Справка ответственного контролера КПК при ЦК КПСС Г.С. Климова «К выяснению вопроса о связи Л.В. Николаева с латвийским консулом в Ленинграде Биссенексом Г.Я.». [28 января 1961 г.]
[28 января 1961 г.]
В обвинительном заключении и приговоре по делу об убийстве С.М. Кирова сказано, что руководители подпольной террористической контрреволюционной группы, не надеясь на осуществление своих преступных целей только лишь путем террористических выступлений внутри страны, делали прямую ставку на помощь и вооруженную интервенцию иностранных государств, что Николаев по предложению члена «ленинградского центра» Котолынова в октябре 1934 года неоднократно посещал латвийского консула в Ленинграде Биссенекса, вел с ним переговоры о предоставлении в его, консула, распоряжение материалов явно провокационного характера о политическом и экономическом состоянии Советского Союза, об оказании помощи этой контрреволюционной группе и получил от консула 5000 рублей, из которых 4500 рублей передал Котолынову на расходы по организации террористических актов.
В Закрытом письме ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова» от 18 января 1935 года (№ П 1450) в разделе «Факты» говорится:
«Необходимо прежде всего отметить установленные следствием и судом следующие неоспоримые факты:
...
4) потеряв доверие рабочего класса благодаря своей реакционной платформе и лишив себя возможности рассчитывать на какую бы то ни было поддержу партийных масс, зиновьевцы ради достижения своих преступных целей скатились в болото контрреволюционного авантюризма, в болото антисоветского индивидуального террора, наконец — в болото завязывания связей с латвийским консулом в Ленинграде, агентом немецко-фашистских интервенционистов;»
Проведенной проверкой обоснованности утверждений о связи Николаева Л.В. с латвийским консулом в Ленинграде Бисенексом Г.Я. выяснено следующее.
В карманной алфавитной книжке, изъятой при личном обыске у Николаева Л.В. 1 декабря 1934 года, имеются следующие сделанные карандашом записи:
«Герм — 169—82 ул. Герц 43
Конс Г — 169 82 (эта строчка зачеркнута)»
«Латв — 550—63»
(архивно-следственное дело № ОС—100807, т. 40, пакет № 1)
Николаев на допросе 1 декабря, в день совершения им убийства, дал показания, что адрес и телефон германского консульства им был взят из телефонной книжки за 1933 год и вписан в его записную книжку с целью навлечь на себя подозрения о связи с иностранцами и подвергнуться аресту, а тогда иметь возможность разоблачить все известные ему безобразия. Далее он показал, что фактически ни с кем из иностранцев никогда связи не имел. Признав правильным все изложенное в этом протоколе допроса, Николаев подписаться под ним отказался и пытался его порвать. На этом допросе вопрос о записи в его карманной книжке номера телефона латвийского консула не выяснялся.
Во время пребывания 2 и 3 декабря в Ленинграде правительственной комиссии во главе со Сталиным Николаев вызывался в комиссию, но данных о том, что он там говорил, не имеется.
Бывший сотрудник особого отдела УНКВД по Ленинградской области Устинов Б.И. сообщил о том, что 4 декабря он был вызван к Ежову, находившемуся в Ленинграде, который потребовал от него срочно фотокарточку латвийского консула в Ленинграде Бисенекса. Но такой фотокарточки в УНКВД не оказалось. Тогда была найдена напечатанная в свое время в одной из газет фотография Бисенекса, как консула, и путем перефотографирования и ретуширования изготовлена фотокарточка Бисенекса и передана Ежову. Устинов сообщил, что Ежов требовал только фотокарточку Бисенекса, но Устинов, зная, что это требуется для опознания, передал Ежову, по своей инициативе, фотокарточки и других лиц.
Характерно, что именно после вызова Николаева к Сталину и после представления в УНКВД по требованию Ежова фотокарточки Бисенекса, Николаев начал давать иные, нужные следствию показания о своих связях с иностранными консульствами.
Так, на допросе 5 декабря перед Николаевым был поставлен вопрос о происхождении записи в его карманной книжке номера телефона латвийского консульства. Отвечая на этот вопрос, Николаев без какого-либо препирательства сразу показал, что он решил связаться с латвийским консульством в целях проведения контрреволюционной работы. Николаев сообщил, что это было за несколько дней до проведения опытной газовой атаки в городе. Номер телефона и адрес консульства он получил в справочном бюро и направился прямо в консульство, где был принят консулом в его кабинете в присутствии секретаря консульства, хорошо говорившей на русском языке. Николаев показал, что он, не желая сразу сообщать консулу цель своего прихода, сказал ему, что интересуется получением от родственников, проживающих в Риге, наследства и, говоря на ломаном русском языке, оставил у консула впечатление, что является латышом. На всякий случай Николаев имел при себе латышский паспорт дедушки. На этом разговор был прерван из-за присутствия секретаря консула. На следующей встрече Николаев хотел отрекомендоваться красным профессором, передать консулу материал и статью критического, антисоветского характера о внутреннем положении страны и просить у него денег. Но такой встречи не состоялось потому, что Николаев, придя в консульство в назначенное консулом по телефону время в один из ближайших дней, увидел стоявшую у подъезда машину № 10168 с красной линией на номере и, подозревая, что готовится его арест, в консульство больше не ходил, а решил связаться с германским консульством. На этом допросе Николаев сообщил приметы Бисенекса.
На допросе 6 декабря Николаев дал показание, что через несколько дней после посещения латвийского консульства он позвонил по телефону германскому консулу, отрекомендовался украинским писателем, назвав при этом вымышленную фамилию, и просил связать его с иностранными журналистами для передачи им материала о СССР, на что консул ответил предложением обратиться в германскую миссию в Москве.
На другом допросе в тот же день Николаев показал, что он пытался установить связь и с английским консульством, в связи с чем вел наблюдение у здания консульства за прибытием и отбытием консула и хотел обратиться к кому-либо из сотрудников консульства с просьбой связать его с консулом, но что это ему не удалось.
Как видно из протокола допроса и специального акта, составленных 6 декабря, Николаев по предъявлении ему 18 фотокарточек на одной из них опознал латвийского консула.
13 декабря жена Николаева — Драуле М.П. на допросе сообщила, что ей о посещении Николаевым латвийского консульства ничего неизвестно, но что он в первых числах ноября искал дома старый паспорт ее умершего отца, выданный в Латвии.
14 декабря Николаев показал, что он обращался в консульства с ведома контрреволюционной организации зиновьевцев в лице Шатского и Котолынова и подтвердил свои прежние показания о том, что связи с консульствами ему установить не удалось.
В этот же день на другом допросе Николаев сообщил о неудавшейся попытке встретиться с неким Кладовиковым и привлечении его к переводу на немецкий язык материала против Советского правительства, который он намеревался передать в консульства. Следует заметить, что следствие не интересуется названным Николаевым «материалом против Советского правительства», как его содержанием, так и тем, где он находится.
Но этих показаний о связи Николаева с иностранными консульствами следствию, очевидно, оказалось недостаточно. Этим, видно, и объясняется появление новых показаний Николаева.
Так, на допросе 20 декабря Николаев заявил, что «решил рассказать всю правду». Он сообщил, что с латвийским консулом имел несколько встреч, на которых рассказал о подпольной антисоветской организации и ее участниках, что консул проявил большой интерес к этому и выяснял «что общего между организацией и б.ленинградской оппозицией». Николаев просил консула связать их группу с Троцким и оказать им материальную помощь, указав при этом, что они готовы помочь консулу правильным освещением положения внутри Советского Союза. На следующей встрече — третьей или четвертой, — в здании консульства консул сообщил о согласии удовлетворить их просьбы, сказал, что связь с Троцким может установить, если ему передадут письмо от них Троцкому, и вручил Николаеву пять тысяч рублей, из которых четыре тысячи пятьсот рублей было передано Котолынову.
На допросе 23 декабря Николаев, подтвердив последние свои показания, сообщил, что все это он делал по заранее составленному с Котолыновым плану.
На допросе 25 декабря Николаев уточнил, что в латвийском консульстве он был впервые 21 или 22 сентября 1934 года, что перед этим звонил в консульство и говорил с женщиной, а когда пришел в кабинет консула, то там сидела его секретарь — женщина, и он решил, что это та самая женщина, с которой он говорил по телефону, ей 30—35 лет, и она хорошо говорит по-русски. Николаев назвал консулу свою фамилию, имя, отчество и домашний адрес. Николаев показал, что встречи с консулом происходили в здании консульства, их было 3 или 4, через два-три дня в течение декады.
Допрошенный в тот же день, 25 декабря, Котолынов показания Николаева не подтвердил и заявил, что он не давал ему поручений связаться с латвийским или каким-либо другим консульством. То же самое Котолынов заявил и на суде.
На суде Николаев подтвердил ранее данные им показания на предварительном следствии.
Других каких-либо данных по вопросу связи Николаева с латвийским консулом в материалах следствия по этому делу не имеется.
Установлено, что органы НКВД не располагали никакими сведениями о какой-либо связи Николаева с иностранными консульствами и посещения им латвийского консульства.
Таким образом, обвинение Николаева в связи с латвийским консулом Бисенексом было основано только на показаниях самого Николаева, которые он начал давать после разговора с ним правительственной комиссии,
[...]
Из дневника бывшего заместителя народного комиссара иностранных дел СССР Стомонякова видно, что 29 декабря 1934 года он, вернувшись с заседания Правительства, вызвал к себе посланника Латвии Бильманиса и сделал ему заявление, что судебным следствием установлены факты отношений Николаева с Бисенексом, но что Советское правительство, желая избежать неблагоприятного влияния этого случая на отношения с Латвией, решило не придавать его гласности и ожидает, что Бисенекс немедленно покинет пределы СССР.
В день выезда Бисенекса из СССР, 31 декабря, прибывший в Ленинград советник латвийской миссии в Москве Фильгольдс, на которого было возложено временное исполнение обязанностей латвийского консула в Ленинграде, по поручению посланника допрашивал Бисенекса в целях выяснения обоснованности выдвинутых против него обвинений со стороны советских учреждений.
Из письма Фильгольдса на имя посланника от 2 января 1935 года и приложенных к нему письменных ответов Бисенекса, им подписанных, видно, что Бисенекс Николаева не знал, никаких связей с ним не имел и денег в сумме 5000 рублей никому не выдавал.
В этом письме Фильгольдса указано, что, по рассказу Бисенекса, во время его встречи 5 декабря 1934 года в гостинице «Астория» Ленцман, сообщив, что он прибыл из Москвы в Ленинград со специальной задачей расследовать дело об убийстве Кирова, посоветовал Бисенексу «оставить Ленинград как можно скорее». Если это сообщение Бисенекса соответствует действительности, то можно предположить, что такой «совет» со стороны человека, выполнявшего задание органов госбезопасности, имел целью срочный выезд Бисенекса из СССР, что могло бы быть истолковано как его бегство.
По просьбе Бильманиса 3 января он был принят в НКВД Стомоняковым и, согласно его же просьбе, высказанной им по поручению правительства Латвии еще 1 января, был ознакомлен с соответствующими показаниями Николаева. Со своей стороны Бильманис ознакомил с содержанием протокола дознания Бисенекса, произведенного Фильгольдсом, что Стомоняковым было признано не заслуживающим внимания. Во время этой встречи Бильманис сказал, что Бисенекс был революционером и социал-демократом.
В дневнике полномочного представителя СССР в Латвии Бродовского имеется запись о том, что во время посещения им 4 января генерального секретаря МИД Латвии Мунтерса последний утверждал, что «Бисенекс никогда в жизни не видел Николаева».
После кратковременного пребывания Бисенекса проездом в Хельсинки, посол Латвии в Финляндии в письме от 4 января сообщал в МИД Латвии, что Бисенекс в беседе с ним наедине «категорически отрицает какие бы то ни было связи с аферой Кирова», что Бисенекса впутали в это дело ввиду того, что жена Николаева была латышкой. В этом письме также говорилось, что Бисенекс в очень конфиденциальной форме сообщил о том, что во время встречи в гостинице «Астория» в начале декабря его знакомый ему сказал: «Убирайся как можно быстрее отсюда..»
4 января Бильманис докладывал президенту Латвии подробно обо всем этом деле и, в частности, писал:
«...На второй день после убийства Кирова около 12 часов Бисенекс мне позвонил и просил выслать ему 5000 рублей, так как он сидит без денег и ему нужно уплатить за помещение — это было 2 декабря. Столько я ему не мог, но перевел по телеграфу 2000 рублей. Это было бы ничего, что посольство помогает своему консульству деньгами. Но это число 5000! Разговоры же подслушивает ГПУ! И вот это же число фигурирует в показаниях Николаева. Это тоже была неосторожность со стороны Бисенекса. Почему по телефону надо говорить о деньгах. Ведь в условиях России денежные дела очень деликатной природы».
Возможно, что именно таким путем и возникла сумма 5000 рублей, якобы выданная Бисенексом Николаеву.
По прибытии Бисенекса в Ригу, его 7 января 1935 года по поручению президента допрашивал Мунтерс. Из письменных ответов Бисенекса, лично им подписанных, видно, что он все предъявленные ему обвинения опровергал и сообщил следующее: упомянутые в обвинительном заключении антисоветские организации и их участников он не знал; посетителями консульства по делам о наследстве старых паспортов, выданных в Латвии, ему не предъявлялось; он не помнит, чтобы кто-либо из посетителей говорил о внутренней оппозиции в Советском Союзе и предлагал материал о внутреннем положении СССР; об отправке письма Троцкому никто не просил; денег в сумме 5000 рублей никому из посетителей не выдавалось; посетителя, который был бы в консульстве несколько раз, он помнил бы; до 26 сентября в консульстве он был один, так как единственная служащая консульства Апинис в это время была в отпуске.
В архиве МИД буржуазной Латвии имеется объяснение от 4 января 1935 года сотрудницы и бухгалтера латвийского консульства в Ленинграде Апинис, которая вела кассовую книгу консульства, о том, что Бисенекс не давал ей указания о выдаче 5000 рублей и в ее руках не было квитанции на получение такой суммы за подписью Николаева и что такой большой суммы денег в кассовой книге с 1 сентября до 1 декабря 1934 года не значится.
Фильгольдс в частном письме министру от 9 января сообщал о результатах выполнения задания по проверке расходов, произведенных консульством, и в качестве резюме писал, что все это «афера» (см. архивное дело № 113516, стр. 70).
В связи с тем, что Бисенекс отрицал какие-либо отношения с его стороны с Николаевым, правительство Латвии просило дать фотографию Николаева для предъявления ее Бисенексу и Апинис, которые якобы принимали Николаева, для опознания. С советской стороны в удовлетворении этой просьбы было отказано.
В этом отношении характерным является направленное в ряд адресов письмо бывшего начальника Ленинградского УНКВД Медведя № 154474, написанное им 3 декабря 1934 года в 16 ч. 50 м., то есть в последний день пребывания правительственной комиссии в Ленинграде. В письме говорится:
«Ставим в известность, что по предложению НКВД СССР о личности убийцы — Николаеве Леониде Васильевиче, никаких сведений какого бы то ни было характера никому, ни в коем случае не давать, в том числе учреждениям и корреспондентам, особенно корреспондентам иностранных газет...
Примите меры в отношении Ваших работников, располагающих какими- либо данными о Николаеве».
Дипломатический агент НКВД в Ленинграде Вайнштейн в своем письме от 10 января на имя Стомонякова писал, что, по рассказу шведского консула Ассарсона, британский консул Гилиат-Смит сообщил на собрании консулов 31 декабря 1934 г. при обсуждении вопроса о том, следует ли провожать Бисенекса, что Бисенекс в разговоре с ним отрицал какую бы то ни было связь с Николаевым. В этом письме отмечалось, что из всех консулов Бисенекс особенно был близок с Гилиат-Смитом, ибо он был первым латвийским посланником в Англии, женат на англичанке и сохранил свои старые английские связи.
15 января 1935 года Министерством иностранных дел Латвии были посланы всем своим послам письма, в которых сообщалось в подробностях о всем деле с обвинениями Бисенекса и указывалось, в частности, что показания Николаева о дате 20 сентября неверные, так как якобы присутствующая при встрече Бисенекса с Николаевым в этот день бухгалтер была в это время в отпуске. Также легко проверяются и показания о выдаче 5000 рублей. В письме этом делается вывод, что все обвинения против Бисенекса являются просто грубым враньем.
26 января 1935 года Бильманис по поручению своего правительства вручил Стомонякову ноту по делу Бисенекса, в которой утверждалась ложность показаний Николаева и выражалось требование о «моральной сатисфакции» путем возвращения Бисенекса хотя бы на короткое время в Ленинград. Во время этой встречи Бильманис много раз повторил те обстоятельства, что документально (посредством пометок контрольных выездных органов) доказано, что единственная сотрудница латвийского консульства 20 сентября в Ленинграде отсутствовала и вернулась из Латвии только 25 сентября и что в книге консульства не обнаружено ни одного расхода в 5000 рублей за 1934 год. Эта просьба правительства Латвии также была отвергнута.
Как видно, в связи с неоднократными заявлениями латвийского правительства о том, что в результате проведенной им проверки не устанавливается виновность Бисенекса и оно считает неправильным обвинение консула только на основании одних показаний преступника, органы НКВД уже после осуждения и расстрела Николаева 29 декабря 1934 года добиваются нужных в этом отношении показаний и от его родственников.
Так, жена Николаева — Драуле М.П., которая 13 декабря 1934 года заявила, что ей ничего не было известно о связи Николаева с латвийским консулом, 10 января 1935 года, очевидно, под давлением следствия, дала развернутые показания о том, что Николаев пытался связать «контрреволюционную организацию зиновьевцев» с «заграничными империалистическими центрами», ориентируясь на германский фашизм, посещал латвийское консульство, получил там деньги для своей организации, обсуждал с консулом вопрос об отторжении от СССР некоторых национальных окраин.
На допросе 8 марта 1935 года Драуле М.П. уточнила, что о получении денег Николаевым от латвийского консула ей было известно в октябре, то есть в то время, которое указывается в опубликованных обвинительном заключении и приговоре по делу об убийстве Кирова, а не в протоколах допроса Николаева, где говорится о посещении им консула в сентябре и при этом называются числа. Учитывалось, видно, и то, что латвийской стороной была доказана несостоятельность показаний Николаева о посещении им консула в сентябре, так как в это время сотрудницы консульства Апинис, якобы присутствовавшей на встрече Николаева с Бисенексом, в Ленинграде не было.
Сестра жены Николаева — Драуле О.П. на допросе 13 января 1935 года показала, что ей тоже было известно в октябре 1934 года о посещении Николаевым латвийского консульства и о розыске им старого паспорта ее отца.
Обе они, Драуле М.П. и Драуле О.П., 9 марта 1935 года Военной коллегией Верховного суда СССР в закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты были осуждены к расстрелу.
Таким образом, становится совершенно ясным, что эти показания родственников нужны были для подкрепления показаний Николаева и, в частности, на тот случай, если латвийская сторона продолжала бы доказывать невиновность Бисенекса.
Опрошенный нами 11 января 1961 года бывший генеральный секретарь МВД буржуазной Латвии Мунтерс В.Н. подтвердил, что ему правительством Латвии в конце 1934 — начале 1935 годов поручалось выяснить обстоятельства, связанные с отзывом латвийского консула из Ленинграда, и что Бисенекс в категорической форме отрицал какую-либо связь с делом об убийстве Кирова.
В архивном выездном деле № 51196, находящемся на хранении в ОВИР УВД Леноблгорисполкомов, имеется письмо Дипломатического агентства в Ленинграде НКВД СССР от 25 августа 1934 года в адрес ИНО ОУГБ НКВД, в котором содержится просьба сообщить очередной номер визы, выдаваемой Дипагентством сотруднице Латвийского консульства Апинис, выезжающей с детьми в Латвию. Виза испрашивалась туда и обратно сроком на 2 месяца. В ответном письме от 26 августа сообщается, что ИНО не возражает против выезда в Латвию и обратного въезда в СССР Апинис. Прямых документов, свидетельствующих о том, что в это время Апинис выезжала в Латвию и возвратилась обратно, не оказалось. Из оперативной сводки за
1 сентября 1934 г. видно, что, по сообщению источника «Подрядчик», Апинис вместе с детьми выехала в Ригу, очевидно, в отпуск, 31 августа 1934 г.
Следует также отметить, что по официальному положению Апинис (Филипс) была сотрудницей латвийского консульства, а в показаниях Николаева она называлась секретарем консульства, то есть так, как значилась она во всех документах Ленинградского УНКВД.
Проживая в Латвийской ССР, Бисенекс 3 октября 1940 года был арестован НКВД ЛССР по обвинению в причастности к террористическому акту над Кировым и шпионаже в пользу английской разведки. Он виновным себя в этом не признал.
21 мая 1941 года НКГБ СССР вынесло постановление, утвержденное Кобуловым, о привлечении Бисенекса к ответственности по обвинению в причастности к убийству Кирова. Следствие вел ст. следователь следчасти НКГБ Рассыпнинский, член КПСС, проживающий в настоящее время в Москве. Бисенекс на допросах утверждал, что Николаева не знал и
[...]
несмотря на наличие приведенных выше материалов МИД буржуазной Латвии, агентурных сведений и показаний самого Бисенекса, говорящих о его невиновности, он все-таки был обвинен в причастности к убийству Кирова.
На суде Военной коллегии Верховного суда СССР 7 июля 1941 года Бисенекс виновным себя также ни в чем не признал, но, тем не менее, был осужден к высшей мере наказания.
Его письменное прошение о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР не пересылалось.
27 июля 1941 года Бисенекс был расстрелян.
Бисенекс Георг Янович, рождения 1885 года, с 1902 года принимал участие в революционном движении в Латвии: создавал подпольные кружки, распространял революционную литературу, был членом Латышской социал-демократической рабочей партии. За революционную деятельность царскими властями несколько раз арестовывался и осуждался в ссылку и на каторгу, откуда в 1912 году бежал за границу. В 1921—1924 гг. являлся послом Латвии в Лондоне, позже — председателем «Латышского сельскохозяйственного экономического союза», с 14 сентября 1933 года — консулом Латвии в Ленинграде. Известно, что Бисенекс во время несения службы в Ленинграде писал мемуары по истории революционного движения в Латвии и истории социал- демократии и не был приверженцем профашистского правительства Ульманиса, стоявшего в то время у власти в Латвии. Родной брат Бисенекса проживал в Москве, был председателем ревизионной комиссии Акционерного общества «Продукт», членом ВКП(б), членом Общества политкаторжан.
Необоснованное осуждение Бисенекса в 1941 году, как видно, имело своей целью избавиться от этого нежелательного свидетеля.
Таким образом, можно считать установленным, что обвинение Николаева Л.В. и других, осужденных вместе с ним, в связях с латвийским консулом в Ленинграде Бисенексом и получении от последнего денежной помощи для террористических целей было полностью сфабриковано. Фальсификация этой части обвинения производилась после участия в расследовании всего дела об убийстве Кирова правительственной комиссии во главе со Сталиным.
Ответ. контролер КПК при ЦК КПСС Климов.