ЯЛТА-45 ВТОРАЯ СХВАТКА ТИТАНОВ

1 сообщение / 0 новое
Alina
ЯЛТА-45 ВТОРАЯ СХВАТКА ТИТАНОВ

Из летописи Великой Отечественной

Специальный поезд 3 февраля доставил советскую делегацию из Москвы в Симферополь. В середине того же дня на аэродроме в Саки нарком Молотов встретил с небольшим интервалом сначала премьера Великобритании Черчилля, а затем президента США Рузвельта, прилетевших из Валетты.
После сытного полдника на аэродроме члены делегаций на автомашинах направились на побережье, к месту конференции. И тут получилась незадача. Гостям обещали показать красоты Южного берега Крыма, но, покинув аэродром, кавалькада автомашин окунулась в такое молоко тумана, что на расстоянии нескольких метров ничего не было видно. Пришлось включить фары. Только при спуске к Южному берегу туман рассеялся, выглянуло солнце. Сразу стало теплее и радостнее на душе.
Вдоль всей трассы до Ялты, на серпантинах, на склонах пологих гор, на мостах, вдоль улиц попутных горных селений и на берегах речек стояли вооруженные красноармейцы. Были приняты строжайшие меры предосторожности во избежание возможных диверсий против участников конференции.
По прибытии в Ялту каждая делегация союзников направилась в предназначенную ей резиденцию: американская – в Ливадийский дворец; английская – в Воронцовский, в Алупке; советская – в Юсуповский, в Кореизе.
Первому заседанию глав правительств союзных государств предшествовали две встречи наркома Молотова с послом США Гарриманом и министром иностранных дел Англии Иденом. Главный вопрос в обоих случаях – повестка дня конференции и ее продолжительность. Разногласий не возникло: основной вопрос – окончание войны с Германией; продолжительность – не более пяти-шести дней.
В пятнадцать часов 4 февраля Председатель СНК СССР Сталин встретился с Черчиллем. Состоялся беглый обмен мнениями о положении на фронтах, оценка недавнего прошлого и настоящего. Собеседники были откровенны.
Премьер Черчилль заявил:
– Гитлер приготовил паутину, но забыл про паука.
Глава советской делегации лаконичен:
– Гитлер как стратег испортился. Фон Бок был у него гораздо умнее. Фон Рунштедт поступил очень глупо, начав свое наступление в Арденнах в то время, когда у Германии совершенно иссякли резервы.
В шестнадцать часов Сталин встретился с Рузвельтом. Вначале и здесь на первом плане оказались фронтовые дела в Европе и на Филиппинах. Но вдруг американский президент круто меняет тему разговора. Он очень хорошо чувствует себя в Крыму, и когда не будет президентом, то хотел бы попросить Советское правительство продать ему Ливадию. Председатель СНК СССР отвечает, что Крым представляет еще малокультивированную страну и тут предстоит немало поработать и развить.
Сталин спрашивает, думают ли союзники наступать на Западном фронте? Рузвельт отвечает, что первое наступление начнется 8 февраля. Затем последуют вспомогательное наступление 12 февраля и большое наступление в марте. Об этих планах генерал Маршалл доложит на конференции. Вообще, по поводу продолжения войны с Германией адмиралом Леги подготовлена памятная записка.
Беседа сразу становится конкретной. Сталин говорит, что у гитлеровцев имеется два источника, из которых они получают уголь – Рур и Силезия. Если немец потеряет эти районы, то у них не будет угля. Кроме того, в Германии не хватает хлеба. Если союзники лишат противника угля, то недостаток угля и хлеба может послужить причиной внутреннего краха Германии. Рузвельт спрашивает: «Установлены ли советскими армиями предмостные укрепления на Одере?» Сталин отвечает: «Красная Армия форсировала Одер в пяти-шести местах и ведет бои за расширение плацдармов на его левом берегу».
Рузвельт говорит, что у союзников нет предмостных укреплений на Рейне. Трудность его форсирования состоит в том, что река не замерзает зимой. Поэтому Рейн придется форсировать либо в Голландии, либо на юге, где очень сильное течение. Но Эйзенхауэр уверен, что в марте он форсирует Рейн. Сталин заявляет, что советские военные как раз предпочитают, чтобы льда вовсе не было на реках при форсировании.
Приближается время открытия конференции, но Черчилль еще не прибыл, и Рузвельт выясняет еще один сложный вопрос: «Насколько понравился маршалу Сталину генерал де Голль?» Сталин отвечает, что во время переговоров с ним в Москве де Голль говорил о границах Франции на Рейне. Рузвельт добавляет, что англичане хотят сделать Францию сильной державой, имеющей двухсоттысячную армию. Эта армия должна будет в случае новой агрессии Германии принять на себя первый удар и удержать позиции до тех пор, пока англичане не создадут своей собственной армии. «Англичане – странные люди. Они хотят кушать пирог и хотят, чтобы этот пирог оставался у них в руке целым». Сталин соглашается: «Это очень сильно сказано, господин президент».
Семнадцать часов. Участники конференции «Большой тройки» заняли места за круглым столом. Председатель СНК СССР просит Рузвельта открыть заседание.
Глава американской делегации начинает с заявления:
– Ни в законе, ни в истории не предусмотрено, что я, Рузвельт, должен открывать совещания. Лишь случайно я открывал совещание также в Тегеране. Я считаю для себя большой честью открыть нынешнее совещание. Прежде всего я хотел бы выразить благодарность за оказанное мне гостеприимство советской стороной. Руководители трех держав уже хорошо понимают друг друга, и взаимопонимание между ними растет. Все мы хотим скорейшего окончания войны и прочного мира. Поэтому мы можем приступить к неофициальным беседам. Я считаю, что откровенность в переговорах позволяет быстрее достичь хороших решений. Перед участниками совещания будут карты Европы, Азии и Африки. Но сегодняшнее заседание посвящается положению на советско-германском фронте, где войска Красной Армии столь успешно продвигаются вперед. Я прошу кого-либо доложить о положении на советско-германском фронте.
В дискуссию вступает Председатель СНК СССР Сталин:
– Я могу предложить, чтобы доклад сделал заместитель начальника Генштаба Красной Армии генерал армии Антонов.
– Премьер Черчилль и я готовы выслушать доклад генерала Антонова, – соглашается Рузвельт.
Подробно обрисовав ситуацию на советско-германском фронте от реки Неман до Карпат, генерал армии Антонов изложил результаты наступления Красной Армии в январе.
К 1 февраля, за восемнадцать дней наступления, советские войска на направлении главного удара продвинулись до пятисот километров. Средний темп продвижения составил двадцать пять–тридцать пять километров в сутки.
Советские войска вышли на Одер на участке Кюстрин – Франкфурт и овладели Силезским промышленным районом. Перерезаны пути, связывающие Восточнопрусскую группировку противника с центральными районами Германии.
Таким образом, кроме Курляндской группировки (26 дивизий) изолирована группировка в Восточной Пруссии (27 дивизий); окружены и уничтожаются значительные группировки немцев в районах Лодзи, Торна, Познани, Шнейдемюля общей численностью до 15 дивизий.
Прорваны сильные, долговременного типа оборонительные позиции немцев в Восточной Пруссии – на Кёнигсбергском и Летценском направлениях. Разгромлено 45 дивизий немцев, причем противник понес потери: пленными – свыше ста тысяч человек, убитыми – около трехсот тысяч человек.
Генерал армии Антонов продолжал:
– Вероятные действия противника.
Немцы будут защищать Берлин, для чего постараются задержать продвижение советских войск на рубеже реки Одер, организуя оборону за счет отходящих войск и резервов, перебрасываемых из Германии, Западной Европы и Италии. Для обороны Померании противник постарается использовать Курляндскую группировку, перебрасывая ее по морю за Вислу.
Немцы будут прочнее прикрывать Венское направление, усиливая его за счет войск, действующих в Италии.
Переброска войск противника.
На нашем фронте появились: из Германии – 9 дивизий; с Западного фронта – 6 дивизий; из Италии – 1 дивизия. Находятся в переброске 4 танковые и 1 моторизованная дивизии. Вероятно, будет еще переброшено до 30 – 35 дивизий.
Таким образом, на нашем фронте вполне может дополнительно появиться 35–40 дивизий противника.
В заключение Антонов высказал ряд пожеланий союзникам.
Доклад получился исчерпывающим и впечатляющим. Рузвельт слушал его с большим интересом. Черчилль чаще обычного попыхивал сигарой и не сводил глаз с докладчика, не обращая внимания на переводчика.
Председатель СНК СССР Сталин, не скрывая удовлетворения от доклада, обратился к присутствующим:
– Есть ли вопросы к генералу Антонову?
– Я хотел бы узнать, генерал Антонов, как Советское правительство предполагает поступить с немецкими паровозами, вагонами и железными дорогами? – Рузвельт всем корпусом повернулся к докладчику. – Предполагает ли оно перешивать германские железные дороги на более широкую колею?
Этот вопрос неоднократно обсуждался в Ставке и не представлял трудности для Антонова. Он ответил:
– Советское командование перешивает минимальное количество направлений в целях боепитания войск.
– Большая часть железных дорог остается не перешитой. Перешивку железных дорог советское командование делает без большой охоты, господин президент, – дополнил генштабиста Сталин.
В дискуссию тут же вступил Черчилль:
– Я считаю, что имеется ряд вопросов, которые целесообразно обсудить трем штабам. Например, вопрос о времени. Следовало бы выяснить, сколько времени потребуется наци для того, чтобы перебросить из Италии 8 дивизий на советский фронт? Что следовало бы предпринять для того, чтобы предотвратить такую переброску? Не следует ли перебросить часть войск союзников через Люблянский проход на соединение с Красной Армией? А теперь я предлагаю, чтобы генерал Маршалл сделал доклад об операциях на Западном фронте, осуществление которых будет огромной помощью советским армиям.
Доклад генерала Маршалла обстоятелен, но изобилует общими местами. Оценки его категоричны:
– На Западном фронте последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы. За последнюю неделю генерал Эйзенхауэр перегруппировал свои дивизии. В то же время он продолжал оказывать давление на противника в районе германского контрнаступления. В результате проведенных им операций стало известно, что в Арденнах у немцев имеются весьма большие силы. Поэтому Эйзенхауэр начал концентрировать свои силы на севере.
В южной части фронта, то есть к северу от Швейцарии, задача намеченной операции состоит в том, чтобы отбросить немцев в районе Мюльхаузена и Кольмара. Задача операций, ведущихся к северу от Страсбурга, состоит в том, чтобы ликвидировать ряд плацдармов на левом берегу Рейна.
В настоящее время 21-я группа армий и 9-я американская армия под командованием Монтгомери готовятся к наступлению на северном участке. Командование союзников надеется, что эта операция начнется 8 февраля. Вторая операция начнется через неделю. Союзники рассчитывают, что немцы отступят к Дюссельдорфу, и союзные войска двинутся на Берлин. В это наступление будет введено столько сил, сколько окажется возможным ввести с точки зрения снабжения. Будут применяться парашютные войска. Переход Рейна на севере считается возможным в начале марта. Имеется три пригодных места для форсирования Рейна.
В течение некоторого времени операции на Западном фронте развивались медленно из-за задержки в снабжении. После открытия Антверпена дела идут лучше, и союзники могут ввозить семьдесят–восемьдесят тысяч тонн горючего. Немцы стараются мешать снабжению союзников и продолжают бомбардировать Антверпен летающими бомбами. Сегодня получены сведения, что вблизи Антверпена в течение суток упало шестьдесят летающих бомб и шесть крылатых ракет…
Сталин неожиданно прерывает Маршалла:
– Бомбы и ракеты редко попадают в цель.
– Но всегда возможно, маршал Сталин, попадание бомб в суда, находящиеся в порту, – возразил Маршалл.
– Я хотел бы, – вступил в дискуссию Черчилль, – чтобы высказались фельдмаршал Брук и адмирал Каннингхэм. Сейчас очень важна скорость продвижения советских войск, поскольку Данциг является одним из мест, в котором сконцентрировано много подводных лодок.
– Какие еще имеются места концентрации подводных лодок? – поставил вопрос Сталин.
– Такими местами являются, несомненно, Киль и Гамбург, – с ходу ответил Черчилль.
– По моему мнению, – говорит Брук, – операции союзников на Западном фронте изложены полностью.
– У меня имеется несколько вопросов, – негромко сказал Сталин. – Я хотел бы знать, какова длина фронта, на котором предполагается осуществить решающий прорыв?
– Прорыв будет осуществлен на фронте в пятьдесят–шестьдесят миль, маршал Сталин, – ответил Маршалл.
– Есть ли у немца укрепления на том фронте, где предполагается прорыв, и есть ли у союзников резервы для развития успеха в случае их прорыва? Я хотел бы спросить, какое количество танковых дивизий сосредоточили союзники на участке прорыва? Советское командование во время зимнего прорыва сосредоточило девять тысяч танков. – Глава советской делегации хотел иметь полную картину в лагере союзников.
– Немцы создали укрепления тяжелого типа на участке прорыва, маршал Сталин. В составе резервов каждая третья дивизия – танковая. Из тридцати пяти дивизий двенадцать являются танковыми, – доложил Маршалл.
– Сколько танков имеется в дивизии союзников? – продолжил выяснение ситуации Сталин.
– До трехсот танков, маршал Сталин.
Черчилль тут же дополнил ответ Маршалла:
– На всем Западном фронте союзники имеют десять тысяч танков, маршал Сталин.
– На фронте главного удара советское командование сосредоточило от восьми до девяти тысяч самолетов, – негромко сказал Сталин. – А сколько самолетов имеется у союзников?
В дискуссию вступил британский маршал авиации Портал:
– У союзников действует почти столько же самолетов, маршал Сталин. Среди них имеется четыре тысячи бомбардировщиков. Их грузоподъемность от трех до пяти тонн.
– Каково превосходство союзников в пехоте? – поставил новый вопрос глава советской делегации. – У советского командования на фронте главного удара было превосходство на сто дивизий.
– В пехоте у союзников никогда не было и нет большого превосходства, – вмешался в разговор Черчилль.
Сталин прочно берет инициативу в свои руки:
– У советского командования имеется большое превосходство в артиллерии. Возможно, союзникам будет интересно узнать, как действует советская артиллерия? Год назад советское командование создало артиллерию прорыва. Это дало очень хорошие результаты. В артиллерийской дивизии имеется триста–четыреста пушек. Например, у маршала Конева на участке фронта в тридцать пять–сорок километров было установлено шесть артиллерийских дивизий прорыва. К ним была присоединена еще корпусная артиллерия. В результате на каждый километр прорыва приходилось двести тридцать пушек. Я извиняюсь, что отнял время, рассказывая сейчас об этом. Советская сторона высказала свои пожелания в отношении того, как союзные армии могут помочь советским войскам. Я хотел бы знать, какие пожелания имеются у союзников в отношении советских войск.
– Маршал Сталин, союзники вполне осознают трудность своей задачи. – Черчилль вынул изо рта сигару. – Но союзники уверены, что они решат поставленную задачу. Что касается пожеланий, то союзники хотят, чтобы наступление советских армий продолжалось столь же успешно.
– Маршал Сталин, – бросает реплику Рузвельт, – я вполне согласен с премьером Черчиллем.
Председатель СНК СССР искоса посмотрел на Рузвельта:
– Касаясь пожеланий, я спрашивал о них потому, поскольку Теддер высказал пожелание, чтобы советские войска не прекращали наступления до конца марта. Мы продолжим свое наступление, если позволит погода и дороги будут проходимы.
Рузвельт удовлетворенно кивнул головой:
– Я согласен с маршалом Сталиным. На конференции в Тегеране невозможно было составить общий план операций. Когда происходила Тегеранская конференция, между войсками союзников, двигавшимися с востока и с запада, было большое расстояние. Но сейчас наступило время, когда нужно более тщательно координировать операции союзных войск.
– Вопрос, поднятый Теддером в разговоре с маршалом Сталиным, может быть обсужден штабами союзников, – как бы продолжил свою мысль Черчилль. – Конечно, нас могут критиковать за то, что операции союзников не были скоординированы.
– Конечно, получился разнобой, – согласился Сталин. – Советские войска прекратили свое наступление осенью. В это время начали наступление союзники. Теперь получилось наоборот. Может быть, нашим военным стоит обсудить во время конференции планы летних операций?
– Это, может быть, необходимо сделать, – согласился Черчилль. – Наши военные могли бы заняться оперативными вопросами, пока главы правительств будут заниматься политическими.
– Это верное предложение, – кивнул головой Сталин.
– Я хотел бы дополнить сообщение генерала Маршалла, – вступил в дискуссию адмирал Каннингхэм. – Угроза новой подводной войны со стороны немцев является скорее потенциальной. Они достигли больших успехов в деле усовершенствования подводных лодок. Морским силам будет трудно с ними бороться. Подводные лодки немцы строят в Бремене, Гамбурге и Данциге. Я хотел бы просить, чтобы советские войска быстрее взяли Данциг.
Рузвельт обращается к главе советской делегации:
– Маршал Сталин, разве Данциг не находится еще под огнем вашей артиллерии?
– Нет, город Данциг и бухта еще не находятся под огнем советской артиллерии, – ответил Сталин и добавил: – Советское командование надеется скоро подойти к Данцигу на расстояние артиллерийского огня.
– Военные вполне могли бы встретиться завтра утром, – взял слово Черчилль. – Они должны обсудить положение не только на Западном и советско-германском, но и на Итальянском фронтах. Завтра я предлагаю провести заседание по политическим вопросам, а именно – о будущем Германии, если у нее будет вообще какое-либо будущее.
– Германия будет иметь будущее! – возразил Сталин.
Вечером 4 февраля генерал армии Антонов доложил Верховному о положении на фронтах. Завершив анализ обстановки, Сталин, Молотов и Майский допоздна работали над политическими вопросами: о послевоенном устройстве Германии и взимании с нее репараций. Их обсуждение на конференции 5 февраля получилось нелегким. Ни по одному из них решений принять не удалось. Решение о расчленении Германии удалось принять на третьем заседании 6 февраля. В этот же день главы правительств обсудили вопросы деятельности ООН и «польский вопрос».
Сталин тщательно готовился сам к каждому заседанию и добивался того, чтобы все члены советской делегации были хорошо ориентированы в достижении главных задач конференции. Вечером 7 февраля в резиденции нашей делегации в Кореизе он устроил для ее членов «коктейль-парти». Сталин не спеша переходил от одного столика к другому и, задав собеседнику интересующий вопрос, внимательно выслушивал его мнение.
Остановившись у столика Молотова, Председатель Совнаркома задал вопрос нашему послу в Лондоне:
– Товарищ Гусев, насколько искренен премьер Черчилль, так рьяно защищая необходимость включения французского представителя в состав Контрольного совета в Германии? Разве он не противоречит сам себе, заявляя, что этот вопрос следует вначале лишь затронуть, потом «поспать на нем» и все-таки решить его до конца конференции?
– Мне думается, товарищ Сталин, что в этом вопросе Черчилль искренен до конца. Как политик, давно занимающийся проблемой англо-германских отношений, и лично, как простой английский гражданин, переживший немало неприятных ситуаций в военные годы, он продолжает интуитивно бояться Германии в любом ее состоянии, даже в положении поверженной страны. В лице Франции он видит хоть какой-то реальный заслон на случай повторения агрессии. – Но почему же Рузвельт не склонен решать этот вопрос в ближайшие дни на этой конференции, а предлагает отнести это решение на две-три недели? – Сталин всем корпусом повернулся к нашему послу в Америке Громыко.
– В этом вопросе, товарищ Сталин, президент Рузвельт просто осторожничает и намерен выяснить отношение к нему в общественном мнении своей страны, – уверенно ответил Громыко. – Его не мучает боязнь, что в данном случае Франция, говоря словами Черчилля, может скончаться от несварения своих оккупационных обязанностей в Германии.
– А на какие слои общества в основном опирается Рузвельт внутри страны, товарищ Громыко? – снова спросил Сталин.
– Президент Рузвельт, конечно, защищает прежде всего интересы своего класса, буржуазии. Его противники справа, экстремисты, выдвигают нелепое обвинение в том, будто он иногда сочувствует социализму. Это – пропагандистский прием тех, кто не хочет добрых отношений между Советским Союзом и Америкой, – заявил Громыко. – Но достойного конкурента у Рузвельта нет.
– Понятно, – проронил Сталин и направился к столику военных советников. У адмирала Кузнецова он спросил:
– Следует или нет, товарищ Кузнецов, бомбить Данциг в данный момент, если морские верфи, строящие подводные лодки, там уже не действуют?
– Мы лучше воспользуемся их оборудованием в качестве репараций, товарищ Сталин, чем станем бесцельно уничтожать дорогостоящие станки, оснастку и материалы, – предложил Кузнецов.
Ответ был неожидан для Сталина. Он распорядился:
– В конце февраля или в начале марта войска маршала Рокоссовского овладеют Данцигом. Значит, уже сейчас, товарищ Кузнецов, надо поручить командованию Балтфлота быть готовыми к выполнению этой задачи.
У маршала авиации Худякова Верховный спросил:
– Какие авиабазы на Дальнем Востоке мы сможем представить американцам перед вступлением в войну с Японией? Где они должны находиться – на материке или на Камчатке?
– Для начала такого рода военного взаимодействия, товарищ Сталин, я бы предложил американцам Комсомольск или Николаевск, – заявил Худяков.
– А может, все же лучше разместить их авиацию на Камчатке? – не согласился Сталин.
– На Камчатке нельзя, товарищ Сталин, – возразил в ответ Худяков. – Там находится японский консул, и появление американцев вызовет ненужные осложнения.
– Верно-верно, – поддержал Худякова Верховный и направился к следующему столику, обратился к Кавтарадзе, служебные интересы которого включали Ближний и Средний Восток.
– Есть ли необходимость вносить изменения в договор с Ираном по поводу сроков вывода наших войск с его территории, товарищ Кавтарадзе?
– В этом нет никакой необходимости, товарищ Сталин, – возразил самоуверенный Кавтарадзе.
– Но что-то делать все-таки надо в Иране? – Председатель Совнаркома продолжил дискуссию с дипломатом.
– Я полагаю, товарищ Сталин, что в Иране нам следует поддерживать статус-кво, – упорствовал Кавтарадзе.
– Но почему англичане так спешат с выводом из Ирана союзных войск? – Сталин сделал характерный жест рукой. – При каких условиях наши шансы на получение нефтяной концессии выше: при нахождении наших войск в Иране или при выводе их оттуда до истечения договорного срока?
– Мне неизвестны причины беспокойства англичан по поводу Ирана, товарищ Сталин, – ответил Кавтарадзе. – На мой взгляд, прямой связи между нахождением наших войск в Иране и нефтяной концессией нет.
Утром 8 февраля Черчилль без предварительной договоренности приехал в Ливадийский дворец, чтобы обсудить с Рузвельтом ход конференции и согласовать совместные действия делегаций. Неожиданно для британского премьера главный союзник поставил перед коллегой застарелый вопрос: «Следует ли на этой встрече сообщить мистеру Джо о существовании «Манхэттенского проекта», работы по которому перешли в заключительную фазу»?
Британский премьер взорвался:
– Господин президент! Между нашими странами подписаны соглашения, которые ни одна из сторон не вправе нарушать. Я вынужден напомнить вам о секретном соглашении, принятом конференцией в Квебеке. В нем записано, что атомная бомба явится решающим фактором в послевоенном мире и сохранит абсолютный контроль в наших руках!
– Это сокрытие, Уинни, может поставить нас в неловкое положение перед маршалом Сталиным, – попытался урезонить коллегу Рузвельт. – Русские скрупулезно выполняют свои союзнические обязательства. В октябре они разрешили британским специалистам побывать на ракетной базе нацистов в Польше, в Дембице. Не уверен, что в их положении, вы пошли бы на такой шаг.
– Да, это так. Но атомная бомба, господин президент, совсем другое дело. Это фактор эпохального значения! Еще неизвестно, как будут складываться наши отношения с Советами после разгрома Японии. Я могу лишь утверждать, что они будут не столь благостными, как сегодня.
– Но ФБР, Уинни, не в состоянии проконтролировать поступки всех и вся. Я не знаю, какие новые шаги может предпринять тот же профессор Бор или кто-то другой из команды начальника проекта генерала Гровса.
– Этот довод не для меня, господин президент. Секретность по атомной программе должна быть соблюдена!
Хотя после встречи с британским премьером Рузвельт чувствовал себя не очень хорошо, он перед заседанием все же встретился со Сталиным. Круг обсуждаемых вопросов был широк.
Рузвельт обратился к Председателю СНК с просьбой о предоставлении американским ВВС двух аэродромов вблизи Будапешта. Мощь их авиации, базирующейся в Италии, не реализовывалась и наполовину из-за больших расстояний до объектов на территории Германии. Базирование истребителей в Венгрии имело бы особое значение для обеспечения истребительного эскорта, который необходим в связи с возрождением сил немецкой истребительной авиации, использующей реактивные самолеты.
Рузвельт высказал просьбу и о том, чтобы американским ВВС была предоставлена возможность базирования в Комсомольске или Николаевске для нанесения массированных ударов по Японии. Сталин ответил, что он положительно относится к этой просьбе. Что же касается Камчатки, то авиабазу там можно было бы предоставить лишь в последнюю очередь, так как на Камчатке сидит японский консул.
Но положительное решение этих вопросов, указал Сталин, напрямую связано с политическими условиями, на которых СССР вступит в войну с Японией. Они были изложены им Гарриману в Москве 14 декабря. В ответ Рузвельт заявил, что южная часть Сахалина и Курильские острова будут возвращены Советскому Союзу. Что же касается теплого порта, то он предложил еще в Тегеране порт Дайрен, но ему необходимо переговорить по этому вопросу с Чан Кайши. Рузвельт согласился на сохранение статус-кво Внешней Монголии и на аренду КВЖД.
Как бы подытоживая эту часть переговоров, Сталин заявил американскому президенту: «Если будут приняты советские условия, то наш народ поймет, почему СССР вступает в войну против Японии. В этом случае можно будет внести вопрос о вступлении Советского Союза в войну против Японии на рассмотрение Президиума Верховного Совета СССР, где люди умеют хранить тайну».
После заседания 8 февраля Сталин устроил в Юсуповском дворце официальный обед, на котором присутствовали члены всех трех делегаций. Когда в ходе обмена мнениями возникла репарационная тема, Рузвельт обратил внимание на неудачные аналогии Черчилля о лошади, которую надо кормить сеном и овсом, чтобы на ней ездить, и автомобиле, которому, чтобы его использовать, тоже необходим бензин в баках. Возобладал довод Сталина: «Немцы – люди, а не лошади и автомобили, и репарации им придется платить за причиненные в годы войны несчастья и раз-
руху».
Чтобы сгладить неприятный осадок от приведенной констатации, Черчилль предложил тост на серьезную тему. Он сказал:
– Я возлагаю свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина, которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса и гнета. Я считаю жизнь маршала Сталина драгоценным сокровищем и шагаю по земле с большой смелостью и надеждой, сознавая, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру.
Сталин отреагировал на этот «демарш» Черчилля своеобразно. Вначале он спросил глав союзных делегаций о том, знают ли они грузинскую виноградную водку чача? Оказалось, ни Рузвельт, ни Черчилль даже не слышали о ее существовании. Сталин продолжил мысль: по его мнению, чача – лучшая из всех видов водки. Он, правда, ее не пьет, предпочитая легкие сухие вина. Но Черчилля чача заинтриговала: «Как ее попробовать, маршал Сталин?» Сталин пообещал: «Постараюсь выполнить пожелание премьера Черчилля». И выполнил его. На другой день главы делегаций Америки и Великобритании получили в подарок от Сталина по две бутылки чачи.
Выиграв время рассуждениями о достоинствах чачи, Сталин продумал и предложил тост в ответ на «пылкую любовь к нему» Черчилля. Он сказал:
– Я хочу выпить за наш союз. В нем союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: «А почему бы мне не обмануть моего союзника?» Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он законченный дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга. Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым! Да будем мы как можно более откровенны!
В полдень 9 февраля Громыко получил вызов: «Немедленно прибыть к Сталину». Поздоровавшись, Председатель СНК протянул послу сложенный вчетверо лист бумаги, сказал:
– Вот письмо от Рузвельта. Я только что его получил. Я хотел бы, чтобы вы перевели мне это письмо устно. Хочу до заседания хотя бы на слух знать его содержание.
Громыко легко справился с переводом. Рузвельт сообщал о признании американским правительством прав Советского Союза на южную часть Сахалина и Курильские острова. Сталин не скрыл своего удовлетворения. Он начал ходить по кабинету, повторяя:
– Вот это хорошо. Очень хорошо. Очень, очень порадовал меня президент Рузвельт.
Тут же он высказался о возможных его последствиях:
– Письмо является очень важным. Америка признала, наконец, справедливость нашей позиции по Курилам и Сахалину. Очень хорошо, что Рузвельт пришел к такому выводу.
Громыко продолжил мысль Сталина:
– Этим решением Америка реабилитирует себя в наших глазах за то, что она способствовала Японии в начале века в Портсмуте оторвать от России ее территорию, товарищ Сталин.
– Америка заняла теперь хорошую позицию, – согласился Сталин. – Это важно и с точки зрения будущих отношений с американцами. А свои обязательства по Японии мы выполним.
Когда Громыко собрался уже покинуть кабинет Сталина, Председатель СНК задал ему неожиданный вопрос:
– Скажите, товарищ Громыко, президент Рузвельт, по вашему мнению, умный человек?
Для молодого американиста этот вопрос не был неожиданным. Сталин задавал его не раз и бывшим советским послам в Америке Уманскому и Литвинову. Он ответил:
– Рузвельт – человек большого ума и способностей, товарищ Сталин. Один тот факт, что ему удалось добиться переизбрания президентом в четвертый раз, говорит сам за себя. Ни один президент до него не избирался более двух раз. Рузвельт сломал эту традицию, и сломал эффективно. Выступления Рузвельта по радио в рубрике «Беседы у камина» производили на американцев очень сильное впечатление.
– Рузвельт сделал это очень ловко, – лаконично заметил Сталин. – Да, все было сделано так, как надо.
К исходу 9 февраля уже определились окончательные итоги конференции. Стало ясно, какие вопросы ее участникам удалось решить, а какие нет. Сталин нашел момент подходящим для «переналадки дум» на наши внутренние дела. Вечером он устроил обед для членов нашей делегации.
Оценивая обстановку на фронтах, Верховный сообщил, что войска генерала армии Черняховского и маршала Рокоссовского завершают операции на Балтике. По этому случаю он обратил внимание адмирала Кузнецова на необходимость быстрее взять под свой контроль объекты военно-морского профиля от Кёнигсберга до Штеттина. Генералу армии Антонову Верховный поручил предупредить маршала Толбухина о концентрации немецких танковых сил юго-западнее Будапешта.
После обсуждения вопроса о положении на Балканах, пришел черед дальневосточной темы. Предстоящая война с Японией немало озадачила наш Генштаб. Даже прикидочные, ориентировочные расчеты по ее обеспечению показывали, что с передислокацией действующих войск из Европы на Дальний Восток в два месяца не уложиться.
– Помимо передислокации необходимых объемов по личному составу и боевой технике, товарищ Сталин, необходимо принять особые меры по обеспечению скрытности самих перевозок, – сказал генерал армии Антонов.
Сталин весомо отреагировал на это замечание:
– Вот видите, товарищ Антонов, экстремальная ситуация на Дальневосточном ТВД и подвела нас к важнейшему государственному решению. Оно состоит в том, что необходимо проложить новую железную дорогу от Урала к Тихому океану. Пройти она должна намного севернее Транссибирской магистрали.
До начала заседания 10 февраля оставалось еще более двух часов, когда в Юсуповском дворце появились Черчилль и Иден. Сталин тотчас принял их в своем кабинете. Поводом к встрече послужила последняя фраза в соглашении по польскому вопросу.
Сталин предложил Молотову зачитать последний, третий, абзац советского проекта документа. Он звучал так: «Когда Польское временное правительство национального единства будет сформировано должным образом в соответствии с вышеуказанным, правительство СССР, имеющее дипломатические отношения с нынешним Временным правительством Польши, а также правительства Великобритании и США установят с Польским временным правительством национального единства дипломатические отношения». Теперь, согласился Черчилль, все союзные государства оказывались в равных условиях.
Главный вопрос, из-за которого Черчилль приехал в Кореиз, вроде бы положительно решен, но у него есть и другие вопросы к Сталину. Британское правительство хотело бы знать, какое именно количество английских военнопленных освобождено Красной Армией? Разрешит ли Советское правительство послать в их лагеря английских офицеров для ухода за ними? Можно ли будет направить для них грузы Красного Креста?
Два последних вопроса затруднений у Сталина не вызвали. Безусловно, можно. Но сколько английских военнопленных действительно освобождено в лагерях, он не знал.
Следующий вопрос Черчилля вызвал у Председателя СНК смешанное чувство удивления и возмущения. Британский премьер заявил, что в советском плену находится много немецких генералов. Он хотел бы знать, использует ли Советское правительство их только для пропаганды или оно намерено использовать пленных генералов в Германии?
– Избави бог! – сердито бросил в ответ Сталин и тут же перевел разговор в русло репарационной темы. Он спросил Черчилля, почему английская делегация выступает против фиксированной цифры репараций с Германии? Британский премьер ответил, что он только что получил телеграмму от военного кабинета, в которой его правительство высказывается против точной суммы репараций. Иден добавил, что в Лондоне нет комиссии по репарациям, подобно комиссии Майского в СССР, и поэтому военный кабинет не может высказать определенное суждение о цифре, названной советской делегацией.
Сталин недоволен. Черчилль жалеет немцев. Британский премьер возражает. Дело не в жалости, а в том печальном опыте с репарациями, который был у английского правительства после Первой мировой войны. Он выступает за то, чтобы СССР получил оборудование с германских заводов. Великобритании это выгодно, так как к ней перейдет германский экспорт. Сталин согласен: «Да, мы будем изымать германские заводы, как только до них доберемся».
В последний день конференции были окончательно отработаны ее основные документы, подписаны важные соглашения. Союзники договорились о том, чтобы довести до конца военный разгром Германии; содействовать созыву учредительной конференции ООН; при участии Советского Союза нанести военное поражение Японии; покарать военных преступников.
Но полного триумфа достичь не удалось. Не пожелали западные союзники поделиться с Советским Союзом информацией о своих атомных секретах, сорвали решение «польского вопроса», не допустили договоренности о репарациях с Германии. Положительных решений, однако, было больше, и это обнадеживало.

http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=57048