Я считаю, что много сволочей мы уничтожаем и здесь держим еще в своих руках, но теперь выясняется, что кое-кто был арестован по воле УСПЕНСКОГО и его соратников. К этому приложил и свою руку НАЗАРЕНКО.

На днях я интересовался списком арестованных бывших сотрудников. Зная то, что выяснилось, что УСПЕНСКИЙ был прежде всего антисемитом и сознательно проводил эту свою линию, я, разглядывая это список, действительно убедился, что пестрят фамилии евреев и считаю, что это не случайно. Я убежден и это видно из всей практики вражеской [работы] УСПЕНСКОГО, что аресты бывших сотрудников и их массовое увольнение проводилось по заранее продуманному плану. К аресту подходили с точки зрения национальной принадлежности подлежащего к аресту. Видно, что намечались определенные люди, которых нужно было во что бы то ни стало уволить, посадить, уничтожить. [...] Я знаю, что и [среди] тех украинцев, и русских людей, которые у нас в аппарате, можно было найти аналогичный материал. Можно было тоже уволить, репрессировать, но почему-то это в таком массовом масштабе не проводилось.

Арестовывали только таких, о которых уже кричали, которые сами просились в подвалы. Ведь какие материалы пестрили в справках на арест? Я сам принимал участие в составлении этих справок. Что же там было в этих справках? Справки строились на основании автобиографических данных, касающихся, главным образом, родственников дальних, близких, намеченных к аресту.

Я писал достаточное количество этих справок. Мне совершенно очевидно, как это делалось. Приведу к примеру справку на ГОРИНА — работник ЗАПОРОЖЬЯ, УСПЕНСКИЙ ездил в Запорожье и посадил там ряд работников. Когда НАЗАРЕНКО пришел и сказал, что нужно составить справку на ГОРИНА, я просмотрел личное дело и на него ничего не нашел. Обратился к НАЗАРЕНКО и спросил, что же мне писать? Пиши, говорит, что присваивал [имущество], брал взятки. Ну что же, человек арестован, мне говорят написать справку — я пишу.

А НАЗАРЕНКО носил к сволочи УСПЕНСКОМУ, который накладывал свою кровавую руку.

Сейчас еще в аппарате Особоуполномоченного лежат экспонаты вражеской деятельности, справки на МОЛДАВСКУЮ-ВОЛЬСОН. ПРИМАК-МОЛДАВСКАЯ была уже арестована, но одновременно был отдан [приказ] написать справку на ее сестру. Что же было в справке? Там было написано, что МОЛДАВСКАЯ знала, что ее сестра, когда-то исключалась из партии. Это был [достаточный] криминал для ареста.

Нужно сказать, что каждая справка по своему содержанию пустая, не изобличающая человека, обычно подписывалась и говорилось, что он является членом контрреволюционной, сионистской или троцкистской организации. В зависимости от того, если бабушка была сионисткой, значит и он является сионистом.

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ.] Товарищи. Время истекло, дадим ли еще докладчику несколько минут.

Голоса. Нужно дать еще.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Голосую. Кто за то, чтобы дать 5 минут. Кто за то, чтобы дать. (10- большинство).

Продолжает. [Тов. ДМИТРИЕВ.] Я работал в аппарате Особоуполномоченного. Сначала с МАЛЫШЕВЫМ, о котором нужно сказать, что он абсолютно не интересовался работой сотрудников и чем они занимаются. Он даже не знал, в какой комнате я нахожусь, никогда не заходил к нам. Затем я стал работать с НАЗАРЕНКО.

Ну, что и говорить, руководство Особоуполномоченного было в исключительно хаотическом состоянии. Там ведь сидел враг РУБИНШТЕЙН, да и вообще там были враги из года в год.

НАЗАРЕНКО всю работу перепоручил мне и еще одному человеку, не считая девочки, которая у нас сидела. НАЗАРЕНКО занимался разматыванием арестованных. Я знаю, что его руководство сводилось к дерганию следователя, к запугиванию и нажиму.

Я помню такой случай с тов. ДЕГТЯРЕВЫМ, который был перепуган НАЗАРЕНКО. ДЕГТЯРЕВ мне говорил: «Скажи НАЗАРЕНКО, что меня нет. Потому, что я забыл предъявить 200-ю статью арестованному и не могу идти к нему».

Замечалось такое отношение к следователю ОДИНОКОВУ, который сейчас уехал.

ВОПРОС. НАЗАРЕНКО составлял справки неверные, а Вы почему не сообщили об этом в ЦК КП(б)У, ЦК ВКП(б) и друг[ие] организации?

ОТВЕТ. Я писал справки на основании тех материалов, которые извлекал из дела. Я же ведь уже сказал о том, что я писал. Это все бралось из личного дела. Единственный случай был со справкой ГОРИНА.

ВОПРОС. На основе чего писалась справка на арест ПРИМАКА?

ОТВЕТ. На основе указаний НАЗАРЕНКО и тех материалов, которые я извлекал из личного дела.

Скажу, как НАЗАРЕНКО действовал по отношению к работникам, и, в частности, ко мне. Он бил на то, чтобы деморализовать свой аппарат, затуманить головы, вызвать их возмущение руководством, а потом их арестовать. Вот факт с КАНТОРОВИЧЕМ, который отказался идти на работу, на которую его направлял УСПЕНСКИЙ. Потом он был арестован.

Как относился НАЗАРЕНКО ко мне и другим товарищам? Его стиль работы и обращение с нами — это, прежде всего, угрозы написанием справки на арест, где он говорил: «Видите — у меня сидят РОЗОВСКИМ, ФАЙШТЕЙН. Вы знаете, я могу и на Вас написать справку». Как раз в это время присутствовал наш парторг, который, кстати сказать, оказался на поводу у НАЗАРЕНКО.

Я уже не говорю о личных оскорблениях, которые наносились НАЗАРЕНКО мне и другим.

Я у него был «князем», «умником», а другие были «холуями». Стучал кулаком по столу, матерщинился. В какой-нибудь бумаге НАЗАРЕНКО, находя искажение или пропущенную букву, бросал бумагу на пол, кричал и говорил: «Что Вы мне приносите?»

Арестовывался целый ряд сотрудников, причем нужно сказать, что в этих арестах полная инициатива была именно в руках НАЗАРЕНКО. Ему была предоставлена полная инициатива увольнять и арестовывать кого ему было угодно. Помню, когда НАЗАРЕНКО говорил: «Наконец я очистил свой аппарат и теперь можно будет работать».

Любопытно было бы проследить сколько было уволено и арестовано из I-гo Спецотдела. Я знаю, что в этом отделе очень жидко. (Время истекло).

Тов. ЛИТКОВСКИЙ. Я, товарищи, являюсь новым пополнением в органах. Придя в органы, меня направили в I-й Спецотдел. Немного ознакомившись с работой, я обратил внимание на партийную жизнь отдела. Мне странно стало — закрытая партийная жизнь. Бывало, партийное собрание, присутствующее руководство подгоняет выступающих людей, бранится. На сегодняшний день этот вопрос уже ясен и открыт. При таком вражеском руководстве, при подлеце Успенском, конечно, другого ожидать нельзя было. Отчасти вина лежит на партийном комитете, он был мало боеспособен. Когда я пришел, начальником Спецотдела был НАЗАРЕНКО. Всегда на совещаниях он пугал, кричал и больше ничего. Я бы сказал, что говорить при нем просто боялись. Об этом может сказать сам парторг Спецотдела. Они считали, что, являясь руководителями Спецотдела, они были главарями всего. Я должен сказать, что на сегодняшний день работа в отделе поставлена ненормально. В отделе 85 % нового пополнения. Люди пришли новые и нам абсолютно не помогают. Чему учат нас Вр[еменно] исполняющий] должность] Нач[альника] отдела тов. БЕРЕЖНОЙ. Он законспирирован в кабинете, у нас не бывает. Тов. БЕРЕЖНОЙ кандидат партии, но что он делает в партийной жизни? До сих пор тов. БЕРЕЖНОЙ не шел нога в ногу с парторгом. Я бы сказал, что на нем сказывались остатки вражеского руководства, которое делало так, что производственная работа была всем, а партийная — ничем. И я должен сказать, что партийная жизнь в отделе замерла. Тов. БЕРЕЖНОМУ нужно понимать, что партия является руководителем страны и он не должен забывать о том, что молодежи нужно повседневно помогать, вообще болеть за массы, прислушиваться к их сигналам. А у нас на сегодняшний день этого нет.

Нужно, товарищи, присмотреться и прочистить I-й Спецотдел, поставить туда крепкого руководителя и до последнего выкорчевать вражеские элементы в органах НКВД и вообще Советского Союза.

Тов. КРЕМЕНЧУГСКИЙ. Товарищи, отчет и вся деятельность партийного комитета говорят за то, что партийный комитет и его секретарь РУДЮК, допустили целый ряд грубейших политических ошибок: Не проводили большевистской борьбы за сочетание оперативно-чекистской работы с партийной работой. Этим объясняются все недостатки и провалы в работе нашей партийной организации.

Товарищи, я, как и другие товарищи, пришел в органы недавно, по партийной мобилизации. Как встретили нас, мобилизованных, какие были созданы условия для того, чтобы товарищи освоились с работой, чтобы могли беспощадно бороться с врагами? Ничего не было сделано. Для нас сейчас это понятно, почему не давали людям разобраться в существующей обстановке и принимались все меры для того, чтобы заглушить критику и самокритику, заглушить какие бы то ни было критические замечания, применяя меры вплоть до ареста коммунистов, осмелившихся критиковать недостатки и виновников этих недостатков.

Я работал на практической работе немного. Сейчас, месяца три с половиной, работаю секретарем комсомольского комитета. Во всей работе чувствуется, что партийная и комсомольская организации оттирались бывшим вражеским руководством от вопросов оперативно-чекистской работы. Об этом говорят факты, относящиеся к концу сентября с.г. когда вся страна была мобилизована в связи с международными событиями, а у нас вся оперативно-чекистская работа проводилась под сугубым секретом от партийной и комсомольской организаций. Партийной комитет не пресек этой вражеской тактики, в этом грубейшая его политическая ошибка.

А именно, в это время враги, стоявшие у руководства, стремились особенно навредить. Под всякими предлогами, из аппарата Наркомата выставляются работники только потому, что они евреи. Расправляются с теми, кто вел честно и принципиально, по-большевистски, порученную работу.

Тов. РУДЮК недостаточно осветил в своем отчете работу комсомольской организации Наркомата. Мы стремились увязывать работу по политическому воспитанию комсомольцев с их основной оперативно-чекистской работой, но вести ее организованно нам не удавалось. И сейчас только видно — почему это дело нам не удавалось.

[...] Так получалось, что некоторые работники, боясь репрессий, боясь, что их могут заставить делать под угрозой ареста, выполняли вражеские распоряжения. Сейчас есть факты, когда комсомольцы знали об отдельных фактах явно вражеской работы, но молчали об этом и считали, что так требуется для пользы дела.

[...] Последнее время мне стал известен ряд фактов гонения на комсомольцев со стороны руководства отдельных отделов. Нач[альник] Речного отдела тов. ХОЛИН обращался к комсоргу отдела тов. ФОРМАНЧУКУ: «Эй ты, Марфушка». В 1-м Спецотделе бывш[ий] Нач[альник] отдела НАЗАРЕНКО, в буквальном смысле слова, преследовал и издевался над комсомольцем т. СМОЛКИНЫМ. В 4-м Отделе был такой комсомолец, член партии, бывш[ий] секретарь КСМ комитета тов. КРАВЕЦ, которого враг народа ЯРАЛЯНЦ, при попустительстве со стороны парткомитета и тов. РУДЮКА, буквально третировал и добился перевода его на работу в г. Одессу и снятия с работы секретаря КСМ-комитета. Об этом многие знали и молчали. [...]

Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ. [...] Товарищи, хочется остановиться на той системе партийной работы, которая у нас проводилась. Все Вы знаете, как у нас проводилась партсобрания. Партсобрание всего коллектива не проводилось по 2-3 месяца, только потому, что так хотели «его величество УСПЕНСКИЙ», а РУДЮК...

С мест. Правильно.

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] ...не нажимал на это дело. Нас зажимали, мы не могли попасть во время в ЦК партии. А если отдельные рядовые члены партии писали в Москву, то опять таки эти документы попадали к УСПЕНСКОМУ. А тов. РУДЮК, зная такое положение с партийной и производственной работой, имел все возможности попасть к тт. ХРУЩЕВУ и БУРМИСТРЕНКО, так как он встречался с ними на активе и т. д.

С мест. Можно и помимо этого было попасть.

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] Дело довели до того, что партийные собрания по отделам проводились в 4-6 часов утра. После того, как все коммунисты из оперативного состава были уставшие и часто на собраниях засыпали. Какие можно было решать в такой обстановке серьезные вопросы?

Вопросы, выносящиеся на партсобрания не подготавливались. Ведь тов. БУРМИСТРЕНКО, если человек придет с производства на наши собрания и послушает как они проходят, то удивится и не поверит, что это собрание чекистов. «Штатные» докладчики ДОЛГУШЕВ и др. докладывали материалы расследований очень плохо и иногда оперировали непроверенными фактами. Решения выносились подчас безобразно. Тов. РУДЮК говорил, что мы еще не разобрали дело КЛЕЙМАН.

Я не знаю, товарищ БУРМИСТРЕНКО, знаете ли Вы об этом? Была КЛЕЙМАН заведующей] парткабинетом. Я думаю, что товарищи выступят и скажут об этом. Так вот ее обвиняют в том, что она где-то, что-то разболтала, ведется расследование по партлинии. Это дело ставится на рассмотрение парткомитета. Парткомитет, рассмотрев этот вопрос, выносит постановление «исключить КЛЕЙМАН из партии» и выносит это дело на партсобрание.

РУДЮК этого не рассказал, а надо сказать. На собрании после минутной пустой информации о КЛЕЙМАН тов. РУДЮК сообщает решение парткомитета «исключить КЛЕЙМАН из партии» и сразу же приступает к голосованию. Все были удивлены. А коммунисты задают вопросы и спрашивают: «За что же ее исключать?» РУДЮК отвечает: «Это секретное дело». Тогда коммунисты спрашивают: «От кого секрет-то? Ведь мы решаем вопрос о исключении. Пусть он будет враг или нет, но пока она коммунист». РУДЮК отвечает: «Да, знаете, этот вопрос с руководством не согласован». И только вмешательство членов партии прекратило этот небывалый случай в истории Коммунистической партии. Я не знаю подобного случая и думаю, что мы такие случаи вряд-ли услышим, а т. РУДЮК тяп-ляп и в сторонку.

Нечестно, тов. РУДЮК, не выйти и не рассказать об этом. Я уверен, что все коммунисты думали, что ЦК партии знает об этом.

Вопрос с места. Что исключили ее?

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] Нет, не исключили. Тов. РУДЮК говорит, что дело еще не расследовано.

О приеме и переводе в партию: Это дело обстоит у нас плохо. Партсобраний не бывает месяцами, а потом мы сидим ночами и принимаем пачками. В результате нет серьезного подхода к этому вопросу. Вот ШИЛЬКРОТ 7.ХII.1938 г. на партсобрании принимали в кандидаты. Я думаю, что если бы его вопрос по приему в кандидаты партии поставили последним, он был бы сегодня в партии.

[...] Я хочу сказать несколько слов о так называемых «почетных» членах партии. У нас вошло в систему, что Начальников отделений и их помощников, Наркома и Заместителя] Наркома никогда на собрании нет. Они считают, что партсобрание не для них. Мало того, что они сами не посещают партсобрание и школу. Так они еще во время собраний и занятий школ вызывают, то одного, то другого коммуниста. В результате на школе остается несколько человек. Мы должны сегодня по этому вопросу сказать свое слово.

Вот тут говорили на счет КРАВЦА. По-моему, ЦК тоже не знает об этом. Был у нас в 4-м отделе хороший парень, комсомолец, член партии, из молодого пополнения пришел, начал входить в курс работы, работа пошла неплохо.

Проходит некоторое время комсомольская организация Наркомата избирает его секретарем КСМ организации и впоследствии парторганизация избирает членом парткома. И тут пошло: начальство начинает жать, начались разговоры, что в оперативной работе КРАВЕЦ никчемный, результатов в работе нет, где-то ходит и т. д. А это все потому, что он стал заниматься КСМ работой.

С мест. А кто его травил?

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] У нас был заместитель] Наркома ЯРАЛЯНЦ и заместитель] Начотдела КАЛЮЖНЫЙ. Они его отчитывали. {В зале смех).

Вот смешно, товарищи, а ведь человека тогда довели до такого состояния, что он ходил вот-вот пулю пустит себе в лоб и ему не помогали. А когда КРАВЕЦ поставил вопрос на партсобрании отдела о том, что его задергали и т. д., то тов. КАЛЮЖНЫЙ опять выступает и отчитывает его, а тов. РУДЮК тут же присутствовал и ничего не сказал. А когда КРАВЕЦ немного неправильно выразился...

С мест. Нет, правильно.

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] ...то т. РУДЮК сейчас же сказал: «Вот мы тебе запишем».

Нельзя обойти на таком собрании молчанием об этом коммунисте, пользуясь присутствием секретаря ЦК. У нас безобразно обстоит дело с мобилизованными товарищами по решениям ЦК КП(б)У.

С мест. Правильно.

[Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ.] Партия дает нам десятки [и] сотни проверенных хороших рабочих коммунистов. Люди пришли к нам, разбили их по отделам и отделениям и забыли о них, руководство ими не интересуется, партийная организация тоже. Если правильно говорить, тов. РУДЮК, Вы могли, работая, один создать из новопришедших хороший актив? Могли. Среди них есть бывшие секретари парткомов и т. д. Разве они не могли бы оказать Вам помощь? Могли. А в результате, что получается? Они пришли, дали им пачку дел и о них забыли, руководство не спрашивает у них, что Вы делаете, парторганизация тоже, совещаний не проводят с ними. Да и они, попав к нам в аппарат, увидя такую обстановку, пока сами помалкивают. Я считаю, что ЦК партии должен заинтересоваться этим вопросом.

Я не согласен с заявлением тов. РУДЮКА, что партком сигнализировал, разбирая ряд поданных заявлений. Ничего подобного, товарищ РУДЮК, коммунисты, члены партии, не мало подавали заявлений. Взять КРЕТОВА, о нем говорили не раз, подавали заявления в парткомитет. Разбирались эти вопросы? Нет. О МАЙСКОМ. Что только не рассказывают о МАЙСКОМ. Ведь он тоже присутствовал, когда ШМУЛЕВИЧА избивали в кабинете врага УСПЕНСКОГО. О ГРАБАРЕ и др[угих] разбирали? Не разбирали.

Решение ЦК партии и СНК Союза совершенно правильно отметило о тех искривлениях и перегибах в нашей работе. Надо сказать правду, что рубили и рубили крепко, наряду с нанесением удара по врагу били свои кадры и честных людей. Нужно сказать, что у нас была создана такова обстановка работы, что если Вы не хотите делать, так Вас заставят, а если не делаете, посадят.

Тов. БУРМИСТРЕНКО. Я с этим не согласен, если враги заставляли делать и Вы чувствовали, что это неправильно, надо было немедленно сигнализировать, надо было написать в ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У.

Вот есть одно заявление товарища. После того, когда УСПЕНСКИЙ сбежал, он пишет и правильно делает, что пишет, он писал и сигнализировал: «По роду своей работы ....» (Читает). В этой справке товарищ пишет, что он сам принимал активное участие в составлении фиктивных справок. Он говорит, что его заставляли.

ВЕРЕТЕННИКОВ продолжает.

У нас было такое положение, когда аппарат заставляли, делать такие вещи. Я думаю, что товарищи здесь выступят и скажут, как у нас проходила работа.

Однажды после того, как УСПЕНСКИЙ узнал, что пахнет чем-то нехорошим, он приказал передать от Особ[о]Уполномоченного большое количество дел и арестованных в 4 отдел, установив жуткие сроки. Неначатые дела должны были заканчиваться буквально в несколько часов. Что это невозможно — все видели. Но когда говорили об этом, начальство отвечало: «Вы не умеете работать, Вы плохой работник, к Вам надо присмотреться» и т. д.

А вот возьмем такой случай: был у нас помощник Нач[альника] отдела ЮФА. Как-то докладывая ему одно дело, я говорю, что: «Я не вижу по справке, за что судить человека, что судить его нельзя и его нужно освободить». Он говорит: «Почему нельзя? Надо судить и Вы не тяните этого дела. Что Вы с ним путаетесь? Вот когда работал в Тирасполе — мы таких дел по 100 в день оканчивали и пропускали на тройку».

Наша партийная организация, партийный комитет и руководство знали все, что ЮФА — это «пешка». Он ничего не делал, дело доходило до того, что он только спал в кабинете. Были случаи, когда работники открывают дверь его кабинета, а он спит. Его даже запирали неоднократно в кабинете. Отдел Кадров на это не обращал внимания.

Дальше. Вот примерно дали мне одно дело на бывшего сотрудника, арестованного по-видимому, как еврея. Этот работник был болен, его откомандировали в Москву, где ему предлагали выехать в ряд областей. Он отказался. Просил его уволить из органов по болезни. Ему предложили подать рапорт об увольнении и дали согласие на увольнение. Одновременно ОК НКВД СССР информирует партком итет об этом и просит разобрать вопрос по партлинии. А вместо этого УСПЕНСКИЙ наложил резолюцию «Арестовать и размотать». Арестовали, дело передали следователю РУЖЕНЦОВУ, который вместо того, чтобы разобраться в этом вопросе по существу, по-партийному, предъявляет арестованному обвинении по 54-1, 54-11, 54-14. Я спрашиваю: «За что?». [...]

Товарищи из 3 отдела выступят и скажут подробно, как у них происходили дела в отделе, в частности должны рассказать о деле ЯСИНСКОГО и ДЕМИДЕНКО.

Мне хочется товарищи сказать, о тех коммунистах, которые при ведении дел относились к таким вопросам наплевательски. У нас даже практиковали и заставляли сотрудников писать показания. В частности ЮФА говорил некоторым работникам, что на отдельных арестованных «материал слабый — пиши показания». Но это у него не выходило. А вот по 3 отделу есть ряд коммунистов, которые при даче свидетельских показаний по делу ЯСИНСКОГО подошли не по- партийному — как-то ГРОМОВЕНКО — Начальник 3-го отдела, ГРИГОРЬЕВ, ПОМАЗОВ и др.

Товарищи, разве дело ЯСИНСКОГО в 3-м отделе для нас не показательно? Разве оно не было сигналом о вражеском руководстве в Наркомате? А когда представитель парткома тов. ШАРФМАН на партсобрании говорит, что партком разберется в вопросе ЯСИНСКОГО и т. д. То его тоже обвиняют в соучастии с ЯСИНСКИМ и ДЕМИДЕНКО. А дальше получается то, что ДЕМИДЕНКО и ЯСИНСКИЙ были арестованы. Отдельные же коммунисты вроде ГРОМОВЕНКО, ПОМАЗОВА и др[угих], вместо того, чтобы разобраться в этом деле дают свидетельские показания и снова обвиняют ЯСИНСКОГО и ДЕМИДЕНКО. Разрешите, товарищи, зачитать отдельные показания ГРОМОВСКОГО. (Читает).

Нельзя также обойти молчанием известного бандита, фашиста КОЛЕСОВА, который работал во 2-м от деле. Коммунисты 2 отдела должны здесь выступить ведь то, что творилось с выселением семей арестованных и конфискацией их имущества — так просто тут волосы дыбом становятся. Там на складах гибнет на сотни тысяч рублей отобранного имущества. Без всякого учета имущество разбазаривалось, отдельные арестованные, которые выпускаются, не могут найти своих вещей и т. д. Нужно сейчас же заняться этим делом.

Тов. ВЕРЕТЕННИКОВ. Еще один вопрос. Это последнее решение ЦК партии и Совнаркома. Оно дает точную и ясную установку нашей дальнейшей чекистской работе, как мы должны работать в дальнейшем, а также разобраться в существующем у нас хаосе. Я думаю, что мы снова можем наделать ряд грубейших ошибок, если неправильно подойдем к разрешению этих вопросов. Вот например, у нас в 4 отделе выделили следственную группу из 17 человек, в число которых вошло 7-8 молодых работников, еще не работавших на следствии самостоятельно, и дали 250-300 дел «на откуп». Спрашивается — как же их реализовать? Вот я дал постановление на подпись 23.ХI.[19]38 г. об освобождении ФАКТОРОВИЧА, а ФАКТОРОВИЧ до сих пор сидит.

Если у руководства есть какие-либо соображения на сей счет — так ведь можно же об этом предупредить следователя. [...]

Тов. ТАТАРОВ. Товарищи, я тоже из числа мобилизованных ЦК нашей партии, в порядке укрепления. [...] Вот жалко, что нет здесь людей из Особого Отдела. Я хочу сказать, что из отдела я ушел, скрепя сердце, т. е. вынужденно. И вот обидно, товарищи, везде справлялся, а тут не справился. Спрашивается — в чем же я не справился? Я могу сказать, что справиться то я справился, но я не был угоден.

С чем мне пришлось столкнуться по приходе на работу? Дали мне дело одного врага — амбарного вредителя — как я его назвал, из продовольственного отдела Штаба КОВО. Вижу, что сволочь. Я допросил и написал протокол. В нем отразил все, как есть. Прихожу к КРАШЕННИКОВУ — он этот протокол перечеркнул и пишет: «Запирался». Я ему говорю, что: «Он не запирался». Он мне в ответ: «Видишь-ли» и т. д. Я подумал, может быть он у него и запирался? Но знаю, что его до меня никто не допрашивал. В общем написано было правильно, но КРАШЕННИКОВ начал натаскивать.

Уже будучи переведенным в 3-й Отдел, дали мне кончить дело одного махрового японского и польского шпиона. По материалам (протоколу), он также связан с контрреволюционным украинским националистическим центром, вплоть до КОССИОРА.

Спрашиваю его: «Кого он знает из членов центра этой контрреволюционной организации?» И оказывается, что он только шпион, но с этим центром связи не имел. Правда, одного из членов контрреволюционного украинского националистического центра, названного мной, он раньше не знал. Но признал, что познакомился с ним уже в тюрьме, сидя в одной с ним камере. Он шпион и враг, но зачем понадобилось его привязать к этому центру, когда этого нет? Я докладываю Начальнику Отделения и тот соглашается, что это «липа».

Я этот разговор веду к тому, что некоторые товарищи, в погоне за чинами, или еще чем-то, занимались не тем, чем надо, очевидно, хотели приобретать себе известность подчас на «липе».

И второй пример. Дали мне дело б[ывшего] сотрудника НКВД УПЕНИКА, что он шпион и участник контрреволюционной латвийской организации. Я день тружусь, другой, третий и убеждаюсь, что абсолютная чушь, что в Литве он никогда не был, братья все ассимилированы, женаты на украинках, а он родился, как незаконнорожденный в Донбассе.

Справка на арест подписывалась ТРОИЦКИМ.. Я еще не знал, что ТРОИЦКИЙ арестован и выразил искреннее желание, что я бы с удовольствием допросил этого Нач[альника] Отдела ТРОИЦКОГО.

Я хотел сказать, что не была достаточно развернута партийная работа, чтобы можно было с кем-нибудь поделиться. Я считаю, что ЦК, нас пославший, и его отдел руководящих парторганов, должен был хотя бы раз с нами поговорить.

ИЗ ПРЕЗИДИУМА. Это правильно, принимаю — правильно.

[Тов. ТАТАРOB.] С приходом на работу в Особой Отдел, спустя месяц, на первом партийном собрании, выступил, чтобы помогли нам, молодежи, не в смысле возраста, а в смысле [повышения квалификации] молодых работников. И что вы думаете? Три раза пришлось выступать в защиту своего предложения.

ИЗ ПРЕЗИДИУМА. Какого предложения?

[Toв. TATAPOB.J О том, что нам не помогают в работе и только на третий раз прошло мое предложение.

Теперь, товарищи, в части критики и самокритики. Работая в Особом Отделе, я видел, было очень много страховщиков и людей, которые боялись за свою шкуру. Дали мне махрового петлюровца, которого до меня допрашивали 8 месяцев. Я над ним поработал 18-20 дней, вижу — гад. Нужно разработать хорошо. И что же? Работал и результаты были — он дал показания и указал 13 человек, но и эту мою работу попытались охаять.

Я думаю, товарищи, что к делу нужно по-партийному относиться. Тоже вот на партийном собрании в Особом Отделе КОВО по партийным вопросам работы я выступаю. КУВЕНЕВ оголтело кричит: «Замолчать». И тут же начал меня охаивать, унижать. Но все, видя этот наглый зажим, никто не поддержал. Возьмите, например, также ПЕНКИНА, из мобилизованных ЦК, которого всячески третировали. Здесь присутствует СЕМЕНОВ.

Манкировать же в работе никто из нас мобилизованных ЦК даже и понятия не имели. Спали по три-четыре часа в сутки, но работали. В пределах того, что мы могли работать, работали, но КУВЕНЕВ всячески нас охаивал.

Не маловажен и такой факт. В последнюю минуту, когда мы должны были быть готовы выступить в связи с событиями в Чехословакии, враг УСПЕНСКИЙ в этот ответственный момент дезорганизовал Особый Отдел и мы 7-8 дней таскали столы из этажа на этаж. Мы не знали, где кто находится, в общем, полная дезорганизация в работе.

Товарищи, в заключение скажу, что всех мобилизованных ЦК нас было 4 чел. в отделе. В конце-концов, все мы были откомандированы с высокой руки врага УСПЕНСКОГО.

Мне предложили в Проскуров, в общем хотели просто откомандировать.

ИЗ ПРЕЗИДИУМА. За что хотели откомандировать?

[Toв. ТАТАРОВ.] Не знаю, был приказ откомандировать в Отдел Кадров, который мне предлагал ехать в Проскуров.

ИЗ ПРЕЗИДИУМА. Кем вас назначили?

[Toв. ТАТАРОВ] Не знаю, не то начальником, не то помощником] начальника. В общем в Райотделение, хотя я и привык к работе на периферии. [...]

Тов. СЛАВИН. В 1937 году я приехал на Украину. В 1937 году, после того, как я пришел к ЛЕПЛЕВСКОМУ и сказал ему относительно того, что ГЕРЗОН непартийный человек, о том, что я не имею материала и БОРИСОВУ не доверяю, меня, как нервного и беспокойного человека, перевели на работу в Полтаву.

А потом я увидел у ПЕРЕСА и ПИСАРЕВА непартийную работу, шумиху, не выдержал и написал письмо в адрес тов. ЕЖОВА и ЛЕПЛЕВСКОГО, бывшего тогда Наркомом.

В результате этого ПЕТЕРС, приехавший из Киева от ЛЕПЛЕВСКОГО, уговаривал меня в течение полутора часов, как нервного и больного, лечь в больницу. Кстати, я должен оговориться, что человек я немного сумасшедший и груб бывал с некоторыми сотрудниками. И это есть.

Когда приехал УСПЕНСКИЙ, я думал, что новое начальство может помочь. А когда он приехал, то в два счета откомандировал меня из Полтавы и выдвинул с оперативной работы на должность помощника начальника УСО. Когда я начал поднимать, после утверждения положения о судоустройстве, вопрос в разговоре с некоторыми начальниками отделов, относительно того, что надо коренным образом изменить следствие, то через некоторое время УСПЕНСКИЙ заявил, что тем людям, которые говорят о новых методах следствия, надо ноги переломать. И в результате я был выдвинут на несуществующую должность Начальника 3 отдела ЭКУ. Еще дальше взять самые больные вопросы. Были на Украине уроки дел БАЛИЦКОГО, уроки дел ЛЕПЛЕВСКОГО, уроки других дел. Все таки, несмотря на это, мы врага УСПЕНСКОГО не разглядели. Ведь все видели ругань УСПЕНСКОГО, его грубое отношение к сотрудникам, когда начальники отделов вылетали бомбой. Он говорил, что я вас не только заставлю работать, но и в лагерь пошлю. Но в чем суть? Создавалось положение, что начальники отделов воспринимали эту ругань, как заслуженное и думали, что раз ругает, значит есть за что.

Он терроризировал сотрудников, запрятывал жалобщиков, запрятал одного жалобщика в Полтаве. Он зажимал людей, люди молча уезжали.

В чем дело, разве люди нездоровые, разве коллектив нездоровый? Нет коллектив здоровый и люди здоровые, готовые пожертвовать жизнью за партию, за тов. СТАЛИНА.

А в чем же суть? А в том, что партийную работу оторвали от производства, зажимали критику и самокритику сверху до низу. И вот этот зажим способствовал целому ряду моментов. Чекистов вражески воспитывали. [...]

Непартийное, некритическое отношение к показаниям. Отсюда и получалось так, что получали липу. И липа была в достаточном количестве. Было когда люди получали показания на 70 человек[,] из [них] 30 оговоренных. Из некоторых вырабатывался человек типа «чего извольте?», вроде ГРАБАРЯ, готового выполнить любое указание.

Второе — это отрыв от партийной учебы, мотивировали загрузкой, на самом деле, могли учиться. Со стороны начальства отношение к партучебе нельзя иначе характеризовать, как зазнайство.

И в результате, вырабатывались из работников «профессора» раскола [арестованных], которые считали, что НКВД — государство в государстве, забывали, что партия руководит и забывали, роль партии в борьбе с врагами. Этому помогло то, что вражеское руководство воспитывало пренебрежительное отношение к другим органам, кроме НКВД. [...]

Было дело ЛЕПЛЕВСКОГО, было дело БАЛИЦКОГО. Что мы сделали по разоблачению этих людей? А также после их разоблачения, какой мы извлекли урок? Ничего не сделали и никакого урока мы не извлекли. Много других врагов было разоблачено, но мы ничего не знали, мы не были поставлены в известность. В результате целый ряд уроков прошел бесследно.

УСПЕНСКИЙ сбежал 14-го [ноября], коллектив включился по розыску 25-го, т. е. спустя 11 дней. Если бы раньше включился коллектив в розыск, последний, было бы гораздо успешнее.

Ведь все знают об этом деле, а также о делах, которые творятся в Москве, из десятых уст. И вот, весь коллектив начинает разговаривать. Получаются догадки, а определенного ничего нет.

Вот вопрос о товарище ЕЖОВЕ. Мы получили приказ № 00762 за подписью тов. БЕРИЯ, но это получилось на несколько дней раньше опубликования в «Правде».

Теперь скажу о замалчивании ошибок. Я считаю, что постановление ЦК ВКБ(б) об ошибках и извращениях нами не полностью выполняется. Все внимание сосредоточено на второй половине вопроса, именно на окончании следственных дел.

А какие ошибки, что за ошибки — даже боялись называть. А этого замалчивать нельзя. [...]

Скажу о другом. Вот о положении в аппарате. Приходит ко мне тов. ГИЛИС и говорит: «Можно отлучиться в 4 часа, чтобы поехать в санчасть лечиться?» Я говорю «Надо, не только можно». А к чему приучили нас? Говорили, лечиться не надо. Т.е. человек сидит, а в санчасть пойти стыдится, а потом лежит по месяцам больной.

Товарищи. В армии яснее построение партийной работы. Там имеется институт комиссаров и др. У нас гражданское построение партработы с военной формой построения аппарата.

Вот сейчас, может быть надо поставить вопрос, как структурно перестроить нашу партийную работу в органах НКВД.

[...]

Тов. ГИЛИС. Товарищи, я считаю, что допускается большая ошибка в том, что такой коллектив, как наша организация, недостаточно информируется и несвоевременно мобилизуется на ликвидацию вредительства. Вот хотя бы о бегстве УСПЕНСКОГО нам стало известно много позже, чем это следовало бы. Если- бы я его встретил спустя несколько дней после его бегства, я бы взял еще под козырек и был бы удовлетворен тем, что поздоровался с Наркомом. [...]

Когда разоблачен был БАЛИЦКИЙ — мы не были в полной мере информированы о проведенном им вредительстве. Лично я тогда говорил, что нас поставили лицом к стенке и сказали — ищите врага. Когда приехал на Украину ЛЕПЛЕВСКИЙ нам казалось, что он начал по-настоящему разгром контрреволюции. После разоблачения ЛЕПЛЕВСКОГО нам также не разъяснили его вражескую деятельность.

Теперь, после бегства врага УСПЕНСКОГО наш коллектив, по-моему, недостаточно, несвоевременно информирован и не мобилизован на ликвидацию последствий вредительства.

Здесь выступал тов. ДМИТРИЕВ. Я его слушал с чувством брезгливости потому, что он сам делал эти подлые дела своими руками. Однако, я голосовал за продолжение ему регламента потому, что я, как и многие из нас еще много не знают по сей день, что происходит и каждый слушал сообщаемые ДМИТРИЕВЫМ факты.

Враги, которые пытались изнутри маскируясь очень искусно нанести удар партии, просчитались, они упустили одно, что существует великий СТАЛИН и Сталинский Центральный Комитет. И при таких условиях никому не удастся это сделать. Они просчитались, ибо они обречены на неудачи. [...]

В отделе Кадров нет внимания к людям, нет заботы о них. Забота о выращивании кадров заменяется совсем другим, бездушным отношением к людям. У нас в Наркомате получается так, что многие товарищи буквально находятся в воздухе. Вот уже свыше 4-х месяцев работаю в ЭКУ. Личное дело мое находится в Москве. Когда меня взяли в Наркомат, я считал, что получил выдвижение, оказывается, это была просто перестановка перед откомандированием.

Теперь, после выборов нового парторга ЭКУ, он обнаружил кучу характеристик за подписью парторга и Нач[альника] отдела. Характеристики эти кем бы они не писались, раз там подписан парторг, само собой будет считаться, что это мнение парторганизации. В действительности эти характеристики были составлены бывшим парторгом МЕЛЬНИКОВЫМ и Нач[альником] Отдела КАЛГАНОВЫМ втайне от парторганизации. Характеристика начинается с того, что не посещали парт-прос. И далее изложено так, что по этой характеристике следует ставить вопрос об аресте, а не об откомандировании.

Характерно, когда я узнал, что на меня тоже есть такая характеристика и мне новый парторг сказал, что вопрос о МЕЛЬНИКОВЕ и КАЛГАЛОВЕ будет обсуждаться на партсобрании, я зашел в Отдел Кадров справиться: «Есть ли в деле характеристика из Коростеня и как же такие две противоречивые характеристики могут лежать в деле?» Мне инспектор Отдела Кадров сказал, что: «Вообще дело уже в Москве, но я полагаю, что Коростенскую характеристику ликвидировали, а оставили в деле другую характеристику». Я спрашиваю инспектора: «Вам, членам партии, бросалось в глаза эта практика?» Он говорит: «Я сам был кандидатом на откомандирование».

У нас, например, на собрании ЭКУ было много разговоров о начальнике КАЛГАНОВЕ. Я считаю, что назначение этого человека в Наркомат начальником отдела есть уже факт вредительства, не касаясь честности этого человека. Это такой человек по своим личным качествам, который не способен мобилизовать людей на работу, который портит дело. Это человек, который во время доклада ему может заснуть, а потом проснувшись, скажет: «Вы только шапку в этой записке не делайте». Он может кричать: «Вы не можете работать. Вы ведь работник наркомата, вы должны поднимать вопросы украинского значения!» А какой вопрос, о чем — непонятно. Вот этот человек писал характеристики товарищам явно предательские.

Вот недавно приехал из Тулы товарищ, откомандированный по такой характеристике. И рассказывает, что ему там намекнули, что наша партийная организация якобы сообщила о нем что-то неблагоприятное. А ведь парторганизация о нем ничего не сообщала, а сообщал КАЛГАНОВ и МЕЛЬНИКОВ.

О НАЗАРЕНКО. Я его знаю с момента работы в Киеве в Наркомате — как начальника 7-го отдела. Этот НАЗАРЕНКО вообще на человека прежде не смотрел. Он мог пройти мимо и никогда не поздороваться. После' побега УСПЕНСКОГО он резко переменился и получается грубая маскировка. Он готов подхалимничать к самому рядовому работнику. Больше того, он начал пользоваться общим буфетом, куда никогда не ходил. Он может остановить любого рядового товарища, побеседовать, хоть нет к тому никакого повода.

А вот характерно, что на партсобрании ЭКУ, на котором крепко выступали о ряде товарищей, о НАЗАРЕНКО никто не выступил. Мне товарищ ХАЙТИН сказал: «Ты знаешь на какой маневр пошел НАЗАРЕНКО? Несколько человек, которые должны были выступить против него, он пустил в отпуск, чтоб их не было на собрании». Но к моменту собрания некоторые уже вернулись, однако, тоже не выступали. Я считаю, это не смелость, что не выступали. Это свидетельствует о том, что на сегодняшний день не переломилось сознание людей, необходимость в скрытия всех безобразий.

Тов БУРМИСТЕНКО, Вы правильно ставили вопрос здесь, выступающим товарищам — почему они не ставили смело вопрос в соответствующих организациях?

У нас на совещании очень удачно выступил один товарищ, забыл его фамилию, который сказал, что у многих отсутствовали прямота и смелость. Умереть в застенках Успенского, это не менее почетно, чем умереть у озера Хасан, зная, что ты умираешь за правду. А этой прямоты и готовности умереть за правду у многих товарищей не было.

Тов. ЗАДЬЯКОВ. [...] В общем, когда я поступал сюда, я думал, что аппарат [НКВД УССР] работает четко, а оказалось совсем обратное. Нас, молодых, мобилизованных ЦК КП(б)У, встретили матом и запугиванием, арестом и т. п. Но не только нас пугали, а путали и старых работников, хотя я и не делю состав на новых и старых, но тут нужно сказать для ясности.

Товарищ БУРМИСТЕНКО. Правильно будет так, если сказать, что прижимали и старых и новых работников?

Тов. ЗАДЬЯКОВ. Правильно, совершенно правильно. Да и при том, я не привык, товарищи, выступать при такой аудитории и получается неважно.

Товарищ БУРМИСТЕНКО. Нет, ничего, получается довольно хорошо.

Тов. ЗАДЬЯКОВ. В отношении самой работы РАТЫНСКИЙ запугивал, собирал целую партийную организацию и тут же говорил: «Разгоню».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОБРАНИЯ. Регламент установленный собранием истек.

Тов. ЗАДЬЯКОВ. Мне необходимо еще минут 20, так как я только начал подходить к отдельным вопиющим фактам, имевшим место со стороны ряда лиц и вообще в нашей работе. Хотя я голосовал за регламент, но этого времени далеко недостаточно. Что же, тогда на этом прерву свое выступление.

Тов. СЛЕПЦОВ. [...] Я хотел остановиться, товарищи, что эта негодная практика в работе, отражалась на низовые партийные организации наших отделов.

Я присутствовал в 1-м Отделе на КСМ собрании, где выяснилось, что ряд сотрудников в 1-м отделе живут в жутких условиях: один живет на леднике, другой — совсем без общежития, третьего выгнали с общежития и он болтается, ходит где-нибудь. А потом этих товарищей посылают на пост, они засыпают. После этого этих людей избивают, а начальник Политотдела КУДИНОВ не прислушивается, не помогает, а приказывает, чтобы немедленно о них «обсудить», «сделать выводы», «сломать ребра», «открутить голову».

Присутствующие на КСМ собрании видят все, что происходит, резко критикуют политотделения. Когда товарищи убедительно выступают и говорят, что понимают, что сделано преступление, уснув на посту. И заявляют, что хотят работать, но условия поневоле толкают на преступления, а в политотделении не выслушали, не помогли [...].

Услышав подобные сигналы, я подумал, что неужели у нас нельзя достать приличного общежития, нельзя достать простынь? Ребята рассказывают, что живут в жуткой грязи. Я тогда подумал, не умышленно ли это все делают, чтобы ребята засыпали на посту и прохлапывали нужное дело и я поставил об этом вопрос. Вместо того, чтобы меня выслушать, является такой «помпадур» Нач[альник] Политотделения и говорит: «Кто здесь такой-то представитель из КС организации?» Я тогда подумал: «Что значит “какой-то?” И решил, что [это] не партийное поведение. Он тут же выступает и говорит, что неправильно такое поведение, представителю комитета надо прислушаться «кто это дает сигналы», берет их под сомнения и опять повторяет, что: «этим людям надо голову сломать, ребра поломать».

Вместо того, чтобы сделал этот нач[альник] политотдела выводы и помог ребятам в их бытовых вопросах, он доложил ХОМУТОВУ, что какой-то был из

КСМ Комитета [и] смазал вопрос. ХОМУТОВ докладывает тов. ОСОКИНУ, что Комитет не ведет борьбы за производственную дисциплину.

Я думаю, правильно ли наказывать молодых ребят после того, как их вынудили на преступления? И пришел к выводу, что их наказывать нельзя. Надо создать человеческие условия с тем, чтобы люди не спали на посту.

А что делают люди, которые специально призваны обслуживать и воспитывать молодежь? [Они] занимаются угрозами, забывая о том, что они призваны воспитывать.

Я считаю, что товарищи комсомольцы, присутствующие на собрании 1-го Отдела, говорят, что этот нач[альник] отделения не выходил из кабинета ДАЛЬСКОГО, что он подхалимничал ДАЛЬСКОМУ, что подлизывается и вместе с парторгом приходят под мухой. Фамилия парторга КЛИППА.

Я считаю, что надо сейчас проверить кому в 1-м Отделе доверена политическая работа. Кому мог доверить УСПЕНСКИЙ и ДАЛЬСКИЙ политическое воспитание? Ряд фактов говорят о том, что из бездушного отношения к людям, толкают их на преступления.

Товарищи, сейчас, после того, как аппарат НКВД очищают от бандитской «артели УСПЕНСКОГО» ...

С МЕСТ. Банды.

[Тов. СЛЕПЦОВ.]...совершенно правильно на товарищей честных коммунистов, комсомольцев снова и снова возлагается большая ответственность.

Я хочу обратить внимание на товарищей, вновь мобилизованных. Я никогда не мыслил, что мне, молодому парню, в 22 года доверят такой участок, как оперуполномоченный Наркомата. А подобных мне имеется много. Но мы пришли в тот период, когда в практике НКВД был разгар упрощенческой работы, о чем отмечено в постановлении ЦК и СНК СССР, что столкнулись с такой практикой, где мы учились быть «колольщиками». Столкнувшись с этой работой, когда партия и правительство поставили вопрос о переключении на исключительно важную работу, т. е. на следственную, агентурную, которую мы недостаточно себе представляем и понимаем это дело. Поэтому сейчас новому руководству Наркомата и партийной организации нужно заставить отдел кадров и начальников отделов, чтобы они помогали нам в освоении новых, правильных методов чекистской работы, передавали свой опыт чекистской работы, чтобы мы могли освоить серьезно и по-деловому следственную работу и развертывали такую агентурную работу, какую требуют от нас ЦК нашей партии и Совет Народных Комиссаров. [...]

Товарищ ВОЛОШИН. [...] Об общественных организациях 2-го отдела: у нас работа была поставлена плохо, существовал зажим критики. Парторгом был КОЛ ЕСОВ — враг.

У нас большой зажим самокритики. Если враг народа собирает совещание и говорит: «Ну, довольно, курорт кончился, пора взяться за работу». Спрашивается, какой же это курорт, если все знают, что мы работаем днем и ночью.

На совещаниях, проводимых врагами народа, люди боялись высказываться, задавать вопросы. Как-то ОРЛОВ задал вопрос об отпуске, ему пообещали, а на завтра был издан приказ об откомандировании его в Харьков, а потом его уволили. После этого случая никто никаких вопросов не задавал.

О посещении партсобраний. Я работаю с апреля м-ца во 2 отделе. В течение 5-6-ти месяцев ни один начальник не появлялся на партсобраниях. А ведь на партсобраниях решаются наши все больные вопросы. На партсобраниях, как уже здесь говорили, КОЛЕСОВ создавал такую обстановку, что люди боялись высказаться и получалась такая картина, что начальник отдела сказал слово и это был закон. Ребята все новые, критики нет, понятно, что КОЛЕСОВ поэтому был выдвинут.

Теперь о самом КОЛЕСОВЕ. Он никому не доверял. Меня он посылал на обыски и аресты, а на сложных операциях присутствовал сам, вместе с ЛАТКОВЫМ.

Вы, конечно, понимаете с каким расчетом производились эти обыски. Важные документы были изъяты при обысках, с тем, чтобы это не было в ущерб ему самому.

В отношении квартир. Как КОЛЕСОВ поступал с квартирами? Арестовывают человека сегодня, через два дня дает КОЛЕСОВ приказание поехать на квартиру, описать вещи и сдать на склад. Во время переселения он говорил, что есть решение ЦК, что нужно найти обязательно достаточно квартир. Выделяют на это дело ВОЛОШИНА, ВЛАЗКО.

Сказано, что нужно было 40 квартир, а может быть и меньше, этого никто не знал, куда он девал ордера. Мы видим факты, забирали комнаты и некуда было деваться. Теперь в отношении конфискации имущества: звонят, освобожден, просит возвратить имущество. Хорошо, возвратим. И что же оказывается? Это имущество поставили на склад АХУ, обстановку развезли по квартирам, учета не было. Ну, а возвращать нечего. На складе имущества нет. Это надо проверить.

ИЗ ПРЕЗИДИУМА. Вы в каком отделе работаете?

[Тов. ВОЛОШИН.] В 4-м. Этим нужно АХУ заняться потому, что если проверить имущество, там много по квартирам, ибо его трудно найти.

[...] Тов. ЗОТОВ. Я хочу обратить внимание на саму структуру в нашей партийной организации. Я когда еще впервые приехал в 1-й Отдел в Киев, то говорил на партсобрании о том, чтобы наш первый отдел выделили в самостоятельную организацию, так как громоздкость большого коллектива не обеспечила руководство.

Тов. БУРМИСТЕНКО. Сколько в 1-м отделе коммунистов?

Тов. ЗОТОВ. 180 человек, 200 комсомольцев, всего 400 человек.

Нужно, чтобы парткомитет не выбирали на 2-3 отдела одного парторга, может быть нужно сделать парторганизацию из 20-30 человек, а может быть в отделе сделать несколько первичных парторганизаций. А у нас есть отделы 1000 человек. Значит 1000 человек наша парторганизация. Это неправильно. Это дает возможность зажимать самокритику.

В отношений возмутительного положения: в нашей партгруппе сидит 20 человек членов партии, 60 человек всего в 1 -й группе. Вот в этой группе не ведется протокол. Это недопустимо, этого нельзя делать. А вот РУДЮК говорит: «Не пишите протокол». А отсюда могут быть и последствия, что люди размазывают контрреволюционные теории и о них никто не знает.

Как-то на одном из собраний был доклад по вопросу 11-го съезда партии. Делал доклад тов. ДЕНИСОВ. Тогда СКАЗОЧКИН говорит: «Вы неправильно говорите. Надо приводить цитаты, как следует. Троцкий тогда был за диктатуру пролетариата». Я говорю: «Неверно». Он говорит: «Не кричите на меня». А я говорю: «Неправильно, Троцкий никогда не был за диктатуру пролетариата». СКАЗОЧКИН начинает находить другой метод и говорит: «Троцкий не был большевиком, но был коммунистом». Я этот вопрос поставил перед Политотделом КУДИНОВЫМ и КЛИППОЙ, парторгом: «Почему СКАЗОЧКИН так говорит, сознательно это или несознательно?»

КЛИППА и КУДИНОВ сказали, что довели до сведения Наркома и ДАЛЬ- СКОГО, якобы Нарком УСПЕНСКИЙ сказал, что СКАЗОЧКИН «свой парень».

[...] ДАЛЬСКИЙ проводит СКАЗОЧКИНА неофициально начальником 2 отделения. Это значит обезглавить отделение, чтобы там не работали и тут ничего не делалось.

Грубости СКАЗОЧКИНА к сотрудникам — на требования сотрудников в обеспечении квартирами. На партсобрании заявил: «Товарищи, привыкли бомбить рапортами, надо меньше бомбить». Вместо того, чтобы поставить вопрос о бытовых условиях сотрудников вплоть до Н.С. ХРУЩЕВА. Ни ДАЛЬСКИЙ, ни УСПЕНСКИЙ не интересовались этим вопросом.

[...] О ДАЛЬСКОМ. Были в командировке Москве. Проводят с нами совещание, на совещании мной был приведен пример о вражеской деятельности в МК и Моссовете, Я говорю ДАЛЬСКОМУ о бюрократизме и о том, что он сам застрельщик бюрократизма. В ЦК можно пройти по партбилетам, а в Наркомат никак не пройдешь. На это он мне ответил, что вина лежит на его секретаре БАБИЕ. [...]

[...] Тов. СЕМЕНОВ. [...] Нам бросилось в глаза, то что создавались липовые дела. Например, дело в Особом Отделе. Это дело поступило ко мне. Вел его ГРАБАРЬ. Это дело комбрига КОЛЕСНИЧЕНКО.

На допросе, когда я поставил ему вопросу: «Подтверждаете ли Вы заявление, которое написали на имя УСПЕНСКОГО?» Он заявил, что никогда, никакого заявления не писал. Но в заявлении было написано, что ему известно чрезвычайно широкое антисоветское подполье на Украине, известно большое количество складов оружия, где насчитываются 96 пулеметов, десятки тысяч винтовок, миллион патронов, сотни ящиков гранат и т. д.

Когда подошли вплотную к этому делу, то оказалось, что это заявление было сфабриковано ГРАБАРЕМ. Этот комбриг, безусловно, враг. Он не отрицал, что он участник антисоветской организации. На что так называемые «дельцы» карьеристы попытались раздуть это дело, включить людей, которых арестованный не называл, даже не зная их.

Прямым врагам и их пособникам, подхалимам и карьеристам нужно создание липовых дел, [они] пытались перебить наши большевистские кадры.

О липачестве ГРАБАРЯ я доложил бывш[ему] Начальнику Особого Отдела ГРЕЧУХИНУ, который порекомендовал передать [информацию] Тов. ЛЮТОМУ для доклада УСПЕНСКОМУ.

Когда я спросил, как реагирует на это УСПЕНСКИЙ, ЛЮТЫЙ говорит, «УСПЕНСКИЙ недоволен».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Товарищи, регламент СЕМЕНОВА закончился, продлим ему время или нет. Кто за то, чтобы дать тов. СЕМЕНОВУ еще две минуш. Прошу опустить руки. Продолжайте тов. СЕМЕНОВ.

Продолжает.

[Тов. СЕМЕНОВ.] Я не знаю, почему здесь у меня спрашивают, что я считал УСПЕНСКОГО большевиком. Я считал его потому, что он являлся членом партии и Политбюро ЦК КП(б)У. В двух своих докладах о ведущей роли коммуниста я говорил о нем, как о большевике, считаю, что здесь ничего особенного нет. Если бы я знал, что УСПЕНСКИЙ — враг, и говорил о нем, как о большевике, тогда я совершил бы партийное преступление. [...]

Тов. КРУТОВ. Товарищи, я хочу говорить исключительно о состоянии работы Отдела Кадров. В каком состоянии находилась и находится работа Отдела Кадров?

Я прибыл в Отдел Кадров в сентябре с.г. Что я застал там? Хотя по кадрам работник молодой, но все равно я знал, что должны существовать какие-то штаты, нормы и прочее. Когда я коснулся этого вопроса, то узнал, что ничего этого в Отделе Кадров нет.

Существует аппарат областей и Наркомата на всяких выдуманных проектах, ничего там конкретного нет, а люди работают, переходят с одного места на другое, не проводятся приказами, числятся на одной должности, работают по другой должности, получают по третьей.

Отдел Кадров никакой инициативы в работе не имел. УСПЕНСКИЙ прямо заявлял: «Отдел Кадров — это я, я разрешаю все вопросы сам персонально». Так и получалось, что Отдел Кадров считался на бумаге, а на деле только выполнял распоряжения УСПЕНСКОГО.

В чем заключалась работа Отдела Кадров? Если взять конец сентября с.г. и октябрь, так нужно сказать, что в Отделе Кадров была исключительная гонка и движение людей. Правда, здесь некоторую роль сыграла обстановке международные события, которые сложились в конце сентября с.г. Но независимо от этого, людей безобразно перегоняли с одного места на другое. Я в начале предполагал, что очевидно, это делается с целью освежения аппарата, его укрепления.

Сейчас все это в Отделе Кадров, правда с трудом, но исправляется. Вот взять вопрос откомандирования работников. Что получалось? С Отделом Кадров никто не советовался, никто не согласовывал вопроса об откомандировании того или иного работника. Кому как хотелось, так и делали. И до сих пор у некоторых руководителей отделов и периферии существует такая же тенденция. Получалась большая путаница.

Дальше. Мало того, что все это приводило к большой путанице со штатами. В последнее время существовал аппарат несуществующего ЭКУ, созданный лично УСПЕНСКИМ. Сейчас это положение исправляется.

Вопрос в отношении антисемитизма. Тов. РУДЮКУ нужно было взглянуть глубже на это явление.

Мне недавно товарищи говорили, что в марте месяце УСПЕНСКИЙ собрал партийный актив, мобилизованный ЦК в органы НКВД. Присутствовало свыше 100 человек. Там он ставил вопрос в такой плоскости, что нужно очищать аппарат органов НКВД от евреев, что нужно аппарат украинизировать. Он говорил, что у нас много торговцев, сионистов и проч. Почему никто тогда не обратил на это никакого внимания? Почему партийная организация не реагировала на тот факт, когда за одну ночь было уволено 270 человек? Такое массовое увольнение должно было вызвать известное внимание, но ни один человек абсолютно не обратил на это внимания.

Я лично должен сказать прямо и прямо сознать свою вину, что я политически совершил грубейшую ошибку, слепо выполняя распоряжения врага Успенского по откомандированию и увольнению некоторой части кадров, которая этого не заслуживала. Это касается и кадров из евреев. Я просто не проанализировал по-большевистски цели и причины разгона кадров. Мне в голову не приходила даже мысль, что вся его работа по кадрам носит враждебный характер.

Если бы я хоть на минуту заподозрил, что-нибудь неладное в этом, было бы другое дело.

Такие факты были, о которых я говорил выше и нужно было на них обратить серьезное внимание. Я не буду хвастаться, что я хотел идти в ЦК и говорить об этом. Я просто не осознал сути этого дела. Вот в чем моя вина и грубейшая политическая ошибка, за которую я готов отвечать перед партией.

Некоторые товарищи знают, как ко мне относился Успенский. У меня была мысль пойти в ЦК и говорить только по этому вопросу. Но я должен сознаться в том, что не пошел потому, что боялся. Знал, что там тоже сидят работники НКВД и скажут, что я был. И если Успенский узнает — то меня совсем не будет в органах. Я об этом заявляю прямо.

В отношении дальнейших задач...

ВОПРОС: Вы расскажите о Каменце, о ЖАБРЕВЕ.

[Тов. КРУТОВ.] Во время моего пребывания на работе, когда работал и ЖАБРЕВ — вопрос о евреях не стоял.

Теперь в отношении наших задач по линии Отдела Кадров. Прежде всего, нам нужно по-большевистски ликвидировать последствия вражеской работы. И я должен сказать, что я лично и весь аппарат Отдела Кадров идет именно по этой линии.

Теперь в отношении обращения с товарищами в Отделе Кадров. Я знаю, что есть товарищи, недовольные приемом в Отделе. Имеется такой недостаток в Отделе и об этом я говорю совершенно прямо. Об этом я говорил и в Отделе, и на собрании партийной группы. На этот недостаток я указывал тов. КРЕТОВУ.

По линии некоторых инспекторов наблюдалось чиновничество и с этим мы будем бороться. Я лично стою за то, чтобы по-настоящему решать все вопросы, задаваемые товарищ[ам]и.

Об увольняемых. Я могу сказать, что мы сейчас пересматриваем дела всех уволенных и кого следует восстанавливаем. Конечно, в этом отношении нужен единоличный подход.

Тов. СОРОКОВОЙ. [...] Тов. РУДЮК говорил, что выбыло из партийной организации 267 человек и принято 438 человек. Эти две цифры говорят о том, что как обстояло дело с кадрами, в частности с их перемещением.

Товарищи, ведь это чепуха. Получалось так, что это было не передвижение кадров, а расставление врагами своих людей.

В отношении национального состава я не знаю. Передвижением кадров всецело занимался АКАТОВ, он беспартийный, младший лейтенант. [...]

Тов. СКИТЕВ. [...] Работая инженером на производстве, на Харьковском заводе им. Ленина, откуда меня взяли в Наркомат работать, я считал для себя это большой честью, что непосредственно заслужил доверие в лице партийной организации, которая меня рекомендовала на работу. Придя сюда и находясь сейчас в таких жутких условиях, когда нет квартиры, живу на две семьи, не хватает от получки до получки. В таких условиях невольно делаешь выводы — не за наказание ли послали сюда.

Получается, что работая начальником цеха, мне было лучше. Мне здесь говорят, что это последствия врага УСПЕНСКОГО. Но что же делали сидящие вокруг УСПЕНСКОГО, как сидящие здесь начальники?

С МЕСТ. Правильно.

[Тов. СКИТЕВ.] Как стоит вопрос с теми, кто знал и скрывал явных врагов? Да ведь в условиях собрания на заводе распотрошили бы до косточек подсобников врагов. Здесь сидят члены партии, которые сталкивались и в повседневной работе с УСПЕНСКИМ и молчат.

С МЕСТ. Делали его дела.

[Тов. СКИТЕВ.] Я понимаю, но как не суметь изучить врага. Много источников для сигнализации было и есть. Но как делали дела? Вновь избранному комитету надо обратить на это внимание, надо проверить все кадры НКВД УССР. [...]

Тов. РУДОЙ. [...] Враг народа Успенский, за короткий период времени своего пребывания на Украине, провел колоссальную вражескую работу. Но Успенский сам бы не смог провести такую работу, ему нужна была для этого опора и у него такая опора была, он ее нашел.

Я должен указать, на некоторых из этой опоры — это КРЕТОВ, НАЗАРЕНКО и ПАВЛОВ из Отдела Кадров.

Мы знаем, что вопросы кадров — это серьезнейшие вопросы, сугубо партийные. Для того, чтобы решать вопрос кадров, необходимо быть смелым, идейно чистым, закаленным большевиком. Мы знаем, кто руководит кадрами нашей партии. Лично тов. СТАЛИН занимается вопросами кадров. А кто у нас стоял у руководства Отдела Кадров — КРЕТОВ. Он проводил по указке Успенского, большую подрывную работу. Я думаю, что тов. КРЕТОВ в курсе всех дел, которые проводились на Украине Успенским и партийная организация должна потребовать, чтобы он нам все выложил, как есть.

Возьмите хотя бы вопрос мобилизации ЦК КП(б)У нового отряда коммунистов на чекистскую работу. КРЕТОВ при решении этого вопроса проводил антисемитскую политику Успенского.

ЦК партии для работы в чекистском аппарате бросил в числе лучших сынов нашей партии до 30-40 % коммунистов-евреев. Ясно, что КРЕТОВ, как прямой исполнитель злой воли Успенского, ни одного еврея из среды мобилизованных не принял. Тов. ЛЕСНОС знает, что из Харькова приехали два человека, но в органы они не были допущены. [...]

Вчера и сегодня говорили о тов. НАЗАРЕНКО. Я продолжу трилогию о нем. Как раз я считаю, что НАЗАРЕНКО является одним из приближенных к махровому врагу УСПЕНСКОМУ. В прошлом году он приехал из Днепропетровска к нам на работу и был начальником Оборонного отделения. Работал он неплохо. С приездом Успенского он выехал в Москву для доклада следственных дел по 3 отделу на Военной Коллегии и пробыл там три месяца. После выполнения этого задания возвращается в Киев. В [тот] же вечер был принят Успенским и тогда же последним назначается Начальником 8-го отдела (УСО). На этом я с ним по работе расстался. Однако последующие его дела, его работа в аппарате Особоуполномоченного, его работа в 1 спецотделе, является явно вражеской.

Теперь возьмите вопрос продвижения по службе НАЗАРЕНКО. За последние 5-6 месяцев его головокружительный рост — повышение в должности, в звании, награждение значком «почетного чекиста», частые поездки в Москву, поездки по Украине для выполнения специальных заданий Успенского. Все это говорит за то, что НАЗАРЕНКО был одним из первых приспешников Успенского. В разговорах с НАЗАРЕНКО он мне часто хвалился, что он является любимцем Успенского, что ему днем и ночью доступен вход к нему в кабинет.

В сентябре этого года по неведомым причинам НАЗАРЕНКО назначается начальником 7-го отдела УГБ НКВД УССР. Остановлюсь на его работе в 7-м отделе. В первый же день он составил список работников отдела. Этот список составлялся таким образом: фамилия, имя, отчество, национальность, член партии и должность. Фамилии работников евреев были в списки выставлены первыми и подчеркнуты красным карандашом. Вечером с этим списком он побежал к Успенскому. Началась его «творческая» работа в 7-м отделе. Каждый день и ежечасно наблюдались издевательства над работниками отдела, не говоря уже об издевательствах над работниками-евреями.

Взять хотя бы издевательство над т.т. ХАЙТИНЫМ и НОВАКОМ. Никто другой, как т.т. НОВАК, ХАЙТИН, РОЕВ, ФРЕЙ и я, почему-то не подлежали откомандированию в Москву. Когда стал вопрос об откомандировании, Отдел Кадров потребовал деловые и политические характеристики. Нам эти характеристики не были даны НАЗАРЕНКО. Я спрашивал у НАЗАРЕНКО, на основании чего нам не дают характеристик. Он мне ответил: «Я человек новый и всех вас недостаточно хорошо знаю».

ВОПРОС С МЕСТ. Почему ты молчал об этом на партийном собрании ЭКУ?

[Тов. РУДОЙ]. В ЭКУ было назначено партийное собрание. Вопрос стоял о развороте партийно-массовой работы, говорили же о сугубо партийных делах. В присутствии комсомольцев и беспартийных машинисток, деловодов и др., я говорить тогда не хотел. А материалы о НАЗАРЕНКО, об его отношениях к сотрудникам я подал командованию.

Еще хочу сказать, об одном случае, который произошел в Николаеве, где НАЗАРЕНКО был в командировке. Правда, его нужно проверить. Знаю об этом случае я со слов тов. ГОРЛОВА. К НАЗАРЕНКО обратился один товарищ с просьбой посоветовать ему по одному вопросу и спросил, можно ли жаловаться на неправильное отношение к нему со стороны Нач[альника] УНКВД КАРАМЫШЕВА? НАЗАРЕНКО ответил, что жаловаться нельзя и не нужно. После разговора с НАЗАРЕНКО, этот товарищ спрашивает со слезами на глазах у т. ГОРЛОВА: хорошо ли он сделал, что сказал об этом НАЗАРЕНКО и что он боится, что НАЗАРЕНКО расскажет об этих разговорах КАРАМЫШЕВУ. Так оно и было. НАЗАРЕНКО о всех разговорах с этим товарищем доложил КАРАМЫШЕВУ и этот же товарищ в тот вечер был репрессирован. [...]

Тов. БОРОВКОВ. [...] Тов. РУДЮК говорит, что сигналов не было. Были сигналы и очень серьезные сигналы. И мимо этих сигналов прошел Парткомитет.

Первый сигнал — разве в третьем отделе партийная организация не дала сигнал по делу ареста ЯСИНСКОГО и других? Разве там не присутствовал член партийного комитета?

С МЕСТ. Протокол послали в Парткомитет.

[Тов. БОРОВКОВ.] Почему он не реагировал по этому вопросу? [...] Разве это не сигнал? Какую еще нужно иметь бдительность, чтобы не обратить на это внимание? Людей не стало. А потом — что получилось? Весь аппарат 3-го Отдела был разогнан. Разве это не было сигналом? Разве одним приказом накануне Первого Мая, весь аппарат 3-го Отдела не был разогнан? [...] Людей арестовали, а свидетелей убрали. [...]

Ведь в тот же самый решающий момент, когда люди на озере ХАСАН с большим энтузиазмом отвоевывали границы. А мы, начиная впитывать эту напряженную обстановку, а аппарат был не мобилизован, а демобилизован. Кто остался из Особого Отдела? Нужно было приглашать коммунистов особого Отдела на это собрание, это было упущено, ведь они недавно отошли в отдельную организацию, а о старом они знают. Это был метод вражеской работы. Я приведу пример на себе. Я до Украины, работая 8 лет, имел четыре передвижения, а за 8 месяцев здесь, я тоже имею 4 передвижения. О чем это говорит? Что работник, коммунист не может освоить тот участок, за который он отвечает.

Разве не был достаточен сигнал, когда сам партийный комитет разогнали? Получается что только РУДЮКА оставили для проведения отчетного собрания.

Нужно прямо сказать — это урок нашей партийной организации, урок серьезный и глубокий.

Возьмите 3 отдел. Характерно, всех разогнали, а таких, как ГОРОДИНСКИЙ, который приживается ко всякой обстановке, всегда остается, он ее сам и говорит, что составлял липовые сводки. Надо сказать, как так получилось, что вы разводили магию липогонства, направленную на разгром.

[...] В Особом отделе партийная организация совершенно правильно подняла вопрос и исключила из партии крупнейшего липогона ГРАБАРЯ. А между прочим, партийный комитет не чутко подошел к вопросам, о которых сигнализировали еще задолго до исключения ГРАБАРЯ. Все-таки после этих сигналов ГРАБАРЬ был выдвинут на другую работу в 6-м отделе. Вопрос о ГРАБАРЕ ставился.

Парторг ГОЛОВАНЧЕНКО, несмотря на то, что нужно было записать ГРАБАРЮ, об этом и товарищи говорили, не записал, а сказал, что «по-товарищески обошлось».

Вот есть коммунист ВАЙСБАРГ, который говорил, что ГРАБАРЬ липун и т. д. Он прямо об этом говорил. И это было два месяца тому назад. Так этому вопросу не придали значения. ГРАБАРЯ нужно было разоблачить раньше, он бы меньше навредил. [...]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Товарищи, появляется 15-ти минутный перерыв.

Тов. ЖЕЛАЙ. [...] Необходимо сказать, что мы очень мало предъявляем требований вышестоящим партийным органам. Ведь были сигналы о плохой работе нашей парторганизации. Где был Обком партии, что делал ЦК КП(б)У? Наша организация была отдана на откуп.

Товарищ СТАЛИН, Центральный Комитет ВКП(б) учат не только считаться с информациями и сведениями больших начальников. Мало того, что УСПЕНСКИЙ был член Политбюро ЦК. ЦК партии должно вникать в нашу работу, должен был серьезно и ежедневно заниматься всеми вопросами нашей парторганизации. [...]

В ряде случаев рядовые члены партии, активисты, парторги и т. д. были свидетелями ряда антипартийных вещей, но они молчали. Взять Отдел Кадров. Я как-то дежурил и часов в шесть, проходя возле комнат ОК, вижу везде светло. Я зашел в один из кабинетов — люди сидят и спят.

На завтра я, беседуя по этому вопросу с некоторыми товарищами, которые мне рассказали, что УСПЕНСКИЙ поехал в ЦК, а КРУТОВ приказал всем сидеть и ждать его приезда — быть может будет работа. Это неправильная постановка дела. Кроме того, отдельные товарищи говорили, что КРУТОВ прямо терроризировал работников ОК. Я говорил об этом с парторгом тов. ЛЕОНОВЫМ и он оказался политически беззубым.

[...]. Товарищи, вот последний случай. Сбежал преступник — предатель УСПЕНСКИЙ. Как мы организовали поиски этого мерзавца? 15 числа [ноября] я получаю распоряжение установить морги. Затем производится в ряде мест целая серия обысков. Но кого ищем — не знаю, какого-то террориста. И только 17-го ночью мне сказали о том, что такой-то и такой-то исчез.

Товарищи, у меня нет никаких оснований высказывать, в отношении кого- нибудь, какие-либо сомнения, в части розыска. Но хочу сказать: ведь в корне не верно, что эти розыски по нашему отделу возглавляли разоблаченные в последствии враги — КОЛЕСОВ и ЛАТКОВ — сподвижники УСПЕНСКОГО. [...]

Тов. ЖУРАВЛЕВА. [...] Когда наша партийная группа избрала меня парторгом, мы составили план работы, в который внесли целый ряд производственных вопросов. На одном из партийных собраний мы заслушали НАЗАРЕНКО о том, как коммунисты борются за ликвидацию последствий вредительства. Протокол, который я принесла в партийный комитет. МАЛЫШЕВУ и РУДЮКУ он не понравился, особенно пункт о вражеской работе в 1 Спецотделе и о том, что мы просили Отдел Кадров связаться с Горпарткомом и КСМ-комитетом, чтобы нам дали в 1-й Спецотдел коммунистов и комсомольцев. Этот протокол был отменен, а парторги, присутствовавшие на заседании партийного комитета, ничего не сказали. Почему отменили этот протокол? Сказали прямо — нач[альников] отделов [парторги] не имеют права слушать и контролировать их работу. Почему в течение двух лет ведется практика, при которой парторг не должен знать о том, что делает начальник отдела, что делается в другом отделении?

Я хочу воспользоваться присутствием товарищей из ЦК партии, пусть они скажут, какие формы работы должны быть в органах НКВД, чтобы в результате всего парторг не оказывался лодырем? Мне вот, напр[имер], нач[альник] отдела, кандидат партии т. БЕРЕЖНОЙ заявил, что работу парторги должны проводить или ночью, или во время обеденного перерыва, или в выходные дни. Что парторгу не обязательно ходить на заседания парткомитета. Отсюда вывод, что парторг не имеет права ставить производственные вопросы и ему нельзя знать, что делается в другом отделении. А как же в таком случае работать? В результате, в 1-м Спецотделе получаются такие факты, о которых уже говорил РУДЮК.

Я считаю, что в группе 1-го Спецотдела было немало вредителей и подхалимов. Почему так получалось? Получилось это просто. Когда пришел НАЗАРЕНКО, первые его шаги были прекрасны, он советовался со мной. Потом, в один прекрасный день, я поставила перед ним вопрос о КАНИНЕ.

КАНИН трижды находил квартиру, КОЛЕСОВ трижды ее отнимал. КАНИН нашел в четвертый раз и эту квартиру у него отобрали для шофера. НАЗАРЕНКО вечером, разговаривая со мной о сотрудниках, между прочим сказал, что вот дескать один человек в 3-м отделе, причем не назвал его фамилии, начал говорить о начальстве и из-за этого были уволены 15 человек.

19 июня меня выдвигают начальником отделения. Причем, я не знаю почему, за что? Со мной об этом не разговаривали. [...] Я приступаю к работе начальника отделение только в октябре. Я несколько раз приходила к НАЗАРЕНКО и ставила перед ним вопрос: «Когда же я приступлю к непосредственной работе?» Мне заявляют, что: «Сможете тогда уйти с оперкартотеки, когда подберем работника». Потом начинаются командировки. Я отсутствовала два месяца. Приезжаю. Заместитель парторга КОРЖАКОВ и целый ряд коммунистов рассказывают о расправе с коммунистами СЛАВИНА, НАЗАРЕНКО и завершает все это БЕРЕЖНОЙ.

НАЗАРЕНКО дошел до того, что сказал КОРЧАКОВУ, что мой прежний секретарь, хотя он и враг народа, а работал лучше тебя. По-партийному ли поступил НАЗАРЕНКО? Нет. Почему не поставить вопрос перед Отделом Кадров, что он с работой не справляется? Как поступил тов. КОРЧАКОВ, являясь одновременно Заместителем] парторга? Не сделал для себя никакого вывода, поступил, как оппортунист. Молчал, ничего не говорил и только 10.ХII.[19]38 г. подал т. РУДЮКУ заявление.

Дальше, СЛАВИН. Он говорил вчера, что он грубый. Но по-моему дело не в грубости, а дело в том, что попы сидели сверху, а попенята, как СЛАВИН, сидели внизу. [...] Когда коммунисты стали мне рассказывать о непартийном поведении и не товарищеском отношении с коммунистами, я прихожу к СЛАВИНУ и говорю, что коммунисты и комсомольцы возмущаются его поведением, пишут в парторганизацию рапорт. СЛАВИН заявил: «Попробуйте только, написать рапорт, посмотрите, что вам будет от Наркома».

[...] Прибыли материалы на СЛАВИНА. А где эти материалы? Материалы пропали. Почему, я спрашиваю? СЛАВИН вот говорил, что он отказался от отца. Было заявление в котором говорилось, что СЛАВИН сам киевлянин, батько его носил рясу до 1928 г. На чистке партии в Горьком СЛАВИН заявил, что он связь с отцом не имеет. А по сути — это не так. Отец СЛАВИНА живет в Киеве, у него бывает и систематически поддерживает с ним связь.

Дальше. Приезжаю я из командировки. Успенскому требуется регистратор. СЛАВИН, не спрашивая согласия работника тов. ЭЛЬЯШЕВИЧ, одного из старейших работников, и откомандировывает ее в Секретариат с понижением зарплаты.

Приезжаю после командировки в конце сентября. СЛАВИН становится начальником, сам дает характеристики на работников. Что получается: МИРЕР не может работать в 1-м Спецотделе, так как он симулирует, у него язва желудка. А СЛАВИН не симулирует своим психозом?

В результате, МИРЕР А, КАНИНА переводят в УШОСДОР, а меня увольняют совсем из органов. [...]

После СЛАВИНА БЕРЕЖНОЙ становится начальником отдела, хотя приказом до сих пор числится Нач[альником] 1 отделения. Что из себя представляет БЕРЕЖНОЙ? Будучи на работе в Особом Отделе в Днепропетровске с работой, не справился. В Житомире работу в 1 спецотделении провалил. Работой 1 спецотдела не руководит, не умеет, политически неграмотен. Партийную работу игнорирует. Несмотря на то, что сам является кандидатом партии и ему нужно было прислушиваться и более принимать участия в партийной работе.

БЕРЕЖНОЙ, хочет или не хочет, честно или нечестно, но он выполнял волю Успенского и расправлялся с работниками. В Житомире БЕРЕЖНОЙ был тесно связан с врагами народа ГРИШИНЫМ и ВЯТКИНЫМ, был у него оперативным секретарем и объезжал с ним всю погранполосу.

Надо обратить внимание на парткомитет Житомирского УНКВД, т. к. мы сделали запрос, передали секретарем парткомитета ГОЛУБЕВЫМ и он его не передал. [...]

Тов. ПРОСКУРЯКОВ. [...] Прав тов. ОСОКИН, который говорил, что многие знали, понимали, а многие чувствовали вражескую деятельность Успенского. Почему, спрашивается, коммунисты, комсомольцы, беспартийные, старые, новые работники замалчивали это, не сигнализировали об этих фактах? А они имели особую ценность. Таким образом, помогли бы нам своевременно вскрыть, поймать и арестовать врага Успенского.

Отсюда ответ, какой мы должны дать тов. БУРМИСТРЕНКО и ЦК? Почему мы испугались говорить, почему мы боялись? Ведь мы выполняли серьезнейшие операции.

Сейчас товарищи все дают ответ: сказал — сидел бы, сказал — был бы убит. Это ответ неправильный, пострадали бы один, два, три, пять, на шестом споткнулись бы и правда дошла бы до ЦК. Почему мы не проникли в ЦК? А ведь это под боком. Почему мы старые работники, имеющие опыт, боялись БАЛИЦКОГО, ЛЕПЛЕВСКОГО и десятков мелких врагов, работали под их руководством, тоже не разоблачали их, не дошло это до ЦК ВП(б)У и ЦК ВКП(б)?

У нас было много фактов, мы понимали, мы чувствовали, а что сделали и пытались ли реагировать, чтобы что-нибудь сделать по ликвидации проводимой вражеской линии УСПЕНСКОГО?

Вот хочу начать с себя. Я работаю 16 лет на Украине и все 16 лет в центральном аппарате. Сначала осведомителем, [дорос] до начальника отделения, работал в школе [НКВД]. Были враги БАЛИЦКИЙ, ЛЕПЛЕВСКИЙ, КОЗЕЛЬСКИЙ, я должен был извлечь опыт из всего этого и распознать врагов. Но, товарищи, оказывается, трудно было распознать линию УСПЕНСКОГО вовремя. Опыт матерых врагов прикрывал наш опыт, отсутствовало партийное чутье, недостаточная политическая грамотность у многих товарищей. Как был представлен УСПЕНСКИЙ нам? Какова была его линия?

УСПЕНСКИЙ был нам представлен ЕЖОВЫМ, как проверенный большевик, проверенный ЦК партии чекист, проверенный на работе в Новосибирске, Оренбурге.

Что еще нужно? Товарищ ЕЖОВ рекомендовал УСПЕНСКОГО, а ведь он имел опыт и знал матерых врагов, а поэтому не нужно было ему так рекомендовать УСПЕНСКОГО, нужно было присмотреться к нему, как он будет работать и вести себя. УСПЕНСКОМУ был создан ореол, также, как и БАЛИЦКОМУ и ЛЕПЛЕВСКОМУ. Это мешало говорить правду.

Я — оперуполномоченный, кандидат партии или член партии, а УСПЕНСКИЙ — член Политбюро, депутат Верховного Совета. Да еще приехал с такой рекомендацией, говорил с ЕЖОВЫМ, был у товарища СТАЛИНА. Все это давало повод к тому, что можно было верить УСПЕНСКОМУ.

Как УСПЕНСКИЙ выступал у нас, когда приехал? УСПЕНСКИЙ говорил надо закончить разгром кадров БАЛИЦКОГО, так как они засорены, надо присмотреться к кадрам ЛЕПЛЕВСКОГО, к орденоносцам ЛЕПЛЕВСКОГО. Просмотреть, кто и за что получил ордена.

Казалось бы, что установка правильная. И действительно были примеры получения орденов ни за что. Так, к примеру, КОРКУНОВ, он сам удивился, когда узнал о том, что награжден.

Дальше начались аресты. Из арестованных мы сами многих подозревали. Казалось бы, что УСПЕНСКИЙ правильно поступает. Потом начались аресты людей, которых мы знали как будто с хорошей стороны. Так был арестован МИЦЕЛЬМАХЕР. О нем я говорил с ХАТЕНЕВЕРОМ. В конечном итоге оказалось, что МИЦЕЛЬМАХЕР завербован врагом народа — начальником отдела.

Вообще говорить о делах было очень трудно, так как вокруг были нечистоплотные люди.

Вот дело СЕРЕБРЯНОГО. По указанию ЗИМЕНКО он был арестован. СЕРЕБРЯНЫЙ — инвалид, без одного глаза, никогда не имел партийных взысканий...

Я еще раз повторяю, что по конкретным делам было очень тяжело говорить и спорить, т. к. вокруг были нечистоплотные люди.

Какова была линия Успенского дальше? Я считаю, что разгул его действий начался в мае месяце. Я лично немного понимал его некоторые неправильные действия. Так, не проходили наши телеграммы, не проходили телеграммы ХАТЕНЕВЕРА. С другой стороны, удивлял и возмущал крик УСПЕНСКОГО о том, что: «Вы украинские марафетчики и я из вас выбью дух БАЛИЦКОГО».

По вопросу следствия. Нельзя было говорить о конкретных делах. Из обихода исчезли слова «оговор». Существовал разгул в репрессиях.

Здесь товарищи говорили о том, что нельзя и трудно было выступать по ряду вопросов. Вот был случай, когда враг хотел без показаний составить протокол. Были случаи ареста людей без санкции прокурора. Так были арестованы БЕРМАН, КРИГЕЛЬ.

Что же мне лично мешало пойти в ЦК. В прошлом году мне Леплевский сказал, если вы не согласны с существующим положением, пишите в ЦК, СТАЛИНУ. Но меня удерживало от этого шага то, что меня не поддерживали члены партии.

[...] Когда была демонстрация, нам пришлось руководить оперативными группами. Я сообщал правдивые факты. Через некоторое время я пошел и узнал, что их нет этих фактов. Когда я стал добиваться и возмущаться, то мне сказали: «Мы вами займемся, вы озлоблены».

Вот, товарищи, это и сдерживало многих работников. У нас есть много работников, которые о правде не имеют представления. Есть много новых, так сказать, молодых работников, которые не могли еще охватить всего этого. В основном же, большинство боялось говорить правду. Я считаю, что так и должно быть, мы должны научиться говорить правду потому, что мы не гарантированы, что у нас не будет четвертого руководства. Были, например, факты, когда знал весь коллектив, но молчал.

Вот, например, переезд в новое здание — разве это не вредительство, товарищи? Каждый друг друга спрашивал, почему это — были расположены в достаточно хорошем помещении, а теперь вот, после переезда в новое здание, в первом отделе, например, были обморочные состояния. За это в других бы учреждениях кое-кого посадили бы. Теперь получилось так, что нам, большинству работников, не имевших ряд лет отдыха, прибавилась еще одна нагрузка — это четыре горы в день.

ИЗ ЗАЛА. Правильно, сняли автобусы.

[Тов. ПРОСКУРЯКОВ.] Последнее. Я считаю, что каждый должен говорить о себе, что он сделал объективного, выполняя указания УСПЕНСКОГО? Пусть товарищи, которые руководили и участвовали, расскажут о методе работы, которая проводилась.

Возьмем теперь бытовую линию. Товарищи, разве на протяжении последнего года эта линия не ухудшилась? Например, вопрос квартирный. Когда я спросил о квартире, я получил ответ: «Вы старый работник, проживете и так, мы дадим новым работникам». А новым работникам, наоборот, давался такой ответ: «Вы недавно приехали, подождите».

Такое безобразное отношение было и в других вопросах. Например, с талонами. То вам дадут талон на брюки, то на туфли. А сколько и как — никто не контролировал.

Товарищи, когда мы перестроимся, научимся говорить правду, усилим партийно-массовую работу, то мы не допустим, чтобы в наших рядах и во главе нас стал четвертый враг.

Тов. СОВА. [...] В момент побега врага народа, который дискредитировал еще больше наши органы в лице трудящихся, мне дали установку разыскать какую-то женщину, установить морги по Киеву. Но кого искать, где искать — не сказали. Но каждый чекист имеет свою смекалку. Я узнал, что были вызваны из областей начальники областных управлений — это КОБЫЗЕВ, ВОЛКОВ, ЖАБРЕВ, к которым в Вольской форме приходил Успенский. Я сам Успенского не знал, но в тот период времени, т. е. 14-15 [ноября] можно было с этими людьми поймать врага. Ведь КОБЫЗЕВ, ВОЛКОВ, ЖАБРЕВ были вместе с ним, они звонили ему 13 [ноября], 14 [ноября] по телефону. Ведь 12 [ноября] у нас был праздник, а 13-го сговаривались — это же факт. Но те враги, которые руководили этой оперативной работой, они были заинтересованы, чтобы скрыть следы. Я только подслушал через двери, что речь идет об УСПЕНСКОМ. Я подслушал в том смысле «подойдите к квартире Успенского». Дальше, что я наблюдал, 16- 17 [ноября] примерно в те дни, что враг из 2 отдела ЛАТКОВ чувствовал свой конец. Я поставил вопрос перед ним: «Скажите, о ком речь идет?» [ЛАТКОВ:] «Нужно найти убитого человека[,] искать документы», — говорил он. [СОВА:] «А кого?»

18.XI. с.г, я зашел в гостиницу «Континенталь» и увидел ЛАТКОВА вместе с ГРОМОВЕНКО. Я после ареста ЛАТКОВА делился с товарищами и они говорили, что ГРОМОВЕНКО являлся близким другом ЛАТКОВА. Он и на те двери ходил, что Успенский и его приятели, другим не разрешалось. Если бы это было в гражданской организации — там бы не так подходили к этому вопросу. Там сразу бы поставили вопрос и потребовали бы дать ответ партийной организации. [...]

Тов. МАЙСКИЙ. Я, прежде всего, хочу рассказать общему партийному собранию о том, как я был свидетелем избиения тов. ШМУЛЕВИЧА врагом УСПЕНСКИМ.

Обстоятельства этого издевательства над чекистом, членом партии тов. ШМУЛЕВИЧЕМ явились такие. По его же заданию этого врага УСПЕНСКОГО, которое я получил и тов. ШМУЛЕВИЧ от ныне арестованного ГРАБАРЯ в период [внешнеполитических] осложнений находиться все время в штабе КОВО и информировать руководство Особого отдела о всех оргмероприятиях, проводимых по линии штаба КОВО. Я с т. ШМУЛЕВИЧЕМ находились несколько дней там и все то, что в штабе являлось новостью, директивами по военной линии, мы передавали руководству ОО, которое сейчас оказалось репрессированным.

Когда вопрос стал уже более известен о том что действия эти являются незаконными, ГРАБАРЬ и ЕГОРОВ смотивировали, сослались на то, что документы, которые получались из штаба КОВО, исходили по распоряжению МАЙСКОГО.

Я был немедленно вызван врагом УСПЕНСКИМ. Первое обращение ко мне в присутствии ЕГОРОВА и ДЬЯКОНОВА было такое: «На каком основании вы изымали документы, снимали документы?» Я ответил, что сегодня был в штабе ЕГОРОВ и ГРАБАРЬ, предложили представить ШМУЛЕВИЧУ какой-то документ. УСПЕНСКИЙ набросился на меня с руганью, угрозой отдачи под суд, расстрелом и т. д. После этого, он предложил немедленно через ГРАБАРЯ вызвать тов. ШМУЛЕВИЧА. Опять я и тов. ШМУЛЕВИЧ очутились в его кабинете. В присутствии ЕГОРОВА и ДЬЯКОНОВА после некоторых расспросов тов. ШМУЛЕВИЧА: «Кто вы такой, сколько вы работаете в органах, где работали до сих пор?», — и т. д., когда ШМУЛЕВИЧ, рассказав кратко о себе, сказал, что он на Кавказе обслуживал консульство. После этого враг УСПЕНСКИЙ набросился на него, обезоружил его и стал избивать. Это говорит, что враг УСПЕНСКИЙ зверски расправлялся с кадрами применял фашистские методы.

Я должен сказать, что вместе с т. ШМУЛЕВИЧЕМ я работал. По личному делу т. ШМУЛЕВИЧА никаких компрометирующих данных не было. Для меня было совершенно непонятно такое отношение к т. ШМУЛЕВИЧУ и заключение его в тюрьму. Моя вина в том, что я не проявил, так как и другие товарищи принципиальности большевистской и не поставил в известность ЦК партии. В этом моя колоссальная вина, я ее никогда не отрицал и не буду отрицать. Это так и есть.

Товарищи, я хочу несколько пояснить следующее обстоятельство. Когда вопрос этот разбирался на партсобрании Особого Отдела, я также не скрывал ничего абсолютно по этому вопросу, рассказал об этом. Но ряд товарищей по отношению ко мне подошли неправильно. В частности я хочу сказать о том поведении, которое проявил один из членов парткомитета Особого Отдела БЛУДЕНКО. Все знают, что он кулак и за то, что я на одном из партсобраний на выступление БЛУДЕНКО, а оно носило кулацкий характер, выступил, он мне об этом напомнил, что МАЙСКИЙ сказал.

ИЗ ЗАЛА. Неверно.

[МАЙСКИЙ.] Я выступил и сказал, что это выступление кулацкое. Товарищи об этом знают все.

ИЗ ЗАЛА. А кто такой МАЙСКИЙ? Ты сам посадил ШМУЛЕВИЧА в камеру. Не надо прятаться за спину БЛУДЕНКО.

[МАЙСКИЙ.] Его посадил ГРАБАРЬ.

ИЗ ЗАЛА. Ты знал, что он посажен под номером 12.

[МАЙСКИЙ.] Я знал настолько, сколько другие. Это может сказать КАЛЮЖНЫЙ. ЕГОРОВ писал отношение. Почему я не сообщил? Я об этом сказал, я сам находился в таком состоянии.

ИЗ ЗАЛА. Нет!

[МАЙСКИЙ.] Я еще приведу такой факт. Работая уже в 6-м Отделе, когда явно было известно, что ряд арестованных арестованы неверно, я занес дело РАКИТЫ. ГРОМОВЕНКО присутствовал при этом, когда УСПЕНСКИЙ распушивал меня, в то время, когда на этого человека никаких материалов не было. Лишь только теперь этот человек освобожден. [...]

Тов. СЕРДЮК. Я думаю, что мое мнение поддержат товарищи, не правильно вы говорите, что в ЦК нельзя добиться [приема]. Мы знаем сотни, тысячи случаев, когда попадают люди в ЦК КП(б)У, в ЦК ВКП(б). В ЦК есть честные люди в аппарате, поэтому, если бы вы хотели, как большевик, помочь партии, вы имели все возможности. Поэтому парторганизация от вас и требует.

Тов. МАЙСКИЙ продолжает. Я виновным себя считаю в деле ареста тов. ШМУЛЕВИЧА. Я совершил большое преступление, что не поставил в известность ЦК нашей партии. Я понимаю, что значит арестовать честного ни в чем не повинного товарища.

ВОПРОС. Скажите о вашем дергании работника и о вашем зверском отношении с БЕЛЯЕВЫМ и другими? Почему вы ЛОКОШЕНКО сказали подать рапорт, чтобы он ушел с работы?

Тов. МАЙСКИЙ. Когда я пришел на работу, я даже не знал, куда меня пошлют. Мне сказали, что я невоенный человек и пойду на гражданскую работу. Когда я прибыл в отдел, там было всего три человека сотрудников.

ГРАБАРЬ в сентябре откомандировал 9 человек, в октябре ушли в Особый Отдел 3 человека. На следствие ушли тоже три, осталось три человека. В отделе остались БЕЛЯЕВ, БУХ, ШАПОТЬКО. Вот с этими кадрами, при наличии 60 арестованных, которые сидят по полгода, я приступил к работе.

Сейчас же я поставил в известность руководство, написал рапорт, что искривления такие-то, арестованных столько-то, следствие велось так-то. У меня и сейчас есть эта записка, но на нее никто не реагировал. Вообще не считали отдел за отдел, а МАЙСКОГО за начальника отдела. Я даже был проведен по приказу спустя полтора месяца.

Я, как член партии в ряде вопросов, которые всплыли на партсобрании, полностью отвечаю. Я не собираюсь отрицать все факты, которые имели место. Но я прошу учесть, что я во всем этом признаю себя виновным. Все эти явления я не проводил с целью вражеской деятельности. У меня нет к этому никаких оснований.

Я эти вопросы не ставил принципиально по-большевистски, я был слеп. Я это не отрицаю. За это я должен понести соответствующее партийное взыскание, какое найдет нужным партийное собрание. Считаю, что по моему делу, в котором я повинен, будет соответствующая комиссия, которая проверит все факты, доложит и тогда будет вынесено соответствующее решение. [...]

Тов. КАЛЮЖНЫЙ. [...] Я сюда переведен недавно, в июле м-це с. г. Но, насколько мне известно (со слов товарищей), здесь началось с того, что на собрании говорили о том, что УСПЕНСКИЙ приехал спасать Украину. Говорили также, что Центральный Комитет партии одобрил деятельность и работу НКВД на Украине. А на XIV съезде КП(б)У, на котором я был делегатом от Одесской организации, там прямо говорилось, что разгром врагов на Украине начался по существу с приездом УСПЕНСКОГО. Такое положение, в известной мере, усыпляло бдительность партийной организации.

С ним очень считались. А о силе его влияния я убедился лично на себе. Дело в том, что перед тем, как меня перевели в Киев, стоял вопрос о переходе на партийную работу. Меня избирали в Обком партии, согласовали с Центральным Комитетом партии. Тов. ТЕЛЕШЕВ сообщил мне, что на это есть согласие т.т. ХРУЩЕВА и БУРМИСТЕНКО. И несмотря на это, я был назначен Заместителем] Нач[альника] 4 отдела. Я понял, что все же посчитались с УСПЕНСКИМ, несмотря на то, что мнение в ЦК было совсем обратное.

Тормозом в деле разоблачения врага УСПЕНСКОГО служило, товарищи, еще и то, что основной руководящий состав НКВД Украины находился на временном положении: почти ни один начальник отдела не утвержден приказом НКВД. Такое же положение существовало и с многими другими работниками Наркомата. Теперь приходится лишь догадываться, что УСПЕНСКИЙ рассуждал, очевидно, так: люди временные, в любое время их можно отправить, ну, а значит нет свидетелей его вражеской деятельности, и на этом дело окончится.

Я думаю, товарищи, было бы вредным сейчас охаивать всю работу НКВД на Украине потому, что большая часть чекистов, весь чекистский состав в целом, вел активную борьбу против врагов на Украине и под руководством партии добился значительных успехов.

Постановление ЦК и СНК Союза указало нам пути исправления недостатков и допущенных извращений. Постановление нужно осмыслить и четко его выполнять.

Несколько слов об обстановке, которая существует сейчас в Наркомате. Вот, например, наблюдается нехорошее отношение между товарищами, замечается какая-то подозрительность и враждебность. И это особенно резко выражается по отношении к Начальникам отделов, получается так, что некоторые товарищи перестали здороваться даже.

ИЗ ЗАЛА. Вы же сами не здоровались.

[Тов. КАЛЮЖНЫЙ.] Товарищи, меня, знаю, никогда этого не было. Я считаю, что эту обстановку нужно оздоровить, и как можно быстрее.

Еще один вопрос — это насчет старых и новых работников. Тут правильно сделал замечание тов. БУРМИСТЕНКО о том, что нам не следует проводить грани между старыми и новыми работниками. Задачи у нас одни, работает для одного дела и коллектив должен быть единым. Новым работникам надо лишь оказать максимальную помощь в деле их чекистского воспитания. В нашей партгруппе ЭКУ это дело мы уже начали осуществлять. [...]

Тов. РИВИН. Товарищи, я хотел здесь рассказать в отношении той вражеской работы, которая проводилась в последнее время в Отделе Кадров. В частности, в отношении т.т. КРЕТОВА и ПАВЛОВА.

Когда укомплектовывалась в октябре-ноябре школа УГБ, то КРЕТОВ, который [был помощником начальника ОК,] лично сам решал вопрос о посылке личных дел на санкцию в Москву. Со стороны последнего был проявлен антисемитизм. КРЕТОВЫМ не было направлено в Москву ни одно личное дело на евреев, несмотря на то, что они были грамотны и не имели никаких компрометирующих материалов. Они лично были отсеяны КРЕТОВЫМ, под видом малограмотных.

Лишь в отсутствие КРЕТОВА через тов. КРУТОВА направлено было 3 человека еврейской национальности, не имеющих никаких компрометирующих материалов. В результате такого укомплектования школы УГБ на 287 чел. было пропущено всего три человека еврейской национальности.

И здесь особенно характерно отметить, что несмотря на то, что было пропущено все три еврея, которые были ОК НКВД СССР утверждены и мы получили на это санкцию из Москвы, то здесь в ОК какая-то подлая рука, уже после бегства Успенского, 17.XI. с.г. этих трех человек — т.т. ВОЛКА, АВСЕЕВА и СИЛИНА не вставила в список на направление в школу. В то время, как были направлены 17.XI. с.г. в области списки на всех кандидатов, за исключением их.

Товарищи, кто дал право не внести их в список? Кто дал право, уже после бегства врага Успенского продолжать проводить его вражескую политику? Я считаю, что нужно привлечь к строгой партийной ответственности этих людей. [...]

КРЕТОВ был посланец УСПЕНСКОГО. Конкретно, была послана бригада в Днепропетровскую область. От Успенского поехал КРЕТОВ, с особым поручением. Он ехал исключительно с заданием по кадрам. И характерно, что после возвращения КРЕТОВА 10 ноября, у меня, как обслуживавшего Днепропетровскую и Киевскую обл., АКАТОВ, который сидел на центральном аппарате, потребовал справки на всех работников УГБ по этим областям для просмотра КРЕТОВЫМ.

При даче всех справок, я отобрал отдельно справки на лиц, которые имели компрометирующие материалы, независимо от национальностей и дал их Акатову. 13-14. XI. я, случайно подойдя к столу АКАТОВА, заметил 2 папки со справками. Смотрю и обомлел, когда увидел, что там были исключительно справки на евреев и даже были справки на евреев, которые совершенно не имеют никаких компрометирующих материалов. Эти справки АКАТОВ оставил у себя, а справки с компрометирующими материалами, только других национальностей, АКАТОВ возвратил мне.

Это говорит, что КРЕТОВ, по заданию Успенского, готовил разгром по Днепропетровской и по Киевской областям. Аналогичное дело подготовлялось и по Николаевской области.

Товарищи, только лишь благодаря тому, что враг Успенский удрал, предотвращен разгром. Я делаю отсюда вывод, что КРЕТОВ являлся доверенным лицом Успенского, несмотря на выговор, записанный ему этим врагом.

В отношении выдвижения такое же было отношение КРЕТОВА. Им лично был из приказа вычеркнут БЕРМАН, неимеющий никаких компрометирующих материалов. На вопрос КРЕТОВУ: «Почему он вычеркнут?» Он ответил: «Так надо». [...]

Дальше в отношении комплектования начальников Райотделений. Характерно было при укомплектовании — утверждали некоторых Начальников райотде- ления Днепропетровской обл. с компрометирующими материалами. Например, РЕДЬКО — начальником Криворожского ГО НКВД, у которого дядя — германский шпион, сознался [в этом] в 1938 г., с которым РЕДЬКО иногда встречался; МАКАРОВ — муж сестры участник кулацкого восстания, а отчим жены б[ывший] активный участник кулацкого восстания; БОГОМОЛОВ — отец его торговал с 1910 по 1917 г.; НИКОЛАЕВ — отец до революции арендовал паровую мельницу и имел 1 рабочего, брат исключен из ВКП(б) и др.

В то время, как начальником райотделений КИВЕНКО и ЯКУБОВА, неимеющих никаких компрометирующих материалов, только потому, что они евреи, решили снять с должностей нач[альников] райотделений и уволить.

В результате такой вражеской политики, не осталось ни одного начальника райотделения по национальности еврея. Сейчас это дело поломали. Нужны только честные и ничем не скомпрометированные партийцы — чекисты, независимо от национальности. [...]

Toe. КРЕТОВ. Мне очень много предъявлено обвинений. Одни обвинения предъявляют сейчас, в ходе работы партсобрания. Одни из них предъявили и на оперативном совещании работников УГБ НКВД, и одни из них предъявляют в отделах, то ли в разговоре, то ли некоторые товарищи приходят и спрашивают, так это или нет.

А именно: что я — сын помещика или сам помещик, имел 125 десятин земли и т. д.; что отец состоял членом ВКП(б) и исключен из партии, а отсюда я чуждый человек и при рекомендации некоторых людей пролез в органы НКВД; что я близкий человек Наркомлесу УШКАЛОВУ; что я якобы сыграл соответствующую роль перед УСПЕНСКИМ для его выдвижения или наоборот, он для меня сыграл соответствующую роль для выдвижения меня в органы НКВД. И предъявляют, что я прямой пособник УСПЕНСКОГО.

ВОЗГЛАС ИЗ ЗАЛА. Правильно.

[Toв. КРЕТОВ.] Обвинения мне тяжелые предъявляют. Я бы хотел прямо сказать, не кривя душой о тех ошибках, которые я имел.

1. Действительно ли я являюсь помещиком или вообще имел отец мой землю или даже имели какое-нибудь отношение к земле. Тот, кто знает Донбасс, тот знает, что там нет такого массива, который исчислялся бы в 45 десятин леса.

Я и мой отец никогда никакой земли не имели и ни на какой земле не работали, до революции и после революции, мы не выезжали из Дружковки. Отец в 1936 году умер. Отец мой ни в какой партии не стоял, не был и членом коммунистической партии, был беспартийный, отсюда и не был исключен из партии.

УШКАЛОВА я никогда не видел в глаза, не знаю, что он представляет собой. Не знаю, что он является уроженцем Дружковки и не оказывал [мне] никакой помощи в работе.

И последнее, что я был пособником УСПЕНСКОГО. Видите ли товарищи, если представить в свете тех ошибок, которые имел Отдел Кадров и в тех сгущенных красках представить КРЕТОВА, то действительно можно делать выводы, что КРЕТОВ был его пособником.

Я попал в органы по мобилизации ЦК. До этого я никого не знал в органах, за исключением тех начальников райотделений, с которыми приходилось сталкиваться и, меня, очевидно, никто не знал. Теперь я уже встречаю товарищей из Дружковки.

ВОЗГЛАС ИЗ ЗАЛА. Скажите об антисемитизме своем.

Тов. КРЕТОВ. Все расскажу.

Правильно ли предъявил мне обвинение, что КРЕТОВ является пособником УСПЕНСКОГО, в смысле извращения национальной политики в органах. КРЕТОВ не проявлял [антисемитизма] ни сознательно, ни бессознательно в смысле арестов евреев в органах. Таких фактов нет и никто не скажет, что это проявил КРЕТОВ, как КРЕТОВ. Я не знаю, почему именно КРУТОВ не сказал, как это делается.

ВОЗГЛАС ИЗ ЗАЛА. Ведь КРУТОВ новый человек.

[Тов. КРЕТОВ.] Некоторые товарищи говорят, что КРЕТОВ привезен УСПЕНСКИМ. Я приехал вместе с 150 человеками, которые были вызваны ЦК.

Начальники УНКВД передают группу справок, идут к докладу к УСПЕНСКОМУ, получают соответствующую резолюцию и эти справки с готовыми резолюциями Секретариата посылались в ОК и увольнялись.

ЯРАЛЯНЦ как заместитель Наркома, я хотя и не считал его заместителем, присылает ЮФУ и сам звонит: «Тов. КРЕТОВ, по распоряжению УСПЕНСКОГО, дайте мне все справки на работников 4 Отдела» Все инспектора получают задание подобрать, отнести ему эти справки. Одно время я сам понес. Я не всех людей знал, так как я на УГБ не сидел. Сидел на УГБ МИЛАЕВ. Я сидел на спецпроверке. Мое дело выписывать [сведения на] родственников. Он берет эту справку, идет к Наркому, тоже получает резолюцию, чтобы опять брали на приказ [об увольнении].

Здесь задаются вопросы, почему я не спрашивал как быть в этом отношении? Я ведь новый работник не умел даже правильно понимать отдельных названий органов НКВД. И если я и обращался по нескольким вопросам, мне УСПЕНСКИЙ говорил: «Где вы находитесь? Это вам не на партийной работе. Вам все кажется просто. Я написал резолюцию по Каменец-Подольской области и все». [...]

Я думал, неужели такова задача каждого члена партии? А ведь люди, которые были у него, знают его, что у него нет ни логики, ни размышления. У него [легко] просто потерять голову. Это я сам испытал, когда приходишь, отвечаешь: «Есть[,] Народный Комиссар», «Понятно, товарищ Народный Комиссар». Поворачиваешься и уходишь, как солдафон. Я конкретно буду говорить обо всем.

ВОПРОС. Расскажите, как справки на арест писались?

[Тов. КРЕТОВ.] Я говорю, не потому, что я буду отбояриваться и отбрыкиваться, я свои ошибки признаю и за них отвечаю.

Никогда никаких справок на арест я не писал. Даже справку [об увольнении] на какого-нибудь работника также не писал. Все справки писались инспекторами на каждого работника.

Справки каждый инспектор, обслуживающий, подавал мне с компрометирующими материалами. Я их докладывал Наркому — как быть с таким-то и таким-то товарищем, несмотря на то, что имеет он звание или нет. Он утверждал, что такого-то арестовать, на такого-то отменить.

Поэтому, я лично ни одной справки не писал и липовой справки мной никогда не было написано. Большое количество справок мне давали инспектора с компрометирующими материалами. Был тогда КОБЫЗЕВ и другие, а теперь вина падает только на КРЕТОВА.

В зале появляется Секретарь Центрального Комитета КП(б)У тов. ХРУЩЕВ. Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.

Продолжает КРЕТОВ. Я приведу еще такой случай, когда, арестовали ГОНЧАРОВА. Я пошел распутывать это дело. Я в армии не служил и не знаю взаимоотношения частей, мне они непонятны. Я получаю от комбрига тов. ДЬЯКОНОВА штаты на период военной обстановки. Было там написано или 59 механизированная или авиабригада. Мне АКАТОВ говорит: «Почему на одну часть составлено два штата?» Я говорю: «Тебе более известно, ведь ты в армии служил».

Думали мы с ним, крутили, ничего не получилось. Я спрашиваю у ДЬЯКОНОВА, разворачивать эту часть или нет, нужно ли ее укреплять на период военного времени или нет. Так ни до чего не договорились.

В Особом Отделе [в] два-три раза были укомплектованы люди больше, чем нужно. Ходили они без дела потому, что не знали, чем им заняться.

Как-то мне КАЛЮЖНЫЙ сказал, что меня требует Нарком Я зашел к УСПЕНСКОМУ. Он говорит: «На каком основании вы предаете родину?»

Я говорю: «Мне не понятно, в чем дело?» Тогда он мне отвечает, что: «Эти штаты не должен никто смотреть, почему я ЛЮТОМУ показал?» Я отвечаю: «Дал ГРАБАРЮ — он ничего не знает и, поэтому, я дал ЛЮТОМУ». И говорит: «Когда вы перестанете болтаться здесь? Я с вами покончу».

Приходит ЛЮТЫЙ в отдел и видно, что он хочет поделиться, что-то сказать и пойти в ЦК. Но вздохнув тяжело, ничего не сказав, ушел.

Об антисемитизме. Я никогда и ни к одному товарищу в аппарате этого не проявлял. Никогда я не проявлял ненависти к евреям.

ВОЗГЛАСЫ ИЗ ЗАЛА. Неправильно.

[Тов. КРЕТОВ.] Мне было очень трудно говорить с товарищами, которые были уволены «в порядке очищения аппарата».

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА. Расскажи на счет решения ЦК партии об увольнении евреев.

Ответ КРЕТОВА. Товарищи, об этом я услышал только здесь на собрании. Я даже не понимаю, почему ВЕПРИНСКИЙ не спросил меня как члена партии, есть ли такое решение ЦК.

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА. Кем был составлен список евреев в Москву?

[Toв. КРЕТОВ.] Товарищи, здесь есть тов. ДОРФМАН, который знает, что, когда мы ехали в Москву, мы только опирались на наш номер. Этот список был составлен и послан КОБЫЗЕВЫМ вместе с УСПЕНСКИМ.

Когда я узнал, что КРУТОВ получил установку о неприеме евреев, я донес сейчас же тов. КОБУЛОВУ. Все откомандированные и списки имеются и их проверят.

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА. Скажите, чем объяснить что в школу УГБ при пересмотре списков, не были допущены евреи? Причем, была наложена резолюция — «малограмотный», а люди были со средним образованием.

Ответ КРЕТОВА. Списки составлялись по областям инспекторами ОК и, поэтому, мог кое-кто быть не вызван.

ВОПРОС. Вы ехали специально по заданию УСПЕНСКОГО, по кадрам. Почему списки на евреев составлялись отдельно?

Ответ [Тов. КРЕТОВ.]. Я, товарищи, никогда не собирал справок отдельно на евреев. Я ехал в командировку в Днепропетровск по ознакомлению кадров и проверить работу Отдела Кадров, в вопросе подготовки кадров, присланных к нам на работу ЦК КП(б)У.

Обвинения, предъявленные мне, в отношении антисемитизма — это вылазка и месть всех тех, кто имеет за собой грязный хвост, цель которых застраховать себя. Мы очищались и будем очищаться от всех чуждых людей нашей партии, пролезших случайно в наши органы. Поэтому к этим выступлениям нужно присмотреться и проверить их правильность.

[...] Тов. НАЗАРЕНКО. [...] Товарищи, в части отрыва партийной работы от производства, в этом в первую очередь виноват парткомитет и т. РУДЮК. Тов. ЖУРАВЛЕВА в своем выступлении говорила, что был поставлен мой отчет на партсобрании о производственной работе, с ней договорились об этом. Когда этот вопрос был поставлен и члены партии критиковали недостатки работы, то тов. РУДЮК сделал выговор, замечание, что неправильно поставили этот вопрос, что не должны были ставить его. Я не знаю почему. Или он по этому вопросу договаривался с УСПЕНСКИМ, или лично так решил. Потом этот вопрос обсуждали на парткомитете и осудили.

Я хочу одновременно коснуться и работы 1-го Спецотдела потому, что некоторые товарищи не знают. Я всего в Наркомате работаю один год и за этот год как шахматная фигура, был поставлен на четыре работы.

Вот, товарищи, о тех цифрах, о работе, о которых здесь говорил т. ОСОКИН. Когда я шел на работу в I Спецотдел, я не хотел идти туда работать, но мне сказали, что надо работать.

Все статотчеты нашему отделу надо было только сводить на основании присылаемых из областей и посылать в Москву.

ИЗ ЗАЛА. А какие Вы давали директивы, скажите?

[Тов. НАЗАРЕНКО.] Я скажу. Так вот. Потребовался отчет за два года. УСПЕНСКИЙ сказал, что договорился с Наркоматом Союза и что этот отчет должен пойти за его подписью. Когда свели данные, присланные областями — я их понес ему. За это я крепко «получил», что я запутываю дело. Он оставил у себя отчет.

Сам лично звонил нач[альникам] управлений, чтобы пересмотрели материалы и пересоставили отчет.

ИЗ ЗАЛА. А как Вы СЛАВИНУ звонили: «Почему у Вас рабочих [среди репрессированных] много»?

[Тов. НАЗАРЕНКО.] Есть приказ НКВД Союза, в котором указывается как составлять отчетность, где указано, что к тому времени, пока работник до ареста где работал, при наличии компрометирующих материалов о социально-политическом прошлом, он должен быть отнесен в соответствующую графу. И только оставлять чистых колхозников, рабочих и т. д. На этот приказ я ссылался и, согласно этого приказа я и составлял отчет. Надо этот вопрос расследовать. Докладную записку к этой отчетности было поручено составить ЯРАЛЯНЦУ. УСПЕНСКИЙ поручил ЯРАЛЯНЦУ составить записку.

ВОПРОС тов. ОСОКИНА. А почему Вы в 3¹/₂ раза уменьшили количество арестованных сотрудников?

[Тов. НАЗАРЕНКО.] После этого отчета меня из 1-го Спецотдела изъяли и я был послан в 7-й отдел. Чем это было вызвано, я не знаю. Может быть здесь товарищи подтвердят. Когда я был назначен Особоуполномоченным — мне передали из отделов много арестованных. Был составлен список, куда какие дела направить: на Особое совещание, Военный трибунал или Военную Коллегию. После этого меня крепко «разделали». Вызвал меня УСПЕНСКИЙ, сказал, что: «Я не умею вести следствие». И меня освободили от обязанностей Особоуполномоченного. Арестованных забрали в 3 отдел.

Ежедневно поступали справки с резолюцией УСПЕНСКОГО «арестовать и размотать». Но я эти справки не составлял, они составлялись Отделом Кадров.

УСПЕНСКИЙ ездил на периферию, что он там делал — нам неизвестно. Как- то вызывает меня ГРЕЧУХИН [и] предлагает дать телеграмму в Запорожье, арестовать таких-то. Я не знал, что это за люди, какие на них материалы. Надо было оформить [справки на аресты] с прокурором[,] я прихожу к ГРЕЧУХИНУ и спрашиваю: «Как же оформить?» Он мне говорит, что: «Эти люди барахолили, присваивали и т. д. Вот это и материалы для составления справки, а подробности запросите почтой».

Я еще хотел на некоторые извращения фактов выступавшими товарищами дать ответ.

Тов. ТВЕРДОХЛЕБЕНКО. [...] Я хочу сказать о партийной работе. Первое — это о том, что как будто бы не было сигналов со стороны членов партии секретарю партийного комитета, о том, что неверно арестовываются сотрудники. Об этом сигналы были.

Когда арестовали ГОНЧАРОВА, я РУДЮКУ говорил. Правда я вообще работаю в органах мало — всего с апреля месяца. Следует ли вообще за это арестовывать или может быть только уволить его из органов. Я говорил: «Ты пошел бы к Наркому и сказал бы». Он отвечает: «Ну что ж арестовали, значит арестовали».

Теперь здесь есть на собрании тов. ЗОРИН — он был арестован в Сочи. Когда я принимал дела от НАЗАРЕНКО, я спросил: «Сколько арестованных за аппаратом Особоуполномоченного». Он мне назвал ЗОРИНА, ДАНИЛЕВСКОГО и еще человека четыре.

Когда ЗОРИНА доставили из Сочи, я посмотрел справку и убедился, что в ней ничего нет. Я пошел к УСПЕНСКОМУ и говорю, что так и так: «Я не знаю как быть с этим». Он говорит: «Вы должны добиться, что он участник сионистской организации». После этого конечно, раз так было сказано, значит можно допрашивать как угодно. Но, правда к ЗОРИНУ ничего не было применено. Следствие велось как полагается.

Были еще факты, когда я докладывал УСПЕНСКОМУ дела на арестованных сотрудников на которых также мало было материалов, а он требовал, чтобы давали материалы, что арестованный является шпионом, сионистом и т. д.

Теперь в отношении последнего. После того, как я принял дела Отдела, там есть альбомы [на сотрудников]. Их есть три тома, в них примерно человек пятьсот, где написано «арестовать», «уволить», «отослать ОК НКВД СССР».

Проходит некоторый промежуток времени вызывает УСПЕНСКИЙ и говорит: «Там есть альбомы. Как выполняются мои резолюции?» Я проверил примерно человек 350, половина из них арестована, половина уже отослана, человек 80 которые подлежат еще аресту. Я посмотрел по всем материалам, арестовывать не за что. Я начал проверять, может быть по показаниям каких-либо проходят? Проверил — по показаниям не проходят. Запросил у Отдела Кадров личные дела. Кроме тех материалов, которые там имеются, ничего нет, а арестовывать их не за что.

Через несколько дней до побега УСПЕНСКИЙ опять спросил, что сделано по его резолюциям? Я понимаю, что УСПЕНСКОМУ ничего не сказать нельзя, я говорю, кое-что сделано, по совести сказать, взят мной был только один человек, из тех альбомов, на которого был кое-какой материал.

[Он приказал] сейчас же арестовать все 80 человек. Я его приказа не выполнил. Он меня снова вызывает и говорит, что в ближайшее время все резолюции, которые мною написаны в альбом должны быть выполнены. Но я все же не выполнил.

В отношении Начальников Отделов. Я вообще с УСПЕНСКИМ сталкивался всего два месяца. Первое, что меня удивило — это первое совещание, на котором я увидел, что если речь УСПЕНСКОГО идет о Начальнике отдела, то этот Начальник становится руки по швам. УСПЕНСКИЙ его кроет матом, сравнивает этого человека с идиотом, а этот человек только и отвечает: «Есть, тов. Нарком». Потом сам УСПЕНСКИЙ смеется и говорит: «Садись болван».

Тов. ХРУЩЕВ. И Начальники терпели эти выражения? Ни в одной ячейке ни один коммунист не потерпел бы такого глумления, только у Вас.

[Тов. ТВЕРДОХЛЕБЕНКО.] Кроме этого, я понимаю, раз Нарком — значит я должен посмотреть, кто вращается вокруг Наркома. Собрал я компрометирующий материал на ЗАХАРОВА. Я докладываю справку на ЗАХАРОВА УСПЕНСКОМУ, хотя знал, что после этого мне остался один путь — в подвал. УСПЕНСКИЙ вызывает РУДЮКА и говорит: «На тебе материал и справку на ЗАХАРОВА и проверь». Мне же он говорит: «Копию этой справки ты немедленно должен уничтожить. В противном случае я тебя посажу и т. д.». Я, конечно, пошел и, зная, что это пахнет плохим, взял эту справку и спрятал.

Тов. РУДЮК материалы и подлинник продержал полторы недели, а когда УСПЕНСКИЙ сбежал, он приходит ко мне и говорит: «На тебе этот материал и справку и проверяй сам». Я материалы и справку отправил в Москву.

Дальше, в отношении ШМУЛЕВИЧА. Как и где был арестован ШМУЛЕВИЧ и где он содержался — вряд ли кто знает. 10 числа ко мне звонит НАГОРНЫЙ и говорит: «Поскольку ты занимаешься кадрами аппарата — ты возьми его к себе». Я спросил: «Есть ли санкция прокурора». НАГОРНЫЙ ответил: «Нет». Я ему отвечаю, что: «Люди без санкции прокурора сидеть не должны». А ШМУЛЕВИЧ именно, сидел без санкции прокурора.

Я доложил об этом УСПЕНСКОМУ. Он мне говорит: «Ты в это дело не вмешивайся и это не твое дело». Тогда я звоню ГРАБАРЮ и говорю, что: «Ты оформлял дело ШМУЛЕВИЧА? Так как он сидит без санкции прокурора?» ГРАБАРЬ мне отвечает, что: «Об этом знает Нарком и ты возьми его себе». Я ему снова отвечаю, что: «Без материалов я его не возьму».

На второй день во время доклада УСПЕНСКОМУ, он мне сказал: «Забери ШМУЛЕВИЧА, он сволочь и ты должен добиться того, что он шпион, не помню турецкий или какой-то другой». Я вижу, что никаких материалов на ШМУЛЕВИЧА нет, и тогда звоню ГРАБАРЮ и говорю, что Нарком приказал оставить ШМУЛЕВИЧА у тебя. (В зале смех). Так ШМУЛЕВИЧ и остался за Особым Отделом.

РЕЗОЛЮЦИЯ
ПО ОТЧЕТНОМУ ДОКЛАДУ ПАРТИЙНОГО КОМИТЕТА НКВД УССР

Заслушав и обсудив отчет Секретаря Пар[т]комитета тов. РУДЮКА, общее закрытое партийное собрание НКВД УССР признает работу партийного комитета за отчетный период неудовлетворительной.

Партийный комитет не сумел обеспечить в парторганизации разворота критики и самокритики и реализации решений февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) о повышении партийной бдительности.

В результате отсутствия критики и самокритики в парторганизации и притуплении партийной бдительности со стороны партийного комитета и ряда других коммунистов в НКВД УССР продолжительное время орудовала группа врагов во главе с Успенским, проводившая безнаказанно свою вражескую работу.

Партийный комитет в целом и секретарь П[арт]К[омитета] Тов. РУДЮК не сумели по-большевистски организовать коммунистов на борьбу против деятельности Успенского, оказавшись политически слепыми, неспособными разобраться в его вражеской деятельности. Партийный Комитет врагами был разогнан.

Горком Партии за отчетный период не заслушал отчета Партийного Комитета о работе и не оказал практической помощи в правильной постановке и организации внутрипартийной работы в коллективе.

Партийный Комитет недостаточно занимался ростом парторганизации.

Общее закрытое партсобрание предлагает новоизбранному партийному комитету:

1. Перестроить работу партийного просвещения на основе решения ЦК ВКП(б), обеспечив глубокое изучение коммунистами истории партии, произведений Маркса-Энгельса, Ленина-Сталина, повышая идейно-политический уровень коммунистов.

2. Практиковать систематически обсуждение на партийных собраниях производственные вопросы, пронизав всю оперативно-чекистскую работу партийностью, как этого требует решение ЦК ВКП(б) и Совнаркома от 17.ХI.[19]38 г.

3. Решительно бороться за укрепление партийной и трудовой дисциплины, обеспечив скорейшую ликвидацию последствий вредительства. В оперативной работе и устранении недочетов в партийно-политической работе.

4. Общее закрытое партийное собрание требует от Партийного комитета поставить вопрос перед руководством Наркомата об обеспечении условий для быстрейшего овладения оперативно-чекистской работой пришедшим товарищам в органы НКВД.

5. Для лучшей постановки внутри партийной работы просить Горком КП(б)У в ближайшее время пересмотреть структуру нашей партийной организации.

6. Решительно улучшить руководство КСМ организации НКВД УССР, в первую очередь, обеспечив практическую помощь КСМ-Комитету в перестройке политической учебы на основе решений ЦК ВКП(б) о постановке пропагандистской работы в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)».

Улучшить работу по вовлечению лучших комсомольцев в ряды партии, не задерживая рассмотрение поступавших заявлений по приему в партию.

8. Партийному Комитету и парторгам систематически заниматься вопросами быта работников Наркомата, обеспечивая лучшее культурно-бытовое их обслуживание.

9. Партийному Комитету обсудить конкретные мероприятия по улучшению физкультурно-оборонной работы и работы общественных организаций, в частности работы женсовета.

10. Парткомитету поставить вопрос перед руководством о том, чтобы переброска парткадров согласовывалась с Партийным Комитетом.

11. Общее закрытое партийное собрание предлагает Партийному Комитету разработать и доложить на очередном собрании о коммунистах, которым предъявлены обвинения на партсобрании.

12. Партийное собрание призывает коммунистов сделать для себя урок из допущенных ошибок парторганизацией, с тем, чтобы путем всемерного развития критики и самокритики и повышения большевистской бдительности в НКВД УССР и до конца изгнать из наших рядов всех пролезших обманным путем в партию и органы НКВД.

Центральный державный apxiв громадських об'еднань Украины (ЦДАГО Украины), ф. 312, on. 1a, спр. 82, арк. 1-240. Копия. Машинопись.

Документов:	31216
Публикаций:	6506
Файлов:	29332

№ 15. Из стенограммы выступлений членов партийного комитета НКВД УССР о деятельности наркома внутренних дел УССР А. Успенского. 10 декабря 1938 г.

Статистика

Облако меток

Информер

Форма поиска

Вы здесь

№ 15. Из стенограммы выступлений членов партийного комитета НКВД УССР о деятельности наркома внутренних дел УССР А. Успенского. 10 декабря 1938 г.

Статистика

Облако меток

Информер