Наполеоновская армия в Москве.

1812 году Москва была второй столицей России. Москва являлась важнейшим политическим, экономическим и культурным центром русского государства.

В 1811 году в Москве было 172 завода, 167 фабрик и 216 мануфактурных предприятий.

В древней Москве находились старейший русский университет и другие учебные заведения, обширные библиотеки и хороший театр.

В Петербурге, являвшемся первой столицей России, пребывал постоянно действующий административный центр, управлявший страной. Этим определялось политическое значение Петербурга. В Москве было 198 914 жителей[1]. Всего в ней находилось 555 различных промышленных предприятий. Москва являлась главным пунктом всей внутренней торговли России. В Москву со всех концов России везли зерно, крупу, лен, меха и другие товары русского происхождения. Иностранные купцы доставляли в Москву с востока и запада свои разнообразные товары.

Являясь географическим центром России, Москва и в 1812 году оставалась крупнейшим во всей стране узлом дорог.

Экономическое и культурное значение города с его многочисленным населением определяло политический вес Москвы в Русском государстве.

Днем 2(14) сентября последние конные полки из отряда прикрытия генерала Милорадовича в полном порядке тихо прошли всю Москву от Дорогомиловской до Покровской заставы. Негласное устное перемирие, заключенное между Милорадовичем и маршалом Мюратом на весь этот день, было прямым следствием того, что все французы, начиная от Наполеона и кончая его последним рядовым солдатом, были твердо убеждены в том, что захват Москвы обеспечит безоговорочную сдачу всей России на милость победительницы — Франции.

Вступление в Москву казалось всем наполеоновским солдатам, офицерам, генералам и маршалам началом отдыха в уютной обстановке огромного города, в котором каждого из них ждали богатая добыча, изобилие яств и всевозможные наслаждения. Разноплеменные завоеватели помнили приказ Наполеона перед Бородинским сражением, в котором их вожак обещал им в Москве «все нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в отечество...».

И та уцелевшая половина наполеоновской армии, которая не легла костьми на Бородинском поле, в страстном нетерпении ждала вступления в Москву, как обещ.анной награды.

В полдень 2(14) сентября передовые дивизии наполеоновской армии подошли к Москве. С высоты Поклонной горы войска Франции видели расстилавшийся внизу величественный город.

Золото на куполах, сверкавшее в солнечных лучах, яркие цвета крыш великолепных дворцов, зелень садов и могучий вид кремлевских стен восхищали завоевателей.

«Москва! Москва!» — восторженно кричали они.

На разные лады, на многих различных языках говорили в рядах наполеоновских войск о Москве, как о достижении заветной цели трудного похода и о конце невиданно тяжелой войны.

Ночь с 1(13) на 2(14) сентября Наполеон провел в селе Вязёмах в 40 километрах от Москвы. После полудня Наполеон с большой свитой въехал на Поклонную дорогу. Изумительная картина открылась перед ним. Внизу раскинулась Москва. Башни, соборы и палаты древнего Кремля выделялись у берегов Москвы-реки.

«Вот он, наконец, этот знаменитый город!» — воскликнул Наполеон.

Сопровождавшие Наполеона маршалы Франции, генералы и придворные с восторгом рассматривали город и оживленно выражали свою радость.

Соскочив с коня, Наполеон долго смотрел в подзорную трубу на Москву.

Один из французских генералов, посещавших до войны Москву, доложил Наполеону о важнейших пунктах города. Выслушав его, Наполеон приказал двинуть войска в город. Раздался пушечный выстрел. Это был сигнал Наполеона его армии вступить в Москву.

Выполняя заранее известный приказ, кавалерия маршала Мюрата ринулась к Дорогемиловской заставе; корпус маршала Понятовского устремился к Калужской заставе, а полки итальянского вице-короля Евгения бросились к Тверской заставе.

Императорская гвардия под командой маршала Мортье быстро направилась занимать Кремль. С криком «Да здравствует император!» хлынули в Москву десятки тысяч солдат Франции. Раздался топот, стук, лязг металла, разноголосый шум и гул. Кавалерия скакала сначала рысью, а потом перешла на галоп; некоторые всадники, вырвавшись из рядов, мчались карьером. Колонны пехоты бежали по спуску вниз. Артиллерия не отставала* идя рысью с дребезжащими по мостовым орудиями.

Обозы торопливо устремились за своими полками. Словно бурная волна прибоя, неслись к Москве завоеватели. 1 арцуя среди своих войск, Наполеон поехал к Камер-Коллежскому валу.

Ликующие крики его солдат встречали и провожали Наполеона.

Сойдя с коня у въезда в город, Наполеон стал ждать представителей Москвы.

Уже не в первый раз приходилось ему въезжать в столицу завоеванного им государства. Везде и всегда его встречали городские власти, на коленях умолявшие о пощаде.

Все столичные жители с цветами в руках строились шпалерами вдоль улиц города, торжественно встречая завоевателя и его армию.

Парадным маршем, с музыкой и распущенными знаменами входили в покоренные столицы наполеоновские полки.

Такой же встречи ждал Наполеон от москвичей. Но уже по дороге к городу Наполеон был озадачен известием о том, что русская армия уступила ему без боя Москву. Это встревожило Наполеона, так как он еще раз лишился возможности помериться силами с русскими.

Неудачное для французов Бородинское сражение заставило Наполеона еще больше желать второго решительного сражения с русской армией. По пути от Бородина к Москве французская армия успела получить подкрепление. В ее состав влились догнавшие ее на походе свежие дивизии генералов Лабордо и Пино и несколько сводных полков.

Таким образом, подходя к Москве, французская армия состояла из 100 000 человек. Она имела 607 орудий. Обоз состоял из 2500 артиллерийских повозок и 5000 повозок с другк.м военным имуществом. Овладение Москвой без решительного сражения, в котором соотношение сил было в пользу французской армии, не входило в расчеты Наполеона. Получив после Бородина большое пополнение в виде сводных полков и, кроме того, дивизии Лабордо и Пино, Наполеон знал, что имеет больше солдат, чем Кутузов, а потому надеялся разбить русскую армию в генеральном сражении под Москвой.

Занятие Москвы неизменно представлялось Наполеону во всех его менявшихся в России планах естественным результатом предварительного разгрома русской армии.

Главной целью всех своих военных действий Наполеон считал живую силу противника — его армию. Захват чужих земель и городов являлся последствием уничтожения армии противника. Вот почему Наполеон был озадачен тем, что Кутузов отдал ему столицу России без решительного сражения.

Второе донесение, полученное Наполеоном, гласило, что жители оставили город. Это была вторая неожиданная загадка. Вспышка горделивой радости на Поклонной горе, когда Наполеон видел Москву у своих ног, сменилась у Дорогомиловской заставы мрачным раздумьем.

Прошел час. Из города никто не явился.

Наконец, офицеры Наполеона привели к нему нескольких французов, живших в Москве. Один из них — Ламур, который обожал Наполеона, подошел к своему кумиру. «Государь. Имею честь...», — начал Ламур, но Наполеон нетерпеливо перебил его вопросом: «Давно ли город оставлен жителями, когда оставили его начальники и власти?». «Уехали и ушли», — ответил Ламур. «Кто же в Москве?», — спросил Наполеон. «Никого нет...» — начал Ламур и хотел что-то прибавить, но Наполеон прикрикнул на него: «Молчи!» — и повернулся спиной.

Раздосадованный Наполеон подозвал к себе своего адьютанта Гурго «Москва оставлена жителями? Какое невероятное событие. Надо его обдумать. Подите, приведите ко мне бояр», — сказал Наполеон адьютанту. Еще некоторое время разгневанный Наполеон безмолвно шагал у заставы. Окружавшие его маршалы и генералы стояли перед ним неподвижно. Ни один из них не смел пошевелиться. Постепенно овладев собой, Наполеон приказал подать коня. Он медленно поехал в Дорогомиловскую слободу и остановился там на ночлег в трактире.

Наполеон не решился в тот же день 2(14) сентября въехать в город и в Кремль, опасаясь оставленной русскими засады. Уже наступал вечер, когда передовые отряды французов стали приближаться к стенам Кремля.

На одной из улиц на колонну французской кавалерии внезапно бросился бедно Одетый крестьянин. Мгновенно, могучим ударом топора, этот русский патриот зарубил французского полковника. Десятки сабель обрушились на русского удальца, и он пал на месте.

Ворота в Кремле были заперты. Кавалеристы остановились и доложили маршалу Мюрату, что там засада. Маршал приказал выдвинуть четыре пушки и обстрелять ворота. Артиллерия рысью проехала по Арбату до конца Воздвиженки и на площади устроилась на огневые позиции. Французские офицеры рассматривали кремлевские стены в подзорные трубы.

В это время в Кремле раздался колокольный звон. Французы приняли его за сигнал, призывающий к оружию. Под командой офицера отряд французской пехоты побежал к воротам в Кутафьевской башне. Там лежали бревна и были устроены щиты. Когда французы приблизились к воротам, оттуда раздались ружейные выстрелы. Один из французов упал. Остальные отступили назад к пушкам. Французская батарея начала стрелять картечью.

В воротах появился человек в русском кафтане, без шапки. Он спокойно прицеливался в французов из ружья. Четыре пушки залпом ударили картечью по одному человеку. Он упал. Из ворот больше никто не стрелял, и французские пехотинцы ринулись в атаку. В воротах Кремля лежали четыре убитых и три раненых русских в гражданской одежде. Французы добили раненых и швырнули трупы за ограду. Никто не знает имен этих простых людей — русских патриотов. После этой стычки в Кремль вошла гвардия Наполеона.

В 1812 году в Москве жило 3600 иностранных подданных. Это были торговцы, актеры, парикмахеры, ремесленники, гувернеры и врачи.

Многие из них были давно засланы в Россию французской разведкой, для шпионажа. До вступления в Москву французов было выявлено и арестовано 343 французских шпиона. Однако многие хорошо замаскированные шпионы уцелели и дождались прихода наполеоновской армии. Они встречали французские войска и помогали им двигаться и располагаться в незнакомом городе. Несколько таких французских агентов провожало гвардию Наполеона в Кремль. Они рассказали гвардейцам, что в Кремле спрятаны сокровища дворцов и соборов. Гвардейцы начали поиски этих сокровищ. В этом принимали участие все солдаты, офицеры и генералы. Не найдя ничего, они взялись за сторожей, оставшихся при дворцах. Они мучили их — пытали и били, а затем, не добившись ничего, заковали в цепи и посадили под стражу.

Приближалась первая ночь пребывания в Москве разноплеменных захватчиков. Увидев завоеванный огромный город, они ждали ласкового приема, покорности жителей, охотно отдающих им ценности и устраивающих им пиршества и другие развлечения. Именно так встречали их — французских завоевателей — во всех европейских столицах. Но вместо всего этого они нашли пустой город. Из 198914 жителей Москвы в городе осталось меньше 10 тысяч человек.

При дневном свете, в первые часы после вступления в Москву французские войска еще шли стройными рядами по пустынным улицам.

Но лишь спустились вечерние сумерки, как буйные солдаты и офицеры рассыпались по всему городу. Целые полки, еще недавно в Бородинском сражении стройными колоннами атаковавшие русские позиции, вмиг превратились в шайки грабителей. Солдаты и офицеры взламывали запоры дверей оставленных жителями домов и врывались в квартиры, лавки и склады товаров. Там они хватали пищу и крепкие напитки.

Немногие оставшиеся жители прятались в подвалах и потайных углах. Если их обнаруживали там наполеоновские вояки, то они грабили и издевались над этими мирными гражданами.

Алчные грабители брали одни вещи, а затем, увидя лучшие, бросали их. Они спорили и дрались между собой за добычу.

Пронесся слух, что в Каретном ряду в лавках осталось много хороших экипажей. Генералы и офицеры ринулись туда. Они выбирали себе кареты, коляски, брички и другие экипажи и надписывали на них свои чины и имена.

Разнузданный грабеж, сопровождавшийся безудержным пьяным разгулом, уже в первую ночь вызвал страшные последствия. Внезапно среди мрака осенней ночи поднялся огромный столб огня и послышался сильный взрыв. Вблизи Кремля в Китай-городе стало неестественно светло. Это французы, забравшиеся в Москательный ряд, где продавались химические продукты, разные спирты, масла и колониальные товары, неосторожно уронили огонь. От этого взрыва загорелись торговые ряды. Пожар начал распространяться по всему Китай-городу.

В поднявшейся сутолоке грабежи усилились, так как солдаты, пользуясь пожаром, убегали из своих частей.

Только утром 3(15) сентября Наполеон совершил переезд из Дорогомиловского трактира в Кремлевский дворец.

Безлюдные, пустые улицы поражали многоопытного завоевателя.

«Ни одного человека. Что за народ? Это невероятно»,—-угрюмо повторял Наполеон, проезжая от Дорогомиловской заставы по Арбату и Воздвиженке к воротам Кремля. Лишь вблизи Кремля Наполеон оживился. «Вот эти гордые стены, наконец я в древнем дворце царей, в Кремле», — воскликнул он.

Внешне все было хорошо. Армия Франции, ее вассалов и союзников во главе с Наполеоном была в Москве. Где находилась в это время русская армия, Наполеон еще не знал. Он только предполагал, что Кутузов отступает на Рязань. Наслаждаясь первыми впечатлениями от захвата Москвы, Наполеон не вспомнил, что русская армия цела и вполне боеспособна.

Гордый Наполеон был удовлетворен. Ему казалось, что он уже выполнил задание своих хозяев — крупной буржуазии Франции, так как завоевал Россию.

Наполеон привык к тому, что в государствах Западной Европы завоевание чужих земель немедленно означало и покорение народов этих стран. Наполеон был уверен, что и в России захват ее территории и Москвы равносилен порабощению местного населения. Однако русская армия, которая заставила Наполеона отступить в Бородинском сражении, существовала, а жители от Немана на всем пути наступления французской армии, как и в Москве, покидали свой кров, не желая иметь никакого общения с ненавистными захватчиками.

Все это было непредвиденными обстоятельствами и совсем необычно по сравнению с Западной Европой.

Поэтому, возвращаясь к мысли, что делать дальше, Наполеон говорил своим приближенным:

«Русские еще сами не знают, какое произведет на них впечатление занятие Москвы. Посмотрим, что будут делать русские? Если они не войдут в мирные переговоры с нами, мы сделаем свое дело, представим миру небывалое явление спокойно зимующей армии посреди враждебного ей народа, окружающего ее со всех сторон. Наши зимние квартиры обеспечены. Французская армия, пребывающая в Москве, будет походить на корабль, охваченный льдинами.

Но с возвращением весны мы снова начнем войну. Впрочем, до этого не дойдет. Император Александр не доведет меня до этого. Мы войдем с ним в соглашение, и он подпишет мир».

Этими высказываниями Наполеон утешал себя и убаюкивал своих приближенных.

Днем 3(15) сентября Наполеону доложили о захваченных в Москве трофеях. В Кремле были оставлены: 156 орудий старых и новых систем; 80 тысяч ружей, карабинов и пистолетов; 60 тысяч разных клинков. В пороховых погребах за Москвой французы взяли 20 тысяч пудов пороху и 27 тысяч артиллерийских снарядов. В складах генерал-губернатора Москвы французы нашли 9 500 000 рублей и большие запасы обмундирования и снаряжения. В целом это были крупные трофеи. Все это: артиллерийские орудия, ручное огнестрельное и холодное оружие, боевые припасы, вещи и деньги — было в личном распоряжении генерал-губернатора Москвы Ростопчина.

В нескольких десятках писем Кутузов ежедневно просил у Ростопчина помочь действующей армии присылкой пушек и снарядов, а также как следует, по-настоящему, вооружить собранное ополчение. Получая многочисленные просьбы Кутузова о помощи сражающимся русским войскам, Ростопчин, не осмеливаясь прямо и открыто отказать главнокомандующему, не дал армии ни орудий, ни снарядов, ни вооруженного ополчения. Все это заядлый крепостник и себялюбец Ростопчин держал у себя про запас. Но он просчитался и, убегая из Москвы, не успел вывезти из Кремля, а также из других погребов и складов оружие, вещи и деньги.

Французы не захватили в Москве никаких трофеев от русской армии Кутузова. Все, что им так легко досталось, было брошено крикливым хвастунишкой и великим паникером, московским генерал-губернатором Ростопчиным.

Между тем возникший еще в ночь на 3(15) сентября пожар все более и более разгорался. Запылали Гостиный двор. Каретный ряд, казенные магазины с хлебом. Москва горела уже в нескольких местах. Пламя разлилось по Замоскворечью. Свежий ветер раздувал пламя, подхватывал и разбрасывал его вширь. Потоки пламени безудержно распространялись по городу, в котором было, кроме каменных зданий, 8788 деревянных домов и лавок.

К вечеру 3(15) сентября ветер усилился. К ночи он достиг такой силы, что человек с трудом мог устоять на ногах. Порывы ветра швыряли пламя, разбрасывали пылающие куски дерева и раскаленных частей кровли на соседние здания. Огонь метался над крышами, охватывал еще уцелевшие строения и деревья садов и парков. Очень быстро распространяясь по улицам и переулкам, пламя соединилось в один всеобщий пожар. В полночь вокруг каменных стен Кремля уже бушевало море огня. Огненные волны бурно вздымались над потонувшими в огненной стихии самыми высокими колокольнями и башнями. Ураганный ветер разметывал пламя и миллиарды огненных искр. В Москве было светло, как в самый яркий солнечный день. Потоки расплавленного металла, как вулканическая лава, текли по улицам. На реке Москве пылали мосты, пристани и деревянные баржи. Вихри раскаленного воздуха со страшной силой разбрасывали горящие головни и огненные искры, распространяя всеохватывающее пламя. Море огня заполнило все: красивые дворцы, древние палаты, музеи, торговые помещения, фабрики, заводы, мастерские, больницы. Московский университет и другие учебные заведения, дома мирных граждан.

Эту ночь с 3(15) на 4(16) Наполеон проспал сном праведника. Простуда, которая досаждала ему почти от Смоленска, начала проходить.

«Что нового?» — весело спросил Наполеон утром 4(16) у доктора Метивье. Тот ответил, что сильный пожар распространился вокруг Кремля.

«Это неосторожность солдат, они, вероятно, расположили огни для приготовления пищи слишком близко к деревянным домам», — сказал Наполеон. Одевшись, он подошел к окну и замер в оцепенении. Картина пожара Москвы внезапно испугала Наполеона. Объятое сплошным пламенем Замоскворечье пылало, как один колоссальный костер. Быстро шевелившиеся волны пламени подступали со всех сторон к стенам Кремля. Черный дым вздымался ввысь над гигантским пожаром. Огненные языки лизали зубцы стен и башни Кремля. Яростно свистевший ветер засыпал Кремль миллиардами искр. Похожие на раскаленные ядра, со всех сторон летели в Кремль горящие головни. С грохотом и треском обрушивались горящие дома. Возле зарядных ящиков гвардейской артиллерии суетились офицеры и солдаты. Они тушили падающие хлопья пламени и пылающие куски дерева.

Маршалы Бертье, Бессьер, Лефевр и вице-король Евгений просили Наполеона покинуть Кремль. Наполеон не соглашался. Он приказал Бертье осмотреть Москву с кремлевских стен. Ураганный ветер почти сбил с ног Бертье, а раскаленный воздух стеснил дыхание. Вернувшись во дворец, Бертье настойчиво предложил Наполеону выехать за город. Наполеон колебался. В этот момент раздались крики: «Кремль горит!» Троицкая башня уже пылала. Послышались новые отчаянные крики, что под Кремлем находятся оставленные русскими огромные мины и что от пожара должен произойти взрыв. С трудом гвардейцам удалось погасить пожар Троицкой башни. В это время Наполеон все же решил перебраться из Кремля в загородный Петровский дворец. Но все выходы из Кремля были преграждены пламенем. Прямая дорога в Петровский дворец по Тверской улице была охвачена сплошным пожаром.

С большим трудом открыли выход на берег Москва-реки. Наполеон и его свита торопились выйти из Кремля. Пожар в виде волнующегося огнен-ного моря подступал к стенам. Оконные стекла в Кремлевском дворце накалились до такой степени, что к ним едва можно было прикасаться. Столбы пламени поднимались все выше и выше на Ильинке и Никольской, на Тверской, на Арбате, на Остоженке, у Каменного моста. Замоскворечье пылало, как один сплошной костер. Резкие порывы северо-восточного ветра направляли пламя на Кремль. Осыпаемый огненными искрами и головнями, летящими со всех сторон, Кремль и его дворец освещались страшными отблесками московского пожара. Расставленные на крышах наполеоновские гвардейцы едва успевали тушить искры и головни.

Встревоженный таким зрелищем, Наполеон, его свита и гвардия выбрались к реке, а оттуда двинулись в Петровский дворец. Они шли медленно и часто сбивались с дороги, так как в пламени и дыму всеобщего пожара было невозможно узнать улицы. С оглушающим треском обрушивались крыши, падали стены, пылающие бревна и доски. Вихри пламени кружились над головами Наполеона и его спутников. Груды развалин и раскаленного кирпича завалили улицы и переулки. Наполеон и его свита, окруженные гвардейцами, сначала пытались дойти до Тверской улицы. Сплошная стена огня преградила им путь. Они шагали по раскалившейся мостовой. Вокруг бушевал пожар. Над ними вздымались к багровому от пожара небу столбы пламени и дыма. Задыхаясь и спотыкаясь, они побрели назад к Кремлю. Пришлось искать кружный путь.

Тогда, не зная города, они были вынуждены позвать в проводники первого оказавшегося вблизи местного жителя. Этим проводником оказался русский человек, имени которого история не сохранила. Согласившись быть проводником, русский патриот, жертвую своею жизнью, нарочно завел Наполеона и его свиту в безвыходное место, со всех сторон объятое пламенем. Наполеону и его спутникам грозила неминуемая смерть в огне московского пожара. Только случай спас Наполеона и его приближенных от неизбежной гибели. Солдаты из корпуса Даву и Нея, которые грабили в этом районе города, натолкнулись на Наполеона и его свиту, узнали их и вывели по пожарищам к Москве-реке у Дорогомиловского моста.

Приближенный Наполеона, граф Сегюр, в своих воспоминаниях пишет об этом эпизоде, очевидцем которого он был: «Здесь окончилась бы наша жизнь, исполненная тревог и волнений, если бы случайное обстоятельство не вывело императора Наполеона из этого грозного положения».

С большим трудом Наполеон и его спутники добрались до Пресненской заставы. Оттуда через поле они подошли к Петровскому дворцу. Гвардия расположилась вокруг дворца и перед ним — на Ходынском поле.

Москва горела еще четыре дня. Озверевшие наполеоновские захватчики продолжали грабить и жечь город . Многочисленные свидетели, предельно точно доказывают факты преднамеренных поджогов.

Оставшийся со своими малолетними питомцами в Москве, начальник Воспитательного дома Тутолмин писал в своем докладе в Петербург в 1812 году: «...невозможно было спасти нашей аптеки, со всем строением и медикаментами, ибо, когда я и подчиненные мои, с помощью пожарных труб старались загасить огонь, тогда французские зажигатели поджигали в других местах вновь. Наконец, некоторые из стоявших в Воспитательном Доме жандармов (французских. — Н. Г.), оберегавших меня, сжалились над нашими трудами, сказали мне: «Оставьте: приказано сжечь». Все обратилось в пламя и не было возможности спасти аптеку. После этого ужасного пожара я все еще находился в опасности, и не переставали ходить около дома французские зажигатели».

Другой свидетель — священник Машков писал в своих воспоминаниях о пожаре Москвы: «Конные неприятели, имея при себе зажженные фитили, около рук их обвившиеся, натерши сперва дерево фосфорическим составом зажигали там вдруг здания, и никто из русских не осмеливался гасить оные...».

Захватчики грабили и затем жгли сознательно и преднамеренно. Если дом не загорался сразу, то в него стреляли из пушек зажигательной смесью. Иногда французы посыпали порохом места, которые не загорались, а потом поджигали. Наполеоновские войска специально поджигали дома, в которых лежали раненые русские воины.

Даже сами французские историки вынуждены признать этот вопиющий факт преднамеренного истребления раненых солдат и офицеров русской армии. Изданная во Франции под редакцией профессоров Лависса и Рамбо «История XIX века» содержит такое признание совершившегося в Москве факта, что из числа русских раненых, оставшихся в госпиталях Москвы, 15 тысяч было сожжено французами.

Это подтверждается и русскими первоисточниками. В документах Отечественной войны 1812 года, изданных П. И. Щукиным, содержится потрясающий по своему трагизму рассказ о гибели многих сотен тяжело раненных русских солдат в подожженном французами помещении Вдовьего дома: «Кудринский вдовий дом сгорел 3-го сентября, во вторник, не от со-седственных дворов, но от явного зажигательства французов, которые, видя, что в том доме русских раненых было около ЗООО человек, стреляли в оный горючими веществами, и сколько смотритель Мирицкий не просил варваров сих о пощаде дома, до 700 раненых наших в оном сгорело; имевшие силы выбежали и кой-куда разбрелись...»

Даже такой прислужник Наполеона, как его постоянный спутник граф Сегюр, и тот в своих воспоминаниях написал: «Что скажет о нас Европа?

Мы становились армией преступников, которых осудит провидение, небо и весь цивилизованный мир».

Наполеон решил срочно пустить по миру свою выдумку, что якобы русские сами сожгли свою Москву. 

Это подтверждает в своих воспоминаниях приближенный Наполеона граф Коленкур, который пишет, что это измышление пустили в ход, чтобы «снять с французской армии в глазах Петербурга ответственность за пожар Москвы».

По приказанию Наполеона французы хватали и расстреливали ни в чем не повинных жителей Москвы, объявляя их «поджигателями». Эти инсценировки были нужны Наполеону, чтобы, разыгрывая зрелище суда и казни русских поджигателей, свалить вину за пожар Москвы на Россию.

Несмотря на сожжение захватчиками целого ряда русских городов: Смоленска, Дорогобужа, Гжатска, Вязьмы и, наконец, Москвы, что бесспорно доказано многочисленными историческими документами, некоторые современные историки продолжают отрицать виновность Наполеона в преднамеренном сожжении Москвы. Они пытаются утверждать, что Наполеон неповинен в сожжении Москвы, так как был намерен оставить здесь свою армию на зимних квартирах. Однако из многих документов известно, что Наполеон не собирался долго задерживаться в Москве. Личный секретарь Наполеона Файн в своих «Материалах к истории Наполеона» указывал, что Наполеон намерен был вскоре после занятия Москвы оставить ее и, отступая на Двину, создать угрозу Петербургу: «Если потеря Москвы не поколебала политику русского кабинета, то опасность угрозы Петербургу и нападения на Витгенштейна, безусловно, сделают кабинет (т. е. русское правительство. — Н. Г.) более податливым, и нам достаточно будет этого месяца для того, чтобы сломить его сопротивление. Таков тот план, который принял император». Современные историки, пытающиеся оправдать Наполеона от обвинения в преднамеренном сожжении Москвы, обычно ссылаются на то, что он не мог сам уничтожить свою продовольственную базу, которой являлся этот огромный город. Письмо маршала Даву его жене, написанное 18(30) сентября доказывает, что эти историки явно пристрастно защищают Наполеона.

Маршал Даву так написал из Москвы своей жене: «Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для продовольствия войск».

В другом письме, посланном 22 сентября (4 октября), маршал Даву сообщает жене: «Мы оправились и отдохнули с тех пор, как мы здесь, даже больше, чем могли бы рассчитывать. С каждым днем мы выигрываем во всех отношениях».

Так оценивал результаты пребывания наполеоновской аомии в сожженной ею Москве лучший из маршалов Франции — Даву. Всякие ссылки на то, что Наполеону, дескать, было невыгодно сжигать Москву, ничем не могут быть доказаны.

Следовательно, еще в сентябре 1812 года была подожжена, запылала и сгорела красавица-Москва, древняя столица России. В пылавшем, как огромный костер, городе погибли мирные жители и были сожжены захватчиками тысячи русских раненых воинов. Шесть суток бушевал и разрастался огромный пожар, охвативщий весь город. Французы расстреляли свыше

тысячи русских патриотов, оказывавших захватчикам сопротивление во время грабежей и насилий. Наполеоновские войска сожгли три четверти города. В Москве после пожара из 9128 каменных зданий осталось 1725; из 8788 деревянных строений осталось 2479.

Убытки жителей Москвы от пожара составили: на 83 500 ООО рублей движимого имущества и на 166 000 000 рублей недвижимого имущества. На самом же деле потери от пожара невозможно оценить. В огне погибли древние книги и рукописи, старинные предметы, картины и статуи гениальных художников и другие различные сокровища искусства и науки, которые не поддаются никакой, даже приблизительной оценке. Страшный пожар непрерывно продолжался до 7(19) сентября. Только дождь, превратившийся в ливень, мог постепенно загасить такой гигантский пожар, о котором французские историки Аависс и Рамбо пишут: «Москва была окутана таким густым облаком дыма, что не было видно солнца».

Начавшиеся с первого дня вступления наполеоновской армии в Москву массовые грабежи и насилия непрерывно продолжались во время пожара.

Под предлогом тушения огня солдаты и офицеры отдалялись от своих частей и, составив шайки, грабили дома и убивали мирных жителей. Огонь помогал бандитам, так как пожар уничтожал все следы их кровавых преступлений.

В записках наполеоновского офицера Генриха Брандта о его пребывании в Москве в 1812 году есть такое описание грабежей: «Кавалеристы верхом и спешившись, нагруженные награбленным добром, но большей части пьяные, шли и ехали по этому же пути и призывали встречных солдат к грабежу на всех языках, какими только владели разноплеменные люди, входившие в состав кавалерии».

Обобщая свои впечатления, Г. Брандт писал: «...волна грабителей разлилась по всем частям города... Пять восьмых города сгорело, остальное было разграблено».

Назначенные комендантами отдельных районов города, французские офицеры так писали о грабежах. Комендант Басманного района Гюбер Дроз 17(29) сентября докладывал начальству, что у него нет ничего нового «исключая того, что солдаты воруют и грабят». В этот же день комендант Пресненского района Мишель Марк доносил по команде: «Отставного русского сержанта обокрал третьего дня вечером фурьер 10-й роты гвардейской кавалерии и взял четверть овса, 4 рубашки и 2 пары чулок».

Офицер Лаланс сообщал коменданту Москвы: «Часть моего округа постоянно грабят солдаты 3 корпуса, которые не только Отнимают у несчастных, укрывающихся в подвалах, все ничтожное имущество, которое у них осталось, но имеют жестокость наносить им раны саблями».

Один из приближенных Наполеона — маркиз де Шамбре написал в своих воспоминаниях: «Судьба жителей, оставшихся в Москве, стала ужасной. Покинув дома, обреченные на сожжение, они бродили по городу, сгибаясь под тяжестью захваченного с собой имущества, подвергаясь насилиям солдат, которые, оскорбив и ограбив их, доходили »» своем варварстве до того, что принуждали их нести в лагерь у них же отнятое добро». Тот же маркиз Шамбре вспоминает:

«Все грабили и корысть не один раз соединяла в одном месте шитый мундир генерала и скромную одежду солдата».

Французский врач Лемазюрье пишет: «Тотчас же после занятия Москвы грабеж...».

Французский генерал Лоссберг вспоминает: «4(16) сентября все грабят в Москве, 5(17) грабеж продолжается...».

Французский сержант Буржуа в своей книге признает: «...солдаты вошли в оставленные жителями дома... рассеялись повсюду и начали грабить».

Французский офицер Капфиг записал в своих воспоминаниях: «... Первая ночь 2(14) сентября составляла сплошную оргию...».

Так писали в своих официальных документах и воспоминаниях сержанты, офицеры и генералы наполеоновской армии о грабежах, насилиях и поджогах, учиненных в Москве их сослуживцами в 1812 году.

В 1812 году во главе вторгнувшейся в Россию армии Франции, ее вассалов и союзников стоял бывалый делец. С первых дней своей военной карьеры Наполеон разбогател на войне. По данным американского исследователя профессора Слоона, в 1799 году, к моменту назначения Наполеона Бонапарта консулом, он уже имел в различных банках Франции около 30 миллионов франков.

В то самое время, когда Наполеон жил в Кремлевском дворце, рядом с ним, в Успенском соборе, была организована мастерская по переплавке в слитки награбленных платины, золота и серебра. Это кустарное предприятие выглядело в таком виде: внутри собора вместо паникадила висели весы, на которых взвешивали выплавленное серебро и золото из числа награбленных драгоценных металлов.

Там, где стояли плавильные горны, после освобождения Москвы была обнаружена запись «118 пудов золота и 325 пудов серебра».

В своих воспоминаниях граф Сегюр пишет: «Тогда же он (Наполеон.— Н. Г.) велел ободрать из кремлевских церквей все то, что могло служить трофеями... Стоило неимоверных усилий, чтобы сорвать с колокольни Ивана Великого ее гигантский крест».

Так орудовали французы по личным приказаниям своего императора и главнокомандующего армией Наполеона.

Весьма характерно, что был составлен своеобразный план грабежа города. Москва была разделена на районы. Все корпуса наполеоновской армии получили приказ, какого числа и в каком районе города они могли грабить. В официальных документах, исходивших от Наполеона, его маршалов и генералов, этот организованный грабеж назывался заготовками для частей необходимого имущества и продовольствия. По этому поводу Сегюр пишет: «Был установлен очередной порядок мародерства, которое, подобно другиц служебным обязанностям, было распределено между различными корпусами...»

Между тем, укрывшись от пожара в Петровском дворце, Наполеон строил планы дальнейших завоеваний. Он обозначил булавками с разноцветными головками подробный план похода на Петербург. Но его маршалы и генералы высказывались против этого огульного наступления. Возражая, они ссылались на то, что русская армия во главе с Кутузовым стоит вблизи Москвы и угрожает основным дорогам, связывающим наполеоновскую армию с западом.

Не согласившись со своими подчиненными, Наполеон двинул на Тверь часть своей кавалерии. Однако через несколько дней он вернул эту конницу назад.

Обильный дождь, который в течение 6(18) и 7(19) сентября потушил пожар, освежил воздух и охладил мостовую улиц.

Днем 8(20) сентября Наполеон вернулся в Кремлевский дворец. В это время Наполеон еще не принял окончательного решения о своих дальнейших действиях.

Сначала он предполагал зимовать в Москве и даже собирался вызвать из Парижа часть артистов театра «Французской комедии». Вместе со своим префектом дворца Боссе Наполеон уже составил именной список этих артистов. Этот же Боссе в своих воспоминаниях записал: «Император во время своего пребывания в Москве читал несколько раз сочиненную Вольтером историю Карла XII; книга эта постоянно находилась на его бюро и даже на ночном столике».

Вторично устроившись после пожара в Кремле, Наполеон приказал укрепить его, расставить на стенах пушки и всегда держать гвардию в полной боевой готовности. Наполеон приказал маршалу Мортье «взорвать многоглавую мечеть», как он называл Покровский собор, или храм Василия Блаженного. Гениальное творение русских зодчих Бармы и Постника было под угрозой уничтожения.

Наполеон много времени занимался планами устрашения России. Он хотел раздробить Россию на небольшие, зависимые от Франции полугосу-дарства. Себя он предполагал провозгласить королем Польши. Маршала Понятовского он намеревался сделать князем смоленским. Из Украины Наполеон хотел создать отдельное королевство.

Но все эти планы оставались в лучшем случае на бумаге. Все попытки Наполеона превратить желаемое в действительность не могли осуществиться в сложившейся политической и военной обстановке.

Несмотря на то, что Наполеон всемерно старался усилить свою армию, соотношение сил неуклонно продолжало складываться в пользу воюющей с ним всей России.

В тылу Наполеона стояли его шесть корпусов: Шварценберга, Ранье, Виктора, Макдональда, Удино и Сен-Сира. Этих сил хватало для обеспечения флангов и главного пути сообщения с западом, но уже было мало для наступления с решительными целями.

Благодаря принятым Наполеоном мерам, во время пребывания в Москве главные силы Наполеона увеличили свой численный состав. В частности, увеличилось количество пехоты, получившей значительные подкрепления и пополнившей свои ряды за счет излечившихся от ранений и болезней. Несколько хуже обстояло дело с конницей и артиллерией, так как находившимся в Москве главным силам армии Наполеона не хватало пригодных для использования в строю лошадей. Зато транспорт и обозы, создавшиеся не только из штатных повозок, но главным образом из награбленных разновидных экипажей и фургонов, имели огромное количество лошадей.

Наполеон все чаще и чаще подумывал о том, как бы заключить более или менее выгодный мир между Францией и Россией. Он послал Александру I личные письма, которые были доставлены в Петербург специально выпущенными из Москвы местными жителями. Зная настроение всех народов России и ее вооруженных сил — армии, флота, государственного ополчения и местных народных партизан, твердо решивших истребить захватчиков, царь не отвечал Наполеону. Тогда Наполеон решил обратиться к русскому главнокомандующему. Он вызвал к себе бывшего посла Франции в России маркиза Лористона и сказал ему: «Я желаю мира, мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена. Отправляйтесь немедленно же в русский лагерь».

Когда Кутузову доложили, что на передовых постах русских войск находится представитель Наполеона, то он решил его принять. В этой встрече Кутузов рассчитывал выяснить настроение, возможности и намерения врага.

Прибыв в деревню Леташевку к русскому главнокомандующему, Лори-стон не сразу заговорил о мире. Сначала он предложил произвести обмен пленными и просил Кутузова прекратить всенародную войну. На эти оба предложения Кутузов ответил отказом.

Тогда Лористон попросил заключить перемирие или дать ему пропуск для проезда в Петербург к царю. На это также последовал решительный отказ М. И. Кутузова.

Недовольный Лористон пытался упрекнуть Кутузова в том, что русские сожгли Москву. На это последовал такой ответ М. И. Кутузова:

«Князь сказал в ответ, что он в первый раз в жизни слышит жалобы на горячую любовь целого народа к своему отечеству, народа, защищающего свою родину от такого неприятеля, который нападением своим подал необходимую причину к ужаснейшему ожесточению и что такой народ по всей справедливости достоин похвалы и удивления».

А касательно сожжения Москвы князь прибавил: «Я уже давно живу на свете, приобрел много опытности воинской и пользуюсь доверением русской нации; и так не удивляйтесь, что ежедневно и ежечасно получаю достоверные сведения обо всем, в Москве происходящем. Я сам приказал истребить некоторые магазины, и русские по вступлении французов истребили только запасы екипажей, приметивши, что французы хотят их разделить между собою для собственной забавы. От жителей было очень мало пожаров: напротив того французы выжгли столицу по обдуманному плану; определяли дни для зажигательства и назначали кварталы по очереди, когда именно какому надлежало истребиться пламенем. Я имею обо всем весьма точные известия. Вот доказательство, что не жители опустошили столицу: прочные дома и здания, которых не можно истребить пламенем, разрушаемые были посредством пушечных выстрелов. Будьте уверены, что мы постараемся заплатить вам». И разговор кончился.

Разумеется, что Лористон не был доволен таким успехом в своем посольстве. Уже давно французы привыкли о подобных делах вести переговор с глазу на глаз при весьма немногих надежных людях, а тут надлежало говорить при тридцати особах как находившихся при знаменитом вожде российском, так и сопровождавших присланного с хищническим препоручением»[2].

Ничего не добившись, Лористон вернулся в Москву.

Появление посланца Наполеона с предложением о мире и перемирии было правильно истолковано Кутузовым как несомненный признак неверия врага в свои силы. Переговоры с Лористоном только подтвердили имевшиеся у Кутузова сведения о противнике.

Характерно, что представитель английского правительства в штабе Кутузова — лорд Тэрконель писал по этому поводу в Англию: «Бонапарт присылал своего генерала для свидания с фельдмаршалом Кутузовым, главное поручение коего было стараться заключить перемирие... французы признались в своей слабости...».

Самым обстоятельным и ярким документом, характеризующим положение наполеоновской армии в России, является донесение Кутузова Александру I о присылке Наполеоном своего представителя Аористона с просьбой о мире.

Это донесение Кутузова царю представляет большой интеоес для оценки положения, в которое попал Наполеон в это время.

«Я еще одни сутки должен был задержать генерал-адъютанта князя Волконского, сегодняшнего утра получив через парламентера письмо, которым означено, что император Наполеон желает с важными поручениями отправить ко мне своего генерал-адьютанта. Князь Волконский донесет Вашему императорскому величеству обо всех пересылках, которые по сему случаю были, и, наконец, [в] вечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не винуя французов, но малого числа русских, оставшихся в Москве, предлагал размену пленных, в которой ему от меня отказано. А более всего распространялся об образе варварской войны, которую мы с ними ведем; сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами домы свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять. Я уверял его, что ежели бы я и желал переменить образ мыслей сей в народе, то не мог бы успеть для того, чтоони войну сию почитают равнокак бы нашествие татар, и я не в состоянии переменить их воспитание. Наконец, дошед до истинного предмета его послания, то есть говорить стал о мире, что дружба, существовавшая между Вашим императорским величеством и императором Наполеоном, разорвалась несчастливым образом по обстоятельствам совсем посторонним и что теперь мог еще быть удобный случай оную восстановить. «Неужели эта необычная, эта неслыханная война должна длиться вечно? Император, мой повелитель, имеет искреннее желание покончить этот раздор между двумя великими и великодушными народами и покончить его навсегда».

Я ответствовал ему, что я никакого наставления на сие не имею, что при отправлении меня к Армии и название мира ни разу не упомянуто. Впрочем, все сии слова от него мною слышанные, происходят ли они так как его собственные рассуждения, или имеют источник свыше, что я сего разговора ни в коем случае и передать Государю своему не желаю. Что я буду проклят потомством, если во мне будут видеть первопричину какого бы то ни было соглашения; потому что таково теперешнее настроение моего народа (Разрядка моя.— И. Г.).

При сем случае подал он мне письмо от императора Наполеона, с коего при сем список прилагается, и просил меня испросить у Вашего величества согласия ему, Лористону, прибыть по сему предмету в С.-Петербург, и предложил во ожидании сего ответа перемирие, в котором я ему отказал. При сем случае рассчитывал с нетерпением время, когда на сие ответ прибыть может»[3].

Содержание этого документа, относящееся к ответам Кутузова Лористону, доказывает, что М. И. Кутузов был достоин доверия России. Все сказанное Кутузовым Лористону полностью отражало настроение всех народов многонациональной России.

В переговорах с Лористоном Кутузов олицетворял собой волю народов России, борющихся с захватчиками. Отвечая в таком стиле и такими словами через Лористона Наполеону, Кутузов говорил не только как главнокомандующий русскими армиями, но и как руководитель всенародной Отечественной войны 1812 года.

Получив отказ Кутузова на все свои предложения, Наполеон стал подготавливать отступление из Москвы. Главной причиной этого была блокада Москвы способом всенародной войны.

Озлобленный Наполеон решил отомстить русскому народу за уже обозначившийся окончательный провал всех его планов покорения России. Он приказал маршалу Мортье подложить под дворец, соборы, башни и стены Кремля мины. Собрав своих маршалов он заявил: «Надо сжечь остатки Москвы, итти через Тверь на Петербург, к нам присоединится Макдональд. Мюрат и Даву составят арьергард».

Пораженные этим новым планом маршалы молчали. Они былы уверены, что это всего-навсего вспышка гнева. Соотношение сил было теперь под Москвой в пользу русских, увеличивших свою регулярную армию, которая уже не уступала в численности французским войскам. Но, кроме регулярной армии, русские имели еще свыше 100 000 ратников ополчения, а главное — вооруженный народ, силы которого были неиссякаемым источником.

Всенародная война была тем главным событием, которое страшило даже закаленных в боях маршалов Франции.