Глава 3. Старая и новая деревня

Глава 3. Старая и новая деревня

Представление о советском обществе в 1920‑е годы обычно связывается с новой экономической политикой, которую стали проводить большевики после окончания гражданской войны. Литература часто суживает значение нэпа, сводя его к анализу вопросов сугубо экономических. На самом же деле время, когда проводилась эта политика, были годами больших перемен не только в хозяйственной, но и в социальной и политической сферах. Это было время, когда в общественной жизни находила отражение борьба самых противоречивых тенденций. Одни из них были обусловлены объективными обстоятельствами, в которых оказалась Советская республика после окончания гражданской войны, и наследством, доставшимся ей от прошлого, другие следовали из логики революционных преобразований, третьи проистекали из сложных перипетий эпохи военного коммунизма. Экономика была лишь стержнем, вокруг которого “крутились” события. Если принять во внимание эту взаимосвязь, то можно получить более полное и многомерное представление о том, что произошло в стране в конце 1920‑х годов и что вслед за традицией, шедшей от Сталина, было названо “великим переломом”. В ряде глав, которые мы далее представляем, делается попытка показать советское общество в его разных ипостасях и прежде всего в проявлениях народного сознания, реакцию людей на политику большевиков, на их взаимоотношения с властью, главным образом на нижних этажах управления.

Необходимо отчетливо осознавать, что Россия в 1920‑е годы оставалась крестьянской страной. Более того, в эпоху войн и революций степень ее аграризации заметно усилилась. Это означает, что от процессов, происходивших в советской деревне, зависело очень многое в раскладе событий того времени. Новая экономическая политика началась с деревни и в ней же нашла свое завершение.

Конкретные шаги по внедрению нэпа начались с весны 1921 г. и вытекали из сугубо практических нужд. Первая проблема, которую срочно надо было решать большевикам, как выйти из разрухи, восстановить промышленность, накормить город. Это могло быть обеспечено только постоянным и стабильным поступлением сельскохозяйственных продуктов из деревни. Необходимо было заинтересовать крестьянина в расширении производства. Попытки следовать чисто административными мерами не давали особого эффекта. Поэтому решено было заменить разверстку введением налоговой системы. Всех налогов в 1921 г. было установлено 13. Это представляло значительные неудобства, и в 1922 г. был введен единый продналог. Налог устанавливался в натуральном виде, объявлялся заранее и должен был взиматься в форме прямого продуктообмена с городом при использовании старого распределительного аппарата, созданного в период военного коммунизма. Из этого ничего не вышло. Понадобилось введение рынка и товарно-денежных отношений с постепенным наращиванием их оборотов. В 1924 г. продналог был заменен единым сельскохозяйственным налогом, взимаемым преимущественно в денежной форме.

Проводя экономические мероприятия, руководство не оставляло своих идей о строительстве нового общества. Поэтому и в 1920‑е годы продолжалась ломка старой, традиционной России, хотя и несколько иными методами по сравнению с военным коммунизмом, наряду с попытками создать новый, ранее неведомый мир. Процессы разрушения и созидания шагают нога в ногу по всем “параметрам” деревенской жизни: землеустройство, производство и производственные отношения, взаимоотношения крестьянства с государством, функционирование партийных и общественных организаций, обустройство и быт, религия и культура и т. д., наконец, изменения, которые происходили в самой личности крестьянина. Короче говоря, речь может идти о весьма широком спектре явлений, в совокупности дающих определенное представление о жизни деревни 20‑х годов. В данной главе рассказывается об экономических явлениях в жизни деревни, о том, как они представлялись ее обитателям.

Разумеется, характер и масштабы разрушительных и созидательных процессов проявлялись неодинаково в различных регионах страны; и даже в пределах одного уезда названные различия могли быть весьма существенными. Документы, которые мы публикуем, отражают жизнь на огромной территории России во всем ее многообразии, но, понятное дело, дают лишь приблизительные слепки с реальных событий.

Новое в старом и старое в новом можно наблюдать сплошь и рядом. Такое состояние усугублялось незавершенностью большинства новых начинаний и мероприятий. Показательно в этом отношении землеустройство — давно наболевшая проблема и для деревни, и для государства.

Состояние производительных сил крестьянского хозяйства и сельскохозяйственного производства в первую очередь были обусловлены обеспечением крестьянства землей. Конфискация помещичьих, монастырских, церковных и прочих земель в Европейской России и их основное перераспределение пришлось на 1917‑1918 гг. К началу 1919 г. было распределено 17.2 млн. дес., из которых 95.3% получили единоличные крестьяне, 0.8% — коммуны и артели, 3.9% — совхозы, фабрично-заводские коллективы, больницы, школы и др. учреждения. На начало 1920 г. распределенных земель было уже 23.3 млн. дес. при таком же примерно соотношении землепользователей.

Сразу после окончания гражданской войны встал вопрос о законодательном закреплении “черного передела”. Он находил отражение в принятии нового аграрного законодательства, выработке нового Земельного кодекса. Этим занимались как местные, так и Всероссийские съезды Советов. Специально вопрос обсуждался на созванном в декабре 1921 г. Всероссийском земельном съезде и состоявшемся в феврале 1922 г. I Всероссийском съезде землеустроителей, где высказывались довольно либеральные идеи по поводу устройства земельных отношений в деревне. Активно обсуждались проблемы землеустройства в печати. Мы приводим письмо крестьянина В. Платонова из Ольховской волости Череповецкой губернии от 27 марта 1922 г. в редакцию газеты “Беднота”.

Покорнейше прошу вас гражданин редактор многоуважаемой газеты “Беднота” принять мою рукопись и уделить местечко в вашей газете для моей статьи. Просил бы поместить ее слово в слово, еще раз доказать, что ваша газета есть действительно “Беднота”, стоящая на защите интересов беднейшего трудового крестьянства. А в виде гонорара выслать мне по адресу номер газеты, в которой будет помещена моя статья.

Вновь у разбитого корыта

В конце декабря месяца прошлого 1921 года был Всероссийский съезд Советов*, участником которого мне пришлось быть и даже присутствовать в комиссии по разработке Законопроекта по Земельному вопросу, который был принят съездом единогласно и где ни слова не говорилось о признании какого-то ни было права собственности на землю. И при докладах, которые мне приходилось делать на местах крестьянству, оно было вполне довольно, что Съезд уделил так много внимания на восстановление сельского хозяйства, только не была довольна малейшая часть собственников, кулацких элементов.

Но вот через полтора месяца вновь в Москве собирается съезд под громогласным названием Съезд землеустроителей, который под убаюкиванием товарища Месяцева** засыпает в Москве и выносит постановление о признании частной собственности на землю***, который постановляет не проводить никакого коренного землеустройства, а прикрепить то, что у кого есть, причем крестьянские надельные купчие никаким переделам не подлежат.

Товарищи, если крестьянство до сих пор верило в революцию, так я прямо скажу, что оно ждало мечту крестьянина уничтожить ту допотопную путаницу, которая была при старом капиталистическом строе: малоземелье, безземелье, чересполосица. До сих пор мы жили хотя надеждами, но теперь все наши надежды рухнули: оставаться на том, что у кого есть, закрепить за теми селениями, которые в их фактическом пользовании находящихся. Это, товарищи, не ответ и не закон, потому что это не создаст ни у кого уверенности, в том что не сегодня-завтра у него отберут ту землю, которую он имеет, а почему отберут, то на то есть самое [у]законенное право, потому что какая бы она не была надельная или покупная, но один будет иметь 70 десятин и 4 человека, а другой на 6 человек полдесятины. Как бы желал лично поговорить с товарищем Месяцевым и на месте доказать, что ваша затея неосуществима. Посмотрите как крестьяне идут с косами и вилами за пять и восемь верст через две-три деревни косить и как на них смотрят крестьяне тех деревень, через которые они идут и косят у самого двора, а местным крестьянам некуда выпустить курицу. Товарищи, я впустую не звоню, некогда, а когда звон, то докажу чья служится обедня: кулацкая или пролетарский Интернационал. Я еще задолго до начала революции уже боролся за осуществление прав на землю трудового крестьянства. Я был на 11 уездных, на 8 губернских и на 2 Всероссийских съездах, поседел на революции, а потому и говорю, насколько глупо это постановление, что все честные работники Советской власти нынче летом убедятся воочию, что я говорил правду, с признанием прав на купчие земли, все большие и малые пиявки трудового крестьянства всеми неправдами постараются присечь себе как святые клики трудового крестьянства и вернуть обратно взятые у них земли, что создаст новую борьбу, потому что малоземельное и безземельное крестьянство не отдаст за чечевичную похлебку своих справедливых прав на землю. Нынче же этим летом, начиная с Волземотдела, кончая Наркомземом все земорганы Советской республики будут завалены вагонами всевозможных кляуз, жалоб и заявлений, и я вполне уверен, что громадное здание Наркомзема не в состоянии будет вместить земельных пауков со всей Советской России и товарища Яковенко**** выживут из своего рабочего кабинета. Если ему удастся прочесть мою статью, то я вполне уверен, когда ее пишу, что он вспомнит и не один раз скажет, что был прав товарищ Платонов.

Дальше я бы попросил товарища Сосновского*****, он помнит Платонова, мы были вместе в комиссии на 9 съезде, спросить когда-нибудь товарища Троцкого, подобрана ли у него тема. Если утвердится, то миллионы красноармейцев останутся без земли, и если вновь где-нибудь придется выкуривать буржуазию, наподобие Кронштадта, то перед тем, как будет вами сказано, тогда ведь вам никто не поверит, что вы защищаете свободу и землю. Одним Интернационалом будет не влить столько мужества. Но я хорошо уверен, что наши вожди учтут положение и не допустят до того, чтобы дорубить остатки того сука, на котором они сидят. Отменят это глупое постановление, вновь будут намечать пути к проведению в жизнь коренного землеустроительства для уничтожения малоземелицы, безземелицы и дальноземелицы.

В. Платонов, делегат 9 Всероссийского съезда Советов.

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 7. Д. 564. Л. 47‑48. Подлинник. Рукопись.

___________

* IX  Всероссийский съезд Советов.

** Месяцев П. А. — экономист, профессор Петровской сельскохозяйственной академии и Межевого института. В 1921‑22 гг. — член коллегии Наркомзема РСФСР. В 1921 г. вместе с Н. Осинским и И. А. Теодоровичем поочередно исполнял обязанности наркома земледелия.

*** Речь о признании частной собственности на землю на съезде не шла. Говорилось о закреплении за отдельными хозяйствами участков земли, находившихся в их фактическом пользовании. Тем не менее эта идея была воспринята крестьянами враждебно как шаг навстречу частной собственности и нежелание проводить новое землеустройство.

**** В. Г. Яковенко — в начале 1922 г. был назначен народным комиссаром земледелия РСФСР, член Президиума ВЦИК.

***** Л. С. Сосновский — редактор газеты “Беднота”.

После окончания гражданской войны государство уделяет интенсивное внимание выработке аграрного законодательства, которая завершилась в итоге принятием Земельного кодекса. Он разрабатывался весьма основательно. В январе 1922 г. комиссией под председательством Месяцева были разработаны основные положения кодекса. Они публиковались в “Бедноте”, рассылались на места и обстоятельно обсуждались крестьянами. О своих впечатлениях и предложениях они писали в газеты и различные государственные учреждения. Проект рассматривался также на упомянутом съезде землеустроителей. Доработанный “Основной закон о трудовом землепользовании” был принят на III сессии ВЦИК в мае 1922 г. Позднее этот закон почти без изменений был включен в Земельный кодекс, введенный в действие с 1 декабря 1922 г. Как показывают документы, далеко не все крестьяне были удовлетворены этим законодательством. На то были свои причины.

Передел земли в 1917‑18 гг. во многом происходил стихийно, упрощенным способом как сверху, так и снизу, самим населением. В результате аграрной революции абсолютное большинство земли оказалось в общинном землепользовании. Но никто из крестьян не знал толком на какой срок, какие земли и в каком размере находятся в их пользовании. В результате довольных переделом оказалось немного, да и прирезки к наделам получились небольшими. Отсюда — жажда дальнейших преобразований. И, как следствие, — последовал нескончаемый черед ежегодных переделов земли внутри общины, несмотря на то что государство противилось “измельчанию” крестьянских хозяйств.

Ежегодные переделы, конечно, “утрясали” землю, но число недовольных оставалось значительным. Главное же — сам принцип уравнительного перераспределения земли (по едокам, по рабочей силе, или как-то иначе) был бесконечен в своем воплощении и не осуществим. Но, как видно, эгалитаристским идеям суждено жить вечно, и крестьяне оставались в плену своих представлений о возможности справедливого всеобщего поравнения, усиленных происшедшей революцией. Об этом свидетельствует письмо бывшего красноармейца Я. Шепелева из деревни Борков-Шубацких Ольховской волости Череповецкого уезда, полученное газетой “Беднота” 7 марта 1922 г.:

Что дает Октябрьская революция бедному крестьянству? Если кто имеет много, то ему еще дадут, а как кто имеет мало, то это малое возьмут — таков был закон дореволюционного времени. Когда разгорелась Октябрьская революция, то все беднейшее население города и деревни как утопающий за соломинку взялись на защиту правого дела, чтобы завоевать себе свободу и получить землю. Совет Народных Комиссаров все надежды на завоевание революции возлагал на массы бедняков, везде и всюду делались собрания и разные митинги, на которых выступали ораторы, обращаясь к беднякам, с помощью которых и удалось удержать власть Советов в своих руках. Четыре года лилась народная кровь, большей частью бедняков, сколько пришлось испытать голода и холода, масса красноармейцев не вернулась с фронта, положили жизнь свою за свободу, часть их вернувшись в свои села и деревни калеками застали свои хозяйства в еще худшем положении, чем они были прежде. Вернувшись в родные гнезда и видя разруху, эти орлы — бойцы за землю и волю не падали духом, надеясь, что победив на фронте можно заняться и мирным строительством. Всего больше беднейшее крестьянство ожидало социализации как библейской небесной манны. Вместо манны не дала бы революция бедняку одни только раны. На съезде землеустроителей большинство съезда во главе с Месяцевым и профессором Рудиным* отрицают уравнительность, а стоят за немедленное закрепление за всеми селениями и обществами того количества земли, которое к данному времени находится в их пользовании. По мнению товарищей Месяцева и Рудина, при таком землепользовании скорее можно избавиться стране от хозяйственной разрухи, в которой сейчас мы находимся, а к тому же может немедленно успокоить всех нежелающих и боящихся такого распределения (конечно богатеев и небедняков). Отказаться от социализации, исковеркать революцию, на то и революция, чтобы сделать уравнение, а не лить кровь напрасно, чтобы пробраться в Кремль, а потом вышвырнуть за борт неимущих. Товарищам Месяцевым недостает только вернуть землю помещикам, а фабрики и заводы — бывшим их владельцам, и на трон посадить Николая, чтобы они, по крайней мере, были тоже спокойны. Удивляюсь, что это за работники в центре. Люди-спецы, не желающие работать, а только получать жалованье или уже принадлежащие к буржуазному классу. Теперь война закончена, смело можно приняться за мирное строительство. Когда хозяйка, вставши утром, затопляет печь и приготовляет кушанье, то вокруг ее масса собирается сору, но она как будто не замечает его. Когда справится и все приготовит, то берет метлу, сметает весь мусор и выкидывает вон. Так же и вождь революции товарищ Ленин, я думаю, постарается очистить Кремль от мусора и дать бедняку не одни раны, но волю и землю, которой мы дышим как воздухом...

Я.Шепелев.

РГАЭ. Ф. 478. Оп. Д. 564. Л. 188‑189. Подлинник. Рукопись.

___________

* Рудин Д. П. — специалист по землеустройству. В начале 1920‑х годов — лектор Землеустроительных курсов Наркомата земледелия РСФСР в Екатеринославе.

В результате революции стремление к уравнительному распределению стало проявлять необыкновенную решительность, настойчивость, пытаясь создать такой земельный режим, который был бы способен самым чутким образом реагировать на все изменения, происходившие в составе крестьянской семьи. Возвращались ли из плена и с фронта солдаты или крестьяне, ушедшие в город, — их сородичи и сами вернувшиеся были вправе просить общество о наделении их землей. Равным образом по желанию любого общинника могло быть выдвинуто требование нового передела по причине ликвидации некоторых хозяйств либо смерти отдельных их членов. О трудном наследстве в землеустройстве, доставшемся от времени войн и революций говорится, например, в письме селькора И. Филонова (псевдоним Свистунов) из села Елецкое Хлевенской волости Задонского уезда Воронежской губернии от 23 июня 1924 г.: «Для нашего села не существует никаких декретов и земельных кодексов. Начался надел земли в 1921 г., дельцы земли присвоили себе по лучшей лишней десятинке, а некоторые ловкачи сумели взять себе по 3‑5 десятин земли, которая получше и ближе к селу. Это явно, а тайно они брали, сколько хотели, а чтобы при случае широкая полоса не бросилась в глаза наблюдательному крестьянину, они разрезают такую десятину на 3‑4 полосы. Многие такие земли обнаружены, а много еще и сейчас в цепких лапах дельцов. При таком порядке приехавшие демобилизованные красноармейцы и возвратившиеся из чужих мест после голодовки вдовы и сироты до сих пор не найдут своего надела».¹*

Сохранявшаяся неудовлетворенность землеустройством превращалась порой в своеобразный ажиотаж вокруг земли: никто не хотел меньше и хуже другого. Частые переделы нарушали стабильность ведения хозяйства. Они не только сохраняли, но и усугубляли чересполосицу, дальноземелье, мелкополосицу, неправильность конфигураций участков. Стремление к идеальному равенству порождало обилие мелких кусков земли в разных полях. Число таких кусков у отдельного крестьянина доходило порой до 20‑30‑40 и даже более. В статье крестьянина П. Ерастова из деревни Куприяново Ликургской волости Буйского уезда Костромской губернии, названной им «Закостенелый паразит» и полученной “Крестьянской газетой” 16 октября 1924 г., говорится: «Представьте себе крестьянский полуторадушевой надел, который имеет в натуре 9 дес., из них 3 дес. на долю выгона и до десятины еще есть неудобной, а остальные пять с половиной и до 6 дес. под пашней и покосом и что же на долю этого полуторадушевого надела в количестве 5,5 дес. пахотных и укосных полосок насчитывается до 80, а иногда и более штук. Да еще в поле меж их тоже до 50 шт. в каждом, а в трех полях и 150 шт. Вот, крестьянин, какой паразит находится в вашем хозяйстве — до 80 шт. полосок на один надел, и сколько раз за лето ты побываешь на каждом из них? Из всего этого видно, что сколько времени и работы ты убиваешь зря, без всякой пользы...».²*

Чересполосица была явлением, больше свойственным Северу и Северо-Западу России. Для Поволжья и Юго-Востока было характерно дальноземелье: 88% крестьянских участков находились на расстоянии свыше 3 км, и 33% — свыше 10 км. А отдаленность отдельных участков надела от усадьбы доходила порой до 50 и даже 100 км. Можно представить, как это сказывалось на ведении хозяйства!

На наведение порядка в землепользовании и земельных отношениях можно было надеяться лишь с помощью всеобщего землеустройства силами государства. Оно и выдвигается в качестве главной задачи земельной политики советской власти, начиная с 1919 г. Тем самым можно было надеяться на положительные результаты, принимая во внимание, что усилия государства должны были сомкнуться с инициативой, энергией и содействием самих крестьян, которые подключили бы к государственным землеустроительным работам общинный передельный механизм.

Уже в первый год (1919) землеустроительные работы должны были развернуться на подконтрольной РСФСР территории, охватывающей 32 губернии, 215 уездов, 5767 волостей, 117 257 селений на площади земель сельскохозяйственного значения, равной примерно 103 млн. дес., в том числе 23.3 млн. дес. так называемого “бывшего нетрудового пользования”. Это была непосильная задача. Попытки государства взять в свои руки регулирование переделов и законодательно ограничить их не дали сколько-нибудь эффективных результатов. Масштабность работы не соответствовала возможностям разоренного государства. К тому же эти намерения не всегда находили поддержку населения, хотя оно вроде бы и понимало необходимость землеустройства. Более того, на почве проводимых мероприятий возникали любопытные казусы, о чем свидетельствует письмо крестьянина Г. Ерофеева деревни Пасьма Ропяровской волости Кологривского уезда Костромской губернии в “Наркомзем” от 19 марта 1922 г.:

«Надо подумать»

Четыре года с половиной как русский рабочий и крестьянин несут на своих плечах бремя жестокой, но славной борьбы за великие лозунги социализма, свободы, равенства и за свое достояние страны, за все ее богатства по закону принадлежащие им. Много мучений физических и душевных, много лишений вынес он. Лучшие товарищи отдали свои жизни. Многие возвратились неспособными к работе и остальные с подорванным здоровьем. А оставшиеся родные дома также не были безучастны к этой борьбе, отдавали свой труд, последний хлеб, а сами ели суррогат. Но все переносили с достоинством, веря в будущность.

Но что же получается в сущности. Много слов, много разговору и статей пишется в газетах по поводу поднятия сельского хозяйства. Но все лишь бумажные фразы, а на деле Сов .власть оказывается не добрее пожалуй и царской. А именно: предстоящим вновь выпущенным декретом о землепользовании говорится, что вся надельная и купчая земля, опять переходят в руки крестьянства. Да это хорошо, но разве забыла Сов. власть, что слишком мало были наделены крестьяне в 1861 году 19 февраля и невелики их наделы. Много народилось и много прибыло из городов, выброшенные раньше из хозяйства царским деспотизмом. Разве они пасынки Республике, что она не говорит о прибавке земли и о увеличении вообще всей нормы жалких раньше наделов, не указывая точно определенную цифру владения земли крестьянину, почему и могут произойти неурядицы между селениями, так как одно будет иметь большее количество земли, а другое меньше. Вот здесь и нужно указать определенную норму земли для пользования крестьянину каждой губернии, считая ревизную душу*, и наделить население деревни по категориям, а дать каждому желающему работать, и вырезать из Государственного фонда, и тогда между крестьянами не будет вражды, потому что будут все иметь одинаково, только пусть Сов. власть окажется подобрее и не только возвратит купчую землю, но и нарежет из своего фонда.

Второе: Волнует крестьянство лозунг: Все богатства Республики народу, а на деле нет — крестьянин становится вором по воле Сов. власти. А именно: разрушенное крестьянство за время 7‑летней войны требует поправки и созданья нового, а также и требуемое отопление, на что требуется лесной матерьял. Но вот здесь крестьянин встал в тупик и не знает, как выйти из создавшегося положения. За каждый лесной матерьял для постройки дома и даже за дрова крестьянин должен платить деньги и даже бешеные ставки, но вот вопрос, где ему взять денег для уплаты государству, а своей земли с лесом он не имеет, она вся национализирована.

Для того, чтобы оборудовать дом, нужно самое меньшее 800 000 000 руб. за дрова и то должен заплатить 260 000 руб. за сажень, ну разве это мыслимо, где найти ему такие деньги, вдобавок еще он много отдает бесплатно. И вот в силу необходимости ему приходится воровать лес для ремонта хозяйства (и это в Р.С.Ф.С.Р.!!!), лес по праву принадлежит ему. Дайте указание ему, где он может достать такой капитал. И етой меры Сов. власти ничто не оправдывает, если она скажет сильная разруха, и деньги нужны, то пусть сделает меньше расходы, а именно онулирует сотни тысяч лесных служащих, так как они не нужны и совершенно напрасно получают паек. Пусть Сов. власть поступит по лозунгу Всякому по его потребностям и знайте, что если крестьянину нужен какой материал для хозяйства, но уплатить нечем, он сворует, то есть увезет тайно и вот поэтому вся потребность лесных служащих отпадает, отчего сократится громадное количество расходов по их содержанию, а много выиграет в мнении крестьян, а больше того, что нужно ему он не возьмет. Репрессивные меры об уплате за матерьял вызовут в населении возмущение.

Пусть Сов.власть уплотит за перенесенные страданья трудящихся и оценит пролитую кровь за Идею Социализма, тогда и крестьяне уплатят за требуемый лес для ихнего хозяйства. Сумеет ли только Сов. власть найти цену этому. А в настоящее время я думаю крестьянин имеет полное право на требующийся матерьял, так как он достояние народа, а он за него отдавал жизнь. Не мешало б над этим подумать кому следует и умерить свой пыл в взимании платы с крестьянина за лес. Подумать, платит ли сама Сов. власть крестьянину за его труд и отбираемое у его.

Я вернувшийся красно[арме]ец с фронта 20 декабря 1921 — на основании декрета ВЦИК об снабжении требующихся лесных матерьялов, подал заявление в свой Земельный отдел об отпуске 100 дерев для постройки дома бесплатно, как красноармейцу, таковой заполнил анкету и послал лесничему, а лесничий послал в гублес, и вот уже три месяца, а ответа нет, не знаю кто тут виной, или нужна смазка или же декреты ВЦИК существуют только на бумаге.

Но время идет и пропадает бесцельно, где б можно устроиться.

Прошу указать куда еще нужно обратиться за получением леса или же это глас вопиющего в пустыне. А для оплаты деньгами я не заслужил такой суммы за 2 ½  года.

Прошу ответить.

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 7. Д. 564. Л. 258‑258 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Имеется ввиду “ревизская душа”, т. е. податная единица — архаизм.

Письмо говорит о недовольстве тех крестьян, которые с оружием в руках защищали советскую власть, результатами осуществленного без них “черного передела”. Теперь им предстояло стать решающей силой в деревенской общине. Здесь же мы сталкиваемся с одним из главных противоречий советского строя. В соответствии со своей психологией, многие крестьяне были склонны рассматривать все национализированные земли, а не только надельные участки, в своем пользовании как результат происшедшей революции. Если лес, необходимый для обустройства после многих лет разрухи и разорения, является народным достоянием, то почему государственные органы не идут навстречу? Если чинятся препятствия, если имеются бюрократические проволочки в приобретении лесного материала, то крестьянин все равно “сворует”, не чувствуя особых угрызений совести.

Не меньше проблем возникало при попытках наладить новое землеустройство и землепользование снизу. О том, как это происходило, дают представление несколько документов. Первый — письмо бывшего красноармейца из деревни Тяжино Бронницкого уезда Московской губернии в газету “Беднота” от 7 марта 1922 г.:

«Земельный вопрос в деревне»

Спустя два месяца после решений Всероссийского Земельного съезда в деревне наконец зашевелились. На днях я был на собрании деревни Тяжино Бронницкого уезда. Вопрос обсуждался самый злободневный передел земли согласно законов, изданных после съезда.

Здание школы полно, лица у всех серьезные, видно этот вопрос крепко интересует собравшихся крестьян! Заслушали спокойно инструкцию Наркомзема, тут же успели ее забыть и принялись решать вопрос по-своему.

Всем, кто живет “на стороне”, земли не давать вовсе, ибо у нас ее мало для живущих в деревне. Все, кто вошел в дом при женитьбе из чужой деревни, — пусть идет пахать землю в свою деревню. А как же жене-то его, раздается голос из угла. Она может пользоваться здесь, разъясняет председатель.

Дальше начинают перебирать каждое семейство в отдельности и здесь от только что установленной законности, под давлением крикливых кулачков — делают некоторые отступления.

Крестьянину И. Ф. Макарову, который всю жизнь служит и живет со всей семьей в Москве, решили земли дать, а тем крестьянам, которые живут в доме жены и работают на земле — надела не давать. Где же законность, или хотя бы здравый смысл — понять довольно трудно.

Интересны еще и такие явления в названной деревне. Земля делится по едокам, значит, чем больше едоков, тем больше земли. Несколько оборотистых мужичков год тому назад заявили, что они скоро женят своих сыновей — а потому дайте земли на будущих жен. Мужички все почтенные, почему и не уважить просьбу. Вот до сих пор они владеют лишней землей, а сыновья все еще не женились.

Одним словом, произвол на каждом шагу. Я думаю, что свобода выбора форм землепользования каждым селением это одно дело — а свобода произвола, одному передавать, а у другого отнимать вовсе — это уж через край. Нельзя же ставить передовых крестьян, которых в деревне недолюбливают за новшества, под удар любого кулака — верховодителя в деревне. Следует Бронницкому земотделу заглядывать хотя изредка и в деревню, а то там воронье совьет себе прочное гнездо и никакими хорошими декретами их не проймешь.

«Свой»

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 7. Д. 564. Л. 21. Подлинник. Рукопись.

В приведенных документах явно прослеживается конфликт между традиционной общиной и теми нововведениями, которые пришли в деревню после революции. Заслушав инструкцию Наркомзема о распределении земли, крестьяне сразу же забыли ее и принялись решать вопрос по-своему — по-старинке. В результате в проигрыше оказались те, кто рассчитывал на изменения существующего порядка. Не менее любопытную картину являет письмо крестьянина П. И. Духа из села Арпачин Старочеркасской волости Черкасского округа Донской области от 17 марта 1924 г.:

Как у нас проводится землеустройство.

Граждане нашего села, беднота и середняк во главе с предсовета т. Манацковым, вот уже целый год стремятся провести землеустройство, не раз уже избирались уполномоченные, но как-то всегда получалось, что уполномоченными попадали более зажиточные и не старались проводить, а, наоборот, тормозили, а беднота, видя все проделки кулачества, опрокинула все выборы, и избрала из среды своей бедноты своих уполномоченных, которые немедля поехали в окружное земельной управление и заключили договор на 6 тыс. дес. земли. Возвратясь, на общем собрании 17 марта делали доклад о своей работе. Слушая доклад, беднота была довольна и ликовала, что наконец-то удасться получить надел земли. Бывшие здесь кулаки и их соглашатели шипели с ехидством: «Радуйтесь, радуйтесь, как будете расплачиваться? Вы сами на себя надели хомут». Но беднота не обращала на это внимания и делала свое дело. И вот на конце вопросов явился на собрание опоздавший глава кулачества всего села, известный кулак Ковшиков Игнат. И, не зная, что здесь произошло в его отсутствии, но чувствуя, что приходит конец его алчным аппетитам, начал кричать: «Что вы делаете, с нас снимают последние штаны, надо оставить еще года на два, да хотя на год. Посмотрим, что будет дальше, чем мы будем платить за раздел. У нас нет денег». Беднота заволновалась. Председатель собрания Лебедев начал просить Ковшикова остановиться, но не тут-то было. Ковшиков еще хуже взбесился и закусил удила, понес, к нему присоединились его друзья-кулаки и их прихвостни. Беднота, видя выходки кулачества, категорически потребовала ареста и удаления из собрания Ковшикова. Председатель собрания не в силах был остановить поднявшуюся бурю, и когда ему в этом помог председатель совета Манацков, который успокоил общество, уполномоченный по землеустройству бедняк, бывший мужичек Василенко, продолжая свой доклад, добавил: «Граждане, вот мы все желаем провести землеустройство, и мы его проведем. И если все зажиточные и тем более богач Ковшиков не желает и указывает, что у нас нечем заплатить за работу по устройству, то мы заплатим, и я сам заплачу за Ковшикова. Пусть только нам не срывает собрание и не мешает». Дальше говорить Василенкову не пришлось, так как обожженный [прожженый] кулак вышел из себя и заорал на Василенко: «Хам, жулик, что ты нам указываешь». Его поддержали друзья. Беднота, видя лично оскорбления своего избранника при публичном собрании, вспыхнула, поднялась во весь рост и, грозно заревев, потребовала ареста с удалением Ковшикова. Поднялась буря, и не успокой вовремя председатель совета Манацков, дело дошло бы до драки. После всего кулаки, видя твердости бедноты, притихли, и собрание кончилось в пользу устройства земли. Теперь уже несут уполномоченным деньги, и в недалеком времени у нас землеустройство будет.

П. И. Дух

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 16. Л. 330‑330 (об). Подлинник. Рукопись.

Так или иначе обширность землеустроительных работ замыкалась на межселенном уровне, не проникая вглубь отдельного сельского общества. Так продолжалось все 1920‑е годы. Письма фиксируют это весьма распространенное явление. Так, 28 июня 1924 г. из Луховицкой волости Рязанской губернии сообщалось: «Волостное землеустройство предположено окончить к осени (“округление земли — межселенное землеустройство”).³* Подчас руки землеустроителей доходили и до внутриселенных работ. Но тут неожиданно возникали новые препятствия. Перед нами сообщение из Ставропольского округа (1926 г.). Крестьянин А. Д. Усачев писал, что в их селе Терновке землеустроительные работы проводятся уже третий год, но все никак не завершатся. Хорошо тем, кто побогаче: им есть, чем угостить землеустроителя. Так, группа зажиточных крестьян выпила с межевым 13 ведер самогону, «а курей, масла и яиц и счету нет», и получила свое. Бедняки же, хотя и образовавшие товарищество “Путь коммунизма”, не имели возможности поставить приличное “угощение” землеустроителю и по-прежнему оставались неземлеустроенными.⁴*

Довольно неожиданный, но тем не менее внушительный пласт крестьянских писем касается взаимоотношений с бывшими помещиками. Казалось бы аграрная революция в деревне покончила с помещичьим землевладением. Крестьянам было передано в пользование около 50 млн. десятин помещичьих земель. Однако в деревне остались отдельные представители этого класса, сохранившие остатки собственности. Естественно, что для крестьян они были, словно “бельмо на глазу”, что и находило отражение в крестьянских письмах. Большинство их поступало из тех губерний, где когда-то прочно укоренилось как крупное, так и мелкое помещичье землевладение. Как писал в 1924 г. от имени односельчан заведующий избой-читальней села Растворово Серебрянской волости Мещовского уезда Калужской губернии С. В. Кузнецов: «У нас живет помещик. У него 40 дес. земли. Деревенская земля вокруг его земли. И он нам очень мешает, что во время лета везде позагородит и даже нет хорошего прогона. И вот что есть закон, чтобы дать ему на заду [деревни], а эту отобрать и разделить, так как он нам очень мешает».⁵* Нередко зажиточные крестьяне в глазах своих односельчан ассоциировались с помещиками — свидетельство застарелого социального конфликта. Враждебность крестьян к помещикам, независимо от того, чем они занимались после революции, сохранялась и прослеживалась в общественных настроениях. Об этом говорит письмо крестьянина Ф. К. Евсеева в редакцию “Крестьянской газеты” от 1 августа 1924 г.

В настоящем прошу Вас поместить на своих страницах следующее. В д. Кодушкино Финяевской вол., Скопинского у., Рязанской губ. есть одна бывшая помещица Клыкова Клавдия Матвеевна, которая имеет в настоящее время в своей собственности сад (2,5 дес.) и огород (1,5 дес). Сей сад дает в год яблоков не менее 1500 пудов. Сад этот на учете не состоит, огород тоже. Помещица эта, которая имеет сад, уже престарелых лет, у нее две дочери, все семейство из трех лиц, работать они не работают, а карман набивают. Словно это продолжается с начала революции, то есть с 1917 г., следовательно, в 1924 г. комитет взаимопомощи не раз ходатайствовал пред уземотделом за то, чтобы сей сад взять в свою пользу, то есть для беднеющего населения. Но все безуспешно. А почему безуспешно? Да потому, что у этой помещицы есть компаньон этого сада — соседний помещик, или кулак хороший, который благодаря своей увертливости и хитрости сумел замасливать глаза уземотделу. Мало того, что этот пройдоха, имея у себя в имении свой такой же сад, то есть не меньше вышеуказанного, да еще захватывая в другом месте. Имя этого пройдохи — Матвей Матвеич Головин. И распущая свои щупальцы и набивая карман, в один год он смог приобрести шесть лошадей и еще несколько всякой скотины. И вот благодаря (фортели)* или плутовской выходке эксплуатирует свой сад, а также имеет участие в саду вышеуказанной помещицы и преспокойно раздувает карман. Следовательно, что же вытекает из этого? Те же бывшие помещики, бывшие кулаки еще не умерли, а еще живут да еще высасывают из бедных кровь и пот, нанимают себе работников, а сами разъезжают на тарантасах и преспокойно плетут паутину.

Да где же власть, что же она смотрит, для кого она существует — для бедного или для богатого? В деревне еще люди темны, они не могут разбираться, они доверяются как сельскому, так волостному и уездному правлению, а правление это существует только для мебели; только одно хорошо, что самогону в деревне хотя захлебнись. Я приведу один пример: во время покоса продано ⅓ лугов и вырученные за это деньги крестьяне пропили на самогоне да проиграли на песнях, пользы никакой нет. А потребовались деньги на ремонт школы, на пожарную дружину, каждый говорит: хоть зарежь — копейки нет.

Писал Ф. К. Евсеев

Не мешало бы высшим органам заглянуть в этот уголок.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 16. Л. 38‑38 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Так в тексте.

Политика государства и земельный кодекс 1922 г. не допускали помещичьего землевладения. Согласно ему, помещики могли получить надел наравне с другими землепользователями, но не там, где раньше находились их имения. О том, как зачастую претворялось на практике это положение сообщает отрывок из письма Н. И. Богомолова из д. Сеславля Козельского уезда Калужской губернии в газету “Беднота” от 14 мая 1922 г.:

[...] Крестьяне деревни Сеславля Меренищенской вол. Козельского уезда с большим интересом отнеслись к работам Всероссийского съезда землеустроителей. При разборе законопроекта о земле, крестьяне сразу повеселели; спины разогнулись, глаза заблестели живым огоньком и при чтении декрета, слышались возгласы: Вот-де, советская власть не забыла нас... спасибо товарищам!

А по прочтении декрета, крестьяне дер. Сеславля, пошли к своему помещику Иванову и объявили: что он, Иванов, на основании закона о земле, не имеет права пользоваться землей сверх нормы и что излишек подлежит отчуждению, в пользу общины, и согнали с пашни его работницу, которая пахала площадь земли, служившую выгоном для скота. Какое же было удивление крестьян, когда на второй день т. е. 25‑го апреля с/г поздно вечером прибывший из города Козельска межевой т. Ларин, с начальником Уездмилиции 8‑го участка Родиным, его помощником и милиционером Меренищенской вол. Гришиным, выделил и остолбил помещику Иванову участок земли с садом, на выгоне среди деревни, неиспросивши на то согласия граждан и на протесты кр‑н получали ответ: мы вас не признаем... делайте революцию и т. п. ... лица у граждан сразу осунулись и побледнели...

А 28‑го апреля, нанятые помещиком Ивановым рабочие, начали рыть канаву, от деревни, по границе участка. Увидевши эту работу женщины /мужчины все были в поле/ стали заваливать вырутую канаву. В этот момент из дома помещика выскочили два красноармейца (в последствии оказавшиеся агенты Козельского Уг-розыска Неустроев и Врид Начальника Козельской уездной Милиции Силин), а за ними улыбающийся и потирающий руки сам помещик. Один из них, т. е. Неустроев, выхвативши револьвер и направив на женщин, закричал зычным голосом: «Ни с места ... руки вверх!!» Женщины с испуга зашумели, а некоторые заплакали. Прибежавшие на шум мужики, возмущенные произшедшим, согнали рабочих с производивших ими земельных работ и потребовали объяснений у агента угл-розыска Неустроева, последний, вероятно, подумавший, что гражжане хотят покусится на его личность, оседлал лошадь и уехал в гор. Козельск, а вечером того же дня привел в деревню весь гарнизон города Козельска для усмирения взбунтовавшихся мужиков. Прибывший отряд кр-цев и милиции, опросив граждан и ничего не найдя противозаконного, уехал обратно, предварительно пообещавши гражданам, что все это дело постараются довести до сведения центра.

После вышеизложеннаго инцидента т. е. 2‑го Мая с/г в дер. Сеславль прибыли Заведыв. Калужским Губ.с.х. подотделом, Председатель Козельскаго Уездисполкома Новиков; произвели обследование спорнаго сада и участка земли, выделеннаго помещику, признали: участок выделен не правильно и земля, служившая выгоном, переходит в пользование общины, а спорный сад в количестве 4‑х десятин, принадлежащий до революции помещику Иванову Н. И. остается по постановлению за его бывшим владельцем, впредь до особого на то распоряжения Наркомзема.

Гр-не дер. Сеславля обязались перед советской республикой, на средства, полученныя от эксплатации сада Иванова, открыть школу, если сад будет предоставлен в их пользование.

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 7. Д. 564. Л. 246. Копия. Машинопись.

В марте 1925 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление “О лишении бывших помещиков права на землепользование и проживание в принадлежавших им до Октябрьской революции хозяйствах”, а в июне того же года была утверждена инструкция “О порядке выселения бывших помещиков и ликвидации ими имущественных отношений”. Непосредственная работа по ее реализации была возложена на специальные комиссии, созданные для этой цели на местах. К концу 1927 г. на территории РСФСР было взято на учет 10 756 бывших помещиков, находившихся в своих имениях. Из них 4112 подлежали выселению. При этом подлежало изъятию в пользу крестьян около 40 тыс. десятин земли. Однако реальная жизнь иной раз распоряжалась несколько иначе. А как именно — рассказывает выписка из секретной сводки, поступившей в Наркомзем РСФСР 20 ноября 1926 г.

В районе с. Штевца Н.[ово]-Теребужской волости Щигровского уезда проживали бывшие помещики: семья генерала Рагозина (расстрелян в 1918 г. как активный участник расстрела ленинградских рабочих), Курлова, Гончарова-Домбровского, Шатилова, Богданова, Мещерского и Полякова. На сходе крестьян с. Штевца 11 января сего года в присутствии 560 человек было вынесено постановление “ликвидировать господ”, взять сады и дома и передать их комитету взаимопомощи. 10 и 17 мая сего года вопрос о выселении помещиков снова дебатировался на общих сходах с. Штевца, причем снова были вынесены постановления о выселении бывших помещиков, но несмотря на это помещики все-таки выселены не были. 1 ноября на общем собрании сельского актива снова возникает вопрос о выселении помещиков и в частности бывшей помещицы Курловой, дом которой требовалось занять для приспособления его под культпросветработу, причем было вынесено постановление о взятии дома под охрану Общества и передачи его культпросвету. Волокита при выселении привела к тому, что некоторые крестьяне вечером 2 ноября устроили нападение на дома помещиков, выбили камнями окна, поломав при этом часть имущества, а часть побив и разобрав между собой. В ночь на 4 ноября дом помещика Шатилова сгорел до основания, но до сего времени вопрос о выселении бывших помещиков из с. Штевца в окончательной форме не разрешен. Некоторые крестьяне группами по ночам производят в усадьбах бывших помещиков порубку декоративных деревьев. Среди крестьян ходят разговоры о том, что необходимо самим, без участия властей, выселить помещиков.

Черемисиновским ВИКом предложено было сельсовету с. Коран-даково выяснить отношение населения к подлежащим выселению помещикам, причем член сельсовета Апальков возбудил вопрос о дополнении намеченного списка помещиков, подлежащих выселению. Среди выселяемых создалось паническое настроение, последние всячески старались найти себе лиц, могущих их поддержать на сходе, причем в селе началось почти повальное пьянство. Однажды во двор гр. Гринева Г. выселяемые привезли большое количество самогона для угощения почти всего населения, причем пили все вместе. Крестьянин Полянский разносил самогон чарками. Другая группа выселяемых привезла самогон к гр. Апалькову М., где также было повальное пьянство. Член сельсовета Шаков Н., будучи ежедневно пьян, ходил по дворам выселяемых и предлагал им, чтобы они угощали некоторых крестьян, которые будут поддерживать их на сходе. Главный инициатор дополнительного выселения член сельсовета Апальков совместно с членом сельсовета Апальковым Н. появились в домах граждан, намеченных к выселению, в частности, особенно у гр. Писарева просили “магарыч” за то, что они будут поддерживать на сходе выселяемых. По вопросу о выселении было вынесено постановление: «оставить выселяемых при Обществе, на что дан одобрительный приговор». Часть крестьян, уходя со схода, говорили: «пропили».

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 1970. Л. 177‑177 (об). Заверенная копия. Машинопись.

Факт, приведенный в сводке, раскрывает некоторые особенности менталитета деревни, дает представление о том, каким способом зачастую улаживались возникающие проблемы. Помещики показали себя лучшими знатоками крестьянской психологии, чем представители советской власти, решив дело в свою пользу довольно-таки патриархальным и традиционным способом. Для сохранения своего статуса бывшие помещики иногда использовали свое положение, устроившись в советских учреждениях. Так, в одном из доносов, полученном в период чистки советских учреждений аж в начале 1930‑х годов, сообщалось о том, что сотрудник Внешторга СССР некий Ковалевский Владислав Викентьевич «частенько приезжает домой в свое любимое имение [с.Измалково Бежаницкого района Псковского округа], с которого несколько раз принимались его выселять, но благодаря возможности нахождения его во Внешторге, оставили в покое».⁶* Так и дожило помещичье имение до сплошной коллективизации рядом с новорожденной коммуной “Согласие”.

Кстати, и новые руководители деревни в проведении землеустройства зачастую проявляли себя не лучшим образом, стараясь использовать преимущества своего положения за счет темного и забитого сельского общества.

Об этом рассказывает коллективное письмо в редакцию «Крестьянской газеты» от 5 мая 1924 г.

Красные помещики!

Товарищ редактор. Убедительно просим огласить в “Крестьянской газете” наше письмо.

Мы, община с. Славяносербска Донецкой губ. Луганского у., и до настоящего времени не видим у себя советской власти, и все граждане друг дружку спрашивают, когда же мы дождемся советского строительства. Кое-как стали попадать к нам “Крестьянская газета” с приложением Кодекса закона о земле. Когда прочитали, то ужаснулись — какое благо сулит советская власть крестьянину и бедноте и какие дает льготы и полноправия всем гражданам СССР. Но граждане с. Славяносербска такой полноправности еще не дождались. Почему? Да потому, что село наше находится в глуши от городов, народ не развитой, запуган, администрация, пользуясь темнотой крестьянства, держит его на уздечке и не позволяет крестьянину ни говорить, ни противоречить. Если кто что-либо скажет, то сразу под арест: «Ты — контрреволюционер». И народ ходит только по-за углами, поговоришь про себя, а на собрании администрация сама постановляет только от имени граждан, а делают произвольно сами, что для них выгодно. Приведем пример относительно наделения крестьян землей. [В] прошлом 1923 г. заведующий земотделом т. Зинченко совместно с уполномоченным от общины т. Мединым наделяли крестьян сенокосом таким порядком — зажиточному крестьянину дали столько, сколько он смог поднять, а бедняк остался без сена. Теперь пахотной землей осенью понаделили таким образом: все зажиточные элементы сели за селом группами, потом КНС*, выбрав себе середину, а общине оставил клины, скосогорье, хрящи и овраги — это справедливость, это поддержка бедняка. Общине осталось одно — разбить оставшуюся землю на 6 участков, где приходилось давать на едока сажени, а групповщики и КНС взяли по 2 дес. на едока и в одном месте. Общину вынудили забрать отбросы и в 6 частях на расстоянии 8‑10 верст, и бедняк поневоле отказывается от нее за невозможностью, а закон гласит дать бедняку самую близкую землю, дабы имел возможность ее обработать. Кроме того, КНС забрал себе все угодья: лес и огородную землю; лес продавала комиссия КНС. Таким родом, гражданам каждому необходимо было купить лесу для восстановления своего хозяйства по расценке лесничества. Дуб, например, 6‑7 вершков стоит 1 руб., а они его заторговуют до 3 и 4 руб., покупающий отказывается, комиссия оставляет за собой, а потом, когда все было обделано, то тогда они списывали строевой лес как дровяной, а сами потом продавали по своим ценам. Это проделывали тт. Терентьева, Цымбал, Яненко и др. Это явились новые помещики, которые распродают государственное драгоценное достояние. Еще у нас имелся коллектив имени Артема, занимает около 132 дес. В прошлом году на собраниях постановили всем гражданам пахать землю, якобы общественный фонд. Крестьяне пахали, выгонялись насильно, принудительно, как на барщину, сеять, полоть, косить, возить хлеб, а молотить они у нас сами смолотили и поделили. Это ли не барщина? Бедный крестьянин только и знает, что работает, и на какого на бугая, как у нас говорят, пора эту барщину вывести. В текущем году тот же КНС, захватив себе все угодья, в лесу пас свой скот, а остальным гражданам ни под каким видом нельзя. Да разве это не барщина? Всем партийным и КНС можно, а почему остальным нельзя? Что раньше знал каждый, что это барское, а теперь общественное, но пользоваться имеет право только известная кучка, потому что их власть. Они говорят: «Мы завоевали, и мы имеем полное право распоряжаться, как нам нужно, а не вы указывайте наш кодекс законов. Мы — весь закон». Спрашивается, как они завоевали, где же были остальные граждане? Разве кучка завоевала? Все наши сыны где были в то время? В той же Красной Армии. А мы что делали? Мы отдали все для борьбы с буржуазией, мы отдали своих сынов, отдали скот, инвентарь, хлеб, все что имели, разорили до основания. Значит, завоевали все, кто остался, не ушел с буржуазией, и теперь каждый крестьянин должен свободно восстанавливать свое разрушенное хозяйство, но нам не дают, с нас только продналог тянут. КНС забрал лучшую землю, по 2 дес. на душу, и сдал ее с половину мощному крестьянству, а бедняк остался без земли. У нас беднота страшная, потому что администрация работает совместно с зажиточным элементом. Еще пример. В текущем году, в феврале месяце, коллектив имени Артема расформирован, но товарищество это, не имея никаких документов, самозахватно опять пользуется по-прошлогоднему. Секретарь парткома т. Возокитин, бывший шкурник царской армии, теперь, пользуясь своей властью, самозахватно засеял землю вдовы Можузовой 7 дес. и еще 4 дес. в одном месте и огородины в 3,5 дес. Тов. Дмитриев, староста коллектива, на требование уполномоченных общины представить документы на право коллектива, ответил, что я другому крестьянину [так] дам документов, что больше не потребует. Одним словом, наше крестьянство так запугано, так запутано, что выпутаться никак не может, стонет от такого режима. Просим, товарищ редактор, довести до сведения высших органов землеустройства, так как наша община обращалась в округ, но и там одна лавочка — работают совместно; мы беспомощны, прочим назначить расследование этого запутанного дела, так как теперь наша администрация не развяжет этого гордиева узла, а его необходимо прямо разрубить и вывести крестьян на прямую дорогу к свету и справедливости.

Славяносербская община.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 270‑271. Подлинник. Рукопись.

___________

* КНС — комитеты незаможних селян (комнезамы) — организации сельской бедноты на Украине, созданные в мае 1920 г. сначала для проведения продразверстки, затем для регулирования земельных отношений, наделения землей и инвентарем малоимущих. В отличие от комитетов бедноты могли включать часть середняков. Просуществовали до 1933 г. и получили организационное оформление в масштабе республики в лице Центральной комиссии незаможних селян (ЦКНС) во главе с Г. И. Петровским.

В архивах хранится много писем с жалобами на землеустройство. На этой почве возникали и довольно часто межнациональные трения и конфликты. Так, в постановлении общего собрания Вознесенского сельсовета (Башкирия) от 19 апреля 1924 г. говорилось, что «мы пойдем войной на башкир», если неурядицы с землеустройством не будут ликвидированы в ближайшее время.⁷* Подобные письма поступали и из других районов. Конфликтные ситуации, о которых сообщалось в письмах, подтверждались и официальной информацией местных органов власти. Ход землеустроительных работ был таков, что и к концу 20-х годов им не видно было конца. Так, межселенное землеустройство считалось завершенным примерно на две трети, а внутриселенное — всего на треть.

Новому землеустройству оказалось не под силу обустроить старую единоличную деревню. Этот поистине “гордиев узел” было предназначено разрубить так называемому “социалистическому наступлению в деревне”.

Земельная неустроенность самым прямым образом влияла на сельскохозяйственное производство, сдерживая его рост, обозначившийся в начале 1920‑х годов.

Новая экономическая политика сразу же сказалась на положении крестьянства. Ее благотворное влияние, наверное, было бы более заметным, если бы не голод 1921 г., охвативший 25 хлебопроизводящих губерний Поволжья, Дона, Северного Кавказа и Украины. Ослабленные годами бедствий и разорений крестьянские хозяйства не могли противостоять засухе и неурожаю. 6 млн. крестьянских хозяйств фактически вышли из строя. Голод сопровождался вспышками эпидемий: тифа, малярии и др. Убыль населения в Советской республике составила, по некоторым оценкам, около 8 млн. (около 6% населения). Тысячи людей бежали из пораженных бедствием районов. Увеличилось число нищих, бродяг, сильно возросла детская беспризорность. Голод в Советской России, известный как один из самых опустошительных в мировой истории, оставил ужасное впечатление в народе. Его отголоски так или иначе прослеживаются в документах. Несмотря на ужасающие последствия голода, все же в результате принятых государством мер в 1922 г. удалось засеять 75% посевных площадей в пострадавших районах.

С переходом к нэпу государство предоставило возможность развития различным формам кооперации. Наиболее быстро развивалась потребительская кооперация, тесно связанная с деревней. Однако и другие формы, как то: кредитная, промысловая, сельскохозяйственная, производственная, жилищная и др. получили стимулы для своего развития. В стране стали возникать машинные, мелиоративные, семеноводческие, племенные станции и объединения. Началась концентрация и специализация производства. Деятельность кооперативных объединений финансировалась сетью кооперативных и коммерческих банков.

Ободренное экономическими успехами советское руководство в середине 1920‑х годов сделало еще несколько шагов в направлении рынка. Были снижены налоговые ставки в целях стимулирования производства и мелкой торговли, расширены возможности аренды и найма рабочей силы, выселения на хутора. Однако эти меры не дали существенного эффекта. Напротив, деревня продолжала оставаться бедной и нищенской. Встает вопрос, в чем причины постоянно нарастающих трудностей, как они представлялись глазами сельского населения. Прежде всего обратимся к тем, кто действительно что-то приобрел от новой экономической политики. Об этом рассказывает письмо селькора Ф. Романовского из деревни Задорье Щучейской волости Демидовского уезда Смоленской губернии, написанное по поводу 10‑летия советской власти и пришедшее в “Крестьянскую газету” 18 ноября 1927 г.:

Да здравствует союз рабочих и крестьян всего мира и наша Советская власть, и горячо приветствую вождей народа и революции и 10 годовщину Октябрьской революции! Товарищи, 10 лет существования Советской власти, и много, много есть воспоминаний про царизму, что как все рабочие-крестьяне жили под гнетом капитала и сейчас идут часто разговоры, что за дрова — иди носи, за бревно — надо ехать день навоза возить. Кому? Помещику. Но а сейчас каждый крестьянин чувствует себя свободным, и жизнь наладилась очень хорошо. До революционного времени в нашей деревни было 15 плугов деревянных и 3 железных, 8 борон деревянных, 7 борон с железными зубьями. А в настоящее время наша деревня чувствует себя, что она пришла к жизни и имеет 9 железных плугов и 14 железных зубьев борон, и переходят все на многополье, до военного времени наша деревня ни одного фунта не сеяла клевера, в настоящее время посеяли 5 пудов чистого клевера, но и во всем крестьянстве жизнь улучшается, есть много племенных жеребцов — 4 штуки и 2 племенных бычка, 4 дрог на железном ходу и 2 линейки, 1 дрожки, а до сего времени этого в нашей деревни ничего не было, пахали деревянным плугом да сохами, бороновали тоже деревянным бороном, ездили на повозках [на] деревянном ходу. Так что наша деревня стремится к жизни, но только часто идут земельные споры: одна часть желает по едокам, а часть не желает. Но желательно бы узнать, что можно ли поделить хуторское пользование по едокам.

Товарищи, желательно мне описать свою жизнь для известности высшей власти, как я инвалид, живу и чем занимаюсь. Занятие мое — сельское хозяйство, земли я, Романовский, имею 5 дес.: 3 дес. пашни и 2 дес. покоса. Имею одну старую лошадь 23 лет и одну корову и 3 зимовых овцы, подсвинка. Но, товарищи, не могу указать, насколько процентов мое сельское хозяйство повышело — не повышело. В настоящее время я имею 4 поля, занимаюсь клеверным сеянием, чрез кредитное т‑во купил себе железной плуг, который и сейчас имею, и купил нонешницу телочку, от хорошей коровы и племенного быка. А до военного времени я жил так: имел дойную корову — 1 шт., имел 3 поля, клевера не сеял ничего, покупал каждый год на 25 руб. сена, имел деревянный плуг старой системы и деревянную борону из елового сучья, а сейчас имею борону с железным зубьем. Товарищи! Я чувствую себя свободным и сознаю, что Советская власть никогда нас не покинет, потому что она любит рабочих, крестьян, которые стремятся к жизни. А посему, товарищи, прошу, как я ваш работник-селькор, помогите в жизни моей и войдите в мое положение, что я сам человек плохого здоровья, инвалид гражданской войны, неправедное действование правой ноги, семью имею 5 душ, и все живем на средства жены: она пашет, сеет и жнет, а бувает что иногда и меня бьет, а именно за что? Я не могу ни пахать и ни бороновать, и я занял место жены: [в] летнее время топлю печь, дою корову, кормлю семью, а жена пашет, боронует. Потом я служу общественным председателем комитета взаимопомощи, приходится много по обществу работа[ть], а она со мной ссорится, что, мол, не ходи, откажись, ты человек больной. Но, товарищи, я чувствую, что такое Советская власть и какие она имеет стремления к жизни рабочим и крестьянам потому, что я ее защитником был. А где пришлось терпеть много холоду и голоду, а также бывши на фронте и страхости, и мы чувствуем, что рабоче-крестьянская власть освободила нас и мы чувствуем себя, что теперь живем не под гнетом капитала, а каждый чувствует себя, что я есть свободный гражданин и никому не надо идти к помещику за дрова работать, а за бревно возить день на лошади навоза. А Советская власть крестьян от этого освободила, она ежегодно дает недели чистки лесных угодий и десятидневники для рубки и возки дров и леса мертвой породы бесплатно, она помогла нам в науке, учит всех подряд больших и маленьких. Устроены с/х кредитные т‑ва для беднейшего населения о поднятии ихнего хозяйства. Беднейшее население пользуется скидкой о налоги [с налога]. И Советская власть всю землю дала в рабочие руки крестьянам, которая вся находится теперь в наших руках. Но, дорогие товарищи вожди народа и революции, это что я вам пишу, указывают советские декреты, как должно быть, а местные наши вожди и на местах руководствуются не так, на что я вам, конечно, могу указать точные факты, как у нас это все руководствуется. [...]*

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 4. Л. 636‑638. Подлинник. Рукопись.

___________

* Далее в письме приводится несколько примеров, когда из-за нерасторопности местных властей и бюрократических проволочек крестьяне не смогли использовать десятидневник по расчистке леса (один из видов общественных работ) для того, чтобы получить дрова и лес “задарма” или хотя бы со скидкой, а также о недостатках в борьбе с неграмотностью.

Как видно из содержания письма, успехи упоминаемой смоленской деревни были относительными, свидетельствуя скорее о медленном прогрессе в налаживании сельскохозяйственного производства, а материальное положение семьи самого Романовского весьма сомнительным, коль скоро он взывает о помощи и, как сообщает в конце, не имеет денег, чтобы оплатить марку, отправляя свое письмо в редакцию “Крестьянской газеты”.

По отношению к нэпу в среде крестьянства не было единства. Роптали те, кто не особенно был настроен на систематический труд или попал в сложные жизненные обстоятельства. Особенно тяжело воспринималось усиление имущественной дифференциации, неприемлемое для эгалитаристских настроений первых послереволюционных лет. Недовольны были те, кто рассчитывал на быстрое воплощение в жизнь тех обещаний, которые щедро раздавались в период революции.

Бесспорно, что в деревне в 1920‑е годы наметились некоторые позитивные сдвиги. Продолжалось размывание общинных устоев, чаще стало происходить выселение хозяев на хутора, крестьяне поговаривали о переходе к интенсивным формам хозяйства, к многополью. Как писал один крестьянин: «Хуторское выселение крайне желательно и это необходимо представить крестьянам беспрепятственный выход. Тяга эта особенно вызывается со стороны трудолюбивых крестьян-хлебопашцев-культурников...».⁸* Вообще говоря, сама по себе проблема выделения в сложившемся традиционном укладе была экстраординарным явлением. Как писал в Наркомзем крестьянин М. Кусакин из деревни Каменка Алексинского уезда Тульской губернии 11 мая 1922 г.: «Хуторское ведение хозяйства удобно, но не каждый в силе переселиться, перенести строения, вырыть колодез, запрудить или вырыть пруд. Отрубные хозяйства неудобны. Некуда деваться с пастьбой скота, надо сказать, что крестьянин как-то всего этого боится».⁹*

Наиболее заметным стремление выделиться из общины было на Северо-Западе страны. О том, с какими проблемами сталкивались “выдельщики”, рассказывает письмо крестьянина С. А. Шлапакова из деревни Татырино Изочинской волости Невельского уезда Псковской губернии, полученное “Крестьянской газетой” 11 ноября 1927 г.

Да здравствует десятилетие Октября, да здравствует наша революция, да здравствует наша Советская власть, которая ведет три позиции 10 лет: первая позиция — революцию удержать, потому что много врагов революции; вторая позиция — выловление волков [в] овечьих шкурах. Третья позиция — издание новых законов. В хозяйственной и [э]кономической жизни эти позиции очень трудные, и потом враги капитала окружают наш союз со всех сторон. Надо быть наготове в случае нападения, чтобы дать отпор врагам, чтобы не лилась человеческая кровь не пропадал зря человеческий труд, который во время войны гибнет как продукты, так и материалы. За прекращение войны приветствую большевиков, которые в 17 году на съезде в г. Витебске старались прекратить войну.*

Теперь прошу дать мне ответ, который меня очень тревожит, так как вера, или религия, должна быть свободна. В Изоченской волости, в погосте Каратай проводилось землеустройство на хутора и выделело государственного фонду десятину тридцать сотых, которые рандуить [арендует] от исполкома и рандатель [арендодатель] все огородил так, что нам, группе верующих, приехавши в церковь за 10‑12 верст, негде лошадей поставить, то просим, чтобы этот запасной госфонд передать нам, группе верующих, за который мы согласны платить государственный налог, так как он нам очень нужен, нам необходимо надо построить дом для священника, псаломщика и старосты, а нам только оставили одну караулку, а последнюю постройку всю церковную продали, которая была приобретена на церковные средства, священнослужителям жить негде.

В том подписуюсь член группы верующих Степан Андреев Шлапаков.

Ищу правды и нигде не найду.

Я обращался в газету “Псковский пахарь” и губернию в землеустройства, а что касается уездное землеустройство, то я сбил свои ноги и набил черную дорогу, но все ничего не добиться, чтобы получить свою трудовую норму земли к одному месту для ведения образцового сельского хозяйства, но это мое желание было с малых лет и прожил 66 лет, этого не получил, потому что жил все в деревне и сейчас живу, в деревне 21 двор. Раз деревня не согласна мне дать — и никак не получить. А для чего я хочу получить? Потому что я культурник и практик по всему сельскому хозяйству и садовод. Что я умею, то хочу показать людям. Почему я не могу показать? Потому мое пользование разбросано около трех верст да 60 полос пахотной земли, сенокосной, ... [слово неясно], то и определить не могу, так что я производил, трудился, и мой труд довели до никуда не годности.

Как работает наше землеустройство.

В [19]22 г. платили рожью, [в] 1924‑25 приезжали землемеры на подготовку и мы уплатили 40 руб. В 1927 г. января 11 дня с нас спросили еще 32 руб. 18 января уплатили 20 руб., которые согласны на хутора беднейшие, но нежелающие богачи не платили ни копейки. Я уплатил 13 руб., а имею 1 корову, 1 овцу и 2 года жеребенка. Семейство мое — мне 66, жены 63, дочери 20 лет. Я имею полтора надела земли, у [в] двадцатом году отобрали около трех десятин, а в двадцать шестом году поделили по едокам. Осталась мне третья часть. Как теперь мне прожить? А налогу платил 30‑20 руб. ежегодно и обрабатывал полтора надела своим трудом и на стороне, чуть не каждый год прибавлял сенокосу исполу на день (или на деньги ... [слово неясно]) и на расчистку, а теперь, получивши на три едока, не прокормить одну лошадь или корову. Как стоят за бедноту в газете № 7(155) “Псковский пахарь” 11 февраля [19]27 г., пишут, что отпущено для бедноты на землеустройство 158 тыс. руб., и [в] крестьянских газетах пишут: помочь бедноты, но помочи нигде не видно. Богачи не хочут хуторов потому, что он где хочет селится, где ему нравится, а бедняка как птичку с гнезда скапывают; в поле полосу берет, какую хочет, платить в землеустройство тож не хочет, говорит: «Я успею заплатить, когда приедет землемер». Скажи-ка, что за сколько заплатил, столько и получишь, тогда у него найдется заплатить за всю деревню. Землеустройство блудит, где господской усадьбы, даст две десятины на едока, а где пустой или бросовой земли — тоже по две десятины на едока. Одному хорошо, а другому плохо, и сейчас по нашей местности кто пользуется семи десятинами на едока, [а кто] 5, и 4, и 2, и 1 десятина на едока. Кому живется хорошо — кому плохо, у кого земля лежит в пустырях — а кто пахал бы, да нечего. В нашей местности трудовому хлеборобу-крестьянину жить очень трудно, что наши земли нужно большими годами удобрять. А удобрил — передел пошел. Передел — опять досталась пустошь. Также и сенокос. Покажу пример: в нашей деревне пустошь поделена была 40 лет по одной полосе. Кто приизвел свою полосу в порядок, а кто запустил в кустарник. [В] нынешнем году поделили, сделали по три полосы трудовому, кто приизводил, чистая осталась лодырю, а трудовому опять кусты, надо опять спину ломать. Наш дорогой вождь Владимир Ильич издавал декреты, что вся земля трудовому народу и удаление мелкополосицы и дальнепользования, а в [у] нас вышло наоборот: полосы мельче и дальше пользование, а наша местность дальнепользование не дозволяет, потому что очень гориста и болотиста. Болота наши мелкие, их можно произвести в хороший сенокос, но в деревне нельзя, что кто хочет произвести, тому не дают, так они и погибают без пользы.

В нашей местности со дня революции открывались в имениях общины**, и все они распались: которые делят между собой полосно, которые разошлись на хутора, а которые совершенно и не жили общиной, только писали общину в [19]20 г., чтобы им больше захватить земли под общину и получить больше продуктов, так как общинникам в то время давали разную помочь. Я укажу вам такой случай: наша д. Татырино имела пустошь [в] 41 десятину пахотной и сенокосной земли. От нашей деревни расстояние около трех верст через две деревни в [19]20 г. д. Станки записались в общину и под общину взяли нашу пустошь, но общину не сделали, только получали необходимые продукты. Когда у них община не состоялась, то мы стали перед судом ходатайствовать, чтобы нам на эту пустошь с деревни переселить, так как у нас мало земли, а [у] них много, то нам суд присудил только половину, и мы деревней поселили туда двух хозяинов, а последней половиной они после[днее] время пользуются. Прошу на это дать ответ, правильно это сделано или нет и куда нам обратиться, чтобы получить последнюю половину. Я не могу вытерпеть по своему православному обряду, чтобы не помянуть Владимира Ильича Ленина. Вечная память ему, это был вождь и борец за жизнь бедных людей, не щадил своей жизни, его окружали враги кругом явные и тайные, которые при нем были друзья, а на деле враги. Я сожалею, что он скоро помер, что после его смерти евонные пути не стали проводить в жизнь, а он указывал все хорошо для жизни трудового народу, который не должен забыть Владимира Ильича Ленина.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 4. Л. 516-519 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Речь, по всей видимости, идет о губернском съезде Советов, который в силу каких-то причин отложился в памяти автора письма.

** Видимо, коллективные хозяйства.

Примерно о том же говорит отрывок из письма И. Чугина из деревни Прудовки Воскресенской волости Красно-Баковского уезда Нижегородской губернии от 15 сентября 1924 г.

[...] Вот и переходи крестьянин к культурному ведению хозяйства, когда сельское общество тормозит ему!

Гражданину Смирнову невтерпеж стало переносить общественные непорядки — частые потравы скотом посевов от неисправной изгороди у нерадивых хозяев, от распущенности скота, уничтожения лугов свиньями, голодовки скота на подножном корму от неустройства выгона по беспечности общества, бесполезные потери рабочих дней на частые собрания общества, захват одним у другого заготовленных дров и лесных материалов и много других недостатков от общинного землепользования, препровождающих гражданам к улучшенной культуре, и вот он решил выделиться из среды общества на хутор с целью завести высококультурное хозяйство и избавиться от общественных пут, но сельское общество встретило заявление Смирнова враждебно и выдел на обособленный участок не разрешило. Следовало бы сельскому обществу выделить просителю и посмотреть на новую жизнь и ведение хозяйства хуторянином, и, если хорошо будет, то последовать его примеру и другим.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 368. Подлинник. Рукопись.

Несмотря на законодательное разрешение вести хуторское хозяйство, политика властей в этом отношении, как свидетельствуют документы, заключалась в принципе “тянуть и не пущать”. Да и у тех, кто несмотря на все бюрократические препоны все-таки сумел выделиться на хутор, возникало немало проблем. Об этом говорит письмо крестьянина В. А. Бякова хуторов Бяковских Селезневской волости Слободского уезда Вятской губернии от 23 ноября 1927 г.

В редакцию “Крестьянской газеты”

Осмеливаюсь написать как то редактору и его сотрудникам, пора бы уже изменить мотив сочинения газеты крестьянской и “Сам себе агроном”. Я получаю и ту и другую. Одно и то же сочинение с самого начала. Получаю газету крестьянскую — одно и то же все пишется: старая власть хуже, т. е. при царизме, а Советская власть — лучше. Но если все разобрать по косточкам, я свое мнение скажу, при царизме было больше помощи на поднятие сельского хозяйства, если кто хотел жить лучше. Например, земство давало раньше клеверные семена без возврата — только сей, хоть всей деревней или один. Давали семена и лесные. В одной деревне растет сеяный лес, получены из земства семена. Уже лес вырос толщины до 6 вершков в комле. Раньше давали ссуды без возврата на пруды и много давали на постройки несгораемые. Например, у нас устроен саманный дом земством — без возврата ссуды 50 руб., мастер от земства. Ссуды давали 100 руб. на 5 лет. Черепица дана в рассрочку. И был бык холмогорской породы у нас в деревне, бычков [в] волости было порядочно, казенных жеребенков каждый год приводили, как помню, мне уже 43 года. Раньше давали долгосрочные кредиты на кирпичные дома и вообще на все улучшения сельского хозяйства, на разработку лугов и других угодий. Кто был при царизме не разиня, можно [было] получить помощи не мало, а больше, чем теперь. Теперь помощь можно получить только языком, сколько хочешь, да газетой, а пошел просить и говоришь, в газете написано, например, в кредитное товарищество. Там ответ: «Мало ли что написано, а у нас нет разрешения». С тем и уходишь. Получил я хуторской участок при советской власти, с 1923 г. пользуюсь уже. Я не получил ни одной копейки, а где я только не был: в губернии, уезде, не говоря о волости, и были подаваны заявления — все отказ! Однажды агроном нарочно достал меня. Дают ссуды на разработку лугов, так как он знал, что мне необходима ссуда. Подавал заявление уездному агроному, и он уверял, что дадут. Ответ получил: «Единоличникам не разрешают». Я тут в корне не согласен. Неужели [если] бы я привел луга в порядок, хуже было бы Советской власти? Я бы пользу получил, не отправил бы ведь за границу доход. Если коммунам, так без конца ссуды дают. Наблюдаю сам лично. И вот Советская власть имеет сынков и пасынков. Прежде чем получить хутор, я все сам обследовал кругом 30 верст и возил жену, чтобы не было вражды, смотрели коммуны, артели и хутора. Лучше хуторской жизни нет, пусть [хоть] все критикуют, кто критикует, тот — дурной. Не родились еще у нас люди для коммун. Наблюдал лично — очень халатно относятся к имуществу, на работу выходят очень лениво, и много других примеров. Коммуна хороша тогда, когда живут в одно сердце. Еще не родились те люди. Хутор лучше, [потому] что никто не мешает и никого не дожидаешь нигде. Советская власть, может быть, помогает, я предполагаю, близким, как то Московской и Ленинградской губерниям. Что касается нашей местности — очень мало. Да еще, где были помещики, там польза — земли получили. У нас помещиков не было в Вятской губернии. Так что Центр далеко, и милости негде просить. Я бы просил Советскую власть, все [же] побольше обратить внимания на крестьянина как фундамент Государства. Не одни строить электростанции нужно. Я считаю, нужно позаботиться строить, если можно, цементные заводы и сделать подешевле и давать в рассрочку и мастера бесплатного. В первую очередь [строить] дворы скотные и по новой науке, т. е. теплые и вечные. А наши дворы — 5‑10 лет простоят и осели. Лес напрасно портим! Избы ставим — больше до 20 лет ни за что не простоят! Стены кой-как поставим, низ деревянный, не обшитые. В такой избе сколько лишних дров расходуется! Вот если бы любили крестьян, так в первую очередь поставить постройки — самый важный предмет для крестьянина. Второй предмет — похоронить трехполку. Третий предмет — машины. Скотоводство — увеличение и улучшение, а освещение — в последнюю очередь. Хороши слова или завет Владимира Ильича Ленина: свет нужен деревне. [Но] свет нужен тогда, когда в хозяйстве все в порядке. И керосин хорошо бы. Электричество меня не интересует очень. Я напишу определенно, нисколько не умолчу, пусть меня как угодно ставят, почему Советскую власть недолюбливают много и нарекания ведут. Много раз прислушивался: большей частью в городах и заводах ругают коммунистов за то, что им лучшие должности дают, и квартиры для них лучше, продуктов получают больше и лучше. Я в городах не жил..., [а] в деревнях среди крестьян, как коммунист, [так] обязательно куда-нибудь суют на выборную должность или куда-нибудь на службу. Им везде двери открыты, а нарекание в народе все на Советскую власть. В действительности много же есть самолюбия, если бы все дело шло по программе большевиков. Дурак бы только начал ругать советскую власть да купец. У нас много деревень переходило на многополье, вернулись [на трехполье] больше половины. Почему...? Из-за скота: выгон не приготовят, помучаются и назад опять на старинку. Еще напишу: Николай дал свободу, да обратно взял. Скорее [всего] это была правда. Советская власть издала Земельный кодекс. Согласно кодекса, можно [сделать] любой выбор землепользования, получить только на основании кодекса. А теперь не дают... Как например хутора и отруба никак не получить. Скажу пример. Мы получили хутора 7 домохозяев в 1923 г. Ныне нам дали в 1927 г. нарезку под сенокос 26.80 гектар и [мы] просили разрешения распределить между собою все по согласию. Нам в УЗУ отказали. Мы это обжаловали в губернию, и там отменили жалобу, и теперь не знаем, где найти конец, чтобы нас удовлетворили. Мы ведь все согласны, у нас ведь не тяжба. Это ведь как Николаевская свобода: можно не можно. Улучшения теперь совершенно нет. Против старого земли добавлено нам только бывшие общественные леса. Теперь дают это же под покос или под лес местного значения. Буду хвалить Советскую власть только за то, что получил хуторской участок, да второе — писать можно, свобода, хотя мои слова нигде ничего не действуют. Цемент — первый предмет нужный для хозяйства под фундамент на постройки[,] на обруб в ледник и колодцы и ямы для хранения корнеплодов. Много бы сэкономило леса. Я не говорю обо всех постройках цементовых. Пора редакциям снизить цены на газеты и журналы. Сравнивая со старым, — в 3 раза дороже газета. Книга “Сам себе агроном” 2 коп. стоит по старому, а теперь 12 коп. Выписал газету крестьянскую через Зуевское почтовое отделение Пермской ж. д. на год. С 1 октября 27 г. обещала редакция рассылать календари с номера 42. Тут не только календари, совсем не послали номер 43.

Писал Бяков Василий Афанасьев

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 82‑83 (об). Подлинник. Рукопись.

Письмо примечательно тем, что очень живо раскрывает круг интересов крестьянина 1920‑х годов, крестьянина с практической жилкой, чувством хозяина, уверенного в том, что именно он является фундаментом государства, что именно из непосредственных крестьянских нужд должна исходить его политика. Однако вряд ли мнение таких крестьян было преобладающим. Старая общинная психология давала себя знать в определенных стандартах и нормах поведения, отношении к труду. Как уже говорилось в одном из вышеприведенных писем, в деревне за новшества недолюбливают. А почему — весьма своеобразно с позиций примитивной крестьянской философии изложил свою точку зрения П. А. Бурков из д. Крутенка Красавской волости Котельничского уезда Вятской губернии в письме, полученном “Крестьянской газетой” 3 июля 1929 г.

Беседа крестьянина.

Мы, крестьяне, называемся сельскими хозяевами. Мой взгляд точки зренья: мы не заслуживаем етова званья, а заслуживаем только как три сироты. Первая сирота: хозяин, а почему он не умеет вести хозяйство по-новому и правильному. Вторая сирота: ево скот, он ево плохо кормит, а ему убыток дает скот и питанья не дает хозяину. А почему? А потому [что] живут по-старому без травосеянья и не принимают культуры в своих хозяйствах и учета нет над своим хозяйством. Третья сирота: земля она дожидает, скоро ли ее хозяин заживет по-новому, по-культурному. Только тогда будем веселы все сироты, скот будет есть клевер [в] ево хозяйстве и давать будет много молока и молочных продуктов. Тогда удивится хозяин: та же корова молока давать в два раза больше стала с клевера, и будет скот жирной и весел, а когда бывает скот жирной, тогда и навоз жирной, и питанье даст земле, и земля будет родить хорошо, а хозяин будет весел и не будет у него сиротства [в] его хозяйстве. Тогда он увидит жизнь новую, и у него скот явится как машина, которая переработает корм на продукт молочнова товара и облегчит все тяжести мужика. Он не будет думать о старом трехполье и плохой сохе, которая не пропахивает землю, а будет мужик думать о тех машинах, которые облегчат труд лошади и человека и объединяют массу человечества. Он будет мечтать не о старой жизни, а о будущей светлой радостной. И прошу редакцию “Крестьянской газеты” поместить мою беседу в номер “Крестьянской газеты”.

Павел Александрович Бурков.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 7. Д. 14. Л. 74‑75. Подлинник. Рукопись.

Письмо было написано, что называется, “от земли”, корявым почерком, без каких-либо знаков препинания, с огромным количеством ошибок. Чтобы его прочесть, пришлось разделить слова и обозначить предложения.

Безусловно, что общая тенденция к агрикультурным мероприятиям так или иначе пробивала себе дорогу в сознании крестьянства, но встречала к себе весьма неоднозначное отношение, причем причины этого оказались разными. Крестьянство в целом оставалось старым, традиционным, единоличным. Те улучшения в культуре земледелия, которые наметились в начале XX в. (борьба с трехполкой, внедрение чистосортных семян, усовершенствованных орудий, активизация помощи со стороны агрономической службы, развитие кооперации и пр.), подверглись разрушению в годы войн и революции и с трудом восстанавливались в 1920‑е годы.

Казалось бы, наиболее заинтересованными в новациях должны были быть зажиточные (культурные) хозяева. Однако на практике далеко не всегда так бывало, о чем свидетельствует письмо крестьянина В. Архипова из села Чурашево Воскресенской волости Чебоксарского уезда Чувашской автономной области от 9 января 1924 г., которое мы приводим с некоторыми сокращениями за счет неоднократных повторов.

Кулаки — противники многополья.

Достопочтеннейший т. редактор! Не найдет ли места моя скромно и неграмотно составленная статья на страницах вашей уважаемой “Крестьянской газеты”?

Почему мы зависим от богачей-кулаков? Как прошлые империалистические, так и теперь деревенские кулаки-мироеды, занимая на сельских сходах и собраниях первые места, диктуют деревенской бедноте все то, что самим кулакам вздумается. Причины господства богатых над бедными были и есть одни и те же, но они только хорошо понятны лишь тому, кто сам живет бедно и испытывает горькую обиду кулацкого господства лично на себе. Я, пишущий эти строки, действительно бедного состояния и нередко прихожу в отчаяние, когда на сходах мой голос и голоса мне подобных бедных остаются гласом вопиющего в пустыне и нередко бывает, нас оскорбляют за нашу смелость, называя оборванцами, продавцами России и т. п. Тут-то у тебя, бедняка, и пробежит по плечам мороз, кажется, загрыз бы зубами кулака, но тебя задерживают те бедные обстоятельства, которые тебя часто заставляют обратиться к тому богачу, который тебя оскорбил; ввиду чего мы, бедняки, и променяем свое первенство за чечевичный суп.

У бедняка обыкновенно бывает так, что не только не хватает хлеба, а также не достает и всяких предметов хозяйственного обихода, которые он занимает у богатого соседа. У бедняка нет и лошади, за которой он должен обратиться к тому же богатому соседу; а лошадиная сила в хозяйстве ведь необходима. Нет у бедного и коровы; хотя мы, бедные, привыкли к постной и безмолочной еде, но бывают случаи — и бедняку понадобится молоко, бывает, заболеют дети-малолетки и просят молока, известно, деньги наши карманы посещают очень редко, и тебе волей-неволей приходится идти к богатому соседу за стаканом молока. Нет у бедного и бани; хотя он привык к грязной жизни и кормит своею кровью насекомых, но бывают случаи, и баня ему понадобится: бедняк-мужик опять идет к богатому соседу, чтобы последний разрешил бедной семье вымыться в своей бане.

Я здесь подобрал только несколько примеров, которые бедному мужику заставляют зарывать свое сознание и свой разум в мусор и отдаваться к богачам-мироедам; ведь таких явлений в деревенской жизни сплошь и рядом. Для примера я возьму перевыборы сельсоветов: я выдвигаю кандидатуру своего бедного товарища Иванова, а мой сосед-богач, у которого я занимаю всякие недостающие мне в хозяйстве предметы, выдвигает кандидатуру своего богатого товарища по своему вкусу Петрова. По прекращению записей кандидатов начнется, конечно, оценка таковых. Всякому избирателю предоставляется право указать лучшие и худшие стороны выставленных кандидатов. Тут опять богатые наши соседи берут всегда верх, ибо они стараются показать лучшие стороны своих кандидатов, а наших бедных кандидатов стараются опозорить и вышибить вон. Здесь богачи берут верх не потому, что ихний кандидат соответствует своему назначению более, чем наш бедный кандидат, а потому что не можем выступить против наших богатых соседей и кумов из-за совести, ибо в противном случае наши соседи не только не одолжили бы нам нужных в хозяйстве предметов, но выгнали бы нас из своих домов, осыпая разными оскорбительными словами.

Подобную кабалу мы, бедные, испытываем не только на перевыборах, но и во всех общественных делах. Теперь, когда очень много начали писать и говорить о переходе на многополье, нам, друзьям многополья из бедных, еще более прежнего приходится испытывать духовное угнетение кулаков, ибо из них очень редко находится сторонник многополья. Почему богачи не интересуются многопольем? Это понятно; большинство деревенских богачей — торговцы, и им не до многополья. Многие из деревенских богачей встречаются те люди, которые во время империалистической и гражданской войны находились дома, а кто из них служил в армии, так и тот приютился на какую-либо доходную должность и грабил народную казну. За период империалистической и гражданской войны в нашей деревне произведены несколько переделов земли. Тогда, конечно, кулаки не зевали; они, пользуясь нашим отсутствием, господствовали среди стариков, женщин и подростков и прибрали к своим рукам самые удобные места. С переходом на многополье кулакам жалко расстаться со своей добычей. Большинство мы, бедные крестьяне, бедны от того, что тратили свои здоровья, свои молодые и плодородные года на фронтах и в плену. Многие из нас и в эти трудные года не тратили времени даром, а старались присмотреться и также научиться к культурному ведению сельского хозяйства немцев, австрийцев, французов и прочих. Несмотря на все это наши знание и практики пропадают даром, ибо наши затеи к переходу на многополье подавляются кулаками. Выход из такого положения нам может найти только советское правительство, как защитник бедных и угнетенных. Оно только может нам, бедным крестьянам, проложить прочную и верную дорогу для выхода из угнетенного положения организацией дешевого сельскохозяйственного кредита. Только тогда мы вырвемся из рук кулаков и скажем им свои веские слова: руки прочь с голов наших! Вы не опекуны наши, а тормозы! Нашу опеку берут на себя советское правительство и коммунистическая партия! Да здравствует дешевый сельскохозяйственный кредит и его организаторы!

Крестьянин В.Архипов

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 16. Л. 106‑107. Подлинник. Рукопись.

Как видим, главное препятствие для введения многополья автор письма видит в происках кулаков. Встает вопрос: кто же они — кулаки в деревне? Тысячи крестьянских писем постоянно затрагивают этот вопрос, и их изучение рисует нам крайне неоднозначную и противоречивую картину, в которой смешалось все: и уравнительная общинная психология, и традиционное крестьянское представление о назначении и смысле деревенского труда, и мелкая зависть к более состоятельному соседу, и насаждаемые сверху идеологические стереотипы вкупе с различными поворотами в аграрной политике большевиков, и многое другое. Для крестьянина Архипова — кулаки те, кто занимается промыслом, те, кто в то время, пока он воевал, сумели приумножить свои наделы и наладить хозяйство. Крестьянин А. Калинин из села Столбовское Каменского уезда Новониколаевской губернии в письме, полученном “Крестьянской газетой” 22 мая 1924 г. предлагает обсудить важный, по его мнению, вопрос:

Важный вопрос.

В России крестьяне обсуждают интересный вопрос: кого считать в деревне за кулака и кого не считать? Так крестьяне, например, Владимирской губ. свои мнения пишут в газету “Беднота”, их читают по всей России, даже до нас в Сибирь доходят их мысли, а потом, прочитавши, каждый крестьянин по-своему обдумывает, кого он считает в деревне кулаком, и тоже высказывается через газету. Не мешает и нам, сибирякам, через газету обмозговать по-своему этот вопрос, а то у нас в деревне, в особенности в Сибири, если ты работаешь как вол да нажил, допустим, три коровы и три лошади, часто попадаешь в кулаки, а рядом сосед имеет одну лошадь да пару коров, но спекульнуть любит, и его стесняются назвать кулаком: он, де, не выбился еще из нужды, какой он кулак! Вам, наверное, приходилось встречать в Сибири крестьян, которые имеют по 10 лошадей и коров столько же, их называют частенько кулаками, а на самом деле эти кулаки дуром ломят работу, ночи не спят за работой во время лета, а потом Вы видите и таких, что он крестьянскую работу считает черной, не подходящей для него, и этот крестьянин все усилия прикладывает, чтобы чем-нибудь заняться другим: то рыбой торгует по базарам, то за солью ездит, а продает ее, а то дегтем, да вообще ударяет по торговой части, а землю пахать да сенокосить — не его дело: на это есть люди, у которых голова не “работает”, как получить барыша побольше от дегтя, а то от соли. Вот тут и разбирайся: кто из них “кулачистей” — тот ли, что честно со своей семьей трудится на земле, или тот, что работать в поле считает грязным делом.

Для нас, сибиряков, вопрос этот важен и потому, что наш середняк в России считался бы зажиточным крестьянином, потому что здесь с одной лошадью плохой пахарь, а в России одна лошадь прокормит целую семью, да еще излишек будет.

Я пишу эту статью для того, чтобы заставить высказаться по этому вопросу российских корреспондентов, а потом крестьяне, которые еще не корреспонденты до сих пор. А вопрос, по-моему, каждый [видимо, описка — важный] стоит как можно шире его обсудить. Итак, товарищи крестьяне, все, кто пишет и не пишет еще в газету, скажите, как вы думаете, кто по-вашему кулак в деревне? Надо нам его нарисовать так, чтобы определить ... [слово неясно] мог сразу, а то теперь и не знаем, кого кулаком считать. Буду очень благодарен тому, кто откликнется на мой зов.

А. Калинин

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 16. Л. 159‑160. Подлинник. Рукопись.

Особенную нелюбовь со стороны односельчан испытывали крестьяне-промысловики и отходники. Между тем новая экономическая политика вроде бы должна была открыть простор для всякого рода промысловой деятельности, для дополнительных заработков и приработков. Это было одним из способов решения деревенских проблем ввиду острого аграрного перенаселения, невозможности обеспечить всех необходимым количеством земли. И действительно, в 1920‑е годы наблюдалось известное оживление деревенских промыслов. Постоянно росло число отходников, достигшее к концу десятилетия цифры порядка 4.5 млн. человек. Но в свете господствующего в деревне менталитета крестьяне-промысловики для нее выступали либо как кулаки, либо — лодыри, уклоняющиеся от занятий сельскохозяйственным трудом. Бухаринский лозунг: «Обогащайтесь!» оказался неприемлемым не только для большевистских руководителей, но и для традиционной крестьянской психологии. Так что политика “сдерживания кулацких поползновений”, проводимая государством путем прогрессивного налогообложения, была и отражением существующих в деревне настроений. Даже если официально государство и не препятствовало развитию промыслов, то местное начальство находило десятки способов, чтобы стеснить крестьян в их предпринимательских начинаниях вплоть до лишения избирательных прав. О проблемах крестьян-промысловиков говорится в вышеприведенном отрывке из письма И. Чугина. Здесь уместно упомянуть о нескольких фактах его биографии, которую он приложил к своему письму. Иван Чугин — деревенский кустарь, безлошадный, лошадь, как он пишет, «потерял на советской работе», торговлей после революции не занимался, так как «промысел замер», а до революции «распродавал свои изделия». Был организатором с 1906 г. различных кооперативов, первых в волости, уезде и в губернии, активным сторонником введения многополья и ликвидации чересполосицы. Со стороны местных властей получил официальную благодарность за аккуратное и честное исполнение своих служебных обязанностей. Однако это не спасло его от лишения избирательных прав, в связи с чем, как он утверждает, у него отняли возможность быть «дальнейшим организатором к восстановлению кустарной промышленности».

Следует подумать и есть над чем.

Есть масса граждан, которые очень обижены советской властью, и обижены незаслуженно и во вред общекрестьянской массе. Следует над этим подумать, и, может быть, правительство найдет возможность исправить-восстановить справедливость? И если это будет сделано, то я убежден, что много пользы будет принесено общекрестьянскому делу этими гражданами, вот кто они.

До революции громадные массы трудовых крестьян, имея 5‑10 дес. земли в хозяйстве, обработавши ее и снявши урожай, задумывались над тем, что проработавши всей семьей лето над землей, а полученным урожаем не обеспечили свои семьи не только что на целый год, а и до половины зимы. И это так было ежегодно, так есть и теперь. И вот одни из них, не имея никаких сбережений и доверия от других или отсталые в развитии, искали себе подсобного к сельскому хозяйству заработка, как чернорабочие в выработке лесов, в перевозке грузов и строительных материалов и таким способом поддерживали свое хозяйство. Про таковых нельзя сказать, что они обижены советскою властью.

А другие из крестьянских масс имел сбережения (скопленные десятками лет) или доверие, или более первых сообразительные, расторопные и развитые, таковые находили себе поддержку к сельскому хозяйству, то есть подсобные заработки; одни — в торговле небольшой и кустарных промыслах, другие продавали корову или что-либо из хозяйства или, взявши ссуду, сколачивали кой-как рублей 25‑50 на задатки, набирали человек 5‑10 артель чернорабочих, то есть делались подрядчиками строительных работ и уходили на сторону, оставляя дома управлять сельским хозяйством одних баб да стариков; проработавши недель 7‑10, некоторые удачно, а другие с убытком (как говорили: проработал он корову), возвращались в свои дома. Вот такие трудовики-крестьяне, то есть мелкие торговцы, кустари (работающие без найма рабочие, не сбывающие изделия на дому скупщикам, а распродающие их на базарах) и мелкие периодические (непостоянные) подработчики, действительно обижены советскою властию и выброшены за борт, как негодный элемент. Обида для таковых крестьян была бы еще сносна, если бы они и после революции занимались торговлей или были бы подрядчиками. Но если они со дня революции занимаются только земледелием да подсобным к нему либо извозом, либо кустарным промыслом, и граждане честные, развитые, опытные, а иные из них до революции были организаторами многих различных кооперативов, сельскохозяйственных улучшений, были полезными общественными деятелями в кооперации и других организациях, а при советской власти, бывши на службе ее, оказали значительные услуги, отмеченные уездным исполкомом и военно-революционным штабом (по желанию газеты можно будет подробно указать лиц и их заслуги), и хозяйства у них или средние, или бедные, то для таковых крестьян обида велика! И велика тем, что эти люди, то есть бывшие торговые, обладающие расторопностию, быстрой сообразительностию и инициативой (как сказал один великий ученый), живя в сообществе с другими трудовыми крестьянами и замечая разного рода недостатки, несовершенства в управлениях, распоряжениях и злоупотреблениях, а особенно в кооперации, лишены возможности вмешаться или принять участие в устранении недостатков или злоупотреблений должностными лицами, когда им на всякое замечание или раскрытие злоупотреблений порочные элементы (имеющие гражданские права) говорят: «Статьей 65 литеры “а” и “в” Конституции вы лишены прав, и потому вы отстраняетесь или помалкивайте». И остается тогда гражданам, видящим зло и непорядки, только посматривать да принимать участие в покрытии убытков, нанесенных злом или нечестными, неопытными элементами.

Разве это не обидно! Разве эти лица, когда само общество трудовых крестьян желает поручить им какое-либо дело, когда оно признает их гражданами честными и опытными в том или ином деле, то разве они не могут принести пользы обществу и государству, если бы они были вытащены из-за борта, то есть из числа негодных элементов и причислены к избранному стаду?!

Допустимо сохранить еще литеры “а” и “в” 65 статьи Конституции для следующих лиц:

А не следует применять Конституцию:

1) к бывшим торговцам, для которых торговля была как побочный заработок к сельскому хозяйству, а после революции торговли не ведут;

2) к существующим торговцам, для которых она является как необходимая поддержка их сельскому хозяйству, не оправдываемому нужд урожаями от хозяйства;

3) к кустарям, торговцам, как бывшим, так и существующим, не эксплуатирующим чужого труда;

4) к подрядчикам, как бывшим, так и существующим, которые называются мелкие, непостоянные, сами работают наравне с рабочими и занятие которых служит необходимой поддержкой к их сельскому хозяйству, обрабатываемому ими же или их семьями без найма рабочих;

5) торговцам и подрядчикам, которые были или есть граждане честные, незамеченные обществом в порочных деяниях, которых само общество трудовых крестьян желает призвать или поручить им какое-либо дело или руководительство;

6) к тем бывшим торговцам или подрядчикам, которые оказали какие-либо услуги советской власти, бывши или не бывши на советской службе.

Бесспорно, что незаслуженный факт исключения из политической жизни обидел и оскорбил автора, безусловно, лояльного по отношению к советской власти, повлиял на содержание письма. Документ подчеркивает сложность, запутанность социальных отношений в реальной жизни, которые нельзя учесть никакими формальными законодательными актами. Отсюда — многочисленные “обломки и черепки”, вызывавшие естественный протест людей, что усугублялось бюрократическим произволом местных органов, их отрывом от реальных нужд деревни. Вместе с тем автор, по-видимому, опасается реакции местных руководителей на свои рассуждения, так как просит сохранить свое имя втайне от читателей “Крестьянской газеты”. К своему письму И. Чугин добавляет любопытный пример из жизни отходника:

«Далеко ли, дядя Иван, пошел? — Да в Воскресенское, в волостной исполком. — А зачем? — Да собрался на заработки в г. Нижний Новгород, так требуется паспорт, сельсовет дал вот удостоверение, так для приложения печати вот и иду в волостной исполком, а из волостного исполкома пойду в с. Красные Баки к милиции, которая и выдает паспорта», — и наш дядя Иван прикрепляет свой ответ площадной руганью по адресу советской власти и после последних слов добавляет: «Ну-ка, что сделали! Чтобы получить паспорт, так придется мне потерять два рабочих дня — сходить в Воскресенское за 15 верст за печатью только, а из Воскресенского в Красные Баки 40 верст, итого 55 верст, да обратно из Баков 25 верст, а всего 80 верст придется мне путешествовать только за получением паспорта, да плюс к тому, чтобы добраться до места заработков, нужно будет еще пройти до Нижнего Новгорода 120 верст, так что в общем итоге путешествия будет 200 верст пешком».

После такого факта я задал себе вопрос: «И какого рабочего хватит терпения, чтобы не выругаться, когда поставят ему такие трудности и потерю двух дней для получения паспорта?» Раньше этот рабочий, а равно и другие получали паспорт в волостном исполкоме, расстояние до которого было только одна верста. Нормально ли это? Суди тот, кто сделал так! Не следует ли возвратить прежнее удобство, то есть не заставлять рабочих ходить за паспортами 80 верст и терять по два рабочих дня? Потеря двух дней есть убыток и для СССР.

Очевидец факта И. Чугин.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 368 (об). Подлинник. Рукопись.

О крайней враждебности крестьян к тем, кто не хочет заниматься сельским трудом, занимается отходничеством, сдает землю в аренду свидетельствует письмо И. Даниленкова из деревни Толпек Хмарской волости Ельнинского уезда Смоленской губернии от 1 апреля 1927 г.

К Всесоюзному съезду Советов, что надо исправить: резко отличить бедняка от лодыря.

Я не знаю! Возможно, этот вопрос уже обсуждался, и было вынесено по нему какое постановление, но я еще не находил ни в газетах, ни в брошюрах, а поэтому, [если] и есть постановление по этому вопросу, так оно, вероятно, донизу не докатилось. В сельсоветах, в комитетах крестьянской общественной взаимопомощи нет резких границ между лодырем-бедняком и бедняком-тружеником. Освобождая обоих от сельхозналога, давая помощь юридическую и материальную в виде ссуды и т. д., отчего в общем терпит ущерб и особо злит середняцкую часть крестьянства. Приведу несколько фактов из местной жизни; возьму два одинаковых хозяйства, только во втором хозяйстве в два с половиной раза больше членов семьи. Первое хозяйство — Ковалевых когда-то имело: 2 коровы, две лошади, а также и мелкий скот, всю постройку среднего крестьянина, 8 десятин земли и 5 душ семьи. С дальнейшим ведением хозяйство шло на убыль, доведя к 1917 г. только одну хату, 4 души, 8 десятин земли. В 1918‑1919 гг. это хозяйство как бедняцкое получает корову, которую, подержав 2‑3 года, продают. Два раза ККОВ* давал семян на посев, устраивал в его пользу общественную запашку — все равно не берется рыба на долото, как и раньше продолжают отдавать землю на аренду соседям. Пройдя в 1925 г. землеустройство на 5 душ, получают около 6 десятин земли, в том числе 1 десятину усадьбы, продолжая всю землю отдавать на аренду, а сами зачастую уходят на побочные заработки. Зимой этого года уезжает в шахты вместе с другими за длинными червонцами, через некоторое время приезжает обратно с критикой всех шахтеров и с фарсивым** спасением своего здоровья. И здесь, определя на глаз, можно было бы жить: средств как будто достаточно для существования — как плата за аренду земли, от продажи частей имущества, а также и от побочного заработка; но вот в чем корень зла! В то бюджетное время, как получая плату за аренду и другое, — бьет всем рекорд — у них со стола не сходит пшеничный хлеб, баранки, не проходит обеда без выпивки самогона, а также и в карты игры на деньги и т. д. и т. п., и всевозможные лакомства, и своего рода развлечения. Коротко остановлюсь на втором хозяйстве, стремящемся к повышению хозяйства. Хозяйство Кондрашовых было в то время не богаче первого хозяйства. Но как все время жизни стремится к повышению своего хозяйства, для чего излишняя рабочая сила отлучалась на побочный заработок, и в результате получилось, что из этого хозяйства стало четыре хозяйства, каждое из них богаче в десять (10) раз первого. Повышение и развитие происходило не за счет эксплоатации наемной силы, а еще сами поддавались эксплоатации и за этот счет развивали свое хозяйство. Таких примеров можно привести множество, и на это надо бы Всесоюзному съезду обратить внимание и отличить лодыря от лентяя; от бедняка-труженика, чтобы лодырь не прокатывался за счет государства, а взялся за труд, за работу, за поднятие сельского хозяйства.

Иван Даниленков

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 297‑297 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* ККОВ (Крестьянские комитеты взаимопомощи) — организации для помощи маломощным хозяйствам и впавшим в нужду бывшими красноармейцам, созданные в 1920‑е годы. Избирались на сельских сходах теми крестьянами, кто имел право голоса.

** Смысл слова не совсем ясен. Может быть, автор имеет ввиду, что не занимавшийся тяжелым крестьянским трудом отходник заботится прежде всего о сохранении своего здоровья.

Письмо невзначай раскрывает и другую “тайну” крестьянской жизни — весьма распространенное явление сдачи земли в аренду, причем не только “кулаками”. Вообще говоря, аренда земли с целью извлечения нетрудового дохода, была запрещена земельным законодательством. Она допускалась в случае отсутствия полноценного взрослого работника, иногда в связи с необходимостью отхода на заработки, которую, впрочем, нужно было доказать. Однако, как свидетельствуют документы, многие крестьяне, не склонные к тяжелой работе на земле, находили множество уловок, чтобы использовать аренду и получить дополнительный доход.

Государство рассчитывало на регулирование социальных отношений в деревне с помощью прогрессивного налогообложения, способствуя тем самым подъему бедняцких и середняцких хозяйств и сдерживая рост зажиточных элементов. Однако налоговая политика зачастую не приносила удовлетворения ни одной из имущественных групп. Об этом говорится в письме некоего Нарусбека, жителя села Лютовка Синянского района Ахтырского округа Харьковской губернии УССР от 15 сентября 1924 г. (В письме опущена часть, где автор просит зачислить его в селькоры):

Как мы, рабочие и крестьяне, знаем, что мы завоевали советскую власть и предполагали, что для нас будет улучшена жизнь. Но мы его не видим до сего времени, а также из центра никто не слышит наших тяжелых вздохов, как наши крестьяне плачут в глухих деревнях, только и плачут себе в кулаки. Живу я в деревне и от нечего делать прошелся по одной деревне, послушал, что говорят крестьяне, и как им живется при рабоче-крестьянской власти. Слышу тут плачет крестьянин, я спросил, в чем дело, чего ты плачешь, и что за беда. А он отвечает: «Как же тут, голубчик, не плакать, когда нонешный год совсем плохой урожай, и даже семян не вернул, а теперь приходят — давай налог. Где же я его возьму, когда у меня одна коровенка и четыре души семейства, земли 4 дес., а корову и ту записали в налог за 1 дес., тут и для себя нечего есть, а они говорят — давай налог за первую половину, а то проценты нарастут». А также в другой и третьей деревне, и все одни и те же вздохи. Действительно, крестьянская жизнь печальна в этом году, а тем более как в Ахтырском округе Синянском районе урожая нет. Хотя бы кто-нибудь похлопотал за крестьян — некому! Не находится ни одного человека, который бы открыл за крестьянина рот, все боятся чего-то. Где бы и нужно крестьянину помочь или оставить в недоимку до следующего урожая, а местные власти говорят: «Это не от нас зависит, нам присылают из центра, и нам давай налог, нет никаких недоимок».

Нарусбек.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 375. Подлинник. Рукопись.

О том, как выглядела налоговая политика советской власти на практике, говорит и письмо крестьянина Ф. Т. Лаптиева из Россошанской волости Россошанского уезда Воронежской губернии от 4 декабря 1924 г. Письмо состоит из кратких сообщений автора как селькора. В первом пункте речь идет о той проблеме, которая реально существовала в 1920‑е годы в местностях, близких к Украине и находившихся под украинским влиянием. Некогда они были районами активного действия многочисленных банд, сильно беспокоивших мирное население. После гражданской войны местные администраторы чаще всего назначались из русских, чаще всего приезжих, т. е. “москалей”, по выражению автора. Остальные пункты касаются главным образом налогообложения.

1) Сообщаю в редакцию “Крестьянской газеты”, что крестьяне относятся к советской власти хорошо, банд нет, и все обстоит хорошо, но тяготеют к Украине и ненавидят москалей, потому что вся верхушка с москаля, или проще, все начальство москали. Спрашивается, почему? До сих пор не одошли Украину [отошли к Украине] и скоро [ли] будет это.

2) Обижаются за то, что обложили лошадей — 2 дес. на лошадь и коров 1 дес. и по третьим ставки, [так] что приходится скот продавать.

3) Неправильно сделали скидку с единого налога — скинули тем, кто никогда не платил и не думал платить. А тех, кто завсегда платил, нажали, чтоб сразу 75 процентов, потом и остал[ось], сколько причитается. Пришлось продавать то, что и не следует. Если дальше так будет поддерживать крестьянское хозяйство середняков, то когда б не приснился сон, тот, который снился египетскому царю — 7 коров тощих, а 7 жирных, и эти тощие поели жирных, и сами не пополнели. То нам будет странно против других это вся свора, прикрывшись под беднотой — и все лодыри, все те, которые попродали свой скот и живут другим промыслом, а другие отдали свои деньги не под проценты и много других причин. А нам, середнякам, трудно содержать государство, и скоро и мы, середняки, сумеем перевести свое хозяйство и жить беднотой. Если бы советская власть прощала налог, кто больше помогал в странную пору советской власти, середняк отдал хлеб, и повозку, и лошадь, и мясо, и сам пошел, взяв винтовку, и теперь на него навалили всю тяжесть. Теперь скот продержать — дороже самого себясте*. А за него надо платить и кормить той десятиной, которою и сам кормлюсь, и за него платить немыслимо. Кулаков теперь нет — одни труженники.

4) Я бы предложил налог никогда не повышать и положить раз навсегда небольшую, от 1 руб. и 2 руб., десятину. А то мы скотом заплатили больше, чем земли имеем.

5) Прошу не рассоединять нас на группы. А то беднота ходит в калошах, а середняк — в порванных сапогах, а коммунист — в галифе. Зато некоторые получают по 100 руб. жалования, а платить налог не хотят.

Прошу ответа.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 442‑443 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

Добавка “сте”, видимо, связана с особенностями местного выговора и указывает на множественное число.

Выражение «кулаков теперь нет — одни труженики», в какой-то мере отражает социально-экономические процессы, происходившие в деревне, которые, конечно, изменили ее социальную структуру. Политика сдерживания зажиточных элементов и помощи малоимущим объективно вела к осереднячиванию крестьянства. Поравнение на нищенском уровне в период гражданской войны сменилось общим подъемом с укреплением средних слоев и явно наметившимся к середине 20‑х годов ростом зажиточных. Оставалась и беднота. Старая. И новая появлялась. Возникали и такие парадоксы. Семен Наумов (Оршанский округ село Савино) сообщал, что до революции он ничего не имел: ни земли, ни лошади, ни коровы. Однако перед 1917 г. «начал разживаться»; «купил 12 дес. земли, имел пару коней, две коровы. Прошла революция, и у меня эту землю отняли и я остался без земли».¹⁰*

Между тем и само понятие “середняк” по российским меркам было весьма относительным. Середняцкие хозяйства — это, чаще всего, хозяйства малотоварные, потребительские с тенденцией к очень медленному и неустойчивому, зависимому от многих факторов (природных, демографических и др.) росту производства. Примечательно, что именно с такого рода середняками власти и сами крестьяне обходились особенно безжалостно. “Черный передел” в период аграрной революции расправлялся с ними, отрезая “излишки” земли, приобретенные на средства от собственного труда.

С 1926 г. наметился новый поворот в аграрной политике. Вместо ориентации на середняка был провозглашен курс “опоры на бедняцко-батрацкий кадр деревни”. В связи с этим еще более усилились свойственные деревне противоречия, обострились отношения между ее различными слоями, возрос нажим на тех хозяев, которые за предшествующие годы сумели как-то выпутаться из нужды. Гораздо острее, чем раньше вставал вопрос о том, кого считать кулаком, поскольку принадлежность к зажиточному слою становилась опасной и с точки зрения экономической и политической. Поистине в рискованной зоне оказывались хуторяне, крестьяне-промысловики. Об этих процессах повествует письмо крестьянина Т. В. Шевченко слободы Борисовка Погромской волости Валуйского уезда Воронежской губернии от 21 апреля 1926 г.:

Михаил Иванович Калинин! Дайте, пожалуйста, разъяснение вот на это дело. В настоявшее время по деревням проводятся бедняцкие собрания, где должны присутствовать только бедняки и приглашенные середняки. В это время появились кулаки. То я и прошу Вас ответить мне письмом, кого можно считать кулаком, и кого зажиточным, и кого середняком. Вы поймите, что обидное положение, если знаю, что я не кулак, а меня присоединяют почти к таковым. Раз не пускают на собрание бедняков, то думай, что кулак. Я Вам опишу, что я имел в старое время: на 12 душ 1,5 десятины земли собственной и арендовал у помещиков 12 десятин. В настоящее время имею на 19 душ 26 десятины 24 сажени, скота — 4 быка, 2 коровы, 1 лошадь, 8 штук овец и 1 свинья. Постройка — 1 хата, 1 амбар, 1 рига и 2 сарая. Землю обрабатываю своим трудом, в некоторое время члены семьи ходят на заработки. Другое хозяйство имеет на три души 2 быка, 1 корову, 1 хату, 1 сарай, и он числится бедняк, что и заставляет эти большие семейства делиться на маленькие, лишь бы не считали кулаком. И выйдет тогда, что будем идти не к социализму, а к маленьким бедным хозяйствам, которые вечно просят помощь в государстве. То я думаю, хотя мое письмо не такое красноречивое и не так содержательно, но все-таки прошу я в письме ответить и разъяснить, кого считать кулаком, середняком и зажиточным и как крестьянство подойдет к социализму? Так быстро, как это делается в деревнях, что похоже на “военный коммунизм”. Вся охота отпадает улучшать свое хозяйство, а то чего доброго, если улучшить хозяйство, то будут считать кулаком.

Прошу Вас, товарищ Калинин, дать ответ письмом.

Шевченко

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 4. Д. 27. Л. 507. Подлинник. Рукопись.

Пожалуй, можно смело констатировать, что вышеназванная политика только ухудшила экономическое положение крестьянства. К старым бедам добавились новые, складываясь в узел неразрешимых противоречий. Прогресс в сельском хозяйстве за годы нэпа в общем итоге оказался малозаметным. Более того, несмотря на очевидное оживление крестьянского хозяйства с переходом к нэпу в некоторых местах крестьянское производство не возродилось после долгих гибельных лет. В советской литературе “перестроечных” лет успехам нэпа давалась явно завышенная оценка.

Дело, стало быть, заключалось не только в количестве земли, предоставленной в пользование, а в целом ряде причин природного, демографического и социально-экономического свойства, которые требовали комплексного решения. Вот, например, документ, ярко очерчивающий проблемы, с которыми сталкивались большие деревенские семьи. Это просьба крестьянина М. С. Щербакова из села Бобылевки Романовской волости Балашовского уезда Саратовской губернии, направленная им в “Крестьянскую газету” 21 апреля 1924 г.

Просьба Михаила Степановича Щербакова, крестьянин слабый.

Я, гражданин, с. Бобылевки Романовской вол. Балашовского у. Саратовской губ., имею семейство из 15 душ. Имущество мое состоит из дома, надворной постройки, сарая; скотины у меня имеется одна лошадь, одна корова, больше ничего нету. Земельного надела имею на каждую душу 1,5 дес., посевной и луговой. Прошу вас дать ответ, если у вас имеются такие распоряжения, если нет, то запросите ВЦИК, чтобы он дал разъяснения. Землю я не в силах обработать всю на одной лошади, единый сельскохозяйственный продналог плачу полностью, но не хватает мне хлеба кормить свое семейство, так что мое семейство сильно голодает. Плачевное положение — смотреть на это семейство: нас имеется три брата, мы думали разделиться, тогда и вовсе будем в нищенском положении, раздробим это хозяйство на три части, — тогда не будет ни у кого из нас. Наша Коммунистическая красная партия призывает нас к общественным работам, артелям, коллективам. Но я прошу своих братьев, чтобы они не делились, а жили все вместе. Прошу вас убедительно дать ответ письменно и провести в “Крестьянскую газету”. Пусть ВЦИК сделает возможность жить в большом семействе при таком малом количестве скота; если мы разделимся, то получается ни у кого ничего — только продналог не будем выполнять, так что не имеем ничего. Я наблюдал много-много случаев было у нас [в] селе, большое семейство, скотины мало, они страдают от выполнения единого сельскохозяйственного налога, взяли поделились, — с них налог скостили полностью. Вот меня поражает, что в большом семействе жить нельзя. Неужели ВЦИК не может сделать соответствующее распоряжение?

Мои мысли так учитывают положение. Если гражданин имеет свыше 10 душ семейства при одной лошади, одной корове, то он должен уплачивать продналог в половинном размере, тогда такие дележи прекратятся, и лесные материалы будут запасным фондом государства, и это лес должен идти на важные постройки. Если ВЦИК не сделает льготу для упомянутых семейств, то наши хозяйства не могут содержать государство, они будут дробиться и просить помощи у государства. Как наша страна сама слабая, мы должны выполнять все распоряжения точно как по всем государственным налогам. Если хозяйство будет иметь лошадь, корову, 10 овец, он свою землю всю обработал очень хорошо и уплатил весь налог, поставил себе на прокормление, работает свободно. А я на 15 душ бьюсь как рыба об лед, но ничего не могу сделать — все меня заедает нужда да забота. Я не могу больше жить, если [ВЦИК] не сделает льготу большим семействам. При малом [количестве] в хозяйстве скота разделиться нужда и в семействе нужда. Как же побороть эту чертову нужду, чтобы она потонула на дно моря? И малые семейства делают насмешки над большими семействами. Я уверен, что наша страна скорее нападет на путь жизни, если будут жить в больших семействах. Моя искренняя просьба к ВЦИКу сделать льготу вышеупомянутым семействам.

Я прошу вас, товарищ редактор, извините меня, что я не могу средактировать: сложно у меня, сильно голова расстроена с нужды. Моя просьба к вам, когда будете проводить по газете, то вы, люди, знайте, что написать с этого письма, выберите и сочините статейку, и мы получаем “Крестьянскую газету”. Но прошу убедительно не отказать в моей этой просьбе.

М. С. Щербаков.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 18. Л. 289‑290. Подлинник. Рукопись.

Конечно, далеко не всегда большие семьи находились в таком плачевном состоянии. Обычно степень нужды определялась соотношением в ней количества “нахлебников” и “работников”. Под влиянием демографического взрыва, черты которого явно прослеживались в советской деревне 1920‑х годов, а также убыли мужского населения в предшествующие годы в большинстве хозяйств преобладали именно “нахлебники”, как представлял себе их место в семействе его глава. Но было и другое. Перепись 1926 г. зарегистрировала в деревне 47 млн. человек взрослого трудоспособного населения, в качестве “членов семьи, помогающих в занятии”. Как показывает статистика, зажиточные крестьянские семьи тоже были довольно многочисленными, что, видимо, зависело от числа “работников”. Однако выделение новых хозяйств и раздел имущества зачастую вели к тому, что вместо одного состоятельного возникало несколько маломощных. Между тем темпы дробления крестьянских хозяйств в 1920‑е годы по сравнению с дореволюционным временем увеличились вдвое. На почве разделов нередко возникали конфликты, о которых сообщали крестьяне. Так, в одном из писем из Московской губернии под 1925 годом содержалась просьба молодого человека к “Крестьянской газете” воздействовать на отца, который хозяйством совсем не занимается, занимается отходничеством, заработанные деньги все пропивает, но выделиться не дает, в связи с чем автор считает себя безработным.¹¹*

Не меньшую проблему создавала зависимость сельского хозяйства страны от погодных условий. Эта его особенность плохо учитывалась в аграрной политике советской власти. Между тем, засуха, ранние заморозки, градобитие и другие природные явления могли привести к резкому изменению экономического статуса крестьянского хозяйства. О том, как влияли подобные бедствия на положение крестьян рассказывает сообщение М. С. Биды из села Гнилякова Одесской губернии от 12 ноября 1927 г.

Извещение.

Я хочу довести до сведения “Крестьянской газеты” и сотрудников ее, как у [в] нашем селе провелся праздник 10‑летия Октябрьской революции и как провело исключительно наше с. Гниляково и что крестьяне говорят относительно этого дня и что было накануне этого праздника. Я житель с. Гнилякова Одесской губ. и у., ст. Дачная, с. Гниляково. У нас в селе есть дворов 600 с лишним. Но на митинг явились, конечно, дети школьного возраста, все пионеры и комсомол, а из крестьян человек 60‑70 мужчин и женщин 100‑150 [чел.] — и не больше. И вот начался митинг, доклад ораторами из Одессы о достижениях советской власти за 10 лет. А крестьяне слушают и тихонько говорят: «В [у] советской власти достижения хороши, но у нас на месте не хорошо». Я вам должен написать, что наше с. Гниляково сильно пострадало стихийным бедствием от засухи, а самое главное — в ночь на 11 июня так выбил град все, что захватила эта полоса, что совершенно ничего не осталось живого на земле. Старики наши не помнят такого града. Вот как раз накануне этих дней праздника по распоряжению фининспектора и председателя сельсовета и уполномоченного села шла опись имущества и взятие его за продналог. Но брали, что могли и что попалось под руку: самовар, зеркало, швейную машину, занавесы, карнизы, в общем, что попало на глаза. И вот через это никто не пришел на празднование. Неужели советское правительство может допустить до такого насилия, до таких слез, как это делается у нас. Это не достижение, это подрыв советской власти, это хуже в 100 раз старого царского гнета. Я бы просил “Крестьянскую газету” довести до сведения куда надо: [чтобы] этот продналог совершенно отсрочили на будущий 1928 г. без процентов и без пени, потому что крестьяне не то что не хотят, а прямо невмоготу. Сколько могли, то уплатили. Если выкачать из крестьянина весь продналог, то надо разорить его хозяйство и ослабить его, ведь советское правительство не намерено разорять, а, наоборот, [намерено] подымать крестьянское хозяйство, а у нас на месте власти совершенно намерены разорить. Вот я сам за себя скажу: я должен продналога 60 руб., а уплатил только 10 руб., и то с горем пополам. У меня взяли самовар, зеркало, швейную машину и не отдают, пока я не уплачу остальные 50 руб. Но у меня в доме не то 50 руб., а 50 коп. нет и негде их взять, побочных заработков нет, хлеба продать — нет его и не было. Град выбил все. У меня есть 4 дес. и ¾ черного и занятого пара, то кредитное товарищество дало семена для посева для того, чтобы поддержать, а не разорить хозяйство. А если отдать мне 50 руб., то надо продать лошадь или корову или какую-нибудь сельскохозяйственную машину. Но это не дело, это не поднятие, а разорение хозяйства. У меня семья состоит из 7 душ: я и жена и 5 душ детей, старший сын 22 лет, инвалид, получил инвалидность в четырехлетнем возрасте, в последствии скарлатина, вся левая сторона парализована, а остальные дети неспособны к труду в хозяйстве. Сколько я ни копотал [хлопотал], чтобы из сына-инвалида сняли продналог, ничего не помогает. Помоги ты мне, “Крестьянская газета”.

У меня есть пара лошадей по 20 лет, одна племенная корова и две телки племенные и есть косилка, рядовая сеялка, плуг, бороны и все мое хозяйство. Если из этих вещей продать одну какую-нибудь и отдать продналог, то это будет не поднятие, а разорение хозяйства. Я на этот инвентарь стягивался десятки лет. Я бы просил “Крестьянскую газету”, чтобы она походатайствовала там где надо за меня и за тех крестьян, которые часть дали, а остальное не могут уплатить, сложить весь продналог, а если не сложить, то хотя бы отсрочить на будущий 1928 г., то тогда у наших крестьян и у меня была бы радость и память [о] 10‑летии Советской власти, что каждый крестьянин помнил бы манифест помилования, а не разорения.

Будь защитницей, “Крестьянская газета”, защити нас, пострадавших от стихийных бедствий и от града.

Михаил Сафронович Бида

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 4. Л. 169‑170. Подлинник. Рукопись.

Снова и снова вставал вопрос о том, как же быть дальше? Попытки “насаждения” новых “социалистических” форм хозяйствования (коммун, артелей, совхозов) не приносили успеха. Опыт коммун, активно внедряемых в годы военного коммунизма, показал их нежизнеспособность. С введением нэпа большинство из них распалось. К 1928 г. они составляли лишь 7% коллективных хозяйств, 26% из них составляли артели, а 67%, т. е. подавляющее большинство, — первичные производственные объединения ТОЗы (товарищества по совместной обработке земли). Уровень обобществления в этих хозяйствах был очень различен. Если в коммунах он достигал 100%, то в артелях — от 30 до 50%, в ТОЗах — от 5 до 30% в зависимости от того, что обобществлялось (земля, скот, инвентарь и т. д.). Как правило, это были объединения маломощных крестьянских хозяйств, способ их выживания и взаимопомощи. Средний размер коллективного хозяйства — 12 дворов, 54 десятины посевов, 5 лошадей и 7 коров. Объединения эти были в общем добровольными, однако колхозы находились в особых отношениях с государством, оказывавшим им первоочередную поддержку, но и требовавшим от них систематических поставок сельхозпродукции на определенных условиях. Это достигалось за счет сокращения внутреннего потребления колхозников, что объясняло более высокую “товарность” колхозного производства. Уровень существования и организации труда в коллективных хозяйствах был очень низким. Как писал крестьянин Бяков (см. выше), «не родились еще у нас люди для коммун». Не отказываясь в принципе от обобществления земледелия, большевики поначалу заметно снизили ориентацию на коммуны и совхозы. Однако примерно с 1926 г. курс на всемерную поддержку коммун, артелей, товариществ, совхозов становится явно определяющим.

Между тем курс на “социалистические” формы сельского хозяйства не отвечал в целом крестьянским интересам, да и многие крестьяне просто не понимали, зачем им это. Большинство их находилось в плену иллюзий относительно возможностей уравнительного распределения земли. В конечном счете крестьянский идеал в рамках единоличного хозяйствования не шел дальше желания получить от государства дешевый кредит, выйти на хутор или соединить свои участки в так называемые “широкие полосы”, или, наконец, выделиться из села в небольшие поселки. О том, к чему вело на практике усиление нажима на крестьян с целью побудить их к вступлению в колхозы, а также, как выглядело на деле дальнейшее “колхозное разворачивание”, в какой мере оно соответствовало представлениям крестьян о социализме, будет рассказано в последующих главах.

Высшие партийные руководители, привыкшие мыслить европейскими стандартами и сохранявшие старое социал-демократическое пренебрежение к крестьянству вообще, справедливо считали российскую деревню бедной, отсталой, темной, забитой. Ставка на кооперацию, которая муссировалась в печати 1920‑х годов, предусматривала медленный эволюционный путь преобразований в деревне, который не мог устроить “строителей нового общества”. До поры-до времени два с половиной десятка миллионов крестьянских хозяйств могли еще покрывать потребности сравнительно небольшого городского населения и восстанавливающейся промышленности, но рано или поздно вопрос об ускорении развития сельскохозяйственного производства должен был всплыть на повестку дня.

Общая неудовлетворенность экономической ситуацией в деревне к концу десятилетия явно проступает во многих письмах, хотя понимание причин сложившегося положения в них отсутствует. Об этом свидетельствует, например, письмо крестьянина Ф. З. Дубровина из села Сусловского Мамонтовского района Барнаульского округа Алтайской губернии, написанное, как ясно из его содержания, 25 апреля 1927 г.

Осмеливаюсь описать в “Крестьянскую газету” товарищу редактору об сибирской жизни. Жизнь при советской власти никуда не годится. Я не знаю, от чего зависит, или от начальства, или такой уже народ стал. Каждый год поджоги, да хулиганство. Жгут хлеб в скирдах, жгут риги с хлебом, дома разные, постройки. Сожгли уже две мельницы ветряные. Вчера 24 апреля на пасху сгорела двухпоставная мельница, которая молола 500 пудов в сутки. Но мы знаем, кто больше поджигает. Поджигает больше лодырь да хулиган. Что теперь будем делать? Кому будем прибегать и где будем искать спасения от таких худых людей. Раньше наши старики говорили пословицу: «До бога высоко, а до царя далеко». А сейчас бога нет, и царя нет, а начальство никакие меры не хочет делать. И вот теперь приходится ожидать только одну лишь гибель. Мне приходилось слышать от стариков, что еще будет хуже. Но я не знаю, куда еще хуже. Еще у нас в селе Сусловском 19 человек лишены голосу. За что? За то, что они имеют хозяйство среднее и работают день и ночь. Эти люди настоящие строители государства. От таких людей идет хлеб, мясо, масло, кожи, овчины, волокно, шерсть. А титул имеют якобы буржуй. Извиняюсь, что я малограмотный.

Я гражданин Федор Зотеевич Дубровин.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 401‑401 (об). Подлинник. Рукопись.

Встает ряд вопросов, кто эти люди, которые мешают нормально трудиться и на которых начальство не хочет найти управу, почему растет круг людей, лишенных избирательных прав, почему усиливается нажим на крестьянство? Действительно ли во всех бедах виновато начальство или «такой уж народ стал»? Было ли это проявлением кризиса нэпа или связано с отдельными упущениями и недостатками, как ставит вопрос некий крестьянин из с. Березовцы Поныровской волости Курского уезда Курской губернии в письме на имя В. В. Куйбышева от 18 ноября 1927 г.

Осмеливаюсь заметить своей рабоче-крестьянской власти некоторые упущения и недостатки в управлении народом...

Тов. Куйбышев! Вы самый близкий комиссар по крестьянским делам сельскохозяйственным.* Вы должны всматриваться и прислушиваться, чем крестьяне довольны и за что недовольны на свою власть. Я, читая “Крестьянскую газету”, в особенности “Митинг”**, и только замечаешь, что все у нас благополучно и все хорошо, как будто плохое отсутствует. Но, к великому прискорбию, — нет. Я скажу, что у нас многое к 10‑летию [советской власти] лучше довоенного, но еще больше хуже довоенного. В нашем селе сельское хозяйство убито в корне. Земли приходится на душу 2000 кв. сажен, что можно получить с такого клочка земли? До войны у нас большинство крестьян жило на заводах, а теперь большая половина возвращается домой — нет местов. Беда! Сельским хозяйством заниматься нельзя, потому что нет земли. Что делать? И вот почему под гнетом нужды и безработицы у нас начинает развиваться хулиганство, воровство, бродяжничество. Рядом с нами живут мужички с. Брусового в 3 верстах. Их без ошибки можно назвать современными помещиками, потому что в их пользование отошла земля от 3 помещиков и около 300 десятин земли зажиточных крестьян . И вот у них на душу приходится 9000 кв. сажен и плюс к этому, сколько лесов и помещичьих построек они переволочили под свою. И вот сейчас некоторые трудолюбивые мужички нашего села арендуют у них землю и приходится платить им за одну десятину на один посев 30‑35 рублей. Тов. Куйбышев! Вы крестьянский ответственный комиссар по сельскому хозяйству! Где же ваш лозунг «Вся земля крестьянам», «Равенство и братство»? Чем вы занимаетесь в центре, или только наживаете капитал, получая 500 руб. в месяц да омрачая мозги крестьянам своими статьями о росте сельского хозяйства? А не слышите стоны народа — нашего села, да и много должно есть таких сел. В заключение скажу, что тем теперь живется лучше, кто у власти и получает 5000 руб. в ... [не ясно] да новым помещикам. Даешь социализм скорее!

И. Ф.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 380‑380 (об). Рукопись. Подлинник.

___________

* Скорее всего обращение на имя В. В. Куйбышева объясняется тем, что автор плохо знал, кто в то время среди руководителей советского государства отвечал за положение дел в сельском хозяйстве. Куйбышев после смерти Дзержинского был назначен на пост председателя ВСНХ.

** “Митинг” ‑ имеется в виду рубрика в “Крестьянской газете”, посвященная десятилетию советской власти. Ее введение стало поводом для серьезного разговора о проблемах деревни и активизировало поток читательских писем.

«Даешь социализм скорее!» Так закончил письмо крестьянин-бедняк, явно не знающий, как выпутаться из тех проблем, которые существовали в нэповской деревне. Ее экономика оказалась буквально в тисках разного рода противоречий. Новые явления, безусловно, имели место. Однако их влияние оказывалось далеко неоднозначным. Оно не приносило удовлетворения ни политическому руководству, ни самой крестьянской массе. Более того, во второй половине 1920‑х годов и в деревне, и в городе начали нарастать хозяйственные трудности, обусловленные целым комплексом причин. Осветить их все вряд ли возможно. Не последнюю роль, конечно, сыграл не отвечавший потребностям обновления страны рост сельскохозяйственного производства и экономическая отсталость деревни. Но дело заключалось не только в этом. Чтобы лучше понять различные повороты в развитии советского общества, необходимо затронуть еще ряд аспектов, и в частности, проблему взаимоотношения города, откуда раздавались призывы строить социализм, и советской деревни.

Примечания: