§ 44. Гражданская свобода.

§ 44. Гражданская свобода

И внутри государственной территории государственное властвование не представляется безусловным, безграничным. Как властвование над свободными людьми, оно ограничивается всегда, хотя в весьма различной степени, их правами. Человек не является только гражданином, только членом государственного общения, но есть вместе с тем самостоятельная личность, имеющая свои особые от государства интересы, участник разнообразных общественных союзов, независимых от государства. Как бы ни был, поэтому, велик интерес, связываемый с существованием сильной государственной власти, интерес этот не может быть единственным, всепоглощающим интересом общественной жизни. Государственная деятельность не может исчерпать всего содержания общественной жизни. Понятие человеческой личности не покрывается понятием подданного и гражданина. Наряду с государственными интересами люди имеют и иного рода интересы, не менее важные, не менее дорогие для человека. Но обеспечение их не может быть дано теми правами, какие человек имеет, как участник государственного союза.

Имея только политические права, хотя бы самые широкие, человек, как человек, не будет еще чувствовать себя свободным. Участие в составе государственных учреждений представителей народа обеспечивает служение государственной власти народным нуждам и стремлениям. Этим путем народ освобождается от подчинения власти, чуждой его интересам, преследующей свои особые цели, не совпадающие со стремлениями народной жизни. Народ перестает в силу этого быть только средством для чуждых ему, навязываемых его деятельности задач. Общее направление политической жизни определяется самим народом. В этом и заключается политическая свобода. В древности понятие свободы этим и ограничивалось, потому что античное государство всецело поглощало собою личность. Не одна определенная сторона человеческой жизни находила себе в то время удовлетворение в государстве, а все стороны безразлично. Материальные и духовные интересы одинаково входили в сферу деятельности государства. Не было даже различия между ним и церковью. Совершенно иные условия представляет современная жизнь. Различные стороны человеческой жизни находят себе выражение в разнообразных общественных союзах. Человеческая личность развивается теперь под многосложным влиянием всех тех общественных союзов, в состав которых она входит. Ее интересы, ее стремления не могут поэтому совпадать с целями государственной деятельности, уже в силу того, что эти разнообразные союзы не совпадают по составу и объему с государством. Отсюда неустранимость в современном обществе некоторого антагонизма между личностью и государством. Личность не может теперь довольствоваться одною политическою свободой. Ей надо, дабы быть и чувствовать себя свободной, кроме того, иметь возможность самостоятельно осуществлять свои стремления, хотя бы и не совпадающие с общим направлением государственной деятельности. Ей нужно отмежевать себе определенную сферу самостоятельной деятельности, куда бы государственная власть и ее органы не вмешивались. Личность, сознающая себя самоцельной, не может помириться с принесением всех своих интересов в жертву мирному порядку и государственному могуществу, сами для нее представляющиеся только средством. Личность естественно противопоставляет интересу власти свои интересы, отстаивая и оберегая их. Это приводит к созданию юридических норм, разграничивающих интересы власти и отдельных личностей, так что государственная власть в своих проявлениях ограничивается правами гражданской свободы. Такое ограничение государственной власти, и притом все возрастающее с развитием общественной жизни, есть несомненный исторический факт. Нет правительства, которое бы не признавало за гражданами хотя бы некоторую долю свободы, и чем выше политическое развитие общества, тем шире эта сфера гражданской свободы. Но вопрос в том, как объяснить это явление постепенного ограничения власти правами гражданской свободы?

Для сторонников существования абсолютного естественного права вопрос этот решался очень просто. С их точки зрения личности прирождены права, независимые от государства, существующие помимо его, безусловные и неизменные, а потому неприкосновенные и для власти. В этих-то абсолютных, прирожденных правах личности и видели основу ограничения власти правом. Уважение к этим правилам для государственной власти являлось тем необходимее, что само государство основывалось на свободном договоре отдельных личностей.

Но такая постановка учения о гражданской свободе должна была пасть вместе с падением учения об естественном праве. Теперь отрицается существование естественного права, принимается существование только положительного права, создаваемого прежде всего законодательством, т. е. деятельностью государственной власти. А такое положительное право не может иметь безусловного, абсолютного значения и неизбежно получаем, лишь относительную обязательность. Понятно, что, отрицая безусловный характер права, отрицая естественное право, признавая право исторически сложившимся и изменяемым, признавая его положительный характер, мы должны выяснить, каким образом можно объяснить, что эти права гражданской свободы были признаны государственной властью обязательными для нее? Действительно, на первый взгляд это представляется странным. Понятно, что государственная власть охраняет созданные ею права, регулирует их законодательством и охраняет их осуществление судебною деятельностью. Понятно, что государственная власть может обеспечить свободу, здоровье, нравственное достоинство, телесную неприкосновенность одного лица по отношению к другим лицам. Но на каком основании и в силу чего сама государственная власть стесняет себя в своей собственной деятельности, ради ограждения прав, которые она же создала? Если, в виду общих потребностей народа, является необходимым для государственной власти стеснить права одних для охранения прав других, то зачем ей стеснять саму себя? Она является творцом этих прав, а следовательно, казалось бы, она может, не стесняясь, нарушать эти права, раз они ее в чем-либо стесняют, раз они служат помехой к достижению ее целей.

Сомнения подобного рода вызвали в современной политической литературе со стороны некоторых публицистов отрицательное отношение к самому понятию прав гражданской свободы. Прежде всего Гербер¹* а за ним Зейдель²* и Лабанд³* утверждают, что все эти так называемые права гражданской свободы служат только иным выражением известного положения: все, что не запрещено, дозволено. Если признание этих прав выражено в конституции, то это приводить к необходимости устанавливать новые ограничения гражданской свободы не иначе, как путем изменения конституции. Но никаких прав в субъективном смысле для граждан этим не создается. Нельзя признать существование таких чисто отрицательных прав, как, например, право ездить без паспорта. Это не право, потому что оно не имеет объекта. Права гражданской свободы имеют не больше значения, как право есть или спать. Постановления конституции о свободе печати, совести, передвижения и т. п. означают лишь, что прежде в этом отношении были установлены ограничения, которые теперь отменены и которые могут быть восстановлены в будущем не иначе, как путем изменения конституции.

Эти доводы Гербера и его последователей едва ли можно признать убедительными.⁴* Отличительный признак права в субъективном смысле от простой незапрещенности чего-либо заключается в соответствии праву определенной обязанности, обеспечивающей осуществление интересов, составляющих содержание права. Спать никому не запрещено; но, вместе с тем, ни на кого и не наложено обязанности содействовать усыплению или сну других. Постановления же законодательства о правах гражданской свободы именно налагают на органы власти обязанность не нарушать свободы граждан, и действительное исполнение этой обязанности обеспечено иногда, как, например, английским актом Habeas corpus, даже правом судебного иска. Гражданин не может привлечь к ответственности брандмейстера, произведшего ночью в соседней части ложную тревогу и тем помешавшему его сну, но может это сделать в отношении к полицейскому, арестовавшему его или вторгшемуся в его жилище без законного к тому основания. Конечно, если законодательство ограничится одним только провозглашением прав гражданской свободы, права эти не будут достаточно обеспечены; но это применимо одинаково и ко всякому другому праву. Нельзя также согласиться с тем, будто бы это права без объекта. Смотря до тому, какого взгляда мы станем держаться вообще на объект прав, объектом прав гражданской свободы могут быть признаны или собственные силы, или собственные действия субъекта.

Вся особенность этих прав гражданской свободы сводится лишь к тому, что ими государственная власть ограничивает саму себя, сама принимает на себя обязанности. Явление это не представляет чего-либо необъяснимого. Наряду с интересами государственного могущества, порядка, безопасности, требующими подчинения индивида власти, у людей существуют и другие не менее важные интересы, требующие, напротив, обеспечения за ними свободы: таковы интересы индивидуальной самостоятельности, знания, веры. Государственная власть не может не считаться с этими интересами уже потому, что ее органы, государственные учреждения, сами состоят из тех же людей, не могущих быть чуждыми этих общих человеческих интересов и потому стремящихся согласовать интересы власти с интересами свободы, разграничив те и другие подходящими юридическими нормами. К тому же развитие свободы, в сущности, и не представляет противоположности развитию государственного могущества. Сильным может быть только государство, развивающееся, прогрессивное, а первым условием и единственным источником прогрессивного развития общественной жизни служит, конечно, индивидуальная самостоятельность. Новое, прогрессивное всегда является сначала как индивидуальное достояние и только мало-помалу завоевывает себе общее признание. Поэтому, общество, где вовсе была бы подавлена индивидуальная свобода, было бы по необходимости обречено на застой и, следовательно, на обессиление. Обеспечение гражданской свободы только в частных случаях представляется стеснением власти; в общем же оно приводит к ее усилению. Кроме того власть, ограничивающая себя в интересах свободы, представляется подданным менее тягостной, более согласной с их нравственным чувством, более справедливой. Ей повинуются охотнее, она вызывает меньше противодействия и недовольства. Все это опять упрочивает господство власти. Таким образом, самоограничение власти в интересах свободы, оказывается надежнейшей политикой власти, лучшим средством упрочить свое властвование.

Человек нуждается в обеспечении ему известной свободы от государственного вмешательства, во-первых, как индивид, как обособленная личность; во-вторых, как участник других, отличных от государства общений. Поэтому общее понятие гражданской свободы распадается прежде всего на свободу индивидуальную и свободу общения. Как бы среднее место между ними занимает свобода слова, так как слово, с одной стороны, есть акт отдельной личности, и с другой — непременно предполагает общение с другими людьми. Наконец, особо следует выделить и религиозную свободу, включающую в себе элементы и индивидуальной свободы (свобода совести), и свободы общественной (свобода церковная), требующие, однако, в виду их внутренней связи, совместного рассмотрения. Таким образом, мы рассмотрим отдельные виды гражданской свободы под четырьмя рубриками: 1) свобода индивидуальная, 2) свобода слова, 3) свобода общения и 4) свобода религиозная.

Таким образом, государственной власти полагаются известные пределы, препятствующие ей подавить собою самостоятельность личности и общественных союзов. Отсюда получается понятие о личной и общественной свободе, обозначаемых общим именем гражданской свободы.

Обеспечение гражданской свободы есть необходимое условие прогрессивного развития государственной, жизни и даже в частности государственного имущества. Все силы государства сводятся в конце концов к личным силам составляющего его населения, а силы эти, конечно, не могут развиваться, если будет подавлена личная свобода, а с нею и личная инициатива. Государственное властвование опирается не столько на материальную силу, сколько на нравственное сознание долга подчиняться требованиям мирного государственного порядка. Чувство же долга может быть сколько-нибудь сильно развито только в нравственно развитой личности, с сознательно выработанными и твердыми нравственными убеждениями. А без свободы не может быть нравственного развития, нравственной крепости. Рабство не может воспитать не только героев, но и вообще нравственно стойких людей. Государственная деятельность требует людей, привыкших общее ставить выше своего частного, личного, интересующихся общественными вопросами, умеющих действовать сообща, друг друга знающих и друг другу доверяющих. Если же общественная жизнь в государстве стеснена, если подданное не могут свободно обмениваться мыслями и знаниями свободно сходиться друг с другом, не могут заключать союзов для совместной деятельности, они невольно замыкаются в рамки узкого эгоизма, приучаются чуждаться друг друга, делаются неспособными ко всякой сколько-нибудь энергичной и плодотворной общественной деятельности.

На низших стадиях развития государственной жизни, когда власть еще не окрепла, государственный порядок еще не вполне упрочился, необеспечение прав гражданской свободы находит себе известный противовес в неполном подчинении населения государственной власти. Произвол государственной власти уравновешивается фактически не вполне ограниченным произволом частных лиц. Юридически бесправная личность фактически пользуется значительной свободой просто в силу недостаточной твердости власти, невозможности для нее достигнуть во всем исполнения своих велений. Но когда государственный порядок упрочивается, власть становится сильнее, бесправие личности неизбежно ведет и фактически к полному ее угнетению, и потому, отказывая в обеспечении прав гражданской свободы, усилившаяся власть тем самым подрывает основу своего могущества — нравственное развитие поданных. Чтобы оставаться сильной, прогрессивной, ведущей за собою общество, государственная власть нуждается и в энергичных, развитых, предприимчивых деятелях, а как им найтись в обществе, лишенном первых условий свободного развития?

Конечно, государственное властвование не может обойтись без стеснения личной и общественной свободы. Но все дело в том, чтобы стеснение это ограничивалось пределами необходимости и чтобы, вместе с тем, оно было определяемо не произволом органов власти, а известными этическими началами, находящими себе выражение в праве и могущими вызвать в нравственном сознании личности свободное себе подчинение.

Как уже было указано, общее понятие гражданской свободы распадается на два главных вида: свобода личная и свобода общественная. Обе они тесно связаны друг с другом. Без личной свободы не может быть свободы общественной, потому что человек, лишенный свободы, не может, конечно, быть в свободном общении с другими людьми; но вместе с тем человек без свободы общения не может чувствовать себя свободным, так как в деятельности нашей мы на каждом шагу наталкиваемся на необходимость содействия нам других людей. Но, кроме этих двух основных видов гражданской свободы, обыкновенно еще выделяют особо свободу слова и свободу религиозную. Свобода слова занимает как бы среднее место между личной свободой и свободой общественной, так как слово, с одной стороны, есть акт отдельной личности, а с другой — непременно предполагает общение с другими людьми. Впрочем, самостоятельное значение имеет только свобода печатного слова, потому что свобода частных разговоров объемлется личной свободой и неприкосновенностью частного жилища, а свобода публичных речей неотделима от свободы собраний, так как, если люди сходятся вместе, то, конечно, не для того, чтобы молчать. Религиозную свободу выделяют особо потому, что она одинаково включает в себе элементы и индивидуальной свободы (свободы совести), и свободы общественной (свобода церковная), и притом так тесно связанные между собой, что отдельное их рассмотрение было бы весьма неудобно.

Мы говорили, что при переходе от абсолютного режима к конституционному постановления о правах гражданской свободы обыкновенно выделялись в особые акты, под названием деклараций прав. В виду того исторического значения, какое имелось за декларациями в постоянном установлении гражданской свободы, необходимо остановиться на них подробнее. Первый пример подобной декларации представляет английская Bill and declaration of rights and liberties of subjects 1689 года, составленная после изгнания Стюартов и содержащая в себе провозглашение тех именно “прав и вольностей”, из-за которых и велась борьба между парламентом и Стюартами. Поэтому, декларация эта имеет совершенно практический характер и не дает полного перечисления всех видов гражданской свободы. Зато, с другой стороны, в ней определяются некоторые основные начала государственного устройства: требуются частые созывы парламента (13), свобода парламентских выборов (8), свобода парламентских прений (9). Суспензация законов (и) или диспензация от их исполнения (2), а также установление налогов (4) и содержание постоянной армии в мирное время (6) не допускается иначе, как с согласия парламента. Затем провозглашается право петиций (5) и право иметь оружие, но последнее только для протестантов (7). Безусловно воспрещается требовать от подсудимых чрезмерные залоги, взыскивать чрезмерные штрафы или налагать жестокие и необычайные (cruel and unusual) наказания (10). Таковы главнейшие постановления декларации 1689 года.⁵*

Гораздо более общий характер имеет декларация прав, обставленная представителями “доброго народа Виргинии” 1 июня 1776 года.⁶* Постановления ее представляются общими теоретическими положениями. Она начинается с заявления, что все люди родятся одинаково свободными и независимыми и имеют естественные и присущие их личности права, которых они не могут никаким договором лишить своих потомков; таковы жизнь и свобода. Затем тут провозглашается народовластие (II), начала английской декларации 1689 г., например, о недопустимости требовать чрезмерных залогов и налагать жестокие наказания или о свободе выборов. Примеру Виргинии вскоре последовали и другие штаты: 15 июля 1776 года издана декларация прав в Пенсильвании⁷* 14 августа в Мэриленде⁸*, 21 сентября в Делавэре⁹*, 18 декабря в Северной Каролине¹⁰* 2 марта 1780 года в Массачусетсе¹¹*. Все они с небольшими видоизменениями и дополнениями повторяют виргинскую декларацию. Кроме декларации Северной Каролины, они даже начинаются теми же самыми словами.

Эти американские декларации и послужили образцом для французской декларации прав гражданина и человека 1789 года.¹²* Требование составить декларацию прав было выражено уже в большинстве наказов (cahiers). Первый проект декларации был предложен Лафайетом, но он не был принят. За ним последовал целый ряд других проектов, из которых выдается проект Сийеса¹³*, весьма обширный (42 статьи) и имеющий характер совершенно теоретического рассуждения. В первой статье повествуется, что “человек получил от природы безусловные потребности с достаточными способами их удовлетворения”, а в последней говорится, что “было бы даже хорошо установить определенные сроки для ревизии конституции”. Ни один из этих проектов не был принят целиком, и вотированный учредительным собранием 3 сентября текст явился результатом компромисса разнообразных редакций. Декларации предпослано введение, в котором говорится, что “представители французского народа, составившие национальное собрание, принимая в соображение, что незнание, забвение и презрение прав человека суть единственные причины общественных несчастий и испорченности правительства, решили изложить в торжественной декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека для того, чтобы эта декларация, постоянно находясь перед членами общества, непрестанно напоминала им их права и обязанности; для того, чтобы акты власти законодательной и власти исполнительной, которые таким образом можно бы было всегда сопоставлять с целью всякого общественного учреждения,. были тем более уважаемы; для того, чтобы требования граждан,. основанные отныне на простых несомненных принципах, обращались всегда к поддержанию конституции и благу всех. В силу этого национальное собрание признает и объявляет, в присутствии и под покровительством верховного существа, следующие права человека и гражданина”. В этом введении ясно выражено, какое значение придавали в то время простому провозглашению принципов гражданской свободы. Декларация 1789 года была впоследствии без всяких изменений включена в конституцию 1791 года. Конституции 1793 и 1795 годов также содержали в себе подобные декларации. Декларация 1793 г. содержит особенно подробное перечисление прав личности (вместо 17 статей первой декларации, в ней 35 статей) и притом в самом радикальном духе. Тут не только провозглашается народное верховенство, но вместе с тем признается, кто никакая часть народа не может осуществлять верховную власть вместо целого народа. Народ во всякое время имеете право пересматривать и изменять свою конституцию. Каждый, кто узурпирует верховную власть, должен тотчас же быть предан смерти свободными людьми (ст. 25‑28). Декларация 1795 года отличается тем, что это не только декларация прав, но и декларация обязанностей.

В конституции VIII года декларации прав не было, и ничего не говорилось о правах граждан, естественных и неотъемлемых, и с тех пор во Франции не являлось более декларации прав до 1848 года. Правда, в хартии 1814 г. и в конституции 1830 г. содержалось изложение публичного права французов (droit public des français), где говорилось о равенстве всех перед законом, об обеспечении личности от произвольных арестов, о свободе исповедания, о свободе печати, о неприкосновенности собственности. Но этим правам тут уже не придавалось значения безусловных естественных прав. Эти были права, гарантируемые французам данной конституцией — и только. И в хартии 1814 г., и в конституции 1830 г. изложение этих прав в общем одинаково. Различие лишь в том, что в конституции 1830 г. исключено было постановление, что католическая религия есть религия государства, и с другой стороны присоединено прямое постановление, что цензура не может быть восстановлена. Но в конституции 1848 года снова является провозглашение прав и обязанностей, предшествующих и стоящих выше положительных законов. Конституция признает принципами французской республики свободу, равенство и братство и ее основанием — семью, труд, собственность, общественный порядок.

Республика обязана покровительствовать гражданину, охраняя его личность, семью, религию, собственность, труд, делая доступным каждому необходимое для всех людей образование; братскою помощью она должна обеспечить гражданам необходимые средства существования или доставая им заработок, или, при неспособности их к труду, давая им средства существования.

Декларация прав 1848 г. была последней во Франции. Ни конституция 1852 г., ни ныне действующая не дают перечисления прав. В конституции 1852 г. в первой статье содержалось еще постановление, что конституция признает, подтверждает и гарантирует великие принципы, провозглашенные в 1789 г., служащие основой публичного права французов. В ныне действующей нет и такого указания: определение прав граждан всецело предоставлено обыкновенным законам. И то общей регулировке до сих пор подверглись только три права: свобода общения (liberté de réunion), свобода печати и свобода союзов.

Конституции других государств, следуя примеру первых французских и американских конституций, также содержат в себе определения прав гражданской свободы или в форме особых деклараций, или в составе конституции под рубриками “права граждан”, “индивидуальные гарантии”, “общие постановления” и т. п. В весьма оригинальной форме выражена гарантия прав гражданской свободы в конституции шведской; постановления эти изложены в форме определения обязанностей короля, заимствованные из старинной королевской присяги¹⁴*.

Из новейших конституций, кроме французской, о которой мы уже говорили, нет вовсе определения прав гражданской свободы также в конституции Германской империи. Причиной этому послужило, конечно, то, что, в противоположность революционной эпохе, теперь как бы изверились в значении простого провозглашения в конституциях общих принципов и больше значения придают выработке отдельных законов, долженствующих дать практическое обеспечение гражданской свободе. И действительно, имперское законодательство уже весьма много сделало для обеспечения свободы в Германии, в особенности свободы занятий, свободы передвижения и свободы печати. Нельзя, однако, безусловно отрицательно относиться к декларациям прав. В свое время они оказали несомненную пользу развитию свободного государственного устройства. В современных конституционных государствах, где необходимость обеспечения человеку известной сферы свободы всеми признана и стоит, таким образом, вне сомнения, можно и в самом деле обойтись без установления таких общих принципов и все внимание сосредоточить на выработке практических мер обеспечения индивидуальной и общественной свободы. Но при переходе от абсолютного режима к конституционному, когда принципы свободы представлялись еще непривычными и спорными, провозглашение их уже само по себе имело немаловажное значение.

В наших основных законах о правах гражданской свободы вообще ничего не говорится. Только для религиозной свободы сделано было исключение. Весь седьмой отдел “о вере” (ст. 40‑46)¹⁵* посвящен этому вопросу. Но подробности относительно положения различных церквей и свободы совести надо искать в уставе духовных дел иностранных исповеданий, в уставе о предупреждении и пресечении преступлений и в уложении о наказаниях. Что же касается других видов гражданской свободы, то постановления, к ним относящиеся, содержатся, главным образом, в уставе о предупреждении преступлений, одном из самых устарелых отделов нашего законодательства. Только о печати имеется особый устав, также не отличающийся современностью: в основе его лежит цензурный устав 1828 года, да временные правила 1865 года, представляющие собою сколок, во многом искаженный, с постановлений французского законодательства времен второй империи.¹⁶*

Вообще постановления русского законодательства о правах гражданской свободы представляются крайне устарелыми и неудовлетворительными. Теперь, когда уничтожено крепостное право, долгое время тяготевшее над русским народом, когда введен гласный, народный суд, когда местное общество призвано к самоуправлению, — странным анахронизмом, совершенной несообразностью представляется бесправие личности перед административным произволом и полное отсутствие хотя бы малейшей свободы общественной деятельности. Сказывающееся за последнее время все с большей и большей силой пробуждение интереса к вопросам нравственности и религии настоятельно требует расширения рамок, теснящих до сих пор у нас свободу слова и свободу совести. В настоящее время нет вопроса, более настоятельного, более неотложно требующего реформы, как вопрос об обеспечении за русским обществом прав гражданской свободы.

Дополнение. В новом издании (1906 г.) “основные государственные законы” подверглись существенной переработке, в связи с преобразованием законодательной власти и учреждением народного представительства.

Значительные изменения внесены в основные законы и по вопросу о гражданской свободе. А именно, целый ряд постановлений относительно последней содержится в гл. VIII этих законов (“о правах и обязанностях российских подданных”). Здесь провозглашается: невозможность преследования за преступное деяние и задержания под стражу иначе, как в порядке, установленном законом, и в случаях им определенных (ст. 72 и 73), неприкосновенность жилища (ст. 75), свобода передвижения и занятий (ст. 76), свобода устраивать собрания (ст. 78) и образовывать общества и союзы (ст. 80); далее, свобода слова — устного и печатного (ст. 79) и, наконец, свобода религиозная или веры (ст. 81). Наши основные законы перечню прав российских подданных предпосылают основную, или, как сказано в законе, “священную обязанность каждого русского подданного” — защиту Престола и Отечества. Таким образом, сравнительно с изд. 1892 г., сделан шаг вперед в деле принципиального признания прав гражданской свободы. Однако переработки действующего законодательства в духе указанных, официально признанных, начал еще не произошло, и принципы эти далеки от осуществления.

Отсталость в этом отношении русского законодательства может быть объяснена двумя обстоятельствами. Во-первых, долгим существованием крепостного права. Пока значительная часть русского народа находилась в крепостной зависимости, обеспечение права гражданской свободы стало бы привилегией меньшинства. А это не мирилось с существенно демократическим складом всей нашей государственной жизни. Во-вторых, как мы видели, начало правомерности получило у нас искони не субъективную форму права, а объективную — закона. Государственной власти у нас никогда не противопоставлялись права отдельных местностей, сословий, личностей; русская государственная власть сама себя ограничивала, сама стремилась установить и упрочить законность. Но действительное осуществление законности необходимо приводит к признанию права. Если объективная норма права не остается мертвой буквой, а переходит в жизнь, применяется к конкретной действительности, она не может не привести к созданию субъективных прав; неуважение к ним колеблет силу и значение и самого закона, служащего их основанием. Всякое бесправие — существенная помеха упрочению и развитию государственного порядка. Поэтому сильная и деятельная власть не может мириться с бесправием, чему лучшим доказательством в нашей истории служит великий акт освобождения крестьян. Но человеку мало только не быть вещью. Чтобы устранить бесправное его положение, надо обеспечить ему право личной свободы, право свободного выражения своих мнений, свободного исповедания своих верований, свободного общения с другими людьми.

Обращаясь к изложению постановлений русского законодательства, относящихся к правам гражданской свободы, приходится остановиться только на свободе личной, свободе печати и свободе религиозной. Как ни скудны гарантии, установленные законом в этом отношении, как ни узки рамки, поставляемые этим видам гражданской свободы, но все-таки законодательство признает их в принципе. Что же касается свободы общения, то закон наш ее вполне отрицает.

Ни временные публичные собрания, ни постоянные союзы и при том с какою бы то ни было целью, хотя бы в целях промышленных или простого развлечения, не допускаются у нас иначе, как с предварительного разрешения администрации, пользующейся в этом отношении вполне бесконтрольной дискреционной властью. “Запрещается всем и каждому, говорить ст. 126 уст. о пред., заводить и вчинять в городе общество, товарищество, братство или иное подобное собрание без ведома или согласия правительства”. Закон говорит тут о “городе” только потому, что статья эта взята из екатерининского устава благочиния, относившегося только к городам. Но практика дала ей распространительное толкование, относя его и к селениям. Домашние собрания, хотя бы только для забавы и увеселения, также не изъяты из подобного контроля полицейской власти. Закон возлагает на полицию обязанность следить даже за тем, во что при этом одеты присутствующие (ст. 140, 141).

Дополнение. В настоящее время основные законы признают за российскими подданными, в принципе, и свободу собраний (ст. 78), и свободу союзов (ст. 80).

Однако, ни та, ни другая не получили еще регламентами в законодательном порядке; изданы лишь временные правила (выработанные Советом Министров и, по обсуждении Государственного Совета, утвержденные Высочайшею властью).

А. В частности, относительно “публичных собраний по вопросам государственным, общественным или экономическим”, установлены были временные меры еще именным Высочайшим Указом 12‑го окт. 1905 г., т. е. всего несколько дней до манифеста 17-го октября, где, наряду с прочими вольностями, упоминается и о свободе общения (собраний и союзов).

Затем 4‑го марта 1906 г. последовал Именной Указ Правит. Сенату, содержащий временные правила о собраниях, которыми и нормируется в настоящее время свобода собраний.

На основании временных правил, прежде всего, различаются собрания публичные и “не почитаемые публичными”; причем последние устраиваются свободно, без заявления и разрешения правительственной власти (I). Публичным признается собрание доступное неопределенному числу лиц или собрание хотя бы и определенного числа лиц, но лично неизвестных устроителям. Кроме того, характер публичности приобретается собраниями, устраиваемыми в определенных помещениях, а именно: в театрах, концертных и выставочных залах, в зданиях общественных и сословных учреждений и в помещениях, специально для публичных собраний приспособленных или отдаваемых для этой цели в наем.

Собрания, в которых участвуют одни члены законно существующего общества или союза и не присутствуют посторонние лица, не считаются публичными (II).

Различаются публичные собрания в закрытых помещениях и под открытым небом. Для последних требуется разрешение, всякий раз, администрации, причем они не допускаются вовсе на расстоянии двух верст от места действительного пребывания Государя или от места заседаний законодательных палат, во время их сессий.

Аналогичное запрещение установлено и для собраний в закрытых помещениях, с заменой лишь двухверстного расстояния полуверстным (III, 2‑3).

Относительно места публичных собраний “правила” содержат ряд ограничений. Так, в известных помещениях публичные собрания вообще не могут быть устраиваемы; таковы гостиницы, рестораны, общественные столовые и т. п. (ib. 4).

Для законности публичного собрания требуется предварительное о нем заявление начальнику местной полиции. Оно делается письменно устроителем собрания за трое суток.

Администрация имеет право воспретить публичное собрание “цель или предмет занятий которых противны уголовным законам, либо общественной нравственности, или устройство которых угрожает общественным спокойствию и безопасности”. В случае воспрещения, устроители извещаются о нем за одни сутки до предположенного открытия собрания, с указанием основания, по которому оно воспрещено (III, 5‑7).

Внутренняя полиция собрания лежит на его устроителях или избираемом им председателе. В то же время администрации предоставляется назначать для присутствия в собрании должностное лицо. На обязанность первых возлагается “устранять всякие противозаконные проявления со стороны находящихся в собрании лиц и немедленно принимать соответственные меры к восстановлению порядка”; если, после двукратного предупреждения порядок не восстанавливается, то надзирающий за порядком — или, в случае его отказа — должностное лицо закрывает собрание (ib. 10‑13).

В особую категорию выделены съезды, разрешение которых, по общему правилу, предоставляется министру внутренних дел.

В. Одновременно с регламентацией собраний были изданы Выс. утвержд. 4‑го марта 1906 г. временные правила об обществах и союзах (Собр. Узак. № 48, 7‑го марта 1906 г. ст. 308).

Под обществом правила эти разумеют “соединение нескольких лиц, которые, не имея задачею получение для себя прибыли от ведения какого-либо предприятия, избрали предметом своей совокупной деятельности определенную цель”; а под союзом — “соединение двух или нескольких таких обществ, хотя бы через посредство их уполномоченных”.

Согласно ст. 2 отдела I временных правил, “общества и союзы могут быть образуемы без испрошения на то разрешения правительственной власти”, но с соблюдением ряда условий. Во-первых, “воспрещаются общества: а) преследующие цели, противные общественной нравственности или воспрещенные уголовным законом, или же угрожающие общественным спокойствию и безопасности, и б) управляемые учреждениями или лицами, находящимися за границею, если общества эти преследуют политические цели” (ст. 6).

Относительно лиц, могущих участвовать в союзах и обществах, установлены следующие ограничения: не допускаются ни к образованию обществ, ни к участию в них несовершеннолетие, а также учащиеся в низших и средних учебных заведениях. Учащиеся в высших учебных заведениях могут быть допускаемы к образованию обществ, действующих вне учебных заведений, а равно к участию в таких обществах лишь на основаниях, особо определяемых в уставах подлежащих учебных заведений (ст. 7).

Воспрещено всякое участие в каких бы то ни было союзах, группах, организациях, товариществах, партиях и т. п., образуемых с политическою целью, — всем, состоящим на военной или военно-морской службе, как-то: офицерам всех чинов, гражданским чиновникам военного ведомства, в том числе и вольнонаемным, военному духовенству и всем нижним чинам, как строевым, так и нестроевым и вольнонаемным. Участие же лиц этих категорий в обществах, образуемых не с политической целью, допускается не иначе как с разрешения подлежащего начальства (Высочайшее повеление 16‑го декабря 1905 г.).

Далее, установлены ограничения и для чинов гражданских ведомств: а именно служащие, хотя бы по вольному найму, в правительственных установлениях или на казенных и частных железных дорогах или в телефонных предприятиях общего пользования, могут образовывать в своей среде общества для целей благотворительных или для удовлетворения духовных и материальных своих потребностей, но не иначе как на основами устава, утверждаемого начальством (правила 4‑го марта 1906 г. отд. I, ст. 9); причем общества эти не могут в своей деятельности преследовать цели политические или же несовместные с требованиями служебного долга, с служебными отношениями и с существующим порядком и условиями службы; воспрещается соединение указанных обществ в союзы (ст. 10). Закрываются такие общества властью компетентного министра, если усмотрено будет, что деятельность их отклонилась от постановлений их уставов (ст. 11). Образование служащими обществ вне их среды и участие в таких обществах может быть воспрещено, если это будет признано их начальством несоответствующим требованиям службы (ст. 12).

Необходимо также иметь в виду, что действие правил 4‑го марта не распространяется на союзы и общества, преследующие религиозные цели, и на общества, образуемые с разрешения учебного начальства учащимися в учебных заведениях из своей среды (ст. 4).

За указанными изъятиями, общества и союзы могут быть образуемы без испрошения на то разрешения правительственной власти (ст. 2). Взамен того установлен особый порядок заявлений об образовании обществ и регистрации их уставов; установлены особые учреждения для заведования делами об открытии, регистрации, воспрещении и закрытии обществ и союзов. Это — губернские или областные по делам об обществах присутствия, состав которых совпадает, по общему правилу, с составом губернских по земским и городским делам присутствий (председатель — губернатор, члены: губернский предводитель, вице-губернатор, управляющий казенною палатою, прокурор окружного суда, председатель губернской земской управы и 1 член по избранию губернского земского собрания).

Лица, желающие образовать общество, обязаны представать письменное о том заявление губернатору или градоначальнику с указанием цели общества, имен его учредителей, района действий и т. д. В случае встреченного затруднения губернатор или градоначальник передает заявление на рассмотрение присутствия, и если в течение двух недель со времени получения заявления лицам, подавшим его, не будет сообщено определение присутствия об отказе в удовлетворении заявления, с точным указанием оснований этого отказа, общество может открыть свои действия (ст. 17‑18).

Регистрации обязательно подлежат общества, в коих образуются отделения, союзы и общества, желающие обладать правом приобретать и отчуждать недвижимое имущество, образовывать капиталы, заключать договоры и т. д. (ст. 3 и 20).

Регистрация предполагает предварительное представление губернатору или градоначальнику проекта устава общества, которое вносится затем в губернское или городское по делам об обществах присутствие. Последнее рассматривает проект в течение месячного срока со дня подачи заявления и разрешает регистрацию или отказывает в ней (ст. 23).

В том же порядке рассматриваются и дела о закрытии обществ, нарушивших требования закона, уклонившихся от условий деятельности, указанных в уставах или заявлениях или таких, об учреждении которых не было заявлено в установленном порядке (ст. 33). До внесения дела о закрытии обществ в присутствие, губернатор или градоначальник может предложить самому обществу принять, в определенный срок, меры к устранению допущенных неправильностей (ст. 34). А если деятельность общества угрожает общественной безопасности и спокойствию или принимает явно безнравственное направление, то губернатор в праве, приостановив собственною властью действие общества, о закрытии его предложить на разрешение присутствия (ст. 35).

Заинтересованные лица извещаются о дне слушания в присутствии дела и допускаются к представлению словесных объяснений (ст. 37). Определения губернского или городского по делам об обществах присутствия могут быть обжалованы в двухнедельный срок в первый департамент Правительствующего Сената (ст. 38). В случае несогласия губернатора или градоначальника с мнением большинства членов присутствия, исполнение приостанавливается, и дело безотлагательно представляется министру внутренних дел, который или предлагает губернатору о приведении решения в исполнение, или входит в Сенат с предложением об его отмене (ст. 39).

Окончательное разрешение всех дел об обществах принадлежит первому департаменту Сената (ст. 40).

По отношению к обществам, в которых образованы отделения, а также союзам министр внутренних дел вооружен специальным правом — закрывать их во всякое время, по ближайшему своему усмотрению, если деятельность этих обществ и союзов признается им угрожающею общественному спокойствию и безопасности (ст. 3).

В том же именном Высочайшем указе 4‑го марта 1906 г. (отд. II) содержатся и временные правила о профессиональных обществах, учреждаемых для лиц, занятых в торговых и промышленных предприятиях или для владельцев этих предприятий.

Правила эти во многом сходны с изложенными выше правилами об обществах вообще. Но сфера их действия тесно ограничена. “В профессиональное общество могут вступать только те лица обоего пола, кои занимаются в торговых и промышленных предприятиях, как казенных, так и частных, одинаковыми, однородными, либо имеющими между собою связь работами или промыслами, а также владельцы означенных однородных либо имеющих между собою связь промышленных или торговых предприятий” (ст. 7).

Заявление об образовании профессионального общества, вместе с проектом устава, подается старшему фабричному инспектору или окружному горному инженеру (ст. 9) и передается последними губернатору (ст. 12); затем, при рассмотрении дел о профессиональных обществах в состав губернского (или городского) по делам об обществах присутствия входят упомянутые инспектор или инженер (ст. 13).

Воспрещается соединение профессиональных обществ в союзы (ст. 6).

Все эти, регулирующие образование союзов и обществ, нормы снабжены и уголовными санкциями (отд. III‑IV указа 4‑го марта 1906 г.).

Свободы передвижения внутри государства лишены у нас до сих нор только крестьяне и мещане. Все другие поданные получают бессрочные паспортные книжки и вместе с нею полную свободу передвижения.

Дополнение. Пунктом 5 именного Высочайшего указа 5 окт. 1906 г. (“об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных состояний”. Собр. Узак. 6‑го окт. 1906 г. № 237, ст. 1700) постановлено: “предоставить сельским обывателям и лицам других бывших податных состояний свободу избрания места постоянного жительства на одинаковых, указанных в уставе о паспортах, основаниях с лицами других состояний (св. зак., т. XIV, изд. 1903 г., уст. пасп., ст. 2 п. 1), признав, согласно сему, постоянным местом их жительства не место приписки, а место, где они по службе или занятиям, или промыслам, или недвижимому имуществу имеют оседлость, либо домашнее обзаведение”.

С признанием этого начала связана и выдача указанным лицам, в качестве видов на жительство, бессрочных паспортных книжек.

Но за границу никто не может уехать без предварительного получения на то особого паспорта. Надо, впрочем, оговориться, что фактически беспаспортный выезд у нас возможен при условии выезда через Финляндию. Для проезда в Финляндию не требуется заграничного паспорта, а в Финляндии выезд за границу и обратное из нее возвращение не обусловлены наличностью заграничного паспорта.

Примечания:

¹* Gerber. Ueber öffentliche Rechte, SS. 74‑76‑80; Staatsrecht, 33.

²* Seydel. Staatslehre 49; Bayer. Staatsrecht, I, 571.

³* Laband. Staatsrecht, І, 141.

⁴* Опровержение их находим, у G. Meyer, Staatsrecht, 567; Löning. Verwaltungsrecht, 13; Vogel. Staatsrecht, 81.

⁵* Rowland. English constitution, 429‑432. Gneist. Verfassungsgeschichte. 615.

⁶* Dufau. VI, 289.

⁷* Dufau. VI, 397.

⁸* Dufau. VI, 429.

⁹* Dufau. VI, 415.

¹⁰* Dufau. VI, 469.

¹¹* Dufau. VI, 313.

¹²* Bûchez. Assemblée constituante, II, 391‑406.

¹³* Lanjuinais. Constitutions, II, 154‑159.

¹⁴* Конституция 1809, § 16. Aschehoug. Staatsrecht, 100.

¹⁵*[Ныне ст. 62‑68 свода основн. госуд. зак. изд. 1906 г.]

¹⁶*[См. дополнения к § 46.]