Собственноручные показания д-ра К. Клодиуса «Англо-германские отношения» 21 мая 1946 г.

 

21 мая 1946 г.

Москва

Перевод с немецкого

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

После Первой мировой войны отношения между Германией и Англией по целому ряду обстоятельств определялись проблемами, которые явились следствием исхода войны и позиций обоих государств по отношению к Версальскому договору.

Сразу же после окончания войны выявилось существенное различие между политикой Англии и политикой Франции по отношению к Германии. Уже на мирной конференции в вопросе аннексии левого берега Рейна и Саарской области Англия встала на сторону Вильсона, который выступил против этой аннексии.

Отношение английских оккупационных войск в Рейнской области к немецкому населению было совершенно иным, чем отношение французских войск. Вскоре оккупационный режим в английской зоне стал еле заметным.

В вопросе о репарациях, который вскоре после подписания Версальского договора стал предметом постоянных переговоров, Англия совместно с Америкой пыталась занять посредническую позицию между Германией и Францией.

Когда Пуанкаре приказал французским войскам вступить в Рурскую область, чтобы взять ее в «залог» и тем самым заставить немцев выплачивать репарации, Англия в этой операции участия не принимала. Тем самым разногласия между Англией и Францией впервые обнаружились открыто. Италия последовала примеру Англии, а Бельгия участвовала в этой операции лишь символически посылкой в Рурскую область некоторых инженеров. Позиция Бельгии привела тем самым к изолированию Франции в этом особенно важном в то время вопросе.

Само собой разумеется, что позиция Англии в первые послевоенные годы имела в Германии большое влияние и под этим влиянием находилась позиция германского правительства и чувства германского народа, хотя естественно, что между Англией и Германией оставалось много разногласий и о действительно дружественных отношениях, ввиду общего положения, тогда еще не могло быть и речи. Во всяком случае, влияние Англии в Берлине было в то время очень велико, и первый послевоенный английский посол в Берлине лорд д'Аберноу*¹ (ранее долголетний представитель Англии в турецком правлении по государственным долгам в Константинополе) играл в то время, бесспорно, первую скрипку и чувствовал себя справедливо, в некотором роде, консультантом по внешнеполитическим вопросам при германском правительстве. Какие мотивы были решающими для английской позиции из Германии, разумеется, было трудно сделать определенное заключение.

В первую очередь, вероятно, играли роль традиционные соображения о сохранении известного равновесия в Европе. Англии было нежелательно, чтобы Франция имела неоспоримое господство в Западной и Средней Европе, и поэтому она была заинтересована, чтобы Германия стала снова настолько сильной, чтобы в Средней Европе не образовалось «разряженного пространства».

Кроме того, английские финансисты и экономисты были убеждены, что для восстановления до некоторой степени организованного мирового хозяйства необходимо участие экономически разоренной Германии. Отсюда особый интерес Англии к разумному урегулированию вопроса о репарациях. Английская политика желала также с самого начала обеспечить себе решающее политическое влияние в Берлине. Поэтому она внимательно следила за тем, чтобы Германия в своей политике не склонялась на какую-либо другую сторону. Рапалльский договор, как первый признак в этом направлении, был встречен в Англии с особым вниманием, как вообще всякое изменение во взаимоотношениях между Германией и Советским Союзом часто явно сказывалось на позиции Англии по отношению к Германии.

Наконец, известную роль сыграло также сознание, что Версальский договор обременил Германию до пределов возможного, а по некоторым пунктам сверх того так, что демократическому правительству Германии нельзя было сделать его задачу слишком тяжелой.

Старания английской политики урегулировать вопрос путем компромисса были существенно облегчены этими двумя событиями, когда напряженные отношения между Францией и Германией достигли своего кульминационного пункта, и положение в Рурской области вследствие пассивного сопротивления, оказанного всем германским рабочим классом, все больше обострялось.

Министром иностранных дел в Германии стал Штреземан, программой которого являлось непосредственное сближение с Францией. Несколько месяцев спустя выборы во французский парламент привели к решительному сдвигу влево, правительство Пуанкаре ушло в отставку, и сам президент республики Миллеран*² был вынужден уйти в отставку. Новый премьер-министр Геррико*³ провозгласил теперь готовность Франции вести переговоры непосредственно с Германией.

Английская политика использовала это благоприятное положение для того, чтобы совместно с Америкой найти хотя бы временное разрешение неотложной франко-германской проблемы, по крайней мере по вопросу о репарации. Это удалось осенью 1924 года на Лондонской конференции путем принятия плана Дэвиса*⁴.

На последующем затем этапе германо-французского сближения, также и в политической области, Англия принимала руководящее участие. При этом она преследовала цель создать политические предпосылки для вступления Германии в Лигу Наций. Локарнский договор⁴⁶ являлся самой важной из этих предпосылок. Этот договор не только политический труд Бриана и Штреземана, но также и Чемберлена.

Английский королевский юрист сэр Цециль Херст также принимал существенное участие в юридической разработке и формулировке договора.

В результате этого договора должно было быть создано условие для быстрой эвакуации войск из Рейнской области.

Подписание договора в октябре 1925 года явилось не только межевым камнем в развитии франко-германских отношений, но также успехом посреднической английской политики. Но сразу же выявились новые трудности. Вступление Германии в Лигу Наций затянулось до осени 1926 года потому, что между великими державами — членами Лиги Наций, возникли разногласия относительно состава Совета Лиги Наций, что затрагивало Германию лишь косвенно.

При урегулировании этих разногласий английская дипломатия опять сыграла посредническую роль, но на этот раз не между Германией и Францией, а между спорившими великими державами — членами Лиги Наций.

Более серьезные и, прежде всего, затяжные трудности обнаруживались по вопросу эвакуации Рейнской области. Так называемая первая оккупационная зона — занятое англичанами предмостное укрепление в районе Кельна, эвакуация которого, по Версальскому договору, должна была последовать 10 января 1925 года, после вступления Германии в Лигу Наций была эвакуирована в конце 1926 года. Другие две зоны, занятые французами, оставались, как и прежде, не эвакуированными.

Бриан, который, хотя не в силу юридических обязательств, срок выполнения которых был точно установлен, а политически и морально, чувствовал себя обязанным по отношению к Германии и Штреземану провести эвакуацию, не смог победить внутриполитического сопротивления в стране, где между тем Пуанкаре в качестве премьер-министра нового коалиционного правительства снова пришел к власти.

Заключение пакта Келлога⁴⁷ летом 1928 года в политической области привело к дальнейшему улучшению германо-французских взаимоотношений. Между тем план Дэвиса оказался невыполнимым потому, что Германия не могла выплачивать ежегодно 2,5 миллиардов марок деньгами, т.е. иностранной валютой, а государства-кредиторы, в первую очередь Франция, из-за хозяйственного кризиса и безработицы в стране не могли согласиться на оплату таких крупных сумм в виде германских товаров. Поэтому эвакуацию Рейнской области Франция поставила в зависимость от условий дальнейшего удовлетворительного разрешения вопроса о репарациях.

В Англии, где, как и в самой Германии, не верили в выполнимость плана Дэвиса, начали подготавливать совместно с Америкой пересмотр международных долговых обязательств. Германо-английские отношения в то время были особенно хорошими. В Германии во время выборов весною 1928 года левые одержали решительную победу. Социал-демократы при наличии 170 депутатов имели свыше 1/3 голосов в рейхстаге. Позиции экспонента политики сближения Штреземана в правительстве, в котором рейхсканцлером был социал-демократ Герман Мюллер, стали сильней, чем когда-либо прежде.

В Англии, примерно в это же время, к власти пришла партия лейбористов, вожди которой — Макдональд, Гендерсон*⁵ и Сноуден, имевшие личные дружественные связи с лидерами германской социал-демократии, заявили о своей готовности сотрудничать с Германией. Но не только партия лейбористов, но также руководящие финансовые и хозяйственные круги, министерство иностранных дел, английская дипломатия, а также широкие круги консерваторов поддерживали английское правительство, когда последнее преследовало курс компромисса с Германией и посредничало в урегулировании германо-французских отношений.

Причины этого, насколько можно было понять с точки зрения германской дипломатии, были разного рода. Отчасти причины были те же самые, которые сразу после окончания войны оказались решающими для соответствующей позиции Англии.

Эти причины я уже описал вкратце выше. В финансовых и хозяйственных кругах было довольно распространено мнение, что, международное урегулирование долгов является одной из существенных предпосылок для борьбы с надвигающейся угрозой экономического кризиса и что поэтому это урегулирование необходимо в собственных интересах Англии.

К соображениям английских политиков добавлялось еще то, что взаимоотношения Англии с большинством великих держав мира тогда не были свободны от конфликтных материалов, в то время как между Германией и Англией непосредственных противоречий почти не имелось.

Отношения Англии к Америке, хотя внешне и были очень дружественными, но в глубине своей таили некоторые противоречия. В период империалистического капитализма соперничество между обеими руководящими державами крупного финансового капитала было неизбежно.

Сити с завистью смотрело на возрастающую финансовую мощь Уолл-Стрит. Американская промышленность на всех заокеанских рынках и, особенно, в странах Британской империи и даже в самой Англии становилась все более сильным конкурентом английской промышленности, в то время как Америка огородила себя от заграничного ввоза высокими таможенными пошлинами. Поскольку Америка являлась главным кредитором мира, все золотые запасы всех эмиссионных банков медленно, но верно переправлялись в подвалы «Федерального резервного банка».

Соглашение по морскому флоту, заключенное в Вашингтоне⁴⁸, не устранило соперничества между обоими флотами. Английское Адмиралтейство не удовлетворилось Вашингтонским соглашением, которое уравнивало оба флота потому, что оно было того мнения, что равенство флотов означает для Англии почти что поражение, потому что Англия в районе Британской империи должна была охранять более протяженные коммуникации, чем Америка.

Кроме того, в Англии опасались возрастающего влияния Америки в некоторых странах империи, [таких] как Канада, Австралия и Новая Зеландия. Особенно в Австралии появились признаки того, что там в некоторых кругах стали смотреть на Америку как на более эффективную защиту против возможной «желтой опасности», чем Англия. Активность Америки в Восточной Азии также не вызывала в Лондоне особой радости. В общем и целом, картина не была такой неомраченной, как это казалось внешне.

Отношение к Советскому Союзу было все еще омрачено воспоминаниями о конфликтах с царской Россией, длившихся на протяжении всего XIX столетия в Азии, которые соглашением от 1907 года, хотя и были временно урегулированы, но окончательно ликвидированы не были.

К этому прибавлялась еще вражда господствующих классов в Англии против коммунизма, и разочарования вследствие неудачи различных, и в первую очередь устроенной Англией, интервенции против Советского Союза.

Но больше всего боялись революционного влияния Советского Союза на Индию и Китай. Преобладающее в то время влияние Советского Союза в Турции также не было для Англии приятным. Разрыв дипломатических отношений с Советскими Союзом, невзирая на внешний повод, было ничто иное, как результат этих настроений.

Традиционная близость Италии к Англии вследствие победы фашизма стала менее прочной. В самой Англии отношение к Италии стало заметно холодней. Хотя Англия и Италия в своих отношениях открыто до конфликтов не доходили, но все же, например, в инциденте с Горфон Англия заняла явно антиитальянскую позицию. Во всяком случае, взаимоотношения в общем можно назвать скорее холодными.

Отношения Англии с Японией в то время не были столь натянутыми, как несколько лет спустя, но первые признаки агрессивной политики Японии против Китая начали уже бросать тень на старую англо-японскую дружбу.

Союз с Францией все еще продолжал оставаться основным столпом английской внешней политики. Отказ Англии от поддержания требований и претензий Франции по отношению к Германии, обнаружение известных противоречий в англо-французских интересах в восточной части Средиземного моря и Юго-Восточной Европе, где Англия со смешанными чувствами смотрела на перевес Франции и Малой Антанты, и, наконец, вопрос французских военных долгов Англии, — все это явилось результатом известного охлаждения этой дружбы.

Если, таким образом, вообразить, что тогдашнее состояние мировой политики рассматривалось из Лондона, то будет вполне понятным, что Англия, принимая во внимание состояние ее отношений к великим державам мира, не чувствовала никакого желания ради Франции отказаться от поддержания и укрепления хороших отношений с Германией, но стремилась продолжать роль примиряющего посредника, не осложняя своих отношений с Францией.

Между Германией и Англией не было никаких непосредственных противоречий. Возникшая в 1870 году в результате заключенного союза между Англией и Фридрихом Вторым Прусским и длившаяся свыше ста лет англо-прусская дружба была перенесена на новую германскую империю. Приобретение Германией колоний в Африке и Южном море не нарушили этой дружбы. Лишь после свержения Бисмарка германо-английское соперничество на море и некоторые другие причины, как, например, немецкий проект строительства Багдадской железной дороги, привели к англо-германским противоречиям. В 1928—1930 гг. причин для таких противоречий больше не существовало.

Лишь вопрос о возврате старых немецких колоний мог бы явиться поводом к англо-германским разногласиям. Но колониальный вопрос не выдвигался в то время германским правительством на первый план. В то время в Германии было много передовых людей, которые полагали, что колониальная проблема и без того будет поднята с другой стороны, а именно, что колониальные народы сами потребуют своей независимости и что для Германии, исходя для политики дальнего прицела, выгодней не принимать непосредственного участия в этой дискуссии. Если германское правительство никогда официально не пропагандировало этого тезиса, то тогдашнее левое правительство в Германии не отказывалось от этого. Во всяком случае, позиция германского правительства в колониальном вопросе не причиняла в то время Англии никаких беспокойств.

В имевших в то время место частых трениях между Германией и Польшей Англия занимала посредническую, но явно симпатизирующую Германии позицию.

В общем и целом, на пути к дальнейшему англо-германскому сближению не стояло никаких серьезных препятствий, если бы удалось урегулировать германо-французские противоречия и вопрос о репарациях. В этом в общих чертах заключались мотивы английской политики того времени, насколько о них можно было судить из Германии.

Чтобы облегчить урегулирование вопроса о репарациях и исходя из того соображения, что рано или поздно Германия окажется не в состоянии выплачивать дальнейшие платежи, Англия решила отказаться от получения репараций с Германии.

Но все же она потребовала, чтобы Германия выплачивала военные долги Франции до тех пор, пока Америка не откажется от выплаты английских военных долгов. Но поскольку Америка этого не делала, Франция потребовала от Германии, чтобы она уплатила Америке все французские долги и, кроме того, выплатила непосредственно самой Франции значительную сумму в счет репараций. Но так как сумма этих платежей, установленная международным экспертным комитетом, далеко превосходила платежеспособность Германии, потребовались длительные и трудные переговоры, причем Англия, как в экспертном комитете, так и в политических переговорах, занимала роль посредника. При переговорах экспертов особое значение придавалось хорошим личным отношениям между руководителями английского банка Монтегю Норманном*⁶ и президентом имперского банка Шахтом. На политических конференциях с английской стороны выступали, прежде всего, Гендерсон и Сноуден, причем особенно последний защищал интересы Германии.

В январе 1930 года на второй Гаагской конференции был окончательно принят всеми правительствами новый план Юнга, и эвакуация Рейнской области была намечена на 30 июня 1930 года. Тем самым был достигнут существенный отрезок в развитии германо-английских отношений со времени Первой мировой войны и существенный отрезок в европейской политике вообще.

В марте 1931 года Германия и Австрия решили заключить соглашение о таможенной унии между обоими государствами. Против этого плана стали возражать Франция и Италия, которые заявили, что таможенная уния нарушает Сен-Жерменский договор⁴⁹, который запрещал Австрии соединение с Германией.

Английская политика, проявив вначале колебание и поставив в известность германское правительство о том, что она ничего не имеет против таможенной унии, приняла все же под конец сторону Франции. Германская позиция в этом вопросе затруднялась дальше тем, что растущий международный финансовый и хозяйственный кризис в мае 1931 года привел к катастрофе Берлинского гросс-банка и угрожал парализовать платежеспособность Германии.

В июне 1931 года Германии был предоставлен мораторий на один год для всех репарационных платежей, причем на этот раз инициатива исходила не от Англии, а от президента США Гувера. Германии пришлось отказаться от таможенной унии, которой международный Гаагский трибунал устроил первоклассные похороны, причем из 15 международных судей — 7 человек голосовали «за» и 8 человек — «против» соответствия таможенной унии положениям Сен-Жерменского договора.

Вопрос о репарациях обсуждался последний раз на Лозаннской конференции в июле 1932 года⁵⁰, где предложенный Гувером мораторий был продлен на неопределенное время, что практически означало конец всех германских репараций. Английское правительство, где между тем лейбористская партия сменила так называемую партию национальной концентрации во главе с Макдональдом в качестве премьер-министра, который ушел из своей собственной партии, осенью 1931 года девальвацией английского фунта отдало дань кризису и на Лозаннской конференции в вопросе о репарациях оставалась верной своим прежним позициям. Оно выступало за окончательное прекращение германских платежей. В это же время Англия оказала услугу Франции, предоставив ей взять на себя главную часть займа для Австрии, который предоставлялся со ссылкой на Сен-Жерменский договор, запрещавший аншлюсе с Германией. Активность Англии на Лозаннской конференции была последним вмешательством английской политики в основные вопросы, касавшиеся Германии до 30 января 1933 г.

Приход Гитлера к власти хотя и повлиял на настроения по отношению к Германии, но сначала никаких последствий на взаимоотношения с Германией не имел.

Первым внешнеполитическим шагом Гитлера, который вызвал в Англии критику и беспокойство, был выход Германии из Лиги Наций осенью 1933 года. Было совершенно очевидно, что этот шаг будет встречен в Лондоне с неодобрением, так как английское правительство за последние 10 лет постоянно стремилось поднять престиж Лиги Наций и сделать ее по возможности форумом, который разрешал бы все международные политические вопросы. К тому же вопросы, связанные с вступлением Германии в Лигу Наций, доставили английской дипломатии много хлопот, как я об этом уже писал выше. В самом вопросе, которым обосновался выход Германии из Лиги Наций, английское правительство полностью было согласно с германской точки зрения.

До 1933 года Англия пыталась в течение многих лет привести к положительным результатам конференции по разоружению, проводившиеся в пределах Лиги Наций. Но поскольку никто из великих держав, и в первую очередь Франция, не желали серьезно подойти к разрешению вопроса о разоружении, конференции оставались безрезультатными.

Английское вмешательство испытывало препятствия в том отношении, что дело касалось в первую очередь наземного разоружения, поскольку вооружение на море было ограничено Вашингтонским соглашением, которое все еще имело силу. Таким образом, другие страны упрекали Англию в том, что вопрос наземного разоружения, поскольку Англия в нем лично не заинтересована, не может ей быть близок к сердцу. Радикально разоружились лишь Германия, Австрия, Венгрия и Болгария, хотя в Парижских договорах, по которым вышеуказанные страны были обязаны разоружиться, заявлялось, что это разоружение является лишь первой ступенью всеобщего разоружения.

Англия до 1933 года всегда признавала справедливость требования вышеназванных четырех государств о начале всеобщего разоружения и выступала в этом направлении на различных конференциях по разоружению. По вопросу как таковому Англия признавала, таким образом, справедливость германской точки зрения, но, естественно, сожалела, что Гитлер из того, чего не сделали бы правительства Германии до 1933 года, сделал неправильные выводы для того, чтобы заявить о выходе Германии из Лиги Наций.

Когда Гитлер, спустя полтора года, в марте 1935 года, ссылаясь на то, что другие государства не сдержали своих обещаний о разоружении, содержащихся в актах Лиги Наций и в Версальском договоре и, что поэтому Германия не чувствует себя больше связанной с постановлениями о разоружении, предусмотренными Версальским договором, заявил о восстановлении германской армии, Англия на этот раз опять примирилась. В этом случае в Англии опять-таки меньше критиковалось само дело, чем метод, благодаря которому другие государства были поставлены перед свершившимся фактом. Английское правительство не удовлетворилось в отношении этого факта формальным протестом, но пыталось в области, которая непосредственно касалась Англии, а именно в морских вооружениях, добиться прямого соглашения с Германией. Она изъявила готовность вести с Германией переговоры по вопросу морского флота. Поскольку численность английского флота была определена Вашингтонским соглашением и Англия к тому же не согласилась бы, да и не могла согласиться, с тем, чтобы численность английского флота, который руководствовался численностью других великих морских держав, т.е. в первую очередь Америки и Японии и во вторую очередь Франции, могло повлиять соотношение сил во флоте такой незначительной морской державы как Германия.

Таким образом, практически во время переговоров вопрос шел лишь о германском флоте, о том, какой численности флот была готова Англия разрешить Германии. Переговоры велись еще в 1935 году в Лондоне делегацией, которую возглавлял Риббентроп, и довольно быстро было достигнуто согласие⁵¹. По поступившим в то время германскому правительству доверительным информациям, английское Адмиралтейство особенно ратовало за ведение этих переговоров в то время, как министерство иностранных дел на успешные перспективы этих переговоров смотрело скептически. Во время самих переговоров Адмиралтейство старалось облегчить достижение положительных результатов.

Состоявшееся соглашение о морском флоте являлось существенным фактором для улучшения германо-английских отношений и доказательством того, что ни выход Германии из Лиги Наций, ни заявления Гитлера о восстановлении германской армии не сбили Англию и Германию с их пути к непосредственному сближению.

Когда спустя непродолжительное время, весной 1936 года, Гитлер снова установил в демилитаризованной Рейнской области гарнизоны немецких войск, английская политика встретила это мероприятие с большим беспокойством потому, что это мероприятие затрагивало Локарнский договор, в котором Англия принимала решающее участие.

По имеющимся в то время в Германии информациям, между Парижем и Лондоном обсуждался серьезно вопрос о войне против Германии, причем французское министерство иностранных дел высказывалось за войну и английское министерство иностранных дел также заняло относительно резкую позицию. Но так как французское правительство не заняло столь энергичной позиции, как французская дипломатия, и решающие политические круги в Англии были против войны, то французское правительство согласилось с аргументами английского правительства в том, что хотя образ действия немцев юридически и по своей форме вызывает возражения, но сама суть дела, собственно, не вызывает больших возражений, так как и без того ясно, что Германия рано или поздно получит в собственной стране неограниченный военный суверенитет. Правда, очевидно, в Лондоне и Париже опасались, что ни английский, ни французский народы не поймут, почему Германии объявили войну, если германские гарнизоны учреждены в немецких городах.

Раздел политики, касавшийся восстановления свободы германских вооружений, начало которых совпало с выходом Германии из Лиги Наций осенью 1934 года, был завершен весною 1936 года оккупацией Рейнской области.

Во время этих 2,5 лет именно эти проблемы занимали первое место в формировании политических отношений между Германией и Англией и в переговорах между обеими странами. Но, наряду с этим, существовал еще целый ряд политических вопросов, которые затрагивали политический интерес обеих стран. В развивающихся событиях особую роль играли, в первую очередь, отношения той и другой сторон к Испании и Италии.

Заслуживающее порицания с моральной и юридических точек зрения вмешательство Гитлера в испанские дела, которое не оправдывалось, кроме того, никакими реальными интересами для Германии, вызывало затруднительную дискуссию между всеми великими державами, центр тяжести которой находился в Лондоне. Английское правительство чувствовало себя в роли посредника.

Создание заседавшего в Лондоне «Комитета невмешательства» следует отнести в первую очередь за счет стараний английской дипломатии. Симпатии английской общественности были на стороне законного испанского правительства, и в этом отношении вмешательство Гитлера в пользу военного мятежа означало дальнейшее затруднение англо-германских отношений.

Германский народ осуждал несправедливое вмешательство Гитлера в Испании в такой же мере, как и английский народ, только с той разницей, что в Англии об этом можно было заявлять во всеуслышание, а в Германии нет.

С другой стороны, рассматривая положение вещей из Германии, в то время создавалось впечатление, что английские авторитетные круги, влияние которых распространялось до английского правительства, были в первую очередь заинтересованы не в том, какая из борющихся сторон одержит победу, а в том, чтобы исход гражданской войны в Испании не помог .бы третьей великой державе вытеснить из Испании английское влияние, господствовавшее там уже многие годы.

Естественно, что было нежелательно, чтобы после возможной победы военных мятежников Германия и Италия получили решающее влияние в Испании. Но, с другой стороны, имелись опасения, что победа законного правительства приведет к коммунизму и тем самым к преобладающему влиянию Советского Союза в Испании. И действительно, как показал более поздний ход событий, английское правительство, после того как Франко захватил власть в Испании, немедленно направило свои усилия на то, чтобы восстановить свое влияние при правительстве Франко.

Вскоре после окончания гражданской войны в Испании у германской и итальянской дипломатии сложилось впечатление, что правительство Франко, несмотря на то, что оно пришло к власти с помощью Германии и Италии, в общем было более заинтересовано в хороших взаимоотношениях с Англией, чем с Германией и Италией. В экономической области Испания на протяжении всей войны придерживалась позиции, которая, принимая во внимание тот факт, что правительство Франко задолжало Германии несколько миллионов марок за германские поставки во время гражданской войны, часто принимала по отношению к Германии недружественный характер.

В Берлине и Риме создалось впечатление, что испанское правительство во время войны не заключало никаких экономических соглашений с Германией и Италией без того, чтобы они предварительно не были тайно согласованы с Англией, причем английский посол в Мадриде сэр Самюэль Хор, который располагал там известным влиянием и умел, очевидно, роковым образом поддерживать англо-американские аргументы, угрожал путем блокады воспрепятствовать ввозу в Испанию продовольствия и сырья.

Наряду с испанским вопросом позиция Германии привела к англо-итальянскому конфликту из-за Абиссинии к известным, хотя и не прямым, германо-английским противоречиям. Как не член Лиги Наций, Германия не была юридически обязанной принимать участие в принятом по настоянию Англии в ноябре 1935 года решении Лиги Наций об экономических и финансовых санкциях против Италии.

Английское правительство, принимая во внимание такое юридическое положение, не делало в Берлине никаких представлений по поводу продолжавшегося итало-германского товарообмена, в то время как по отношению к обоим государствам — членам Лиги Наций — Австрии и Венгрии, которые также не выполняли санкций, предприняло категорические, хотя, правда, безуспешные дипломатические шаги.

Более важным, чем неучастие Германии в санкциях, для Англии был тот факт, что Абиссинский конфликт непроизвольно привел к общему экономическому и политическому сближению между Италией и Германией и что английская политика потеряла на долгие годы свое решающее влияние в Риме, которое она, несмотря на некоторое охлаждение с приходом к власти Муссолини, имела там испокон веков.

Если даже Англия после окончания итало-абиссинской войны и отмены санкций старалась восстановить свое влияние в Риме, то эти старания все же не вышли за рамки известной нормализации англо-итальянских отношений, и вышеописанные интервенция Италии в Испании, посещение графом Чиано Берлина в ноябре 1936 года⁵², отношение Муссолини к воссоединению Австрии с Германией, участие Италии в «треугольнике» (Берлин-Рим—Токио) и, наконец, заключение германо-итальянского союза в мае 1939 года⁵³, а также участие Италии в войне показали, что Муссолини вышел из-под влияния английской политики и что колебания между Германией и Англией уже не носили больше временного характера.

Поворотным пунктом в развитии этих отношений явился англо-итальянский конфликт из-за Абиссинии. Само собой разумеется, что такое развитие не могло остаться без влияния на формирование германо-английских отношений, так как англо-итальянское отчуждение шло параллельно с итало-германским сближением. С одной стороны, усиление германо-итальянских отношений (которые до 1935 года были чрезвычайно холодными и даже почти натянутыми) за счет английского влияния в Италии, разумеется, не могло быть приятным для английского правительства, с другой стороны, — в Англии умножились голоса, и в первую очередь в консервативных кругах, которые, учитывая усиление позиций Германии за последние годы, требовали широкого англо-германского сближения.

После того как Германия стала, употребляя дипломатический термин, снова «способной к заключению союза», она представляла собой больший интерес, чем прежде.

Во время официального посещения Берлина премьер-министром Бальфуром и министром иностранных дел Иденом имели место обстоятельные беседы с Гитлером об общем политическом положении.

Летом 1936 года на олимпиаду в Берлин прибыл постоянный секретарь английского министерства иностранных дел Ванситтарт, который, собственно, как долголетний руководитель профессиональной дипломатии имел большое влияние и был известен не как друг Германии, а как особый представитель французской линии в английской внешней политике. В Берлине он встречался с целым рядом политических деятелей. В Берлине также было немало защитников англо-германского сближения.

Нейрат, который до своего назначения министром иностранных дел был послом в Лондоне, располагал тесными связями с авторитетными политическими кругами Лондона и пользовался там большим уважением.

Герцог Кобургский, который в качестве близкого родственника английского королевского дома провел свою юность при английском дворе, предоставил в пользу англо-германского сближения свои обширные связи и, как президент германо-английского общества, старался пригласить в Германию многих видных англичан и свести их с авторитетными кругами Германии.

В Англии в то время не только лорд Мослей поддерживал стремления германо-английского общества, но также многие представители стоявших близко к герцогу Кобургскому кругов английского общества были готовы действовать в этом же смысле. В Германии также и среди руководителей национал-социалистической партии были сторонники сближения с Англией. В первую очередь здесь следует назвать Гесса, который вырос в Египте и хорошо знал английский склад ума и располагал впоследствии влиятельными связями в Лондоне. Далее идет Розенберг, который в течение долгих лет считался кандидатом для возможной замены Нейрата на посту министра иностранных дел. Он также был сторонником английской ориентации во внешней политике Германии.

Различные официальные выступления и неофициальные контакты все же, кроме как заключение соглашения о флоте, которое последовало еще в 1935 году, ни к каким конкретным результатам не привели. Это объясняется, прежде всего, не тем, что существовали непреодолимые действительные противоречия, а в первую очередь тем, что не могла быть найдена психологическая база для сближения.

Беседы Гитлера с английскими государственными деятелями кончались всегда разногласиями, если даже в соответствующем отдельном случае не имелось к тому никакого повода. Точно такая же картина получалась, когда руководящие лица национал-социалистической партии вели подобные переговоры с английскими представителями.

Естественно, что для немца невозможно с уверенностью сказать, какие причины вызвали недовольство англичан, в какой мере это объясняется конкретными противоречиями интересов, методами политики Гитлера, общей антипатией англичан к национал-социализму или, наконец, недипломатическим и жестким языком, которым велись часто переговоры с немецкой стороны и к которым английская сторона была не привычна.

Немцы же в свою очередь чувствовали постоянное опекание со стороны Англии. Возмущались тем, что Англия считала само собой разумеющимся, чтобы Германия каждое свое политическое действие предварительно согласовывала с Англией, и когда она этого не делала, она получала от Англии выговор.

Далее было оскорбительным то, что Англия равным образом считала вполне естественным, что во всех англо-германских переговорах постоянно речь шла о справедливых и несправедливых пожеланиях или требованиях Германии, в то время как ни одному англичанину не пришло на ум в каком-либо вопросе внешней английской политики поинтересоваться также германским мнением, и каждая попытка немцев высказать свое мнение встречала резкий отпор как неслыханное и совершенно несправедливое вмешательство в суверенные права Англии.

Гитлер и сторонники его партии внутренне никогда не соглашались с тем особым положением, которое возникло для Германии после поражения в первой мировой войне. Они никогда не понимали, что мирный пересмотр Версальского договора возможен только путем трудных и кропотливых переговоров с участниками договора и что этот договор давал иностранным державам, и в первую очередь Англии, по крайней мере формальное право принимать участие почти во всех вопросах германской политики. Чем больше Гитлер привыкал управлять диктаторски во внутренних делах, не спрашивая даже мнения своей собственной партии, тем тяжелее становилось ему в своей внешней политике считаться с возражением третьих лиц, которые, по его мнению, совсем не участвовали в решении соответствующего вопроса.

Старая германская профессиональная дипломатия, разумеется, понимала данное положение вещей. Ей было известно не только особое положение, возникшее для Германии в результате Версальского договора и последующих к нему дополнений. Она знала также, что в концерте европейских держав внешнеполитические действия, независимо от настоящего, особого положения Германии в новейшей истории, были почти без исключения связаны с трудными дипломатическими переговорами.

Она знала, что германская империя во времена Бисмарка, хотя ему и не было навязано в то время никаких условий, достигала своих внешнеполитических целей только в дипломатическом сотрудничестве с великими державами.

Она знала также, что по неизменным географическим, историческим и другим причинам некоторые великие державы, как Германия, Франция, Италия и бывшая Австро-Венгрия, в своих внешнеполитических действиях в особой мере были зависимы от согласия других государств в то время, как группа таких великих держав, как Англия, Америка и до некоторой степени также Россия были более независимыми и свободными в своих внешнеполитических решениях.

Она рассматривала это раз и навсегда существующее положение не с точки зрения престижа и поэтому не испытывали чувства неполноценности по отношению к англичанам, как, например, так называемые национал-социалистические внешние политики.

Кроме того, в период с 1919 по 1932 год, когда они во времена Веймарской республики имели решающее влияние на внешнюю политику, они доказывали, что существовала возможность путем дипломатических переговоров, как бы трудны и кропотливы они ни были, осуществить действительно обоснованные и справедливые требования Германии о пересмотре Версальского договора без того, чтобы нарушить или нанести ущерб миру Германии и Европы.

Но эти старые профессиональные дипломаты, начиная с 1933 года, день ото дня все больше и больше исключались из дипломатической жизни. Если они и занимали еще руководящие должности, как, например, должности статс-секретарей в министерстве иностранных дел (в первую очередь Булер и Вайцзеккер), то к обсуждению важных внешнеполитических вопросов они не привлекались.

Нейрат, который в качестве министра иностранных дел часто участвовал во всех обсуждениях, видел, как его влияние, если таковое и было в первое время, постепенно уменьшалось, пока он совершенно неожиданно, без всякого предварительного уведомления, не был смещен с поста.

Последний английский посол в Берлине Гендерсон энергично и во всеуслышание жаловался на то, что он с отставкой Нейрата в феврале 1938 года не имеет в Берлине никого из руководящих лиц, с которыми он мог бы серьезно и доверчиво обсудить внешнеполитические вопросы.

Особое затруднение для англо-германского сближения являла собой персона Риббентропа. Еще летом 1936 года, когда Риббентроп заменил в Лондоне посла Геша*⁷, его личность произвела парализующее действие на дипломатические отношения. Хотя год тому назад он и заключил соглашение о флоте, он не умел вообще ладить с авторитетными английскими кругами. Трудно сказать, что было больше, его антипатия и недоверие к англичанам или же антипатия и недоверие англичан к нему. С обеих сторон эта антипатия обуславливалась не только деловыми причинами, но также и личными. Когда Риббентроп затем как внешнеполитический представитель партии (после того, как он побил своего конкурента Розенберга) стал министром иностранных дел, это, естественно, в еще большей мере повлияло тормозяще на успех всякого внешнеполитического сближения и самих переговоров с Англией.

Выше я изложил довольно обстоятельно психологические и личные мотивы потому, что их знание является необходимой предпосылкой для понимания развития англо-германских отношений в период 1933—1939 гг.

После воссоединения Австрии с Германией, подобно тому, как после введения немецких гарнизонов в Рейнской области, между Лондоном и Парижем происходил обмен мнениями о необходимых мероприятиях. В дни воссоединения, Риббентроп находился как раз с официальным визитом в Лондоне. По имевшейся в то время на этот счет в Берлине информациям, вопрос войны против Германии по этому случаю не принимался в соображение так серьезно, как в 1936 году.

Во Франции, как я уже указал выше, влиятельные круги теперь были также значительно сдержанней.

Хотя общественное мнение в Англии было очень взволновано, но английское правительство воспринимало вещи спокойнее, чему способствовало осторожное поведение Франции, так как оппозиция против присоединения в последние 20 лет исходила не от Англии, а от Франции. Протест против таможенной унии в 1932 году Англия заявила также под принуждением Франции.

В случае воссоединения Австрии с империей с английской точка зрения против самого действия можно было бы меньше сказать, чем против методов, которыми при выполнении этого мероприятия действовал Гитлер. Кроме того, для англичан это было вообще большим огорчением, что Гитлер, а не демократическая Германия, осуществил присоединение.

Английское и французское правительство согласились тогда с тем, что эти соображения, которые могли быть так несимпатичны им и общественному мнению их стран в связи с операцией Гитлера, все же недостаточно вески для войны. Английское правительство все же упрекнуло Гитлера за то, что он дал приказ войскам о вступлении в Австрию и за то, что воссоединение Австрии с империей противоречило договору, заключенному в Германии, и протоколу о займе, заключенному в 1932 году, с которыми была связана только Австрия, а не империя. В связи с этим несомненным юридическим нарушением прав английское правительство ограничилось формальным протестом.

Ни английское правительство, ни английский народ в основном не возражали бы против объединения германского народа в одном государстве, которое до 1870 года существовало в течение многих десятилетий и которое более требовалось немцам, проживающим в Австрии, чем народу самой империи.

Кроме того, фактом, оказывающим влияние на поведение английского правительства, являлось также и то, что на этот раз не только Франция не требовала интервенции, а также по географическим причинам непосредственно причастная к этому Италия на этот раз, в противоположность своей оппозиции против таможенной унии, тотчас же заявила о своем согласии с новым положением.

Вскоре после присоединения Австрии Англия направила в Берлин делегацию для ведения переговоров по экономическим и финансовым вопросам, которые возникли для германо-английских отношений в связи с воссоединением, признав фактически вновь созданное положение.

Трудным местом в англо-германских отношениях являлся вопрос с Судетской областью. В этом случае речь шла не об объединении двух германских государств, которые были заинтересованы в этом, а о потере этой области одной страной и передаче другому иностранному государству.

Гитлер настаивал на своем требовании. Чехословакия не хотела ему уступать и, если бы Франция, согласно союзному договору с Чехословакией, осталась бы верна ей, то война была бы неизбежна и Англия не могла бы оставить Францию на произвол и должна была бы объявить войну Германии. Английская дипломатия, и прежде всего премьер-министр Чемберлен, сделали в эти недели сверхчеловеческие усилия в поисках мирного разрешения вопроса.

Так как английское правительство считало германское требование на Судетскую область справедливым, то усилия английской дипломатии были направлены к тому, чтобы склонить Чехословакию к добровольной уступке области.

Это положение для английского правительства было облегчено тем, что отношения между Лондоном и Прагой были особенно тесны, Чехословакия находилась постоянно под особой опекой Франции. Так как Франция не была склонна к ведению войны из-за Судетской области, то Англия со своей стороны могла легче действовать в Праге в направлении уступки области. После окончания кризиса с Судетской областью Чемберлен стал пользоваться в Германии такой популярностью, как никакой другой английский государственный деятель или какой-либо англичанин до сих пор.

Германский народ был ему благодарен, так как он сочувствовал требованию на самоопределение и помогал ему в достижении успеха. Еще благодарнее были ему за то, что он воспрепятствовал угрожающей войне. Кроме того, его личная деятельность в этом направлении, его три поездки в Германию, произвели большое впечатление. В то время в германском народе, как никогда ранее, была подготовлена почва для дружественного сотрудничества с Англией.

Однако официальная политика шла совершенно по другим путям. Хотя и удалось избежать войны, все же после трех встреч в Мюнхене и Годесберге снова сказалось вышеупомянутое мною дурное настроение, которое с 1933 года явилось характерным сопутствующим явлением германо-английского обмена мнениями. Хотя причина к этому дурному настроению в этом случае могла исходить только с английской стороны, оно все же сказывалось на обеих сторонах.

Вскоре после возвращения Чемберлена в Лондон в Берлине заговорили о том, что будто бы Чемберлен в связи с критикой оппозиции заявил о том, что он попал под давление Германии и должен был советовать чехам пойти на уступки, так как Англия не закончила еще вооружаться. Это вооружение производилось теперь ускоренными темпами.

Правдивы ли эти сведения и насколько, я не знаю и не могу вспомнить о том, говорил ли Чемберлен что-либо в этом направлении, чтобы защититься от критики оппозиции в Палате Общин.

Достоверным все же является то, что отношение к Англии зимой 1938— [19]39 г., в противоположность надеждам и чувствам германского народа, который более правильно оценивал проводимую в то время деятельность английской политики, и прежде всего Чемберлена, для Германии и мира, чем это делало свое политическое руководство, не улучшилось, но, наоборот, стало хуже. Все эти нюансы были совершенно незначительны, когда весной 1939 года оккупировал Прагу.

Этим закончился период германо-английских переговоров и английского посредничества. Оккупация Праги являлась для Англии решительным поворотным моментом в оценке политики Гитлера.

Все ранее проведенные Гитлером мероприятия, как восстановление германского военного величия, создание гарнизонов в Рейнской области, воссоединение Австрии с империей, занятие Судетской области, хотя и вызвали английские протесты против формы, в которой они были проведены, и так как они противоречили юридическим обязательствам, все же они не были восприняты как несправедливые.

Это были ревизионистские пожелания, о которых демократическая Германия уже объявила и с которыми когда-либо должны были согласиться. Однако при оккупации Праги речь шла о вторжении в иностранное государство, чья неприкосновенность была признана в торжественной обстановке за несколько месяцев до того.

Англия по праву чувствовала себя позорно обманутой как раз в тот момент, когда ее политика оказала решительную услугу Германии при занятии Судетской области. Кроме того, было ясно, что цели Гитлера в области внешней политики не ограничивались объединением чисто германских пограничных областей с империей, которые сами хотели возвратиться в лоно Германии, о чем он всегда торжественно заявлял.

Оккупация Праги была для Англии слишком неожиданной, чтобы действовать. Но уже стало ясно, что английское правительство при следующем поводе объявит войну Германии.

Я должен сделать здесь небольшое отступление. Подобные чувства, как у английского народа и английского правительства, после оккупации Праги имело также преобладающее большинство немецкого народа. Германский народ, несмотря на его внутриполитическую оппозицию к национал-социализму, был согласен со значительными внешнеполитическими мероприятиями Гитлера (за исключением участия в гражданской войне в Испании). Народ критиковал нервные и насильственные методы Гитлера, он никогда не желал для достижения одной из этих целей вести войну, однако он имел мнение, что до момента занятия Судетской области речь шла о политических целях, которые поощряло всякое демократическое правительство. И наоборот, оккупация Праги вызвала единодушное отрицательное отношение, за исключением небольшого количества людей внутри партии.

Также и восстановление вооруженного величия рисовалось теперь в совершенно другом свете. Не то было опасно, что Гитлер требовал создания вооруженных сил в Германии, как и во всех странах мира, а то, как он будет теперь использовать новое вооружение.

Настроение в Германии в течение многих лет было не так подавлено, как летом 1939 года. Этому еще способствовало и то, что поворот настроения в Англии, в Германии, конечно, не был известен. Англичане совершенно открыто заявляли своим друзьям в Германии: «При следующем благоприятном случае мы вас изобьем».

Одной из английских реакций на оккупацию Чехословакии, наряду с усиленными и ускоренными темпами вооружения, явилась также возобновленная попытка установления политических взаимоотношений с Советским Союзом.

Когда миссия сэра Стаффорда Криппса внезапно закончилась в связи с заключением договора между Германией и Советским Союзом в августе 1939 года*⁸, вскоре после этого, 25 августа 1939 года, Англия заключила союзный договор с Польшей. Так как германо-польский кризис уже тогда вступил в неотложную стадию, то цель этого союзного договора в этот момент была совершенно ясна: он должен был поддерживать Польшу против Германии и одновременно заверить Гитлера в том, о чем английская дипломатия уже заявила до этого в Берлине: что Англия в этом случае не будет действовать так, как год тому назад в качестве посредника в пользу Германии, а, наоборот, будет поддерживать Польшу против Германии (до 1932 года с английской стороны неоднократно неофициальным путем давали знать в Берлин о том, что в Англии также считают необходимым пересмотр границы в германо-польском «коридоре»*⁹).

В связи с тем, что прогрессивные круги германского народа всегда считали несправедливым ранее проведенный раздел территории Польши между Пруссией и царской Россией и выступали за восстановление Польши в ее национальных границах, то со стороны Германии не имели места никакие территориальные ревизионистские пожелания по отношению к Польше. Только вопрос с «коридором» требовал, якобы, урегулирования. Однако речь идет только о проблеме с сообщением. Об этом, так же как и о статусе города Данциг, при других обстоятельствах должна была быть обусловлена договоренность с Польшей непосредственно. Во всяком случае, настроение германского народа по отношению к гитлеровской операции против Польши было таким же, как и при оккупации Праги.

2 сентября*¹⁰ казалось, что в последний момент дело все же окончится компромиссом и войны удастся избежать. Муссолини предложил новую конференцию. Германия и Франция приняли предложение, а также и английское правительство в предварительном ответе обнадежило прием Англии.

Большинство Палаты общин под руководством Черчилля в ночь с 2 на 3 сентября побудило английское правительство отклонить предложение Муссолини и утром 3 сентября английский посол явился в министерство иностранных дел в Берлине и передал английское заявление об объявлении войны, причем это, вопреки всяким дипломатическим обычаям, привело еще к бурной дискуссии между Риббентропом и Гендерсоном. Вскоре после этого явился также французский посланник. Франция хотела этой последовательностью выразить то, что на этот раз инициатива исходила от Англии и что Франция неохотно после нажима Англии объявила войну Германии.

О неофициальном германо-английском общении во время войны мне ничего неизвестно.

Различные объяснения о готовности Германии к миру, которые содержались в речах Гитлера, произнесенных им в рейхстаге во время первого военного года, насколько мне известно, остались без ответа. Они были так составлены, что не могли являться основанием для переговоров, если они не были одновременно сопровождаемы конкретными предложениями, направленными конфиденциальными путями.

О подобных предложениях я никогда ничего не слышал. Вряд ли кто серьезно воспринимал видимую готовность Гитлера к миру.

С 1933 года я не занимался больше политическими вопросами, а только экономическими, так что некоторые сведения по политическим вопросам мне известны, хотя непосредственного участия в их разрешении я не принимал. Фактом является то, что о возможном политическом общении Англии с Германией я не знаю, но это не доказывает того, что оно действительно не могло иметь места. Особенно во время войны подобные вещи держались в большом секрете.

Когда Гесс улетел в Англию, то, конечно, очень много дискутировали о том, не получил ли он все же секретное задание от Гитлера. Но я ничего подлинного об этом не слышал. Наоборот, в то время рассказывали, что адъютанты, которые помогали ему при «бегстве», были, якобы, арестованы и, по-видимому, даже расстреляны. Об этом мне также ничего подлинного не известно.

В ходе войны я пытался при каждой представившейся возможности убедить статс-секретаря, а также и самого Риббентропа в том, что нужно пытаться всеми средствами закончить войну дипломатическим путем.

Так как я не был компетентен заботиться об этих вопросах, я, в связи с опытом из моих экономических переговоров или бесед с иностранными дипломатами и впечатлением от моих поездок, воспользовался случаем, чтобы выразить свои взгляды. Из отрицательной позиции, с которой встречались мои представления, я мог только заключить, что Гитлер не хотел предпринимать попыток окончить войну дипломатическим путем или потому, что он вообще считал это бессмысленным, или потому, что он знал, что он никогда не достигнет выносимых условий мира, или потому, что он все еще действительно воображал, что он сможет военным путем добиться победы в этой войне.

При таком изложении я постарался объективно передать понимание различных политических факторов в Англии и Германии в отдельные периоды развития германо-английских отношений и суждение этих факторов об определенных политических мероприятиях, так как полагаю, что подобному объективному изложению будет придано большое значение.

Ниже я еще раз коротко обобщаю важнейшие точки зрения, которые имеют значение для оценки этого развития.

По-моему мнению, первые видимые и временные внешнеполитические успехи Гитлера в 1935—[19] 38 годах нужно объяснить тем, что они основывались на доверии, которое завоевала внешняя политика демократической Германии в мире. Это было облегчено еще и тем, что он сначала сделал вид, что он, якобы, продолжает эту внешнюю политику и что он пользуется той же самой терминологией, как до сего времени демократическая внешняя политика.

В большинстве стран мира, прежде всего в Англии, а также среди преобладающего большинства германского народа, утешались тем, что Гитлер, хотя и пользовался насильственными методами, однако он хотел осуществить справедливые ревизионистские пожелания и что он хотел добиться этого мирным путем, без войны.

Затем наступило жестокое пробуждение как с этой, так и с той стороны германских границ. Было ясно, что если Гитлер требовал равенства в вооружении, то он не думал о равноправии и самообороне германского народа, а о вооружении для подготовки к войне.

Было ясно, что если Гитлер требовал возвращения в империю немцев, проживающих за границей, то он не думал о правах нации на самоопределение, их свободе и правах этих немцев вообще, а об аннексии областей для завоевания новых политических и военных позиций.

Было ясно, что Гитлер не удовлетворялся своей мнимой программой объединения всех немцев в одно государство, а что он хотел захватить чужую область и подчинить себе другие народы.

Было ясно, что Гитлер, таким образом, дискредитировал перед всем миром справедливые требования германского народа и создавал для фашистской Германии все новых врагов.

Было ясно, что Гитлер не был намерен соблюдать заключенные договора, и не только ранее заключенные договора Германии, а также и заключенные им самим. Это было окончательно ясно, что Гитлер совершенно не хотел мирной договоренности с европейскими народами, и что он искал только такие державы в качестве союзников, которые проводили агрессивную политику, как и он сам.

Когда это все стало известно миру, и прежде всего Англии, то последний остаток доверия к Германии, который достался Гитлеру от Веймарской республики, окончательно пропал, и для него не имелось больше никакой возможности добиться «мирным путем» хотя бы незначительного внешнеполитического «успеха». Так как он, несмотря на это, с ожесточением и фанатизмом и не слушая ничьих советов, настаивал на своих планах, то это развитие неизбежно привело к войне.

КЛОДИУС

Перевел: переводчик 4 отдела 3 ГУКР МГБ СССР гв[ардии] мл[адший] лейтенант СМИРНИЦКИЙ

 

Примечания:

*¹ Так в документе, речь идет о британском государственном деятеле и дипломате Эдгаре Винценте Д'Аберноне.

*² Так в тексте, речь идет о французском политическом и государственном деятеле Александре Мильеране, в 1920—1924 гг. президенте Франции.

*³  Так в документе, возможно, речь идет о французском государственном и политическом деятеле Эдуаре Эррио.

*⁴ Так в документе, здесь и далее речь идет о плане Дауэса.

*⁵  Речь идет о британском государственном и политическом деятеле Артуре Гендерсоне.

*⁶  Речь идет о британском банкире Коллете Нормане Монтагю.

*⁷  Речь идет о немецком дипломате Леопольде фон Геше.

*⁸  Речь идет о пакте Молотова—Риббентропа, подписанном в Москве 23 августа 1939 г.

*⁹  Речь идет о т.н. Данцигском коридоре.

*¹⁰ Так в документе, нацистская Германия напала на Польшу утром 1 сентября 1939 г.