Автор: Лариса ЯГУНКОВА.
21.01.2010
Есть люди, которые самим фактом своего существования соединяют прошлое, настоящее и будущее. Один из них — Антон Павлович Чехов. Как, неужели 150 лет прошло со дня его рождения? Прожив всего несколько лет в ХХ веке, он охватил своим писательским оком весь этот многотрудный, многострадальный и великий век, встал с ним вровень, а теперь устремился в новое столетие.
ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ДАТА, конечно, дает творческий импульс всем почитателям Чехова, всем исследователям и хранителям его необъятного наследия. Их очень много — достаточно вспомнить участников юбилейной историко-документальной выставки, которая проходит ныне в Выставочном зале федеральных архивов: тут, разумеется, и гостеприимный хозяин — Федеральное архивное агентство, и Министерство культуры РФ, и Российский государственный архив литературы и искусства, и прославленные государственные музеи — Исторический, Литературный, Театральный имени А.А. Бахрушина, Третьяковская галерея и Музей МХАТ, а также Российский государственный архив кинофотодокументов, Издательский дом Сергея Орлова и несколько частных коллекционеров. Вот сколько организаций и людей сошлись в своей преданности Чехову.
Долго, наверное, думали-гадали, как сделать выставку притягательной для многих посетителей, как раскрыть собственную сверхценную идею: Чехов — не только великий писатель, отдаленный от нас более чем столетием (заметьте: отдаленный!), но и живой, сердечный, теплый человек, готовый помочь своим примером каждому. Возобладала довольно спорная мысль, что Чехов получил всемирное признание прежде всего как великий драматург и в этом качестве наиболее интересен современникам, а потому историю его жизни надо представить как пьесу, в которой он выступает главным героем. В таком случае действующими лицами становятся его родные, друзья и знаменитые современники, которым предстоит объяснять нам Чехова. Таковых набралось свыше трех десятков — издатели, публицисты, писатели, режиссеры, актеры, общественные деятели, живущие вплоть до наших дней,— весьма внушительный список, заявленный в программе. Там же были означены три «действия» в пятнадцати «сценах». Вся же выставка получила название «Чехов. Неоконченная пьеса».
Что ж, разместить более 350 экспонатов и среди них преимущественно автографы, письма, фотографии (хотя есть тут и подлинный дорожный сундук Чехова, предоставленный Музеем МХАТ, и семейный чайный сервиз из Литературного музея, и театральные костюмы — от Бахрушина), приковать к этому рассеянное внимание, конечно, очень не просто — нужно прибегнуть к некоему организующему началу. Но вряд ли посетитель, сиречь «зритель», даже вооружившись программой, проникнется замыслом устроителей — показать «малоизвестного Чехова», для кого-то лишь только сына, брата, доброго малого, и будет по кусочкам слагать его мозаичный портрет. Нет, посетитель станет искать на выставке «всеобщего Чехова» — художника и властителя дум. Сколько ни выдвигай на первый план очевидцев и современников, вплоть до «реально звучащих» в записи граммофонных певцов, призванных создать атмосферу начала минувшего века, а выставка так или иначе строится вокруг Чехова-писателя. И лучшее, что в ней есть,— не интриги вокруг «маленького чувствительного романа», а отображение писательского роста и неразрвыно связанного с ним осознания человеческого призвания, которое выразилось потом в замечательных чеховских словах: «Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья человека».
Служение общему благу — вот она, цель, достойная художника. И Чехов в высшей степени стремился к ней. Его интересовал живой реальный человек со всеми его делами, заботами и чувствами; он призывал этого человека к очищению через труд и заботу о ближнем. Он и сам готов был порадеть за людей не только словом, но и делом. Труженик не только на литературной ниве, но и на поле общественной деятельности, он никогда не отказывался от своей первой профессии врача, строил на свои средства больницы и школы, принимал участие во Всероссийской переписи населения, проехав для этого всю Сибирь, вплоть до Сахалина. При всем при том Чехов никоим образом не стремился обратить на себя внимание, снискать почёт и знаки отличия.
«Это был самый обыкновенный человек,— писал близко знавший его издатель А.С. Суворин,— в какой-нибудь компании его трудно было отличить от других: ни умных фраз, ни претензий на остроумие. Всё в нем было просто и натурально».
Из этого высказывания следует только то, что Чехов не боялся предстать в глазах окружающих обыкновенным смертным. Он не присваивал себе монополии на исключительные чувства и переживания и в письме к тому же Суворину упоминал, что страдал в этой жизни не больше «чем страдают сапожники, математики, кондукторы». Он готов был разделить со всеми и каждым бремя жизни.
Но неужели именно эта человечнейшая черта гения дала устроителям выставки повод настойчиво подбирать цитаты, в которых варьируется слово «обыкновенный»? Уж не собираются ли они доказать, что восприятие Чехова как личности феноменальной в XXI веке устарело? Ныне всё унифицируется — унифицирован и гений.
Хочется обратиться к приведенному, по счастью, тут же письму писателя, публициста и редактора Н.К. Михайловского, который взял на себя смелость дополнить подпись молодого автора: не Ан. Чехов, но Антон Чехов — и объяснил это так: «Чехов — фамилия не редкая, а вы — редкий».
А ведь у Чехова до того было чуть ли не пятьдесят псевдонимов, «подписух», как называли их сотрудники «мелкой» прессы. Он свое имя буквально истрепал и развеял. Таких юмористов было в Москве полно — и вот, смотрите-ка, редкий! Что совершило в нем поворот к рождению личности, рождению писателя? Убийство Александра II «Народной волей»? Похороны Тургенева? Знакомство с Чайковским? А может быть, наблюдение за работой «безголовой» городской Думы? Так или иначе, но в ту пору он написал брату: «Я газетчик, но это временно: оным не умру».
В программе выставки этот период в жизни Чехова назван «Новое время». Конечно, общественно-политическая обстановка 80-х годов способствовала вызреванию Чехова — писателя и гражданина. Но устроители выставки взяли себе за правило — политики не касаться. «Обыкновенному» Чехову можно и без политики обойтись. И без поездки на Сахалин — тоже. Выставка, конечно, тенденциозна — в духе нашего времени. Ее посыл — уйти от образа Чехова как народного заступника, как пророка русской революции, отображавшего все язвы той удушающей действительности. Устроителям выставки вполне удалось отлучить «обыкновенного» Чехова от обыкновенной жизни. И это очень обидно: выставка-то богатейшая, полная архивных драгоценностей, а полноты чеховского бытия тут нет. Невольно задумываешься о том, как подлое время и его реалии меняют взгляд на великого человека.
Когда-то устами своего героя Чехов высказал глубоко волновавшую его мысль: «…мне кажется, если я и умру, то всё же буду участвовать в жизни так или иначе». Предчувствие не обмануло его — он с нами, он участвует в нашей жизни и борьбе. Чехов не отдален от нас столетием — он зрит сегодняшний день. Он наш — настоящий гуманист, предсказывающий приближение здоровой очистительной бури. И сколько бы ни пытались «доброхоты» исказить его образ, примирить его с миром угнетения и насилия, ничего из этого не выйдет. Чехов постоит за нас, а мы за него.