Из речи т. Жукова. 25 февраля 1937 года

Молотов. Слово имеет т. Жуков.

Косиор. А что, Осинский там не записался?

Голоса с мест. Осинский будет выступать?

Косиор. Тов. Молотов, народ интересуется, Осинский будет выступать?

Молотов. Он не записался пока еще.

Постышев. Давно молчит.

Косиор. Много лет уже молчит.

Жуков.

Товарищи, после того, как мы прочитали показания арестованных в отношении работы, контрреволюционной работы Рыкова и Бухарина и их сподвижников, в особенности после того, как прошли процессы над троцкистами и зиновьевцами, в особенности последний процесс, вряд ли нужно было выступать на этом пленуме, чтобы убеждать их и доказывать им необходимость того, чтобы они выступили и признались в своих ошибках. Я говорю это еще потому, что вряд ли будет иметь значение, что они признаются через 2 минуты или через 5 месяцев. (Ягода. Никто их и не думал уговаривать, Чубарь неправильно меня понял.) Они не признаются... (Мехлис. Посадите, так признаются.) Они, эти люди, никогда не признаются, т. Мехлис. У этих людей уже в кровь въелось врать на каждом шагу. У Рыкова есть излюбленная пословица: ну что же, если я ошибался по любому вопросу еще раз признаю свои ошибки, — так квалифицирует он свои признания; нажмут на меня — я признаюсь; делал контрреволюционное дело, делаю и буду дальше делать — вот его лозунг везде и всюду на каждом шагу.

Товарищи, если прочитать показания Марецкого... (Берия. Ты расскажи лучше, как он в Наркомсвязи вредил.) Я расскажу и как он в Наркомсвязи вредил и как на Кавказе вредил. Если прочитать показания Марецкого, то тот же ясно показывает, что у Бухарина разногласия начались между 18 и 21 годом, когда был жив Ильич. Ильичу он доказывал, что Ильич неправ, с Ильичем он боролся, а после смерти Ленина он почувствовал себя совсем вождем. Что хочет, то и делает. Партия для него — чепуха. Центральный Комитет для него — чепуха, а он, Бухарин — теоретик по всем вопросам и специалист. Отсюда у него вытекала и вся установка. А все то окружение, которое было у него, все эти Слепковы, Марецкие и компания, все это окружение было с той биографией, о которой уже здесь говорили выступавшие товарищи; т. Косарев наиболее полно показал, что это были люди абсолютно чуждые для партии, а это были и есть сегодня его самые задушевные друзья.

Поэтому выступить здесь, признаться, это значит еще больше обвинить их, хотя вряд ли можно было бы предъявить им больше обвинений, чем то, в чем они сами уже признались. Возможно ли думать о том, что кто-либо из признавшихся в том, что они были террористами, вредителями, говорили неправду, клеветали на себя, они же за это от нас награду не ждут, те, которые в таких делах признавались, они же расстреляны. Так что все те, кто признается, что он террорист, вредитель, шпион, он же награду не ждет после того, что он на себя будет врать. На себя врать не будут. Он убедился в этом на опыте других.

Тов. Молотов поставил Бухарину вопрос, почему они признаются. Он, Бухарин, говорит — не знаю, может быть признаются, а может быть нет. Поэтому тут трудно рассчитывать на какие-либо признания и какую-нибудь веру к ним. Тов. Молотов прав, когда заявил, что Центральный Комитет и Политбюро много сделали, оберегая их, убеждали, думая, что они выправятся, перестроятся. Но они нисколько не перестроились, все оказалось безнадежным. (Ярославский. Центральный Комитет никогда не прикрывал. Голоса с мест. Молотов этого не говорил.) Тов. Молотов говорил, что партия брала большую ответственность на себя для того, чтобы их как-то спасти и выгородить. (Голоса с мест. Это другое дело.) И я несколько раз говорил т. Молотову и многим другим, что ничего с Рыковым не выйдет, связь с ним не поднимем. Думали, что выправится человек, а у русских есть такая пословица: что горбатого могила никогда не выправит. (Смех. Голоса с мест. Наоборот.) Я извиняюсь: горбатого только могила исправит.

Товарищи, в отношении работы связи. Тов. Ягода выступал и говорил: смотрите, какое предательство — 2,5 часа норма установлена. Это чепуха была бы, если бы только это. К вашему сведению, из Москвы во Владивосток и из Владивостока в Москву в 1933 г. телеграммы возили тысячами по почте, которые шли по 2,5–3 месяца. Тов. Лаврентьев знает это, он испытал на собственной спине, когда он посылал доклады в Москву, то они приходили в Москву через три месяца, а иногда и вовсе не приходили. (Ягода. Я же только сотую часть сказал. Голос с места. Как сейчас дело обстоит?) Сейчас я не знаю, как дело обстоит, а в конце 1936 г. за 2–3 часа телеграмма приходила. Сейчас не знаю как. (Смех.)

Было еще хуже дело. Вот, скажем, было 15-летие Чувашии. Во время празднования 15-летия Чувашии корреспондент ТАСС дал телеграмму из Арзамаса в Москву. В этой телеграмме заседание Чувашского правительства и ЦИК приветствуют Центральный Комитет нашей партии и приветствуют т. Сталина за то, что национальная политика, проводимая т. Сталиным, дала освобождение, дала раскрепощение чувашскому народу, а телеграмма пришла наоборот: «Благодаря политике Сталина чувашский народ закабален, закрепощен». (Голос с места. Аппарат сам от себя сочинил? Голос с места. Агенты Рыкова там сидели.) Аппарат сам от себя не передает, люди передают. Те люди, которые передавали, до сих пор не арестованы. Может быть, только за последнее время арестованы, хотя об этих людях было сообщено и устно и письменно. (Голос с места. Кому было сообщено?) В НКВД.

Хуже вещи бывали, товарищи. Как было поставлено строительство связи? Скажем, строили в Ногинске 500-киловаттную радиостанцию, пока строили мачты, они сумели обвалиться, причем с человеческими жертвами. Решением Совнаркома, на котором председательствовал Вячеслав Михайлович, было постановлено привлечь виновных к судебной ответственности. Но до сих пор эти люди не осуждены. (Голос с места. А кто ведал строительством Наркомсвязи?) Я ведал строительством Наркомсвязи, но эта станция строилась до меня. По моему докладу стоял этот вопрос на Совнаркоме, по моему докладу было принято решение о привлечении виновных к судебной ответственности, но, однако, они до сих пор не осуждены. (Голос с места. Почему же ты не довел дело до конца, мало энергии проявил?) Возможно, что было мало энергии. В Ростове строили техникум связи. Самый этот техникум отнесли на полтора километра от города, ближе не могли найти места. До 3-го этажа дошли и стены у них обвалились. И целый ряд подобных же вещей.

По отношению подбора кадров. Работа с подбором кадров в Наркомсвязи была очень тщательно поставлена со стороны Рыкова, в особенности он брал «своих» людей. Вот этот самый Трифонов, о котором здесь говорил т. Ягода, он был особым любимцем у Рыкова. (Голос с места. Только ли Трифонов? Судя по вашему выступлению, там было много. Голос с места. А кто его к награде представлял?) Рыков представил, он приказ издал, он и банкет устраивал. (Голос с места. А знал ли Рыков, что Трифонов старый троцкист?) Он конечно знал, что Трифонов был старый троцкист, настолько крепко, что когда они банкет организовали, я говорил Ягоде, что вот такая штука предполагается, надо принять меры. (Ягода. Правильно!) Но все-таки этот банкет состоялся, это чествование состоялось. (Голос с места. А ты там был?) Нет, я там не был. (Общий смех.) Вам тут смешно, а дело совсем не смешное, дело очень серьезное.

Так что в отношении контрреволюционной работы и в органах связи, и в органах промышленности, и в целом ряде других органов, видно, эти господа контрреволюционеры крепко поработали. И я должен сказать прямо, вряд ли какое-либо вредительство, бывшее до сих пор, скажем, вредительство Промпартии, принесло столько вреда, сколько принесла контрреволюционная работа, вредительская диверсионная работа этих организаций. Это и понятно, потому что если те стояли прямо против нас, то эти были в рядах нашей партии, делали вид, что они за нашу партию, а на самом деле вели контрреволюционную работу, на самом деле подготовляли террористические акты, на самом деле отравляли рабочих, занимались взрывами, диверсиями, на самом деле шпионили, связались со всей той мерзостью, которая сколачивалась вокруг них, недовольная советской властью, объединялась вокруг них. И я думаю, что для того, чтобы по-настоящему раскопать все эти контрреволюционные гнезда, нужно будет еще много поработать, в том числе и у вас, т. Берия, в Закавказье. (Берия. С вашей помощью.) Нет, не благодаря вашей помощи, а благодаря некоторому вашему противодействию. И у вас есть, т. Берия, много нехорошего. (Берия. Благодаря вашему вниманию и заботе.) Нет, товарищ Берия, напрасно. (Берия. Вы два раза туда приезжали. Вы насильно хотели навязать начальника республиканской конторы, а в чем противодействовали?) Когда вы говорите, что я два раза туда приезжал — это неверно. Ни разу не приезжал. Я был в Тифлисе в последний раз в 1924 году. (Берия. Закавказье не только Тифлисом начинается и кончается.) Я на Кавказе нигде не был. (Берия. Рыков все время настаивал снять нашего уполномоченного.) Его несколько раз снимали и другого назначали, но один другого был чище. (Смех.)

В чем эта «чистота» выражалась? Во-первых, в том, что говорил т. Ягода, что много жалоб на плохую работу связи. (Ягода. Это характеризует работу связи.) И насчет переводов денег. Какой порядок был в наркомате связи? Не только переводы доставлять, а просто деньги воровать. За 1932–33 гг. по той скверной отчетности, потому что отчетность была очень плохая, за эти два года уворовано — то, что выявлено — 106 млн. рублей. И когда я представил т. Молотову доклад в Совнарком, он отчаянно выругался, в том числе и против меня, и прав был, но мало было ругать. Только за два года, при плохой отчетности, было выявлено 106 млн. уворованных денег, в том числе в Закавказье примерно одна треть. (Смех. Голоса с мест. А-а, а-а.) Вот как дело было поставлено в Закавказье, там никакого порядка не было. Два края отличались: Закавказье и Дальний Восток.

Я приезжал к т. Лаврентьеву по решению ЦК на Дальний Восток в 1934 г., там буквально тихий ужас был, а не связь. Там же не только денег не выдавали, а такие вещи были: кто бы туда ни посылал посылки, их прямо тысячами воровали. А после этого мы хотим, чтобы не было жалоб. В этом и заключалась их «работа», чтобы как можно больше вызвать раздражения у широких слоев населения. И к сожалению, по Дальнему Востоку, несмотря на мои настоятельные требования, до сих пор Любович сидит на свободе, а его надо было бы судить, он многое сделал для того, чтобы там развалить дело, а не наладить. И только после того, как туда приехал т. Лейкин, работа там значительно выправилась. Верно ли это, т. Лаврентьев? Он это подтверждал не раз и он это подтвердит. Так что в Наркомате связи нужно много сделать для того, чтобы выправить работу.

А с этой контрреволюционной бандой напрасно мы возимся, напрасно уговариваем их. Это безнадежно. Их ничем не уговоришь. Они сумеют не только здесь, в любом месте, где им дадут выступить, они будут сотни раз отказываться. Это у них в кровь въелось врать и надувать на каждом шагу. Они, как только могли, делали свое контрреволюционное дело. Поэтому я не знаю, нужно ли нам далее вести прения по этому вопросу. По-моему, вопрос настолько ясен после тех невероятных убийственных показаний, которые были против них... (Смех, шум. Берия. Тов. Жуков, а вы что, опровергаете, что у Рыкова было вредительство и он своих агентов, провокаторов посадил?) Откуда это вытекает? (Берия. Из вашего выступления получается. Голос с места. Контекст такой.) Не знаю, как можешь ты из моего выступления такой вывод сделать. (Смех.) У т. Берия почему-то особая любовь к моему выступлению. (Смех.) Он никак не может понять. По-моему, я сказал, в чем заключается вредительство. Я не мог всего перечислить, я сам не все знаю и не все мог понять. Но то, что я знаю, об этом я сказал. (Реплика с места не уловлена.) Кончаю тем, что надо этих людей судить по всем правилам нашей законности, надо этих людей стрелять так же, как стреляли тех негодяев.