4. Самара и Омск

4. Самара и Омск

Самара была пристрастно враждебна к Омску. Записка «областников», как было отмечено, основной мотив этой неприязни видела в отказе со стороны Сибирского правительства признать непререкаемый авторитет Комуча. Очевидно, здесь имеется в виду программа, выдвинутая «учредиловцами» на состоявшемся 15—16 июля в Челябинске совещании. Совещание это произошло под влиянием военных потребностей, которые с момента взятия Уфы выдвинули необходимость создания единого фронта³⁴. На совещании Брушвит огласил «в порядке информации» проект организации центральной всероссийской власти: верховной государственной властью признается вс. У. С., временно до созыва У. С.; «высшим органом государственной власти является Комитет членов У. С.; основные законы изъемлются из компетенции Комитета и откладываются разрешением до созыва У. С.; центральный орган Правительства образуется «на началах коалиции» [«Хроника». Прил. 85]. Сибирские представители заявили, что они не имеют полномочий для рассмотрения поставленного вопроса³⁵. Что происходило за кулисами, в сущности, мы не знаем. Конечно, последующие обвинения сибиряков в «сепаратизме», в противность «единству», представляемому Комитетом У. С., притянуты искусственно [Майский. С. 201]. Одно пожелание самоупраздниться в глазах тех, кто считал себя «народными избранниками», являлось уже проявлением реставрационных настроений».

Сколь позорны были по существу взаимоотношения двух создавшихся областных государственных противо-большевицких образований, какую печальную картину разобщенности раскрывала перед чехами³⁶ русская общественность, свидетельствует рассказ Льва Кроля, попавшего в Челябинск к моменту совещания. Никогда нельзя забывать, что все эти споры шли в разгар боев с германо-большевицкими силами, как любили подчеркивать тогдашние политические деятели. Дело началось с «дипломатической» переписки между стоявшими друг против друга поездами двух русских правительств. Обмен «нотами» продолжался целые сутки. Попытку найти выход предпринял Гинэ. Он предложил всем собраться в вагоне-столовой Сибирского правительства, чтобы сняться. Самарцы, однако, не явились. За ними посылали, но они не шли. Тогда, по предложению Гинэ, было единогласно принято положение, что никаких инициаторов в данном совещании нет. В конце концов «самарцы явились на совещание сухо-официально» [Три Года. С. 64—66].

Какое-то постыдное ребячество проявили общественные деятели в Челябинске... Но это ребячество становилось трагичным, так как отзывалось на большом государственном деле³⁷. Разговаривая о создании всероссийской власти, Сибирское и Самарское правительства пока что сносились, как иностранные державы, через своих министров ин. Дел³⁸. Эти державы ведут таможенные войны. Кто начал? «Самара повела кампанию», — говорит Гинс. По-видимому, он прав. По крайней мере, первая, помеченная 13 августа бумага, начинавшая таможенную войну, принадлежит Самарскому правительству и подписана Веденяпиным [Гинс. С. 49-51]. Самара пыталась бить Сибирь рублем, запретив всякие «денежные операции». Сибирь, в свою очередь, отвечала «таможенными заставами». Своеобразие финансовой политики, практиковавшейся Комучем, выступает в убогой сцене, описанной Кролем. Здесь терпящей стороной является уже Урал. Так как Комуч захватил в Казани «несчетное количество марок и бандеролей», то Кроль от имени Уральского обл. правительства просит самарского министра финансов Ракова уступить «хоть немного».

 «— Продадим с удовольствием, — отвечает Раков.

— А по какой цене?

— Да по номинальной.

— Как по номинальной? Тогда ведь наше население будет платить вам налоги, а чем мы будем покрывать наши расходы?

— Не хотите, не надо.

— Так лучше, чтобы население нам совсем не платило налогов?

— Это уж как вам угодно.

На этот раз, однако, удалось урезонить, по крайней мере, на словах. Мы успели раньше изготовить марки и бандероли, чем получить их из Самары» [с. 94].

* * *

Между Самарским и Сибирским правительствами возник «курьезный» спор из-за Зауралья — спор, в значительной степени вновь на почве претенциозности Самарского правительства. Сибирское правительство постановило включить в сферу своего влияния уезды Челябинский и Златоустовский, которые на некоторое время ходом борьбы с большевиками были оторваны от Европейской России. Самара протестовала на том основании, что «изменение административных границ областей Российской Федеративной Демократической Республики возможно не иначе, как суверенной волей вс. Учр. Собрания». Сам Златоуст колебался в выборе той или иной «ориентации» [Майский. С. 199]³⁹. Но суть спора в данном случае, конечно, лежит не в этой плоскости экономической или административной целесообразности.

На Златоуст претендовало и образовавшееся в Екатеринбурге областное Правительство Урала, которое, в свою очередь, являлось камнем преткновения. Гинс подчеркивает взаимное понимание и единство политического настроения между Екатеринбургом и Сибирью [с. 135]. Послушаем самого творца Екатеринбургского правительства JI. А. Кроля. Идея нового областного правительства возникла в дни Челябинского совещания. По мнению Кроля, «выяснилось (?), что для горнозаводского Урала совершенно не подойдет ни политика Самары, ни политика Омска»... Отдать той или другой стороне освобожденный Урал означало в обоих случаях толкать его на большевизм. В поезде при возвращении из Челябинска Кроль выслушивает жалобы комиссара Сибирского правительства по Челябинскому у[езду] Будеско на произвол военной власти. Представители гражданской власти бессильны, а население винит во всем гражданскую власть. Мысль о правительстве, при котором, очевидно, не будет этого «своеволия» военной власти, еще глубже пускает свои корни. Подумывал Кроль с другими «возрожденцами» о том, что именно в столице Урала можно будет создать власть, вполне соответствующую по духу «Союзу Возрождения», независимую от Самары и Омска, которая и может сделаться центром будущей всероссийской власти. Таким образом искусственно рождали нового претендента. Майский назвал Кроля «умным и хитрым». В данном случае он был, однако, скорее утопистом: реалист ген. Болдырев никак не мог понять целесообразности создания нового областного правительства. В Екатеринбурге к моменту возвращения Кроля уже создалась местная власть — «Комитет народной власти», где руководящую роль играли эсеры, высказавшиеся против допущения к.-д. к участию в нем [с. 76]. Все обычные симптомы были уже налицо. Так, начальник гарнизона Шерехов был «не прочь разогнать» новую народную власть. Между комитетами всех партий пошли «переговоры». Не удержались общественные деятели от того, чтобы в заварившуюся политическую кашу не вмешивать иностранцев. Представитель чехов Рихтер высказался «осторожно» за власть Комуча. (Чехи не сочувствовали всякому «сепаратизму».) «Союзники» настаивали на образовании независимого от Омска и Самары правительства. Майор Гинэ «настолько резко подчеркнул, что чехи только подсобный элемент для союзников, а потому не должны позволять себе вести какую-либо сепаратную от них политику, что Рихтер явно предпочел замолчать» [с. 72]. Так создавалась уральская областная власть, коалиционная по своему составу.

Затем начались переговоры с Омском и Самарою. Автономный Урал не мог, конечно, существовать без «суверенитета» со стороны Омска или Самары. Сибирь, не сочувствовавшая раздроблению власти, шла в лице прибывшего в Екатеринбург Гришина-Алмазова на эту автономию. Пусть неискренно только потому, что без такого «буфера» неизбежны были, по мнению Иванова-Ринова, вооруженные столкновения с Комучем [с. 85]. Самара, столь горячо отстаивавшая потом областные правительства, с самого начала резко потребовала «безоговорочного подчинения» Комучу [с. 77]. Задавшись первоначально высокими целями создания как бы идеальной демократической власти, Правительство Урала попало, как между молотом и наковальней, между боровшимися за «гегемонию» Омском и Самарой... «Мы» должны были «лавировать», — мягко говорит Кроль [с. 86]. Правительство хотело быть самостоятельным, назначило также министра иностранных дел для сношения с «милыми соседями, как Омск и Самара», а положение было такое, что не исключалась «возможность в крайнем случае и установления при помощи чехов власти Самары», так как Комуч не хотел примириться с тем, что Урал будет «вассалом» сибирских «сепаратистов».

Желающие могут найти у Кроля изображение многих бытовых черт, характеризующих борьбу сил... и двурушнической дипломатии самого мемуариста, с чрезвычайной эластичностью пытавшегося проходить между попадавшимися на пути Сциллами и Харибдами. Кролю нужно «рассеять предубеждение Самары», и он изготовляет сборник документов, «ярко рисующих моральную физиономию Омска. Эффект в Уфе получается «огромный» [с. 93]. Кроль встречает со стороны «учредиловцев» «совершенно новое отношение»...