Продовольственный вопрос в Петрограде накануне революции

Петроградская городская дума в годы Первой мировой войны занималась снабжением столицы Российской империи продовольствием (и не только им). Сложности с этим, надо сказать, начались с первых месяцев войны, и далеко не все тут зависело от Думы. Дело в том, что через Петроград шло обеспечение продовольствием Финляндии, Олонецкой и Новгородской губерний, поэтому всего требовалось: для Петрограда — мяса и живности — 100 вагонов в сутки, пшеничной муки — 60, ржаной — 90, сахара — 15 вагонов и т.д., всего же 400 вагонов; для пригородов столицы — 20 вагонов в сутки, для Финляндии — 100 вагонов [4, с. 1]. Однако Министерство путей сообщения зачастую было не в состоянии предоставить такое количество вагонов (не стоит забывать, что через столицу шло и снабжение частей Действующей армии). В летний период была возможность доставлять припасы водным транспортом, но после закрытия навигации оставался только железнодорожный.

С проблемами в вопросах снабжения столкнулось уже в марте 1915 г. Один из членов продовольственной комиссии привел любопытные примеры: «Месяца 2–2 ½ тому назад стали выходить запрещения губернаторов на вывоз ржаной муки и многих других продуктов из их района. Ясно, что губернаторы хотели обеспечить свое население продуктами в достаточном количестве, но они не всегда знали о точном количестве, которое у них есть. Когда один губернатор издавал предписание — запретить вывоз таких-то продуктов, другой губернатор по аналогии то же самое запретил. Мы имеем случай, что в одном городе был запрещен вывоз соли, когда по подсчету оказалось, что этой соли для снабжения этой губернии хватило бы на 26 лет. Это было потом разъяснено, но в Петрограде соли не было и мы не знали, что делать, пока наконец, не было разрешено»…

«С овсом еще хуже. В декабре месяце говорили, что овса не будет. Мы говорили, что нужно принять экстренные меры, может быть, поручить Городскому Голове закупить через агентов овес в Сибири. Это разрешение на покупку было дано. Городской Голова командировал лицо для закупки овса, но дело в том, что из всей Сибири был запрещен вывоз овса. Нам разрешение было дано, в начале января поехал туда наш представитель, 26 января Городской Голова просил разрешение вывезти овес, довезти его до Камышловки, разрешение было дано, наш представитель поехал, 24-го центральным комитетом было разрешено перевезти 30 вагонов овса со станции Камышловка, но 26 марта поступило запрещение о том, что вывозить этот самый овес оттуда нельзя, и, несмотря на то, что мы затратили деньги, купили там овес, пришлось с ним развязаться. Через некоторое время разрешили опять купить, он купил 38 вагонов овса, но опять было запрещено, овес не был вывезен и, как мы слышали, его там же реквизировали. Нам было сказано, что овса ни овсинки не будет послано в Петроград, потому что требования на него большие» [5, с. 959].

И уже в тот момент в Городской думе отмечали, что «Сибирь прямо ломится от излишка продуктов, а Петроград чуть ли не голодает» [5, с. 962]. При этом следует отметить, что ситуация с продовольствием в Сибири была на деле отнюдь не такой радостной — если 1914 год был урожайным, то в 1915 г. сельское хозяйство Сибири пережило засуху и неурожай, а в 1916 г. поздние заморозки и засуха повторились в западной Сибири. Однако избытки хлеба в этом крае действительно имелись [9, с. 111].

Городской голова тогда же обратил внимание на еще один момент: «в настоящую минуту в Петроград прибывает до полутора тысяч вагонов в день. В настоящее время на запасных путях стоит несколько тысяч неразгруженных вагонов. Несколько тысяч. Между тем очевидно, что это количество вагонов, прибывающих ежедневно в Петроград, полторы тысячи, будь они наполнены исключительно тем, что нам особенно нужно, вполне удовлетворили бы потребности Петрограда. Но в действительности мы не знаем, что в них находится. И по существу мы не имеем права этого знать. Кто это знает? Железнодорожное начальство или какое-нибудь другое начальство. Но мы, город, этого не знаем. Следовательно, первое, что для нас нужно, это возможность сунуть нос свой и узнать, что такое привозят. Сказать, это не выгружайте, гоните обратно, так как нам это не нужно, а вот это то, что нужно населению, в чем оно нуждается. А между тем иногда вагоны гонят пустые, неизвестно куда, привозят то, что чего не нужно, от чего мы могли бы отказаться временно в текущую серьезную минуту. А между тем те продукты, которые нам нужны, остаются в Москве или за Москвой и до нас не доходят, а иногда, может быть, стоят на запасных путях неразгруженными» [5, с. 968]. То есть городское управление зачастую не имело представления, что именно доставляют в столицу, более того тысячи вагонов оставались неразгруженными (к слову отметим, что тогда же жаловались на то, что зима выдалась снежной, и это затрудняло подвоз продовольствия).

В 1915 и 1916 гг. основные усилия продовольственной комиссии приходилось тратить не столько на закупку, сколько на доставку продовольствия [7, с. 282]. И если осенью 1916 г. поставка продовольствия в Петроград находилась в пределах 50% городских потребностей, то в январе 1917 г. — уже менее 20% [8, с. 44].

На том же заседании впервые прозвучала мысль о необходимости учреждения, «всероссийского комитета, как для урегулирования продуктов по всей России, так и для доставки их в Петроград», фактически — госплана. Такой орган до революции так и не появился, а те проблемы со снабжением, о которых шла речь выше, проявились и в следующие зимы.

Проблемы нарастали постепенно. В марте 1916 г. выяснилось, что на складах не хватает мяса. Гласные Городской думы в этой ситуации выдвинули предложение ограничить продажу мяса, запретив это делать по средам и пятницам. Наиболее радикальную мысль высказал М.Н. Нижегородцев, который отметил, что «интеллигентная часть населения потребляет непомерно большое количество мяса во вред своему здоровью», и предложил помимо воспрещения отпуска мяса 3 дня в неделю, «образовать особую подготовительную комиссию с участием представителей науки и торговцев для выработки нормальных меню и составления обращения к интеллигенции о вреде чрезмерного потребления мяса» [6, с. 724]. Интересно, что именно тогда впервые был поднят вопрос и о необходимости ведения карточной системы (пока только на мясо).

Сложности были и с мукой. В докладе участковых попечителей за период с июня 1915 г. по апрель 1916 г., отмечалось: «Недостаток в муке ощущался в течение всей зимы, и в розничной торговле мука совершенно исчезла. На недостаток муки жаловались также пекарни и булочные. Недостаток, как всегда оживил спекуляцию: продажа ʺверномуʺ покупателю ʺиз-под полыʺ пошла широко, и мешок первача вместо 16–16,5 руб. продавался по 22–27 руб. Особенно тяжело было положение мелких булочных и пекарен мелочников — одиночек. Дело в том, что оптовики продавали муку по оптовой цене только вагонами, тогда как мелкому булочнику едва под силу купить только воз, а мелочнику и еще меньше. Поэтому муку по оптовой цене получали только крупные булочники, остальная же мука попадала в ʺкрепкиеʺ руки, из которых шла с вышеуказанной надбавкой в 6–10 руб. на мешок. Понятно, что при таких условиях, ситный не мог продаваться по таксе, и попечители, зная положение дела, не могли, конечно, требовать от мелких торговцев продажи по таксе. Имея в виду, что разница между оптовой, складочной и розничной таксой на муку объясняется почти исключительно разницей в накладных расходах, представители попечителей на совещании при уполномоченном по продовольствию Петрограда предложили обязать оптовиков продавать муку с барок и из вагонов по оптовой цене, независимо от количества. Несмотря на протесты крупных мучников и, конечно, комиссионеров, соответствующая поправка была введена в обязательное постановление, и это значительно облегчило мелким булочникам и пекарям получать муку по нормальной цене и, вместе с тем, позволило участковым попечителям требовать продажного ситного по таксе. Введение системы распределения муки между мелкими булочниками и пекарями через полицейские участки также позволило попечителям требовать соблюдения таксы на хлеб и ситный на основании получаемый в участке точных сведений о том, когда, сколько и по какой цене получил муку данный булочник или мелочник» [3, с. 1270]. Как видим, сложности возникали и с распределением продуктов непосредственно в городе.

Это нередко вызывало недовольство. Процитируем еще один фрагмент доклада: «При системе распределения муки биржею бывали дни, когда на некоторые рабочие районы, обслуживаемые в обычное время более чем сотнею мелочных лавок и хлебопекарен, мука, а, следовательно, и изготавливаемый из нее хлеб оказывались лишь в нескольких десятках заведений. В результате, толпа, волнующаяся, негодующая, обменивающаяся возможными вздорными слухами, эта толпа уже стоит в очереди у лавок к моменту выпуска первой печки; не получившие здесь бросаются к ближайшему другому торговцу, узнав, что на сей раз он тоже счастливый обладатель муки; если не получают у него, то опять становятся где-нибудь в очередь. В конце концов очень часто рабочий уходит на завод, не съев даже куска хлеба… Все это постепенно поднимает недовольство, и толпа мало удовлетворяется объяснением, что даже центральной государственной власти не по силам урегулировать подвоз. Приходилось слышать из толпы угрозы против интеллигенции вообще, ʺшляпокʺ, ʺкотелковʺ, в частности ʺДумыʺ и т.д.

Последние выпады против Думы отчасти поддерживались и тем обстоятельством, что в наиболее острые моменты в городских лавках тоже обнаруживался некоторый недостаток хлеба; и не удивительно, так как привозят по 50–60 пудов хлеба, в ожидании которого стоят колоссальные очереди, и он разбирается в полчаса. Затем, раньше, чем вся очередь удовлетворится, на дверях появляется лаконичная, но красноречивая надпись: ʺхлеба нетʺ. Бывали даже дни, когда городского хлеба хватало не на все городские лавки» [3, с. 1309].

Вообще спекуляция стала настоящим бичом в те годы, и на это обращали внимание и в газетах, и на заседаниях Городской думы, но ничего поделать с этим не смогли вплоть до революции (да и позже). Городская дума еще в 1914 г. ввела «таксы» (фиксированные цены на продукты первой необходимости), однако их постоянно обходили. В упомянутом выше докладе в связи с этим отмечалось: «Недостаток припасов создает для торговцев всех видов и разрядов положение монополистов. Население, лишенное возможности потреблять продукты в привычных для него размерах, всеми мерами старается обеспечить себе, по возможности, достаточное количество припасов. В этой борьбе потребителя за правильное питание различные слои населения оказываются в разных условиях. В то время как малоимущие классы принуждены стоять иногда ночи напролет в очереди под открытым небом, состоятельные классы соглашаются платить розничным торговцам любые цены, лишь бы товар им был доставлен» [3, с. 1329]. То есть спекуляция била наиболее сильно по «малоимущей» части населения, и именно эти люди в феврале 1917 г. вышли на улицы.

Помимо хлеба все то время ощущался недостаток и других необходимых продуктов — рыбы (ее городское общественное управление пыталось закупать в Астрахани), молока, яиц.

В августе 1916 г. гласный Д.А. Крыжановский внес предложение о введении карточной системы на сахар (карточки на сахар в то время уже были введены в Москве). В этой связи был затронут и вопрос о том, не следует ли установить вообще карточную систему на продукты, но быстро стало ясно, что без централизованного органа снабжения это невозможно, так как «городская Управа не распоряжается всем продовольственным делом и не ведает всего распределения продуктов для столицы, то она лишена возможности вводить карточную систему» [2, с. 1397].

При этом и сама Городская дума (где преобладали так называемые «обновленцы», большинство из них — члены партии кадетов) с самого начала войны оказалась в непростом положении. С одной стороны, она постоянно находилась под огнем критики со стороны представителей «правых» партий, выступавших, в частности, на страницах газеты «Петроградские ведомости». Сами кадеты не оставались в долгу, обвиняя во всех невзгодах «бюрократию», то есть министерства.

И в то же время думские деятели старались пресекать все инициативы «снизу», заключавшиеся в попытках наладить распределение того, что имелось, среди рабочих. Речь, в первую очередь, шла о так называемых «рабочих кооперативах», которые стали возникать в рабочих кварталах. Нередко инициаторами таких кооперативов становились члены черносотенных организаций, и в таких случаях конфликт с кадетами был обеспечен (да и в целом кооперативы с самого начала своего появления были связаны именно с партией кадетов, которой, разумеется, не нравилось появление «конкурентов»).

Среди «рядовых» служащих Думы ситуация тоже обстояла не лучшим образом. Многие из них в 1914 и 1915 гг. были призваны в Действующую армию (наиболее опытные и энергичные), другие перешли на более высокооплачиваемую работу (в том числе, скорее всего, и в органы Земгора), и осенью 1916 г. в одном из докладов отмечалось, что «состав городских служащих… в настоящий момент является в значительной мере случайным». Сотрудники регулярно выражали глухое недовольство низкими зарплатами, а городская управа фиксировала «понижение служебного прилежания среди персонала, обслуживающего городские учреждения» [2, с. 1397]. Это, естественно, затронуло и сферу снабжения продовольствием, хотя участковые попечители продовольственной комиссии проявляли чудеса героизма, стараясь пресекать спекуляции и в критические дни, когда очереди достигали больших размеров, подсказывать обывателям, где (то есть в какой именно лавке) можно еще купить продукты. То, что хлебный бунт не произошел еще в 1916 г., во многом заслуга этих людей.

В конце 1916 г. «таксы» решили отменить. К чему это привело, подробно изложил в своей докладной записке начальник Петроградского охранного отделения К.И. Глобачев 5 февраля 1917 г. (то есть за две недели до начала революции). По его словам, «отмена ограничений вывоза и такс, действительно, поспособствовала подвозу в столицу многих товаров, но исключительно таких, которые давали при продаже огромную прибыль торговцу, вследствие этого в Петрограде появились из съестных припасов — поросята, гуси, зайцы и пр. продукты, доступные по цене очень немногим; но нисколько не увеличился, а скорее уменьшился выпуск на рынок мяса, колбасы, ветчины, яиц, молочных продуктов и т. п.» [1, с. 383].

И если до того недостаток продовольствия касался, главным образом, «низших слоев населения столицы», то в начале 1917 г. с этой проблемой столкнулись практически все жители, принадлежащие к так называемому «среднему классу». Хлеб, как указывал К.И. Глобачев, заменил собою исчезнувшие с рынка продукты [1, с. 385], то есть потребление хлеба резко возросло (тогда как его запасы в городе стремительно сокращались).

Свою лепту в это вносили и землевладельцы. Дороговизна городских товаров (а также «либерализация цен» после отмены такс) приводила к тому, что крестьяне стали припрятывать хлеб в ожидании того, что они называли «настоящей ценой» [1, с. 389]. Это стало проявляться еще в 1916 г. (не случайно правительство тогда попыталось ввести продраздверску), но зимой 1916–1917 г. приняло уже массовый характер.

При этом городские обыватели ругались отнюдь не на проблемы с подвозом. Снова процитируем К.И. Глобачева: «Публика уверена в злоупотреблениях, так как для обывателя непонятны следующие факты: 1) муки привозится в Петроград очень много и, судя по газетам и официальным заявлениям, мучной голод столице не угрожает, 2) в газетах часто появляются заметки, никем не опровергаемые, о порче десятков тысяч пудов муки в столичных складах, 3) булочным Филиппова и др. выдается муки столько, что они могут продавать излишек на сторону и другим торговцам, 4) в ресторанах всегда продают белые хорошо пропеченные булки и пр. и пр.; как же со всем этим согласовать то, что муки все же иначе, как ʺпо знакомствуʺ, не достать» [1, с. 386, 387]. Крупных булочников столицы (в том числе представителей знаменитого семейства Филипповых) стали подозревать в том, что они получают хлеб еще по таксам и торгуют им «из-под полы», продавая по более низким ценам исключительно «своим».

В какой степени эти слухи отражали реальную ситуацию, сказать сложно. Скорее всего (и даже наверняка) они были сильно преувеличены, но вызваны они были именно проблемами с доставкой и распределением продуктов, а также со спекуляцией. К.И. Глобачев отмечал, что продовольственная комиссия Городской думы признавала основательность этих слухов [1, с. 393]. И это действительно так, об этом же писали участковые попечители еще в конце зимы 1916 г., отмечавшие, что у мелких булочников нет возможностей купить муку (поскольку она продавалась вагонами), и всю ее забирали крупные торговцы, которые продавали затем хлеб «своим», по сильно завышенным ценам [3, с. 1270].

Отметим еще один любопытный момент из записки К.И. Глобачева. В тот момент в городе действовало уже около 50 комиссий, через которые можно было получить продукты (в основном чиновникам), но централизации в это деле не было совсем. И это приводило к ситуации, когда: «В доме, где глава семьи служит в министерстве внутренних дел, не знают куда девать масло, а в соседнем, где глава семьи чиновник морского ведомства, сидят без куска масла, но не знают, что делать с мясом, которым снабжает ведомство. И это наблюдается по всему Петрограду: в одном учреждении засыпают служащих крупой и грибами, в другом — черносливом и селедками, в третьем — маслом и спичками, в четвертом — телятиной и сахаром» [1, с. 400].

В продовольственном вопросе в три года царила обыкновенная анархия, вызванная, в первую очередь, отсутствием централизованного планирования в сфере снабжения, достигшая в январе и феврале 1917 г. апогея (заметим, что после свержения монархии она никуда не делась, наоборот, еще более усилилась), и это в конце концов привело к социальному взрыву, о котором много говорили, но которого никто в то время не ждал. Отметим, что произошел он в тот момент, когда недостаток хлеба испытывали не только «низшие слои населения», но и так называемый «средний класс», то есть более обеспеченные обыватели.

Петроградская городская дума в годы войны оказалась частью государственного механизма, и старалась всеми силами противостоять анархии (и наладить снабжение столицы), но, с одной стороны, ее усилий оказалось недостаточно, с другой стороны, она нередко сама провоцировала анархические тенденции, стремясь полностью переложить ответственность на правительство.

Источники

1. Глобачев К.И. Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения. М., 2009.

2. О возможности введения в Петрограде карточной системы на сахар и о возможности ввоза иностранного сахара в Россию // Известия Петроградской городской думы. 1916. № 35.

3. Отчет о деятельности участковых попечителей с 25 июня 1915 г. по 1 апреля 1916 г. // Известия Петроградской городской думы. 1916. № 27.

4. Продовольственный вопрос // Петроградские ведомости. 1915. № 204. 1 сентября.

5. Протокол заседания Петроградской городской Думы 17 марта 1915 г. // Известия Петроградской городской думы. 1915. № 29.

6. Протокол заседания Петроградской городской Думы 31 марта 1916 г. // Известия Петроградской городской думы. 1916. № 25.

7. Санкт-Петербургская городская Дума. 1864-1917. СПб., 2010.

8. Тропов И. Революция и провинция. СПб., 2011.

9. Шиловский М.В. Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь. Новосибирск, 2015.