Командировка И.В.Сталина в Сибирь на хлебозаготовки. 19 января 1928 г.

№ 44

Письмо С.И.Загуменного И.В.Сталину и С.И.Сырцову об использовании 107 статьи Уголовного кодекса

19 января 1928 г.

Лично секретарю ЦК ВКП(б) т. Сталину И.В. и секретарю Сибкрайкома т. Сырцову С. И.

Считая принятое вчера, 18 января, совещанием краевых руководящих работников (см. док. № 43) решение по вопросу о хлебозаготовках исключительно важным и ответственным, политические последствия которого могут иметь большое значение во взаимоотношениях рабочего класса с крестьянством, я и решил обратиться к вам, товарищи, с более подробной мотивировкой своих возражений по поводу применения к кулацким элементам деревни — крупным держателям хлебных излишков — 107 ст. УК в полном ее объеме.

Эта статья предусматривает «лишение свободы на срок до одного года с конфискацией имущества или без таковой» за «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок».

Основной смысл предложений товарища Сталина, выдвинувшего необходимость воспользоваться этой статьей, сводится к тому, чтобы ударить по кулаку, ударить сильно, но ударить в то же время так, чтобы основной массе крестьянства была ясна законная причина ареста, конфискации имущества и прочих мер, кои мы к кулаку применим. Развивая эту мысль дальше, т. Сталин рекомендовал сосредоточить внимание на той именно части 107 статьи, которая трактует о наказании именно за «невыпуск таковых (товаров. — С.З.) на рынок».

Что даст нам этот нажим на эксплуататорскую верхушку деревни? На что строим мы свои расчеты?

По соображениям, высказывавшимся вчера на заседании, такой нажим на кулака заставит середняка повезти хлеб на рынок. Середняк скажет: «Вот это — власть. С ней шутить нельзя. Она требует исполнения своих законов» и проч. На создание морального эффекта в массах середняка, таким образом, рассчитаны эти мероприятия.

Я считаю этот расчет ошибочным. Я глубочайше убежден, что эффект от таких мероприятий мы получим совершенно противоположный тому, который ожидаем. И вот почему.

Как я и говорил уже вчера на заседании, мы еще ни разу за все время НЭПа, — насколько я могу судить об этом, — не применяли по отношению к деревенскому кулаку таких мер, чтобы судить его только за невыпуск хлеба на рынок. Если мы и ссылали кого-то в Нарым, так, видимо, только городских хлебных спекулянтов⁵⁸, за которыми непосредственно не стоит многомиллионная масса крестьянина-середняка. К кулакам, эксплуататорская сущность которых состоит не в торговле, а в производстве продуктов сельского хозяйства, мы не только не принимали таких мер, какие намерены сейчас, а пропагандировали, преимущественно, необходимость экономического воздействия с целью ограничения их роста. Поэтому, хоть закон у нас и есть, все же он будет непонятен основной массе крестьянства, как закон, не соответствующий духу новой экономической политики. Может быть, я ошибаюсь, но я твердо убежден в том, что основная масса середняка и бедноты расценит привлечение кулака к суду только за непродажу хлеба не иначе как возврат, в той или иной форме, к временам военного коммунизма, периоду продразверстки. Ссылка на закон, какая бы то агитация, иного мнения у мужика не создадут. Я не говорю уже о том, что кулак на почве этих фактов разовьет усиленную агитацию против нас; это — дело относительно второстепенное. Основное заключается в том, что осуждение кулака только за «невыпуск» хлеба приведет середняка к убеждению, что рано или поздно очередь дойдет и до него, как держателя известной части хлебных излишков. Первое, с чем мы столкнемся в результате проведения намеченных мероприятий, будет заключаться в повышении ценности хлеба в глазах самой деревни, а отсюда в дальнейшем сокращения предложения его на рынке.

Я понимал бы это мероприятие как самоцель. Но оно неизбежно должно предполагать ревизию основного взгляда на вопрос о главных держателях хлебных излишков. Для этого, по моему мнению, никаких оснований нет.

В силу высказанных соображений я считал и считаю, что кулака надо бить исключительно как скупщика хлеба. При данной конъюнктуре из 10 кулацких хозяйств одно-два уж обязательно занимаются этим. Я знаю по Славгородскому округу, где я, к сожалению, пробыл очень недолго, что эта спекуляция со стороны кулацких хозяйств, в связи с недородом в южных районах и в соседнем Барабинском округе, развита достаточно широко. Найти таких кулаков в каждом крупном селе не так-то трудно. Жалеть их крестьянин-середняк, конечно, будет, прав т. Сталин. Пускай жалеет, не в этом дело. Важно то, что в этом случае у него не будет оснований ждать своей очереди, в смысле привлечения его к суду только за то, что он излишки хлеба не продает. Ведь он скупкой хлеба не занимается.

И это мероприятие — привлечение к суду кулаков-спекулянтов хлеба — я предложил бы проводить сугубо осторожно, поставив непременным условием каждому окружкому личное руководство каждым процессом авторитетного члена бюро. Впечатление, произведенное судебным решением на широкие слои крестьянства, должно быть тщательно учтено и сообщено краевым руководящим центрам.

Параллельно с этим, и притом не с меньшим вниманием и энергией, мы должны нажать на деревню по рычагам более эффективным (это делается, но недостаточно четко): а) взыскание всякого рода задолженности деревни. В частности, на места должна быть дана директива о немедленном пересмотре решений кредитных товариществ о предоставлении населению отсрочек по целевым ссудам с/х кредита, начиная с августа месяца. Работу следует закончить под руководством уполномоченного окрисполкома в 10 — 15 дневный срок; б) полного прекращения кредитования деревни по всем целевым ссудам, кроме ссуд колхозам и бедноте из специального фонда, и то на сезонные нужды; в) дальнейшего пересмотра шкалы кредитования на машиноснабжение в сторону увеличения задаточных сумм и расширения контингента машин и орудий, подлежащих продаже за наличные (с сохранением существующих для кулака ограничений); г) твердое и быстрое проведение прочих мер, разработанных ЦК и крайкомом, с посылкой руководящих работников на места.

Я не хотел бы быть пророком, но хорошо знаю деревню, как потому, что вырос в ней, так и по письмам, какие в последнее время получаю от отца-крестьянина (бедняка), живущего в Саратовской губ.

Мне кажется, что мы слишком круто поворачиваем.

С коммунистическим приветом — член ВКП(б)

 [Председатель правления Сибкрайсельбанка] С.Загуменный.

(На письме С.И.Загуменного имеются пометки И.В.Сталина: «Мы административных] мер не исключали», «ха-ха», «NB», а также подчеркивания и вопросительные знаки. (См.: Известия ЦК КПСС. 1991. № 5. С. 201).

⁵⁸ На протяжении 1920-х годов, по мере воссоздания в полном объеме административной (во внесудебном порядке осуществляемой органами ОГПУ) ссылки, проведение репрессивных мер, в том числе таких, как высылка за спекуляцию в отдаленные местности, например, в ставший нарицательным Нарымский край, проводилось достаточно осторожно и дифференцированно. Так, согласно нормативным документам, ОГПУ с 1924 г. предоставлялось право только высылки спекулянтов «черной биржи». Вместе с тем с санкции ЦИК СССР состав тех или иных категорий, подлежавших высылкам или заключению в лагерь, мог со временем уточняться. В октябре 1924 г. Президиум ЦИК СССР предоставил ОГПУ право «оперировать в отношении лиц, занимающихся скупкой, сокрытием и злостным повышением цен на хлебные продукты в целях спекуляции, а также борьбы с кулацким элементом, заключающим кабальные сделки с беднейшим крестьянством». Однако право на внесудебные репрессии ОГПУ по отношению к названным группам давалось временно (не более 6 мес.), только на период хлебозаготовок и только в неурожайных районах (ГАНО. Ф. Р-20. Оп. 2. Д. 3. Л. 118). Под репрессии попадал действительно главным образом городской спекулятивный элемент, в том числе и скупщики и торговцы хлебом. Согласно данным краевой прокуратуры на середину 1927 г., численность административно-ссыльных в Сибири достигала 7 тыс. чел., в том числе самой значительной была ссылка в Нарымский край — около 1,8 тыс. человек. Нарушители торговых операций статистикой объединялись вместе с валютчиками, контрабандистами в категорию «прочие преступления» (отличавшуюся от политической и чисто уголовной частей ссылки), которая составляла около двух третей сибирских ссыльных (ГАНО. Ф. Р-20. Оп. 2. Д. 135. Л. 13-14).