Стенограмма беседы в Ленинградском областном комитете КПСС с бывшим шофером гаража УНКВД СССР по Ленинградской области М.В. Кузиным. 20 декабря 1960 г.

20 декабря 1960 г.

г. Ленинград.
Смольный

Присутствовали: т.т. Зотов Б.Л., Боград Г.Я., Лобанов К.Г., Козьмин Г.И.

Тов. КУЗИН:

Шофером я работал с 1929 по 1937 год.

— Какой класс у Вас был?

— Второй. Сначала я закончил курсы шоферов (Техмасс), потом служил в пограничных войсках. Принимал участие в борьбе с басмачеством. В декабре месяце 1933 года демобилизовался из Армии. Я был комсомольцем, кандидатом в члены партии. Пошел в райком партии, меня направили в гараж ОГПУ. На работу меня принимали Гирин — зав. гаражом и Котомин. На работу в гараж пришел числа второго января в 1933 году. За мной закрепили грузовую оперативную машину, на которой я стал работать. Машина была совершенно новая, выпуска примерно конца 1932 года.

— Машины проходили технические осмотры?

— Технические осмотры делались через две недели или через месяц в гараже. Обычно в конце месяца делались осмотры. Еще была выделена комиссия шоферов, она осматривала машины. Каждый шофер был очень заинтересован, чтобы машина была в порядке, а иначе ему не давали 40 рублей премию. За техническим состоянием машин следили очень строго. Сами шоферы идут человека три, берут бумагу и пишут: у кого в каком состоянии машина.

— Вы говорите, осмотры производились в конце месяца, значит, в ноябре месяце ваша машина тоже проходила осмотр?

— Примерно в конце ноября проходила осмотр.

— Как это фиксировалось?

— Была комиссия шоферов, они осматривали машины и писали в книгу, даже не тетрадь была, а такая большая книга.

— Как оформлялись документы при выезде?

— Я работаю на машине сутки, потом осматриваю машину и пишу в путевке, что машина в порядке. Потом сменщик смотрит в путевку и проверяет машину.

— Кто подписывал?

— Механик. Фамилия его как будто бы Пашков.

— Он на путевом листе расписывался?

— Не помню.

— В данном случае был путевой лист?

— Да.

— Куда он девался после события?

— Он должен быть в деле. Путевой лист был правильно оформлен, подписан механиком, что машина исправна. У каждого шофера была такая сумочка сделана для путевых документов.

— Вы, бесспорно, знаете, что в этот день был путевой лист.

— Бесспорно.

— Путевой лист на Вас был или на сменщика?

— Мой.

— Вы говорите, что в данный конкретный день ваша машина была исправна?

— Исправна.

— Там пишут насчет передней рессоры — не хватает семи листов.

— Там имеется центровой болт и имеются по бокам хомутики. Вот эти хомутики были?

— Были.

— И центровой болт?

— И центровой болт.

— Там пишут, что недоставало семи листов.

— Тогда было бы невозможно ехать.

— Накануне были большие поездки, например, за город? Никаких аварий, столкновений не было?

— Не было.

Я выехал из гаража, поехал на Невский, дом. 27, с Невского повернул по Литейному проспекту, приехал на улицу Войнова. Выехал из гаража, который и сейчас находится на том же месте, проехал мимо Исаакиевского собора, выехал на Невский проспект, дом. 27. Я подъехал, а начальник — Мюллер стоял ждал меня.

— Почему Мюллер ждал вашу машину?

— Я его возил, за ним была закреплена эта машина.

Я посадил Мюллера в машину и поставил машину на улице Войнова. Он мне приказал: «Ни с кем никуда не езди».

— Машина в пути не чихала, не качалась, рулевое управление было исправно?

— Да. Все было исправно.

— Вы с Мюллером какие операции делали на машине?

— Мюллер был начальником отделения. У него не было легковой машины. Эта машина использовалась как легковая.

— Больших грузов на ней не возили?

— С 1933 по январь 1934 года я никаких грузов не возил на этой машине, если только привезу полметра или метр дров, или на завод доеду, возьму пакет для деталей. Машина использовалась как легковая.

— Мюллер Вас ждал?

— Я по Невскому проехал мимо Исаакиевского собора, подъехал к Большому дому и остановил машину. Мюллер пошел в отдел. Мне сказал: подожди вот здесь (там было помещение, вроде комнаты ожидания). Я только пришел, сел, это было примерно в 11-м часу дня, ко мне подходит Малий, говорит: «Поедем в Смольный». Я говорю, что не поеду, мне начальник приказал никуда не выезжать без его разрешения. Потом Виноградов подошел. Я тоже отказался. Затем подходит Максимов — секретарь оперативного отдела, приказывает поехать. Я поехал.

— Почему Максимова послушали?

— Он был секретарем партийной организации. Я Максимову тоже сказал — не поеду, потому что мне начальник приказал никуда не ездить без его разрешения. А он говорит, что я старше начальника. Я поехал.

— Расскажите, вот Вы переезжаете перекресток — Потемкинская улица, тут раньше была трамвайная линия, трамвай раньше там поворачивал, Вы переезжаете и несколько заезжаете на рельсы. Там Вам мешало что-нибудь? Там стояла трамвайная вышка.

— Дорога была совершенно чистая и свободная, никакой вышки не было.

— Светофор какой был?

— Тогда, по-моему, светофора не было, точно не помню. Регулировщика не было. Я переехал перекресточек.

— Объезда никакого не было?

— Нет. Малий у меня вырвал руль, он сидел справа, машина повернула направо, Малий хотел выпрыгнуть, а я не дал ему выпрыгнуть. Машина стукнулась только одной дверцей.

— Когда Малий вырвал руль, машина повернула направо, ударилась колесом и колесо спустило?

— Да, колесо спустило и стукнулось о поребрик. Машину тряхнуло. Дверца была открыта, я повернул руль на свое место, остановил машину и вышел.

— От поребрика до стенки метра четыре с лишним было?

— Нет, там не было четырех метров, меньше было. Я держался около центра, ехал во втором ряду.

— Когда Малий схватился за руль, Вы боролись за руль?

— Я боролся за руль и тормозил машину.

— Тут отпечатался след, 3,5 метра след по стене, потом 9,5 метра до трубы и после трубы 6,5 метра на тормозах, затем съезд. Получается 19 метров до съезда и 2,5 метра здесь (показывает схему).

— Если бы было так, как сейчас нарисовано, то труба была бы снесена. Сейчас трубы жесткие стоят, а тогда трубы очень мягкие стояли и крюки были другие. Крюки так же расположены. Трубы были шире и крюки были сделаны не такие как сейчас, а просто крючочки, завязанные проволокой. Труба не была задета, на трубе вмятин не было.

Когда я остановил машину, вижу, что Виноградов побежал в соседний дом, в кузове никого нет. А Малий выскочил, у машины стоит. Я вскочил в машину, смотрю, из правого виска Борисова течет кровь, правая сторона головы разбита. Выскочив из машины, я закричал: «Убили! Убили!». Тогда Малий сказал: «Смотри, щенок, не ори, а то вот пистолет».

— Скажите, после этого что с машиной стало?

— Они остановили попутную легковую машину, которая шла из Смольного, Борисова перебросили в эту машину и повезли в Большой дом. Я стал вызывать инспектора. Милиционер мне помог вызвать инспектора. Я вызвал инспектора, а за мной приехал Гусев. Гусева я видел раньше как сотрудника НКВД. А Борисова никогда не видел.

— Гусева никогда больше не встречали?

— В 1937 году меня вызвали в суд, там я видел Гусева. Гусев не дал осмотреть машину с инспектором.

— Откуда приехал Гусев?

— Из Большого дома, на легковой машине.

— Инспектор на чем приехал?

— Инспектор приехал на легковой машине. В это время еще где-то была авария. Одного инспектора оставили здесь, а другой поехал к Охтинскому мосту.

— При Вас составляли схему?

— Без меня. Я ничего не видел. Инспектору не дали осмотреть машину.

— Самым первым прибыл Гусев?

— Да, Гусев.

— Он в штатском или в военном был одет?

— В штатском.

— Почему Гусев командовал инспектором?

— Инспектор знал, что он сотрудник.

— Почему Вы знали, что он из НКВД?

— Я в оперативном отделе Гусева встречал и шофера знал, он приехал с шофером. Фамилия шофера, по-моему, Васильев.

— Вы с ним позже не встречались?

— Нет.

— Сколько времени находились на месте происшествия?

— Минут пятнадцать, может быть, меньше.

— Инспектор приехал, Гусев его не допустил. Что было потом?

— Потом мы поехали?

— Кто ехал в машине?

— Гусев, я и инспектор.

— Кто остался на месте?

— Милиционер.

— Кто транспортировал машину?

— Не знаю.

— Вы ее больше не видели никогда?

— Видел в гараже, когда освободился.

— На другой день работали на ней?

— Нет, она стояла. Она долго стояла, к ней никого не допускали.

— Она ушла своим ходом?

— Своим. Когда я был освобожден, я спросил у шоферов, как машина шла? Шоферы мне сказали, что машина шла своим ходом.

— Кто мог видеть, что машина шла своим ходом?

— Я был арестован. По-моему, Янелис может подтвердить.

— Какой характер ремонта был, Вы не знаете?

— Не знаю.

— Янелис мог знать, он в этом гараже работал?

— Да.

— Значит, рессоры были исправны, машина работала только два года. Сколько километров она прошла примерно?

— В машине все было исправно. Она прошла, может быть, 30 тысяч километров, может быть, меньше, потому что гонки особой не было. Машина была в хорошем состоянии.

— Вы никаких следов на стенке и трубе не видели?

— Нет.

— Следов одежды на трубе не видели?

— Нет. Труба была цела.

— Борта не были наращены?

— Нет.

Посредине стояла скамеечка, она намертво была прибита. Одна и вторая планки были прибиты и положена доска. Она никакой качки не имела. Подходила к самой кабине.

— Ее вынуть можно было?

— Можно.

— Лицом по движению нельзя было встать?

— Когда машина шла, Виноградов стоял, держась за кабину.

— Виноградов всю дорогу стоял?

— Я потом не смотрел, видел только, как поехал. Когда Виноградов шел, руки у него были в кармане, плащ был расстегнут.

— На борту никто не сидел?

— Нет, на борту не могли сидеть.

Он никак не мог убиться о стенку, потому что не мог достать головой стенку.

— Вы знаете, что он находился в углу на скамейке, а не на борту?

— Он сидел почти в центре, а не в углу.

— Скамейка давно была поставлена?

— Скамейка новая.

— С какой целью она была поставлена?

— Иногда приходилось двоих-троих сотрудников везти, поставили скамейку, чтобы они могли сесть.

— Что делалось с машиной потом, Вы никак не знаете и больше нигде не участвовали?

— Нет.

— После того как Вас задержали первый раз, некоторое время потом Вы работали в этом гараже?

— Меня выгнали из этого гаража как плохого шофера.

Я до 1937 года работал шофером.

— У Вас со здоровьем все в порядке было? Зрение было в порядке?

— Я был совершенно здоров. Тогда я только из Армии был демобилизован. Когда проходил комиссию, ничего не могли обнаружить.

— Почему из Армии ушли?

— Демобилизовался.

— Фары целы были?

— Целы.

— Стекла где были?

— Стекла были на подножке.

— Окровавленных стекол не было?

— Нет. В кузове была кровь. Стекол в кузове не было.

— Получается, что машина до этого была исправна?

— Исправна.

— А есть старожилы в этом гараже? Не можете кого-нибудь назвать?

— Не помню. Я в гараж не ходил, как уволился, так и не ходил.

— Никого из членов комиссии, осматривавших место происшествия, Вы не видели в глаза, как схему составляли, Вы тоже не знаете и составляли ли ее вообще, Вы не знаете?

— Нет. К осмотру машины я не был допущен.

Сослались на техническую неисправность машины, человек погиб — почему не судили меня за то, что я выехал на неисправной машине? Меня выпустили и уволили из гаража как плохого шофера.

Когда нас освободили, Малий в отношении меня говорил: «А я думал, этому щенку дадут пять лет!». А я ему сказал: «А я думал, что этого оперуполномоченного расстреляют».

— Как долго продолжалась борьба за руль?

— Это были секунды.

Пока я ехал до места аварии, я никаких неисправностей в машине не чувствовал.

— Почему поехали здесь, а не прямо?

— Прямо не было дороги. Я стоял на улице Войнова и прямо поехал.

— И раньше приходилось этим путем ездить?

— Да.

— Дорогу Вы прекрасно знали?

— Да. Дорога была хорошая, исправная. Асфальт был сухой.

В 1934 году, когда меня освободили, я не был согласен с выводом о том, что машина была неисправна и поэтому произошла авария.

— Вам показали эту схему?

— Нет, мне ребята рассказали в гараже.

— Вы не можете назвать старожилов?

— Я забыл всех. С Янелисом встретился и то его не узнал, узнал только после того, как он назвал себя.

— Вы называли какие-то фамилии?

— Я называл начальника гаража — Гирина и механика — Пашкова.

— А фамилию сотрудника, который прибыл из ОРУДа, Вы не помните?

— Мне называли его, сейчас я не помню. Я с этим сотрудником встретился в 1937 году, когда Гусева трибунал судил, этот инспектор был свидетелем. Когда в перерыв вышли, он у меня спросил: «Не ты подал заявление, что Борисов погиб из-за неисправности машины?». Я говорю: «Нет, я сам только вышел». В 1937 году меня обвинили как участника контрреволюционной группы, выполнившего одно из ее заданий.

— Он один был этот сотрудник из ОРУДа?

— Один. Ехали два инспектора: один остался на этой аварии, а второй поехал дальше, к Охтинскому мосту.

— Вам такие фамилии не знакомы — Малькевич, Оскацкий?

— Я не знаю таких фамилий.

Помета: «Отп. 2. Экз.»; «Стенографировала — Сметанникова З.В.».