Выписка из протокола № 3 общего закрытого партийного собрания парторганизации УГБ УНКВД по Сталинской области

28-31 января 1939 г.

Протокол № 3
закрытого партийного собрания парторганизации УГБ УНКВД
в Сталинской области

Присутствовало членов партии 50, кандидатов — 25

ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Доклад о решениях ЦК ВКП(б) и СНК СССР об искривлениях в органах НКВД и Прокуратуры (докл. Калганов).

В прениях выступили:

т. ВОРОНИН: Мы обсуждаем те нарушения, которые имели место за последние годы. Несомненно, эти нарушения не только со стороны следователей, но и со стороны руководителей. Нужно сказать, что сельсоветы и шахткомы приспособились к нашим органам и дают штампованные характеристики на арестованных нами.

Со стороны руководства имели место грубейшие ошибки. Роль Прокурора нельзя недооценивать. У нас Прокурор подписывал, не разбираясь, любые документы.

т. РУДНИЦКИЙ: По Тройке я докладывал много дел, причем иногда нам давались неправильные установки, как, например, увязывать арестованных друг с другом и т. д. Успенский⁵⁹⁶ ближе был связан с руководителями, им он давал установки, почему не разглядели этого врага, критически не подходили к его показаниям, он хотел выбить наши кадры в Киеве, а наши стал бить на местах. Был случай: я докладывал на Тройке дело Винцкевич, ей дали на Тройке 5 лет, а потом кто-то пересмотрел повестку, дело рассмотрели вторично и дали ей В МН. Документы есть, можно проверить.

Виноваты многие следователи, никому Чистов не давал установок брать липовые показания, фальсифицировать протоколы допросов обвиняемых и свидетелей. Таких следователей надо судить. Пример — Курганов по Орджоникидзе и другие.

т, ПОЛЯКОВ: Троечные дела мы должны пересмотреть через призму партийности, невиновных реабилитировать, виновных судить.

т. ДОБКИН: Массовые операции зачастую шли не по качеству, а по количеству. Когда-то набрали без разбору арестованных, а теперь мы харкаем кровью. Набирали когда-то всех чистильщиков [обуви — ассирийцев], неграмотных, и теперь мы с ними сидим и не можем рас-хлебаться лишь потому, что аресты проводились компанейски. О негодном стиле руководства отдельных начальников. Был почему-то принят принцип писать протоколы по 100 страниц, протоколы переписывались по несколько раз. Все это было показное. Это приводило к тому, что писали в протоколах ненужное. Спешку надо ликвидировать. Александрович дает указание сдать дело через час, а по делу нужно еще допросить свидетелей в Краматорске. Куда это годится.

С Прокуратурой неладно — это факт. Милицией был арестован на Смолянке⁵⁹⁷ в 1937 г. один инвалид за хулиганство. Прокурор усмотрел в чем-то контрреволюцию и направил дело к нам. Совершенно неправильно. Дело где-то утеряли, в результате человек сидит 19 месяцев. Я пишу об освобождении этого человека, причем в постановлении описываю роль Прокурора, но Прокурор постановление не утвердил лишь потому, что там правильно изложена эта грубая ошибка Прокурора.

т, ВЕЙЛЕР: Во время первых дней моего пребывания в органах НКВД мне странным показалось, что протоколы обвиняемых мы давали читать на 50-60 страницах, и это считалось успехом работы того или иного следователя. Неужели арестованные так много говорили, что получались такие протоколы. Еще один факт, который я заметил по вопросу писания протоколов, — это определенный шаблон, по которому писали протоколы по линии 8,4 и других отделов, и по этому шаблону и составляли эти длинные протоколы. В отделе, где я работаю, такого шаблона не было, и мне приходилось писать протоколы и переделывать по несколько раз. Появилось такое представление, что если он имеет много веса, то такой протокол хорош и следователь также на высоте своего положения.

В части составления повесток на Тройку было много также огульного подхода со стороны отдельных следователей. Писались протоколы прямо под диктовку машинистке без тщательного просмотра и проверки содержимого в протоколе или деле обвиняемого. Особенно ярко мне бросилась в глаза кампанейщина в нашей работе, которая и приводила к ряду недочетов и извращениям в работе.

т ЗАВГОРОДНИЙ: Еще в 1937-1938 гг. были сигналы отдельных членов партии о негодности практики массовых операций, что они приводят к большим недочетам и извращениям при большой спешке, но на партсобрании такого вопроса никто не ставил, и извращения продолжались.

т МАТТТКОВ: Нами допускались ряд неправильных группирований следственных дел. Следдела в отдельных случаях группировались не по организационной связи соучастников, очные ставки «натягивались», сводили одного соучастника с другим и в большинстве случаев не брали у арестованного из-за этого полноценных показаний, вычеркивали из протоколов отдельных участников организаций.

Во время работы нач. УНКВД Соколинского при развороте массовых операций местам были даны указания: мобилизовать через райпарткомы, коммунистов, чекистов запаса, следователей и т. д., которые бы могли правильно записывать показания. Эти товарищи в основном проводили допросы свидетелей по массовке. Оперативные работники, как правило, показаний свидетелей не сверяли, а скрепляли своей подписью. Все это привело к тому, что отдельные свидетели заявляют, что показаний, записанных в его протоколе, он не давал. Необходимо при расследованиях строго действительных «липачей» наказать.

т. КИРИЕНКО: Повестки на Тройку готовили не совсем правильно, корректировались подчас не в соответствии с содержимым материалов следдела, а выдумывались. Такого рода вещи допускал т. Горбань. В момент работы Тройки имело место соревнование между отделами — погоня за тем, чтобы больше получили обвиняемые по первой категории. Зам. нач. VIII отдела тов. Турьянский в одной из бесед с Александровичем прямо сказал, что у меня инженера хорошо выдумывают, пишут хорошие повестки, «идущие по первой категории», а у тебя этого не могут делать.

т, ЗНАЧКО: Во время работы Тройки, где был секретарь обкома КП(б)У т. Щербаков, прокурор т. Руденко и т. Чистов, не было достаточно внимательного подхода к разбору дел и перепроверке отдельных фактов практической деятельности, указанных в протоколах и повестках. В отдельных случаях дело доходило до анекдотов, но все же факты не проверялись и обвиняемые были осуждены.

т. САПОЖНИКОВ: Считаю также неправильным подход т. Чистова к троечным делам, особенно там, где была антисоветская агитация. Я сам докладывал дела на Тройку и знаю, что если было сознание в участии, скажем, в диверсионной организации и признание о проведении только антисоветской пропаганды, то т. Чистов швырял мне эти дела обратно, давая указания обязательно брать практическую диверсию. Понятно, что такой огульный подход и ориентировка, чтобы в каждом деле была диверсия, привели к тому, что все «старались» приходить на заседание Тройки с делами, где, уж можете не сомневаться, была «диверсия».

т. ХРАПКО: Ошибки в работе нами были допущены потому, что враги народа сидели в руководстве Наркомата Украины, допускали лихорадочность, поспешность в работе.

В погоне за количеством качество следствия было низкое. 12-18 дел в сутки нельзя было как следует обработать одному следователю. Члены Тройки не занимались перепроверкой отдельных показаний, в результате чего наряду с явными врагами народа, о чем подтверждают нам ежедневно гласные суды, могла попасть на Тройку и осуждена часть невинных людей, хотя эти случаи были единичными.

т. ХАЕТ: Нужно учесть, что система массовых операций приводила к тому, что мы не вскрываем всей деятельности врага, и сейчас мы это наблюдаем, что отдельные дела, которые слушались на Тройке, при тщательной доработке их, приобретают совсем иное значение и вместо 5-8 лет, к которым их приговаривала Тройка, суд осуждает их к ВМН.

Мой перевод из Горловки в Сталино вызвал у меня явное недоумение. Однако я истинных причин не знал. На партийном комитете я узнал, что я не переведен из Горловки в Сталино, а снят по распоряжению врага народа Успенского, и Чистову было предложено меня отправить в лагеря. Тов. Чистов, видя явную необоснованность такого распоряжения, никаких выводов из этого не сделал. У тов. Чистова имели место небольшевистские методы воспитания — грубость и окрики, которым должен быть положен предел.

т. ГОЛЬБЕРГ: Из Москвы были направлены на доследование ряд следственных дел по массовым операциям, но т. Чистов на официальном совещании дал такую установку, чтобы в каждом деле в обязательном порядке была диверсия, и это привело к тому, что следгруп-пы поняли так, что не в зависимости от преступления нужно писать диверсию. Эта установка была неправильная.

Повестки по следделам на Тройку писали не те лица, которые допрашивали обвиняемых, а докладывали дела совершенно другие, что и привело к большим извращениям в работе Тройки. Были и такие случаи, когда т. Чистов, без участия остальных членов Тройки, сам рассматривал дела и выносил приговор, а осужденные вносились в общий список решений заседаний Тройки.

т ЛЫФАРЬ: В области производства арестов были допущены ряд случаев, когда арестовывались по спискам, без санкции Прокурора, по маловажным причинам. В деле производства массовых арестов были даны указания из Центра, которые требовали все больше и больше арестов по тем или иным операциям, что в свою очередь приводило к ряду извращений. По вопросу следствия мы также имели ряд извращений, подходили подчас огульно к показаниям обвиняемых, идущих на Тройку, доверяли следователям и не перепроверяли указанных фактов в показаниях. В этом наша грубейшая ошибка. За все эти ошибки и извращения в работе я, как один из руководителей УНКВД, должен понести соответствующее наказание.

т. МЕТКИЙ: Во время приезда в УНКВД зам. наркома НКВД СССР Бельского, он сказал, что там, где лес рубят, там щепки летят. Это неважно, если расстреляют 100 человек невиновных, так как при такой операции, возможно, какая-то часть людей могут быть ошибочно арестованы.

Я не согласен с тем, что мы арестовывали всех подряд. Это неверно. Мы брали, прежде всего, во время массовых операций бывших офицеров, кулаков, людей с темным прошлым, но во время следствия мы объективно не подходили к каждому, не разоблачали до конца вражеское лицо этих арестованных.

т. ЧИСТОВ: Каковы ошибки у нас были, в которых я, как руководитель Управления НКВД, считаю себя персонально виновным:

[...]

2) Шел на поводу требований Наркомата Украины относительно невероятно быстрых темпов расследования дел, требовал этих быстрых темпов от аппарата, что при массовых операциях порождало упрощенность и извращения, лишало меня и других начальников возможности контролировать следователей и пресекать вовремя отдельные факты извращений и искривлений.

[...]

4)    Будучи захлестнут массовыми операциями, не принял необходимых мер к тому, чтобы поднять и без того запущенную годами агентурную работу. Это обстоятельство затрудняет нащупывание новых процессов, происходящих в контрреволюционной среде, и вскрытие новых контрреволюционных формирований.

5)    Оказался близоруким коммунистом, не сумел разглядеть врага в Успенском, верил ему и верил тому ореолу, который был создан вокруг него. Однако я никогда не был близок к Успенскому. До марта 1938 г. никогда не видел в лицо Успенского и не знал, какой он из себя. Оценивал его только по тому мнению, которое вокруг него было создано как кристальной чистоты большевика, единственного способного поднять работу на Украине.

О массовых избиениях. Такой был порядок, когда нужно было дать санкцию в отношении отдельных арестованных на особый режим, нач. отдела писал рапорт, и я санкционировал. Последний раз в сентябре 1938 г. я разрешил нач. следственных групп при ведении следствия взять из 100-200 человек 7-8 наиболее злобных врагов, ведших провокационную работу в камерах и применить к ним более суровый режим. Если были факты, что в какой-нибудь следственной группе самовольно били, то почему же об этом не говорят, кто это делал?

Об установках брать показания о диверсионной работе. УНКВД провело ряд дел по диверсионно-повстанческим организациям. Справки по этим делам, раскрытым в 1937-1938 гг., были направлены в Москву, и в сентябре месяце были возвращены для рассмотрения на Тройке. При ознакомлении с этими делами мною было установлено: по большинству дел на участников к/p организаций следствие было проведено поверхностно. Обвиняемые признались, что они являются членами диверсионно-повстанческих организаций и должны были совершить диверсионные акты в довоенное время и в момент войны.

По Тройке были ошибки, в течение 2-х месяцев мы должны были пересмотреть 3000 дел. Такая бешеная загрузка, естественно влияла на качество пересмотра дел, но все же дела я просматривал тщательно.

По угольной промышленности мы имели лимит на Тройку, а работников я ориентировал на подготовку дел в суды. Я делал это с целью, чтобы тщательно обрабатывали дела.

В заключение я хочу сказать: если партия доверит мне руководить таким ответственным участком, как Управление НКВД, то заверяю, что все свои промахи по-большевистски исправлю и с еще большей силой буду организовывать борьбу с врагами народа.

Президиум:

Любавин
Чистов
Хает
Калганов

ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЕРНОГО:

Ввиду того, что я не имел возможности выступить на общем парт, собрании из-за прекращения прений, прошу приобщить нижеприведенный текст предполагаемого моего выступления [...].

Я, работая в Славянске, узнал, что Краматорский горотдел НКВД допускает много искривлений, арестовывает невинных людей, заставляет их давать показания провокационными методами. Я немедленно об этом донес в УНКВД. Знаю, что товарищ Григоров ездил даже это расследовать. Не знаю результатов расследования, но такой факт был. Меня пытались обвинить во всех грехах за то, что я выступаю против тех огульных арестов и против огульного применения особого режима. И вот, попав в область, я убедился, что это все прививалось отсюда, отсюда давалось такое направление, отсюда устанавливалась такая система, которая способствовала грубым искривлениям. На ходу не исправлялись искривления, а замазывались, поощрялись.

Приезжает в Сталино бывший нарком, оказавшийся бандитом, — Успенский, проводится собрание опер, состава, где произносится речь, насыщенная угрозами и обещаниями расправиться с теми, кому не нравится то, что он говорит, им предлагают подать заявление. В заключение, так сказать, с ответной речью выступает Чистов и обещает этому бандиту, что он сам расправится с теми, кому не нравится тот стиль работы, который проповедует Успенский. И он на практике расправляется. Не случайно мне не находят работы в УНКВД, и поэтому меня оставляют на несуществующей по штату должности начальника 3 отдела.

[...]

Уже теперь Чистов научает Воронца, чтобы он взял показания у Соломоновича [начальник 1-го спецотдела, секретарь Тройки. — Примеч. автора], что он перед зам. наркома оговорил Чистова, дав показания, что Чистов сам с потолка правил листы стат. отчетов, уменьшая рабочих и колхозников за счет кулаков и других социальночуждых прослоек, то есть вводил в заблуждение центральные органы, давая липовые цифры о социальном составе арестованных.

г. Сталино    Черный