Из речи т. Ягоды. 2 марта 1937 года

Ягода.

Товарищи, целиком признавая правильным анализ причин, приведших к огромному провалу, позорному провалу работы органов государственной безопасности, сделанный в докладе т. Ежова, со всеми данными в нем оценками, я считаю обязательным для себя сказать, что именно я являюсь виновником того состояния, которое нашел т. Ежов в органах НКВД. Проработав на руководящей работе в ГПУ, приблизительно 18 лет, я с особой остротой понимаю насколько правильно и точно вскрыты ошибки работы органов государственной безопасности.

Совершенно очевидно, что при правильной постановке всего дела в НКВД, мы должны были вскрыть все фашистские банды не только 4 года тому назад, а приблизительно в 1931 г., т. е. с момента начала их формирования. Моя ответственность усугубляется еще тем, что я, которому была поручена эта работа, имел систематические указания по этим вопросам не только в тех документах, которые перечислены в проекте резолюции по докладу т. Ежова, но также и неоднократные личные указания т. Сталина.

Я начну с 1931 года. В письме в «Пролетарскую революцию» в 1931 г. т. Сталин определил троцкизм, как передовой отряд международной контрреволюции. И в этом определении уже лежала целая программа для чекистов — в борьбе с контрреволюцией. Уже в этом определении совершенно точно указывалось, по какому направлению должны были повести эту борьбу с контрреволюцией чекисты, и как они должны вести борьбу. Из указаний т. Сталина также относительно того, что троцкисты действуют, как контрабандисты, т. е. как двурушники, мы должны были тогда, все чекисты, особенно работающие в секретном отделе, сделать совершенно определенные выводы для направления своей оперативной работы.

С особой остротой в 1933 г. т. Сталин на объединенном пленуме 7 января предупреждал, я хочу прочесть эту выдержку, она чрезвычайно сильна: «Надо иметь в виду, что рост мощи советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов. Именно потому, что они умирают и доживают последние дни, они будут переходить от одних форм наскоков к другим, более резким формам наскоков, апеллируя к отсталым слоям населения и мобилизуя их против советской власти. Нет такой пакости и клеветы, которую бы эти бывшие люли не возвели на советскую власть и вокруг которой не попытались бы мобилизовать отсталые элементы. На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно, но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв. Вот почему революционная бдительность является тем самым качеством, которое особенно необходимо теперь большевикам».

К сожалению я, который должен был это сделать и быстро покончить с этим без больших жертв, к сожалению, не сделал. (Микоян. Не в этом главное, а главное — Кирова потеряли.) О злодейском убийстве т. Кирова скажу ниже. Это давало совершенно точные указания, что должны делать чекисты, почему же все-таки, несмотря на целый ряд указаний, несмотря на целый ряд личных указаний т. Сталина мне, почему все-таки у органов государственной безопасности в борьбе с контрреволюцией, с троцкистскими и зиновьевскими бандами получился провал? Я остановлюсь на некоторых причинах не для того, чтобы оправдаться, а для того, чтобы все чекисты из этого дела извлекли такой урок, который бы предотвратил, сколько бы не существовала ЧК, повторение совершенных ошибок.

Нужно сказать прямо, что у отдельных работников Управления государственной безопасности в связи с ликвидацией капиталистических элементов города и деревни, появились настроения некоторой успокоенности и благодушия. Это началось примерно три года тому назад. Некоторые чекисты приходили ко мне и спрашивали, о какой-де тут серьезной контрреволюции может итти речь? (Любченко. Как в 1932 году?) Да, в 1933 году. Я могу назвать фамилии. (Каминский. Это самый боевой период.) 1933–1934 гг. (Сталин. Должно быть были такие элементы. Успехи есть...) В результате этих настроений, агентурная работа, которая всегда должна быть особенно заострена, начала передоверяться со стороны более ответственных работников менее ответственным. Руководство ею ослабилось несмотря на то, что агентура должна быть ведущей и основной частью работы Управления государственной безопасности. Всегда органы ЧК поддерживали широкую связь с массами трудящихся, но в это время замечается наибольший отрыв органов ГПУ от трудящихся масс.

Массы трудящихся оказывали органам неоценимые услуги постоянной помощью, своей повседневной информацией. Большинство наших дел были открыты не только кадровой агентурой, они открыты целым рядом информаторов — рабочих, шахтеров, которые и открыли нам, по существу, Шахтинское дело. Как оно было открыто? Товарищи, наверное, помнят, что в шахте был целый ряд «неполадок», как тогда называли. Товарищи, здесь выступающие говорили, в некоторые шахты Западной Сибири достаточно было войти, чтобы увидеть чужую, злодейскую руку контрреволюционера. Тогда, т. е. в 1927 г., целый ряд рабочих приходили в Шахтинский отдел ГПУ и говорили об этих «неполадках». Тогда был Орлов-Давыдов, Евдокимов был начальник Сев.-Кав. ПП. (Балицкий. Немножко не так.) Нет, это так. К этому времени было довольно материала о неполадках, из которых с очевидностью вытекало, что это не «неполадки», а злостная рука врага. Когда доложили об этом Евдокимову, который вцепился в это дело и начал разматывать не как «неполадки», а как злостную руку контрреволюционеров.

Что происходило в это время с ЧК? Если бы мы не отошли от прямой связи с массами и не перешли бы на кадровую агентуру, а пользовались бы также широко, как раньше, информаторами, мы были бы в другом положении, чем оказались сейчас. Мы не имели бы на сегодняшний день двойную агентуру, благодаря которой не только был разложен аппарат Секретного отдела, но благодаря им — двойникам — мы потеряли связь с врагом и мы плутали среди врагов, как слепые кроты.

Как это ни печально, но вот, когда не работаешь уже четыре месяца в органах ГПУ, когда обдумываешь все детали, то вспоминаешь и с особой ясностью, с особой полнотой представляешь все то, что можно было бы предусмотреть.

Мы могли бы ликвидировать заговор 1931–1932 г., т. к. основные нити были у нас в руках и т. Киров не был бы злодейски убит. Я приведу один пример, мой разговор с одним двойником, с Мусатовым. Мусатов — это крупный агент СПО по троцкистам, арестованный двойник-террорист, раньше выдавший не мало контрреволюционных групп. Когда я его спросил, почему он стал двойником... (Балицкий. Мухин это не двойник, а член террористической группы.) Да, но и двойник. Мусатов ответил, что я одно время искренне работал для НКВД. Как Вы знаете, говорит он, я выдал такие-то и такие-то организации. Но меня передавали 6 раз, т. е. один работник передавал другому, или потому, что он ушел, или потому, что он перешел в другой отдел. И я, видя, что очевидно я не так нужен, видя, что тот чудак, с которым я говорю, недостаточно квалифицирован, он от меня не требует, не дает указаний, в каком направлении действовать, видя это, я решил ввиду того, что я все-таки троцкист и идейный троцкист, я решил, а ну-ка я попробую обмануть его. Попробовал один раз — вышло, а дальше уже стал двойником, давал ложные данные об организации.

Это так, потому что та квалифицированная агентура, которая у нас существует, она требует в свою очередь чрезвычайно большой квалификации от самих работников-чекистов, которые ею руководят, она требует чрезвычайно большого внимания к себе и эту агентуру надо очень умело и крепко держать в руках — начальнику отдела, управления. У нас, несмотря на целый ряд указаний, а в редких случаях начальник управления, а последнее время начальник отдела, имел собственную агентуру. (Берия. Без агентуры ОГПУ — это ничтожество.) Хуже, чем ничтожество,— обывательщина... (Берия. Камвольный трест. Общий смех.) Я сейчас подчеркиваю и это абсолютно верно, что именно отсутствие агентуры у начальников, было одной из самый больших ошибок. Основа, следовательно, в том, что мы настоящую троцкистскую агентуру потеряли только благодаря тому, что крупные работники не всегда занимались непосредственно этой агентурой. В отношении секретно-политического отдела я буду говорить особо потому, что у меня глубокое убеждение, что Молчанов предатель, потому что то, что говорил Ежов и мои наблюдения за этим делом, товарищи чекисты помнят наши споры относительно Молчанова... (Голос с места. Чего тут спорить?) споры в отношении его поведения в деле троцкистов.

Но возьмем транспортный отдел. Ведь, если бы мы в работе транспортного отдела подходили к крушениям и авариям не с точки зрения технических неполадок, а брали бы дело глубже, мы — со стороны транспортного отдела — вскрыли бы эти вредительские, фашистские, немецко-японские шпионские организации. У нас всегда были споры с НКПС. НКПС в большинстве случаев говорил, что все эти аварии и крушения — это злой умысел и НКВД должно искать злостных виновников этих дел. Мы говорили: «Нет, это простые аварии из-за вашей невнимательности». Это было очень часто и под этим углом мы вели следствие. Когда мы вели следствие впутывался прокурор, который тоже вставал на ту же точку зрения, что это просто авария. Поэтому, если мы возьмем целый ряд процессов по авариям, то увидим, что там совершенно ясно говорилось не только о злом умысле, а там всегда фигурировал или один стрелочник, или один начальник станции, но целой организации не было. Но мы то, чекисты, должны были сделать вывод? Да, безусловно, т. к. это была основная нить, по которой должны были правильно вести расследование, найти общее в этих делах, вовремя вскрыть работу контрреволюционных бандитских организаций на транспорте, а также могли прийти к раскрытию всей контрреволюционной троцкистской, шпионской организации.

Я должен прямо сказать, моя большая и самая главная ошибка заключается в том, что все нити оперативной работы не были сосредоточены у меня в руках, они были рассредоточены в разных руках. И я глубоко убежден, что если бы я сидел только на УГБ, а не занимался всем аппаратом, всей этой громадиной, конечно, результат был бы другой, и результат был бы другой, если бы я меньше занимался строительством поручаемым НКВД.

Как же все-таки открылся заговор? Я уверен сейчас в том, что Молчанов является предателем. Как он был связан, с кем был связан,— то должно показать следствие. Мне трудно об этом говорить, потому что я его связей вообще не знал. Я не знал даже, что он был в близких отношениях с Фурером. (Шкирятов. Вот и плохо, что ты ничего не знал.) Очень плохо, что я этого не знал. Поэтому я и выступаю, что плохо, если бы было хорошо, я бы не выступал. (Чубарь. Он пользовался у Вас очень самостоятельными правами.) Нет, права были не очень большие. (Голос с места. Как он вообще попал на эту работу?) Молчанов старый чекист, работал в Западной Сибири. (Эйхе. Его из Западной Сибири выгнали.) Да, там было какое-то дело, которое не имело для него никаких последствий. (Эйхе. Вы поищите в делах и найдете. Мы с Павлуновским вспомнили, что его из Западной Сибири выгнали.) После этого он поехал на Северный Кавказ и работал там. После Северного Кавказа он переехал в Иваново-Вознесенск. (Ежов. Вообще, т. Ягода, его только походному чекистскому стажу уже нельзя было держать на работе, потому что он воспитывался в бандах, которые шли все время против нас.) Я не знал и не знаю в каких бандах он был, так как такие вещи раскрываются при следствии или агентурой. Потом он перешел в наш центральный аппарат. (Голос с места. Сам пришел?) Перевели его в центральный аппарат в 1930 году. (Рындин. Кто-то переводил?) Конечно, кто-то переводил, не сам же он перелетел.

Раскрытие заговора началось с ареста Ольберга в Горьком. Это правильно, что он с 1931 г. был у нас все время на примете. Об этом я докладывал в свое время. После ареста Ольберга одновременно арестовали Гавена, Шемелева и Тарасова и здесь начинается очень интересная история. (Ежов. Какого Тарасова? Трусова.) Да, Трусова. Все сосредотачивается у Молчанова. Юшков и Валович едут в Горький, арестовывают там Ольберга, Федорова, передают их в Москву. Одновременно здесь в Москве ведется дело Гавена, Шемелева, Трусова и вырисовывается Сафонова и целый ряд других членов к.р. троцкистских организаций. Если вы помните, Николай Иванович, здесь чрезвычайно интересная вещь произошла. Ведь Молчанов два раза начинал кончать эти дела, два раза составлял списки, два раза я подписывал эти списки. Два раза с вами говорили об этих списках, два раза их задерживали, считая, что дела далеко не закончены. (Ежов. Да, один я вернул вам, а другой запер у себя в несгораемом шкафу и сказал, пусть полежит.) Теперь эти все дела виднее, а тогда это не было так хорошо видно.

Еще один характерный случай, Заковский его прекрасно знает, это дело «Шакалы» и «Академики». Заковский два раза посылает документы относительно контрреволюционной троцкистской организации, там проходили контрреволюционные террористы — Бусыгин, Кошелев, Карев и др. (Голос с места. Пять раз.) Да, да, пять дел. Помню дело «Академики». (Голос с места. Да не пять дел, а пятый раз.) Потом он, Заковский, присылал ко мне это дело и моей рукой там написано: «Молчанов, немедленно дайте распоряжение об аресте этих лиц». После этого он пришел ко мне и говорил, что для него еще не все ясно и он кое в чем сомневается. Я подтвердил распоряжение об аресте: «Давайте сейчас же распоряжение». Подозрений в отношении Молчанова у меня тогда не было. Я послал Миронова в Ленинград. (Заковский. Не так было дело.) Именно было так. Я послал Миронова по другому делу и сказал ему: посмотрите дело «Академики» и «Шакалы».

В это время Заковский их арестовал. Говорю прямо, подозревать Молчанова, тогда ни в чем не подозревал. (Каминский. Что же с Молчановым получается, не ясно. Жуков. Туман какой-то. Рындин. Как это получилось, что все это шло несколько лет, а вы не заметили этого? Сталин. Кто его рекомендовал?) Не знаю, это было во время работы в ГПУ т. Балицкого, Акулова. (Балицкий. Он был назначен до Акулова. Ворошилов. Все равно, кем бы он ни был назначен.) Я его не знал, знаю одно, что Молчанова я не назначал. (Шкирятов. А кто же?) Не знаю, возможно отдел кадров. (Шум, много реплик. Булатов. Вы, вы его назначали.) Я не назначал. (Булатов. Вы его назначали, вы его вызвали.) Дайте приказ. (Булатов. И вы его все время поддерживали. Ворошилов. Не в этом дело.) С Молчановым я лично работал с 1932 года. Я этого вопроса не поднимал, за деятельность Молчанова в органах ГПУ я целиком несу ответственность, никогда ее не снимал, не снимаю и снимать не собирался. (Антипов. С кем спор был у вас в отношении Молчанова.) С рядом товарищей.

Целый ряд товарищей, Миронов в данном случае, видели какое-то странное поведение Молчанова в отношении тех протоколов, которые вел не он, та острота с которой он критиковал их у Миронова, вызывала раздражение. Но самое главное — это то, что Молчанов говорил, те допросы, которые вел Миронов, велись неправильно. Теперь-то видно, что Молчанов был чрезвычайно недоволен, что дело об этом заговоре велось целым рядом ответственных товарищей. Ведение дела контрреволюционной японо-немецкой троцкистской организацией — велось лично мною и мною роздано отдельным товарищам по группам, так как вели его Миронов, Берман, Слуцкий и другие, вело его также Управление Московской области, в том числе в данном случае Молчанов никак не мог смазать этого дела, ни изменить его направление, при всем его желании. Допросы вели Берман, Слуцкий, Димитриев, т. е. ответственейшие работники нашего аппарата. Таким образом, роль Молчанова в этом деле свелась на нет. Он пытался это дело «закончить», как вы уже видели, но этого не дали, тогда он два раза старается скомпрометировать дело остальных. Это особенно заметно и характерно в борьбе его с СПО ПП.

Я не знаю, чем кончилось дело с Фалихом и остальными, являются ли они правыми. Когда Дрейцер сознался, одновременно с этим сознался и Рейнгольд. Дрейцер сознался у Агранова, а Рейнгольд сознался, кажется у Димитриева. Когда Дрейцер и Рейнгольд сознались, то Молчанов прибегает ко мне с материалами Дрейцера и говорит: «Какой же тут второй центр открывается, как же это так». Я говорю: «Дрейцер показывает, значит это так». В это время дает показания Рейнгольд. Если бы дело было сконцентрировано только у Молчанова, оно было бы также смазано и кастрировано, как был кастрирован целый ряд дел, о которых говорил т. Ежов. Это троцкистское дело— я его вел лично все время. (Ярославский. А как он мог кастрировать без коллегии Наркомвнудела.) Коллегии Наркомвнудела нет, есть Нарком и его заместители.

Каким образом, я не видел предательства Молчанова, не заметил его работу, каким образом все эти агентурные данные не попадали ко мне? О деле Зафрана я не знал, об этом деле мне сказал Реденс под самый конец его в июне или июле, в том порядке, что его вызывают в КПК по делу Зафрана. Показания Зафрана сейчас полностью подтверждаются. Это было в разгар всей работы. Если бы я ухватился за это дело Зафрана, если бы я его просмотрел в тот момент, конечно, все дело выглядело бы по-иному, мы бы сразу всех захватили. Молчанов же злостно мне этого дела не докладывал и только под самый конец о деле Зафрана мне рассказал Николай Иванович. (Голос с места. Кто его осудил на пять лет?) Особое совещание. (Голос с места. Под чьим председательством шло это особое совещание?) Надо посмотреть протокол. В особом совещании председательствуют т. Агранов, или я, или т. Прокофьев. (Молотов. А без наркома такие вещи могут делаться в Наркомвнуделе — могут Зафрана послать в лагеря?) На особом совещании председательствует нарком или его замы. (Голос с места. Заместитель может без наркома?) Заместитель может, если он председательствовал.

Моя ошибка заключалась в отсутствии в моих руках сконцентрированной всей оперативной работы, она не была сконцентрирована у меня, а передоверялась моим помощникам, и второе, это то, о чем всегда, всюду и везде, и здесь в том числе, говорили относительно организации проверки исполнения, проверки всей работы так, как это было указано т. Сталиным на XVII съезде партии, где он говорил о правильной организации проверки исполнения: «Правильная организация проверки исполнения имеет решающее значение в деле борьбы с бюрократизмом и канцелярщиной. Проводятся ли решения руководящих организаций, или кладутся под сукно бюрократами и канцеляристами? Проводятся ли они правильно, или извращаются? Работает ли аппарат честно и по-большевистски, или вертится на холостом ходу,— обо всем этом можно узнать вовремя лишь в результате хорошо поставленной проверки исполнения. Хорошо поставленная проверка исполнения — это тот прожектор, который помогает освещать состояние работы аппарата в любое время и выводит на свет божий бюрократов и канцеляристов. Можно с уверенностью сказать, что девять десятых наших прорех и прорывов объясняется отсутствием правильно поставленной проверки исполнения. Не может быть сомнения, что при наличии такой проверки исполнения — прорехи и прорывы были бы наверняка предупреждены. Но, чтобы проверка исполнения достигла цели, необходимы по крайней мере два условия: во-первых, чтобы проверка исполнения была систематическая, а не эпизодическая; во-вторых, чтобы во главе дела проверки исполнения во всех звеньях партийно-советских и хозяйственных организаций стояли не второстепенные люди, а достаточно авторитетные люди, сами руководители организации». (Голоса с мест. Знаем. Шум.)

Ягода. Очень хорошо, что вы знаете доклад т. Сталина и я его знал, а вот то, что здесь говорит т. Сталин, в органах ОГПУ мною, к большому моему сожалению, лично проведено не было. Если бы у нас был этот прожектор,— это орудие в руках — проверка исполнения,— никогда бы Молчанов не мог покрыть ни одного дела, не мог бы скрыть агентурных дел и пойман, и разоблачен он был бы много раньше. (Голос с места. Кто руководил НКВД?) Последние два года я лично руководил органами НКВД, а этой систематической проверки, несмотря на то, что я передоверял ведение значительного количества дел, я не организовал в такой мере, чтобы это могло предупредить провалы в работе. Что толку, если были хорошие приказы, когда исполнение их не проверяли. В органах ОГПУ была некоторая замкнутость чекистов, они оторвались в некоторой мере от партийных организаций, и эта некоторая замкнутость чекистов, создавала положение, при котором мы варились в собственном соку. (Голос с места. Как это понять? Шум.)

Эта замкнутость выражалась в том, что мы с трудом принимаем к себе новых работников. Больше, чем нужно, мы всегда держались за старые кадры, не учитывая того, что изменения методов нашей работы, а это можно было делать на базе новых сил. Старые кадры — блестящие кадры, но не все. Были ПП, которые отошли, разваливали работу, мы их снимали с одной работы, но не отпускали, а назначали на другую. Есть ПП, которых нужно было бы отпустить вовремя, мы их не отпускали, мы их берегли. Эта традиция ЧК, хорошая может быть в начале, но очень вредная и очень плохая на сегодняшний день. В этом отношении совершенно правильно замечание т. Ежова о так называемой чести мундира. У нас это чрезвычайно остро всегда воспринималось и защищалось. По-моему, он очень мягко в некоторых местах выражался. (Голос с места. Не очень. Шкирятов. В резолюции сильно написано.) Старый чекист, даже при совершении грубых ошибок, всячески выгораживался аппаратческими работниками. Его, что называется, старались не дать в обиду. Совершенно естественно, что такая постановка дела не могла не привести к тяжелым последствиям в той работе, которая была вверена партией нам — чекистам.

Относительно тюрем. Те настроения, которые существовали в ЧК в 1933–1934 гг., они, конечно, отражались и на самой тюрьме. Тюрьма являлась не наказанием в данном случае, а изоляцией. (Шум в зале. Голос с места. Как изоляцией?) Да, только изоляцией. Я лично не имел инспекции для того, чтобы мог проверять состояние тюрем. Те товарищи, которые ездили в тюрьмы, мне не докладывали о том разложении, которое есть, потому что образцом нашей тюрьмы, тем чем она должна быть,— это была внутренняя тюрьма наших органов НКВД. Нужно было создавать такие образцовые тюрьмы и в Верхнеуральске, в Челябинске и в Нижнеуральске. Это положение с тюрьмами является не причиной, а следствием всей постановки работы, которая есть, было в то время. (Ежов. Но после убийства Кирова, Генрих помните, т. Сталин говорил специально о тюрьмах.) Видите, т. Сталин меня предупредил однажды насчет Молчанова. Он мне прямо сказал, что Молчанов, что-то Медведем от него пахнет, не похож ли он на Медведя? Я ему сказал, что Медведя в нем нет. И к Молчанову трудно было придраться. Человек работал день и ночь. (Сталин. Я сказал: либо он тупица, либо подозрительный человек.) Да, это было в 1935 году. (Движение в зале.) Сосновский это тоже в своем роде плохая традиция ЧК. Сосновский был прислан сюда резидентом от Пилсудского. В 1920 г. он считался комиссаром бронесил. Арестовали его с громадным трудом. Дзержинский взял его на Западный фронт с Мархлевским и другими. Он выпускает воззвание ко всем польским офицерам. Это воззвание производит чрезвычайно большое впечатление на польской стороне. После этого воззвания он приезжает сюда и действительно в качестве консультанта помогает в работе — т. е. работал агентом, но не штатным сотрудником. После этого Мархлевский рекомендует его в партию. Дзержинский меня всегда предупреждал и говорил: Сосновского надо использовать на работе, но на Запад его не посылайте. Я к Сосновскому всегда подозрительно относился. Знаете, есть такое внутреннее чувство. Но очень ценил его. Он крупный, очень знающий работник. Я когда приехал, не помню, кажется я в отпуске был, он был назначен на Западный фронт Менжинским, я его же снял и после этого послал в Воронеж, причем предупредил, чтобы за ним посматривали. После послал его в Саратов и сказал то же самое, чтобы за ним посматривали.

Если Медведь благодаря плохой охране не смог охранить Кирова, то мы здесь также виноваты. (Голос с места. Какая же охрана, когда вы троцкистов не брали и не арестовывали.) Тем более, что злодей Николаев — убийца Кирова,— заявил, что если бы был один человек при Кирове, он бы не решился стрелять. (Голос с места. А почему у Кирова не было охраны?) Была, но очень плохая, потому что Киров никогда не брал ее, а в этом моя вина, что я не настоял. Но в данном случае аппарат ГПУ безусловно мог бы предотвратить это убийство. Если бы мы не имели Молчанова на секретном отделе, если мы, мы — чекисты, больше бы контролировали, а все эти агентурные данные, которые были у нас в руках, использовали бы вовремя, этого злодейского убийства С. М. Кирова не было бы, и в этом наша самая большая, ничем не поправимая вина. Тов. Ежов говорил о плохом следствии и это правильно. Тов. Сталин беспрерывно в течение всей моей работы указывал на плохое ведение следствия, о порядке допросов. Если бы следствие по делам контрреволюционной троцкистской банды велось так, как нужно было его вести, то даже по одному следствию можно было своевременно вскрыть этот контрреволюционный бандитский заговор.

Последний вопрос — это вопрос организационный. Организация ЧК не отвечала задачам борьбы с контрреволюцией при той консолидации контрреволюционных сил, которая наблюдается на сегодняшний день. Я этот вопрос о реорганизации не ставил и в этом тоже очень большая моя ошибка. Я, товарищи, хочу, чтобы этот урок, который получили все чекисты и я в первую очередь был и будет, я твердо уверен в том, учтен всеми. Я осознал полностью свои ошибки и только сейчас, перейдя в Наркомат связи, я вижу насколько агентурно бедна была наша работа, в частности и по этому наркомату. Те уроки, которые я получил, никогда не пройдут для меня даром, я их понял целиком. (Жуков. Я с тобой десятки раз говорил на эту тему.) Эти уроки целиком и полностью осознал и они будут мною учтены целиком на новой работе.

Андреев. Объявляется перерыв до 12 часов дня.