Собственноручные показания штурмбанфюрера СС Г. РИХТЕРА «Моя деятельность как советника по еврейским вопросам при германском посольстве в Бухаресте» 20 февраля 1945 г.

20 февраля 1945 г.

Москва

Перевод с немецкого

В конце марта 1941 года я явился к референту по кадрам РСХА СС оберштурмбанфюреру Брауне, чтобы через него подробнее узнать о моей командировке в Румынию. Тогда он мне сообщил, что министерство иностранных дел затребовало у начальника полиции безопасности советника по еврейским вопросам и аризации для германского посольства в Бухаресте.

По его предложению начальник полиции безопасности на эту должность назначил меня (Брауне ранее был референтом в Штутгарте при главном секторе СД, а позднее являлся референтом по кадрам инспектора и поэтому знал меня).

О моих задачах Брауне, однако, не смог сообщить мне подробностей, а направил меня сперва за информацией к штурмбанфюреру СС Гуммич (референт по вопросам народностей в ІІІ-м Управлении), который через гауптштурмфюрера СС Герршафт (эксперт по вопросам народностей в Румынии) информировал меня об общем положении и политической обстановке в Румынии. Герршафт родился в Румынии и был сведущ о положении в ней. Кроме того, Брауне направил меня к оберштурмбанфюреру СС Эйхман из IV Управления (группа IV Б, 46), чтобы там я также получил информацию.

Эйхман не смог дать мне подробных инструкций о моих задачах, однако, передал для ознакомления акты о еврейском вопросе в Словакии, где гауптштурмфюрер СС Висленчи уже с сентября 1940 года работал советником по еврейским вопросам. На основании этих актов (речь шла об отчетах и законах) я должен был для себя сделать вывод, какие методы применял Висленчи для выполнения своей задачи.

Эйхман посоветовал мне ехать через Братиславу с тем расчетом, чтобы я там лично поговорил с Висленчи; в остальном я должен был ознакомиться с положением лишь по прибытии в Румынию. После этого я должен был с докладом явиться в Берлин за получением дальнейших инструкций.

В Братиславе я не смог побеседовать с Висленчи, так как он тяжело болел ангиной. Висленчи обещал, в случае если мне это потребуется, предоставлять документы в мое распоряжение и помогать советами.

В этот же день я выехал в Бухарест, куда и прибыл 1 /IV 1941 года. Вследствие отсутствия посла фон Киллингера я смог явиться к нему на службу только через 8 дней. Затем прошло примерно еще 8 дней, прежде чем меня вызвал фон Киллингер к себе для того, чтобы побеседовать со мной.

Во время этой беседы Киллингер сообщил мне, что советники, собственно, больше не требуются, ибо предпосылок для этого, в связи с изменением политической обстановки, больше не имеется (правительство легионеров было сменено правительством маршала Антонеску).

Я объяснил Киллингеру, что я в таком случае не понимаю, почему министерство иностранных дел и посольство так настаивали на том, чтобы я, по возможности, быстрее приступал к моей деятельности в Бухаресте. Я предложил Киллингеру сообщить о положении дел министерству иностранных дел и ходатайствовать о моем отзыве.

Киллингер ответил, что он этого не хочет делать, ибо тогда придется отозвать и других советников. А так как румынское правительство было осведомлено о присутствии советников, то отзыв последних румынское правительство могло бы неправильно истолковать.

Далее Киллингер объяснил мне, что я смогу приступить к исполнению своих обязанностей лишь только после того, как представлюсь Михаю Антонеску и переговорю с ним по этому вопросу. Кроме того, он подчеркнул, что я получу от него дальнейшие указания. Киллингер заранее хотел выяснить, что в случае совместной работы с румынами по еврейскому вопросу не оказывать на них давление, а только исполнять их пожелания.

Во время встречи советника по вопросам прессы и пропаганды доктора Эмиля Гофман (он находился в хороших связях с Михаем Антонеску) с Михаем Антонеску речь зашла также и обо мне. 5 мая 1941 года Гофман сообщил мне, что Михай Антонеску, который был очень любезен и беседовал со мной по еврейскому вопросу в Румынии.

Прежде всего, он дал мне обзор мероприятий (законного порядка), принятых румынским правительством для разрешения еврейского вопроса. В то время он сказал, что румынское правительство хотело бы гуманно разрешить еврейский вопрос. Он попросил меня изучить этот вопрос. На основании опыта, полученного немцами при разрешении еврейского вопроса, я должен был делать ему предложения. Кроме того, он предложил мне посетить на следующий день министра по румынизации генерала Цвиденек, чтобы побеседовать с ним по вопросу румынизации (передача имущества и состояния евреев в руки румын).

После того как Михай Антонеску известил генерала Цвиденек о моем визите, назначенном на следующий день, он сказал мне, что я в любое время могу разговаривать с ним по еврейскому вопросу в Румынии. На следующий день я нанес визит генералу Цвиденек, с которым беседовал о румынизации. Он информировал меня о своей работе и тех трудностях, которые он должен преодолеть.

В заключение беседы, длившейся около часа, генерал Цвиденек попросил меня предоставить ему материалы и, прежде всего, указы, появившиеся в Германии, о передаче имущества евреев в руки немцев и об учете состояния евреев. Эти материалы я переслал ему. Между тем через представителя посольства — секретаря Волер (в 1941 г. призван в ВМФ), я познакомился с Лекка, будущим правительственным уполномоченным. Как тогда мне сообщил Лекка, он занимал одну из руководящих должностей в партии Куза или Гога и поэтому может хорошо информировать меня о еврейском вопросе в Румынии.

Через атташе посольства фон Ритген (он обратил на это мое внимание) я установил связь с евреем Вильман и беседовал с ним по еврейскому вопросу. Вильман был руководителем так называемого «вильмановского» движения и со своими приверженцами придерживался такого мнения, что они, со своей стороны, разрешению еврейского вопроса не только в Румынии, но и вообще, не должны препятствовать, а, наоборот, должны поддерживать это дело, независимо от того, кто является его инициатором. Он был за выселение евреев из Румынии и за то, чтобы поселить всех евреев не в Палестине (во избежание раздора с арабами), а в отдельной стране или на отдельном острове, где бы они смогли вести самостоятельную жизнь.

После того как мне, таким образом, удалось получить общий обзор о еврейском вопросе в Румынии, я посетил Михая Антонеску и сообщил ему результаты собранных мной до сих пор информаций*¹. Я объяснил ему, что разрешение еврейского вопроса в Румынии в значительной степени усложняется многочисленными министерствами и учреждениями, которые зачастую придерживаются обособленных действий, вследствие чего нет единого плана и цели, а поэтому довольно трудно установить ответственность.

Различные еврейские группы стремились только лишь к тому, чтобы предохранить свои собственные интересы от других еврейских организаций. И поэтому, как мне казалось, было бы целесообразно передать полномочия и всю ответственность одному государственному органу, а со стороны евреев создать центральный орган, который бы рассматривался как признанное государством представительство еврейских интересов.

Михай Антонеску попросил меня тогда сделать ему соответствующие предложения. В начале июля 1941 года я предложил ему создать еврейский центральный орган как представительство еврейских интересов. Свое предложение я внес на основании соответствующих законов, появившихся в Словакии. Михай Антонеску приветствовал это предложение и заявил, что для этого необходимо подыскать надлежащих людей из среды евреев. Я сообщил ему о моей беседе с Вильманом, который с несколькими своими приверженцами был готов предоставить свои услуги.

Михай Антонеску попросил тогда меня поговорить об этом с евреем, доктором Циммер, который, якобы, является его знакомым. Он полагал, что последний может быть использован для этой цели. По этому вопросу я разговаривал впоследствии с доктором Циммер, который тогда сказал, что он еще посоветуется с Михаем Антонеску.

Примерно в середине июля 1941 года я выехал в Берлин, чтобы информировать Эйхмана о проделанной мною работе. На следующий день, по поручению начальника IV Управления — группенфюрера Мюллер, Эйхман сообщил мне, что я больше не смогу приступить к моей деятельности в Бухаресте. Эйхман, однако, не дал мне никаких обоснований. А так как я рассчитывал пробыть в Берлине всего 2—3 дня, то поэтому попросил отпустить меня в Бухарест, чтобы уладить личные дела. Однако сделать это мне не разрешили, мотивируя тем, что фон Киллингер может тогда не отпустить меня из Бухареста. Я пожаловался Эйхману на такое отношение. Я попросил предоставить мне 5-недельный отпуск, который мне был разрешен. После этого я поехал к своей семье в г. Людвинсгафен на Рейне.

В конце августа 1941 года мне через референта отдела личного состава Брауне было передано письмо, в котором сообщалось, что моя командировка в Бухарест отменяется и я должен явиться для работы в реферат IV Б 46, пока не будет другого распоряжения.

С конца августа 1941 года по конец сентября 1941 года я находился в Берлине у Эйхмана. Определенной области работы мне не дали. Я должен был использовать поступавшие из министерства иностранных дел, ѴІ-го управления и других органов документы по еврейскому вопросу за границей, а также сообщения печати Германии и заграницы (картотечное использование и обобщение сообщений из других государств). Так как этой работой уже занимался один унтер-офицер, то я рассматривал ее за оскорбление и предоставил эту работу унтер-офицеру.

Между тем я узнал через своего знакомого в министерстве иностранных дел — советника посольства Пикот, являвшегося связным между министерством иностранных дел и начальником полиции безопасности, что Висленчи также отозван из Прессбурга. Причиной этому послужило то, что между министерством иностранных дел и начальником полиции безопасности возникли острые разногласия по вопросу задач, прав и положения полицейского атташе.

Начальник полиции безопасности посредством отзыва Висленчи и меня пытается оказать давление на министерство иностранных дел и вынудить последнее уступить. Висленчи в то время не возвратился в Берлин, так как посол в Прессбурге Лудин настаивал на том, чтобы он остался, обосновывая это политическими мотивами.

Через Пикота я также узнал, что посол фон Киллингер просил министерство иностранных дел принять любые меры для обеспечения моей обратной командировки, так как Михай Антонеску также будто бы спрашивал о причине моего невозвращения.

В конце сентября Пикот сообщил мне, что я, вероятно, опять смогу возвратиться в Бухарест, ибо по вопросу полицейского атташе, якобы, достигнуто соглашение.

Через несколько дней после этого меня вызвал Эйхман и сообщил, что я должен возвратиться в Бухарест. На следующий день я поехал в Людвигсгафен, чтобы уладить семейные дела, а оттуда уже в Бухарест, куда и прибыл 9 октября. Там через доктора Эмиля Гофмана я узнал, что Михай Антонеску по поводу моего отзыва отправил два личных письма имперскому руководителю СС, где он просил по возможности ускорить мне возвращение.

Во время беседы с Михаем Антонеску (после моего приезда) он показал письмо имперского руководителя СС, адресованное ему. В этом письме Гиммлер сообщал, что он получил только лишь одно письмо от Михая и что вопрос о моем возвращении в Бухарест урегулирован. Михай Антонеску объяснил мне, что он намерен уполномочить одно лицо, которое будет заниматься еврейским вопросом в Румынии. Он спросил меня, могу ли я для этой цели порекомендовать подходящего человека. Я предложил Лекка. С моим предложением он был согласен, и в конце октября появился подписанный им указ, по которому Лекке, как уполномоченному правительства, поручалось заняться изучением «еврейского вопроса в Румынии».

Михай Антонеску предложил Лекке создать еврейский центральный орган и работать в контакте со мной. Между тем Лекка разработал три закона, а именно: 1. Закон о роспуске унии еврейских общин в Румынии. 2. Закон о создании еврейского центра в Румынии как признанного государством представительства еврейских интересов. 3. Закон о проведении переписи евреев. После подписания этих законов маршалом Антонеску они были опубликованы 17 декабря 1941 года в румынском ведомственном сборнике.

По предложению Вильмана и доктора Гингольд Лекка назначил президента и руководителя еврейского центра. Впоследствии Лекка работал самостоятельно. Иногда он информировал меня о своей работе и тех затруднениях, которые он имел с различными румынскими учреждениями. Зато у Киллингера он бывал часто и совещался с ним о своей работе.

В середине января 1942 года я получил от Эйхмана письменное указание: доложить румынскому правительству, что эвакуация евреев из Германии и других оккупированных областей в связи с окончательным разрешением еврейского вопроса прекращена и что румынское правительство также должно запретить эмиграцию евреев из Румынии.

После разговора с фон Киллингером, я вместе с Лекка направился к Михаю Антонеску, чтобы передать ему копию этого указания и узнать его мнение. Михай Антонеску был с этим согласен. Но все же и после этого переселение евреев продолжалось, т.к. заинтересованные в этом органы видели в нем неиссякаемый источник денег. Этот факт послужил для начальника полиции безопасности и министерства иностранных дел поводом для протеста против дальнейшей эмиграции.

После этого я вместе с Лекка зашел к Михаю Антонеску и уведомил его о вмешательстве берлинских органов. Он обещал прекратить переселение, но, несмотря на это, оно продолжалось, правда, в ограниченном масштабе, ибо проходившие до того времени транспорты через Болгарию были лишены этой возможности, болгарское правительство из-за вмешательства министерства иностранных дел, не давало еврейским транспортам разрешения на транзит через Болгарию. В Румынии позднее были только одиночные суда, на которых эвакуировались евреи. А так как число эвакуировавшихся таким путем евреев в сравнении с их общим числом в Румынии было незначительно, то других мероприятий больше не предпринималось.

После беседы посла фон Киллингер с Михаем Антонеску, состоявшейся в марте 1943 года, во время которой подробно обсуждался еврейский вопрос в Румынии, Михай Антонеску обещал фон Киллингеру передать в форме памятной записи мнение румынского правительства о разрешении еврейского вопроса.

Насколько мне известно, Киллингер не получал особого указания от министерства иностранных дел вести переговоры по этому вопросу с Михаем Антонеску. Когда Киллингер сообщил мне об этой беседе, то он заметил, что ввиду неразберихи, царящей в еврейском вопросе в Румынии, он хочет выяснить отношение румынского правительства к разрешению этой проблемы. Памятная записка, посланная румынским правительством послу, содержала, прежде всего, приводившиеся в хронологическом порядке мероприятия, принятые румынским правительством для разрешения еврейского вопроса в Румынии.

В заключение румынское правительство выразило мнение, что оно видит возможность разрешения этого вопроса лишь в полной эвакуации евреев из Румынии. Причем свое мнение оно обосновывало тем, что, во-первых, страну покинут подрывающие ее безопасность элементы и, во-вторых, путем установления переселенческой таксы румынское государство получит 16 миллиардов лей.

Как ответ на эту памятную записку германское правительство сообщило румынскому правительству, что германское имперское правительство не может разделить этого мнения и что по вопросу переселения изложена известная точка зрения. После этого оба правительства уже не вели переговоров по упомянутому вопросу.

В конце мая 1942 года Лекка имел беседу с Михаем Антонеску, где обсуждались различные еврейские вопросы. Во время этой беседы, в которой я также принимал участие, Михай Антонеску спросил меня, — верно ли, что Словакия переселение евреев на Восток уже заканчивает. Я подтвердил ему это.

Михай Антонсеку заявил мне, что румынское правительство также хотело бы освободиться от евреев. Я возразил, что в случае, если румынское правительство намеревается последовать примеру Словакии, то я передам это на рассмотрение надлежащим органам в Берлин (начальнику полиции безопасности и министру иностранных дел).

На это Михай Антонеску ответил, что, прежде всего, хочет выселить евреев из Баната. Я попросил его официальной нотой сообщить посольству об этих намерениях, на что Михай Антонеску дал свое согласие. Об этом я сообщил послу фон Киллингеру и начальнику полиции безопасности.

В конце июля 1942 года я был вызван Эйхманом для переговоров по этому вопросу в Берлин. А так как обещанная румынским правительством нота в то время еще не была предоставлена, то я сообщил Лекка, что я должен по этому вопросу поехать в Берлин. Я попросил его уведомить Михая Антонеску о цели моей поездки и сообщить мне, придерживается ли румынское правительство своего плана.

Вечером перед моим отъездом я был вызван Михаем Антонеску, который сообщил, что он по этому вопросу продиктовал на мое имя письмо. Он простился со мной и попросил меня подождать до изготовления этого письма.

Письмо было примерно такого содержания: Хотя после нашего устного совещания письменное подтверждение я считаю необходимым, я сообщаю вам, что румынское правительство согласно с эвакуацией евреев из районов Турда, Тимишвар, Клуй и Хунедоара в том случае, если ваши органы способны сейчас же начать эвакуацию евреев. Далее было написано: «Это также желает маршал Антонеску».

Это письмо я взял в Берлин и передал его Эйхману, который приказал снять фотокопию и сообщил об этом имперскому фюреру СС Гиммлеру. Какой оборот приняло это дело дальше, мне неизвестно.

Эйхман, прежде всего, дал мне указание установить, какое количество евреев подлежит переселению. Киллингер уведомил об этом также министерство иностранных дел, за что получил выговор, потому что не он вел эти переговоры. Он ответил, что, собственно, я придан посольству для разработки еврейского вопроса и с его согласия вел переговоры. Впрочем, дело не выяснилось, так как переговоры, которые я вел с Михаем Антонеску до того времени, носили подготовительный характер и обещанная нота о согласии румынского правительства с акцией о переселении еще не была опубликована.

В середине августа 1942 года уполномоченный правительства Лекка был приглашен начальником полиции безопасности и министерством иностранных дел посетить Берлин. Этот визит, длившийся 8 дней, включая дорогу, имел своей целью познакомить Лекка с Эйхманом и его референтами — с одной стороны, и с помощником статс-секретаря министерства иностранных дел Лаутер, а также его референтами — с другой стороны. Кроме того, Лекке была предоставлена возможность ознакомиться с решением еврейского вопроса вообще. Я при этом не присутствовал.

Во время заключительных переговоров Эйхманом был поднят вопрос об эвакуации евреев из Баната. Лекка обратил особое внимание на трудности, которые повсюду препятствовали проведению этого мероприятия. Даже вопрос с транспортом вызывал неисчислимые трудности. Эйхман объяснил ему, что это не является проблемой и что германская имперская ж[елезная] д[орога] предоставит необходимый транспорт. Эйхман просил Лекка по возможности подготовить дело. От него я получил указания, что если начнется кампания, то доложить ему об этом.

После нашего возвращения в Бухарест Лекка составил для маршала Антонеску соответствующий проект и передал его на рассмотрение Михаю Антонеску. Киллингер сказал мне, что по этому вопросу ничего больше не будет предпринято, пока не будет получена официальная нота румынского правительства. За это время мне неоднократно звонили из Берлина (Эйхман) и требовали ускорить это дело. Я объяснил ему, что не от меня это зависит, и, кроме того, посол был такого же мнения.

Примерно спустя два месяца Лекка сообщил мне (когда я спросил его, как обстоит дело с этим вопросом), что маршал Антонеску отсрочил проведение кампании.

Спустя несколько дней Лекка передал мне в письменном виде решение маршала Антонеску следующего содержания: «Проведение этой кампании откладывается. Вопрос требует дальнейшего изучения и разработки министерством внутренних дел».

Между тем я установил, что эвакуирующиеся евреи были преимущественно выходцами из Венгрии, и я понял, что румынское правительство только лишь по этой причине хотело освободиться от этих евреев, ибо они в преобладающем большинстве сочувствовали Венгрии. Киллингер с моим мнением был полностью согласен и заявил мне, что с нашей стороны ничего больше не будет предпринято.

После того как ноту румынского правительства, вследствие принятого маршалом Антонеску решения, нечего было больше ожидать, румынскому правительству об этом в дальнейшем не напоминали, и этот вопрос рассматривали уже законченным. Когда из этого случая я понял, какие трудности и препятствия стоят на пути к разрешению еврейского вопроса в Румынии, я перестал интересоваться моей дальнейшей деятельностью как советника по еврейскому вопросу. Только изредка заходил ко мне Лекка, чтобы сообщить мне о своей дальнейшей работе. В последнее время он особенно часто беседовал по еврейскому вопросу с Киллингером.

Однажды вечером, это было, если не ошибаюсь, в начале 1944 года, меня вызвал Лекка в приемную Киллингера. Он сказал мне, что находится в больших затруднениях с помощником статс-секретаря министерства внутренних дел — генералом Васпляну и маршалом Антонеску, и опасался, что его сместят. Чтобы устранить эту опасность, он выдумал для себя план. Он попросил меня пойти вместе с ним к Киллингеру, который ожидал его. Лекка доложил Киллингеру о положении и своем плане. Он же предложил Киллингеру написать фиктивную телеграмму на имя посла, которая должна была быть не чем иным, как приглашением для совещания в Берлин.

Киллингер согласился с этим и в присутствии Лекка написал такую телеграмму. На следующий день телеграмма должна была быть передана личному референту Михая Антонеску — Барбуль, которого Киллингер ожидал.

Лекка был убежден, что посредством этого ловкого маневра румынское правительство не осмелится его сместить, так как оно боялось, что это смещение произведет на немцев плохое впечатление.

Относительно высылки евреев из Буковины и Бессарабии в Трансистрию в июле 1941 года¹¹⁴ мне бы хотелось напомнить, что я на нее не оказал никакого влияния.

По поручению Киллингера, я в 1942 году в присутствии Лекка подал протест Михаю Антонеску против проводимой министерством внутренних дел высылки, якобы, коммунистически настроенных евреев из Бухареста в Трансистрию. Эту высылку румыны мотивировали тем, что, якобы, немцы требовали этого. После того как Лекка уведомил Михая Антонеску, каким образом производилась высылка и как при этом наживались определенные лица, эти высылки были прекращены.

Когда я убедился (об этом уже упоминалось), что моя дальнейшая совместная деятельность с румынами как советника по еврейскому вопросу бесцельна, я ограничился тем, что работал вместе с хозяйственной группой посольства и местной группой НСДАП по удалению евреев из государственных германских фирм в Румынии, и прежде всего в Бухаресте. Удаление евреев не могло, однако, быть законченным, ибо вопрос вызывал огромные затруднения.

Когда 18/ХІІ-1942 года появился указ министерства иностранных дел об обращении с метисами, я занялся проведением этого указа. Речь шла о том, чтобы потребовать от метисов дать объяснение, хотят ли они возвратиться в империю, или же в противном случае они теряли германское подданство. Так, примерно из 80—100 случаев только пять (5) добровольно отказывались стать германскими подданными. Относительно смешанных браков (40 случаев) немцы должны были также дать объяснение, разводятся они или нет с евреями, в противном случае они также теряли германское подданство.

В начале 1943 года, ввиду того, что я не полностью был загружен работой, Киллингер поручил мне проверять ходатайства на получение виз со стороны иностранных подданных. Когда 26/XII-1942 года я был назначен полицейским атташе, то начальник полиции безопасности и СД освободил меня от обязанностей советника.

РИХТЕР ГУСТАВ

Показания отобрал: Оперуполномоченный] 2 отдела Главн[ого] управления] контрразведки «Смерш» ст[арший] лейтенант СОЛОВОВ

Примечания:

*¹  Так в тексте.