Из дневника заместителя Наркома иностранных дел Б.С. Стомонякова о приеме латвийского посланника. 7 февраля 1935 г.

7 февраля 1935 г.

ДНЕВНИК
Б.С. СТОМОНЯКОВА
№ 2061

Прием латвийского посланника

Бильманис сделал примерно следующее заявление:

«Не успело латвийское правительство получить» сообщение посланника о вручении им мне ноты от 26-го января и о моем ответе на эту ноту, как 28-го января тов. Молотов на Съезде Советов заявил следующее: (Бильманис наизусть повторил почти в точности заявление тов. Молотова относительно продажных буржуазных писак, замалчивающих случай с консулом одной страны, — заявление, кончившееся предупреждением о том, что терпению СССР может прийти конец). На другой день заявление тов. Молотова появилось во всей прессе и было сообщено за границу. Таким образом, продолжал посланник, несмотря на то, что я в свое время «с выражением сожаления квалифицировал как лишнее» опубликование в печати известных статей в «Известиях» и в «Правде», которые придавали огласке инцидент с Биссенексом и при этом искажали существо дела и возводили тяжелые обвинения на Латвию, — данное Латвии обещание продолжает нарушаться и при том даже в заявлении Председателя Совнаркома перед Съездом Советов. Рассматривая это заявление как оскорбительное для Латвии и по форме, и по содержанию очень тяжелое, Латвийское правительство «выражает свой протест и оставляет за собой право реагировать».

Закончив это заявление, Бильманис положил передо мной меморандум, в котором, по его словам, зафиксировано то, что он мне изложил устно.

Я ответил приблизительно следующее:

Заявление посланника исходит из неправильной предпосылки. Он представляет дело таким образом, будто мы дали какое-то обещание в виде обязательства, и теперь, считая это обязательство нарушенным с нашей стороны, он заявляет протест. Это, однако, не соответствует действительности. Я напоминаю посланнику, что когда я первый раз говорил с ним по делу Биссенекса, я отметил тяжелый характер действий Биссенекса и указал, что, несмотря на это, мы, во внимание к нашим отношениям с Латвией, решили не делать других выводов из этого дела и даже не придавать его огласке, а лишь ограничиться требованием о немедленном отозвании Биссенекса. Это великодушное решение отнюдь нельзя рассматривать как обязательство Советского правительства. Само собой разумеется, оно имело и имеет право, если бы оно, вследствие каких-нибудь новых обстоятельств, нашло это нужным, опубликовать все материалы по делу Биссенекса; тем не менее, оно этого не сделало, несмотря на позицию Латвийского правительства, которое вместо признательности к Советскому правительству за его отношение к данному делу, учинило какое-то следствие в Риге, обратилось к нам с требованием «моральной сатисфакции» и т.п. Оно не сделало этого также в заявлении тов. Молотова, в котором Латвия и Биссенекс не были названы. Неправильной является далее ссылка посланника на то, будто я, говоря с ним о статьях в «Правде» и в «Известиях», выразил в свое время сожаление. Я напоминаю, что когда посланник жаловался мне по поводу этих статей и высказывал сожаление, что они появились — я разъяснил ему, что НКИД не может отвечать за прессу, что я ничего не знал о появлении этих статей, и что я так же, как и он, жалею об этом, но ничего сделать не могу. Такое «сожаление», высказанное притом в личном порядке, отнюдь не является официальным выражением сожаления, которое на дипломатическом языке означает извинение и на которое можно было бы ссылаться при заявлении официального протеста. Вообще я должен сказать, что вся постановка вопроса со стороны Латвийского правительства и посланника неправильна и неприемлема для нас. Нельзя, как это делает посланник уже несколько раз, представлять дело таким образом, будто Латвия обижена нами и имеет основания предъявлять нам требования, а мы должны оправдываться и давать удовлетворение. В такой постановке вещи ставятся на голову. Не Латвия, а мы имеем основания для предъявлений претензий. Не Латвия, а мы можем предъявлять протест. Не Латвия, а мы имеем право требовать удовлетворения. Я вынужден поэтому решительным образом отклонить протест посланника и должен заявить ему, что я со своей стороны протестую против той постановки вопроса, которую он продолжает применять в беседах со мной по этому делу.

Бильманис слушал безмолвно, и когда я кончил, робко заявил: «Хорошо, я передам Ваш ответ в Ригу».

После этого я прочел меморандум Бильманиса и вернул его посланнику, заявив в решительной форме, что я не могу принять этот документ, ибо он повторяет ту же не приемлемую для нас и недопустимую постановку, и я не могу признать за Латвийским правительством право протестовать по этому делу.

Бильманис, не возражая, положил бумагу обратно к себе в карман. После этого он в том же тоне, как и в прошлый раз, стал говорить о стремлении Латвии поддерживать наилучшие отношения с СССР, о своих собственных усилиях, о появившейся в наших сегодняшних газетах телеграмме, передающей статью органа Латвийского военного министерства, выражающего свое удовлетворение по поводу заявления тов. Молотова о явственном характере политики СССР в отношении Латвии и прибалтийских государств вообще.

Я сказал, что это заявление тов. Молотова лишний раз показывает, как бережно относится Советское правительство к нашим отношениям с Латвией и другими соседями, и еще раз подтверждает, что мы хотели, хотим избежать неприятного влияния инцидента с Биссенексом на отношения между нашими странами.

Бильманис сказал, что он это вполне понимает и признателен за это и что Латвийское правительство тоже было преисполнено лучших чувств и даже хотело примерно наказать Биссенекса, но, к сожалению, следствие не подтвердило выдвинутых против него обвинений и, к сожалению, все дело было испорчено опубликованием статей.

Я ответил, что если бы Латпра действительно дорожило отношениями с СССР, то оно должно было, на основании сообщенного ему материала, наложить примерное наказание на Биссенекса, а не учинять параллельное следствие тому, которое было произведено на процессе Верховным Судом в Ленинграде.

Затем Бильманис, также по поручению своего правительства, спросил, почему мы, зная вскоре после убийства тов. Кирова о показании Николаева против Биссенекса, не предложили Латпра отозвать его без шума, как «персона нон-грата», этим мы действительно доказали бы наше дружественное отношение к Латвии и нежелание, чтобы этот инцидент неблагоприятно отразился на наших отношениях.

Я ответил, что просьба об отозвании в таком порядке, о котором говорит посланник, практикуется в тех случаях, когда имеются более легкие обвинения против соответствующего лица. В данном же случае, когда следствие велось по важнейшему государственному преступлению, наши власти, естественно, должны были обождать результатов не только предварительного, но также и судебного следствия на Верховном Суде, прежде чем обратиться официально к НКИД с выводами относительно Биссенекса. Я думаю, что они поступили совершенно правильно и если бы мы действительно еще в начале декабря потребовали отзыва Биссенекса, то Латпра могло бы быть в претензии на нас, что мы поторопились сделать это на основании предварительного дознания и даже не дождались рассмотрения дела Верховным Судом.

Бильманис ничего не возразил и, подумав, сказал опять тем же робким голосом: «Я все-таки должен поддержать заявление моего правительства», на что я коротко ответил ему: «Конечно», и на этом мы распрощались.

Б. Стомоняков

Верно:                         С. Зарницкий

Справка: «Копия снята с документа, хранящегося в секретном фонде Стомонякова, п. 79, д. 38, л.л. 18—21».

Пометы. «Вх. 795»; «№ 1022м/ас»; «5-ВВ/мс».