Из речи т. Бухарина. 4 декабря 1936 г.
Бухарин. ...И вдруг, что за чудовищное такое обвинение? И почему, в конце концов, если вы говорите, что это говорил Сосновский, почему вы мне не даете очной ставки с ним, почему я не имею возможности говорить с ним на очной ставке 2 ? (Сталин. Вам предлагалась очная ставка с Сосновским, ты был болен, искали тебя.) Я же написал Ежову письмо. Я действительно был болен, но я писал, что я больной притащусь, а меня не вызвали 3. (Молотов. Во всяком случае, за этим дело не станет...) Но сейчас ведь пленум ЦК. Я могу сказать, что я говорил с Радеком. Я писал в первом письме 4. Я был страшно с ним откровенен. Я говорил, что надо мной тяготеет такое же обвинение, как и над ним. Я рассматривал его как товарища по несчастью. Я не отрекаюсь. Поймите же, когда человек совершенно одинок, когда у него нет никого, с кем он мог бы поделиться, и когда над ним такое обвинение тяготеет, он станет искать притыка и он приткнется к любому теплому месту. Радек по сути дела находился в таком же положении, как и я, и я приткнулся к нему. (Жуков. Там горячее место, не только теплое.) Горячее, но не теплое.
Сталин. Когда имеется тысяча показаний против тебя, ты не волнуйся, подожди, хотим выяснить, когда имеются показания таких людей, как Куликов — он же считался честным человеком...
Бухарин. Я не видел Куликова с 1928 года.
Сталин. Имеется показание такого человека, как Куликов, Угланов, Сосновский... (Голос с места. Яковлев.) Почему они должны врать на вас? Они могут врать, но почему? Можем мы это скрыть от пленума? Ты возмущаешься, что мы поставили этот вопрос на пленуме, и вот ты стоишь перед фактом.
Бухарин. Я возмущаюсь не тем, что этот вопрос поставлен на пленуме, а тем, что Николай Иванович делает заключение, что я знал о терроре, виноват в терроре и прочее. Относительно Куликова очень просто можно сделать — надо выяснить, где и когда он меня видел, и выяснить, что он меня с 1928–1929 г. не видел. (Сталин. Это возможно.) Во-вторых, я даже не знаю, я даже сейчас не вспоминаю, кто такой Яковлев. (Каганович. Сапожников.) Сапожников был один из группы молодых. Тов. Сталин когда-то показал его записку, я на нее ответил. Но это относится к какому году? Они в 1932 г. уже все были арестованы. Нельзя же все это смешивать в одну кучу!..
...Первое — очная ставка с Сокольниковым 5. Я утверждаю, что она по самой сути своей ничего не могла дать, по той простой причине, что Сокольников сам признал, и я просил это зафиксировать, что со мной ни разу ни о чем не разговаривал о политическом, он говорил о рецензии на книгу своей жены. (Сталин. Но он разговаривал с Томским, который говорил тебе. Берия. Во всяком случае, он не ваш враг.) Я не говорю о Томском, я говорю о себе...
Примечания:
2. В протоколе допроса Сосновского за 14–16 ноября 1936 г. говорилось об установлении блока троцкистского центра с «правыми», указывались фамилии Бухарина и Томского, отмечалось, что основой блока «стал индивидуальный террор против руководителей партии», подчеркивалось, что Бухарин знал о платформе Рютина и обсуждал с ним ее содержание. 7 декабря 1936 г. перед вторым заседанием пленума ЦК были проведены очные ставки Бухарина с рядом лиц, в том числе и с Сосновским. (АПРФ, ф. 3, оп. 24, д. 258, л. 25–62; д. 458, т. 1, л. 98–115;.д. 260, л. 51–72.)
3. В письме Сталину от 2 декабря 1936 г. Бухарин упоминал о письме Ежову, на которое не получил ответа, а также своем тяжелом физическом состоянии: «Я сейчас нервно болен в крайней степени, больше декады не хожу в редакцию, лежу в постели, разбитый до основания. Был только на твоем докладе. Разумеется, для всяких объяснений притащусь, куда укажут...» (АПРФ, ф. 3, д. 259, л. 7.)
4. Имеется в виду первое письмо Бухарина членам политбюро ЦК и А. Я. Вышинскому от 27 августа 1936 года.
5. Очная ставка Сокольникова и Рыкова, Сокольникова и Бухарина была проведена 8 сентября 1936 г. прокурором СССР А. Я. Вышинского в присутствии секретаря ЦК ВКП(б) Кагановича, а также секретаря ЦК, председателя КПК при ЦК ВКП(б) Ежова. На вопрос Вышинского, известно ли Сокольникову о прямых фактах участия Бухарина и Рыкова в троцкистско-зиновьевском блоке, Сокольников ответил отрицательно, добавив, что об этом ему известно от Томского, Радека и Серебрякова. (АПРФ, ф. 3, оп. 24, д. 240, л. 93.).