Нине Алексеевне Стюнкель. Харьков 16/II 1931 г.
Харьков 16/II 1931 [г.]
Дорогой Нинок! Какую радость доставило твое письмо от 11/II, привезенное т. Калугиным. Большое вам всем спасибо за карточки, за печенье. Спешу тебе отрапортовать по всем вопросам, которые ты затронула в своем последнем письме. Прежде всего о передаче — вчера я получил все — домино, сало, мыло, конверты. Напиши Марфе Абрамовне (кстати жду от тебя ее адрес, имя и фамилию, чтобы я мог сам писать, а то получается волокита — писать в Харьков через Москву), чтобы она уменьшила порции. Мы здесь хорошо питаемся и помощь желательна только к утреннему и вечернему чаю (чай, сахар, масло, сало). Котлеты можно и должно прекратить, оставив на передачу еще полпачки печенья.
В общем все передачи я получил аккуратно. Ни одна передача не была пропущена и даже при переходе в 10-й корпус она сумела меня не оставить без передачи. Меня передачи беспокоят сильно из-за их стоимости и той трудности материальной, с которой связана вся организация этих передач. Я тебя умоляю, если тебе трудно, довести до минимума. Это многие из моих товарищей уже сделали — я голодать не буду. Передача нам передается по воскресеньям.
Деньги мне не нужны. У меня еще 17 рублей — [их] по моим расходам должно мне хватить до середины апреля, т. ч. не безпокойся. Мои расходы здесь не большие. Когда ты приедешь в Харьков, мы на свидании обо всем договоримся — надо будет и с бельем все изменить. Здесь налаживается стирка белья в самом 10-м корпусе.
Список книг я получил. Первая партия тоже прибыла. Что мне еще надо? 2 иголки с катушками ниток (белые и черные), ложку для заварки чая, листов 20 почтовой бумаги, воротники (белые и цветные), т. к. в 10-м корпусе мы ходим в воротниках при галстуке, ножницы (для ногтей), корзину для хранения провизии, часы.
Я тебе писал в одном письме, что для тебя назначены 2 дня свидания в месяц — на 13 и 27 число в 9 час. 40 мин. вечера. Я рассчитывал, что ты, оправившись с операцией, приедешь как раз к 13/III. Но твое сообщение, что ты до сих пор не решила с операцией, меня вдвойне смущает. Во-первых[,] я боюсь, что ты, боясь операции, ее затянешь и произойдет ухудшение; а во-вторых[,] не знаю, когда мы увидимся. Я думаю, что ты свои все дела так устрой, чтобы быть к 13/III. Нам надо будет договориться о целом ряде дел, а также надо тебе будет сдать все зимнее и получить демисезонное. Также надо договориться о комнате на Чернышевской. Я считаю, что ее надо ликвидировать. Лучше сговорись с Марфой Абрамовной, чтобы при своих приездах ты могла устанавливаться у ней — это будет дешевле.
Я тебя очень прошу, не скрывая от меня ничего, написать откровенно, как вы устраиваетесь с материальными средствами? Прямо умоляю. Напиши получила ли ты за неиспользованный отпуск? Мне все это надо знать, т. к. за работу в 10-м корпусе мы будем получать. Также откровенно напишите о положении Танюшки во втузе. Если будут какие-нибудь трудности немедленно напишите и ОГПУ поможет эти трудности ликвидировать.
Я вам написал целую серию писем — тебе и Танюшке. Очень прошу вас обеих просмотреть и ответить на все мои вопросы, поставленные мною в этих письмах.
Если бы не мысль о вас всех дорогих, боязнь за все с точки зрения материальных трудностей, безпокойство из-за твоего здоровья, я себя чувствовал [бы] совсем плохо. Обстановка для работы есть и улучшается. Работа будет большая и интересная, обставленная возможностью в нее уйти целиком, крутом товарищи хорошие, мы в тепле, в чистоте, сыты, ведем регулярный образ жизни. Читаем в свободные часы газеты, слушаем радиопередачу. Утром нас из Москвы громкоговорителем будит Набоков, командующий физкультурой. Вечером слушаем концерты.
Поэтому очень прошу, чтобы меня успокоить написать о вас всех всю правду, как бы тяжела она не была.
Жду от вас писем. Они для меня сейчас все. Как я был рад письму Танюши от 27 января за его бодрость. Молодчина!
Ну кажется написал все, что меня сейчас интересует.
Целую крепко мамочку (пусть обо мне не безпокоится), Танюшку, всех племяшей, Настю и няню (кстати как дело с ее пенсией).
Ну будь, дорогой мой и ненаглядный Нинок, здорова. Целую тебя крепко, крепко — выздоравливай.
Твой Борис.
РГАЭ. Ф. 332. Oп. 1. Д. 94. Л. 36-38 об. Рукописный подлинник, автограф Б. Э. Стюнкеля (написано чернилами).