Проект доклада «о культе личности и его последствиях», представленный Н.С. Хрущеву П.Н. Поспеловым и А.Б. Аристовым. 18 февраля 1956 г.

№ 20

Товарищи!

В выступлениях делегатов съезда неоднократно указывалось, что Центральный Комитет правильно сделал, проделав за отчетный период известную работу по развенчанию чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, говорилось в общей форме и об отрицательных последствиях этого немарксистского возвеличения отдельной личности.

Центральный Комитет считает необходимым доложить на данном закрытом заседании XX съезду, как верховному органу партии, о некоторых очень тяжелых и вредных последствиях культа личности, о том большом ущербе, который был причинен сосредоточением необъятной, неограниченной власти в руках одного лица. Многие весьма важные обстоятельства и факты стали известными Центральному Комитету только после смерти И. В. Сталина и после того, как по инициативе ЦК был разоблачен подлый враг партии и советского народа Берия.

Прежде чем перейти к тяжелым последствиям культа личности, разрешите напомнить вам некоторые принципиальные марксистские положения о культе личности, напомнить об отрицательном отношении к этому явлению основоположников марксизма.

Известно, например, что Маркс сурово осуждал проявления всякого культа личности и на практике последовательно боролся против него. В письме немецкому политическому деятелю Вильгельму Блосу Маркс заявлял:

«… Из неприязни ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, — я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. Первое вступление Энгельса и мое в тайное общество коммунистов произошло под тем условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами (Лассаль впоследствии поступал как раз наоборот)» (Письмо Маркса В. Блосу от 10 ноября 1877 г., Соч. К. Маркса и Ф. Энгельса, т. XXVI, изд. 1-е, стр. 487–488).

Позднее, в 1 891 году, Энгельс писал хоровому кружку лондонского Коммунистического рабочего просветительного союза:

«И Маркс, и я, мы всегда были против всяких публичных демонстраций по отношению к отдельным лицам, за исключением только тех случаев, когда это имело какую-либо значительную цель; а больше всего мы были против таких демонстраций, которые при нашей жизни касались бы лично нас» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVIII, изд. 1-е, стр. 385).

Известна также величайшая скромность гения революции Владимира Ильича Ленина. Ленин всегда подчеркивал роль партии, как живого, самодеятельного организма, как руководящей и направляющей силы советского общества, роль Центрального Комитета, который Ленин называл «коллективом руководителей». Ленин строго следил за тем, чтобы осуществлялись нормы партийной жизни, соблюдался Устав партии, своевременно созывались съезды партии, пленумы Центрального Комитета.

Не случайно, что такой важнейший политический документ, как свое письмо, известное под именем «завещания», Ленин адресовал на имя партийного съезда.

В этом «завещании» Ленин выражал тревогу по поводу того, что уже тогда, в 1922 году Сталин, сделавшись генеральным секретарем, сосредоточил в своих руках необъятную власть.

Ленин указывал:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

В добавлении к этому «завещанию» Ленин даже предлагал съезду партии обдумать способ перемещения Сталина с должности генерального секретаря в связи с его грубостью, недостаточной внимательностью, недостаточной лояльностью, то есть недостаточной добросовестностью, в отношении товарищей. Ленин прямо говорил:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».

Этот ленинский документ, в котором содержались также оценки и некоторых других членов Политбюро того времени, — был оглашен по делегациям XIII съезда партии. Делегации XIII съезда обсуждали вопрос о перемещении Сталина с поста генерального секретаря и высказались за его оставление на посту генерального секретаря, имея в виду, что Сталин учтет критические замечания Ленина и сумеет исправить свои недостатки, которые внушили серьезные опасения Ленину. Но, как показали последующие события, Сталин только в первые годы после кончины Ленина считался с его указаниями и предупреждениями.

Сталин нарушил постановление XV съезда партии, который принял 9 декабря 1927 года решение об опубликовании в «Ленинских сборниках» письма В. И. Ленина, которое называют «завещанием». Этот документ был опубликован лишь в «бюллетенях» XV съезда и не вошел даже в протоколы XV съезда.

Центральный Комитет полагает, что необходимо выполнить соответствующее решение XV съезда партии и опубликовать этот документ в очередном «Ленинском сборнике»^[40].

Если в первые годы после смерти Ленина Сталин в своих выступлениях подчеркивал роль партии, то за последний период, в атмосфере безграничного восхваления, бесконечных «рапортов» в атмосфере приписывания всей гигантской созидательной работы по построению социализма, совершенной партией и народом, одному лицу, его инициативе, — Сталин все больше переставал считаться и с партией, и с народом.

В своем ответе на приветствия в связи с его 50-летием, Сталин относил еще эти приветствия «на счет великой партии рабочего класса», «на счет нашей славной ленинской партии» и отвечал на них большевистской благодарностью. А в 1944 году Сталин счел возможным допустить опубликование нового гимна Советского Союза, в котором ни слова нет о коммунистической партии, но зато есть следующее беспримерное славословие Сталину:

«Нас вырастил Сталин — на верность народу,

На труд и на подвиги нас вдохновил».

В этих строчках гимна вся огромная воспитательная, руководящая и вдохновляющая деятельность великой ленинской партии приписана одному Сталину. Это, конечно, явное отступление от марксизма-ленинизма, явное принижение и умаление роли партии.

Могут сказать: но здесь, когда говорится о Сталине, имеется в виду партия. Такая «персонификация», допущенная Сталиным, — «партия — это я» — не имеет ничего общего с марксизмом и напоминает рассуждения одного французского короля, который любил повторять: «государство — это я».

Этот немарксистский культ личности создавался постепенно, не в один день. В свете последующих событий мы теперь видим, какую отрицательную роль сыграло, например, принятое на XVII съезде партии предложение С. М. Кирова вместо резолюции по отчету Центрального Комитета — «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина».

Это давало возможность Сталину забыть о предупреждениях Ленина, забыть о всякой осторожности в применении той совершенно неограниченной власти, которую он сосредоточил в своих руках.

Центральный Комитет считает необходимым доложить закрытому заседанию XX съезда о громадном политическом и моральном ущербе, который был причинен нашей партии и нашему государству антимарксистским, антиленинским культом личности И. В. Сталина, о тех тяжелых и ничем не оправданных жертвах, которые понесла наша партия. Этот культ личности привел к полному принижению и игнорированию коллективного руководства партии, к присвоению абсолютно неограниченной и бесконтрольной власти одним человеком, который перестал поэтому считаться с какими-либо нормами партийной и советской законности. А поскольку у И. В. Сталина, наряду с его известными заслугами перед партией и советским государством, были также очень серьезные недостатки и слабости, о которых прямо предупреждал партию В. И. Ленин в своем «завещании», — Сталин воспользовался неограниченной властью для установления своего «единоначалия» в партии, стал допускать жестокий произвол, злоупотреблять властью. Болезненная подозрительность И. В. Сталина, огульное недоверие к людям, в том числе и к таким товарищам, которых он знал много лет, побуждали его видеть везде и всюду «врагов», «двурушников», «шпионов». Это привело к большим бедствиям, к массовым репрессиям против невинных людей в 1937–1938 гг., к так называемому «ленинградскому делу», состряпанному преступной шайкой Берия-Абакумова, к позорному «делу врачей».

Центральный Комитет партии при жизни И. В. Сталина и первые месяцы после его смерти не имел возможности по-настоящему разобраться в том, что делалось в НКВД. Только после того, как был арестован предатель Берия за преступные антипартийные и антигосударственные действия, за вероломные попытки поставить Министерство внутренних дел над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, обстановка оздоровилась. Устранив Берия, Центральный Комитет получил доступ к НКВД, возможность проверить, что там делалось за ряд лет, возможность проверить законность и обоснованность репрессий, которые обрушились на многих коммунистов. 3а последние годы органами суда и Прокуратуры Союза ССР был пересмотрен ряд дел и многие люди были признаны невиновными, были полностью реабилитированы, причем значительная часть из них были реабилитированы посмертно.

В ходе рассмотрения этих дел стало выясняться, что большое количество членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом партии, было репрессировано несправедливо, в результате различных провокаций, оговоров, грубейших нарушений партийной и советской законности. В связи с этим, Центральный Комитет выделил партийную комиссию в составе тт. Поспелова, Аристова, Шверника, Комарова, которой поручил тщательно разобраться в вопросе о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства состава членов и кандидатов Центрального Комитета партии, избранного XVII съездом ВКП(б)^[41].

Комиссия ознакомилась с большим количеством материалов в архивах НКВД, с другими документами и установила многочисленные факты фальсифицированных, ложных обвинений, вопиющих нарушений социалистической законности, в результате чего погибли многие невинные люди. Выясняется, что многие партийные, советские, хозяйственные работники, которых объявили в 1937–1938 годах «врагами», в действительности никогда «врагами», «шпионами», «вредителями» и т. п. не являлись, что они, по существу, всегда оставались честными коммунистами, но были оклеветаны, а иногда, не выдержав зверских истязаний, сами на себя наговаривали (под диктовку следователей-фальсификаторов) всевозможные тяжкие и невероятные обвинения. Комиссия представила в Президиум ЦК большой документальный материал, который был рассмотрен Президиумом Центрального Комитета^[42]. Центральный Комитет считает необходимым доложить XX съезду некоторые основные факты по этому вопросу.

Установлено, что из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937–1938 гг.)

98 человек, то есть 70 процентов^[43]. Следует напомнить, что XVII съезд вошел в историю как «съезд победителей». Социализм в эти годы уже победил в нашей стране; троцкисты, зиновьевцы и правые были политически разгромлены; были в основном ликвидированы эксплуататорские классы, являвшиеся социальной базой для враждебных партии политических течений и сил.

Что собой представлял состав делегатов XVII съезда? Известно, что 80 процентов состава участников XVII съезда с правом решающего голоса вступили в партию в годы революционного подполья и гражданской войны, то есть до 1920 года включительно. По социальному положению основную массу делегатов съезда составляли рабочие (60 процентов делегатов с правом решающего голоса).

Поэтому совершенно немыслимо было, чтобы съезд такого состава избрал Центральный Комитет, в котором 70 процентов оказались бы врагами партии. Только в результате того, что честные коммунисты были оклеветаны и обвинения к ним в большинстве случаев были фальсифицированы, что были допущены чудовищные нарушения революционной законности, 70 процентов членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом, были объявлены врагами партии и народа. Больше того. Из 1966 делегатов съезда с решающим и совещательным голосом было арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях значительно больше половины — 1108 человек. Уже один этот факт говорит, насколько нелепыми, дикими, противоречащими простому здравому смыслу были обвинения в контрреволюционных преступлениях, предъявленные, как теперь выясняется, большинству участников XVII съезда партии, съезда победителей.

Каким же образом оказались возможными эти массовые репрессии против большинства состава делегатов XVII съезда, большинства членов и кандидатов ЦК, избранных этим съездом? Это могло произойти только в результате грубейших нарушений партийной и советской законности, в результате прямой фальсификации многих дел следователями НКВД, в результате того, что оказались невозможными какие-либо апелляции и объективное рассмотрение предъявленных обвинений.

Злодейское убийство С. М. Кирова дало повод и было использовано для массовых репрессий и для нарушений социалистической законности. Уже вечером 1 декабря 1934 года, через несколько часов после убийства Кирова, по инициативе Сталина (без опроса членов Политбюро — этот опрос был произведен только через 2 дня) было подписано секретарем Президиума ВЦИК А. Енукидзе следующее постановление:

«1) Следственным властям — вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком;

2) Судебным органам — не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайства преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению;

3) Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговора о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».

Это постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года открыло возможность для массовых нарушений социалистической законности. Во многих фальсифицированных следственных делах обвиняемым приписывалась «подготовка» террористических актов и это лишало обвиняемых какой-либо возможности проверки их дел даже тогда, когда они на суде отказывались от вынужденных своих «признаний» и убедительно опровергали предъявленные им обвинения.

В 1935 и 1936 годах было однако репрессировано еще сравнительно немного людей, в том числе были репрессированы действительные троцкисты, зиновьевцы, правые. Мы не можем забывать того обстоятельства, что в партии были и троцкисты, и правые оппортунисты, что в течение ряда лет они вели отчаянную борьбу против партии, против ее генеральной линии, а затем переродились в антисоветские течения и перешли к антисоветским действиям. Но кадры троцкистов и правых были вовсе уж не так многочисленны. Достаточно напомнить, что в 1927 году, накануне XV съезда партии за троцкистско-зиновьевскую оппозицию голосовало всего лишь около 4000, тогда как за линию партии голосовало 724 000.

Широкие массовые репрессии начались с осени 1936 года, когда наркомом был назначен Ежов и когда Сталин дал установку, что «НКВД опоздал на 4 года» с разоблачением троцкистско-зиновьевского блока, что надо «наверстать упущенное» путем широких репрессий. Эта сталинская установка прямо толкала работников НКВД на массовые аресты и расстрелы.

Приходится сказать, что эта установка была навязана и февральско-мартовскому Пленуму ЦК ВКП(б) 1937 года. В резолюции Пленума по докладу Ежова «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» говорилось:

«Пленум ЦК ВКП(б) считает, что все факты, выявленные в ходе следствия по делам антисоветского троцкистского центра и его сторонников на местах, показывают, что с разоблачением этих злейших врагов народа Наркомвнудел запоздал, по крайней мере, на 4 года».

В докладе И. В. Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» была теоретически обоснована политика массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна, якобы, все более и более обостряться.

«… Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству», — заявлял Сталин, утверждая, что так учит история, так учит ленинизм.

На самом же деле Ленин никогда не утверждал, что по мере продвижения к социализму будет обостряться классовая борьба и остатки разбитых эксплуататорских классов смогут все больше и больше пакостить советскому государству.

Наоборот. Сразу же после того, как в январе 1920 года был взят Красной Армией Ростов и была одержана главная победа над Деникиным, Ленин дал указание Дзержинскому об отмене массового террора и об отмене смертной казни. Ленин следующим образом обосновал это важное политическое мероприятие Советской власти в своем докладе на сессии ВЦИК 2 февраля 1920 года:

«Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы на эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили бы беспощадным образом, и это означало террор, но это было навязано нам террористическими приемами Антанты. И как только мы одержали решительную победу, еще до окончания войны, тотчас же после взятия Ростова, мы отказались от применения смертной казни и этим показали, что к своей собственной программе мы относимся так, как обещали. Мы говорим, что применение насилия вызывается задачей подавить эксплуататоров, подавить помещиков и капиталистов; когда это будет разрешено, мы от всяких исключительных мер отказываемся. Мы доказали это на деле» (В. И. Ленин, Соч., т. 30, стр. 303–304).

Сталин отступил от этих прямых и ясных программных указаний Ленина. После того, как были уже ликвидированы все эксплуататорские классы в нашей стране, после того как коренным образом изменилась социальная структура советского общества и не было никаких сколько-нибудь серьезных оснований для массового применения исключительных мер, для массового террора, Сталин ориентировал партию, ориентировал органы НКВД на массовый террор.

И этот террор оказался фактически направленным не против остатков разбитых эксплуататорских классов, а против честных кадров партии и советского государства, которым предъявлялись ложные, клеветнические, бессмысленные обвинения в «двурушничестве», «шпионаже», «вредительстве», подготовке каких-либо выдуманных «покушений» и т. п.

На февральско-мартовском Пленуме ЦК (1937 г.) в выступлениях ряда членов ЦК по существу высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии под предлогом борьбы с «двурушниками».

Наиболее ярко эти сомнения были выражены в выступлении тов. Постышева П. П. Тов. Постышев говорил:

«Я рассуждал: прошли такие крутые годы борьбы, гнилые члены партии ломались или уходили к врагам, здоровые дрались за дело партии. Это — годы индустриализации, коллективизации. Я никак не предполагал, что пройдя этот крутой период, Карпов и ему подобные попадут в лагерь врага. А вот по показаниям, якобы, Карпов с 1934 года был завербован троцкистами. Я лично думаю, что в 1934 году здоровому члену партии, который прошел длительный путь ожесточенной борьбы с врагами за дело партии, за социализм, попасть в стан врагов невероятно. Я этому не верю.

… Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом в 1934 году пойти к троцкистам. Странно это…».

Используя установку Сталина о том, что чем ближе к социализму, тем больше будут пакостить враги, следовательно, тем больше будет и врагов, используя резолюцию февральско-мартовского Пленума ЦК по докладу Ежова, враги народа, пробравшиеся в НКВД, а также бессовестные карьеристы стали прикрывать именем партии массовый террор против кадров партии и советского государства, против рядовых советских граждан. Достаточно сказать, что количество арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилась в 1937 году по сравнению с 1936 годом более чем в десять раз!

Применением массовых необоснованных арестов и расстрелов, санкционированием жестоких избиений всех «подозреваемых» во вражеской деятельности были фактически растоптаны гражданские права членов советского общества, которые были объявлены новой Конституцией победившего социализма. Была произвольно зачеркнута статья 127 Конституции, гласящая, что «гражданам СССР обеспечивается неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора».

Известно, что Устав ВКП(б), принятый XVII съездом, исходил из ленинских указаний периода Х съезда партии и говорил, что условием применения к членам ЦК, кандидатам в члены ЦК и членам Комиссии партийного контроля такой крайней меры, как исключение из партии «должен быть созыв Пленума ЦК с приглашением всех кандидатов в члены ЦК и всех членов Комиссии партийного контроля», что только при условии, если такое общее собрание ответственных руководителей партии двумя третями голосов признает это необходимым, могло состояться исключение из партии члена или кандидата ЦК.

Подавляющее большинство членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом и подвергшихся арестам в 1937–1938 гг., были исключены из партии незаконно, с грубым нарушением Устава партии, поскольку вопрос об их исключении не ставился на обсуждение Пленума ЦК.

Сталин оказывал грубое политическое давление на членов Политбюро, рассылая им «показания» и «признания» арестованных членов и кандидатов ЦК. Теперь, когда многие из этих мнимых «шпионов» и «вредителей» посмертно реабилитированы, видно, чего стоили эти фальсифицированные следователями, полученные путем жестоких, бесчеловечных истязаний липовые «признания» и «показания». В то же время Сталин, как сообщают члены Политбюро того времени, никогда не рассылал им таких заявлений ряда оклеветанных политических деятелей, когда они отказывались от данных ранее вынужденных, ложных показаний, отказывались от своих показаний на суде Военной Коллегии и просили объективно расследовать их дело. А таких заявлений было немало, и Сталин, несомненно, был ознакомлен с ними.

Центральный Комитет считает необходимым доложить съезду о ряде фальсифицированных «дел» против членов ЦК, избранных на XVII партийном съезде.

Примером гнусной провокации и злостной фальсификации, преступных нарушений революционной законности является дело быв. кандидата в члены Политбюро ЦК, одного из видных деятелей партии и Советского государства т. Эйхе, члена партии с 1905 года.

Тов. Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года по клеветническим материалам без санкции Прокурора СССР, которая была получена лишь через 15 месяцев после ареста.

Следствие по делу Эйхе проводилось в обстановке грубейших извращений советской законности, произвола и фальсификации.

Эйхе под пытками понуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 г. Эйхе обратился с заявлением на имя И. В. Сталина, в котором категорически отрицал свою виновность и просил разобраться с его делом. В заявлении он писал:

«Нет более горькой муки, как сидеть в тюрьме при строе, за который всегда боролся».

Сохранилось второе заявление Эйхе, посланное им Сталину 27 октября 1939 года, в котором он убедительно, опираясь на факты, опровергает предъявленные ему клеветнические обвинения, показывает, что эти провокационные обвинения являются, с одной стороны, делом действительных троцкистов, санкцию на арест которых он как первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии давал и которые сговорились отомстить ему, а с другой стороны, результатом грязной фальсификации вымышленных материалов следователями.

Эйхе писал в своем заявлении:

«25 октября с.г. мне объявили об окончании следствия по моему делу и дали возможность ознакомиться с следственным материалом. Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хотя одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело — это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности…

… Имеющиеся в следственном моем деле обличающие меня показания не только нелепые, но содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации, проведенными по моему предложению…

Теперь перехожу к самой позорной странице своей жизни и к моей действительно тяжкой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности… Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей.

Большинство моих показаний подсказаны или продиктованы Ушаковым и остальные я по памяти переписывал материалы НКВД по Западной Сибири, приписывая все эти приведенные в материалах НКВД факты себе. Если в творимой Ушаковым и мною подписанной легенде что-нибудь не клеилось, то меня заставляли подписывать другой вариант. Так было с Рухимовичем, которого сперва записали в запасной центр, а потом, даже не говоря мне ничего, вычеркнули, также было с председателем запасного центра, созданного якобы Бухариным в 1935 году. Сперва я записал себя, но потом мне предложили записать Межлаука В. И и многие другие моменты…

… Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы. Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня».

(Дело Эйхе, т. 1, пакет.)

Казалось бы, такое важное заявление должно было быть обязательно обсуждено в ЦК. Но этого не произошло, заявление было направлено Берия и жестокая расправа над оклеветанным кандидатом в члены Политбюро тов. Эйхе продолжалась.

2 февраля 1940 года Эйхе был предан суду. В суде Эйхе виновным себя не признал и заявил следующее:

«Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынуждено. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать. После этого я и начал писать всякую чушь… Главное для меня — это сказать суду, партии и Сталину о том, что я не виновен. Никогда участником заговора не был. Я умру также с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы».

(Дело Эйхе, т. 1.)

4 февраля Эйхе был расстрелян. В настоящее время бесспорно установлена фальсификация дела Эйхе.

Полностью отказался на суде от своих вынужденных показаний кандидат в члены Политбюро тов. Рудзутак, член партии с 1905 года, пробывший 10 лет на царской каторге.

В протоколе судебного заседания Военной Коллегии Верховного суда записано следующее заявление Рудзутака:

«… его единственная просьба к суду — это довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признавать себя виновными. Что проверка обстоятельств обвинения отсутствует и не дается никакой возможности доказать свою непричастность к тем преступлениям, которые выдвинуты теми или иными показаниями разных лиц. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном. Просит суд дать ему возможность все это написать для ЦК ВКП(б). Заверяет суд, что лично у него никогда не было никакой плохой мысли против политики нашей партии, так как он всегда полностью разделял всю ту политику партии, которая проводилась во всех областях хозяйственного и культурного строительства».

(Дело Рудзутака, т.1.)

Полностью игнорируя это важное заявление Рудзутака, Военная Коллегия в течение 20 минут осудила его, приговорив к расстрелу.

Тщательной проверкой, произведенной в 1955 году, установлено, что дело по обвинению Рудзутака было сфальсифицировано и он был осужден на основании клеветнических материалов. Рудзутак посмертно реабилитирован^[44].

Каким образом искусственно, провокационными методами создавались бывшими работниками НКВД различные «антисоветские центры» и «блоки», видно из показаний т. Розенблюма, члена партии с 1906 г., подвергавшегося аресту Ленинградским УНКВД в 1937 году.

Розенблюм показал в 1955 году при проверке дела Комарова, что когда он был арестован в 1937 году, то был подвергнут жестоким истязаниям, в процессе которых у него вымогали ложные показания как на него самого, так и на других лиц. Затем его привели в кабинет Заковского, который предложил ему освобождение при условии, если он даст в суде ложные показания по фабриковавшемуся в 1937 году НКВД «делу» о Ленинградском вредительском, шпионском, диверсионном, террористическом центре. С невероятным цинизмом раскрывал Заковский подлую «механику» искусственного создания липовых «антисоветских заговоров».

«Для наглядности, — показал Розенблюм, — Заковский развернул передо мной несколько вариантов предполагаемых схем этого центра и его ответвлений…

Ознакомив меня с этими схемами, Заковский сказал, что НКВД готовит дело об этом центре, причем процесс будет открытый.

Будет предана суду головка центра 4–5 человек: Чудов, Угаров, Смородин, Позерн, Шапошникова и др. и от каждого филиала по 2–3 чел.

… Дело о Ленинградском центре должно быть поставлено солидно. А здесь решающее значение имеют свидетели. Тут играет немаловажную роль и общественное положение (в прошлом конечно) и партийный стаж свидетеля.

Самому тебе ничего не придется выдумывать. НКВД составит для тебя готовый конспект по каждому филиалу в отдельности, твое дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4–5 месяцев, а то и полгода. Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрейфишь и начнешь фальшивить — пеняй на себя. Выдержишь — сохранишь кочан (голову), кормить и одевать будем до смерти на казенный счет».

(Материалы проверки дела Комарова, листы дела 60–69.)

Еще более широко практиковалась фальсификация следственных дел в областях. УНКВД по Свердловской области «вскрыло» так называемый «Уральский повстанческий штаб — орган блока правых, троцкистов, эсеров, церковников», руководимый, якобы, секретарем Свердловского обкома партии и членом ЦК ВКП(б) Кабаковым, членом партии с 1914 года. По материалам следственных дел того времени получается, что почти во всех краях, областях и республиках существовали, якобы, широко разветвленные «право-троцкистские шпионско-террористические, диверсионно-вредительские организации и центры» и, как правило, эти «организации» и «центры» почему-то возглавлялись первыми секретарями обкомов, крайкомов или ЦК нацкомпартий.

В результате этой чудовищной фальсификации всевозможных липовых дел, в результате того, что верили различным клеветническим «показаниям» и вынужденным оговорам себя и других, погибли многие тысячи честных, ни в чем не повинных коммунистов.

Что судьба коммуниста зависела иногда просто от каприза одного лица — можно видеть на примере дела Постышева. Как возникло дело Постышева? Однажды Сталин, получив, видимо, какой-то клеветнический материал на Постышева, грубо спросил его: «Кто вы такой?» На это Постышев резко и смело ответил: «Большевик я, товарищ Сталин!» С этого момента судьба Постышева, кандидата в члены Политбюро, старого иваново-вознесенского рабочего, члена партии с 1904 года, была предрешена. Постышева вывели из состава кандидатов в члены Политбюро в январе 1938 года, а в феврале 1938 года он был арестован. Ему, между прочим, было предъявлено среди других обвинений совершенно нелепое обвинение, что он, якобы, проводил в Куйбышевской области вредительскую политику в сельском хозяйстве, приказывал проводить разбросной сев и т. п., от чего, мол, мог снизиться урожай. На самом же деле в 1937 году в Куйбышевской области был хороший урожай, своевременно была проведена уборка и область выполнила план хлебозаготовок на 110 процентов.

Постышеву было предъявлено ложное обвинение в том, что он будто бы являлся участником право-троцкистского «заговора», направленного на свержение советского строя, а кроме того, одновременно являлся японским, польским и германским шпионом. В настоящее время бесспорно доказано, что тов. Постышев был оклеветан. Еще в ходе следствия по делу Постышева один из следователей НКВД писал Ежову, что к Постышеву применяются незаконные методы ведения следствия, что «показания» Постышева о его мнимой «шпионской» и другой антисоветской деятельности написаны следователем в отсутствие Постышева.

В июне 1955 г. Верховный суд отменил несправедливый приговор по делу тов. Постышева и посмертно его реабилитировал^[45].

Массовые аресты партийных, советских, хозяйственных работников нанесли огромный ущерб нашей стране, делу социалистического строительства. В некоторых отраслях промышленности, где было арестовано особенно много опытных кадров по ложным обвинениям во вредительстве, — перед войной не только не набирали темпов, а, наоборот, оказались в полосе застоя. Так, например, индекс продукции чугуна и стали с 1937 года по 1941 год оставался почти на одном уровне.

События 1937–1938 гг. нанесли огромный ущерб международному авторитету нашей страны. Урон, который был нанесен массовыми репрессиями военным кадрам, явился одной из причин наших неудач в финской войне, а эти неудачи подбодрили Гитлера и способствовали ускорению гитлеровского нападения на СССР.

Массовые репрессии отрицательно влияли на морально-политическое состояние партии, вселяли неуверенность, способствовали распространению болезненной подозрительности, сеяли взаимное недоверие среди коммунистов. Активизировались всевозможные клеветники и карьеристы. Известное оздоровление в партийные организации внесли решения январского Пленума ЦК ВКП(б) 1938 года. Но широкие репрессии продолжались и в 1938 году.

И только потому, что наша партия обладает великой морально-политической силой, она сумела справиться с тяжелыми событиями 1937–1938 годов, пережить эти события, вырастить новые кадры. Но нет сомнения, что наше продвижение вперед к социализму и подготовка к обороне страны осуществлялись бы более успешно, если бы не огромные потери в кадрах, которые мы понесли в результате массовых, необоснованных и несправедливых репрессий в 1937–1938 годах.

Следует сказать о наших судебных органах того времени. Так называемая Военная Коллегия Верховного суда СССР играла жалкую, позорную и преступную роль пособницы полного беззакония, механически штамповала незаконные приговоры, которые заранее были предопределены НКВД и, как правило, были санкционированы лично И. В. Сталиным.

В 1937–1938 годах сложилась порочная практика, когда в НКВД СССР составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению на Военной Коллегии, и заранее определялась мера наказания. Эти списки направлялись Ежовым лично И. В. Сталину для санкционирования предлагаемых мер наказания. В 1937–1938 гг. Сталину было направлено 383 таких списка на 44465 ответственных партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников и была получена его санкция.

Значительная часть этих дел сейчас пересматривается и большое количество их прекращается как необоснованные и фальсифицированные. Достаточно сказать, что с 1954 года по настоящее время Военной Коллегией Верховного суда уже реабилитировано 7679 человек, причем многие из них реабилитированы посмертно.

Когда волна массовых репрессий в 1939 году начала ослабевать, когда руководители местных партийных организаций начали ставить в вину работникам НКВД применение физического воздействия к арестованным, И. В. Сталин направил 10 января 1939 г. шифртелеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД. В этой телеграмме говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Таким образом, самые грубые нарушения социалистической законности, пытки и истязания, приводившие, как это было показано выше, к оговорам и самооговорам невинных людей, дважды (в 1937 и в 1939 гг.) были санкционированы Сталиным от имени ЦК ВКП(б).

На основании всех этих фактов и документов Центральный Комитет партии считает установленным, что главную ответственность за допущенное в 1937–1938 годах массовое необоснованное репрессирование многих честных коммунистов и беспартийных советских граждан несет И. В. Сталин.

Вот к каким тяжелым, страшным последствиям привел антимарксистский культ личности, сосредоточение необъятной, неограниченной власти в руках одного лица, против чего прозорливо предостерегал партию в своем «завещании» Ленин.

Вот почему Центральный Комитет партии с такой решительностью осудил культ личности и восстановил в партии ленинские принципы коллективного руководства, строго следит за соблюдением ленинских норм партийной жизни.

Выводы:

1) Необходимо до конца разоблачить и искоренить антимарксистский культ личности во всей нашей политической и идеологической работе;

2) Необходимо до конца исправить нарушения революционной социалистической законности, которые накопились за длительный период в результате отрицательных последствий культа личности, полностью реабилитировать всех честных, невинно осужденных людей.

П. Поспелов, А. Аристов

⁴⁰ Cм. также документ № 17 раздела V. «Письмо к съезду» было впервые опубликовано в журнале «Коммунист» (1956. № 9. С. 16–17).

⁴¹ См. документ № 1 раздела V.

⁴² См. документ № 15 раздела V.

⁴³ См. примечание 21 раздела V.

⁴⁴ См. документ № 61 раздела IV.

⁴⁵ См. документ № 21 раздела IV.