаст. Пусть немножко дурак, как Матсон, но который тоже не выдаст, будет на вас ориентироваться. (Ягода. Вы же прекрасно знаете, что Матсон и Сосновский не мои люди.) Молчанов, который был в отряде Трофимовского, пусть был арестован, сидел за фальшивые деньги, но он кричит ура в пользу начальства, и таких немало. Вот для периферии вы удачно приспособили Миронова для всех этих экзекуций, для «избиения младенцев». Миронов сам мне говорил: «Надоели мне эти самые карательные экспедиции, эти выезды».

Тов. Ягода, в каждом крае, даже если плохо работали наши уполномоченные, хорошо ли, кое-какой агентурный материал по тому или другому делу имеется. (Голос с места. Мало этого.) Тот или другой материал в крае имеется о контрреволюции, о бандитизме, о должностных преступлениях даже при очень плохой работе. Если приезжает такая комиссия из центрального аппарата, она создает очень много шума и на этом же самом материале, который там находится, а считается, что центральный аппарат вытащил из оперативного прорыва то или другое управление. А результаты какие? Громкий приказ и никаких большевистских, партийных выводов и никакой помощи в дальнейшей работе.

Вопросы структуры аппарата. Ведь мы после XVII съезда партии не раз ставили вопрос, что пора и нам как-то перестроиться. Пора и нам в аппарате, где создалась очень большая неразбериха, где благодаря этому ставилась ставка на так называемые эффективные дела, это значит с участием какого-нибудь консула или просто иностранцев. В погоне за эффектами дела троцкистов и зиновьевцев были заброшены и не разрабатывались. Это было просто глупое увлечение в оперативной работе. Сейчас идет перестройка структуры. В этом аппарат Наркомвнудела уже разобрался.

Об агентуре и следствии. Посмотрите какие невероятные выкрутасы получились с агентурой. Тов. Ягода говорил вчера о психологии агента. Я думаю, что т. Ягода не особенно разбирается с этой психологией, ибо во время вскрытия вредительства в сельском хозяйстве из центрального аппарата была дана директива о том, что агентура — это чепуха, главное — следствие. Было это? (Голоса с мест. Было.) А агентура — основа основ всей нашей оперативной работы. Это для всех было ясно. Об этом также вчера в своем докладе говорил т. Ежов. Но в докладе т. Ежов ясно, красной нитью приводит доказательство, что за последние четыре года, по существу, управление аппарата государственной безопасности совершило большое политическое преступление — им по-партийному не управляли. Люди, руководящие центральным аппаратом управления государственной безопасности, может быть, в том числе и я, работник периферии, мы недостаточно остро, недостаточно крепко ставили вопросы, где следует, о не большевистских порядках в нашем аппарате. Четыре года по существу, вели неправильную линию в своей работе, вели неправильную политику, извращали те директивы, на которые вчера ссылался в своем выступлении т. Ягода, которые он непосредственно получал от ЦК партии и от т. Сталина.

Допустим, что этих директив он не получал. Но ведь сигналы и материалы в нашем аппарате были в достаточном количестве, они ведь красной нитью проходили по ряду дел — было раскрыто в 1930 г. дело Угланова — террориста, в 1932 г. дело террористов Эйсмонта и Рютина и других, если хотите, не только по троцкистско-зиновьевским делам замазывались данные о терроре. Возьмите белорусский национальный центр. Террористическая группа в составе националистической контрреволюционной организации, созданная польской охранкой для какой цели? Для убийства наших вождей в случае возникновения войны. Это давало сигналы для того, чтобы нам главное направление в своей работе взять на террористов, а особенно на троцкистов и зиновьевцев.

Делалось ли это? Не делалось. Были ли у нас сигналы, подбор материалов о троцкистах и зиновьевцах как о вредителях? Были. Вы помните, т. Ягода, год тому назад я вам написал целую серию докладов. (Ягода. Вспомните свою работу в Сибири.) У вас путаются годы и цифры. Я из Сибири уехал весной 1932 г., к вашему сведению. Несмотря на то, что допустим, по белорусскому национальному центру были связи на Украине, связи на другие области, эти связи были оборваны. Оборваны они были потому, что в связи с этим делом возникли определенные трудности, в каждом деле они могут возникнуть. Центральный аппарат во главе с Ягодой отошел в сторону от этого дела и оставил Заковского объяснятся с комиссией ЦК. Ягода наблюдал, выйдет или не выйдет, комиссия разобралась, нашла все в порядке, Ягода тогда нашелся и сказал: «Ну, знаете, у вас замечательное дело, очень хорошо вышло». А связи по полякам в Ленинграде, а материал о Домбале в 1933 г. как о польском шпионе? Почему эти материалы не реализовались? А когда ликвидировалось, допустим, польское контрреволюционное подполье в Белоруссии, приехал тот же самый Сосновский посмотреть, как ликвидируются диверсионные организации, созданные поляками на целом ряде узловых станций железных дорог для взрыва их в начале войны. Сосновский посмотрел, видит, что здесь ничего не поправишь. В Белоруссии кое-какие удары нанесли. Но связи на Украине и в Ленинграде остались нераскрытыми, таким образом, центральный аппарат этот материал зажал, скрыл. Это была работа Сосновского.

Вы помните, т. Ягода, год тому назад я написал вам целый ряд записок о плохой работе наших военных заводов: и по торпеде, и по артиллерии, и по танкам. Эти материалы, которые сейчас реализованы, доказаны следствием, проверены комиссией экспертов, говорят о том, что это было самое настоящее организованное вредительство со стороны зиновьевцев, троцкистов, немцев, поляков и ряда других иностранных контрразведок. Какое восприятие имел этот материал в центральном аппарате? Как Вы лично к нему отнеслись? «Где тут контрреволюция, где тут вредительство?» — Это вы мне говорили. А вот, говорит, что вы прозевали — педагогические извращения в средней школе и т. Жданов поставил этот вопрос, это вам минус в работе в Ленинграде. Так было дело. (Смех. Ягода. Ложь.) Я вам расскажу, как вы мною руководили и как мною руководил т. Жданов. Я, товарищи, хочу привести одну директиву от августа 1934 года. Это доклад т. Ягода на оперативном совещании работников Главного управления государственной безопасности. В этом докладе выдвигаются такие установки в нашей дальнейшей работе, дается направление, в наших ударах по контрреволюции. Первое — это охрана социалистической собственности. Ну, по-моему, теперь понятно из цифр, которые в своем докладе приводил т. Ежов, там говорится, что 80% дел было направлено именно на эту сторону. Второе — это фашистский террор. Террор это для нас не ново, мы знаем десяток лет, что фашисты занимаются террором. Третье — эсеры и меньшевики могут ожить, и четвертое — диверсии на военных заводах будут проводиться во время войны. К этому есть пояснение, что вредительство типа 1928–1929 гг.— это вредительство себя изжило или так потихоньку изживается. Диверсанты будут действовать исключительно в военное время и то они по сравнению с прошлым стали малочисленны. Вот это директивы. Нет ни одного слова ни о троцкистах, ни о зиновьевцах, не говоря уже о правых, кроме одной цитаты из доклада т. Сталина на январском пленуме, где говорится о методах работы классового врага. Я считаю, что в этой и не только в этой директиве дается установка, чтобы не обращали должного внимания на те материалы, которые имелись в наших руках по зиновьевцам и троцкистам,— в этом наша основная политическая ошибка и, если хотите, в этом наше преступление. Я считаю, что такая оперативная установка, она по существу, прикрывает и террор, и вредительство, и шпионаж.

Так, товарищи, было до убийства С. М. Кирова. Тов. Ягода здесь вчера говорил, что у Кирова была охрана. Как надо понимать, когда имеются десятки террористических групп, то, я считаю, что даже хорошая охрана гарантировать безопасности не может. (Ягода. Неверно. Голос с места. Охраны не было по существу.) Охрана была чепуховая, но если бы она была усилена в десять раз, то положение можно было бы спасти? Что вы, товарищ Ягода, ссылаетесь на одного Николаева, который в одном случае на вокзале не мог убить С. М. Кирова. Я считаю, что никакая охрана при существовании таких групп не могла давать гарантию полной безопасности. (Голос с места. Гарантировать могла.) Я хочу говорить о политической линии после убийства С. М. Кирова. У нас считали, что с зиновьевцами покончено, так считал центральный аппарат, которым руководил т. Ягода.

А т. Жданов после убийства т. Кирова изо дня в день, во всех наших разговорах направлял аппарат Ленинградского НКВД на троцкистско-зиновьевское подполье. И я должен сказать, что может быть очень долго, но шаг за шагом, постепенно мы подошли агентурным путем по существу к блоку троцкистско-зиновьевского подполья. В начале 1936 г., наконец, заявил т. Ягода, что ЦК партии разрешил нанести удар по троцкистскому подполью. Удар тогда направлялся только в сторону троцкистов. Заранее было решено, что тех троцкистов, которые замешаны в контрреволюционных действиях выслать на Колыму. Когда в Ленинграде развернули операцию по агентурному делу, еще раз убедились мы, что здесь не только троцкисты, но и зиновьевцы, и по существу подтверждаются наши выводы о блоке. Я тогда, когда разобрался с материалом, сам попал в затруднительное положение — не получается одних троцкистов, тут и троцкисты и зиновьевцы. (Смех.) И троцкисты, и зиновьевцы были объединены в одно контрреволюционное подполье. Когда я об этом сказал Ягоде, то он тогда заявил: «Какие там зиновьевцы, какие зиновьевцы, у вас все какие-то новости». Тем не менее это подполье состояло из троцкистов и зиновьевцев. И с самого начала мы правильно повели дело. Надо найти ответ, почему так растерялся аппарат центра? Я с Молчановым дела не решал, на это есть особые причины, говорил с ним только несколько раз и по телефону. Ягода говорит, что послал Миронова проверить дела академиков. Это неверное, Миронов занимался делом Гуревича и Быховского. По мнению Миронова дело академиков считалось бесперспективным. Он занимался делом Гуревича и Быховского, а ленинградский аппарат по делу академиков впервые получил указания на террористическую роль Каменева и Зиновьева в убийстве Кирова. Меня вызвали в Москву. Миронов передал мне мнение Молчанова, что надо срочно поставить вопрос о судебном процессе. Я считал, что это неправильно, заявил, что я буду категорически против процесса, так как это не даст нам раскрыть все дела до конца.

Еще одно обстоятельство. Когда Яковлев и Зайдель по делу академиков дали впервые показания на Зиновьева и Каменева, то была такая растерянность в центральном аппарате, как будто бы в аппарате не было агентурных данных для того, чтобы проверить это дело. Чем это объяснить? (Ягода. Растерялись-то вы, Заковский.) Растерялся не я, я об этом скажу. Я материалы не скрывал, теряться не от чего. Когда Карев дал показания на Бухарина и вообще на правых, я сообщаю Ягоде, что Карев дал показания на Бухарина. Ягода отвечает: «Какие там показания, какие там у вас правые». (Ягода. Неверно! Я считал все время Каменева и Зиновьева виновными в убийстве.) Я не знаю, что вы считали, а говорю как было дело. Вы спрашивали: «Какие там правые?» Я ответил: «Бухарин». Тогда вы сказали: «Вечно у вас такие дела». Я должен сказать, что очень убедительные показания давал Карев о контрреволюционной о работе правых. У нас в Ленинграде никакой растерянности вообще не было. Когда впервые Пригожий дал показания на Радека, вы тоже растерялись. Не верили? (Ягода. Я потребовал Пригожина в Москву.) Кого вы потребовали в Москву? Вы меня потребовали в Москву и сказали: «Что у вас такие жуткие документы?» Документы действительно жуткие, но документы оказались верные. Кто здесь растерялся — я или вы растерялись?

О вредительстве. Материалы о вредительстве начали поступать уже в начале следствия, а вы говорили, что никакого вредительства, только террор. По-моему, товарищи, дело не в Молчанове. Наша система исключает то, чтобы один человек, в аппарате работая, мог бы у себя концентрировать оперативный материал и скрывать его от партии, от руководства НКВД, от страны. Здесь была целая линия контрреволюционных действий. (Голос с места. Это правильно!) Этого не может быть. Сама структура нашего аппарата это исключает. Здесь не один Молчанов виноват, были связи у Молчанова. Это подлежит детальному выяснению. А если допустим, только один Молчанов, если только Молчанов, Сосновский, Венецкий и ряд других шпионов сидели в аппарате государственной безопасности, за это тоже надо ответ держать, ибо за наши преступления наша страна несет большой ущерб в нашем социалистическом строительстве, а наша партия расплачивается жизнью лучших людей.